Безуглов Анатолий Алексеевич. Следователь по особо важным делам

   Начал он неожиданно:
   - Мне кажется, я расстроил вчера твои планы? - он посмотрел на мой галстук - однотонный, синий и, как сказала бы моя мать, подобедошный.
   Это уже почти извинение. И на том спасибо.
   - Ничего, служба...
   Он кивнул. И своим негромким голосом спросил:
   - Что можешь сказать?
   - Все как будто правильно. Квалифицированные экспертизы. Оформлено грамотно. А если придираться...
   - Например?
   Я открыл папку:
   - Вот постановление о судмедэкспертизе. "Могла ли Залесская А. С. нанести себе смертельное ранение сама...?" Я бы так не поставил вопрос эксперту. Дано направление.
   - Возможно, возможно... А в целом?
   - Убедительно.
   - Из документов тебе все ясно? - Он пристально посмотрел на меня. - Ты видишь живых людей по этим бумагам?
   Я не догадывался, куда он клонит.
   - Передо мной только документы. Выводы логичные.
   Иван Васильевич усмехнулся:
   - Ив тебе, значит, сидит бумажная душа. А я думал - только в прокурорах... Говоришь, расследование тебя убедило?
   - Иван Васильевич, вы мне дали ознакомиться с делом. Я его добросовестно прочел. Именно прочел. Если понастоящему изучать его, наверное, что-нибудь меня и не убедит.
   Иван Васильевич подумал.
   - Может быть, ты и прав. Людей там не видно... - Он протянул мне бумагу: - Читай.
   Документ был отпечатан на именном бланке депутата Верховлого Совета РСФСР.
   Директор совхоза "Маяк" Североозерского района Е. 3. Мурзин обращался к прокурору республики с просьбой еще раз расследовать обстоятельства самоубийства Залесской А. С.
   Письмо заканчивалось так: "Лично я да и многие работники совхоза не могут поверить в то, что Ангелина Сергеевна Залесская покончила с собой. Мы ее знали как веселую, жизнерадостную женщину, полную сил и молодого задора. Ее любил и уважал коллектив детского сада, где она работала воспитательницей, и оказал доверие, выбрав в органы народного контроля. Установление истины помогло бы снять пятно со всего коллектива работников совхоза, которые трудятся во имя Родины. Случай, происшедший с А. Залесской, бросает тень на идейно-воспитательную работу на нашем предприятии..."
   - Ну и что? - спросил я, закончив читать. - Факты.
   Где они?
   - Письмо Мурзина, вот уже факт.
   - Это просто бумага. Людей я не знаю... - вырвалось у меня,
   - Что ж, с ними познакомишься на месте... Ну, а я как прокурор возьму на свою душу бумаги. Кстати, вот еще одна. - Он протянул мне документ, отпечатанный на нашем бланке. - Как говорится, кесарю - кесарево, а богу богово...
   Мое непосредственное руководство - заместитель начальника следственного управления отменял постановление о прекращении крылатовского дела. Расследовать его поручалось мне. Вверху стояло - "Утверждаю" и загогулины подписи Ивана Васильевича. На прощание он посоветовал:
   - Веди дело так, словно до тебя не было никакого расследования.
   - Понятно.
   Иван Васильевич поднял палец.
   - Но, - сказал он, - и не забывай, что оно было...
   Как только я переступил порог кабинета зампрокурора, тут же попал в канцелярскую машину. К концу дня мне был обеспечен билет на завтрашний самолет в Барнаул с пересадкой в Новосибирске, бронь в барнаульской гостинице.
   Подразумевалось также внимание местных работников прокуратуры.
   И, уже будучи не здесь, но еще и не там, я должен был решить один важный для себя вопрос: как распорядиться последним вечером перед отлетом.
   Дело в том, что за полгода нашего знакомства с Надей мы еще не разлучались надолго. Служба моя непоседлива:
   Но по непонятным причинам судьба до сих пор щадила нас.
   Я не имел в последнее время продолжительных командировок. Роскошь, которую не мог себе позволить никто из моих коллег.
   Мысли о необозримых расстояниях, что разделят меня с моим конструктором-модельером на бог весть какое время, поселила в душе неуютность.
   Человечество кичится своими забавными игрушками - конструкциями, перемахивающими с одного места на другое с непостижимой скоростью, мгновенной передачей текста, звуков и изображения. Но оно не решило самой главной для меня сейчас проблемы: не научилось не разлучать людей, которым не надо разлучаться.
   Я позвонил Наде.
   - Надюша, - сказал я, когда она взяла трубку, - знаешь, я раздумал ложиться в больницу.
   - Испугался?
   - Нет. Жаль с ними расставаться. Хотя мы и не были хорошими друзьями, но все же - родное...
   - Уезжаешь? - Я вздохнул.
   - Далеко?
   - Очень.
   - Где мы сегодня встретимся?
   - Я не хочу безликие, чужие рестораны. Хочется посидеть в семейной обстановке...
   - Игорь, у тебя заскорузлый, запущенный семейный комплекс... (Через ее голос прорвалась в телефонный разговор реплика Агнессы Петровны: "А что в этом плохого?")
   - Действительно, - подтвердил я.
   - Что действительно?
   - Что в этом плохого...
   - На этот счет восточная мудрость гласит: холостяк ничего не знает, а семейный - молчит... (Замечание Агнессы Петровны: "Счастливые браки еще иногда попадаются. Все зависит от человека".)
   - Надюша, заканчивая наш разговор "втроем", передай Агнессе Петровне, пусть отпустит тебя пораньше. Мне она не откажет.
   ...Мы направились в ресторан. Я выбрал ВДНХ. Там есть одно тихое, особенно в это время года и дня, место. За прудами, возле павильона "Рыболовство".
   В ресторане было тепло, но неуютно. За стеклянной стеной холодно поблескивала вода, окруженная темной, тяжелой зеленью, и напоминала о сырости и пустоте осенней непогоды.
   - Игорь, ты мне сегодня не нравишься, - сказала Надя.
   - Не могу разделить твоего искреннего веселья по случаю моего отъезда, - мрачно сказал я.
   - Думай лучше о том, как мы снова встретимся. Давай придем опять сюда. Приятное заведение...
   Я криво улыбнулся:
   - Оно, наверное, будет закрыто на зиму...
   - Это можно спросить у официанта.
   - Надя, - сказал я, твердо и решительно посмотрев ей в глаза. - Пока меня не будет, разделайся со всеми своими старыми проблемами.
   - Игорь, милый, ну почему ты любишь все усложнять?
   - Вот те Hal-протянул я. - Наоборот, я хочу добиться ясности и простоты...
   - Неужели так трудно понять простую истину, что все сложно?
   - Это чье изречение?
   - Не помню. Кого-то из наших современников, кажется.
   И не волнуйся. Поверь, у нас все хорошо...
   Ничего себе хорошо! В ее семейном положении какая-то путаница, а ей все нипочем. С мужем она не развелась, хотя фактически они не живут. Он штурман на пассажирских международных авиалиниях. Когда-то по уши влюбился в молоденькую, красивую манекенщицу. Видимо, с годами первая страсть улеглась, и он завел интрижку со стюардессой. Что у них там в действительности произошло, я не знаю в подробностях. Надя особенно не распространялась на этот счет. Во всяком случае, она от него ушла. С сыном. Десятилетним Кешкой, которого я еще не видел ни разу.
   Кешка, В нем, кажется, и было все дело. Из-за него муж Нади не дает развода. И каждый раз, когда я завожу об этом разговор, Надя старается от него уйти.
   - А что думает по этому поводу Агнесса Петровна? - спросил я. - Мне кажется, ее симпатии ко мне сильнее, чем у некоторых...
   - В принципе она считает, что ты отличная партия, - улыбнулась Надя. Только удивляется, почему у тебя кооперативная квартира. Могли, говорит, дать и государственную.
   - Много нас таких...
   - Как это много? - искренне удивилась Надя.
   - Ну, следователей...
   - Но ты же по ОСОБО важным делам!
   - Мне кажется, все дела важные. Дела - это люди. А люди все равны.
   - Но есть же громкие, нашумевшие преступления. Не обо всех же пишут в газетах.
   - Это ничего не значит. Для каждого человека его несчастье - самое важное. Сопляк какой-нибудь совершил преступление. Так для его матери положение сына важнее всех несчастий на свете. Землетрясения в Южной Америке, катастрофа на железной дороге, да мало ли случается всякого на земле... Она ни о чем и ни о ком не думает в этот момент, кроме сына... Понимаешь, все относительно.
   - Постой. - Надя все еще не могла мне поверить. - Есть еще, значит, такие, как ты?
   Я от души рассмеялся:
   - Нет, Надюша, ты меня время от времени просто убиваешь. Конечно! У нас в прокуратуре больше десятка.
   В Прокуратуре Союза. Да еще в прокуратурах всех республик. И знаешь, как нас называют? Важняк... Ты разочарована?
   - Наоборот. Это хорошо... Ты меня даже успокоил. - Она посмотрела на меня, как мне показалось, виновато. - Вокруг столько молоденьких...
   - Не говори глупости, - сказал я строго. Но ее ревность была приятна мне.
   Слабость у Нади прошла быстро. Она как-то встряхнулась. Две складочки, появившиеся на мгновение около губ, исчезли.
   - Конечно, глупости.
   Чтобы окончательно ее успокоить, я весело продекламировал:
   - "Для девчонок в юбчонках есть в клешах парнишки с гитарами под мышкой..."
   - А ты говоришь, что нам с тобой плохо... Да, кстати.
   Когда ты наконец познакомишься с Кешкой?
   - Именно, кстати. Разговор самый подходящий перед моим отъездом...
   - Ты же не навсегда.
   - Нет, конечно. Я просто удивляюсь: сколько времени мы знакомы, а ты предлагаешь встретиться с Кешкой сейчас, когда я улетаю.
   - Не сердись. А мой сын - интересное создание. Свои мысли, свой мир. Представляешь, главная забота сейчасдостать небольшого удава...
   Я и раньше слышал, что Кешка увлекается животными.
   Жил у них сиамский кот Ерофеич, попугай Ахмед, ежик Пиф и еще какая-то живность. Но удав!
   - И ты согласишься жить в квартире с удавом?
   - Привыкнуть можно, - сказала Надя. - Если мальчику это нравится. Просто необходимо, понимаешь...
   Я промолчал. Да, ради сына она готова на все что угодно. Выходит, мне тоже придется привыкать к удаву?.. Ну что ж, Надя этого стоила.
   Сибирь для меня - понятие совершенно определенное.
   Тайга, холода. Соответственно я и подобрал гардероб. Пальто, теплые перчатки,
   Барнаул уготовил мне первый сюрприз прямо в аэропорту. Многие ходили в костюмах.
   Второй сюрприз преподнес... родной русский язык.
   В гостинице меня ждала бронь. Я заполнил карточку.
   - Коечка у вас будет у окна, - сказала дежурная. - Но сейчас еще тепло, не дует...
   - Спасибо, - машинально поблагодарил я.
   - И соседи порядочные... Агроном, врач, правда ветеринарный...
   - Позвольте, мне должны были заказать номер.
   - Я получила распоряжение от директора. Вот, читайте - "койко-место".
   - Не койко-место, а место.
   - Вот именно, место. А не номер.
   У меня перед глазами всплыла телеграмма в прокуратуру края, которую я сам составлял: "Забронируйте место гостинице..."
   Я оказался в дурацком положении. Сегодня воскресенье (новосибирский аэропорт держал нас двое суток из-за непогоды). Звонить местному начальству домой-неудобно.
   Испортишь первое впечатление. ГХ"Думают, столичный, раскапризничался... Бог с ним, перебьюсь.
   - Вы забыли тут расписаться, - вернула мне бланк администратор.
   - Где?
   - Вот здесь. Что освободите место по первому требованию.
   - Ну, милая, вы плохо знаете законы, - разозлился я. - Выселять человека из гостиницы можно только с санкции прокурора.
   - А может, еще министра? - повысила она голос. - Откуда вы это выдумали?
   - Учил в институте... Кстати, об этом и по телевизору передача была.
   - Мало ли что там показывают...
   Довод, в общем-то, неопровержимый: показывают много.
   - Могу привести соответствующую статью Гражданского кодекса... - Я постарался вложить в эту фразу как можно больше металла.
   Но мой железный аргумент был сметен одним ударом.
   Она отобрала заполненный листок:
   - Тогда ждите до вечера... На общих основаниях.
   Я поставил свою подпись под актом полной и безоговорочной капитуляции.
   Но она нанесла мне еще один удар:
   - У вас оружие есть?
   - Нет. А чтo?
   - Мало ли... Следователь все-таки. Смотрите, в номере держать его нельзя.
   - А если бы было? - усмехнулся я. - Куда его денешь?
   - Это не наше дело. Вы напираете на законы. - Пожалуйста. - Она достала из ящика свои инструкции. - Мы тоже грамотные... - И ткнула пальцем в то место, где действительно указывалось, что в номере находиться с оружием нельзя.
   Я ничего не мог сказать. Хотя и вертелся на языке вопрос: как, например, обходятся работники милиции, военнослужащие, обязанные иметь при себе пистолет? Не сдашь же его в камеру хранения?
   Но этот вопрос надо было задавать не ей, маленькому исполнителю, j тем, кто составил инструкцию.
   Я подумал, что есть еще требования, выполнять которые практически невозможно.
   Дежурная по этажу проводила меня в номер, и я свалился в постель, чтобы наверстать две ночи полусна в аэропорту. Наутро, в понедельник, я отправился в прокуратуру.
   Первый визит, разумеется, - к прокурору края.
   Он справился, когдв"я прибыл, как отдохнул. О недоразумении в гостинице я умолчал - в конце концов, только одна ночь. Вряд ли я задержусь в Барнауле.
   - Крылатовское дело знаю в общих чертах, - сказал прокурор. - За всем не уследишь. Вам надо поговорить с замначальника следственного отдела Кукуевым. Он в курсе. А с человеком, хорошо знающим дело, увы, не встретитесь.
   - Со следователем?
   - С ним1. Уволился. Поступил в аспирантуру.
   Прокурор вызвал замначальника следственного отдела и представил меня. Мы отправились в его кабинет.
   - Что это вы решили вернуться к самоубийству Залесской? - спросил Кукуев.
   - Поступил сигнал. - Я рассказал о письме Мурзина.
   - Если по каждому письму поднимать дела, никаких штатов не хватит, покачал головой замначальника отдела и, спохватившись, добавил: - Впрочем, вам, наверху, виднее. Можете, наверное, позволить себе тратить время на одно дело. А у наших следователей в производстве по пять-десять одновременно...
   - Знаю, - кивнул я,- Работал в прокуратуре области.
   - Значит, бывали в нашей шкуре?
   - Семь лет...
   В его словах послышались доверительные нотки:
   - Свой, выходит... Это хорошо. Должен понять. Скажем прямо, деля-то расследовано добросовестно. Парень теоретически подкован. Плохого, наверное, в аспирантуру не приняли бы, да еще в Ленинградский университет. Так я говорю или нет? - Я пожал плечами. - Аспирантура, она требует... он постучал пальцем по лбу.
   - Требует, - согласился я.
   - Вот именно. - Он посмотрел на меня долгим взглядом, вздохнул. Как бы согласился: хочешь не хочешь, от тебя, видимо, не отвертеться.
   Я его понял. И предложил мировую:
   - Возможно, понадобится ваша помощь.
   - Группу создавать не будем, - сказал он твердо. - Людей нет.
   - Ив управлении внутренних дел?
   - Это - ради бога. - Кукуев взялся за телефон.
   - Одна только просьба. Кого-нибудь из тех, кто уже принимал участие в следствии... Все-таки в курсе дела.
   Он кивнул:
   - Ладно, организуем. Старший лейтенат Ищенко.
   Двадцать лет в угрозыске. Хороший работник. Пойдет?
   Я прикинул в голове - лет сорок - сорок пять. Опытный, наверное. Во всяком случае, учить не придется.
   - Пойдет. Из местных?
   - Нет. Но вы на это не смотрите. Край знает как свои пять пальцев...
   Наверное, рыболов или охотник, подумал я. Обычно именно они хорошо знают местность.
   В УВД края ответили, что Ищенко в командировке.
   - С чего думаете начать? - спросил замначальника следственного отдела.
   - Поеду в совхоз.
   - Правильно, - одобрил он, - езжайте. Работайте. Может, и мы у вас кое-чему поучимся. - В его последних словах промелькнула едва уловимая ирония. - А Ищенко догонит. Это мы обеспечим, - закончил он.
   Уладив в Барнауле еще несколько дел, я вылетел в тот же день в Североозерск.
   Кукуев сам проводил меня в аэропорт. Пожелал успеха. На этот раз без иронии. Хотя положение его, прямо скажем, было щекотливое. Дело согласился прекратить именно он. И если мое расследование опровергнет результаты предыдущего, неприятностей не оберешься.
   Правда, наперед не угадаешь. Я тоже могу не найти ничего нового. Могу и ошибиться. Все мы люди, как говорится...
   Человек, который придумал изречение "любое тайное станет явным", вряд ли имел отношения к следовательской работе. А если и имел, то был зарвавшийся оптимист или просто-напросто хвастун. Надо знать, как дорого дается каждый процент раскрываемости. Есть, остаются еще за скобками благополучных цифр неумолимые единицы... Папки, которые лежат в архиве с грифом: "Хранить до..."
   Это значит, что кто-то из моих коллег потерпел неудачу. Преступник оказался хитрее, или ему здорово помогли обстоятельства...
   Конечно, когда я летел в Североозерск на тихоходном Ан-2, у меня и в мыслях не было, так сказать, программировать на всякий случай возможную неудачу.
   Собственно, я себе еще и не представлял людей, с которыми столкнусь во время расследования. Ведь через них, их поступки, поведение ищешь истину.
   Но одно я чувствовал. И это не мистика и не шестое чувство. Я даже не знаю что. У меня пропадала уверенность в том, что следователь, занимавшийся раньше делом о самоубийстве в Крылатом, поставил все точки над i. Мне вспомнился совет Ивана Васильевича: вести дело так, словно не было до меня никакого расследования. Но я и в самом деле не забывал о том, что оно было.
   Выходило, что Залесская покончила с собой в результате угрызений совести или боязни разоблачения в измене.
   Не бог весть какая редкая причина. Вину во всем она брала на себя.
   Но может быть, ее довели до самоубийства? Тогда это преступление. Тяжкое л сурово наказуемое. В принципе следователь шел по правильному пути. Он расследовал именно эту линию. Но, внимательно изучив все материалы, я чувствовал, что мой предшественник, возможно несознательно, доказывал версию, изложенную в предсмертном письме самой Залесской.
   Мне самому случалось встречаться с подобными случаями: с первых шагов факты до того завораживают, что отделаться от их убедительности или непреложности стоит огромного труда. Помимо этого, увы, кое-где проступали следы спешки. Пусть едва-едва заметно. Я их видел...
   Еще. Очевидцев происшествия не было. В таком случае проверка версии убийства, по-моему, обязательн-а. Как бы невероятно это ни выглядело... Любое невероятное может оказаться вполне вероятным, что нередко случается в нашей профессии, берущей начало чуть ли не в Древнем Риме...
   Еще Цицерон заявлял: "Даже честные граждане, не смущаясь, прибегают к подлогу".
   Опять же - письмо директора совхоза Мурзина. Уверен, забот и хлопот у него, как говорится, полон рот. И если этот занятый человек, депутат Верховного Совета республики, берет на себя смелость и, что очень важно, ответственность обращаться к прокурору Российской Федерации с просьбой пересмотреть прекращенное дело, тут уж действительно стоит о чем задуматься.
   И пишет он не только от своего имени. Видимо, общественность совхоза тоже хочет разобраться в этой трагической истории.
   Ехать в совхоз с таким настроением, чтобы, подобно Цезарю, воскликнуть "пришел, увидел, победил", я не имел никаких оснований. В конце концов, если я докажу, что мой предшественник прав, моя миссия будет выполнена.
   Но так, чтобы никто не мог задать такого вопроса, на который я бы не ответил...
   Самолет опустился на зеленое поле. Аэропорт Североозерска - изба. Рядом - традиционная полосатая колбаса.
   Меня встретил милицейский "газик". Часа полтора хорошей гонки по не совсем хорошей грунтовой дороге. Мимо бесконечных полей, разделенных ровными квадратами лесозащитных полос.
   В Крылатое добираемся в сумерки.
   Большое село посреди степи, продуваемое со всех сторон. Домики из кирпича. Кое-где деревянные, финские. Утопают в садах. Главная улица хорошо освещена. Как везде - центральная площадь, обрамленная двухэтажными домами.
   Одинокий пес поднялся с крыльца конторы совхоза, вяло шевеля хвостом.
   Прощаюсь с водителем, чтобы попасть под опеку участкового инспектора.
   Евгений Линев - молодой парень, с умным, внимательным лицом. Совершенно непохожим на те, которые канонизированы в фильмах.
   Участковый проводил меня в дом для приезжих. Пристройка к зданию конторы. Сторож, Савелий Фомич, сам открыл чистенькую, теплую комнату с двумя койками.
   - Вы будете жить один, товарищ следователь, - поспешил заверить Линев.
   - Верно, - подтвердил сторож. - Вон там у нас санузел, умывальник. Рядом - кухонька. Газу, правда, в баллонах нету. Никак не сменяют...
   - Ничего, обойдусь. Столовая есть?
   - А как же! - ответил Савелий Фомич.
   - Но сейчас поздно, закрыто. - Линев посмотрел на ручные часы.
   - Это точно, - сказал сторож. - Деревня. С курями спать ложатся. А чаек у меня готов. На плиточке. С устатку не мешает, а?
   - Не мешает, - сказал я. - Спасибо.
   Участковый инспектор спросил:
   - Я вам нужен, товарищ следователь?
   - На сегодня нет. Благодарю за хлопоты...
   Он пожал плечами:
   - Какие там хлопоты. Служба. - И, откозыряв, ушел.
   - К молодой жене. Секретарша директора, - подмигнул сторож. - Две недели, как свадьбу сыграли... За ради нее и напросился сюда из района.
   - А прежний?
   - Тю-тю. Подался далече... Перевели.
   "Жаль, - подумал я. - Одним помощником, знающим село и его обитателей, меньше..."
   Сторож, прежде чем сходить за чаем, почесал затылок:
   - Не знаю, понравится ли вам моя заварка... С мятой. По-стариковски. Для суставов полезно.
   - Понравится. Моя мать тоже любила заваривать с мятой.
   - Могу и чистого. Индийский у меня.
   - Давайте с мятой.
   Савелий Фомич принес маленький чайничек с запаянным носиком. Поставил на стол.
   - Стаканы в тумбочке. - Он собрался деликатно ретироваться.
   - Присаживайтесь. Вдвоем веселее.
   Он подумал, потоптался. Подсел к столу.
   Я нарезал краковской колбасы (что делали бы без нее командированные?).
   Старик от угощения отказался. Прихлебывал из стакана, макая в чай кусочек рафинада.
   Говорить о деле я с ним не собирался. Но старику не терпелось выложить московскому следователю свои соображения.
   - Да, - вздохнул сторож, - в старое время девки от любви на себя руки накладывали. Если парень на другую заглядывался. Теперь проще на все смотрят. Телевизор с толку сбивает. Что ни картина, обязательно самый главный герой в другую влюбляется. А жена, значица, ему не хороша. Или наоборот, бабе мужик ее не в милость. Так, ежели распущать, кажный куролесить захочет. Мало ли что, пригожих парней да девок вона сколько ходит. Недаром говорят: в чужую бабу черт меду положил. Но соблюдать себя надо. Грех - он всегда боком выйдет...
   - Вы же сами говорили, что теперь, проще.
   - Кому проще, а кому... Конечно, если говорить о воспитательнице, не все у нее, наверное, тут было благополучно, - он повертел пальцем у виска. - Кто же в наше время себя до этого доводит? Совесть подешевела...
   - Не угодило вам нынешнее поколение, - улыбнулся я. - Ох, не угодило.
   - Мне-то что. Я свое пожил. Пусть сами разбираются.
   Нас все равно никто не слушает.
   - А вы?
   - Слушали. Попробуй я отцу слово поперек сказать,
   Снимет штаны и за милую душу поддаст горячих. Уважение было. Дети родителей почитали. Жены - мужьев. Батька мать мою не бил, но зато его слово - закон. С малолетства приучена.
   - Тоже не сладко. Горькая женская доля, - подзадорил я старика. Рабство семейное, рабство общественное...
   - Ишь, словечки понасочиняли, - усмехнулся ен. - Да вы-то почем знаете? Думаете, бабы только хрячили?
   И веселиться не смели? Еще как! На масленицу, на иванов день, на троицу какие гулянки заводили! Работали, верно, работали до семи потов. С зари до зари. Но уж если гуляли-на всю железку. И пели и плясали... А нынче...
   Вона, насмотрелся в клубе. Подрыгаются" друг подле дружки и айда по домам. Какие раньше пляски были! Обчие и поодиночке. Русская, камаринская. А кадриль! Хе-хе. Одно загляденье. Не только для девок. И замужние от души веселились. И не так заглядывались на сторону, как нынче.
   Всяк свое гнездо берег. А тем более от такого парня, как завклубом...
   (Муж Залесской работал в Крылатом завклубом.)
   - Интересный?.
   - Симпатичный. Артистом прозвали. Галстук такой надевал... Ну, махонький, поперек торчит...
   - Бабочка?
   - А шут его знает. В обчем, культурный, обходительный. Девки по углам шептались, вздыхали всё... И что ей еще надо было, не понимаю...
   - Может, ей было плохо оттого, что другие вздыхали?
   - Он - мужик. Ничего здесь особенного нету. Тем паче парней у нас не хватает. Главное, он на эти охи-вздохи не обращал внимания.
   - Не удостаивал?
   - Говорят, шуры-амуры не крутил.
   - А она внешне как?
   - Что теперича толковать? Нету человека... Приятная была. Вежливая. Городская, одним словом. Жалко...
   Я невольно посмотрел на часы. Дед пожелал доброго сна. И ушел в свой закуток, в помещение совхозной конторы. Я остался один на один с тишиной.
   Утром меня разбудил директор совхоза. Было рано. А в Москве сейчас глубокая ночь.
   Он вошел прихрамывая. Крупное, почти квадратное тело, большая голова, бритая наголо, густые черные брови и такие же усы. Пиджак слегка помят на спине, наверное от постоянного сидения на стуле и в машине. Брюки галифе заправлены в хромовые сапоги.
   - Мурзин, Емельян Захарович, - представился он. - Прошу извинить. Забежал пораньше, а то если понадоблюсь, не поймаете, в поле закачусь. Поверите, сплю тричетыре часа в сутки. Уборочная...
   Я стоял посреди комнаты в трусах и майке и со сна не мог сообразить, что мне надевать в первую очередь.
   - Ничего, я понимаю... - пробормотал я, берясь то за рубашку, то за брюки, то за пиджак.
   - Так вы ко мне сейчас зайдете?
   - Да-да, конечно.
   ...Несмоуря на ранний час, в конторе было много народу, хлопали двери, стучала пишущая машинка, кто-то громко требовал по телефону ветеринарную лечебницу,