Безуглов Анатолий Алексеевич. Следователь по особо важным делам

   - Как у Залесской было со здоровьем?
   Мамбетова листала карточку и словно читала жизнь человека:
   - В детстве развитие нормальное. Как у всех - корь, свинка, коклюш. Аппендицит вырезан в шестнадцать лет.
   Серьезных заболеваний не было. Первая беременность в двадцать - это нормально, даже хорошо. Протекала без отклонений. Родила в срок. Роды нормальные. Кормила сама до девяти месяцев. Дальше все в порядке. Ни одного аборта. Вторая беременность - в январе этого года. На втором месяце небольшой интоксикоз. Явление распространенное. - Завконсультацией закрыла историю болезни. - Сейчас бы она имела уже второго ребенка. Думаю, здорового... Какая трагическая нелепость... Оставить сироту, погубить себя и так и не появившуюся на свет еще одну жизнь...
   - Хадиша Мамбетовна, когда к вам Залесская обращалась в последний раз?
   - Это легко установить. Последнее посещение - 27 июня.
   Я прикинул - меньше чем за две недели до смерти.
   - По какому поводу?
   - Очередное обследование. Да и приходило время думать о декретном отпуске.
   - Как вы считаете, у нее все было нормально в смысле здоровья, настроения?
   - По-моему, да. Беременность развивалась без отклонений. Все анализы в норме. Я еще удивилась, когда она спросила, нельзя ли сделать аборт...
   - Что вы ответили ей на это?
   - Ответила как врач. Во-первых, мы всегда убеждаем оставить ребенка, во-вторых, никакой врач не взялся бы сделать ей аборт. Разве что в самом крайнем случае. Это ведь почти созревший плод. Около семи месяцев. Недоношенные, семимесячные, в большинстве случаев теперь вполне нормально развиваются...
   - Она настаивала?
   , - Настаивала. Но я ее попыталась отговорить. Впрочем, женщина она культурная, могла знать сама. Ну а потом...
   - Вы как врач считаете в таком случае ее поведение нормальным?
   - Она, в общем-то, производила впечатление уравновешенного, не угнетенного чем-либо человека. Но кто знает? То, что она говорила об аборте... У женщин в ее положении особенно чувствительна нервная система. И психические отклонения вполне возможны. У одних они протекают не ярко выражено, у других - могут принять опасный характер...
   - Могла ли она покончить с собой в результате, как вы выразились, психических отклонений на почве беременности?
   - Категорически исключать невозможно,
   - Когда точно она забеременела?
   Врач развела руками:
   - Точно мы можем сказать, когда ребенок уже родится.
   - А в период беременности?
   - Возможна ошибка в две недели. В ту и другую сторону.
   - Как по документам?
   Мамбетова снова заглянула в карточку:
   - Январь. Но возможно и декабрь...
   Вопрос о сроке беременности я уточнял не просто так.
   В январе Залесских еще не было в Крылатом. Они жили далеко от этих мест, в городе Вышегодске Ярославской области.
   В предсмертном письме меня давно уже занимало одно место: "Если бы я даже и смогла перебороть себя, очиститься, постараться стать лучше, это невозможно. Все время рядом будет находиться напоминание о моем предательстве по отношению к тебе..."
   Что может служить напоминанием? Само воспоминание об измене. Это вариант вполне возможный. Судя по стилю письма, Залесская мыслила довольно образно.
   Второе-какая-нибудь вещь. Но от вещи всегда можно избавиться.
   Остается третье - человек. Скорее всего - так и не родившийся ребенок. Может быть, Залесская считала, что отцом его является не муж, не Валерий Залесский? В таком случае проясняется ее просьба об аборте. Последняя возможность устранить фактор мучительного, раздвоенного существования. За две недели до рокового шага...
   Но почему же тогда она не избавилась от беременности раньше, когда позволял срок?
   Причин может быть много. Боязнь. Ей бы пришлось это делать впервые. Нравственные колебания. Сомнение - от Залесского или нет будущий ребенок. Наконец, обыкновенная человеческая нерешительность. Как можно дальше оттянуть решение больного вопроса...
   Рано утром следующего дня я сидел в кабинете главного зоотехника. Приходилось подлаживаться под совхозный ритм.
   Так же сурово глядела на меня буренка из-под руки доярки.
   Секретарша Мурэина, зашедшая узнать, не нужно ли мне чего, спохватилась:
   - Я же говорила, чтобы сняли это. - Она приставила к стене стул, чтобы убрать плакат.
   - Оставьте, не мешает, - остановил я.
   - Несолидно вроде бы... - сказала она нерешительно.
   - Почему же? - Я улыбнулся. - Любое рабочее место надо содержать в чистоте.
   Секретарша ушла, пожав плечами.
   Коломойцев был вызван на восемь часов. Ясился он в десять.
   С первого взгляда этот парень, производил странное впечатление. Шляпа с небольшими, загнутыми вверх полями, и при этом-замасленная куртка, штаны с пузырями на коленях, заправленные в сапоги. Сапоги же - шевро, надраенные до блеска. Как он сохраняет их в чистоте на разбитых, грязных дорогах? Я поинтересовался.
   - Я же в машине, - ответил он, несколько озадаченный моим вопросом, и сказано это было таким тоном, будто ездил он на "Чайке" по вымытой, чистой Москве.
   Длинные, спутанные волосы, чуть подкрашенные.
   И прямо-таки дворянские баки и усы - холеные и аккуратно подстриженные. Кисти рук тонкие, длинные, но загрубелые от баранки, черные от машинного масла. Во рту - погасшая трубка...
   Во всем его облике, где соседствовали крайности, пожалуй, самым примечательным являлись глаза. Светло-голубые, при сильном освещении они светлели еще больше и казались прозрачными.
   Во всяком случае, шофер совхоза "Маяк" выглядел необычно.
   Я попросил его рассказать о том злополучном вечере, когда они выпивали в доме Залесских, а потом у него.
   -Вы считаете, - спросил он, поглаживая, бритый подбородок, если бы мы не выпили, Аня не решилась бы на это?
   - Меня интересуют подробности. Детали.
   - Но я уже рассказывал...
   - Повторите, пожалуйста, еще раз.
   - Знаю, - усмехнулся он, пыхнув погасшей трубкой, - ловите на деталях.
   Я пропустил его замечание мимо ушей.
   - Изложите, пожалуйста, последовательно, как все происходило.
   - Днем встретил возле клуба Валерия. Он сказал, заходи, посидим, мол. У меня, то есть у нас, и в мыслях не было напиваться.
   - Но водку принесли ведь вы.
   - А как же с пустыми руками? Что, духи нести или подарок? Не день рождения, а просто так...
   - Хорошо, дальше.
   - Ну, сели. Аня, помню, сготовила в тот день борщ и котлеты. Незаметно выпили всю бутылку. Под хорошую еду.
   - Аня пила с вами?
   - Кажется, рюмочку. От силы - две. Валерий упросил.
   - Но ведь она была в положении все-таки...
   - Рюмку-то! Валерий твердил, что если пить вино, то ребенок родится красивым...
   - Ладно. Выпили. Маловато для настоящих мужчин...
   Коломойцев улыбнулся:
   - Вы сами подсказали нужную мысль.
   - Нет, это ваши слова...
   - Может быть, может быть. Я, честно признаться, инициативы не проявлял. В гостях же, а не у себя. Валерий хотел еще. Аня, естественно, против. А мне каково? Я их уважаю одинаково. Оба стоящие ребята. Поддержи одного другой обидится. Сижу, не выступаю.
   - Наверное, можно было послушаться беременную женщину, как вы считаете?
   - Да, виноват, смалодушничал. Должны понимать:
   мужская солидарность... Короче, Валерий предложил пойти ко мне.
   - Подождите, они. сильно поругались?
   - Что вы! Интеллигентные люди. Она говорит, пожалуйста, мол, идите, просто ей неприятно на это смотреть.
   - Понятно. Ну а Залесский?
   - Неужели вы думаете, что он грубил или хамил?
   Все тактично. Он выступил, что надо, мол, еще выпить, чтобы освободиться от стресса, очистить мозги. Я, говорит, тебя понимаю, пойми и ты меня. С тем и пошли... Я считаю, что так и должно быть среди современных людей. А?
   - Много вы еще выпили?
   Коломойцев болезненно поморщился. Напоминание о выпивке раздражало его.
   - Понимаете, наверное, во всем виноват спирт.
   - Вы хотите сказать, доза принятого спирта?
   - Не-е-ет. Какой-то он был нечистый. С запахом. Может быть, в плохой посуде был. Валерий обычно держался. А тут - как обухом по голове. Отключились. Куда уж ему домой. Только травмировать Аню. И еще плохо ему стало.
   Коломойцев говорил быстро, проглатывал окончания.
   К тому же шипящие он произносил с присвистом. И я иногда с трудом улавливал смысл.
   - Вы говорите, что ему стало плохо? - переспросил я.
   - Простите за натурализм. Рвало. Среди ночи.
   - А вы как?
   - Худо. На следующий день я его вылил к чертовой матери, - сказал он таким решительным тоном, что не оставалось никакого сомнения: спирт был вскоре долит до капли.,
   - Долго вы сидели?
   - За полночь. - Он подумал. - Может быть, раньше, может быть, позже, знаете, как под этим делом.,
   - Не знаю,
   Он усмехнулся. Пососал трубку.
   - Ну да...
   - Что "ну да"?
   - Совсем, что ли, не потребляете?
   - Нет.
   - Теперь понятно, - сказал он загадочно.
   - Что вам понятно?
   - Вы все время выступаете насчет выпивки...
   Я улыбнулся:
   - Мне кажется, вас этот вопрос задевает...
   - Ничего подобного. Выпиваю, как все. Не больше других. В наше время без этого не обойтись.
   - Вы так считаете?
   - У людей теперь все чаще наступает стрессовое состояние. Чем его можно снять? Немного выпить... В США, например, ищут заменитель алкоголю. Проблема!
   - Вы же шофер.
   Коломойцев закинул ногу на ногу:
   - Ну и что? Почему-то творческим работникам это разрешается. Им это необходимо для вдохновения. А простым смертным - запрет. Они не люди...
   - Уверяю вас, когда человека забирают в вытрезвитель, не смотрят, простой он гражданин или известный артист, писатель, композитор...
   Коломойцев решил меня поддеть:
   - А если академик, тоже забирают?
   - Положение для всех общее.
   - Ну да, выступайте.
   - Мне кажется, мы отвлеклись. Как вы этого ,ни хотите, вернемся к вашей выпивке. Итак, Залесский в ту ночь оставался у вас ночевать?
   - Да.
   - А кто ухаживал за ним, когда ему стало плохо?
   - Наверное, Евдокия Дмитриевна, моя хозяйка. Я спал.
   - Вы, значит, не помните, что с ним было?
   - Откуда! Узнал только наутро.
   - Вы спали и ничего не слышали?
   - Не слышал. Проснулся только утром.
   - Хорошо. Станислав, какие взаимоотношения были в семье Залесских?
   - По-моему, они отлично умели жить вместе, хотя и любили друг друга...
   Я посмотрел на него почти с удивлением. Откуда у молодого парня такая формулировка?
   - На основании чего вы это заключаете?
   - Я доверяю прежде всего своим чувствам.
   - Видите ли, для протокола чувства - вещь в какой-то степени нематериальная...
   - А мне кажется, это, самое главное, - сказал он твердо.
   - Хорошо. Давайте дальше. Вы, наверное, говорили с Залесским о жизни?
   - Очень много.
   - К примеру, как он относится к супружеской измене?
   - Вы меня извините, но это мещанские разговоры.
   - Понимаете, нам все-таки придется остановиться на данном вопросе... важном для следствия. Как он относился к этому?
   - По-моему, широко, по-современному...
   - Конкретнее. Говорил ли он вам о том, что подозревает жену? Его реакция на это?
   - Нет, он не подозревал ее. Следовательно, какая может быть реакция? Помню, ее уже увезли в район, он сидел на крыльце и выступал: "Зачем она это сделала?
   Главное - жизнь. Все можно понять и простить. Зачем она это сделала..." Думаю, для него превыше всего было счастье Ани. Ну, а если изменила, что ж, жизнь есть жизнь.
   Валерии, как мне кажется, понимал все это и мог простить. Он, повторяю, был большой души человек. Не копался в мелочах. Не захотел быть агрономом, бросил институт, захотел увидеть свет - пошел простым моряком на корабль, решил написать роман о целине - поехал за- тысячи километров. И уж, конечно, какая-то там измена его не перевернула бы.
   - А роман он написал?
   - Сказал, что собирает материал пока... А потом... До этого ли было?
   Итак, Залесский тоже без пяти минут агроном. Сведение интересное. Новое. Надо бы ознакомиться с его автобиографией в отделе кадров.
   - С Аней они познакомились в институте?
   - Да, она училась курсом младше.
   - Интересная собой?
   - Хорошее, славянское лицо, что-то в ней было... Между прочим, у Ципова есть пленка. Можете посмотреть.
   - Кто такой Ципов?
   - Он сейчас вместо Валерия в клубе. И еще киномеханик. Залесский добился покупки киносъемочного аппарата. Любительского. Полезное дело задумал - кинохронику совхоза. При нем отсняли несколько мероприятий. На одной, кажется, есть Аня...
   После допроса Коломойцева я пошел в совхозный клуб.
   Там было холодно и сыро. Пахло гуашью. Я прошел через коридор в зрительный зал. Никого. На окнах - темные шторы. Только одно, с поднятой гардиной, пропускало свет.
   Грубо зашитый посередине экран, на стенах транспаранты.
   Откуда-то доносились приглушенные звуки гитары.
   - Кто здесь есть?
   Внезапно колыхнулся экран, казавшийся намертво вделанным в стену, и высунулась голова с залихватским огненно-рыжим чубом:
   - Мы.
   - Кто мы?
   - Ципов. Проходите сюда, если есть дело.
   За экраном - стена, за ней - маленькая комнатка, заклеенная афишами кинокартин. Особенно здесь благоволили к Чурсиной...
   Как можно разместить на таком пространстве письменный стол, диван с лоснящимися валиками, шкаф и три стула - было непонятно.
   Я смотрел на веснушчатого паренька - а Ципову было отпущено столько веснушек, что хватило бы с лихвой на дюжину парней, - я мне вспомнилась песенка из мультфильма "Рыжий, рыжий, конопатый...".
   - Слушаю вас, - важно произнес завклубом. Мне едва удалось сдержать улыбку. Как это было сказано!
   Я представился. Изложил цель моего прихода. Паренек спросил:
   - Где будем просматривать? Вам, конечно, лучше, чтобы экран был побольше?
   - Хотелось бы...
   - Тогда в зале.
   Мы перешли в зрительный зал. Ципов установил небольшой любительский проектор, достал кассеты.
   - Какой камерой снимали?
   - Шестнадцать миллиметров. "Киев". У меня готово.
   Можно начинать?
   - Да, пожалуйста.
   Он опустил штору и начал колдовать над аппаратурой.
   - Это не "Колос", конечно, но тоже кино.
   - А что такое "Колос"?
   Ципов показал рукой на заднюю стенку клуба, где чернели окошечки кинопроекторов:
   - Моя основная техника.
   - Понятное дело. У меня к вам просьба: говорите, кто на экране. Я ведь никого не знаю.
   - Будет сделано... Поехали.
   Застрекотал моторчик, на белом полотне высветился прямоугольник, и на экране возникла летняя крылатовская уяица. С качающимися от ветра тополями, с сонными домишками. Улица тоже качалась, дорога металась из стороны в сторону, будто оператора шатало, как пьяного.
   Ципов смущенно кашлянул:
   - Проба.
   Наконец камера остановилась. Молоденькая девчонка, с косичками, в коротеньком платье, строила рожи в объектив. Я вопросительно посмотрел на паренька, чуть видневшегося в полуосвещенном зале.
   - Одна тут, с почты... - Он еще больше смутился.
   - Кто снимал?
   - Я, - тихо сказал Ципов.
   Потом на экране побежали блики, полосы, и вдруг явно обрисовались ряды голов.
   - Собрание, - пояснил Ципов. - Здесь, в клубе, я снимал.
   Люди вставали с мест, смотрели прямо в аппарат, ктото улыбался, кто-то качал головой. Ребятишки подпрыгивали, показывали язык...
   - Несознательная публика, - проворчал киномеханик. - Как дикари.
   Камера перескочила на президиум. Во главе стола - Мурзин. Держался он просто. Наверное, привык к киносъемкам.
   - Наш директор, Емельян Захарович, - произнес Ципов. - А это парторг Шульга и зампредседателя райисполкома Зайцев.
   И парторг и зампредседателя держались напряженно.
   Аппарат полоснул по лицам и остановился в центре зала.
   - Валерий Георгиевич, - сказал киномеханик. И тихо добавил: - С Аней...
   На них он держал камеру долго: начальство... Не знаю, чувствовали, видели ли они, что их снимают. Мне показалось, что нет.
   Залесский, едва откинувшись на стуле, словно наблюдал исподтишка за женой. Она сосредоточенно смотрела на сцену, вся подавшись вперед.
   Профиль Залесского выделялся ярко, рельефно. Неумелая подсветка. Черты лица его рассмотреть было трудно.
   Светлый силуэт. И скошенные на Аню, настороженные глаза... В ее длинных волосах играли блики.
   Промелькнули, пролетели на экране головы, и в кадре уже - трибуна.
   - Главный агроном, - пояснил Ципов. - Ильин.
   Беззвучно шевелились губы, ритмично двигались руки главного агронома. Совершенно плоское, неумело высвеченное лицо. Да, оператор явно делал первые шаги. Свет ставить он не умел.
   Затем, как в сказочном фильме, Ильин превратился в Мурзина, тот - в парторга. И без всяких перебивок - опять Валерий Залесский и Аня. Он улыбался. Вернее, усмехался. Залесская нагнула голову...
   Резко осветился экран. По берегу реки бежала девушка в купальнике. Та самая, что строила рожицы в начале пленки.
   - Больше Ани нету, - глухо проговорил Ципов.
   - Хорошо, - сказал я. Надо было прекратить его страдания. - Если можно, повторите зал.
   Снова Залесский настороженно смотрел на жену, она - на главного агронома. И опять Валерий чему-то усмехался, а Аня прятала глаза.
   Киномеханик остановил аппарат перед тем, как появиться девушке на пляже. Включил свет.
   - Конечно, не монтировали? - спросил я.
   - Нет. Как отсняли, так и не трогали.
   - А когда было собрание?
   - В мае. Посевная как раз шла...
   ...По дороге в правление совхоза я вновь и вновь вспоминал увиденном на экране. Жаль, конечно, что изображение без звука. Г&лос, интонация, вырвавшаяся реплика - все было бы яснее, о чем там говорил Ильин. И можно ли это восстановить?
   Черт побери! Иди догадайся, что происходило в душе каждого из супругов. Может, он спросил ее о каком-нибудь пустяке? А может быть, нет.
   Помню, как-то в передаче "Кинопанорама" по телевизору показывали, что такое дубляж фильма с иностранного языка. Один отрывок - шутка. Из "Фантомаса". В эпизоде с комиссаром Жювом подложили под изображение и артикуляцию совершенно другой текст. Было абсолютно правдоподобно и от этого - очень смешно.
   Мне же теперь было совсем не до смеха. Несколько мгновений, запечатленных на пленке, что-то означали.
   Отношения между людьми. Если бы я мог их расшифровать!
   И еще. Впервые я встречался с живым человеком на экране, зная трагический конец. Ощущение не из веселых...
   - Вами одна женщина интересовалась, - встретил меня сторож.
   - Где она?
   - Сказывала, снова зайдет.
   - По делу?
   - Говорит, по личному.
   - Хорошо. Я только зайду в номер, а потом буду.в кабинете.
   У меня со вчерашнего дня лежало в тумбочке письмо Наде. Надо было его отправить.
   Не успел я зайти в свою комнату в доме для приезжих, как ко мне постучали.
   Я открыл. Вошла женщина в коричневом болоньевом плаще, такой же косынке, с хозяйственной сумкой в руках.
   - Здравствуйте, товарищ Чикуров.
   - Здравствуйте, здравствуйте. - Я посмотрел на нее вопросительно. - У вас дело ко мне?
   - Вот, прислали... Как говорится, в ваше распоряжение.
   Уж этот Мурзин, помешанный на городском сервисе...
   - У меня все в порядке. - Я оглядел комнату. - Чисто. С койкой, как видите, управляюсь сам.
   Женщина невольно обвела комнату глазами:
   - Значит, тут обосновались. Это хорошо. А столуетесь где?
   - В чайной.
   - Это не дело. - Она сняла болонью, повесила на вешалку у двери. Какие будут указания?
   - Спасибо, мне действительно ничего не надо.
   Женщина пожала плечами:
   - Странно, а меня сняли с задания. Полковник приказал: из Павлодара прямо сюда. Двое суток добиралась...
   Только теперь до меня дошло.
   - Вы... Вы старший лейтенант Ищенко?
   - Так точно, товарищ следователь.
   Я рассмеялся:
   - Ради бога, простите меня. Я, признаюсь, принял вас за... Тут, понимаете, Мурзин все меня заботой окружает...
   Давайте знакомиться. Игорь Андреевич.
   - Серафима Карловна. - Она протянула руку. - Обознались, выходит?
   - Обознался.
   - Это, может, и хорошо, - сказала она. - Если свои не признают, то уж другие-прочие - тем паче...
   Да, для оперативной работы Ищенко подходила в самый раз. Обыкновенная гражданочка, каких много встретишь по стране - ив городе и в деревне...
   Ждал такого бравого мужичка, а тут - тетечка... На секунду у меня промелькнула мысль: может быть, это финт Кукуева, замначальника следственного отдела прокуратуры края? Все-таки не какой-нибудь опытный мужчина, а всего-навсего женщина... Что ж, поживем - увидим.
   - Садитесь, пожалуйста, Серафима Карповна, потолкуем. Без вас я как без рук. И уйма вопросов...
   Она достала из хозяйственной сумки пачку "Беломора".
   Закурила.
   - Прежде всего, как устроились? - спросил я.
   - Вы не беспокойтесь, Игорь Андреевич, у меня здесь родственники. Считайте, как у себя дома...
   - Хорошо. Вы с самого начала принимали участие в предварительном следствии?
   - От и до.
   - И не удивляетесь, почему я снова взялся за него?
   Она просто ответила:
   - Начальству виднее. С горки, как говорится...
   - Оно, конечно, так. Но ведь внизу, под горкой... коечто получше разглядеть можно.
   - Можно. Но вот нужно ли, это не нашего ума дело.
   - Вы так считаете?
   - Конечно, мопнГбы покопаться основательнее. Проверочек провести побольше. А раз дело ясное, зачем тянуть?
   Других дел много.
   Я заметил, что говорит она не очень решительно. И оспаривать действия моего предшественника не берется.
   - Серафима Карповна, как получилось, что не допросили Марию Завражную? Ближайшая подруга умершей...
   - Очень просто. Ее тут не было во время следствия.
   - Как это? Она ведь в тот день была с Залесской на работе.
   - - Была. А через день в отпуск уходила. Супруг ее, тракторист с Поволжья, из-под Оренбурга. Он приезжал ha посевную. Обженились, как говорится, в два счета. И выходит, повез молодую жену родным показать.
   - Но ведь можно было послать отдельное требование?
   - Можно, - вздохнула Ищенко. - А потом дело прекратили...
   - Ну что ж, вопрос ясен. Может, и правильно. Говорил я с Завражной, но без толку. Странный человек. Все время куда-то нос воротит. Молчит. Боится, что ли...
   - Просто вы ничего не знаете о ней.
   - А что такое?
   - Глаза у нее одного нет. Искусственный.
   - Вы с ней виделись?
   - Нет. По разговорам.
   Да, товарищ Чикуров, тебе следует поставить в случае с Завражной двойку за наблюдательность. Но я не сдавался:
   - Мало ли люден с увечьями. Свыкаются. У нас в институте был один слепой студент. Общительный, веселый человек. В красном уголке, в общежитии, первьяд приходил к телевизору. Не пропускал ни одного нашумевшего спектакля...
   - У кого как. Маша была, как говорится, первой девкой на деревне. И пела, и плясала, парни хороводом под ее окнами ходили. Не один синяк под глазом был из-за нее поставлен. А когда года два-три назад парнишечка за ней увивался, говорят, влюбилась девка по уши. На мотоцикле катал. И докатались, в овраг угодили. Ему ничего, а она глаза лишилась. Дело к свадьбе шло. Он, залетный, как она попала в больницу, лыжи навострил и был таков. Вышла Маша изуродованная, кавалеры подевались кто куда.
   Конечно, девчат вокруг много и всё у них на месте. Надо же, угораздило лицо испортить. Пусть бы какая другая отметина, на руке там, на теле. А тут-самый главный вид.
   Молодые, они прежде всего на парад смотрят. Душа, можно сказать, на самом последнем месте... Вот и получилось, что от вчерашней павы отвернулись. Мало кто выдержит такое. Ушла в себя. А с Залесской быстро сошлась. Но всетаки Мария вышла замуж. Залесская в этом сыграла не последнюю роль. И вдруг - совершить самоубийство. Думаю, очень на Машу подействовало.
   - Подействовало, конечно. Я с вами согласен. Но наверное, семья лечит...
   - Кого лечит, а кого калечит. Говорят, правда, мужик у Маши спокойный. В обиду не дает. Она очень добрая на самом деле. Застенчивая.
   - И все-таки мне нужно, чтобы Завражная была пооткровенней.
   Серафима Карповна кивнула:
   - Верно. Меж подругами редко бывают тайны.
   - Что ж, попытаемся еще раз. Теперь, Серафима Карповна, вот о чем. Об Ильине.
   - Главный агроном?
   - Он. Вы что-нибудь знаете о нем?
   Ищенко достала новую папиросу.
   - И тогда, с прежним следователем, разговор о нем заходил. Болтают по селу, что его с Залесской часто видели. Якобы даже в ресторане Североозерска.
   - Ну и что?
   - Так ведь как болтают: сам, мол, не видел, люди видели, мне сказывали. Как только начнешь уточнять - следов нет. Все в кусты.
   - Можно было спросить у работников ресторана.
   - Можно, конечно. Следователь был у секретаря райкома, товарища Червонного. Ильиным интересовался. Червонный его хорошо характеризовал. И после этого - все.
   Любые действия по отношению к главному агроному мы прекратили.
   - И все-таки, Серафима Карповна, Ильиным мы займемся.
   - Это задание?
   - Да. Первое. Второе-Станислав Коломойцев.
   Ищенко усмехнулась:
   - Знаменитая личность.
   - Вот как?
   - О-о! До сих пор помнят.
   - Расскажите.
   - Самородок. Художник. При Залесском еще выставку в клубе организовали. В Барнаул хотели везти. Да это несчастье случилось. Залесский не успел, уехал. А гонору у парня теперь на весь век хватит...
   - Я тоже это заметил. Так что постарайтесь выяснить, в каких он был взаимоотношениях с семьей Залесских.
   С Аней. - Серафима Карповна кивнула. - И еще. В июне - июле здесь были приезжие. Механизаторы, студенты. Хорошо бы поработать и в этом направлении...
   - Много народу побывало. Много.
   - Знаю, Серафима Карповна, объем работы большой.
   А с другой стороны - вдруг и обнаружим какую-нибудь сомнительную личность.
   - Значит, не отрицаете убийство?
   - Я ничего не отрицаю. И пока, увы, ничего не утверждаю...