Биргер Алексей. Нож великого летчика (Седой и 'Три ботфорта' - 1)

   Итак, мы перелезли через забор - там, где возле забора лежало несколько плит - и пошли по тропинке между грудами кирпичей и бетона. Глинистая земля была ещё сырой и липкой, но по всей тропинке были накиданы старые доски, так что можно было пройти, не испачкав в грязи все ботинки, а то и брюки.
   После окончания рабочего дня, когда стройка пустела, на стройке всегда крутился кто-нибудь из знакомых ребят. Вот и сейчас, обогнув очередной угол, мы наткнулись на Седого и Борьку Рябова. Они были постарше нас. Седой, насколько я помню, был тогда в восьмом классе, а Борька Рябов - в седьмом. Борьку Рябова ещё называли "Бурят". Он вообще разговаривал очень торопливо, этакой захлебывающейся скороговорочкой, а когда он произносил в своей манере свои имя и фамилию, то "Борис Рябов" превращалось у него в нечто очень похожее на "Бурят". Как-то вот так: "Бурь-ряб-ф". Но он не обижался на прозвище.
   Что до Седого, то его прозвали Седым не из-за того, что его фамилия была Седов, как вы, наверно, могли сразу подумать. Он и вправду был седым то есть, не весь, но где-то на треть, седая прядь клином шла от правого уха к затылку и к середине лба. Говорили, что он сед с девяти лет, и что поседел он буквально за полчаса, когда у него на глазах утонул его отец. Был он всегда сдержан, спокоен, не очень улыбчив. Трудно было поверить, что он способен испытывать какие-то сильные эмоции. Впрочем, теперь, спустя много лет, я понимаю, что это спокойствие было своего рода маской стальным панцирем, в который он заковывал свою горячность, или стальными обручами, которыми он её стягивал. А что вообще-то он был парнем очень страстным и заводным. Это доказала вся его жизнь - которая, к сожалению, оказалась не слишком долгой. Видимо, он был из тех, кто быстро сгорает, если не находят способа потушить бушующий внутри них огонь... Хотите знать, как он погиб? В Афганистане, в первый же год войны. После школы он закончил офицерское училище, отслужил несколько лет, попал в Афганистан, где под его началом оказалась рота. Угодил вместе с ротой в окружение, сумел вывести солдат, но при этом был смертельно ранен - потому что сам взялся прикрывать отход, считая, что так будет надежней всего.
   Вот такой он был, Андрюха Волгин по прозвищу Седой. Но все, что его поджидало, было в бесконечно далеком будущем, а тогда, повторяю, он был всего лишь Седым, учеником восьмого класса - девятого по-нынешнему, ведь так? - а ещё за ним водилось прозвище Принц. Так, в основном, его называли между собой девчонки старших классов, многие из которых были в него влюблены, кто скорей из общей моды, а кто и всерьез. Наверно, ему дали это прозвище из-за седой пряди, благодаря которой он выглядел очень взросло и интригующе, совсем как принц Гамлет, и из-за его чуть ли не царственной невозмутимости, а еще, может, из-за пронизывающего, будто в душу проникающего взгляда его серо-голубых глаз.
   Итак, Седой и Бурят сидели в оконном проеме - точней, в проеме для витрины, этот проем был очень большим, и, видимо, в первом этаже новостройки планировалось сделать магазин - где ещё не было установлено ни рам, ни, тем более, стекол и, расстелив газету, чтоб случайно не запачкать кляссеры, рассматривали марки.
   - Привет, пацаны! - сказал Бурят. - Куда направляетесь?
   - К Димке, куда же еще? - сказал я.
   - Понятно! Опять дом взрывать будете? - усмехнулся Бурят.
   После того, как в результате одного из Димкиных экспериментов, в котором и я ему помогал, произошел довольно солидный взрыв, такой, что в его комнатенке-"лаборатории" вылетело одно из стекол, а мы лишь чудом отделились лишь несколькими царапинами, когда реторта, в которой Димка смешивал химикалии, подогревая при этом смесь на спиртовой горелке, брызнула во все стороны осколками стекла, нас все называли не иначе как "взрывниками" и периодически подначивали нас, припоминая нам этот случай.
   - Нет, - буркнул Димка. - Мы сегодня тихие. А можно поглядеть, какие у вас марки?
   - Гляди, почему нет? - сказал Седой.
   Мы подошли и стали рассматривать красочные серии разных стран. Кляссер Бурята был открыт на сериях, посвященных последнему, мексиканскому чемпионату мира по футболу, где Бразилия в третий раз стала чемпионом: зеленые поля, разноцветные формы футболистов, мяч, трепещущий в сетке... На развороте кляссера уместились две европейских серии, одна - кубинская и одна - выпущенная где-то в арабских эмиратах. Серия, выпущенная в арабских эмиратах, была с золотыми полями и с витыми надписями золотом, и в первый момент больше всего привлекала глаз, но потом ты видел, что цвета собственно картинок на этой серии более смазанные и не такие ясные и точные, как на европейских.
   - А вон марка, посвященная нашей команде, - показал Бурят и пропел хрипатым голосом:
   Наш комментатор ахает картинно
   И кроет нас для красного словца,
   Но ведь недаром их "Фиорентина"
   Почти мильон дает за Бышовца!
   По тому, как Бурят старательно изображал хрипотцу, мы поняли, что это - песня Высоцкого. Но сами мы эту песню ещё не слышали и не знали - видно, песня была совсем новая, свежеиспеченная.
   Альбом Седого был открыт на "кристмасах", как мы их называли - сериях рождественских марок, которые выпускаются в США и Англии. Санта-Клаусы, елки, увешанные подарками и игрушками, дети в ярких курточках, играющие в снежки или лепящие снеговика, синий зимний вечер - а на снегу лежит полоска золотистого света из освещенного окна, в котором виднеется силуэт елки... Отличная английская марка: окруженная зрителями телега с лошадью, а на телеге актеры в средневековых нарядах разыгрывают рождественское представление.
   И все это было так здорово, так заманчиво - будто отворенные окошки в прекрасный неведомый мир - что сердце начинало ныть от внезапно сильной жажды путешествий, от жгучего желания увидеть все это воочию.
   - Класс! - сказал Юрка.
   - Да это так, современное, - возразил Седой. - Вот по-настоящему ценные и хорошие марки.
   Он перелистнул несколько листов кляссера и показал нам совсем другие марки - марки, от которых веяло ароматом старины, и этот аромат обладал даже большим обаянием, чем аромат дальних стран, который мы только что вдохнули, и от которого у нас закружились головы, таким убойным оказался этот единственный вдох.
   - Вот, - стал показывать Седой (при всей своей внешней невозмутимости он, видимо, очень гордился своей коллекцией, раз хвастался ей даже нам соплякам, по его понятиям), - марки вольного города Данцига. Польского города Гданьска, теперь, но между двумя войнами он был вольным городом, и назывался Данцигом, и выпускал собственные марки. Я собрал почти все, лишь трех не хватает для полного комплекта. А вот марки Веймарской республики так называлась Германия, пока к власти не пришел Гитлер, а тогда она стала называться Третий Рейх. Вот марки Тувы - сейчас это часть СССР, а довольно долго Тува была независимой республикой и тоже выпускала собственные марки. А вот эта французская марка - очень ценная из-за спецгашения, которое на ней стоит. Видите? Тут, внизу, написано, что она выпущена в Алжире - ну, Алжир ведь тогда принадлежал Франции - а вот это клеймо с изображением самолета, такого старинного и смешного, означает, что письмо, на конверт которого была наклеена эта марка, перевозили авиапочтой, одним из первых почтовых рейсов, когда авиапочта ещё только-только начиналась, и такое клеймо, тем более, на марке двадцать восьмого года - это жуткая редкость! И авиапочта была тогда не такой, как сейчас. Это сейчас авиалайнеры перемахивают через пустыню Сахара, почти её и не заметив, а в те времена, чтобы через Сахару долететь из Алжира во Францию или наоборот, надо было быть настоящим асом, просто героем! Сколько пилотов почтовых рейсов терпели аварии в этой пустыне и погибали, если им не удавалось заново завести самолет и взлететь... Эй, пацаны, что с вами?
   Мы глядели друг на друга, отвесив рты. Одна и та же мысль пришла нам в голову: "французский летчик... авария в пустыне..." Конечно, он был пилотом первых в мире почтовых рейсов - и аварию потерпел не в какой-нибудь там пустыне, а именно в Сахаре! Теперь мы знаем, где и как нужно искать сведения о нем!
   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
   НЕОЖИДАННАЯ БЕДА
   - Да ничего! - поспешно сказал Юрка. - Марка обалденная! Мы и представить не могли, что авиапочта существует так давно!
   Седой быстро взглянул на нас с особенным вниманием, но ничего не сказал.
   - Ну, мы пойдем, - сказал Димка, - а то у нас времени в обрез!
   - Идите, идите, - отозвался Бурят, и они с Седым вернулись к своим маркам.
   А мы со всех ног помчались к Димке.
   - Вот это да! - выдохнул я на бегу. - Ну и история! Подсказка прямо в руки!
   - Я вспомнил, что мне напомнила эта авария! - пропыхтел Юрка. - Но...
   - Но - что? - в один голос спросили мы с Димкой, сбавляя ход, потому что как раз достигли дыры в заборе.
   Юрка, самый юркий из всех нас (невольный каламбур получается, но Богатиков таким и был), первым проскользнул в дыру, подождал, пока мы проберемся, и ответил:
   - Но этого просто быть не может! А если это так, то вы упадете! То есть, мы все упадем!
   Мы прошли ко входу в Димкину квартиру, мимо окон его соседей. У них, как всегда, окно кухни не было занавешено, и мы увидели в окне Димкину соседку - нам она казалась очень старой, хотя ей было, наверно, не больше сорока пяти лет, просто вся она была выцветшая какая-то и вечно, зимой и летом, ходила в толстых шерстяных чулках, которые скручивались и обвисали на её ногах многочисленными складками - и её мужа, шофера грузового такси. Он сидел за столом и хлебал суп, уставясь в тарелку невидящими глазами, так всегда бывало, когда он возвращался домой навеселе и ел, как будто не чувствуя вкуса еды. А может, он специально от всего отключался, чтобы не слышать - или делать вид, что не слышит - брюзжания и попреков жены. Не знаю. Эта сценка постоянно разыгрывалась перед нашими глазами, и, вообще, это была одна из тех семей, жизнь которых мы могли смотреть как бесконечный спектакль, состоящий из сценок вроде бы похожих и повторяющихся, но всякий раз с новыми вариациями, безумно нам интересными. Или как кино в тысячу серий, вроде нынешних "мыльных опер", где, вроде бы, ничего не происходит, но внутреннее напряжение чувствуешь постоянно и оно захватывает похлеще любых погонь. Приблизительно так я мог бы объяснить это - во всяком случае, так я понимаю сейчас то, что мы испытывали тогда.
   Мы прошли по длинному темному коридору в Димкину "лабораторию". Его родители смотрели телевизор.
   - Сын, это ты? - крикнул его отец из соседней комнаты, не вставая с кресла и не поворачивая головы.
   - Да, - ответил Димка. - С друзьями. Мы ненадолго.
   Он провел нас к себе, включил свет и указал на полки с книгами.
   - Вон в том углу, на третьей полке сверху - все по истории авиации.
   - А книг, написанных самими летчиками, у тебя нет? - поинтересовался Юрка.
   - Как же нет, есть. Вот! - и Димка, сняв с полки, протянул Юрке книгу Водопьянова.
   Юрка покачал головой.
   - Нет, это не то. Я имею в виду такие книги, где не обязательно рассказывается только про самолеты и про профессиональные дела. А про жизнь вообще, понимаешь? Иногда и выдуманные истории рассказываются.
   - Послушай, да куда ты клонишь? - не выдержал я. - Если у тебя есть догадки, то выкладывай!
   - И не томи нас до одури, как бычков в томате! - поддержал меня Димка.
   Юрка сдался. Было видно, что, с одной стороны, ему хочется ещё раз проверить свою догадку, чтобы убедиться в её правильности и не попасть впросак, а с другой стороны - мысль, пришедшая на ум, его прямо распирает, и он лопнет, если ей не поделится.
   - Ну, хорошо, - сказал он. - Неужели вы сами не помните, какой летчик потерпел аварию в пустыне Сахара?
   - Понятия не имею, - сказал Димка.
   - Да имеешь ты понятие! Просто... Просто все забывают, что эта книга написана настоящим летчиком, и что аварию он потерпел на самом деле! Все считают эту книгу сказкой - хотя, на самом деле, это не совсем сказка! Ну? Неужели и после этих подсказок до вас не доперло?
   Мы с Димкой переглянулись. Мы понимали, что Юрка говорит о чем-то очень простом, известном всем нам - но представить не могли, что же это такое.
   - Вот олухи! - возмутился Юрка. - Как второе прозвище нашего Седого?
   - Принц, - неуверенно проговорил Димка. - А что?
   - Вот! Именно! Думайте!
   - Погоди... - растерянно проговорил я. - Ты ведь не хочешь сказать... что... ну, что ты имеешь в виду ту аварию, во время которой Сент-Экзюпери встретил Маленького Принца? Ведь это действительно сказка, и...
   - Маленький Принц - сказка, допустим! - горячо возразил Юрка. - Но ведь авария-то действительно была! Про аварию в Сахаре, когда он с трудом выбрался - и не про единственную аварию - Сент-Экзюпери рассказывает в других своих книгах, для взрослых, где все правда! И он ведь был летчиком, так, и великим летчиком, кроме того, что был великим писателем, придумавшим Маленького Принца! И он ведь водил почтовые самолеты над Сахарой, и участвовал в войне, и погиб в самом конце войны, во время боевого вылета! Точнее, не погиб, а бесследно исчез, где-то над Альпами, но что с ним ещё могло случиться, кроме как то, что его сбили? Все сходится! Ты не помнишь, какая подпись была под надписью на ножнах?
   Я нахмурился, стараясь припомнить.
   - По-моему... Да, по-моему, три большие латинские буквы: "A. S. E."
   - Ну? - с торжеством провозгласил Юрка. - Каких ещё доказательств вам надо?
   Мы молчали, потрясенные, потом Димка кинулся заново перебирать книги на полках.
   - Сейчас!.. - повторял он. - Сейчас поищем! Может, в какой-нибудь из книг про знаменитых летчиков есть его фотография!
   - Точно! - я хлопнул себя по лбу. - Книга! - я повернулся к Юрке. Твоя книга, вот где я его видел!
   У Юрки был большой том Сент-Экзюпери, тоже приобретенный в Польше. Его родители вообще накупили там уйму книг: по рассказам Юрки, в магазинах русской книги и русских отделах больших книжных магазинов ("книжных супермаркетов", как мы бы сказали сейчас) Польши, ГДР и Чехословакии (в эти страны его родителям несколько раз разрешали выезжать на выходные и на неделю от отпуска) выбор всегда был огромный и роскошный. Там имелся любой дефицит, который в самой Москве разлетался за несколько часов, и потом его днем с огнем не найти было. Разве что, как я говорил, у спекулянтов, за бешеные деньги. Вот Юркина семья и приобретала все самое лучшее, пока возможность была.
   В этом толстенном томе Сент-Экзюпери, где было собрано очень много его вещей, кроме "Маленького Принца" - и "Планета людей", и "Южный почтовый", и другие вещи - была помещена фотография писателя. И теперь-то я сообразил, что человек на стене у старушек - это Сент-Экзюпери, и видел я его в Юркиной книге! Но ничего удивительного, что я сразу не смог его узнать. Сами посудите - "Маленький Принц" и московская квартирка чудаковатых старушек, эти вещи никак не могли совместиться в моем сознании, они существовали словно в разных вселенных, и невозможно было представить, что ты видишь живого человека, который общался с самим Сент-Экзюпери! Наверно, думай я хоть тысячу лет - я ни за что не допер бы без дополнительной подсказки, где ещё я видел фотографию человека на стене и кто он такой.
   - Ты уверен? - на всякий случай спросил Димка.
   - На все сто! - ответил я. - Можешь и не искать дальше.
   Димка, в полном обалдении, опустился на стул.
   - Ну и ну! - сказал он. - Ведь это ж...
   - Это просто как в кино, - сказал Юрка. - И даже ещё покруче.
   - Ребята, я хочу увидеть этот нож! - с придыханием в голосе проговорил Димка. - Нож самого Сент-Экзюпери - такое и во сне не приснится!
   - Да и я бы полжизни отдал, лишь бы взглянуть на него хотя бы одним глазком! - заявил Юрка. - Ленька, как по-твоему, ты сможешь уговорить этих старушек показать его нам?
   - Я попробую, - сказал я. - Думаю, они не откажутся, с чего бы им? Мы пообещаем, что надоедать не будем, зайдем на пять минут, только посмотреть... И что не будем болтать об этом ноже, потому что ни к чему, чтобы о нем знала куча народа. Давайте завтра после школы попробуем им позвонить.
   - Давайте! - согласились мои друзья.
   - А теперь мне надо бежать, - сказал я. - Уже двадцать минут десятого. После сегодняшней истории с меня шкуру спустят, если я опоздаю! Или на целый месяц заберут у меня джинсы, что будет ещё хуже!
   И я умчался домой, и Юрка тоже.
   Не буду рассказывать, как я провел ночь, и как чувствовал себя в школе, со жгучим нетерпением дожидаясь последнего звонка. Ну, в двух словах могу сказать, что всю ночь я толком не мог уснуть от возбуждения. Стоило мне закрыть глаза, как перед ними проносились самолеты, ломаясь и с трудом садясь над песчаными барханами, и у меня так пылали щеки, будто пустыня Сахара была всамделишней, наяву, и её жар опалял мне лицо. В школу я доплелся еле-еле, завуч остановила меня в дверях, придирчиво оглядела и, вроде, осталась довольна моим внешним видом, но все-таки спросила, где мои родители. Я подал ей записку отца, в которой тот писал, что не может подойти из-за работы, но что я примерно наказан за свою выходку и больше этого не повторится. Завуч была этим удовлетворена и допустила меня к урокам. На уроках я был рассеян, отвечал невпопад, получил несколько выговоров от учителей и жирную двойку по русскому, потому что в проверочном диктанте написал "ёжЕк" и "лЕгушка". Вообще-то, я учился неплохо, поэтому учительница несколько удивилась, что со мной происходит, но решила быть со мной суровой, в назидание другим.
   - Небось, все из-за своих джинсов и длинных волос переживаешь? съязвила она. Весть о моем вчерашнем "преступлении" уже разошлась, естественно, по всей школе.
   После уроков мы с Димкой и Юркой отправились ко мне домой. Дома, как всегда в это время, были бабушка и Женя. Да, наверно, стоит пояснить, раз уж я не сделал этого раньше, что квартира у нас была трехкомнатная, и в одной комнате жили родители - она же была гостиной и в ней смотрели телевизор, потому что родители ложились позже всех, другая была отдана бабушке и Жене, так бабушке было и сподручней за моей сестрой присматривать, а третья принадлежала лично мне. Обед был уже разогрет, и все мы пообедали на скорую руку. Мы часто обедали друг у друга, чтобы после школы не разбегаться по домам. К кому договаривались пойти, у того и питались. Проглотив как можно быстрее и лапшу, и котлеты с гречневой кашей, мы отправились звонить.
   - Ну... - мои друзья глядели на меня с благоговейным трепетом. Набирай номер!
   Я набрал, и трубку взяла Шарлота Евгеньевна.
   - Здравствуйте, Шарлота Евгеньевна, - начал я. - Я хотел узнать, как у вас дела, и...
   - Кто это? - не поняла она. И по её голосу мне сразу показалось, что стряслось что-то нехорошее.
   - Это Леня... Ну, Леонид, я был у вас вчера, и обещал позвонить, и...
   - А, Леня... У нас, Леня, большое несчастье!
   - Что такое? - у меня похолодело на сердце.
   - Украли Гиза.
   - Как?!
   - Вот так. Сегодня на утренней прогулке. Он опять кинулся бежать, и... и мы думали, что он просто удрал, и хотели пойти его искать, а его, оказывается, просто приманили. Наверно, и вчера приманивали, но ты сумел его поймать, иначе бы его... ещё вчера...
   - Откуда вы знаете? - упавшим голосом спросил я.
   - Они нам позвонили, сказали, что это они приманили и похитили Гиза, и требуют выкуп. Мадленочка лежит и пьет сердечные капли. Она так переживает, что слова не может сказать. Не может рукой или ногой пошевелить.
   - Какой выкуп? - спросил я.
   - Тот самый нож, который ты видел.
   - Та-ак... - известия сыпались одно за другим как хорошие нокаутирующие удары, и я уже чувствовал, что "поплыл". - Скажите, вы не против, если я зайду к вам с двумя моими друзьями? Может, мы придумаем, как вам помочь.
   - Да, конечно, заходите. Хотя что тут можно придумать?
   - В любом случае ждите нас, - сказал я. - Мы бежим!
   Я положил трубку.
   - Что такое? - спросили друзья, встревожено всматриваясь в мое изменившееся лицо.
   - Некогда объяснять, - ответил я. - Вперед, по пути расскажу. Надо спешить на выручку старушенциям!
   И, подавая пример другим, я кинулся в прихожую, надевать ботинки и куртку. Димка и Юрка поспешили за мной.
   Мы отправились в путь, и я рассказал им, что произошло. Друзья были потрясены не меньше меня.
   - Вот это да! - сказал Юрка. - Надо спросить у старушек, кому они в последнее время показывали нож... кроме тебя, разумеется. Надеюсь, они не вздумают подозревать тебя?
   - Меня? - я почувствовал, как густо краснею. - С чего вдруг, спятил?
   - А ведь верно! - подхватил Димка. - Смотри, что получается. Только ты побывал у них, и отпал от этого ножика, как их фокстерьер - фьюить! - и исчезает! И кто-то ножик этот требует в обмен на него! И, к тому же, этого Гиза тебе было бы своровать легче, чем кому бы то ни было - ведь ему объяснили, что ты свой, что тебе можно доверять, и на поводке ты его уже водил!
   - Но ведь легко доказать, что это не я! - заспорил я. - Я ведь весь вечер был с вами!
   - А кто докажет, что ты не взял нас в сообщники? - хитро усмехнулся Юрка. - Ведь из дому мы выходили, и никто не докажет, что мы не сбегали украсть фокстерьера и не заперли его где-то на ночь!
   - Седой и Бурят докажут! - завелся я. Мне была жутко неприятна одна мысль, что старушки могут хоть чуть-чуть меня заподозрить в причастности к этому делу. Мы встретились с ними через пять минут после выхода из дому, а после того, как мы с ними расстались, у нас бы не хватило времени сгонять на Госпитальный Вал и вовремя вернуться по домам! И, кроме того, - я искал и находил все новые доводы, - им звонил взрослый мужик, и, кроме того, этот же мужик явно пытался сманить Гиза ещё утром, когда я ему помешал! Стал бы я ему мешать, если бы был с ним в сговоре?
   Я, наверно, был весь красный от негодования и от противного ощущения, что для многих подозрения против меня могут показаться совсем не беспочвенными. Еще этого мне не хватало!
   Друзья, увидев, как я раскипятился и расстроился, перестали меня донимать.
   - Ну, ладно... - примирительно буркнул Юрка. - Я только хотел сказать, что эти тетки, видно, и впрямь очень хорошие женщины, раз нисколечки не стали тебя подозревать и даже позвали на помощь!
   - А ещё это значит, - твердо заявил Димка, - что мы должны из кожи вон вылезти, чтобы вернуть им фокстерьера и при этом спасти ножик! Чтобы у них потом и тени сомнения не было, что Ленька - да и все мы! - не те парни, которые могут подложить подлянку!
   С этим никто спорить не собирался, и мы ещё прибавили ходу, чтобы дойти побыстрее. Все-таки, идти нам было где-то с полчаса. Можно было бы, конечно, доехать на трамвае, но трамвай уходил немного вбок от того места, которое нам было нужно, да ещё до остановки идти, в другую сторону, да ещё его ждать... Мы-то рванули напрямую, через знакомые нам проходные дворы и переулки.
   В общем, через двадцать пять минут, побив все мыслимые и немыслимые рекорды скорости, мы звонили в дверь квартиры Мадлены Людвиговны. Дверь нам открыла Шарлота Евгеньевна. Глаза у неё были красные и заплаканные.
   - Заходите, мальчики, - сказала она. - Мадлена лежит у себя. Она... Словом, может, вы что-нибудь придумаете.
   - Шарлота! - донесся из спальни слабый голос Мадлены Людвиговны. Шарлота! Пожалуйста, подойди!
   - Да, конечно! - отозвалась Шарлота. - А вы, мальчики, раздевайтесь пока и проходите в гостиную.
   Мы сняли куртки и ботинки и прошли в гостиную. Димка и Юрка сразу кинулись к портрету Сент-Экзюпери на стене.
   - Да, конечно! - сказал Юрка. - Это он. Я, кстати, поглядел его биографию, и в книге, и в "Литературной энциклопедии". У нас писатель живет напротив, так я вчера, не заходя домой, наведался к нему. Хорошо, том энциклопедии с буквой "С" уже вышел, сказал он, когда я объяснил, про кого мне надо поглядеть... В общем, Сент-Экзюпери и в самом деле в тридцатые годы бывал в Советском Союзе, корреспондентом одной из французских газет. Забыл сейчас, какой, но это и неважно.
   Тут в комнату вошла Мадлена Людвиговна, в красивом шелковом халате до пят. Шарлота Евгеньевна держалась рядом, чтобы, в случае чего, поддержать подругу.
   - Да вы рассаживайтесь, мальчики, - сказала она, сама садясь в кресло. - Я не сразу вас встретила, потому что не могла ведь вас принимать в постели, как эта... дряхлая немощь. Я, надеюсь, ещё не такая.
   Нам показалось, что она успела подкраситься, и даже воспользоваться пудрой и румянами. Во всяком случае, губы у неё были совсем не синими, какими бывают у сердечников во время приступа, а нормального красного цвета, и лицо - розовым, а не бледным.