— Да брось ты! — поддержал я брата. — Не накануне приезда министра они попёрлись, а под Новый год — вот в чём их мысль была! Понимали, что все готовятся к празднику, а значит, надзор за заповедником ослабнет. И потом, если бы они хотели оправдать своё присутствие в лесу, то срубили бы ёлочку или две, и вся недолга! Зачем лося-то валить? Ещё и показывая при этом, что у них есть огнестрельное оружие… И зачем пригонять фургон, привозить большие сани, на которых звериные туши перевозят? Я думаю, наоборот — если б они хоть краем уха услышали, что едет министр и охрана заповедника будет усилена, они бы ни за что не полезли!
— Вот-вот, и я всё это самое сказать хотел! — не без наглости заявил Ванька. — Так что тут ты загнула, это как пить дать!
— И все равно, — Фантик не сдавалась. — Согласитесь, что здесь есть совпадение, которое можно отнести к странностям.
— К странностям можно отнести всё, что угодно, — сказал я. — Например, почему в этот раз Степанов прислал нам такие дорогие подарки, каких никогда раньше не присылал? И ведь Степанов знал о приезде министра, непонятно откуда! Он был первым человеком, который предупредил отца — ещё до визита Алексея Николаевича с этим новым начальником ФСБ!
Фантик хихикнула.
— Ой, это я так!.. Как вспомню, как он мчался на этом снегокате!.. — она посерьёзнела. — Погоди, ты хочешь сказать, что все могло быть не просто так? Что этот ваш Степанов мог узнать о приезде министра от людей, которые хотят его убить? И которые, выследив, куда едет министр, обратились за помощью к Степанову? А он взял и прислал дорогущие подарки — ну, словно извиняясь заранее, что должен будет убить вашего гостя?
— Вы, что, совсем с ума сошли? — взвился Ванька. — Хотите сказать, что на этом снегокате не то, что нельзя ездить — даже притрагиваться к нему нельзя, чтобы не замараться? Не верю я вам! Если бы хоть что-то было не так — отец бы немедленно отправил назад все подарки! Да ещё и сказал бы Степанову такое, что Степанов позеленел бы как… — он поискал подходящее сравнение. — Как скотина!
— Ваш папа мог и не догадаться, — сказала Фантик.
— Это отец не догадался бы? — совсем завёлся Ванька. — Он обо всём на свете догадывается! А если говорить о странностях, то почему вы приехали накануне министра? И твой папа перед самым Новым годом пытался попасть к нему — и не попал? Он, что, гоняется за ним?
— Ну, знаешь! — Фантик вспыхнула и вскочила со снегоката. — Соображай, о чём говоришь!
— Я-то соображаю! — парировал мой братец. — А вот вы оба ни черта не соображаете!
— Погодите, — вмешался я, — дайте мне сказать…
Черт, угораздило же нас затронуть эту тему! Такой хороший день получался испорченным!
— Не хочу годить! — огрызнулась Фантик. — Что он говорит про отца? Пусть извинится!
— Фиг тебе я буду извиняться! — заорал Ванька. — Это ты должна извиняться!
Топа с большой скорбью переводил взгляд с одного из нас на другого, и не знал, рявкнуть ему или нет, чтобы прекратить этот отвратительный галдёж.
— Извиняться всё-таки должен ты, — твёрдо сказал я. — Понятно, что ты хотел сказать совсем другое, но получилось у тебя невесть что.
— Ага, защищай её, защищай! — Ванька напустился на меня. — Отца обижают, а тебе хоть бы хны! — в его глазах появился нехороший, этакий желтоватенький, почти кошачий, огонёк — который появлялся, когда во время ссор Ваньку осеняло, чем он может меня пронять. — Влюбился, да? «Тили-тили-тесто, жених и невеста!» — запел он противным голосом. — «Тесто усохло, а невеста сдохла!»
— Убью!.. — ринулся я на него.
Ванька, не медля ни секунды, кинулся улепётывать во все лопатки.
В отличие от моего братца, который заводился, только палец ему не так покажи, я выходил из себя редко. «Редко, но метко», как говаривали наши родители. Остывал я быстро, не больше, чем за минуту, но в эту минуту под мою руку лучше было не попадаться — и Ванька это знал.
Итак, Ванька понёсся прочь, я за ним, а Фантик, выйдя из оцепенения, пустилась нас догонять. Топа, вскочив, обогнал и меня, и Ваньку и стал с громким лаем приплясывать вокруг нас.
— Мальчики, остановитесь! — кричала перепуганная Фантик. — Куда вы? Это же глупости, перестаньте!..
Топа лаял, Фантик визжала, Ванька ревел от испуга, а я — от бешенства, и вот так мы все вместе выбежали на дорогу, где Ванька поскользнулся и спланировал мне под ноги, я перекувыркнулся через него, пытаясь всё же поймать его за шиворот, Топа резко притормозил рядом с нами, Фантик, налетев на Топу и перевернувшись через его могучую спину — Топа при этом столкновении даже не дрогнул — рухнула на нас сверху. Мы барахтались на дороге — и тут раздался отчаянный визг тормозов. Появившаяся из-за плавного поворота машина ехала довольно тихо — и всё-таки водителю пришлось так круто взять вправо, чтобы не наехать на нас, что машину выкинуло на обочину и она, чудом не врезавшись в огромное дерево, нырнула носом вниз — в прикрытую сугробом, который просел под её тяжестью, водоотводную канаву…
ПИСЬМО ВОСЬМОЕ. «СОЮЗ ДИКИХ»
— Вот-вот, и я всё это самое сказать хотел! — не без наглости заявил Ванька. — Так что тут ты загнула, это как пить дать!
— И все равно, — Фантик не сдавалась. — Согласитесь, что здесь есть совпадение, которое можно отнести к странностям.
— К странностям можно отнести всё, что угодно, — сказал я. — Например, почему в этот раз Степанов прислал нам такие дорогие подарки, каких никогда раньше не присылал? И ведь Степанов знал о приезде министра, непонятно откуда! Он был первым человеком, который предупредил отца — ещё до визита Алексея Николаевича с этим новым начальником ФСБ!
Фантик хихикнула.
— Ой, это я так!.. Как вспомню, как он мчался на этом снегокате!.. — она посерьёзнела. — Погоди, ты хочешь сказать, что все могло быть не просто так? Что этот ваш Степанов мог узнать о приезде министра от людей, которые хотят его убить? И которые, выследив, куда едет министр, обратились за помощью к Степанову? А он взял и прислал дорогущие подарки — ну, словно извиняясь заранее, что должен будет убить вашего гостя?
— Вы, что, совсем с ума сошли? — взвился Ванька. — Хотите сказать, что на этом снегокате не то, что нельзя ездить — даже притрагиваться к нему нельзя, чтобы не замараться? Не верю я вам! Если бы хоть что-то было не так — отец бы немедленно отправил назад все подарки! Да ещё и сказал бы Степанову такое, что Степанов позеленел бы как… — он поискал подходящее сравнение. — Как скотина!
— Ваш папа мог и не догадаться, — сказала Фантик.
— Это отец не догадался бы? — совсем завёлся Ванька. — Он обо всём на свете догадывается! А если говорить о странностях, то почему вы приехали накануне министра? И твой папа перед самым Новым годом пытался попасть к нему — и не попал? Он, что, гоняется за ним?
— Ну, знаешь! — Фантик вспыхнула и вскочила со снегоката. — Соображай, о чём говоришь!
— Я-то соображаю! — парировал мой братец. — А вот вы оба ни черта не соображаете!
— Погодите, — вмешался я, — дайте мне сказать…
Черт, угораздило же нас затронуть эту тему! Такой хороший день получался испорченным!
— Не хочу годить! — огрызнулась Фантик. — Что он говорит про отца? Пусть извинится!
— Фиг тебе я буду извиняться! — заорал Ванька. — Это ты должна извиняться!
Топа с большой скорбью переводил взгляд с одного из нас на другого, и не знал, рявкнуть ему или нет, чтобы прекратить этот отвратительный галдёж.
— Извиняться всё-таки должен ты, — твёрдо сказал я. — Понятно, что ты хотел сказать совсем другое, но получилось у тебя невесть что.
— Ага, защищай её, защищай! — Ванька напустился на меня. — Отца обижают, а тебе хоть бы хны! — в его глазах появился нехороший, этакий желтоватенький, почти кошачий, огонёк — который появлялся, когда во время ссор Ваньку осеняло, чем он может меня пронять. — Влюбился, да? «Тили-тили-тесто, жених и невеста!» — запел он противным голосом. — «Тесто усохло, а невеста сдохла!»
— Убью!.. — ринулся я на него.
Ванька, не медля ни секунды, кинулся улепётывать во все лопатки.
В отличие от моего братца, который заводился, только палец ему не так покажи, я выходил из себя редко. «Редко, но метко», как говаривали наши родители. Остывал я быстро, не больше, чем за минуту, но в эту минуту под мою руку лучше было не попадаться — и Ванька это знал.
Итак, Ванька понёсся прочь, я за ним, а Фантик, выйдя из оцепенения, пустилась нас догонять. Топа, вскочив, обогнал и меня, и Ваньку и стал с громким лаем приплясывать вокруг нас.
— Мальчики, остановитесь! — кричала перепуганная Фантик. — Куда вы? Это же глупости, перестаньте!..
Топа лаял, Фантик визжала, Ванька ревел от испуга, а я — от бешенства, и вот так мы все вместе выбежали на дорогу, где Ванька поскользнулся и спланировал мне под ноги, я перекувыркнулся через него, пытаясь всё же поймать его за шиворот, Топа резко притормозил рядом с нами, Фантик, налетев на Топу и перевернувшись через его могучую спину — Топа при этом столкновении даже не дрогнул — рухнула на нас сверху. Мы барахтались на дороге — и тут раздался отчаянный визг тормозов. Появившаяся из-за плавного поворота машина ехала довольно тихо — и всё-таки водителю пришлось так круто взять вправо, чтобы не наехать на нас, что машину выкинуло на обочину и она, чудом не врезавшись в огромное дерево, нырнула носом вниз — в прикрытую сугробом, который просел под её тяжестью, водоотводную канаву…
ПИСЬМО ВОСЬМОЕ. «СОЮЗ ДИКИХ»
Топа чуть подался назад и на всякий случай рыкнул, обнажив клыки.
— Топа, стоять! — крикнул я, пытаясь выбраться из кучи малы.
— Ну, вы, ребятки, даёте!.. — услышал я басовитый голос. Из прочно севшей в канаву и завалившейся набок машины вылез здоровенный мужик в толстом пальто и каракулевой шапке. Для нас, распластавшихся на земле, он вообще казался великаном. Но узнать министра, Угрюмого Степана Артёмовича, я сумел. Из машины тем временем выбрались ещё три человека, два здоровяка с бесстрастными лицами, наверно, охранники, и один — худой и подтянутый, с совсем молодым лицом — наверно, секретарь или что-то подобное.
Пока они вылезали, и я успел встать на ноги. Фантик и Ванька тоже поднялись, тяжело дыша.
— Здравствуйте, Степан Артёмович! — сказал я.
— Вы, что, с ума сошли? — опередив министра, набросился на нас один из охранников. — У вас есть голова на плечах? Играть на дороге! И сами могли погибнуть, и…
— Спокойней, Владик, спокойней, — сказал Угрюмый. — Это мы здесь чужаки, а они в своём праве.
— Как же спокойней? — вопросил Владек. Второй охранник и секретарь лишь лупали на нас глазами — видно, не вполне оправившись от шока. — Если бы мы ехали хоть немного быстрее…
— Если бы мы ехали хоть немного быстрее, тем более перед поворотом лесной дороги, то нарушили бы все правила езды по заповеднику! — перебил его министр. — Тебя я помню, — обратился он ко мне. И звать тебя, кажется, Борис, так? А тебя — Ванька. Ну, а вашего замечательного пса вообще трудно забыть! Здравия желаю, Генерал Топтыгин! А вот с этим юным существом мы ещё незнакомы. Судя по белокурым локонам… — пряди волос выбились из-под тугой шапочки взъерошенной и раскрасневшейся Фантика, и вообще вид у неё — как и у нас с Ванькой — был что надо! Ну, сами понимаете, какой может быть вид после катания на снегокате и возни в снегу. — Да, судя по белокурым локонам и очаровательной мордашке, это девочка. Как вас зовут, юная леди?
— Фаина, — церемонно представилась Фантик. — Но вы можете называть меня Фантиком, — милостиво добавила она.
Угрюмый расхохотался так, что от его басовитого хохота чуть ли не верхушки деревьев закачались. Мне показалось, что Топа поглядел на него с одобрением: ему нравилось, когда люди лаяли громко и солидно.
— Настоящая женщина, от макушки до кончиков ногтей! — сказал он. — Принимаю вашу снисходительность как разрешение служить вам и угождать! — похоже, Угрюмый был в настолько хорошем настроении, что даже история с машиной его не подпортила. — Ну, юные герои, из-за чего весь сыр-бор?
— Из-за снегоката, — коротко ответил я. — Мы…
— Не надо ничего объяснять, — министр махнул рукой. — Снегокат они не могли поделить, понимаешь! Для чего вам ваша юная богиня, как не для того, чтобы своею властью разрешать все споры? Даже если её решение капризно и своевольно — оно все равно должно считаться самым правильным. Так? — спросил он у Фантика.
— Ну… — Фантик замялась, но было видно, что эти шутливые комплименты ей приятны.
— Да, но что нам теперь с машиной делать? — вмешался второй охранник, обретший наконец дар речи.
Министр повернулся и критически осмотрел машину, сделав два шага в ту и другую сторону вдоль неё.
— Нисколько не пострадала, — заключил он. — Только увязла, но это поправимо. Доберёмся пешком, тут ведь, насколько помню, недалеко… — он вопросительно взглянул на меня.
— Минут пятнадцать пешего хода, — подтвердил я.
— Вот и прогуляемся, воздухом подышим, — он расправил могучие плечи. — А то в Москве совсем лёгкие закисли. Еле вырвался, да и то… — он кивком головы указал нам на охранников. — Этих приставили. Как будто я младенец, который без мамкиного ухода пропадёт! — Но ведь это необходимо, — рискнул заметить секретарь. — Вы сами знаете…
— Знаю я, знаю, — досадливо проворчал министр. — Но только посмейте мне охоту испортить! Как тут жизнь, ребята?
— Нормальная жизнь, — ответил я. — Отец готовился к вашему приезду, даже баньку с утра затопил.
— Это хорошо! — с довольным видом пробасил Угрюмый. — Задал я хлопот батьке твоему, да уж ладно, как говорится, свои люди — сочтёмся, — он ехидно поглядел на охранников. — А вас проверим, насколько вы мужики. Это вам не кроссы бегать и из пушки палить! Если не продержитесь в парной хоть вполовину столько, сколько я — то мы ещё посмотрим, кто кого должен охранять!
Я понял, что охрана его раздражает. Угрюмый привык делать то, что хочет, и ему казалось, что охрана стесняет его свободу — мол, туда не ходите, этого не делайте, и это тоже небезопасно. Но он, с его весёлым характером, изливал своё раздражение в шутливой форме, как бы сам посмеиваясь над ним.
— Ладно! — сказал он. — Двигаемся пёхом! Сейчас всех огорошим, как постучимся под окнами, словно нищие побирушки. «Сами мы не местные…» — затянул он своим густым басом. — Можем репетировать по пути, чтобы пропеть в унисон. Тем более, — он хмыкнул, — что это будет полная правда!
— Лучше всё-таки мы вас обгоним и предупредим о вашем приезде! — предложил я, заметив, что на лицах охранников и секретаря отразилось лёгкое смущение от идеи подобного розыгрыша, выдвинутой Степаном Артёмовичем.
— Это как вы нас обгоните? — полюбопытствовал министр.
— На собачьей упряжке! — гордо ответил Ванька.
— Гм… — министр оглянулся на охранников и секретаря. — Интересно поглядеть.
— Мы мигом! — отозвались мы все разом.
Мы быстро приволокли снегокат, запрягли Топу — который, видя, что все внимание сосредоточено на нём, дал запрячь себя с таким самодовольным видом, как будто никогда не выкидывал фортелей и не бунтовал против упряжи — ну, прямо, знаменитый актёр перед публикой! И с места он рванул в карьер, так что снежная пыль поднялась столбом, и пошёл ровно и весело — и нам вслед все восхищённо заахали и зааплодировали.
Мы в две секунды домчались до дому и ворвались в гостиную, где сидели взрослые, с диким криком:
— Министр приехал! Он идёт по дороге!
— Идёт? — удивился отец. — Разве он не на машине?
— Понимаешь… — объяснил я. — Мы с ним столкнулись!
— Как это — столкнулись? — не поняла мама.
— Очень просто, — объяснил Ванька. — Мы выкатились на дорогу, а там как раз ехала его машина!
— Вы хотите сказать… — у тёти Кати округлились глаза, да и остальные взрослые выглядели несколько ошарашенными. — Вы хотите сказать, что мчались с такой скоростью, что подбили его машину?
— Нет, — объяснил я. — Его машина успела вильнуть и попала в кювет, — перехватив вопрошающий взгляд отца, я добавил. — Она очень крепко засела. Но, наверно, «Бураном» её всё-таки можно вытащить.
— Господи, у нас какие-то дикие дети! — ахнула мама. — Отправить в кювет машину министра!
— Нормальные дети, — отец встал, достаточно поняв из наших обрывочных объяснений. — Пойду встречать Степана Артёмовича, а потом мы с Сергеем сгоняем на «Буране» и попробуем вытащить его драндулет.
— У него не драндулет, — сообщил Ванька. — У него машина новая и красивая. Вся лакированная и лак ни капельки ни ободран. Если, конечно, сейчас не ободрался… — задумчиво уточнил он.
Я яростно наступил ему на ногу: мол, не трезвонь лишнего, нам и так могут всыпать, так что не заостряйся на подробностях!
— Ну, не драндулет, так лимузин, — спокойно согласился отец. — Сути дела это не меняет. Таскать вам не перетаскать, вот как это называется.
Все это он проговорил уже на ходу, пройдя вместе с дядей Серёжей в прихожую и надевая полушубок.
— Как ты думаешь, министр будет обедать с нами? — окликнула его мама.
— Думаю, что да, — ответил отец. — Вряд ли после дороги у них будет большое желание пытаться что-то сварганить отдельно. Так что накрывай стол на всех, не ошибёшься!
И отец с дядей Серёжей вышли.
— Сколько человек при министре? — спросила мама.
— Трое, — ответили мы.
— Значит, их четверо, и нас семеро… Будьте добры сами накрыть стол на одиннадцать человек, за все хорошее! Борис, ты вместе с Иваном раздвинь стол, а Фаина пусть начинает носить тарелки и другую посуду. Собственно, вы знаете, что делать.
Мы бодро взялись за работу, очень довольные, что обошлось без большого нагоняя. Я подумал, что, наверно, это потому что отец вполне понимал: все случившееся — это не наша вина, а несчастное стечение обстоятельств, ведь всякий имеет право кувыркаться на лесной дороге. А родители Фантика, видя достаточно мягкую реакцию отца, предпочли не вмешиваться.
Мы сновали из кухни в гостиную и обратно, и через десять минут стол был накрыт. И в это же время в ворота вошли министр со свитой и отец с дядей Серёжей. Мы увидели в окно, как министр что-то оживлённо рассказывает, и даже показывает, широко разводя руками, а все остальные внимательно слушают.
— Охотничьи байки травит, — сделал вывод Ванька.
— Или изображает в лицах, как мы выкатились ему под машину, — пробормотал я.
Как оказалось, было верным и то, и другое. Министр, в предвкушении охоты, действительно повествовал о былых подвигах — особенно он любил рассказывать, как охотился в родной Сибири в те далёкие времена, когда и думать не думал, что его когда-нибудь переведут в Москву — а также успел исполнить в лицах юмористическую сценку «мы ныряем в канаву».
— Здравствуйте, милые хозяюшки! — прогудел он в прихожей. — Познакомьтесь с моими спутниками! Влад и Юрий — моя охрана, и Анатолий Максимович, мой секретарь!.. — выходит, мы правильно угадали, подумал я. — Говорят, у вас нежданных гостей даже обедом потчуют? Просто быть такого не может!
— Потчуют, потчуют! — заверила мама. — Будьте добры за стол!
Пока министр освобождался от верхней одежды, отец заглянул в гостиную, все ли мы успели. Тётя Катя как раз наводила последний лоск, поправляя ножи и вилки, чтобы они лежали совсем ровно, передвигая маслёнки так, чтобы до одной из них было удобно дотянуться любому сидящему за столом, и отслеживая все подобные мелочи.
— Так вы, выходит, без всякого снегоката подшибли Степана Артёмовича? — осведомился отец. — Ну, мощны!
— Без снегоката? — удивилась тётя Катя. — Что же они делали на дороге?
— Дрались из-за этого снегоката, устроив кучу малу, — с ухмылкой сообщил отец.
Тётя Катя всплеснула руками.
— Дикие, я ж говорю, как есть дикие!
— Ну, тогда все дети дикие, потому что все когда-нибудь дерутся, — резонно заметил отец.
— Другие не так, — задумчиво покачала головой тётя Катя. — Не знаю, как у вас, а у нас имеются проблемы, из-за того, что Фаина на ферме дичком растёт. В итоге, витает в своём мире, плохо сходится с другими детьми, и очень часто при первом общении у неё доходит до драки — она просто не умеет общаться!
— Ну, у вас Фаина хоть в школу регулярно ходит, в отличие от наших, — заметила мама, вносившая в этот момент кастрюлю с супом.
Поскольку даже ближайшая школа была безумно далеко от заповедника, мы занимались дома, а в школу ездили раз в две недели и, сдав учителям все пройденное и все домашние задания, получали оценки.
— Мы ведь устроили Фаину в школу для талантливых детей, по справке, что ей необходимо много заниматься фигурным катанием, — напомнила тётя Катя. — Там занятия два раза в неделю и по субботам зачёты по пройденному. Так что со сверстниками она тоже общается недостаточно. Да и характер… Словом, у неё часто доходит до стычек с другими детьми, потому что она не знает, как себя надо вести.
— Наши тоже бывают как ёжики колючие, — вздохнула мама. — Особенно младший.
— Надо им побольше общаться друг с другом, и всё будет в порядке, — подытожил дядя Серёжа, вошедший в гостиную минуты две назад и внимательно слушавший разговор. — Раз подерутся, другой, и в итоге притрутся друг к другу.
К счастью, тут в дверях появились министр и его спутники, помывшие руки после дороги, и обсуждение наших «достоинств» — от которого мы беспокойно переминались с ноги на ногу, не зная, куда деться — прекратилось.
Мы спокойно пообедали, а после обеда взрослые охотно разрешили нам удалиться наверх, пока они будут пить кофе.
— Вы слышали? — возбуждённо спросил Ванька, когда вся наша троица устроилась в нашей с Ванькой комнате. — Мы все дикие, вот! Поэтому нормально, что мы дерёмся!
— Ничего нормального в этом нет, — возразил я. — И диким, кстати, был только ты. А в итоге и Фантика «умыли», объявив драчуньей.
— А что, с тобой тоже случается? — спросил Ванька у Фантика — с тем сочувствием, с которым спрашивают, когда находят родственную душу.
— Ну… — Фантик пожала плечами. — Бывает. Но, честное слово, я никогда не бываю виновата, просто так получается… Мама часто говорит, что я «дикая».
— Наша мама тоже нам твердит, что мы «дикари», — сказал я. — И… — я выпрямился. Меня осенила блестящая идея. — Вот что, раз мы все дикие, то давайте поклянёмся больше не сцепляться друг с другом, а создадим «Союз диких». А?
— Здорово! — воскликнул Ванька, а Фантик, тоже горячо поддержавшая мою идею, спросила:
— А чем будет заниматься наш союз?
— Чем угодно! — ответил я. — Сейчас, например, мы можем охранять министра, следить за всем подозрительным… А уедет министр — ещё какое-нибудь дело найдётся!
— Вон, кстати, папа и дядя Серёжа выводят «Буран» из гаража, — сказал Ванька, сидевший на подоконнике.
Уже начинало немного смеркаться. То есть, ещё нельзя было сказать, что наступили сумерки, но свет уже сделался бледно-голубым, и лишь кое-где в нём просверкивало холодное золото. И в этом бледно-голубом свете громко взревел «Буран», а потом его тарахтение стало быстро удаляться, становясь все тише.
— Надеюсь, они быстро справятся, — сказал я.
— Не знаю, — покачал головой мой братец. — Ты ж видел, как она подсела. Набок, да ещё нырнув носом вперёд…
— И какого хрена ты вообразил, будто у тебя хотят отнять снегокат? — спросил я.
— Разве ты такое вообразил? — удивлённо спросила Фантик у Ваньки. — По-моему, речь шла о другом.
Ванька, слегка надувшись, промолчал. Ему очень хотелось заявить, что ничего подобного он не воображал — но в глубине души он чувствовал, что это будет неправдой, а говорить неправду, после того, как мы заключили союз, у него язык не поворачивался.
— Мы ведь строили догадки, почему Степанов прислал нам такие дорогие подарки, — объяснил я. — И пришли к выводу, что это неспроста. А если б мы решили, что дело нечистое — то, конечно, мы должны были бы отказаться от снегоката — если не вернуть Степанову, то, по крайней мере, убрать в чулан и больше им не пользоваться, потому что иначе мы бы чувствовали себя по уши замаранными, всякий раз, когда прикасались бы к нему. А Ваньке стало жалко снегоката, вот он и покатил бочку на нас… И абсолютно зря. Потому что Степанов — какие бы мысли у него не были — ничего дурного после министра не замышляет.
— Откуда ты знаешь? — спросил Ванька — надо сказать, с видимым облегчением: видно, мысль о том, что от снегоката придётся отказаться, исподволь угнетала его до сих пор.
— Сопоставляю факты, — ответил я. — Наш фээсбешник, который отказался принять помощь от людей Степанова, ведь прокатился на снегокате, так? Хотя он знал, чей это подарок… Они с отцом долго беседовали наедине, так? Выходит, отец знал, что имеет в виду Степанов, присылая такие подарки, и успокоил на этот счёт Михаила Дмитриевича. А ведь отец не стал бы успокаивать начальника ФСБ, если бы сам не был уверен, что все эти подарки никак не связаны с приездом министра, так? И ты ведь знаешь отца — он не будет уверенным, пока не отмерит семь раз и не убедится, что прав!
— Да, и ведь ваш папа ответил, что эти подарки — в знак особого уважения и благодарности, когда мой папа спросил, будет он что-нибудь посылать в ответ Степанову или нет! — припомнила Фантик. — Выходит, Степанов благодарил за что-то, что уже было, а не хотел заранее расплатиться за то, что будет! Так?
— Так, — решительно сказал Ванька. — Иначе бы отец не принял подарки… Или отправил бы Степанову в ответ что-нибудь особенное, чего Степанову ни за какие деньги не достать!
— Разве такую штуку можно найти? — удивилась Фантик.
— Ты не знаешь леса! — ответил я. — В диком нетронутом лесу можно найти что угодно.
— Ага! — кивнул мой братец. — Отец однажды приволок такой кусок кривого ствола с наростами — ну точно бегун на старте! Когда отец его ошкурил, так что все изгибы волокон стали видны, а потом покрыл красивым лаком — никто поверить не мог, что это не скульптором сделано! И выражение лица, и мускулы и кроссовки — все как есть, до мельчайших подробностей!
— А где теперь эта статуя? — с довольно большим интересом спросила Фантик.
— Довольно долго стояла у нас в гостиной, — ответил я. — А потом её выпросил один банкир, который купил путёвку и лицензию на отстрел одного лося. Отец расстался с ней довольно охотно, потому что этот бегун слишком много места занимал. А банкир был на седьмом небе! Он потом прислал нам фотографию — поставил эту статую в большом холле конференц-зала своего банка, в самом центре. И написал, что все принимают её за работу какого-нибудь знаменитого художника и спрашивают, неужели ему было по карману приобрести такую вещь — даже ему, понимаешь? А он всем отвечает, простенько этак, что по карману, и у всех лица вытягиваются… Это я к тому, что в лесу можно настоящие сокровища нарыть! В начале оврага, который раньше был руслом реки, мы нашли костяные иглы двенадцатого века, которыми шили паруса… А ещё… Но если начать рассказывать — то это на несколько дней. И про старинные скиты отшельников с их могилами, и про старинные смоловарни, где швы речных судов конопатили, и про пещеры… Но, знаешь, лучше один раз увидеть, чем десять услышать. Вот приедешь летом — мы просто покажем тебе все! Сейчас много не разглядишь — все под снегом. Так сейчас давайте о другом подумаем. О том, как мы будем охранять министра.
— Да, надо припомнить все-все странное и подозрительное, что было за последние дни! — сказал Ванька.
И мы стали припоминать — и скоро совсем сбились и запутались. Просто обалдеть можно, сколько, оказывается, каждый день происходит странных вещей — или, по крайней мере, таких, которые без натяжки можно назвать странными и не совсем обычными. Например, следует ли считать странным, что у мамы пирожки чуть-чуть перестояли в духовке — ведь это случилось после того, как она узнала о приезде министра? Известие о его визите никак не могло выбить её из колеи — к знатным гостям мои родители привыкли. Так может отец поделился с ней чем-то таким, связанным с приездом министра и звонком Степанова, из-за чего мама начала нервничать? Или это произошло просто-напросто в запарке подготовки к празднику. В любом случае, не мешает по-хитрому расспросить маму — вдруг она проговорится?
В общем, мы с изумлением обнаружили, что когда мы говорим «день прошёл как обычно», то, по большому счёту, это неверно. В каждом дне можно углядеть целые тысячи мелких странностей и необычных событий, которые делают его непохожим на любой другой. Это если брать самый заурядный день, а что уж говорить о днях, когда действительно что-то происходило — таких, как тридцать первое декабря! Да ещё со всем наворотом вокруг нынешнего Нового года!
— Так мы далеко не уйдём! — заявил я. — Нам надо сосредоточиться на главном, и принимать во внимание только те странности, связь которых с этим главным для нас совершенно очевидна!
— Да, наверно… — согласился Ванька. — О, смотрите, «Буран» возвращается… И оба наших папы на «Буране», значит, машину им вытащить не удалось!
Мы с Фантиком тоже подошли к окну и увидели, как в сгущающихся сумерках наши папы остановили «Буран», пошли в сарай, выволокли оттуда несколько досок, подлиннее и покрепче, что-то обсудили с вышедшими охранниками и принялись пристраивать доски на «Буране». Топа, видя всю эту суету, вылез из-под своего навесика у сарая и стал бродить вокруг «Бурана» и нюхать воздух, как бы с любопытством читая по оставшимся запахам, насколько удалось вызволить машину и где работа застопорилась. Потом он насторожился — его вообще возмущали любые неполадки и неудачи — и метнулся к воротам, громко залаяв.
— Да, Топа, да! — крикнул отец. — Безобразие! Мы здесь, а машина до сих пор там! Ничего, скоро все уладим!
Топа воспринял одобрительную интонацию отца как разрешение лично проинспектировать состояние дел на месте происшествия — и рванул за ворота.
— Топа, стоять! — крикнул я, пытаясь выбраться из кучи малы.
— Ну, вы, ребятки, даёте!.. — услышал я басовитый голос. Из прочно севшей в канаву и завалившейся набок машины вылез здоровенный мужик в толстом пальто и каракулевой шапке. Для нас, распластавшихся на земле, он вообще казался великаном. Но узнать министра, Угрюмого Степана Артёмовича, я сумел. Из машины тем временем выбрались ещё три человека, два здоровяка с бесстрастными лицами, наверно, охранники, и один — худой и подтянутый, с совсем молодым лицом — наверно, секретарь или что-то подобное.
Пока они вылезали, и я успел встать на ноги. Фантик и Ванька тоже поднялись, тяжело дыша.
— Здравствуйте, Степан Артёмович! — сказал я.
— Вы, что, с ума сошли? — опередив министра, набросился на нас один из охранников. — У вас есть голова на плечах? Играть на дороге! И сами могли погибнуть, и…
— Спокойней, Владик, спокойней, — сказал Угрюмый. — Это мы здесь чужаки, а они в своём праве.
— Как же спокойней? — вопросил Владек. Второй охранник и секретарь лишь лупали на нас глазами — видно, не вполне оправившись от шока. — Если бы мы ехали хоть немного быстрее…
— Если бы мы ехали хоть немного быстрее, тем более перед поворотом лесной дороги, то нарушили бы все правила езды по заповеднику! — перебил его министр. — Тебя я помню, — обратился он ко мне. И звать тебя, кажется, Борис, так? А тебя — Ванька. Ну, а вашего замечательного пса вообще трудно забыть! Здравия желаю, Генерал Топтыгин! А вот с этим юным существом мы ещё незнакомы. Судя по белокурым локонам… — пряди волос выбились из-под тугой шапочки взъерошенной и раскрасневшейся Фантика, и вообще вид у неё — как и у нас с Ванькой — был что надо! Ну, сами понимаете, какой может быть вид после катания на снегокате и возни в снегу. — Да, судя по белокурым локонам и очаровательной мордашке, это девочка. Как вас зовут, юная леди?
— Фаина, — церемонно представилась Фантик. — Но вы можете называть меня Фантиком, — милостиво добавила она.
Угрюмый расхохотался так, что от его басовитого хохота чуть ли не верхушки деревьев закачались. Мне показалось, что Топа поглядел на него с одобрением: ему нравилось, когда люди лаяли громко и солидно.
— Настоящая женщина, от макушки до кончиков ногтей! — сказал он. — Принимаю вашу снисходительность как разрешение служить вам и угождать! — похоже, Угрюмый был в настолько хорошем настроении, что даже история с машиной его не подпортила. — Ну, юные герои, из-за чего весь сыр-бор?
— Из-за снегоката, — коротко ответил я. — Мы…
— Не надо ничего объяснять, — министр махнул рукой. — Снегокат они не могли поделить, понимаешь! Для чего вам ваша юная богиня, как не для того, чтобы своею властью разрешать все споры? Даже если её решение капризно и своевольно — оно все равно должно считаться самым правильным. Так? — спросил он у Фантика.
— Ну… — Фантик замялась, но было видно, что эти шутливые комплименты ей приятны.
— Да, но что нам теперь с машиной делать? — вмешался второй охранник, обретший наконец дар речи.
Министр повернулся и критически осмотрел машину, сделав два шага в ту и другую сторону вдоль неё.
— Нисколько не пострадала, — заключил он. — Только увязла, но это поправимо. Доберёмся пешком, тут ведь, насколько помню, недалеко… — он вопросительно взглянул на меня.
— Минут пятнадцать пешего хода, — подтвердил я.
— Вот и прогуляемся, воздухом подышим, — он расправил могучие плечи. — А то в Москве совсем лёгкие закисли. Еле вырвался, да и то… — он кивком головы указал нам на охранников. — Этих приставили. Как будто я младенец, который без мамкиного ухода пропадёт! — Но ведь это необходимо, — рискнул заметить секретарь. — Вы сами знаете…
— Знаю я, знаю, — досадливо проворчал министр. — Но только посмейте мне охоту испортить! Как тут жизнь, ребята?
— Нормальная жизнь, — ответил я. — Отец готовился к вашему приезду, даже баньку с утра затопил.
— Это хорошо! — с довольным видом пробасил Угрюмый. — Задал я хлопот батьке твоему, да уж ладно, как говорится, свои люди — сочтёмся, — он ехидно поглядел на охранников. — А вас проверим, насколько вы мужики. Это вам не кроссы бегать и из пушки палить! Если не продержитесь в парной хоть вполовину столько, сколько я — то мы ещё посмотрим, кто кого должен охранять!
Я понял, что охрана его раздражает. Угрюмый привык делать то, что хочет, и ему казалось, что охрана стесняет его свободу — мол, туда не ходите, этого не делайте, и это тоже небезопасно. Но он, с его весёлым характером, изливал своё раздражение в шутливой форме, как бы сам посмеиваясь над ним.
— Ладно! — сказал он. — Двигаемся пёхом! Сейчас всех огорошим, как постучимся под окнами, словно нищие побирушки. «Сами мы не местные…» — затянул он своим густым басом. — Можем репетировать по пути, чтобы пропеть в унисон. Тем более, — он хмыкнул, — что это будет полная правда!
— Лучше всё-таки мы вас обгоним и предупредим о вашем приезде! — предложил я, заметив, что на лицах охранников и секретаря отразилось лёгкое смущение от идеи подобного розыгрыша, выдвинутой Степаном Артёмовичем.
— Это как вы нас обгоните? — полюбопытствовал министр.
— На собачьей упряжке! — гордо ответил Ванька.
— Гм… — министр оглянулся на охранников и секретаря. — Интересно поглядеть.
— Мы мигом! — отозвались мы все разом.
Мы быстро приволокли снегокат, запрягли Топу — который, видя, что все внимание сосредоточено на нём, дал запрячь себя с таким самодовольным видом, как будто никогда не выкидывал фортелей и не бунтовал против упряжи — ну, прямо, знаменитый актёр перед публикой! И с места он рванул в карьер, так что снежная пыль поднялась столбом, и пошёл ровно и весело — и нам вслед все восхищённо заахали и зааплодировали.
Мы в две секунды домчались до дому и ворвались в гостиную, где сидели взрослые, с диким криком:
— Министр приехал! Он идёт по дороге!
— Идёт? — удивился отец. — Разве он не на машине?
— Понимаешь… — объяснил я. — Мы с ним столкнулись!
— Как это — столкнулись? — не поняла мама.
— Очень просто, — объяснил Ванька. — Мы выкатились на дорогу, а там как раз ехала его машина!
— Вы хотите сказать… — у тёти Кати округлились глаза, да и остальные взрослые выглядели несколько ошарашенными. — Вы хотите сказать, что мчались с такой скоростью, что подбили его машину?
— Нет, — объяснил я. — Его машина успела вильнуть и попала в кювет, — перехватив вопрошающий взгляд отца, я добавил. — Она очень крепко засела. Но, наверно, «Бураном» её всё-таки можно вытащить.
— Господи, у нас какие-то дикие дети! — ахнула мама. — Отправить в кювет машину министра!
— Нормальные дети, — отец встал, достаточно поняв из наших обрывочных объяснений. — Пойду встречать Степана Артёмовича, а потом мы с Сергеем сгоняем на «Буране» и попробуем вытащить его драндулет.
— У него не драндулет, — сообщил Ванька. — У него машина новая и красивая. Вся лакированная и лак ни капельки ни ободран. Если, конечно, сейчас не ободрался… — задумчиво уточнил он.
Я яростно наступил ему на ногу: мол, не трезвонь лишнего, нам и так могут всыпать, так что не заостряйся на подробностях!
— Ну, не драндулет, так лимузин, — спокойно согласился отец. — Сути дела это не меняет. Таскать вам не перетаскать, вот как это называется.
Все это он проговорил уже на ходу, пройдя вместе с дядей Серёжей в прихожую и надевая полушубок.
— Как ты думаешь, министр будет обедать с нами? — окликнула его мама.
— Думаю, что да, — ответил отец. — Вряд ли после дороги у них будет большое желание пытаться что-то сварганить отдельно. Так что накрывай стол на всех, не ошибёшься!
И отец с дядей Серёжей вышли.
— Сколько человек при министре? — спросила мама.
— Трое, — ответили мы.
— Значит, их четверо, и нас семеро… Будьте добры сами накрыть стол на одиннадцать человек, за все хорошее! Борис, ты вместе с Иваном раздвинь стол, а Фаина пусть начинает носить тарелки и другую посуду. Собственно, вы знаете, что делать.
Мы бодро взялись за работу, очень довольные, что обошлось без большого нагоняя. Я подумал, что, наверно, это потому что отец вполне понимал: все случившееся — это не наша вина, а несчастное стечение обстоятельств, ведь всякий имеет право кувыркаться на лесной дороге. А родители Фантика, видя достаточно мягкую реакцию отца, предпочли не вмешиваться.
Мы сновали из кухни в гостиную и обратно, и через десять минут стол был накрыт. И в это же время в ворота вошли министр со свитой и отец с дядей Серёжей. Мы увидели в окно, как министр что-то оживлённо рассказывает, и даже показывает, широко разводя руками, а все остальные внимательно слушают.
— Охотничьи байки травит, — сделал вывод Ванька.
— Или изображает в лицах, как мы выкатились ему под машину, — пробормотал я.
Как оказалось, было верным и то, и другое. Министр, в предвкушении охоты, действительно повествовал о былых подвигах — особенно он любил рассказывать, как охотился в родной Сибири в те далёкие времена, когда и думать не думал, что его когда-нибудь переведут в Москву — а также успел исполнить в лицах юмористическую сценку «мы ныряем в канаву».
— Здравствуйте, милые хозяюшки! — прогудел он в прихожей. — Познакомьтесь с моими спутниками! Влад и Юрий — моя охрана, и Анатолий Максимович, мой секретарь!.. — выходит, мы правильно угадали, подумал я. — Говорят, у вас нежданных гостей даже обедом потчуют? Просто быть такого не может!
— Потчуют, потчуют! — заверила мама. — Будьте добры за стол!
Пока министр освобождался от верхней одежды, отец заглянул в гостиную, все ли мы успели. Тётя Катя как раз наводила последний лоск, поправляя ножи и вилки, чтобы они лежали совсем ровно, передвигая маслёнки так, чтобы до одной из них было удобно дотянуться любому сидящему за столом, и отслеживая все подобные мелочи.
— Так вы, выходит, без всякого снегоката подшибли Степана Артёмовича? — осведомился отец. — Ну, мощны!
— Без снегоката? — удивилась тётя Катя. — Что же они делали на дороге?
— Дрались из-за этого снегоката, устроив кучу малу, — с ухмылкой сообщил отец.
Тётя Катя всплеснула руками.
— Дикие, я ж говорю, как есть дикие!
— Ну, тогда все дети дикие, потому что все когда-нибудь дерутся, — резонно заметил отец.
— Другие не так, — задумчиво покачала головой тётя Катя. — Не знаю, как у вас, а у нас имеются проблемы, из-за того, что Фаина на ферме дичком растёт. В итоге, витает в своём мире, плохо сходится с другими детьми, и очень часто при первом общении у неё доходит до драки — она просто не умеет общаться!
— Ну, у вас Фаина хоть в школу регулярно ходит, в отличие от наших, — заметила мама, вносившая в этот момент кастрюлю с супом.
Поскольку даже ближайшая школа была безумно далеко от заповедника, мы занимались дома, а в школу ездили раз в две недели и, сдав учителям все пройденное и все домашние задания, получали оценки.
— Мы ведь устроили Фаину в школу для талантливых детей, по справке, что ей необходимо много заниматься фигурным катанием, — напомнила тётя Катя. — Там занятия два раза в неделю и по субботам зачёты по пройденному. Так что со сверстниками она тоже общается недостаточно. Да и характер… Словом, у неё часто доходит до стычек с другими детьми, потому что она не знает, как себя надо вести.
— Наши тоже бывают как ёжики колючие, — вздохнула мама. — Особенно младший.
— Надо им побольше общаться друг с другом, и всё будет в порядке, — подытожил дядя Серёжа, вошедший в гостиную минуты две назад и внимательно слушавший разговор. — Раз подерутся, другой, и в итоге притрутся друг к другу.
К счастью, тут в дверях появились министр и его спутники, помывшие руки после дороги, и обсуждение наших «достоинств» — от которого мы беспокойно переминались с ноги на ногу, не зная, куда деться — прекратилось.
Мы спокойно пообедали, а после обеда взрослые охотно разрешили нам удалиться наверх, пока они будут пить кофе.
— Вы слышали? — возбуждённо спросил Ванька, когда вся наша троица устроилась в нашей с Ванькой комнате. — Мы все дикие, вот! Поэтому нормально, что мы дерёмся!
— Ничего нормального в этом нет, — возразил я. — И диким, кстати, был только ты. А в итоге и Фантика «умыли», объявив драчуньей.
— А что, с тобой тоже случается? — спросил Ванька у Фантика — с тем сочувствием, с которым спрашивают, когда находят родственную душу.
— Ну… — Фантик пожала плечами. — Бывает. Но, честное слово, я никогда не бываю виновата, просто так получается… Мама часто говорит, что я «дикая».
— Наша мама тоже нам твердит, что мы «дикари», — сказал я. — И… — я выпрямился. Меня осенила блестящая идея. — Вот что, раз мы все дикие, то давайте поклянёмся больше не сцепляться друг с другом, а создадим «Союз диких». А?
— Здорово! — воскликнул Ванька, а Фантик, тоже горячо поддержавшая мою идею, спросила:
— А чем будет заниматься наш союз?
— Чем угодно! — ответил я. — Сейчас, например, мы можем охранять министра, следить за всем подозрительным… А уедет министр — ещё какое-нибудь дело найдётся!
— Вон, кстати, папа и дядя Серёжа выводят «Буран» из гаража, — сказал Ванька, сидевший на подоконнике.
Уже начинало немного смеркаться. То есть, ещё нельзя было сказать, что наступили сумерки, но свет уже сделался бледно-голубым, и лишь кое-где в нём просверкивало холодное золото. И в этом бледно-голубом свете громко взревел «Буран», а потом его тарахтение стало быстро удаляться, становясь все тише.
— Надеюсь, они быстро справятся, — сказал я.
— Не знаю, — покачал головой мой братец. — Ты ж видел, как она подсела. Набок, да ещё нырнув носом вперёд…
— И какого хрена ты вообразил, будто у тебя хотят отнять снегокат? — спросил я.
— Разве ты такое вообразил? — удивлённо спросила Фантик у Ваньки. — По-моему, речь шла о другом.
Ванька, слегка надувшись, промолчал. Ему очень хотелось заявить, что ничего подобного он не воображал — но в глубине души он чувствовал, что это будет неправдой, а говорить неправду, после того, как мы заключили союз, у него язык не поворачивался.
— Мы ведь строили догадки, почему Степанов прислал нам такие дорогие подарки, — объяснил я. — И пришли к выводу, что это неспроста. А если б мы решили, что дело нечистое — то, конечно, мы должны были бы отказаться от снегоката — если не вернуть Степанову, то, по крайней мере, убрать в чулан и больше им не пользоваться, потому что иначе мы бы чувствовали себя по уши замаранными, всякий раз, когда прикасались бы к нему. А Ваньке стало жалко снегоката, вот он и покатил бочку на нас… И абсолютно зря. Потому что Степанов — какие бы мысли у него не были — ничего дурного после министра не замышляет.
— Откуда ты знаешь? — спросил Ванька — надо сказать, с видимым облегчением: видно, мысль о том, что от снегоката придётся отказаться, исподволь угнетала его до сих пор.
— Сопоставляю факты, — ответил я. — Наш фээсбешник, который отказался принять помощь от людей Степанова, ведь прокатился на снегокате, так? Хотя он знал, чей это подарок… Они с отцом долго беседовали наедине, так? Выходит, отец знал, что имеет в виду Степанов, присылая такие подарки, и успокоил на этот счёт Михаила Дмитриевича. А ведь отец не стал бы успокаивать начальника ФСБ, если бы сам не был уверен, что все эти подарки никак не связаны с приездом министра, так? И ты ведь знаешь отца — он не будет уверенным, пока не отмерит семь раз и не убедится, что прав!
— Да, и ведь ваш папа ответил, что эти подарки — в знак особого уважения и благодарности, когда мой папа спросил, будет он что-нибудь посылать в ответ Степанову или нет! — припомнила Фантик. — Выходит, Степанов благодарил за что-то, что уже было, а не хотел заранее расплатиться за то, что будет! Так?
— Так, — решительно сказал Ванька. — Иначе бы отец не принял подарки… Или отправил бы Степанову в ответ что-нибудь особенное, чего Степанову ни за какие деньги не достать!
— Разве такую штуку можно найти? — удивилась Фантик.
— Ты не знаешь леса! — ответил я. — В диком нетронутом лесу можно найти что угодно.
— Ага! — кивнул мой братец. — Отец однажды приволок такой кусок кривого ствола с наростами — ну точно бегун на старте! Когда отец его ошкурил, так что все изгибы волокон стали видны, а потом покрыл красивым лаком — никто поверить не мог, что это не скульптором сделано! И выражение лица, и мускулы и кроссовки — все как есть, до мельчайших подробностей!
— А где теперь эта статуя? — с довольно большим интересом спросила Фантик.
— Довольно долго стояла у нас в гостиной, — ответил я. — А потом её выпросил один банкир, который купил путёвку и лицензию на отстрел одного лося. Отец расстался с ней довольно охотно, потому что этот бегун слишком много места занимал. А банкир был на седьмом небе! Он потом прислал нам фотографию — поставил эту статую в большом холле конференц-зала своего банка, в самом центре. И написал, что все принимают её за работу какого-нибудь знаменитого художника и спрашивают, неужели ему было по карману приобрести такую вещь — даже ему, понимаешь? А он всем отвечает, простенько этак, что по карману, и у всех лица вытягиваются… Это я к тому, что в лесу можно настоящие сокровища нарыть! В начале оврага, который раньше был руслом реки, мы нашли костяные иглы двенадцатого века, которыми шили паруса… А ещё… Но если начать рассказывать — то это на несколько дней. И про старинные скиты отшельников с их могилами, и про старинные смоловарни, где швы речных судов конопатили, и про пещеры… Но, знаешь, лучше один раз увидеть, чем десять услышать. Вот приедешь летом — мы просто покажем тебе все! Сейчас много не разглядишь — все под снегом. Так сейчас давайте о другом подумаем. О том, как мы будем охранять министра.
— Да, надо припомнить все-все странное и подозрительное, что было за последние дни! — сказал Ванька.
И мы стали припоминать — и скоро совсем сбились и запутались. Просто обалдеть можно, сколько, оказывается, каждый день происходит странных вещей — или, по крайней мере, таких, которые без натяжки можно назвать странными и не совсем обычными. Например, следует ли считать странным, что у мамы пирожки чуть-чуть перестояли в духовке — ведь это случилось после того, как она узнала о приезде министра? Известие о его визите никак не могло выбить её из колеи — к знатным гостям мои родители привыкли. Так может отец поделился с ней чем-то таким, связанным с приездом министра и звонком Степанова, из-за чего мама начала нервничать? Или это произошло просто-напросто в запарке подготовки к празднику. В любом случае, не мешает по-хитрому расспросить маму — вдруг она проговорится?
В общем, мы с изумлением обнаружили, что когда мы говорим «день прошёл как обычно», то, по большому счёту, это неверно. В каждом дне можно углядеть целые тысячи мелких странностей и необычных событий, которые делают его непохожим на любой другой. Это если брать самый заурядный день, а что уж говорить о днях, когда действительно что-то происходило — таких, как тридцать первое декабря! Да ещё со всем наворотом вокруг нынешнего Нового года!
— Так мы далеко не уйдём! — заявил я. — Нам надо сосредоточиться на главном, и принимать во внимание только те странности, связь которых с этим главным для нас совершенно очевидна!
— Да, наверно… — согласился Ванька. — О, смотрите, «Буран» возвращается… И оба наших папы на «Буране», значит, машину им вытащить не удалось!
Мы с Фантиком тоже подошли к окну и увидели, как в сгущающихся сумерках наши папы остановили «Буран», пошли в сарай, выволокли оттуда несколько досок, подлиннее и покрепче, что-то обсудили с вышедшими охранниками и принялись пристраивать доски на «Буране». Топа, видя всю эту суету, вылез из-под своего навесика у сарая и стал бродить вокруг «Бурана» и нюхать воздух, как бы с любопытством читая по оставшимся запахам, насколько удалось вызволить машину и где работа застопорилась. Потом он насторожился — его вообще возмущали любые неполадки и неудачи — и метнулся к воротам, громко залаяв.
— Да, Топа, да! — крикнул отец. — Безобразие! Мы здесь, а машина до сих пор там! Ничего, скоро все уладим!
Топа воспринял одобрительную интонацию отца как разрешение лично проинспектировать состояние дел на месте происшествия — и рванул за ворота.