Хлоя Бивен
Неожиданное приглашение
Пролог
Эмили, дорогая подруга Эмили выходит замуж! И рада этому до слез. Знает ли, счастливая дурочка, на что идет? Понимает ли, что этот шаг может дорого ей обойтись?
Говорить с ней-бесполезно. Люблю да люблю — вот все, что можно от нее услышать. Ну почему бы тебе, милая Эмили, не вспомнить о том, от чего предостерегает опыт других, таких же, как ты, легковерных дурех?
В своей обыденной жизни какая из замужних женщин не пожаловалась, хотя бы иногда, на утомительное однообразие забот и дел? Какая из них, пусть не вслух, а далеко спрятанной мыслью, не посетовала на то, что самим фактом своей принадлежности к «слабому полу» обречена на некоторую несвободу? Жажда самостоятельности выбора, независимости суждений, неподвластности чьей-то воле-сколь притягательны мечты об этом! Притягательны, но невыполнимы.
Так рассуждала молодая особа, которая, увы, волею судьбы была наделена максимумом свободы. Сирота, она могла рассчитывать только на саму себя. Что, конечно, трудно. Но пока ей кажется, что еще хуже потерять хоть малую толику свободы. И странно ей, откуда это горячее желание каждой мисс стать непременно миссис? Ведь уже давным-давно известно: выйти замуж — значит наполовину уменьшить свои права и вдвое увеличить обязанности.
Неужели и для нее может наступить день, когда она решится на такой шаг? Неведомый ей пока, а к той поре влюбленный в нее по уши мужчина галантно предложит ей руку и сердце. И ему, по сути дела постороннему человеку, она возьмет и скажет свое «да»? Это же будет равносильно тому, чтобы заявить: конечно, дорогой мистер Икс, ради вас я согласна поступиться своими правами, но только с условием, что вы прибавите мне забот и трудностей. Ну нет! Это не для нее. Вот Эмили уж точно взвалит на себя кучу дополнительных обязанностей, лишь бы побыстрей ее дорогой Клайв назначил день свадьбы. Предложение сделано — предложение принято. Уточняется только дата.
— Эмили, зачем тебе все это?
— Я люблю его, -твердит она, заливаясь то счастливым смехом, то краской смущения.
— Ну и люби на здоровье! Но зачем себя навсегда загонять в клетку, где тебе и почирикать вволю не даст твой любезный Клайв?
— Мы хотим быть вместе. Я не представляю, как можно жить без него.
— Правда? Странно… Эмили, а мне казалось, что ты прекрасно обходилась без него.
— Но я встретила Клайва, и мы любим друг друга.
И конечно, она считает это вполне достаточной причиной для того, чтобы сейчас работать на одной работе, подрабатывать на другой, ужиматься в тратах, отказывать себе во всем и ждать прекрасного дня воссоединения двух сердец!
Возможно, Эмили, ты просто пошла на поводу у многовековой традиции? Или тебя толкает на этот шаг вполне оправданное желание почувствовать себя любимой? А может быть, тот душевный подъем, который связан с вашей близостью, ты принимаешь за любовь? Но поздно уже в чем-то переубеждать Эмили.
Один мудрый француз сказал когда-то давно: дружба идет от разума, любовь-от чувства. Оно и видно: как глупеют те, что твердят о своей любви!
Линда Бекли, а это именно она своим страстным мысленным монологом спорила с подругой Эмили, решила для себя окончательно и бесповоротно: никаких посягательств на собственную свободу она не потерпит! За Эмили, если уж быть до конца честной, она даже рада. Вполне вероятно, в образе своего Клайва Динмора девушка нашла свою судьбу, кто знает? Но у самой Линды все будет иначе.
Решительные эти мысли посетили Линду, когда она только узнала новость о предполагаемом замужестве Эмили. А потом решительности поубавилось. Но не потому, что изменилась точка зрения на предмет спора, а потому, что, кроме массы других невзгод, на нее обрушилась еще и тяжелая болезнь. Телесное недомогание ослабило душевную стойкость. Такое бывает…
Но привычная тяга к независимости по-прежнему давала себя знать, даже когда обстоятельства круто изменили ее жизнь, что она, впрочем, не сочла веским поводом для пересмотра устоявшихся жизненных принципов.
Говорить с ней-бесполезно. Люблю да люблю — вот все, что можно от нее услышать. Ну почему бы тебе, милая Эмили, не вспомнить о том, от чего предостерегает опыт других, таких же, как ты, легковерных дурех?
В своей обыденной жизни какая из замужних женщин не пожаловалась, хотя бы иногда, на утомительное однообразие забот и дел? Какая из них, пусть не вслух, а далеко спрятанной мыслью, не посетовала на то, что самим фактом своей принадлежности к «слабому полу» обречена на некоторую несвободу? Жажда самостоятельности выбора, независимости суждений, неподвластности чьей-то воле-сколь притягательны мечты об этом! Притягательны, но невыполнимы.
Так рассуждала молодая особа, которая, увы, волею судьбы была наделена максимумом свободы. Сирота, она могла рассчитывать только на саму себя. Что, конечно, трудно. Но пока ей кажется, что еще хуже потерять хоть малую толику свободы. И странно ей, откуда это горячее желание каждой мисс стать непременно миссис? Ведь уже давным-давно известно: выйти замуж — значит наполовину уменьшить свои права и вдвое увеличить обязанности.
Неужели и для нее может наступить день, когда она решится на такой шаг? Неведомый ей пока, а к той поре влюбленный в нее по уши мужчина галантно предложит ей руку и сердце. И ему, по сути дела постороннему человеку, она возьмет и скажет свое «да»? Это же будет равносильно тому, чтобы заявить: конечно, дорогой мистер Икс, ради вас я согласна поступиться своими правами, но только с условием, что вы прибавите мне забот и трудностей. Ну нет! Это не для нее. Вот Эмили уж точно взвалит на себя кучу дополнительных обязанностей, лишь бы побыстрей ее дорогой Клайв назначил день свадьбы. Предложение сделано — предложение принято. Уточняется только дата.
— Эмили, зачем тебе все это?
— Я люблю его, -твердит она, заливаясь то счастливым смехом, то краской смущения.
— Ну и люби на здоровье! Но зачем себя навсегда загонять в клетку, где тебе и почирикать вволю не даст твой любезный Клайв?
— Мы хотим быть вместе. Я не представляю, как можно жить без него.
— Правда? Странно… Эмили, а мне казалось, что ты прекрасно обходилась без него.
— Но я встретила Клайва, и мы любим друг друга.
И конечно, она считает это вполне достаточной причиной для того, чтобы сейчас работать на одной работе, подрабатывать на другой, ужиматься в тратах, отказывать себе во всем и ждать прекрасного дня воссоединения двух сердец!
Возможно, Эмили, ты просто пошла на поводу у многовековой традиции? Или тебя толкает на этот шаг вполне оправданное желание почувствовать себя любимой? А может быть, тот душевный подъем, который связан с вашей близостью, ты принимаешь за любовь? Но поздно уже в чем-то переубеждать Эмили.
Один мудрый француз сказал когда-то давно: дружба идет от разума, любовь-от чувства. Оно и видно: как глупеют те, что твердят о своей любви!
Линда Бекли, а это именно она своим страстным мысленным монологом спорила с подругой Эмили, решила для себя окончательно и бесповоротно: никаких посягательств на собственную свободу она не потерпит! За Эмили, если уж быть до конца честной, она даже рада. Вполне вероятно, в образе своего Клайва Динмора девушка нашла свою судьбу, кто знает? Но у самой Линды все будет иначе.
Решительные эти мысли посетили Линду, когда она только узнала новость о предполагаемом замужестве Эмили. А потом решительности поубавилось. Но не потому, что изменилась точка зрения на предмет спора, а потому, что, кроме массы других невзгод, на нее обрушилась еще и тяжелая болезнь. Телесное недомогание ослабило душевную стойкость. Такое бывает…
Но привычная тяга к независимости по-прежнему давала себя знать, даже когда обстоятельства круто изменили ее жизнь, что она, впрочем, не сочла веским поводом для пересмотра устоявшихся жизненных принципов.
Глава первая
— Эмили, дорогая, я понимаю, что ты сделала это из самых лучших побуждений, но почему за моей спиной? Почему только сейчас я узнаю, что ты призываешь мне на помощь человека, к которому, тебе это прекрасно известно, я ни за что бы не обратилась? — Печальный упрек угадывался в глазах Линды Бекли, когда ты взглянула на подругу, отложив в сторону письмо, которое только что прочла.
— Именно поэтому, -спокойно ответила Эмили и, помолчав, добавила: — Именно потому, что ты со своим характером никогда ни к кому не обратишься за помощью, даже если без поддержки уже никак не обойтись. Постарайся меня понять: моя подруга серьезно больна, на нее к тому же обрушивается несчастье за несчастьем, а я ничем не могу ее поддержать и не в состоянии облегчить ее положение… Как бы ты поступила на моем месте? Ну а я взяла на себя смелость сообщить ему о том положении, в которое ты попала.
В голосе Эмили не было извиняющихся нот. Чувствовалось, что она абсолютно уверена в своей правоте и знает, что ею был использован единственно возможный выход из невыносимой ситуации, в которой оказалась подруга Столько бед, больших и малых, свалилось на голову Линды, что на десятерых хватило бы! А сколько бы их ждало впереди, если бы ей, Эмили, не пришло однажды в голову обратиться к родственнику Линды. Вполне обеспеченный и, судя по всему, еще совсем не старый человек, неужели он от кажется хоть что-нибудь сделать для своей племянницы? Не отказался!
Гордости у Линды тоже на десятерых. Но уж если жизнь тебя круто берет в оборот, поступись хоть немного своей гордыней. Так нет же-сама сидит бледная, слабенькая, еще не до конца здоровая, а все равно озабочена одним: только не посягайте на мою самостоятельность.
Линде было нетрудно представить примерный ход мыслей подруги. И, в общем-то, она понимала, что та права. Но тем не менее, внутренне продолжала сопротивляться неизбежному.
— Я все понимаю, Эмили, -тоскливо промолвила Линда, -но если бы ты только знала, как противно чувствовать себя зверушкой, загнанной в угол.
— Послушай-ка, зверушка…-усмехнулась в ответ Эмили, -все обстоит совсем иначе. Я бы сказала-наоборот. У зверушки только сейчас и появилась возможность выбраться из угла. Господи, речь ведь не идет о каком-то постороннем доброхоте. С чего ты взяла, что зазорно принять помощь от родного дяди?
— Эмили, о чем ты? Прекрасно сама знаешь, как обстоит дело, и продолжаешь твердить свое. Он же мне вовсе никакой не дядя! Он мне совершенно не родной! Всего лишь сводный брат папы… Даже дальней родней его не назовешь.
Эмили по-прежнему выражала невозмутимое спокойствие, не сказав при этом ни единого слова. Молчание пришлось нарушить Линде: — Вынуждена признаться, что… Эмили, честно говоря, конечно, я даже рада, что на всем белом свете нашелся хоть один человек, готовый… — Здесь ее голос дрогнул.
Эмили внимательно посмотрела на подругу и потянулась за пальто.
— Мне надо идти. В час начинается дежурство. Разговор не закончен. Впрочем, знай: я считаю его предложение не только своевременным, но и вполне пристойным. Что ты там ни придумывай, но формально он твой дядя. Во всяком случае, не посторонний же…
Линда забеспокоилась.
— Я и видела-то его всего один раз в жизни, когда мне было не больше тринадцати лет. И, честно говоря, ничего хорошего об этом человеке вспомнить не могу. Если судить по детским воспоминаниям, он человек неприятный, необъяснимый и даже, может быть, немного пугающий.
— Надеюсь, с тех пор ты успела поумнеть?
— Мама называла его Флибустьером, думаю, что из-за его иссиня-черных волос. Мне кажется, слово было выбрано правильно.
— Линда, милая, только ли волосы были причиной подобного названия? А как насчет характера? Ну-ка вспомни, разве по силам твоей маме было тонкое искусство разгадывать характеры, определять глубину ума и души?-Эмили явно веселилась, чувствуя уязвимость позиции Линды. Та охотно ответила улыбкой, отчего ее глаза необычного цвета, который принято называть фиалковым, ярко засияли на исхудалом, бледном лице.
— Возможно, мама знала больше моего и оценивала не только внешние данные. Но что точно, то точно: Филипп Уорнер, помнится, не очень нравился маме, а его жена и того меньше.
Эмили ушла, оставив подругу наедине с ее невеселыми мыслями. Ведь это только кажется, что у нее, Линды Бекли, есть выбор — ехать или остаться. Нет никакого выбора! Ей и оставаться — то негде. Не прими она сейчас этого странного приглашения, и сразу же столкнется нос к носу с перспективой стать бездомной бродяжкой.
Может быть, все обстояло бы не столь серьезно, если бы не болезнь-жестокий грипп с осложнением на легкие. До сих пор дает себя знать необоримая слабость. Отвратительно само ощущение своей беспомощности. К тому же, незадолго до болезни фирма, где работала Линда, разорилась, что означало полное безденежье. В довершение всех бед, дом, в котором они с давней школьной подругой Эмили Хартли жили уже почти три года, должны были снести, чтобы на его месте воздвигнуть супермаркет и автостоянку.
Эмили все-таки было легче. Здорова, работает (квалифицированная медсестра!), собирается замуж и к тому же имеет возможность до свадьбы пожить в общежитии. А что делать Линде, не располагающей ни единым пунктом этого перечня?
Четыре года назад пришло известие о гибели ее родителей. Они занимались археологическими раскопками в Южной Америке, и внезапно в горах их настиг обвал. Линда остро переживала их смерть. Но постепенно боль утраты утихала. Здесь, конечно, свою успокаивающую роль сыграли и молодость, и привычка жить вдалеке от родителей, все свое время и свои силы отдающих науке. К тому же особой близости ни с матерью ни с отцом, увы, не было. Скорее было ощущение, что единственная дочь стала для них едва ли не обузой. Детство и юность прошли в закрытой частной школе. Правда, родители, надо отдать им должное, приезжали во время каникул, но больше выполняя долг, нежели по душевному влечению. В Англии у них не было даже своего дома.
Археологи по призванию, Изабель и Джон Бекли были учеными до мозга костей. Любовь к науке скрепляла их союз больше, чем супружеская любовь. Они восхищались друг другом, работали вместе и беседовали преимущественно о последних раскопках. Линда не принимала участия в их разговорах. Порой у нее даже возникало горькое сознание своей ненужности рядом с этим торжеством научной мысли. Не раз девушка задавалась вопросом: как вообще стало возможным ее рождение?
И вот вдруг восемнадцатилетняя девушка осталась круглой сиротой. Что делать? На что, как и где жить? Линда позвонила в Бирмингем поверенному их семьи. Тот ничем ее утешить не смог. Родители деньги оставили, вот только получить их сейчас нельзя, разве если она выполнит условия родительского завещания. Прямо скажем, тяжелые условия. Часть денег дочь получит, если закончит школу с отличием. А не будет блестящих успехов-не будет и денег. Правда, если после школы она продолжит учебу, то будет обеспечена необходимыми средствами, но только в том случае, если изберет карьеру ученого. Сфера действия на выбор: археология, антропология или древняя история.
Условия завещания привели Линду в ярость. Как могли родители столь хладнокровно и бессердечно распланировать за нее ее будущее! Они никогда не прислушивались к желаниям дочери. От той только и требовалось быть послушной девочкой, что означало-без размышлений в точности исполнять все указания отца и матери. Ну хоть бы попытались обсудить с ней вопрос ее дальнейшей жизни!
Отказ Линды выполнять условия завещания лишал ее каких бы то ни было средств к существованию вплоть до тридцатилетнего возраста. Тем не менее строптивая наследница без колебаний приняла решение-прожить свою жизнь по-своему.
Линда Бекли рассудила так: она молода, здорова, умна и, следовательно, без труда найдет себе работу. Продолжать образование? А почему бы и нет? Но только тогда и там, как сама определит. Отныне она свободна и будущее в ее собственных руках. А боль, обиду, разочарование придется спрятать глубоко-глубоко в душе. Решено твердо и окончательно: на родительские деньги пока не рассчитывать. До времени вообще забыть о них. А дальше-посмотрим.
Вот тогда впервые и пришла весточка из Австралии от Филиппа Уорнера. Он узнал о гибели сводного брата и интересовался, что Линда собирается делать. А та через поверенного сообщила ему следующее: мисс Бекли сама в состоянии справиться со своими делами, ей не нужно ничье покровительство, она будет жить так, как посчитает нужным. В то время Линда встречала в штыки каждого, кто пробовал посягнуть на ее свободу.
Сейчас ей уже двадцать два года. Она готовится поступать в университет и в сентябре рассчитывает получить родительские деньги. И все бы хорошо, но болезнь, безденежье и неурядицы с жильем неожиданно спутали все оптимистические планы.
После того гордого письма, которое Линда адресовала мистеру Уорнеру, прошло четыре года. От него за это время не было никаких вестей. А тут вдруг выяснилось, что Филипп Уорнер наконец покинул столь полюбившуюся ему Австралию, вернулся в Англию и решил вдруг поинтересоваться, как теперь живется дочери его брата. Письмо давно забытого дядюшки пришло, как раз когда племянница заболела и была слишком слаба, чтобы вновь решительно отвести в сторону руку помощи. Эмили по собственной инициативе позвонила поверенному семьи Бекли, объяснила всю тяжесть создавшейся ситуации, и теперь Филипп, проинформированный о бедах, свалившихся на голову Линды, приглашает ее к себе. Пусть, мол, поживет сколько сама захочет.
Нельзя сказать, что идея пришлась Линде по душе. Она уже не ребенок, за которым надо присматривать! Кроме того, она совсем не знает этого человека.
Незнакомый, а потому пугающий благодетель был человеком довольно известным. Несколько книг Филиппа Уорнера красовались на книжной полке. Линда купила их из чистого любопытства в те дни, когда была не так стеснена в средствах. Увидела томик в книжном магазине под вывеской «бестселлер» и не удержалась от соблазна его приобрести. Потом уже следила за новинками покупала их, тем более что романы оказались необыкновенно увлекательными.
Сильные, захватывающие, поражающие таинственностью, непостижимостью, книги были написаны с несомненным мастерством. Автор живо описывал, казалось бы, ничем не примечательные события, но за этой обыденностью угадывался сложный, запутанный, порой ирреальный мир. В историях, рассказанных Уорнером, переплелось прекрасное и жуткое, грустное и смешное. От каждого созданного им образа веяло чем-то смутным, тревожным, необъяснимым. Мурашки пробегали по коже. А довольно откровенные интимные сцены придавали повествованию некоторую пикантность.
Черно-белый снимок автора, сфотографированного во весь рост, не слишком соответствовал тому образу, который сохранился в памяти Линды. Еще бы! Их единственная встреча состоялась около десяти лет назад. Отец и мать взяли ее тогда с собой на свадьбу Филиппа. И ее отношение к нему сформировалось, видимо, под сильным влиянием негативной характеристики, данной матерью.
Легкая улыбка тронула губы Линды, когда она вспомнила: флибустьер! Действительно, чем не морской разбойник? Черный как смоль. Взгляд неприветливый, напряженный. Возможно, мать была права, давая свою характеристику. Воображение тринадцатилетней девочки дополнило это прозвище всеми необходимыми атрибутами таинственности. Казалось, этому злобному, жестокому, безнравственному человеку не хватает только черной пиратской повязки на глазу. Он пугал своим видом, и девочка ни на шаг не отходила от матери. Когда их представили друг другу, она даже не смогла улыбнуться.
Интересно, что он тогда о ней подумал? Наверное, принял за глупенькую. Впрочем, более вероятно-он вообще ничего не подумал. Ведь в тот день он женился. Свадьба отлично запомнилась. Особенно невеста. Такую красавицу, какой была тогда Доминик Уорнер, трудно забыть. Любопытно, какая она сейчас? Все так же ослепительна? Еще более любопытна и ее реакция на приезд малоизвестной племянницы.
Успокойтесь, дорогая Доминик, я к вам ненадолго, мысленно произнесла Линда. Временные трудности-временный приезд. Во всяком случае, не на дольше, чем это обусловлено законами гостеприимства.
Линде не было нужды читать вступительную статью об авторе книги. И так всем известно, что Филипп-журналист и работает на одну из крупнейших газет страны. Романы он начал писать в двадцать восемь лет. А сейчас ему сколько? Тридцать четыре? Возможно. Отец, кажется, был старше сводного брата на двенадцать лет.
Лицо смуглое. Или так получилось на фотографии? Взгляд серьезный и внимательный. Может быть, напускает он на себя такую значительность? И все же было в его облике нечто интересное, привлекательное. Резкие, мужественные черты лица. Человек безусловно умен. Некий налет демонизма придают, наверное, волосы цвета воронова крыла. Именно таким Филипп и запомнился Линде. И глаза его она помнит-необычные, темно-янтарные. В день свадьбы они походили на две застывшие льдинки. Почему интересно? Если Уорнер не испытывал радости даже на собственной свадьбе, что же он за человек?
Страшновато, конечно, встречаться с этим типом, тем более быть его гостьей. Ну да не на всю же жизнь, речь всего о каких-то месяцах-с марта до начала сентября. К тому времени, если повезет, она уже будет вполне обеспечена, и потребность в чьей-либо помощи отпадет.
Спустя два дня после того разговора с Эмили позвонил Дэйв Курон. Линда поделилась с ним своими планами. Парень заметно приуныл.
— Но, Линда, я же не увижу тебя целую вечность!-запротестовал он.-Этот Уорнер живет у черта на куличках. Ты приняла не самое лучшее решение!
— У меня нет другого выхода, -с сожалением заметила девушка. — Филипп Уорнер вспомнил о том, что я существую, и выразил желание помочь. Это уже неплохо характеризует человека, ведь так? Они с моим отцом очень любили друг друга. Знаешь, когда я там устроюсь, то обязательно приглашу тебя на уик-энд.
Однако в глубине души Линда чувствовала, что, говоря эти слова, она утешает и уговаривает не столько Дэйва, сколько саму себя. Просто пытается бодрыми словами отогнать собственные страхи.
— Почему ты не называешь его дядя Филипп?-не скрыл своей подозрительности Дэйв.
— Потому что он мне не дядя. Мы не родственники.
— Да ты что! Сама же говорила, что он брат отца! Ну, значит, и не надо туда ехать! — занервничал молодой человек. — Ты же совсем не разбираешься в людях, а у него, судя по фотографии, очень тяжелый взгляд. Мне не нравится твой писатель. Случись там что-нибудь с тобой — я даже не смогу тебе ничем помочь.
Линда улыбнулась. Она вполне может постоять за себя. Худенькая, длинноногая, девушка производила впечатление хрупкой и беззащитной, но сама себя таковой не ощущала. Сейчас, конечно, слабость после перенесенного заболевания дает себя знать, но это дело поправимое. Смена обстановки, свежий морской воздух поставят ее на ноги. Так что можно считать, приглашение Филиппа пришлось весьма кстати.
— Давай поженимся, — внезапно предложил Дэйв.
Это прозвучало так неожиданно и было сказано на таком драматичном нерве, что Линда рассмеялась.
— Как временное решение моих проблем?
— Может быть, у нас все сладится, подумай, -уже тоскливо настаивал парень.
Идея запоздалая, но, возможно, и неплохая. Дэйв-из разряда современных донкихотов. Ну разве не благороден-в трудную минуту жизни не задумываясь предлагает руку и сердце. А есть ли в том сердце любовь? Ревность-еще не любовь. Да и трудно его представить в роли мужа.
— Нет, нет, Дэйв. Не сейчас говорить об этом…
И вот настал день отъезда. Скорый поезд уносил Линду на запад страны. За окном мелькали приветливые сельские пейзажи, но девушка не замечала их. Невеселые мысли, собственные переживания-вот что занимало ее. Ну почему все беды, несчастья, невзгоды валятся только на нее? Она не заслужила этого. Судьба к ней явно несправедлива. Натура гордая и независимая, Линда все еще не могла смириться с обстоятельствами, вынуждавшими принять помощь от едва знакомого человека.
Почему бы просто не согласиться с условиями родительского завещания? Тогда она легко бы избежала нынешних неприятностей и унижений. Но Линда перестала бы быть собой, если бы послушно, вопреки собственным устремлениям, безоговорочно выполнила чужую волю…
Поезд неумолимо несся навстречу новой жизни. Однако откуда эта странная слабость? От быстро меняющихся картин за окном закружилась голова.
Линда прикрыла глаза и попыталась представить себе встречу с Филиппом Уорнером. И по мере того, как пейзаж за окном становился все более чужим и непривычным, девушка все больше сожалела о вынужденном своем переезде. Ощущение тревоги, беспокойства, одиночества и неуверенности переполняло ее.
Когда поезд, вздрогнув, притормозил у перрона, Линда уже собрала свои вещи. У нее была пара чемоданов и несколько коробок с книгами и любимыми безделушками. Грузить в поезд ее нехитрый скарб было довольно весело, но тогда ей помогали Эмили и Дэйв.
Ну а теперь пришлось самой выгружать вещи на платформу, что в ее состоянии было довольно сложно. Однако все-таки справилась. Уорнер, возможно, подумает, что многовато она взяла с собой всякого барахла. А что он скажет, если узнает, что она захватила с собой абсолютно все, чем на нынешний день владеет?
Линда стояла на платформе, не зная, что предпринять-похоже, никто ее не встречает. Девушка беспомощно озиралась по сторонам. Так, наш писатель задерживается, мысленно иронизировала она, и тем самым обнаруживает свое отношение к гостье. Конечно, с его точки зрения такая незначительная персона, как мисс Бекли, может и подождать. О том, что она будет делать, если Уорнер не появится вовсе, Линде не хотелось даже думать.
Платформа быстро опустела. Лишь несколько человек были видны возле здания вокзала. Холодный пронизывающий ветер напоминал о том, что где-то рядом море. Линда, поеживаясь и притоптывая, продолжала ждать. Неожиданно она почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Какая-то женщина беззастенчиво рассматривала ее. В глазах той был и вопрос, и любопытство.
— Извините, — наконец произнесла незнакомка. — Вы случайно не Белинда Бекли?
Девушка внутренне напряглась. Она терпеть не могла, когда ее называли Белиндой. Казалось бы, стоило обрадоваться, что хоть кто-то встретил ее, знает о ее приезде, а она по вечной вредности своей сначала обратила внимание именно на то, что назвали ее не так, как хотелось бы.
— Да, — ответила на вопрос женщины Линда, пытаясь изобразить на лице некое подобие приветливой улыбки. — Я направляюсь в поместье Филиппа Уорнера, меня должны были встретить.
— О, я в курсе дела! — Судя по всему, и незнакомке непросто далась ее улыбка. — Фил попросил меня встретить вас, а уж дальше вы сами как хотите…
С явным неодобрением встречающая оглядела гостью. Голову на отсечение, что именно то, что было особо привлекательного в ней, Линде Бекли, оказалось осужденным в первую очередь. Смотрела так, будто хотела сказать: фу, как молода эта мисс Бекли, такие длинные ноги теперь не носят, такие стройные фигуры вышли из моды, волосы излишне вьются, а глаза слишком велики и выразительны. В общем, ничего в мисс Бекли надменной женщине не понравилось. Во всяком случае, так можно было понять по выражению ее лица.
— Мистер Уорнер прислал вас встретить меня?-переспросила девушка. — Вы что, его секретарь?-Линда умышленно добавила голосу некоторую надменность, чтобы хоть этим победить свою растерянность. И с удовлетворением отметила, что незнакомка покраснела с досады. Пусть, решила девушка, они обе замечательно играют свои роли. Главное, чтобы никто не догадался, как она боится Филиппа Уорнера. Прошло довольно много времени с тех пор, когда Линда видела жену Филиппа, но стоявшая перед ней жгучая брюнетка ничем не напоминала Доминик.
— Господи, конечно нет! Работать с Филом? Увольте! Мы… мы скорее друзья.
Друзья? Допустим. Ну и дела! Интересно, а что думает Доминик о «подруге» своего мужа?
— Фил попросил меня об одолжении, -продолжала незнакомка. — Кстати, меня зовут Мэдж Фри. — С явным опозданием она протянула руку, и Линде ничего не оставалось, как ответить на рукопожатие. Мэдж насмешливо обозрела коробки и чемоданы, внушительной грудой располагавшиеся у ног девушки, и не отказала себе в удовольствии заметить:-Вижу, вы не любите путешествовать налегке. Будем надеяться, что все это поместится в моей машине.
— Я пробуду здесь до сентября. Поэтому взяла все вещи, которые могут пригодиться, -пояснила Линда. Пусть лучше ее считают экстравагантной, чем бедной!
— До сентября? Целых шесть месяцев? — Мэдж снова воззрилась на гостью. Ее губы вытянулись в тонкую линию.-Любопытно… А что по этому поводу думает Фил?
— Так он сам меня и пригласил, -заверила Линда, чувствуя, что эти расспросы писательской «подруги» начинают ее раздражать. Но еще больше злило беспардонное разглядывание с выказыванием явного неодобрения. Линда-то знала, что выглядит на все сто в элегантной одежде, купленной еще до вынужденной безработицы. — Да, меня пригласил мистер Уорнер.
— Ну-ну, -коротко бросила Мэдж и с заметной неохотой взялась за чемоданы. — Фил ждет очень важного звонка из Австралии, поэтому не смог приехать сам и попросил меня встретить вас. По его описанию я ожидала увидеть подростка. Вы быстро растете, мисс Бекли.
— Именно поэтому, -спокойно ответила Эмили и, помолчав, добавила: — Именно потому, что ты со своим характером никогда ни к кому не обратишься за помощью, даже если без поддержки уже никак не обойтись. Постарайся меня понять: моя подруга серьезно больна, на нее к тому же обрушивается несчастье за несчастьем, а я ничем не могу ее поддержать и не в состоянии облегчить ее положение… Как бы ты поступила на моем месте? Ну а я взяла на себя смелость сообщить ему о том положении, в которое ты попала.
В голосе Эмили не было извиняющихся нот. Чувствовалось, что она абсолютно уверена в своей правоте и знает, что ею был использован единственно возможный выход из невыносимой ситуации, в которой оказалась подруга Столько бед, больших и малых, свалилось на голову Линды, что на десятерых хватило бы! А сколько бы их ждало впереди, если бы ей, Эмили, не пришло однажды в голову обратиться к родственнику Линды. Вполне обеспеченный и, судя по всему, еще совсем не старый человек, неужели он от кажется хоть что-нибудь сделать для своей племянницы? Не отказался!
Гордости у Линды тоже на десятерых. Но уж если жизнь тебя круто берет в оборот, поступись хоть немного своей гордыней. Так нет же-сама сидит бледная, слабенькая, еще не до конца здоровая, а все равно озабочена одним: только не посягайте на мою самостоятельность.
Линде было нетрудно представить примерный ход мыслей подруги. И, в общем-то, она понимала, что та права. Но тем не менее, внутренне продолжала сопротивляться неизбежному.
— Я все понимаю, Эмили, -тоскливо промолвила Линда, -но если бы ты только знала, как противно чувствовать себя зверушкой, загнанной в угол.
— Послушай-ка, зверушка…-усмехнулась в ответ Эмили, -все обстоит совсем иначе. Я бы сказала-наоборот. У зверушки только сейчас и появилась возможность выбраться из угла. Господи, речь ведь не идет о каком-то постороннем доброхоте. С чего ты взяла, что зазорно принять помощь от родного дяди?
— Эмили, о чем ты? Прекрасно сама знаешь, как обстоит дело, и продолжаешь твердить свое. Он же мне вовсе никакой не дядя! Он мне совершенно не родной! Всего лишь сводный брат папы… Даже дальней родней его не назовешь.
Эмили по-прежнему выражала невозмутимое спокойствие, не сказав при этом ни единого слова. Молчание пришлось нарушить Линде: — Вынуждена признаться, что… Эмили, честно говоря, конечно, я даже рада, что на всем белом свете нашелся хоть один человек, готовый… — Здесь ее голос дрогнул.
Эмили внимательно посмотрела на подругу и потянулась за пальто.
— Мне надо идти. В час начинается дежурство. Разговор не закончен. Впрочем, знай: я считаю его предложение не только своевременным, но и вполне пристойным. Что ты там ни придумывай, но формально он твой дядя. Во всяком случае, не посторонний же…
Линда забеспокоилась.
— Я и видела-то его всего один раз в жизни, когда мне было не больше тринадцати лет. И, честно говоря, ничего хорошего об этом человеке вспомнить не могу. Если судить по детским воспоминаниям, он человек неприятный, необъяснимый и даже, может быть, немного пугающий.
— Надеюсь, с тех пор ты успела поумнеть?
— Мама называла его Флибустьером, думаю, что из-за его иссиня-черных волос. Мне кажется, слово было выбрано правильно.
— Линда, милая, только ли волосы были причиной подобного названия? А как насчет характера? Ну-ка вспомни, разве по силам твоей маме было тонкое искусство разгадывать характеры, определять глубину ума и души?-Эмили явно веселилась, чувствуя уязвимость позиции Линды. Та охотно ответила улыбкой, отчего ее глаза необычного цвета, который принято называть фиалковым, ярко засияли на исхудалом, бледном лице.
— Возможно, мама знала больше моего и оценивала не только внешние данные. Но что точно, то точно: Филипп Уорнер, помнится, не очень нравился маме, а его жена и того меньше.
Эмили ушла, оставив подругу наедине с ее невеселыми мыслями. Ведь это только кажется, что у нее, Линды Бекли, есть выбор — ехать или остаться. Нет никакого выбора! Ей и оставаться — то негде. Не прими она сейчас этого странного приглашения, и сразу же столкнется нос к носу с перспективой стать бездомной бродяжкой.
Может быть, все обстояло бы не столь серьезно, если бы не болезнь-жестокий грипп с осложнением на легкие. До сих пор дает себя знать необоримая слабость. Отвратительно само ощущение своей беспомощности. К тому же, незадолго до болезни фирма, где работала Линда, разорилась, что означало полное безденежье. В довершение всех бед, дом, в котором они с давней школьной подругой Эмили Хартли жили уже почти три года, должны были снести, чтобы на его месте воздвигнуть супермаркет и автостоянку.
Эмили все-таки было легче. Здорова, работает (квалифицированная медсестра!), собирается замуж и к тому же имеет возможность до свадьбы пожить в общежитии. А что делать Линде, не располагающей ни единым пунктом этого перечня?
Четыре года назад пришло известие о гибели ее родителей. Они занимались археологическими раскопками в Южной Америке, и внезапно в горах их настиг обвал. Линда остро переживала их смерть. Но постепенно боль утраты утихала. Здесь, конечно, свою успокаивающую роль сыграли и молодость, и привычка жить вдалеке от родителей, все свое время и свои силы отдающих науке. К тому же особой близости ни с матерью ни с отцом, увы, не было. Скорее было ощущение, что единственная дочь стала для них едва ли не обузой. Детство и юность прошли в закрытой частной школе. Правда, родители, надо отдать им должное, приезжали во время каникул, но больше выполняя долг, нежели по душевному влечению. В Англии у них не было даже своего дома.
Археологи по призванию, Изабель и Джон Бекли были учеными до мозга костей. Любовь к науке скрепляла их союз больше, чем супружеская любовь. Они восхищались друг другом, работали вместе и беседовали преимущественно о последних раскопках. Линда не принимала участия в их разговорах. Порой у нее даже возникало горькое сознание своей ненужности рядом с этим торжеством научной мысли. Не раз девушка задавалась вопросом: как вообще стало возможным ее рождение?
И вот вдруг восемнадцатилетняя девушка осталась круглой сиротой. Что делать? На что, как и где жить? Линда позвонила в Бирмингем поверенному их семьи. Тот ничем ее утешить не смог. Родители деньги оставили, вот только получить их сейчас нельзя, разве если она выполнит условия родительского завещания. Прямо скажем, тяжелые условия. Часть денег дочь получит, если закончит школу с отличием. А не будет блестящих успехов-не будет и денег. Правда, если после школы она продолжит учебу, то будет обеспечена необходимыми средствами, но только в том случае, если изберет карьеру ученого. Сфера действия на выбор: археология, антропология или древняя история.
Условия завещания привели Линду в ярость. Как могли родители столь хладнокровно и бессердечно распланировать за нее ее будущее! Они никогда не прислушивались к желаниям дочери. От той только и требовалось быть послушной девочкой, что означало-без размышлений в точности исполнять все указания отца и матери. Ну хоть бы попытались обсудить с ней вопрос ее дальнейшей жизни!
Отказ Линды выполнять условия завещания лишал ее каких бы то ни было средств к существованию вплоть до тридцатилетнего возраста. Тем не менее строптивая наследница без колебаний приняла решение-прожить свою жизнь по-своему.
Линда Бекли рассудила так: она молода, здорова, умна и, следовательно, без труда найдет себе работу. Продолжать образование? А почему бы и нет? Но только тогда и там, как сама определит. Отныне она свободна и будущее в ее собственных руках. А боль, обиду, разочарование придется спрятать глубоко-глубоко в душе. Решено твердо и окончательно: на родительские деньги пока не рассчитывать. До времени вообще забыть о них. А дальше-посмотрим.
Вот тогда впервые и пришла весточка из Австралии от Филиппа Уорнера. Он узнал о гибели сводного брата и интересовался, что Линда собирается делать. А та через поверенного сообщила ему следующее: мисс Бекли сама в состоянии справиться со своими делами, ей не нужно ничье покровительство, она будет жить так, как посчитает нужным. В то время Линда встречала в штыки каждого, кто пробовал посягнуть на ее свободу.
Сейчас ей уже двадцать два года. Она готовится поступать в университет и в сентябре рассчитывает получить родительские деньги. И все бы хорошо, но болезнь, безденежье и неурядицы с жильем неожиданно спутали все оптимистические планы.
После того гордого письма, которое Линда адресовала мистеру Уорнеру, прошло четыре года. От него за это время не было никаких вестей. А тут вдруг выяснилось, что Филипп Уорнер наконец покинул столь полюбившуюся ему Австралию, вернулся в Англию и решил вдруг поинтересоваться, как теперь живется дочери его брата. Письмо давно забытого дядюшки пришло, как раз когда племянница заболела и была слишком слаба, чтобы вновь решительно отвести в сторону руку помощи. Эмили по собственной инициативе позвонила поверенному семьи Бекли, объяснила всю тяжесть создавшейся ситуации, и теперь Филипп, проинформированный о бедах, свалившихся на голову Линды, приглашает ее к себе. Пусть, мол, поживет сколько сама захочет.
Нельзя сказать, что идея пришлась Линде по душе. Она уже не ребенок, за которым надо присматривать! Кроме того, она совсем не знает этого человека.
Незнакомый, а потому пугающий благодетель был человеком довольно известным. Несколько книг Филиппа Уорнера красовались на книжной полке. Линда купила их из чистого любопытства в те дни, когда была не так стеснена в средствах. Увидела томик в книжном магазине под вывеской «бестселлер» и не удержалась от соблазна его приобрести. Потом уже следила за новинками покупала их, тем более что романы оказались необыкновенно увлекательными.
Сильные, захватывающие, поражающие таинственностью, непостижимостью, книги были написаны с несомненным мастерством. Автор живо описывал, казалось бы, ничем не примечательные события, но за этой обыденностью угадывался сложный, запутанный, порой ирреальный мир. В историях, рассказанных Уорнером, переплелось прекрасное и жуткое, грустное и смешное. От каждого созданного им образа веяло чем-то смутным, тревожным, необъяснимым. Мурашки пробегали по коже. А довольно откровенные интимные сцены придавали повествованию некоторую пикантность.
Черно-белый снимок автора, сфотографированного во весь рост, не слишком соответствовал тому образу, который сохранился в памяти Линды. Еще бы! Их единственная встреча состоялась около десяти лет назад. Отец и мать взяли ее тогда с собой на свадьбу Филиппа. И ее отношение к нему сформировалось, видимо, под сильным влиянием негативной характеристики, данной матерью.
Легкая улыбка тронула губы Линды, когда она вспомнила: флибустьер! Действительно, чем не морской разбойник? Черный как смоль. Взгляд неприветливый, напряженный. Возможно, мать была права, давая свою характеристику. Воображение тринадцатилетней девочки дополнило это прозвище всеми необходимыми атрибутами таинственности. Казалось, этому злобному, жестокому, безнравственному человеку не хватает только черной пиратской повязки на глазу. Он пугал своим видом, и девочка ни на шаг не отходила от матери. Когда их представили друг другу, она даже не смогла улыбнуться.
Интересно, что он тогда о ней подумал? Наверное, принял за глупенькую. Впрочем, более вероятно-он вообще ничего не подумал. Ведь в тот день он женился. Свадьба отлично запомнилась. Особенно невеста. Такую красавицу, какой была тогда Доминик Уорнер, трудно забыть. Любопытно, какая она сейчас? Все так же ослепительна? Еще более любопытна и ее реакция на приезд малоизвестной племянницы.
Успокойтесь, дорогая Доминик, я к вам ненадолго, мысленно произнесла Линда. Временные трудности-временный приезд. Во всяком случае, не на дольше, чем это обусловлено законами гостеприимства.
Линде не было нужды читать вступительную статью об авторе книги. И так всем известно, что Филипп-журналист и работает на одну из крупнейших газет страны. Романы он начал писать в двадцать восемь лет. А сейчас ему сколько? Тридцать четыре? Возможно. Отец, кажется, был старше сводного брата на двенадцать лет.
Лицо смуглое. Или так получилось на фотографии? Взгляд серьезный и внимательный. Может быть, напускает он на себя такую значительность? И все же было в его облике нечто интересное, привлекательное. Резкие, мужественные черты лица. Человек безусловно умен. Некий налет демонизма придают, наверное, волосы цвета воронова крыла. Именно таким Филипп и запомнился Линде. И глаза его она помнит-необычные, темно-янтарные. В день свадьбы они походили на две застывшие льдинки. Почему интересно? Если Уорнер не испытывал радости даже на собственной свадьбе, что же он за человек?
Страшновато, конечно, встречаться с этим типом, тем более быть его гостьей. Ну да не на всю же жизнь, речь всего о каких-то месяцах-с марта до начала сентября. К тому времени, если повезет, она уже будет вполне обеспечена, и потребность в чьей-либо помощи отпадет.
Спустя два дня после того разговора с Эмили позвонил Дэйв Курон. Линда поделилась с ним своими планами. Парень заметно приуныл.
— Но, Линда, я же не увижу тебя целую вечность!-запротестовал он.-Этот Уорнер живет у черта на куличках. Ты приняла не самое лучшее решение!
— У меня нет другого выхода, -с сожалением заметила девушка. — Филипп Уорнер вспомнил о том, что я существую, и выразил желание помочь. Это уже неплохо характеризует человека, ведь так? Они с моим отцом очень любили друг друга. Знаешь, когда я там устроюсь, то обязательно приглашу тебя на уик-энд.
Однако в глубине души Линда чувствовала, что, говоря эти слова, она утешает и уговаривает не столько Дэйва, сколько саму себя. Просто пытается бодрыми словами отогнать собственные страхи.
— Почему ты не называешь его дядя Филипп?-не скрыл своей подозрительности Дэйв.
— Потому что он мне не дядя. Мы не родственники.
— Да ты что! Сама же говорила, что он брат отца! Ну, значит, и не надо туда ехать! — занервничал молодой человек. — Ты же совсем не разбираешься в людях, а у него, судя по фотографии, очень тяжелый взгляд. Мне не нравится твой писатель. Случись там что-нибудь с тобой — я даже не смогу тебе ничем помочь.
Линда улыбнулась. Она вполне может постоять за себя. Худенькая, длинноногая, девушка производила впечатление хрупкой и беззащитной, но сама себя таковой не ощущала. Сейчас, конечно, слабость после перенесенного заболевания дает себя знать, но это дело поправимое. Смена обстановки, свежий морской воздух поставят ее на ноги. Так что можно считать, приглашение Филиппа пришлось весьма кстати.
— Давай поженимся, — внезапно предложил Дэйв.
Это прозвучало так неожиданно и было сказано на таком драматичном нерве, что Линда рассмеялась.
— Как временное решение моих проблем?
— Может быть, у нас все сладится, подумай, -уже тоскливо настаивал парень.
Идея запоздалая, но, возможно, и неплохая. Дэйв-из разряда современных донкихотов. Ну разве не благороден-в трудную минуту жизни не задумываясь предлагает руку и сердце. А есть ли в том сердце любовь? Ревность-еще не любовь. Да и трудно его представить в роли мужа.
— Нет, нет, Дэйв. Не сейчас говорить об этом…
И вот настал день отъезда. Скорый поезд уносил Линду на запад страны. За окном мелькали приветливые сельские пейзажи, но девушка не замечала их. Невеселые мысли, собственные переживания-вот что занимало ее. Ну почему все беды, несчастья, невзгоды валятся только на нее? Она не заслужила этого. Судьба к ней явно несправедлива. Натура гордая и независимая, Линда все еще не могла смириться с обстоятельствами, вынуждавшими принять помощь от едва знакомого человека.
Почему бы просто не согласиться с условиями родительского завещания? Тогда она легко бы избежала нынешних неприятностей и унижений. Но Линда перестала бы быть собой, если бы послушно, вопреки собственным устремлениям, безоговорочно выполнила чужую волю…
Поезд неумолимо несся навстречу новой жизни. Однако откуда эта странная слабость? От быстро меняющихся картин за окном закружилась голова.
Линда прикрыла глаза и попыталась представить себе встречу с Филиппом Уорнером. И по мере того, как пейзаж за окном становился все более чужим и непривычным, девушка все больше сожалела о вынужденном своем переезде. Ощущение тревоги, беспокойства, одиночества и неуверенности переполняло ее.
Когда поезд, вздрогнув, притормозил у перрона, Линда уже собрала свои вещи. У нее была пара чемоданов и несколько коробок с книгами и любимыми безделушками. Грузить в поезд ее нехитрый скарб было довольно весело, но тогда ей помогали Эмили и Дэйв.
Ну а теперь пришлось самой выгружать вещи на платформу, что в ее состоянии было довольно сложно. Однако все-таки справилась. Уорнер, возможно, подумает, что многовато она взяла с собой всякого барахла. А что он скажет, если узнает, что она захватила с собой абсолютно все, чем на нынешний день владеет?
Линда стояла на платформе, не зная, что предпринять-похоже, никто ее не встречает. Девушка беспомощно озиралась по сторонам. Так, наш писатель задерживается, мысленно иронизировала она, и тем самым обнаруживает свое отношение к гостье. Конечно, с его точки зрения такая незначительная персона, как мисс Бекли, может и подождать. О том, что она будет делать, если Уорнер не появится вовсе, Линде не хотелось даже думать.
Платформа быстро опустела. Лишь несколько человек были видны возле здания вокзала. Холодный пронизывающий ветер напоминал о том, что где-то рядом море. Линда, поеживаясь и притоптывая, продолжала ждать. Неожиданно она почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Какая-то женщина беззастенчиво рассматривала ее. В глазах той был и вопрос, и любопытство.
— Извините, — наконец произнесла незнакомка. — Вы случайно не Белинда Бекли?
Девушка внутренне напряглась. Она терпеть не могла, когда ее называли Белиндой. Казалось бы, стоило обрадоваться, что хоть кто-то встретил ее, знает о ее приезде, а она по вечной вредности своей сначала обратила внимание именно на то, что назвали ее не так, как хотелось бы.
— Да, — ответила на вопрос женщины Линда, пытаясь изобразить на лице некое подобие приветливой улыбки. — Я направляюсь в поместье Филиппа Уорнера, меня должны были встретить.
— О, я в курсе дела! — Судя по всему, и незнакомке непросто далась ее улыбка. — Фил попросил меня встретить вас, а уж дальше вы сами как хотите…
С явным неодобрением встречающая оглядела гостью. Голову на отсечение, что именно то, что было особо привлекательного в ней, Линде Бекли, оказалось осужденным в первую очередь. Смотрела так, будто хотела сказать: фу, как молода эта мисс Бекли, такие длинные ноги теперь не носят, такие стройные фигуры вышли из моды, волосы излишне вьются, а глаза слишком велики и выразительны. В общем, ничего в мисс Бекли надменной женщине не понравилось. Во всяком случае, так можно было понять по выражению ее лица.
— Мистер Уорнер прислал вас встретить меня?-переспросила девушка. — Вы что, его секретарь?-Линда умышленно добавила голосу некоторую надменность, чтобы хоть этим победить свою растерянность. И с удовлетворением отметила, что незнакомка покраснела с досады. Пусть, решила девушка, они обе замечательно играют свои роли. Главное, чтобы никто не догадался, как она боится Филиппа Уорнера. Прошло довольно много времени с тех пор, когда Линда видела жену Филиппа, но стоявшая перед ней жгучая брюнетка ничем не напоминала Доминик.
— Господи, конечно нет! Работать с Филом? Увольте! Мы… мы скорее друзья.
Друзья? Допустим. Ну и дела! Интересно, а что думает Доминик о «подруге» своего мужа?
— Фил попросил меня об одолжении, -продолжала незнакомка. — Кстати, меня зовут Мэдж Фри. — С явным опозданием она протянула руку, и Линде ничего не оставалось, как ответить на рукопожатие. Мэдж насмешливо обозрела коробки и чемоданы, внушительной грудой располагавшиеся у ног девушки, и не отказала себе в удовольствии заметить:-Вижу, вы не любите путешествовать налегке. Будем надеяться, что все это поместится в моей машине.
— Я пробуду здесь до сентября. Поэтому взяла все вещи, которые могут пригодиться, -пояснила Линда. Пусть лучше ее считают экстравагантной, чем бедной!
— До сентября? Целых шесть месяцев? — Мэдж снова воззрилась на гостью. Ее губы вытянулись в тонкую линию.-Любопытно… А что по этому поводу думает Фил?
— Так он сам меня и пригласил, -заверила Линда, чувствуя, что эти расспросы писательской «подруги» начинают ее раздражать. Но еще больше злило беспардонное разглядывание с выказыванием явного неодобрения. Линда-то знала, что выглядит на все сто в элегантной одежде, купленной еще до вынужденной безработицы. — Да, меня пригласил мистер Уорнер.
— Ну-ну, -коротко бросила Мэдж и с заметной неохотой взялась за чемоданы. — Фил ждет очень важного звонка из Австралии, поэтому не смог приехать сам и попросил меня встретить вас. По его описанию я ожидала увидеть подростка. Вы быстро растете, мисс Бекли.