Страница:
Романъ кончается оптимистическимъ аккордомъ, полнымъ здоровой силы, улыбающимся, какъ лучъ утренняго солнца:
"Нтъ, не мертвые повелваютъ, а жизнь, и то, что выше жизни, – любовь".
Такъ заканчиваетъ Бласко Ибаньесъ свой романъ и это такъ естественно, если принять во вниманіе, его энергическій темпераментъ. Уничтожимъ прошлое! Пусть его покроетъ каменной плитой будущее, которое есть надежда и вра.
Укажу въ заключеніе на "Луна Бенаморъ".
Эта повсть проникнута грустной поэзіей вокзаловъ и портовъ. Въ космополитическомъ обществ, кишащемъ на улицахъ Гибральтара, Луисъ Агирре знакомится съ еврейкой Луной и хочетъ жениться на ней. Хотя двушка въ нero влюблена, она не соглашается, такъ какъ ихъ раздляетъ разная вра. Ихъ боги не позволяютъ имъ соединиться. Она выйдетъ замужъ за единоврца. Такъ оно и случается. Развязка полна пессимизма.
На этотъ разъ побдили мертвые.
V.
Вспоминая о томъ впечатлніи, которое на меня произвели произведенія Бласко Ибаньеса, я долженъ сказать, что они представляются моему воображенію, какъ странно-кошмарные и великолпныя цвты, голубые, черные и кроваво-красные. Вс они большіе и свжіе, пышно распускающіеся на фон пейзажа, въ которомъ преобладаютъ т два главныхъ цвта, въ которые рядится жизнь – зеленый цвтъ моря и полей, и золотой цвтъ солнца. А тамъ дальше на горизонт трагическая развязка почти всхъ его романовъ образуетъ темную линію, говорящую о несправедливости и страданіяхъ.
Я не хочу упустить представляющагося мн случая освтить хотя бы бгло истинное мсто, занимаемое Бласко Ибаньесомъ въ исторіи новйшаго испанскаго романа.
Такъ какъ онъ былъ, какъ мы видли, ярымъ сторонникомъ экспериментальнаго метода и началъ писать, когда слава Э. Золя распространилась за предлы Франціи во вс страны свта, то авторъ "Проклятаго хутора" былъ объявленъ "ученикомъ Золя" и "представителемъ натуралистической школы въ Испаніи". Это легкомыспенное утвержденіе, брошенное какимъ-то "профессіональнымъ критикомъ", было радостно подхвачено "толпой" писателей, а потомъ и публикой. "Манія классификаціи", столь выгодная для умственной лни большинства, такъ какъ позволяетъ въ одну фразу вложить цлую сложную писательскую личность, закрпило то, что въ сущности было лишь произвольнымъ мнніемъ. Въ продолженіи многихъ лтъ господствовала эта точка зрнія. Тщетно Бласко Ибаньесъ выпускалъ въ свтъ романы археологическіе, какъ "Куртизанка Сонника" или чисто лирическіе, какъ "Въ апельсинныхъ садахъ". Репутація его ради вящщаго спокойствія и удобства публики уже установилась, онъ былъ внесенъ въ каталогъ и снабженъ ярлычкомъ. Критика – безмозглая критика, оцнивающая произведенія по ихъ цн и кричащимъ краскамъ обложки, объявила его "главнымъ представителемъ испанскаго натурализма" и было совершенно напрасно, если романистъ своими книгами доказывалъ, что не принадлежитъ къ этой школ. Публика не принимала его отставки, какъ будто онъ занималъ постъ, который не долженъ былъ оставаться вакантнымъ.
Никто не будетъ, конечно, отрицать, что между творчествомъ Э. Золя и Бласко Ибаньеса существуютъ явныя точки соприкосновенія. Но это не значитъ, что послдній рабски слдовалъ по стопамъ Золя, хотя техника ихъ романовъ и иметъ очень много общаго. He являются же "учениками" Золя чудесный Альфонсъ Додэ, гигантъ Мопассанъ, Мирбо, Марсель Прево и т, д. хотя вс они и сторонники экспериментальнаго метода. Сквозь энергическій и сильный темпераментъ названныхъ писателей дйствительность, недлимая и единая, преломляется самымъ различнымъ образомъ.
Даже больше. Исключая "Жить на показъ" (Arroz y Tartana), произведенія юношескаго, написаннаго подъ чарующимъ впечатлніемъ автора "Жерминаля", остальныя произьеденія Бласко Ибаньеса обнаруживаютъ моментами съ большей энергіей личность плодовитаго испанскаго романиста. Бласко Ибаньесъ человкъ импульсивный, импрессіонистъ, глубоко безпокойная натура, творящая "вспышками", не прибгая къмр и линейк, съ щедростью водопада. Золя, напротивъ, былъ художникъ методическій, холодный, распоряжавшійся временемъ, какъ скупецъ. Прежде чмъ ссть писать, онъ приводилъ въ порядокъ свои замтки и работалъ, положивъ часы на столъ. Золя былъ одаренъ холодно-взвшивающимъ умомъ и уравновшанной волей. Флегматично, съ большой "проницательностью" раскапывалъ онъ дйствительность, съ однообразной упрямой медленностью стараго вьючнаго животнаго подъ ярмомъ. Объ этомъ свидтельствуетъ его тяжеловсный стиль. Эмиль Золя былъ кром того аскетъ, одинокій и печальный мистикъ, съ преобладавшей "внутренней жизнью", поглощенный никогда не утихавшимъ желаніемъ нагромождать цлыя горы книгъ.
Бласко Ибаньесъ, напротивъ, натура патріархальная, плодовитая, бьющая черезъ край, и въ его произведеніяхъ дышетъ глубокая искренняя неувядающая любовь къ жизни.
Произведенія Бласко Ибаньеса, разсматриваемыя въ ихъ совокупности, представляютъ наблюдателю не мало точекъ зрнія, достойныхъ вниманія и изученія.
Его сильный характеръ, его сангвиническій и воинственный темпераментъ, наконецъ, едва замтное, слегка восточное, презрніе къ женщин, свойственное этому безпокойноиу искателю наслажденій, причина того, что женщины не играютъ въ его произведеніяхъ главной роли.
Онъ любитъ женщину, даже очень… но ему претятъ ея нервозность, и слабость, узость ея умственнаго горизонта, односторонность ея инстинктовъ, направленныхъ только на любовь, какъ будто вн этого чувства для мужчины не существуетъ широкаго и богатаго поля дятельности. Въ садахъ Армиды, исполненныхъ любовнаго шопота, ему скоро становится скучно. Женщина, красивая, обворожительная, отдающаяся, отшлифованная утонченной культурой, по его мннію, хороша только для тхъ короткихъ мгновеній, которыя чувствительные люди патетически называютъ "минутами самозабвенія". Но сильный мужчина долженъ убгать отъ блыхъ рукъ, обвивающихся вокругъ его шеи, и итти своей дорогой, продолжая священную борьбу за прогрессъ и счастіе человчества, за завоеваніе вселенной. За исключеніемъ романовъ "Въ апельсинныхъ садахъ" и "Куртизанки Сонники" въ остальныхъ его произведеніяхъ "милому врагу" благоразумно отведено скромное второстепенное мсто. Необходимо при этомъ замтить, что какъ пвица Леонора, такъ и афинская гетера Сонника – женщины энергичныя, скоре мужественныя, напоминающія женщинъ только – своей красотой.
Нкоторыя изъ этихъ женщинъ воплощаютъ самую спекулятивную, самую артистическую часть души автора. Он – "мечтательницы". Къ этому типу принадлежатъ лишь немногія. Леонора, ведущая бродячій образъ жизни, олицетвореніе "любви, одинъ только разъ проходящей въ жизни человка въ внк изъ цвтовъ, со свитой поцлуевъ и смха", и театральная гршница донья Соль ("Кровавая арена") принадлежатъ къ одной и той же рас. На обихъ сильно дйствуетъ музыка и об были бы способны отдать свою двственность за поцлуй, полученный среди очаровательной мелодіи Шуберта. Об он непостоянны и испытываютъ острыя, странныя эротическія настроенія. Об скучаютъ, разочарованы въ себ, ихъ привлекаетъ своей романтической необычайностью лишь то, чего он не имютъ, и едва достигнувъ того, чего он искали, он уже съ пресыщеніемъ отворачиваются. Всюду несутъ он съ собой свой адъ: он никогда сильно не полюбятъ, не испытаютъ наслажденій, доставляемыхъ великими иллюзіями, никогда не будутъ знать того состоянія покоя, которое знакомо безпокойнымъ умамъ, когда они на время останавливаются на пути своихъ горькихъ переживаній. Для нихъ нтъ ничего существеннаго, все вопросъ обстановки и инсценировки.
Въ произведеніяхъ Бласко Ибаньеса рдки также и сильныя женщины, такъ какъ онъ убжденъ, что сила рдко находитъ себ пріютъ въ груди женщины, боле приспособленной кормить дтей и служить для утхи и наслажденія мужчин, чмъ надвать броню и итти навстрчу опасностямъ. Нкоторыя изъ его героинь, несомннно, принадлежатъ къ этому типу сильныхъ женщинъ, какъ Долоресъ, красивая рыбачка въ "Майскомъ цвтк" или Нелета, эта маленькая желзная женщина въ "Дтоубійцахъ", у которой муки родовъ едва вырываютъ вздохъ.
Дйствующія въ романахъ Бласко Ибаньеса женщины могутъ быть раздлены на дв группы: а именно "кроткихъ" и "католически настроенныхъ". По мннію автора "Проклятаго хутора", ни независимость сужденій, ни мятежная воля не являются чертами, свойственными испанской женщин, пріученной воспитаніемъ и наслдственностью къ покорности. Вотъ почему, желая объяснить мятежный темпераментъ доньи Соль и Леоноры, онъ изображаетъ ихъ характерами экзотическими, выросшими вдали отъ родной почвы. Таково единственное средство освободиться отъ скучной нормальности кастельянской души, сухой и однообразной, какъ сама страна.
Испанская женщина сильна, но только въ пассивномъ противодйствіи. Если же порой она пробуждается, чтобы перейти въ бурную аттаку, то это лишь въ тхъ случаяхъ, когда на нее дйствуетъ и ее вдохновляетъ религія, единственная посл любви и порой боле сильная, чмъ оиа, пружина ея поступковъ.
Преобладаютъ "кроткія". Он образуютъ прекрасный букетъ блдныхъ головокъ, склоненныхъ затылковъ, безкровныхъ губъ и рабскихъ глазъ, задумчиво глядящихъ на печаль жизни. Это молчаливыя женщины, которыя проходятъ безъ шума, характеры замкнутые, привыкшіе покоряться сначала отцу, потомъ мужу, наконецъ дтямъ.
Къ этой групп принадлежатъ швея Тоника въ "Жить на показъ", несчастная Росаріо въ "Майскомъ цвтк", работающая всю недлю, чтобы у ея "хозяина" Тонета всегда были деньги на табакъ и трактиръ, Тереса въ "Проклятомъ хутор", упорная и неутомимая въ борьб съ землей, бдная Подкидышъ, влюбленная въ Кубинца тайной и безнадежной любовью рабыни (Дтоубійцы), любовью, которую она никому не открываетъ и которая обнаруживается романтическимъ образомъ лишь, когда она видитъ его мертвымъ и цлуетъ въ губы; кающаяся гршница, близкая къ смерти Саграріо въ "Толедскомъ собор", мученина Фелисіана, умирающая на послднихъ страницахъ "Дикой орды" не столько отъ родовъ, сколько отъ горя, нищеты и холода, несчастная мщанка Хосефина, жертва ложнаго воспитанія въ "Обнаженной" и нжный пугливый ягненокъ Маргалида въ роман "Мертвые повелваютъ". Рядомъ съ этими обыкновенными, кроткими безличными женщинами, одаренными лишь одной добродтелью, удобной, но безплодной: покорностью, стоятъ женщины "католички", воинственныя, деспотическія, непримиримыя защитницы традиціи. Это донья Бернарда, фанатическая мать Рафаэля Брюлля и его невста Ремедіосъ, двушка съ атрофированными чувствами, для которой бракъ просто любопытная новинка, донья Кристина и ея дочь Пепита (Вторженіе) и страшная донья Хуана, старая два-милліонерша, лишающая племянника Хаиме Фебрера наслдства за его преступное желаніе жениться на еврейк. (Мертвые повелваютъ)…
Если принять во вниманіе страстный темпераментъ Бласко Ибаньеса, его импрессіонистическую, почти интуитивную манеру видть свои сюжеты, лихорадочную быстроту, съ которой онъ пишетъ, группируя характеры и пейзажи вокругъ главной идеи, то нтъ ничего удивительнаго, что его романы неизмнно – исторія мужественнаго, властнаго человка, неспособнаго колебаться, идущаго къ своей цли, ни на шагъ не уклоняясь отъ прямого пути. Этотъ предпріимчивый герой, суровый и трезвый, охваченный одной только навязчивой идеей "пробиться", появляется во всхъ его романахъ: это своего рода materia prima ero творчества. Причина та, что романистъ безсознательно любуется самимъ собою и самого себя изображаетъ въ своихъ герояхъ. Висенте Бласко Ибаньесъ не только истинный художникь, но и борецъ, активный волевой темпераментъ, не способный глядть сложа руки на міровую борьбу… Отсюда огромное первенствующее значеніе, которое имютъ въ его романахъ "завоеватели", конквистадоры. Ссылаться на его романы это то же самое, что перечислять типы этой выносливой и мужественной расы, для которой самъ авторъ послужилъ моделью. Скромный арагонскій борецъ донъ Гарсія (Жить на показъ) снова появляется боле или мене видоизмненный, но съ тми же основными моральными чертами, въ лиц, "ректора" (Майскій цвтокъ), героическаго Батисте (Проклятый хуторъ), Тони (Дтоубійцы), удивительнаго Санчесъ Моруэта (Вторженіе), въ лиц Пабло Дюпонъ (Винный складъ), или геніальнаго художника Маріано Реновалесъ (Обнаженная) и многихъ другихъ. Говоря о Санчесъ Моруэта, авторъ замчаетъ:
"Онъ любилъ и страдалъ, какъ вс, сражающіеся за идеалъ. Онъ зналъ, что значитъ вступить въ поединокъ съ судьбой, чтобы подчинить ее себ и оплодотворить ее въ насильственномъ акт любви. Онъ "выбился", какъ знаменитые политики и великіе артисты, начавшіе свою карьеру снизу, познавшіе нищету и глядвшіе опасности въ лицо".
Это въ нсколькихъ сжатыхъ и выразительныхъ строчкахъ исторія самого автора и эти торжествуюшія слова повторяютъ, одинъ за другимъ, каждый въ своей сфер, вс герои его романовъ. Это люди, родившіеся и живущіе срди неутомимой, никогда не прекращающейся борьбы. Это борцы, для которыхъ жизнь, по глубокому замчанію Ницше, "лишь средство позволить восторжествовать воли".
Эпическая борьба, которую герои Бласко Ибаньеса вынуждены вести съ землей и съ людьми, образуетъ нчто въ род безконечнаго мрачнаго "фона", нчто въ род нескончаемой жестокой трагедіи. Жизнь есть борьба и страданіе. Проходятъ дни и годы, самые крпкіе люди сгибаются подъ тяжестью лтъ, а жестокій турниръ не прекращается. Ни отдыха, ни прибжища нтъ для борцовъ. Время ослабляетъ ихъ мужество, трудъ подрываетъ ихъ силы. Жизнь возвращаетъ одинъ за однимъ каждый полученный ударъ. Днемъ и ночью всегда она готова возобновить бой. He знаетъ она ни утомленій, ни отступленій. Она страшный врагъ, не признающій отдыха и никогда не выкидывающій благо знамени.
Съ своимъ удивительнымъ умніемъ выводить массы, съ своей напоминающей Бальзака, способностью излагать происхожденіе цлыхъ семействъ Бласко Ибаньесъ создалъ въ своихъ романахъ какъ бы огромный караванъ, картину человчества, идущаго завоевать любовь, богатство и справедливость.
Иногда, словно для отдыха и развлеченія, авторъ вставляетъ нсколько легкихъ страницъ, проникнутыхъ тонкимъ, добродушнымъ юморомъ. Таковы типы Піавки, умирающаго отъ несваренія желудка на виду насмшливыхъ сосдкй и тряпичника Заратустры, столь же преданнаго философіи, какъ и вину Вальдепеньясъ, таковы и разговоры Исидра Мальтраны съ маркизомъ Хименесъ, который заказываетъ ему политическій трактатъ со многими цитатами внизу каждой страницы… и много другихъ эпизодовъ, въ томъ же род, гд улыбка всегда смшана съ нсколькими горькими каплями легкой ироніи.
Но это лишь очень непродолжительные "моменты", короткія вспышки, быстрыя, какъ морганіе глазъ, и не успли они миновать, какъ снова сгущается ночь всеобщаго страданія, ночь безъ луны и безъ зари. И вковая борьба возобновляется, распростираясь отъ одного полюса къ другому, какъ землетрясеніе. Борьба происходитъ на мор (Майской цвтокъ), на нив (Проклятый хуторъ, Винный складъ), подъ землей, въ темныхъ шахтахъ (Вторженіе). И точно гигантская борьба съ природой еще недостаточна, чтобы поглотить вс силы человческой активности, пюди борются еще между собою, ради любви (Въ апельсинныхъ садахъ), ради славы (Обнаженная). во имя прогресса (Толедскій соборъ), противъ властныхъ призраковъ прошлаго (Мертвые повелваютъ). И вс эти эпизоды жгучаго безпокойства, честолюбія и заботъ образуютъ гигантскіе крики, безпредльную жалобную псню, наполняющую пространство и оспаривающую у времени его вчность.
Этимъ объясняется пристрастіе Бласко Ибаньеса к трагическимъ развязкамъ. Только идиллическая любовь Маргалиды и Хаиме Фебрера кончае ся радостно и утшительно. Обыкновенно же романъ иметъ печальный исходъ и когда въ немъ не проливается кровь, какъ въ "Обнаженной" или "Въ апельсинныхъ садахъ", онъ проникнутъ невыразимой скорбью, печальнымъ диссонансомъ.
Почему? Разв Бласко Ибаньесъ не оптимистъ? Нтъ, романистъ исполненъ радостной вры въ побду, здоровой гордости своею мощью. Но какъ человкъ, много боровшійся, онъ знаетъ, какихъ неимоврныхъ силъ стоитъ побдить серьезность препятствій, пройти длинный и трудный путь, ведущій къ счастью, путь, на которомъ милліоны душъ падаютъ отъ отчаянія. Завоеватель великодушно забываетъ въ эту минуту о самомъ себ, чтобы пожалть легіоны слабыхъ, не сумвшихъ достигнуть своей цли. Да, жизнь, разъ она побждена, подобна преданной и покорной женщин. Безъ сомннія, счастье, справедливость находятся здсь подъ нашими руками, но нужно обладать чудодйственной волей, чтобы завоевать ихъ. Они такъ далеки и такъ высоки, а борьба за нихъ такъ жестока!
VI.
Я снова постилъ Бласко Ибаньеса въ его домик на улиц Саласъ. Мн хотлось проврить свои впечатлнія, собрать нсколько данныхъ о его жизни и произведеніяхъ.
Кабинетъ писателя просторенъ и неправиленъ, съ двумя окнами, выходящими въ садъ, на группу деревьевъ. Въ глубин нсколько полокъ съ книгами. Портреты Мопассана, Золя, Бальзака и Толстого, кажется, царятъ надъ комнатой. Они висятъ рядомъ и между ихъ задумчивыми лицами, хранящими мучительные слды умственнаго напряженія, существуетъ какая-то особая, скорбная гармонія. Стны украшены старинными предметами и превосходными эскизами Хоакинъ Coрольи. Все на мст. Картины, обои, мебель все безъ сомннія находится тамъ, гд должно находиться, и однако я чувствую вокругъ себя какое-то скрытое лихорадочное безпокойство, какъ будто коверъ, картины и кресла, въ силу какого-то необъяснимаго магнетическаго вліянія, живутъ той же сильной и вчно мятежной жизнью, какъ душа самого писателя.
Сидя противъ меня, положивъ ногу на ногу, откинувшись нв спинку кресла, Бласко Ибаньесъ куритъ и смотритъ на комнату. Время отъ времени онъ поднимаетъ вки и въ его поз, въ беззаботномъ, привтливомъ тон его бесды чувствуется пріятное утомленіе, скрытое свтлое самочувствіе человка, совершившаго большое напряженіе и довольнаго своимъ дломъ. Когда будущее намъ улыбается, мы предпочитаемъ смотрть на него такъ, съ закрытыми глазами.
Все молчитъ кругомъ. Втерокъ радостно шепчется въ свтлой, свжей зелени деревьевъ сада. Солнечный свтъ рисуетъ въ сумеркахъ кабинета прямую дрожащую линію, сверкающую, какъ золотая шпага.
Снова я испытываю то неопредленное чувство удовлетворенія, о которомъ говорилъ выше. Мы, которые много боролись съ жизнью, которые по опыту знаемъ гигіеническое значеніе борьбы и напряженія, мы любимъ общество тхъ людей, которыхъ Морисъ Барресъ назвалъ "профессорами энергіи". Они на самомъ дл и являются ими, и не потому, что они вкладываютъ въ свою дятельность удивительную силу, а потому что отъ нихъ какъ будто исходитъ какое то магнетическое, чисто физическое излученіе, подчиняющее себ слабыхъ, длающее ихъ боле радостными, сильными и мужественными.
Я думаю:
"Этотъ человкъ пробился"!
И онъ въ самомъ дл "пробился", достигъ славы художника и матеріальной обезпеченности, граничащей съ богатствомъ, какъ и должно быть въ разцвт силъ, когда грудь еще горитъ энтузіазмомъ, а міръ кажется волшебнымъ садомъ, когда на каждой дорог насъ еще поджидаетъ тайна, а на устахъ каждой женщины мы находимъ каплю сладкаго безумія.
Богатство, любовь, удовлетворенное честолюбіе должны быть украшеніями и подарками молодости, какъ ими въ дтств являются игры и театры маріонетокъ. Предложить старику славу – одно изъ лучшихъ, если не лучшее украшеніе жизни – это то же самое, что подарить тридцатилтнему мужчин куколку съ закрывающимися глазами. Оба одинаково поступятъ съ своимъ подаркомъ, съ грустью посмотрятъ на него и подумаютъ:
"Почему вы явились такъ поздно"?
Бласко Ибаньесъ добился славы еще задолго до старости, когда могъ ею еще вполн наслаждаться, милость, которую снискали лишь очень немногіе, ибо борьба за жизнь такъ ломаетъ и подрываетъ людей, что одни остаются разбитыми, а другіе, хотя и выходятъ изъ сраженія побдителями, но такими ослабвшими и изможденными, что у нихъ не остается силъ наслаждаться побдой.
Я говорю Бласко Ибаньесу о его произведеніяхъ и замчаю съ удивленіемъ, что онъ знаетъ ихъ хуже меня. Я цитирую имена, типы, возстанавливаю цлыя сцены, а онъ пожимаетъ плечами.
"He помню"! – говоритъ онъ.
Въ его памяти сохраняются лишь главныя линіи произведеній, детали онъ забываетъ.
"Я – прибавляетъ онъ – человкъ, котораго захватываетъ только настоящее и еще больше, чмъ настоящее, будущее. Прошлое для меня не существуетъ. Я презираю и забываю его. Это помогаетъ мн, очевидно, жить, сохранять хорошее расположеніе духа. Многіе говорятъ, что я добръ. He врьте. Я ни добръ, ни золъ, я страшно импульсивный человкъ, немедленно, подъ первымъ ударомъ впечатлнія, слпо иду я туда, куда влечетъ меня ураганъ моихъ нервовъ: а потомъ не остается ничего, ни ненависти, ни сожалнія, ничего. Достаточно, чтобы надъ моей душой пронеслась мечта и все, что было въ ней, стирается.
Онъ продолжаетъ говорить просто, съ добродушной и фамильярной небрежностью. По контрасту я вспоминаю многочисленныхъ французскихъ писателей, которыхъ зналъ; вс они обращаютъ такъ много вниманія на вншность, вс они рабы мелочей, вс они такъ театральны. Бласко Ибаньесъ приписываетъ свою способность забывать не благородству своего характера, а своей сил.
– Только слабые, – продолжаетъ онъ, – вспоминаютъ по прошествіи многихъ лтъ о тхъ непріятностяхъ, которыя они испытали, потому что въ ихъ воспоминаніяхъ о вынесенныхъ страданіяхъ всегда скрыто немного страха. Воцаряется молчаніе. Маэстро улыбается.
– Вы не поврите, – восклицаетъ онъ, – что самую тяжелую дуэль я принялъ по доброт!
– По доброт? – переспрашиваю я.
– Да, по доброт характера… Мн трудно это объяснить, но это такъ. По доброт, ибо если бы я отказался драться, мой противникъ очутился бы въ щекотливомъ положеніи.
Инцидентъ меня заинтересовываетъ, онъ чрезвычайно оригиналенъ. Бласко Ибаньесъ разсказываетъ.
Лтъ восемь или девять тому назадъ, выходя изъ палаты, онъ имлъ по поводу происшедшей республиканской демонстраціи серьезное столкновеніе съ однимъ полицейскимъ офицеромъ. Такъ какъ его противникъ былъ военный и считалъ въ своемъ лиц оскорбленнымъ все офицерское сословіе, то его секунданты обставили вызовъ неслыханно тяжелыми условіями, а именно: противники должны были стрлять на разстояніи двадцати шаговъ, имя въ своемъ распоряженіи полминуты для прицла и выстрла, При такихъ условіяхъ поединокъ былъ равносиленъ убійству. Президентъ палаты рзко возсталъ противъ того, чтобы депутатъ дрался за слова, произнесенныя съ высоты трибуны, и даже угрожалъ ему лишеніемъ депутатскихъ полномочій. Ссылаясь на необычныя и ужасныя условія, его секунданты отказались явиться на мсто поединка. "Это глупость, – говорили они, – вы не должны драться".
И они были, конечно, правы.
– Но, – такъ объясняетъ Бласко Ибаньесъ свое поведеніе въ этой романической исторіи, – если бы я отказался отъ дуэли, мой соперникъ очутился бы въ неловкомъ положеніи передъ своими товарищами и могъ бы повредить своей карьер. А я не хотлъ ему нанести ущерба, я не чувствовалъ къ нему никакой непріязни.
Подумавъ, романистъ пришелъ къ заключенію, что самое лучшее – оставить все, какъ оно есть, и безъ колебанія явился на мсто поединка, приведя за неимніемъ секундантовъ двухъ свидтелей. Онъ ждалъ, пока выстрлитъ офицеръ, и пуля ударила ему прямо въ печень. Выстрлъ былъ бы смертеленъ, если бы чудеснымъ образомъ пуля не сплюснулась о пряжку кушака. Ударъ былъ такъ силенъ, что отнялъ у нero дыханіе и заставилъ его пошатнуться. Къ счастью, пуля отскочила и онъ былъ только контуженъ. Дуэль была объявлена законченной и между тмъ, какъ знаменитый врачъ Санъ Мартинъ лчилъ романиста, увряя его, что онъ въ этотъ моментъ вновь родился, одинъ изъ секундантовъ офицеръ, именно тотъ, который придумалъ варварскія условія дуэли и который годъ спустя умеръ въ дом умалишенныхъ, поспшилъ къ нему съ поздравленіемъ.
– Хорошо, очень хорошо! – воскликнулъ онъ, пожимая ему руку. Я радъ, что все такъ кончилось, потому что, доложу вамъ, я одинъ изъ вашихъ поклонниковъ и читалъ вс ваши романы. Они мн очень и очень нравятся.
Бласко Ибаньесъ просто отвтилъ:
– И захотли, чтобъ я больше не писалъ! Въ этомъ отвт сквозитъ истинный юморъ.
Маэстро закончилъ свой анекдотъ слдующимъ парадоксомъ:
– Вы видите, что можно идти стрляться съ человкомъ изъ желанія не повредить ему.
Мы перемнили тему. Я спрашиваю его:
– Мн говорили, что вы адвокатъ?
– Да, это правда!
– И вы никогда не выступали?
– Нтъ, выступалъ немного… какъ только кончилъ университетъ. Но я не люблю этой профессіи: она сухая, мелочная. Мн хочется написать романъ съ типами и сценами изъ жизни суда, которую я, къ счастью или несчастью, знаю очень хорошо.
– Когда?
– О! He знаю. Времени нтъ.
Я догадываюсь, что мысль его далека отъ темы нашего разговора и не ошибаюсь. Другіе планы занимаютъ въ настоящее время честолюбиваго романиста.
Бласко Ибаньесъ посвящаетъ меня въ послднія страницы своей книги "Величіе Аргентины", которая скоро выйдетъ въ свтъ. Это вещь монументальная, интереснйшая какъ въ историческомъ, такъ и въ художественномъ отношеніи. Это будетъ великолпный томъ, по истин достойный славной Республики, которой будетъ посвященъ, въ боле чмъ 1000 страницъ, съ боле чмъ 3000 гравюръ, картинъ, плановъ и т. д. Изданіе книги будетъ стоить не мене 30000 дуро.
"Нтъ, не мертвые повелваютъ, а жизнь, и то, что выше жизни, – любовь".
Такъ заканчиваетъ Бласко Ибаньесъ свой романъ и это такъ естественно, если принять во вниманіе, его энергическій темпераментъ. Уничтожимъ прошлое! Пусть его покроетъ каменной плитой будущее, которое есть надежда и вра.
Укажу въ заключеніе на "Луна Бенаморъ".
Эта повсть проникнута грустной поэзіей вокзаловъ и портовъ. Въ космополитическомъ обществ, кишащемъ на улицахъ Гибральтара, Луисъ Агирре знакомится съ еврейкой Луной и хочетъ жениться на ней. Хотя двушка въ нero влюблена, она не соглашается, такъ какъ ихъ раздляетъ разная вра. Ихъ боги не позволяютъ имъ соединиться. Она выйдетъ замужъ за единоврца. Такъ оно и случается. Развязка полна пессимизма.
На этотъ разъ побдили мертвые.
V.
Вспоминая о томъ впечатлніи, которое на меня произвели произведенія Бласко Ибаньеса, я долженъ сказать, что они представляются моему воображенію, какъ странно-кошмарные и великолпныя цвты, голубые, черные и кроваво-красные. Вс они большіе и свжіе, пышно распускающіеся на фон пейзажа, въ которомъ преобладаютъ т два главныхъ цвта, въ которые рядится жизнь – зеленый цвтъ моря и полей, и золотой цвтъ солнца. А тамъ дальше на горизонт трагическая развязка почти всхъ его романовъ образуетъ темную линію, говорящую о несправедливости и страданіяхъ.
Я не хочу упустить представляющагося мн случая освтить хотя бы бгло истинное мсто, занимаемое Бласко Ибаньесомъ въ исторіи новйшаго испанскаго романа.
Такъ какъ онъ былъ, какъ мы видли, ярымъ сторонникомъ экспериментальнаго метода и началъ писать, когда слава Э. Золя распространилась за предлы Франціи во вс страны свта, то авторъ "Проклятаго хутора" былъ объявленъ "ученикомъ Золя" и "представителемъ натуралистической школы въ Испаніи". Это легкомыспенное утвержденіе, брошенное какимъ-то "профессіональнымъ критикомъ", было радостно подхвачено "толпой" писателей, а потомъ и публикой. "Манія классификаціи", столь выгодная для умственной лни большинства, такъ какъ позволяетъ въ одну фразу вложить цлую сложную писательскую личность, закрпило то, что въ сущности было лишь произвольнымъ мнніемъ. Въ продолженіи многихъ лтъ господствовала эта точка зрнія. Тщетно Бласко Ибаньесъ выпускалъ въ свтъ романы археологическіе, какъ "Куртизанка Сонника" или чисто лирическіе, какъ "Въ апельсинныхъ садахъ". Репутація его ради вящщаго спокойствія и удобства публики уже установилась, онъ былъ внесенъ въ каталогъ и снабженъ ярлычкомъ. Критика – безмозглая критика, оцнивающая произведенія по ихъ цн и кричащимъ краскамъ обложки, объявила его "главнымъ представителемъ испанскаго натурализма" и было совершенно напрасно, если романистъ своими книгами доказывалъ, что не принадлежитъ къ этой школ. Публика не принимала его отставки, какъ будто онъ занималъ постъ, который не долженъ былъ оставаться вакантнымъ.
Никто не будетъ, конечно, отрицать, что между творчествомъ Э. Золя и Бласко Ибаньеса существуютъ явныя точки соприкосновенія. Но это не значитъ, что послдній рабски слдовалъ по стопамъ Золя, хотя техника ихъ романовъ и иметъ очень много общаго. He являются же "учениками" Золя чудесный Альфонсъ Додэ, гигантъ Мопассанъ, Мирбо, Марсель Прево и т, д. хотя вс они и сторонники экспериментальнаго метода. Сквозь энергическій и сильный темпераментъ названныхъ писателей дйствительность, недлимая и единая, преломляется самымъ различнымъ образомъ.
Даже больше. Исключая "Жить на показъ" (Arroz y Tartana), произведенія юношескаго, написаннаго подъ чарующимъ впечатлніемъ автора "Жерминаля", остальныя произьеденія Бласко Ибаньеса обнаруживаютъ моментами съ большей энергіей личность плодовитаго испанскаго романиста. Бласко Ибаньесъ человкъ импульсивный, импрессіонистъ, глубоко безпокойная натура, творящая "вспышками", не прибгая къмр и линейк, съ щедростью водопада. Золя, напротивъ, былъ художникъ методическій, холодный, распоряжавшійся временемъ, какъ скупецъ. Прежде чмъ ссть писать, онъ приводилъ въ порядокъ свои замтки и работалъ, положивъ часы на столъ. Золя былъ одаренъ холодно-взвшивающимъ умомъ и уравновшанной волей. Флегматично, съ большой "проницательностью" раскапывалъ онъ дйствительность, съ однообразной упрямой медленностью стараго вьючнаго животнаго подъ ярмомъ. Объ этомъ свидтельствуетъ его тяжеловсный стиль. Эмиль Золя былъ кром того аскетъ, одинокій и печальный мистикъ, съ преобладавшей "внутренней жизнью", поглощенный никогда не утихавшимъ желаніемъ нагромождать цлыя горы книгъ.
Бласко Ибаньесъ, напротивъ, натура патріархальная, плодовитая, бьющая черезъ край, и въ его произведеніяхъ дышетъ глубокая искренняя неувядающая любовь къ жизни.
Произведенія Бласко Ибаньеса, разсматриваемыя въ ихъ совокупности, представляютъ наблюдателю не мало точекъ зрнія, достойныхъ вниманія и изученія.
Его сильный характеръ, его сангвиническій и воинственный темпераментъ, наконецъ, едва замтное, слегка восточное, презрніе къ женщин, свойственное этому безпокойноиу искателю наслажденій, причина того, что женщины не играютъ въ его произведеніяхъ главной роли.
Онъ любитъ женщину, даже очень… но ему претятъ ея нервозность, и слабость, узость ея умственнаго горизонта, односторонность ея инстинктовъ, направленныхъ только на любовь, какъ будто вн этого чувства для мужчины не существуетъ широкаго и богатаго поля дятельности. Въ садахъ Армиды, исполненныхъ любовнаго шопота, ему скоро становится скучно. Женщина, красивая, обворожительная, отдающаяся, отшлифованная утонченной культурой, по его мннію, хороша только для тхъ короткихъ мгновеній, которыя чувствительные люди патетически называютъ "минутами самозабвенія". Но сильный мужчина долженъ убгать отъ блыхъ рукъ, обвивающихся вокругъ его шеи, и итти своей дорогой, продолжая священную борьбу за прогрессъ и счастіе человчества, за завоеваніе вселенной. За исключеніемъ романовъ "Въ апельсинныхъ садахъ" и "Куртизанки Сонники" въ остальныхъ его произведеніяхъ "милому врагу" благоразумно отведено скромное второстепенное мсто. Необходимо при этомъ замтить, что какъ пвица Леонора, такъ и афинская гетера Сонника – женщины энергичныя, скоре мужественныя, напоминающія женщинъ только – своей красотой.
Нкоторыя изъ этихъ женщинъ воплощаютъ самую спекулятивную, самую артистическую часть души автора. Он – "мечтательницы". Къ этому типу принадлежатъ лишь немногія. Леонора, ведущая бродячій образъ жизни, олицетвореніе "любви, одинъ только разъ проходящей въ жизни человка въ внк изъ цвтовъ, со свитой поцлуевъ и смха", и театральная гршница донья Соль ("Кровавая арена") принадлежатъ къ одной и той же рас. На обихъ сильно дйствуетъ музыка и об были бы способны отдать свою двственность за поцлуй, полученный среди очаровательной мелодіи Шуберта. Об он непостоянны и испытываютъ острыя, странныя эротическія настроенія. Об скучаютъ, разочарованы въ себ, ихъ привлекаетъ своей романтической необычайностью лишь то, чего он не имютъ, и едва достигнувъ того, чего он искали, он уже съ пресыщеніемъ отворачиваются. Всюду несутъ он съ собой свой адъ: он никогда сильно не полюбятъ, не испытаютъ наслажденій, доставляемыхъ великими иллюзіями, никогда не будутъ знать того состоянія покоя, которое знакомо безпокойнымъ умамъ, когда они на время останавливаются на пути своихъ горькихъ переживаній. Для нихъ нтъ ничего существеннаго, все вопросъ обстановки и инсценировки.
Въ произведеніяхъ Бласко Ибаньеса рдки также и сильныя женщины, такъ какъ онъ убжденъ, что сила рдко находитъ себ пріютъ въ груди женщины, боле приспособленной кормить дтей и служить для утхи и наслажденія мужчин, чмъ надвать броню и итти навстрчу опасностямъ. Нкоторыя изъ его героинь, несомннно, принадлежатъ къ этому типу сильныхъ женщинъ, какъ Долоресъ, красивая рыбачка въ "Майскомъ цвтк" или Нелета, эта маленькая желзная женщина въ "Дтоубійцахъ", у которой муки родовъ едва вырываютъ вздохъ.
Дйствующія въ романахъ Бласко Ибаньеса женщины могутъ быть раздлены на дв группы: а именно "кроткихъ" и "католически настроенныхъ". По мннію автора "Проклятаго хутора", ни независимость сужденій, ни мятежная воля не являются чертами, свойственными испанской женщин, пріученной воспитаніемъ и наслдственностью къ покорности. Вотъ почему, желая объяснить мятежный темпераментъ доньи Соль и Леоноры, онъ изображаетъ ихъ характерами экзотическими, выросшими вдали отъ родной почвы. Таково единственное средство освободиться отъ скучной нормальности кастельянской души, сухой и однообразной, какъ сама страна.
Испанская женщина сильна, но только въ пассивномъ противодйствіи. Если же порой она пробуждается, чтобы перейти въ бурную аттаку, то это лишь въ тхъ случаяхъ, когда на нее дйствуетъ и ее вдохновляетъ религія, единственная посл любви и порой боле сильная, чмъ оиа, пружина ея поступковъ.
Преобладаютъ "кроткія". Он образуютъ прекрасный букетъ блдныхъ головокъ, склоненныхъ затылковъ, безкровныхъ губъ и рабскихъ глазъ, задумчиво глядящихъ на печаль жизни. Это молчаливыя женщины, которыя проходятъ безъ шума, характеры замкнутые, привыкшіе покоряться сначала отцу, потомъ мужу, наконецъ дтямъ.
Къ этой групп принадлежатъ швея Тоника въ "Жить на показъ", несчастная Росаріо въ "Майскомъ цвтк", работающая всю недлю, чтобы у ея "хозяина" Тонета всегда были деньги на табакъ и трактиръ, Тереса въ "Проклятомъ хутор", упорная и неутомимая въ борьб съ землей, бдная Подкидышъ, влюбленная въ Кубинца тайной и безнадежной любовью рабыни (Дтоубійцы), любовью, которую она никому не открываетъ и которая обнаруживается романтическимъ образомъ лишь, когда она видитъ его мертвымъ и цлуетъ въ губы; кающаяся гршница, близкая къ смерти Саграріо въ "Толедскомъ собор", мученина Фелисіана, умирающая на послднихъ страницахъ "Дикой орды" не столько отъ родовъ, сколько отъ горя, нищеты и холода, несчастная мщанка Хосефина, жертва ложнаго воспитанія въ "Обнаженной" и нжный пугливый ягненокъ Маргалида въ роман "Мертвые повелваютъ". Рядомъ съ этими обыкновенными, кроткими безличными женщинами, одаренными лишь одной добродтелью, удобной, но безплодной: покорностью, стоятъ женщины "католички", воинственныя, деспотическія, непримиримыя защитницы традиціи. Это донья Бернарда, фанатическая мать Рафаэля Брюлля и его невста Ремедіосъ, двушка съ атрофированными чувствами, для которой бракъ просто любопытная новинка, донья Кристина и ея дочь Пепита (Вторженіе) и страшная донья Хуана, старая два-милліонерша, лишающая племянника Хаиме Фебрера наслдства за его преступное желаніе жениться на еврейк. (Мертвые повелваютъ)…
Если принять во вниманіе страстный темпераментъ Бласко Ибаньеса, его импрессіонистическую, почти интуитивную манеру видть свои сюжеты, лихорадочную быстроту, съ которой онъ пишетъ, группируя характеры и пейзажи вокругъ главной идеи, то нтъ ничего удивительнаго, что его романы неизмнно – исторія мужественнаго, властнаго человка, неспособнаго колебаться, идущаго къ своей цли, ни на шагъ не уклоняясь отъ прямого пути. Этотъ предпріимчивый герой, суровый и трезвый, охваченный одной только навязчивой идеей "пробиться", появляется во всхъ его романахъ: это своего рода materia prima ero творчества. Причина та, что романистъ безсознательно любуется самимъ собою и самого себя изображаетъ въ своихъ герояхъ. Висенте Бласко Ибаньесъ не только истинный художникь, но и борецъ, активный волевой темпераментъ, не способный глядть сложа руки на міровую борьбу… Отсюда огромное первенствующее значеніе, которое имютъ въ его романахъ "завоеватели", конквистадоры. Ссылаться на его романы это то же самое, что перечислять типы этой выносливой и мужественной расы, для которой самъ авторъ послужилъ моделью. Скромный арагонскій борецъ донъ Гарсія (Жить на показъ) снова появляется боле или мене видоизмненный, но съ тми же основными моральными чертами, въ лиц, "ректора" (Майскій цвтокъ), героическаго Батисте (Проклятый хуторъ), Тони (Дтоубійцы), удивительнаго Санчесъ Моруэта (Вторженіе), въ лиц Пабло Дюпонъ (Винный складъ), или геніальнаго художника Маріано Реновалесъ (Обнаженная) и многихъ другихъ. Говоря о Санчесъ Моруэта, авторъ замчаетъ:
"Онъ любилъ и страдалъ, какъ вс, сражающіеся за идеалъ. Онъ зналъ, что значитъ вступить въ поединокъ съ судьбой, чтобы подчинить ее себ и оплодотворить ее въ насильственномъ акт любви. Онъ "выбился", какъ знаменитые политики и великіе артисты, начавшіе свою карьеру снизу, познавшіе нищету и глядвшіе опасности въ лицо".
Это въ нсколькихъ сжатыхъ и выразительныхъ строчкахъ исторія самого автора и эти торжествуюшія слова повторяютъ, одинъ за другимъ, каждый въ своей сфер, вс герои его романовъ. Это люди, родившіеся и живущіе срди неутомимой, никогда не прекращающейся борьбы. Это борцы, для которыхъ жизнь, по глубокому замчанію Ницше, "лишь средство позволить восторжествовать воли".
Эпическая борьба, которую герои Бласко Ибаньеса вынуждены вести съ землей и съ людьми, образуетъ нчто въ род безконечнаго мрачнаго "фона", нчто въ род нескончаемой жестокой трагедіи. Жизнь есть борьба и страданіе. Проходятъ дни и годы, самые крпкіе люди сгибаются подъ тяжестью лтъ, а жестокій турниръ не прекращается. Ни отдыха, ни прибжища нтъ для борцовъ. Время ослабляетъ ихъ мужество, трудъ подрываетъ ихъ силы. Жизнь возвращаетъ одинъ за однимъ каждый полученный ударъ. Днемъ и ночью всегда она готова возобновить бой. He знаетъ она ни утомленій, ни отступленій. Она страшный врагъ, не признающій отдыха и никогда не выкидывающій благо знамени.
Съ своимъ удивительнымъ умніемъ выводить массы, съ своей напоминающей Бальзака, способностью излагать происхожденіе цлыхъ семействъ Бласко Ибаньесъ создалъ въ своихъ романахъ какъ бы огромный караванъ, картину человчества, идущаго завоевать любовь, богатство и справедливость.
Иногда, словно для отдыха и развлеченія, авторъ вставляетъ нсколько легкихъ страницъ, проникнутыхъ тонкимъ, добродушнымъ юморомъ. Таковы типы Піавки, умирающаго отъ несваренія желудка на виду насмшливыхъ сосдкй и тряпичника Заратустры, столь же преданнаго философіи, какъ и вину Вальдепеньясъ, таковы и разговоры Исидра Мальтраны съ маркизомъ Хименесъ, который заказываетъ ему политическій трактатъ со многими цитатами внизу каждой страницы… и много другихъ эпизодовъ, въ томъ же род, гд улыбка всегда смшана съ нсколькими горькими каплями легкой ироніи.
Но это лишь очень непродолжительные "моменты", короткія вспышки, быстрыя, какъ морганіе глазъ, и не успли они миновать, какъ снова сгущается ночь всеобщаго страданія, ночь безъ луны и безъ зари. И вковая борьба возобновляется, распростираясь отъ одного полюса къ другому, какъ землетрясеніе. Борьба происходитъ на мор (Майской цвтокъ), на нив (Проклятый хуторъ, Винный складъ), подъ землей, въ темныхъ шахтахъ (Вторженіе). И точно гигантская борьба съ природой еще недостаточна, чтобы поглотить вс силы человческой активности, пюди борются еще между собою, ради любви (Въ апельсинныхъ садахъ), ради славы (Обнаженная). во имя прогресса (Толедскій соборъ), противъ властныхъ призраковъ прошлаго (Мертвые повелваютъ). И вс эти эпизоды жгучаго безпокойства, честолюбія и заботъ образуютъ гигантскіе крики, безпредльную жалобную псню, наполняющую пространство и оспаривающую у времени его вчность.
Этимъ объясняется пристрастіе Бласко Ибаньеса к трагическимъ развязкамъ. Только идиллическая любовь Маргалиды и Хаиме Фебрера кончае ся радостно и утшительно. Обыкновенно же романъ иметъ печальный исходъ и когда въ немъ не проливается кровь, какъ въ "Обнаженной" или "Въ апельсинныхъ садахъ", онъ проникнутъ невыразимой скорбью, печальнымъ диссонансомъ.
Почему? Разв Бласко Ибаньесъ не оптимистъ? Нтъ, романистъ исполненъ радостной вры въ побду, здоровой гордости своею мощью. Но какъ человкъ, много боровшійся, онъ знаетъ, какихъ неимоврныхъ силъ стоитъ побдить серьезность препятствій, пройти длинный и трудный путь, ведущій къ счастью, путь, на которомъ милліоны душъ падаютъ отъ отчаянія. Завоеватель великодушно забываетъ въ эту минуту о самомъ себ, чтобы пожалть легіоны слабыхъ, не сумвшихъ достигнуть своей цли. Да, жизнь, разъ она побждена, подобна преданной и покорной женщин. Безъ сомннія, счастье, справедливость находятся здсь подъ нашими руками, но нужно обладать чудодйственной волей, чтобы завоевать ихъ. Они такъ далеки и такъ высоки, а борьба за нихъ такъ жестока!
VI.
Я снова постилъ Бласко Ибаньеса въ его домик на улиц Саласъ. Мн хотлось проврить свои впечатлнія, собрать нсколько данныхъ о его жизни и произведеніяхъ.
Кабинетъ писателя просторенъ и неправиленъ, съ двумя окнами, выходящими въ садъ, на группу деревьевъ. Въ глубин нсколько полокъ съ книгами. Портреты Мопассана, Золя, Бальзака и Толстого, кажется, царятъ надъ комнатой. Они висятъ рядомъ и между ихъ задумчивыми лицами, хранящими мучительные слды умственнаго напряженія, существуетъ какая-то особая, скорбная гармонія. Стны украшены старинными предметами и превосходными эскизами Хоакинъ Coрольи. Все на мст. Картины, обои, мебель все безъ сомннія находится тамъ, гд должно находиться, и однако я чувствую вокругъ себя какое-то скрытое лихорадочное безпокойство, какъ будто коверъ, картины и кресла, въ силу какого-то необъяснимаго магнетическаго вліянія, живутъ той же сильной и вчно мятежной жизнью, какъ душа самого писателя.
Сидя противъ меня, положивъ ногу на ногу, откинувшись нв спинку кресла, Бласко Ибаньесъ куритъ и смотритъ на комнату. Время отъ времени онъ поднимаетъ вки и въ его поз, въ беззаботномъ, привтливомъ тон его бесды чувствуется пріятное утомленіе, скрытое свтлое самочувствіе человка, совершившаго большое напряженіе и довольнаго своимъ дломъ. Когда будущее намъ улыбается, мы предпочитаемъ смотрть на него такъ, съ закрытыми глазами.
Все молчитъ кругомъ. Втерокъ радостно шепчется въ свтлой, свжей зелени деревьевъ сада. Солнечный свтъ рисуетъ въ сумеркахъ кабинета прямую дрожащую линію, сверкающую, какъ золотая шпага.
Снова я испытываю то неопредленное чувство удовлетворенія, о которомъ говорилъ выше. Мы, которые много боролись съ жизнью, которые по опыту знаемъ гигіеническое значеніе борьбы и напряженія, мы любимъ общество тхъ людей, которыхъ Морисъ Барресъ назвалъ "профессорами энергіи". Они на самомъ дл и являются ими, и не потому, что они вкладываютъ въ свою дятельность удивительную силу, а потому что отъ нихъ какъ будто исходитъ какое то магнетическое, чисто физическое излученіе, подчиняющее себ слабыхъ, длающее ихъ боле радостными, сильными и мужественными.
Я думаю:
"Этотъ человкъ пробился"!
И онъ въ самомъ дл "пробился", достигъ славы художника и матеріальной обезпеченности, граничащей съ богатствомъ, какъ и должно быть въ разцвт силъ, когда грудь еще горитъ энтузіазмомъ, а міръ кажется волшебнымъ садомъ, когда на каждой дорог насъ еще поджидаетъ тайна, а на устахъ каждой женщины мы находимъ каплю сладкаго безумія.
Богатство, любовь, удовлетворенное честолюбіе должны быть украшеніями и подарками молодости, какъ ими въ дтств являются игры и театры маріонетокъ. Предложить старику славу – одно изъ лучшихъ, если не лучшее украшеніе жизни – это то же самое, что подарить тридцатилтнему мужчин куколку съ закрывающимися глазами. Оба одинаково поступятъ съ своимъ подаркомъ, съ грустью посмотрятъ на него и подумаютъ:
"Почему вы явились такъ поздно"?
Бласко Ибаньесъ добился славы еще задолго до старости, когда могъ ею еще вполн наслаждаться, милость, которую снискали лишь очень немногіе, ибо борьба за жизнь такъ ломаетъ и подрываетъ людей, что одни остаются разбитыми, а другіе, хотя и выходятъ изъ сраженія побдителями, но такими ослабвшими и изможденными, что у нихъ не остается силъ наслаждаться побдой.
Я говорю Бласко Ибаньесу о его произведеніяхъ и замчаю съ удивленіемъ, что онъ знаетъ ихъ хуже меня. Я цитирую имена, типы, возстанавливаю цлыя сцены, а онъ пожимаетъ плечами.
"He помню"! – говоритъ онъ.
Въ его памяти сохраняются лишь главныя линіи произведеній, детали онъ забываетъ.
"Я – прибавляетъ онъ – человкъ, котораго захватываетъ только настоящее и еще больше, чмъ настоящее, будущее. Прошлое для меня не существуетъ. Я презираю и забываю его. Это помогаетъ мн, очевидно, жить, сохранять хорошее расположеніе духа. Многіе говорятъ, что я добръ. He врьте. Я ни добръ, ни золъ, я страшно импульсивный человкъ, немедленно, подъ первымъ ударомъ впечатлнія, слпо иду я туда, куда влечетъ меня ураганъ моихъ нервовъ: а потомъ не остается ничего, ни ненависти, ни сожалнія, ничего. Достаточно, чтобы надъ моей душой пронеслась мечта и все, что было въ ней, стирается.
Онъ продолжаетъ говорить просто, съ добродушной и фамильярной небрежностью. По контрасту я вспоминаю многочисленныхъ французскихъ писателей, которыхъ зналъ; вс они обращаютъ такъ много вниманія на вншность, вс они рабы мелочей, вс они такъ театральны. Бласко Ибаньесъ приписываетъ свою способность забывать не благородству своего характера, а своей сил.
– Только слабые, – продолжаетъ онъ, – вспоминаютъ по прошествіи многихъ лтъ о тхъ непріятностяхъ, которыя они испытали, потому что въ ихъ воспоминаніяхъ о вынесенныхъ страданіяхъ всегда скрыто немного страха. Воцаряется молчаніе. Маэстро улыбается.
– Вы не поврите, – восклицаетъ онъ, – что самую тяжелую дуэль я принялъ по доброт!
– По доброт? – переспрашиваю я.
– Да, по доброт характера… Мн трудно это объяснить, но это такъ. По доброт, ибо если бы я отказался драться, мой противникъ очутился бы въ щекотливомъ положеніи.
Инцидентъ меня заинтересовываетъ, онъ чрезвычайно оригиналенъ. Бласко Ибаньесъ разсказываетъ.
Лтъ восемь или девять тому назадъ, выходя изъ палаты, онъ имлъ по поводу происшедшей республиканской демонстраціи серьезное столкновеніе съ однимъ полицейскимъ офицеромъ. Такъ какъ его противникъ былъ военный и считалъ въ своемъ лиц оскорбленнымъ все офицерское сословіе, то его секунданты обставили вызовъ неслыханно тяжелыми условіями, а именно: противники должны были стрлять на разстояніи двадцати шаговъ, имя въ своемъ распоряженіи полминуты для прицла и выстрла, При такихъ условіяхъ поединокъ былъ равносиленъ убійству. Президентъ палаты рзко возсталъ противъ того, чтобы депутатъ дрался за слова, произнесенныя съ высоты трибуны, и даже угрожалъ ему лишеніемъ депутатскихъ полномочій. Ссылаясь на необычныя и ужасныя условія, его секунданты отказались явиться на мсто поединка. "Это глупость, – говорили они, – вы не должны драться".
И они были, конечно, правы.
– Но, – такъ объясняетъ Бласко Ибаньесъ свое поведеніе въ этой романической исторіи, – если бы я отказался отъ дуэли, мой соперникъ очутился бы въ неловкомъ положеніи передъ своими товарищами и могъ бы повредить своей карьер. А я не хотлъ ему нанести ущерба, я не чувствовалъ къ нему никакой непріязни.
Подумавъ, романистъ пришелъ къ заключенію, что самое лучшее – оставить все, какъ оно есть, и безъ колебанія явился на мсто поединка, приведя за неимніемъ секундантовъ двухъ свидтелей. Онъ ждалъ, пока выстрлитъ офицеръ, и пуля ударила ему прямо въ печень. Выстрлъ былъ бы смертеленъ, если бы чудеснымъ образомъ пуля не сплюснулась о пряжку кушака. Ударъ былъ такъ силенъ, что отнялъ у нero дыханіе и заставилъ его пошатнуться. Къ счастью, пуля отскочила и онъ былъ только контуженъ. Дуэль была объявлена законченной и между тмъ, какъ знаменитый врачъ Санъ Мартинъ лчилъ романиста, увряя его, что онъ въ этотъ моментъ вновь родился, одинъ изъ секундантовъ офицеръ, именно тотъ, который придумалъ варварскія условія дуэли и который годъ спустя умеръ въ дом умалишенныхъ, поспшилъ къ нему съ поздравленіемъ.
– Хорошо, очень хорошо! – воскликнулъ онъ, пожимая ему руку. Я радъ, что все такъ кончилось, потому что, доложу вамъ, я одинъ изъ вашихъ поклонниковъ и читалъ вс ваши романы. Они мн очень и очень нравятся.
Бласко Ибаньесъ просто отвтилъ:
– И захотли, чтобъ я больше не писалъ! Въ этомъ отвт сквозитъ истинный юморъ.
Маэстро закончилъ свой анекдотъ слдующимъ парадоксомъ:
– Вы видите, что можно идти стрляться съ человкомъ изъ желанія не повредить ему.
Мы перемнили тему. Я спрашиваю его:
– Мн говорили, что вы адвокатъ?
– Да, это правда!
– И вы никогда не выступали?
– Нтъ, выступалъ немного… какъ только кончилъ университетъ. Но я не люблю этой профессіи: она сухая, мелочная. Мн хочется написать романъ съ типами и сценами изъ жизни суда, которую я, къ счастью или несчастью, знаю очень хорошо.
– Когда?
– О! He знаю. Времени нтъ.
Я догадываюсь, что мысль его далека отъ темы нашего разговора и не ошибаюсь. Другіе планы занимаютъ въ настоящее время честолюбиваго романиста.
Бласко Ибаньесъ посвящаетъ меня въ послднія страницы своей книги "Величіе Аргентины", которая скоро выйдетъ въ свтъ. Это вещь монументальная, интереснйшая какъ въ историческомъ, такъ и въ художественномъ отношеніи. Это будетъ великолпный томъ, по истин достойный славной Республики, которой будетъ посвященъ, въ боле чмъ 1000 страницъ, съ боле чмъ 3000 гравюръ, картинъ, плановъ и т. д. Изданіе книги будетъ стоить не мене 30000 дуро.