Страница:
Он не спал.
Его вздох был таким неожиданно близким, что она ощутила, как теплый ветерок дыхания коснулся лица. В тот же миг на ее запястье сомкнулись сильные пальцы и одним рывком втащили в комнату. Движение было не таким уж резким, но его было достаточно, чтобы Камми закружилась по всей спальне. Ухватившись за столбик кровати, она со всего размаха упала на матрас.
Рид со стуком захлопнул дверь и круто повернулся к ней.
— Ты что, решила проверить мои рефлексы? — в раздавшемся из темноты голосе слышалась ярость.
Окно в комнате Рида тоже было открыто навстречу грозе. Ветер надувал шторы, словно паруса, и позволял видеть черное ночное небо, временами озарявшееся вспышками молний. Их мерцающий голубой свет выхватил из темноты комнаты великолепно сложенное тело обнаженного мужчины и… мучительное страдание на его лице. Он стоял в самом дальнем углу спальни, прислонившись спиной к стене.
— Пришла пожалеть бедного зверя?
— Я бы сказала, что пришла, чтобы дать тебе утешение и получить его от тебя, — произнесла Камми, убедившись, что он не собирается уходить из комнаты.
— И к чертовой матери все правила!
Она тряхнула головой, и волосы упали ей на лицо.
— Зачем ты так говоришь? Если хочешь, считай, что я пришла просто поговорить с тобой по-человечески.
— Для того, чтобы просто поговорить, ты явилась сюда среди ночи? — скептически бросил он.
— Но ты же не спал, иначе ты бы не услышал, как я вошла. Я старалась подходить к тебе спереди и честно предупредила о том, что я здесь, когда окликнула тебя. Двигалась я очень медленно, и назвать мое появление прямой угрозой, по-моему, никак нельзя.
— Смотря как на это взглянуть, — отрывисто отозвался он.
— Может быть, я что-то неправильно поняла, — сказала Камми, встав на ноги и подходя к нему бесшумными кошачьими шагами. — Ответь мне, если я приближаюсь к тебе вот так, как сейчас, если я протягиваю руку, чтобы коснуться тебя, считается ли это нарушением правил?
Рид молчал. Камми остановилась и дотронулась кончиками пальцев до его груди. Очень медленно и осторожно ее пальчики стали один за другим пробираться сквозь путаницу жестких волос.
— Прекрати! — хрипло выдохнул Рид. Это был приказ.
Камми замерла. До этого момента ее энтузиазм поддерживался страстным желанием, напускной храбростью и каким-то странным ощущением своей правоты. Теперь же все эти стимулы стали блекнуть, съеживаться и исчезать.
Камми отдернула руку и крепко обхватила себя за плечи. Срывающимся голосом, в котором звучали мольба и отчаяние, она проговорила:
— Я вовсе не жалею тебя, с этим ты сам справляешься успешно. Но прежде, чем принести в жертву нас обоих, ты должен понять, что другим людям, окружающим тебя, совершенно необходимо человеческое общение, то самое общение, которого ты избегаешь и в котором отказываешь себе. И эти люди тоже чувствительны к боли.
Рид внимательно слушал ее похожие на правду слова, а потом тихо сказал:
— Единственное, что может пострадать от нашего общения, это твоя гордость, на которую затем придется ставить заплатки.
Она прекрасно сознавала это, но сейчас это не имело значения. Ее голос был напряжен, но в нем не было и намека на поражение:
— Скажи мне, что не хочешь меня, и я уйду.
— Но это будет явной ложью.
Конечно, такое утверждение не соответствовало бы истине, свидетельницей тому была молния, в мерцающем свете которой нельзя было не заметить, как взволновалась его плоть.
— Неужели это так сложно? Но почему? — спросила Камми.
— Совсем не сложно, — ответил Рид, принимая ее вызов, — если все, чего ты хочешь, только физическая близость. Но мне почему-то кажется, что ты не мыслишь секса без цветов, лунного света и обещаний на завтрашний день.
— У меня все это уже было, — сказала Камми, — но, как ни печально, обещаний хватило ненадолго.
— Так будет и на этот раз. Пойми, я же обижу тебя, — с усилием произнес он и добавил: — Если не сейчас, то в один из тех моментов, когда тебе как воздух будет нужна доброта, когда ты меньше всего будешь ждать такого удара.
Ее горло судорожно сжалось, и Камми едва слышно прошептала:
— Мне нужна только сегодняшняя ночь…
Слова, которые Рид произнес в ответ, были пронизаны невольным признанием ее победы.
— Мне тоже, — сказал он.
Рид обнял Камми с такой силой, будто собирался сломать все кости или заставить пожалеть о своей смелости. Она не шелохнулась, но дрожи, промчавшейся по телу, сдержать не смогла. Обвивая ее руками, словно могучими ветвями деревьев, он поднял Камми и шагнул к кровати.
Она думала, что он бросит ее на матрас, но вместо этого он осторожно опустился на податливое ложе, крепко сжимая ее в объятиях. Его пальцы были трогательно нежны в боязни оставить следы на ее теле. Его губы, отыскавшие ее рот для поцелуя, были удивительно ласковы в своей требовательной жажде.
Рид ослабил руки, и в то же мгновение боль и радость хлынули в ее грудь. Бесконечно уступчивая, невероятно гибкая, Камми прильнула к нему податливым телом, готовая подчиниться каждому его движению.
Это было ее последним сознательным решением. Рот Рида приник к ее губам; его чуткие руки, снимавшие с нее шелковый покров, сломали все барьеры социальных условностей, разделявшие их. С этого момента они уже не были чужими.
Ее соски туго сжались и стали выпуклыми от прикосновения его теплого дыхания. В томительном наслаждении его язык заскользил по сладким бутонам, потом по окружавшим их темно-коралловым ореолам. Рид прижался губами к бледным, нежным бугоркам ее груди, вздрагивавшим при каждом ударе сердца, и, снова вернувшись к их острым вершинам, принялся легонько посасывать их, слегка потирая языком.
Руки Камми легли ему на плечи, чувствительные ладони прижались к упругому телу, а внутри ее росло ликующее удовольствие. Ей хотелось, чтобы эта грозовая ночь никогда не кончалась. Она чувствовала себя так, будто оживает, просыпается после долгого сна, упиваясь тем, с какой радостью отвечает ее тело на его прикосновения. Каждой клеточкой своего существа Камми ощущала мужчину, который держал ее в объятиях, — его сильное тело, свежий горячий мужской запах, эластичность гладкой кожи.
Влажные теплые губы Рида, поцелуй за поцелуем, проделали медленный путь по ложбинке между холмиками грудей, спустились к пупку и двинулись ниже. Нежно касаясь кожи, он покрыл поцелуями весь живот, выводя замысловатые зигзаги кончиком языка, затем его дыхание тронуло бедра. По всему ее телу пронесся вихрь страстного желания, а где-то глубоко, в самом низу живота, пробежала дрожь экстаза.
Его ласки были до такой степени изощренными и продолжительными, что граничили с утонченной пыткой. Вдыхая ее запах, словно аромат экзотического цветка, он добирался до самого сердца этого цветка, пробуя его на вкус, притрагиваясь языком к самым нежным и чувствительным местам, упиваясь нектаром, сочившимся по его лепесткам.
Мышцы ее живота стали непроизвольно сокращаться, а из груди вырвался тихий стон. Он не обратил внимания на призыв ее тела.
Шел дождь. Они этого не замечали. Их жаждущие рты и ищущие руки, которыми повелевали исступленное желание и иссушающая сдержанность, познавали друг друга на ласковой прохладе простыней.
Они говорили только шепотом, прислушиваясь к неповторимым мелодиям, звучавшим в их душах. С осмотрительной деликатностью, с величайшей осторожностью, боясь взять неверную ноту, они раскрывались навстречу друг другу. Медленно, нить за нитью, они сплетали ткань обоюдного трепетно-пылкого желания, одаривая друг друга упоительными всплесками наслаждения.
Она провела ладонью по его боку и, остановившись на одном из его старых шрамов, стала нежно ласкать его пальцами. Потом рука двинулась вниз, осторожно пощипывая кожу, заставляя почувствовать цепкую остроту коготков. По его телу пробежала дрожь, легкие захлебнулись воздухом. Она поцеловала его в плечо и слегка прикусила кожу зубами, а потом провела языком по ямочке между ключицами, ощущая ее солоноватый вкус. Он сжал ее в сильных руках, сдавил как раз так, как она мечтала, как хотело ее тело. Мурлыкая что-то бессвязное, она крепко прижалась к нему, обвилась вокруг, слилась с ним.
Другого призыва не требовалось. Его колено вклинилось между ее ног, раздвинуло их, и его твердая плоть вошла в ее влажную зовущую глубину.
Камми вздрогнула от бросившего в жар наслаждения. Они соединились, они стали единым существом. Ей хотелось, чтобы он проник в нее как можно глубже, и она полностью раскрылась перед ним, дрожа от нетерпения. Он почувствовал ее требовательное желание и стал удовлетворять его, входя и выходя из нее так медленно, как только мог, заставляя все выше подниматься к пику наслаждения.
Трепетная волна вздымала и опускала ее тело, покачивающееся в такт каждому его движению. Его удары становились все глубже и глубже, быстрее и быстрее. Камми принимала эти толчки, чувствуя, как они размягчают ее, словно податливую глину, и она стремилась вылепить из этой глины ту самую форму, которая требовалась для насыщения его острого лихорадочного желания. Их кожа раскалилась, стала скользкой от влаги, наполненные неистовой страстью глаза неотрывно смотрели друг в друга, а вокруг сверкал серебром молний черный мир грозовой ночи.
И вдруг все замерло. И эта остановка, заставшая их врасплох, была тем самым ослепляющим воздаянием вершинам счастья… Но вслед за неожиданно раздавшимся стуком бешено колотившихся сердец им вновь пришлось вернуться под полог старинной кровати.
Несколько долгих секунд они лежали не шевелясь, оглушенные, ошеломленные, тяжело дыша и ничего не видя перед собой. Их дрожавшие тела были слиты воедино. Наконец Рид сдвинулся в сторону, освободив Камми от веса своего тела. Он осторожно отвел волосы с ее лица и вынул их длинную прядь из-под своего плеча. Его ладонь не спеша заскользила по ее шелковистым волосам, словно проверяя их длину, и остановилась там, где они заканчивались.
Неутомимый дождь звонко выбивал свою мелодию по крыше дома, и удары его барабанных палочек эхом отдавались в их сердцах. Молнии отдалились, и их вспышки превратились в тусклое, неясное мерцание.
Рука Рида принялась бережно поглаживать Камми по спине.
— Прости, — сказал он. — Я не хотел, чтобы все так быстро кончилось.
— Правда? — с сомнением спросила она хрипловатым голосом.
Его тихий смех обдал теплым воздухом ее грудь, заставив соски съежиться.
— Знаешь, — признался он, — я очень давно этим не занимался.
— Я тоже, — сказала Камми.
Приподнявшись на локте, она стала водить указательным пальцем по его плоскому соску, наблюдая за тем, как в его глазах замелькали тени воспоминаний о только что испытанном оргазме. Ее палец остановился.
— Я не была с мужчиной по меньшей мере уже год, но… но такого наслаждения мне не приходилось испытывать ни разу в жизни.
Рид поднял голову.
— Ни разу в жизни? — переспросил он недоверчиво.
Камми едва заметно покачала головой.
— Кит…
— …был самовлюбленным животным, — закончил он за нее. — И дураком.
— Он считал, что знает, как надо вести себя со мной в постели. Но он не знал. А ты знаешь.
Камми повернула вспыхнувшее лицо и уткнулась носом в его шею, спрятавшись от удивленного взгляда. Это был еще один секрет, который никому другому она никогда бы не открыла.
— В следующий раз будет еще лучше, — спокойно пообещал Рид.
— Правда? — изумленно спросила она приглушенным голосом.
— Я думаю, это возможно, — ответил Рид немного насмешливо. Он прижался губами к ее полуоткрытому рту. — Посмотрим?
Глава 4
Его вздох был таким неожиданно близким, что она ощутила, как теплый ветерок дыхания коснулся лица. В тот же миг на ее запястье сомкнулись сильные пальцы и одним рывком втащили в комнату. Движение было не таким уж резким, но его было достаточно, чтобы Камми закружилась по всей спальне. Ухватившись за столбик кровати, она со всего размаха упала на матрас.
Рид со стуком захлопнул дверь и круто повернулся к ней.
— Ты что, решила проверить мои рефлексы? — в раздавшемся из темноты голосе слышалась ярость.
Окно в комнате Рида тоже было открыто навстречу грозе. Ветер надувал шторы, словно паруса, и позволял видеть черное ночное небо, временами озарявшееся вспышками молний. Их мерцающий голубой свет выхватил из темноты комнаты великолепно сложенное тело обнаженного мужчины и… мучительное страдание на его лице. Он стоял в самом дальнем углу спальни, прислонившись спиной к стене.
— Пришла пожалеть бедного зверя?
— Я бы сказала, что пришла, чтобы дать тебе утешение и получить его от тебя, — произнесла Камми, убедившись, что он не собирается уходить из комнаты.
— И к чертовой матери все правила!
Она тряхнула головой, и волосы упали ей на лицо.
— Зачем ты так говоришь? Если хочешь, считай, что я пришла просто поговорить с тобой по-человечески.
— Для того, чтобы просто поговорить, ты явилась сюда среди ночи? — скептически бросил он.
— Но ты же не спал, иначе ты бы не услышал, как я вошла. Я старалась подходить к тебе спереди и честно предупредила о том, что я здесь, когда окликнула тебя. Двигалась я очень медленно, и назвать мое появление прямой угрозой, по-моему, никак нельзя.
— Смотря как на это взглянуть, — отрывисто отозвался он.
— Может быть, я что-то неправильно поняла, — сказала Камми, встав на ноги и подходя к нему бесшумными кошачьими шагами. — Ответь мне, если я приближаюсь к тебе вот так, как сейчас, если я протягиваю руку, чтобы коснуться тебя, считается ли это нарушением правил?
Рид молчал. Камми остановилась и дотронулась кончиками пальцев до его груди. Очень медленно и осторожно ее пальчики стали один за другим пробираться сквозь путаницу жестких волос.
— Прекрати! — хрипло выдохнул Рид. Это был приказ.
Камми замерла. До этого момента ее энтузиазм поддерживался страстным желанием, напускной храбростью и каким-то странным ощущением своей правоты. Теперь же все эти стимулы стали блекнуть, съеживаться и исчезать.
Камми отдернула руку и крепко обхватила себя за плечи. Срывающимся голосом, в котором звучали мольба и отчаяние, она проговорила:
— Я вовсе не жалею тебя, с этим ты сам справляешься успешно. Но прежде, чем принести в жертву нас обоих, ты должен понять, что другим людям, окружающим тебя, совершенно необходимо человеческое общение, то самое общение, которого ты избегаешь и в котором отказываешь себе. И эти люди тоже чувствительны к боли.
Рид внимательно слушал ее похожие на правду слова, а потом тихо сказал:
— Единственное, что может пострадать от нашего общения, это твоя гордость, на которую затем придется ставить заплатки.
Она прекрасно сознавала это, но сейчас это не имело значения. Ее голос был напряжен, но в нем не было и намека на поражение:
— Скажи мне, что не хочешь меня, и я уйду.
— Но это будет явной ложью.
Конечно, такое утверждение не соответствовало бы истине, свидетельницей тому была молния, в мерцающем свете которой нельзя было не заметить, как взволновалась его плоть.
— Неужели это так сложно? Но почему? — спросила Камми.
— Совсем не сложно, — ответил Рид, принимая ее вызов, — если все, чего ты хочешь, только физическая близость. Но мне почему-то кажется, что ты не мыслишь секса без цветов, лунного света и обещаний на завтрашний день.
— У меня все это уже было, — сказала Камми, — но, как ни печально, обещаний хватило ненадолго.
— Так будет и на этот раз. Пойми, я же обижу тебя, — с усилием произнес он и добавил: — Если не сейчас, то в один из тех моментов, когда тебе как воздух будет нужна доброта, когда ты меньше всего будешь ждать такого удара.
Ее горло судорожно сжалось, и Камми едва слышно прошептала:
— Мне нужна только сегодняшняя ночь…
Слова, которые Рид произнес в ответ, были пронизаны невольным признанием ее победы.
— Мне тоже, — сказал он.
Рид обнял Камми с такой силой, будто собирался сломать все кости или заставить пожалеть о своей смелости. Она не шелохнулась, но дрожи, промчавшейся по телу, сдержать не смогла. Обвивая ее руками, словно могучими ветвями деревьев, он поднял Камми и шагнул к кровати.
Она думала, что он бросит ее на матрас, но вместо этого он осторожно опустился на податливое ложе, крепко сжимая ее в объятиях. Его пальцы были трогательно нежны в боязни оставить следы на ее теле. Его губы, отыскавшие ее рот для поцелуя, были удивительно ласковы в своей требовательной жажде.
Рид ослабил руки, и в то же мгновение боль и радость хлынули в ее грудь. Бесконечно уступчивая, невероятно гибкая, Камми прильнула к нему податливым телом, готовая подчиниться каждому его движению.
Это было ее последним сознательным решением. Рот Рида приник к ее губам; его чуткие руки, снимавшие с нее шелковый покров, сломали все барьеры социальных условностей, разделявшие их. С этого момента они уже не были чужими.
Ее соски туго сжались и стали выпуклыми от прикосновения его теплого дыхания. В томительном наслаждении его язык заскользил по сладким бутонам, потом по окружавшим их темно-коралловым ореолам. Рид прижался губами к бледным, нежным бугоркам ее груди, вздрагивавшим при каждом ударе сердца, и, снова вернувшись к их острым вершинам, принялся легонько посасывать их, слегка потирая языком.
Руки Камми легли ему на плечи, чувствительные ладони прижались к упругому телу, а внутри ее росло ликующее удовольствие. Ей хотелось, чтобы эта грозовая ночь никогда не кончалась. Она чувствовала себя так, будто оживает, просыпается после долгого сна, упиваясь тем, с какой радостью отвечает ее тело на его прикосновения. Каждой клеточкой своего существа Камми ощущала мужчину, который держал ее в объятиях, — его сильное тело, свежий горячий мужской запах, эластичность гладкой кожи.
Влажные теплые губы Рида, поцелуй за поцелуем, проделали медленный путь по ложбинке между холмиками грудей, спустились к пупку и двинулись ниже. Нежно касаясь кожи, он покрыл поцелуями весь живот, выводя замысловатые зигзаги кончиком языка, затем его дыхание тронуло бедра. По всему ее телу пронесся вихрь страстного желания, а где-то глубоко, в самом низу живота, пробежала дрожь экстаза.
Его ласки были до такой степени изощренными и продолжительными, что граничили с утонченной пыткой. Вдыхая ее запах, словно аромат экзотического цветка, он добирался до самого сердца этого цветка, пробуя его на вкус, притрагиваясь языком к самым нежным и чувствительным местам, упиваясь нектаром, сочившимся по его лепесткам.
Мышцы ее живота стали непроизвольно сокращаться, а из груди вырвался тихий стон. Он не обратил внимания на призыв ее тела.
Шел дождь. Они этого не замечали. Их жаждущие рты и ищущие руки, которыми повелевали исступленное желание и иссушающая сдержанность, познавали друг друга на ласковой прохладе простыней.
Они говорили только шепотом, прислушиваясь к неповторимым мелодиям, звучавшим в их душах. С осмотрительной деликатностью, с величайшей осторожностью, боясь взять неверную ноту, они раскрывались навстречу друг другу. Медленно, нить за нитью, они сплетали ткань обоюдного трепетно-пылкого желания, одаривая друг друга упоительными всплесками наслаждения.
Она провела ладонью по его боку и, остановившись на одном из его старых шрамов, стала нежно ласкать его пальцами. Потом рука двинулась вниз, осторожно пощипывая кожу, заставляя почувствовать цепкую остроту коготков. По его телу пробежала дрожь, легкие захлебнулись воздухом. Она поцеловала его в плечо и слегка прикусила кожу зубами, а потом провела языком по ямочке между ключицами, ощущая ее солоноватый вкус. Он сжал ее в сильных руках, сдавил как раз так, как она мечтала, как хотело ее тело. Мурлыкая что-то бессвязное, она крепко прижалась к нему, обвилась вокруг, слилась с ним.
Другого призыва не требовалось. Его колено вклинилось между ее ног, раздвинуло их, и его твердая плоть вошла в ее влажную зовущую глубину.
Камми вздрогнула от бросившего в жар наслаждения. Они соединились, они стали единым существом. Ей хотелось, чтобы он проник в нее как можно глубже, и она полностью раскрылась перед ним, дрожа от нетерпения. Он почувствовал ее требовательное желание и стал удовлетворять его, входя и выходя из нее так медленно, как только мог, заставляя все выше подниматься к пику наслаждения.
Трепетная волна вздымала и опускала ее тело, покачивающееся в такт каждому его движению. Его удары становились все глубже и глубже, быстрее и быстрее. Камми принимала эти толчки, чувствуя, как они размягчают ее, словно податливую глину, и она стремилась вылепить из этой глины ту самую форму, которая требовалась для насыщения его острого лихорадочного желания. Их кожа раскалилась, стала скользкой от влаги, наполненные неистовой страстью глаза неотрывно смотрели друг в друга, а вокруг сверкал серебром молний черный мир грозовой ночи.
И вдруг все замерло. И эта остановка, заставшая их врасплох, была тем самым ослепляющим воздаянием вершинам счастья… Но вслед за неожиданно раздавшимся стуком бешено колотившихся сердец им вновь пришлось вернуться под полог старинной кровати.
Несколько долгих секунд они лежали не шевелясь, оглушенные, ошеломленные, тяжело дыша и ничего не видя перед собой. Их дрожавшие тела были слиты воедино. Наконец Рид сдвинулся в сторону, освободив Камми от веса своего тела. Он осторожно отвел волосы с ее лица и вынул их длинную прядь из-под своего плеча. Его ладонь не спеша заскользила по ее шелковистым волосам, словно проверяя их длину, и остановилась там, где они заканчивались.
Неутомимый дождь звонко выбивал свою мелодию по крыше дома, и удары его барабанных палочек эхом отдавались в их сердцах. Молнии отдалились, и их вспышки превратились в тусклое, неясное мерцание.
Рука Рида принялась бережно поглаживать Камми по спине.
— Прости, — сказал он. — Я не хотел, чтобы все так быстро кончилось.
— Правда? — с сомнением спросила она хрипловатым голосом.
Его тихий смех обдал теплым воздухом ее грудь, заставив соски съежиться.
— Знаешь, — признался он, — я очень давно этим не занимался.
— Я тоже, — сказала Камми.
Приподнявшись на локте, она стала водить указательным пальцем по его плоскому соску, наблюдая за тем, как в его глазах замелькали тени воспоминаний о только что испытанном оргазме. Ее палец остановился.
— Я не была с мужчиной по меньшей мере уже год, но… но такого наслаждения мне не приходилось испытывать ни разу в жизни.
Рид поднял голову.
— Ни разу в жизни? — переспросил он недоверчиво.
Камми едва заметно покачала головой.
— Кит…
— …был самовлюбленным животным, — закончил он за нее. — И дураком.
— Он считал, что знает, как надо вести себя со мной в постели. Но он не знал. А ты знаешь.
Камми повернула вспыхнувшее лицо и уткнулась носом в его шею, спрятавшись от удивленного взгляда. Это был еще один секрет, который никому другому она никогда бы не открыла.
— В следующий раз будет еще лучше, — спокойно пообещал Рид.
— Правда? — изумленно спросила она приглушенным голосом.
— Я думаю, это возможно, — ответил Рид немного насмешливо. Он прижался губами к ее полуоткрытому рту. — Посмотрим?
Глава 4
Рид проснулся именно в ту минуту, на которую настроил внутренний будильник своего организма, ровно через два часа после того, как закрыл глаза. Дождь прекратился. Единственным напоминанием об ушедшей грозе был хлюпающий звук то и дело срывающихся с деревьев капель.
Он лежал не шевелясь, вдыхая прохладу влажного послегрозового воздуха, ощущая всем телом мягкость матраса под гладкими перкалевыми простынями, чувствуя, как щекочет руку прядка волос Камми. Она безмятежно спала рядом с ним. Господи, это выглядело настоящей идиллией!
Рид смотрел в темноту неподвижными глазами, уносясь мыслями в прошедшую ночь, вспоминая, как держал в руках эту женщину, как чутко реагировала она на каждое его дыхание, прикосновение; стоны наслаждения и требовательные призывы — все это оставило неизгладимый след в его памяти. В этой женщине не было ничего застенчиво-робкого и ничего вульгарного; она была самим воплощением утонченной и в то же время откровенной чувственности. То, что она пришла к нему сегодня ночью, было бесценным подарком, и он ясно сознавал это. И разве можно было устоять и не использовать такую возможность настолько, насколько позволяли отмеренные ему пространство и время?
Рид был уверен, что никогда, даже когда станет сморщенным дряхлым стариком, никогда не сможет забыть того, что почувствовал в тот момент, когда понял, что он первый мужчина в ее жизни, который помог ей достигнуть оргазма. Это так глубоко взволновало его, что за каждый миг наслаждения, за каждую ласку он был благодарен ей вдвойне. И эта благодарность во много раз усиливала его собственное удовольствие.
Эти воспоминания будут согревать его в те долгие холодные ночи, которые ждут впереди. И согревают сейчас. Невероятно.
Стоп. Ни в коем случае нельзя терять самоконтроль, даже если вспомнил об этом с небольшим опозданием. Закрыв глаза, Рид постарался подавить нараставшее возбуждение, но чтобы справиться с ним, потребовалось несколько больше времени, чем он предполагал.
Осторожно отодвинувшись от Камми, Рид поплотнее укутал ее простыней и одеялом, а сам бесшумно встал с постели. Его одежда лежала на кресле возле двери. Выходя из комнаты, Рид захватил ее с собой.
Через несколько минут он, уже одетый, держа в руке ботинки, спускался на цыпочках по темной лестнице в длинный коридор, который проходил по всему дому. Проходя мимо «солнечной» комнаты, он замедлил шаги, круто повернулся и распахнул дверь.
Свет фонарей, стоявших вдоль дороги, выхватывал из темноты отдельные предметы обстановки. В одно из таких светлых пятен попал портрет, висевший над мраморным камином. Рид подошел ближе и, откинув голову, стал внимательно рассматривать рисунок.
На портрете Камми была изображена сидящей в кресле, обитом темно-зеленой парчой. На ней было серое бархатное платье с широким кружевным воротником, замысловатый узор которого художнику великолепно удалось воспроизвести тонкими, как паутинка, серебряными штрихами. Густые волосы Камми мягко блестели; они были окружены более светлым тоном, что создавало эффект светящегося ореола. Черты ее лица были схвачены довольно точно — овальная форма, волевой подбородок, прямой аристократический нос, четко очерченные выразительные губы с тенью уверенной улыбки. Но больше всего внимание Рида привлекли глаза. Большие, туманные, светло-карие с голубыми и зелеными вкраплениями и тонкой серой каемкой — эти необыкновенные глаза хранили в себе какую-то тайну. И Рид вдруг подумал, что в них жила грусть мечтательницы и фантазерки. Это были глаза человека, который жесткой реальности предпочитал воображаемый мир волшебных грез, прекрасно понимая, насколько он иллюзорен и фальшив.
Эту часть своего «я» Камми отлично умела скрывать. Если бы Рид не вгляделся в эти глаза, ему, вероятно, и в голову бы не пришло, насколько ранима ее душа. Он припомнил, с каким упорством она отказывалась принять его помощь, как рассказывала о своей семейной жизни. Она говорила язвительно, с иронией, для того чтобы защитить свой внутренний мир, и нарушать его владения не имел права никто.
Больше жизни Риду хотелось войти в этот мир. Но точно так же, как он был уверен в своей смерти, которая заберет его когда-нибудь в свою мрачную бездну, у него не было ни малейшего сомнения в том, что проникнуть в духовный мир Камми ему никогда не удастся.
Интересно, пробирался ли Кит Хаттон за оборонительную линию души своей жены? Или она воздвигла эту стену, чтобы в первую очередь спрятаться от него?
Однако, если оглянуться назад, в прошлое, становилось ясно, что стена эта всегда окружала Камми. Девочки-подростки обычно отличаются нежными сердцами, но Камми была чрезмерно чувствительна. Она могла заплакать ни с того ни с сего, без какой-либо видимой причины, и это был не просто каприз, а проявление душевной боли оттого, что она жила в безжалостном мире среди людей, которые мало ее понимали. Эта девочка легко поддавалась влиянию поэтических образов, она всегда обходила дикие цветы, вместо того чтобы наступать на них, она всегда выхаживала хромых уток и спасала искалеченных собак.
Камми очень мало изменилась с тех пор.
А вот он изменился.
И мысль о том, что она, вероятно, смотрит на него как на одну из своих хромых уток или покалеченного пса, очень не понравилась ему. Если это действительно так, он станет еще опаснее для нее. Он никогда не превратится в частичку ее внутреннего мира, даже если очень захочет. Он несет разрушение — этому его учили.
Вполне возможно, он уже нанес ей самую страшную и глубокую рану. С его помощью — пусть это произошло не намеренно — Камми увидела, что стены ее крепости не так неприступны; что, как бы она ни старалась удержать свои рубежи, их можно перейти. Конечно, нельзя отрицать того, что она сама пригласила его войти в свою дверь, но он мог, должен был отказаться. По крайней мере, у него хватило честности и силы воли, чтобы тихо выйти из этой двери и закрыть ее за собой.
А может, просто сработал инстинкт самосохранения? Сама мысль о том, что он мог бы причинить Камми боль, была ему невыносима. Ни за что на свете он не хотел бы обидеть ее, но жизнь распоряжается по-своему, и порой ее решения бывают жестоки. Ему довелось испытать это на собственной шкуре.
Его жена была очень похожа на Камми, или ему так казалось: те же самые густые темные волосы, те же глаза, хотя у Джоанны они были скорее зелеными, чем карими. Однако то, что он принял за чувственность в той женщине, на которой женился, оказалось застенчивостью. Заботу и нежность она проявляла лишь в качестве упрека, только чтобы заставить его испытать чувство вины за то, что он не уделял ей достаточно внимания. Страсть же ее была всего-навсего подделкой, которая выручала в случае самой крайней необходимости.
Джоанна, сосредоточившись на собственных чувствах и весьма ограниченном представлении о браке, даже не пыталась понять его, Рида. Она была не в состоянии разобраться в том, что же на самом деле произошло тем утром, когда он брился в ванной. Она не захотела поверить, что это было результатом сработавшего животного рефлекса, упрямо настаивая на том, что он совершил умышленный акт насилия. Он не мог любить ее — заявила она, — не мог действительно хотеть жениться, если ему ничего не стоило причинить ей такую боль.
Может быть, она была права, он не знал. Если бы она была способна простить его, они бы до сих пор жили вместе, и Рид попробовал бы сделать все возможное, чтобы их супружество было сносным. Но все вышло по-другому. И когда она ушла, когда развод был оформлен, когда ее вещи перестали загромождать его жизнь, нахлынувшее чувство облегчения привело его в крайнее замешательство. Выходило, не одну Джоанну устраивал суррогат любви и нормальной жизни.
Рид вдруг подумал о том, как бы на месте Джоанны поступила Камми. Ему было любопытно представить ее в этой ситуации, но меньше всего хотелось проверить это на практике. Ответ на такой вопрос мог быть слишком опасным для них обоих.
Невыносимой для него была и мысль о том, что кто-то другой мог представлять для Камми угрозу. Даже если этим другим был ее муж; особенно ее муж.
Ну конечно, ей требуется охранник. Тот, кто с расстояния, с большого расстояния наблюдал бы за всем происходящим вокруг этого дома. Тот, кто не дал бы ее в обиду.
В данный момент лучшего занятия для себя он и придумать не мог.
Рид огляделся: Кита Хаттона нигде не было видно, что нисколько не удивило его. Еще раньше, когда он выходил под дождем за сумочкой и пистолетом Камми, ни ее мужа, ни его «Лендровера» поблизости не было.
Разумеется, Рид не сказал ей об этом. Он сказал бы ей, обязательно сказал, если бы был уверен, что для Камми это имеет какое-то значение. К тому же Рид был убежден, что ничто не заставит его действовать вопреки собственным правилам, однако к фронтальной атаке был не готов.
Сегодняшняя капитуляция не вызвала в нем чувства гордости, но в то же время он совершенно не жалел, что сдался.
Не прошло и получаса после возвращения Рида в «Форт», как он уже бродил по мокрому лесу, словно привидение, вдоль и поперек прочесывая те несколько миль, которые отделяли старый бревенчатый дом от дома Гринли. С деревьев стекали дождевые капли, а ручьи и речушки, которые он обычно переходил вброд, стали необыкновенно полноводными. Это блуждание по ночному лесу доставляло ему удовольствие — Рид знал здесь каждый холм и овраг, каждый поваленный дуб и высокую сосну с десяти лет, с того самого времени, когда начал замечать Камиллу Гринли.
Ну разве не глупо было украдкой подбираться к ее дому, чтобы, спрятавшись за деревом, напряженно следить за окнами и дверью в надежде увидеть хотя бы ее промелькнувшую тень? Девять долгих лет он провел тут в дозоре, девять лет — и за все это время она ни разу не удостоила его даже взглядом, будто бы его и не существовало вовсе.
А однажды он заметил ее в окне спальни, одетую в пижаму с оборочками, и потом несколько недель жил этим воспоминанием. Сейчас, когда память воскресила этот образ, он не мог сдержать улыбку.
Многое может проститься мальчишке, по уши влюбленному в самую хорошенькую девочку в школе. Взрослому же мужчине снисхождения ждать не приходится. Ему следует быть исключительно осторожным.
Занятый своими мыслями, Рид не заметил, как подошел в «Вечнозеленому». Дом был безжизненно-тихим и в мутном тумане ночи, которая из черной превратилась в мглисто-серую, казался каким-то призрачным на фоне тусклого света фонарей, освещавших его с другой стороны. Все его окна спали.
Взгляд Рида остановился на темном квадрате стекла, за которым находилась голубая спальня. Ему представилась Камми, обнаженная, уютно-теплая, лежащая в той же позе, в какой он оставил ее. И в ту же секунду в сердце забилась боль. Усилием воли он подавил эту боль точно так же, как делал и раньше; выключил ее, словно электрическую лампочку, так же безжалостно, как последние двенадцать, а может быть и больше, лет выключал каждое нежное чувство, трогавшее его душу.
Что она почувствует, догда проснется и поймет, что он ушел? Наверное, разозлится или обидится, решив, что он предал ее, обманул. А может, наоборот, вздохнет с облегчением. Вполне возможно, она даже обрадуется… Риду вдруг нестерпимо захотелось узнать, увидеть своими собственными глазами, как она все-таки отреагирует.
Возле самого дома, там, где сгущался мрак, задвигалось какое-то неясное пятно. Обратившись в зрение и слух так, что зазвенело в ушах, Рид стал напряженно всматриваться во мглу. Пятно передвигалось как-то неестественно: это не было похоже ни на игру света, ни на тень качавшегося на ветру дерева, ни на вздрагивающий куст, потревоженный порхающей вокруг птицей.
Темное пятно было человеком. И этот человек пытался открыть окно.
Грудь Рида сотряслась от беззвучного рыка. Все его тело мгновенно пришло в боевую готовность.
Осторожно отделившись от дерева, возле которого он стоял, Рид вошел в широкий круг перехвата. Бесшумно двигаясь в направлении дома, он чувствовал, что в нем вздымается волна ярости. Как Кит посмел прийти сюда? Почему он пытается вломиться в дом Камми? Какое он имеет право постоянно крутиться вокруг нее?
Право мужа, которым он будет пользоваться еще несколько недель. Это была досадная мысль. Неприятная и назойливая.
Нахмурившись, Рид продолжал свое наступление, хотя кое-что удивляло. У него не оставалось тени сомнения в том, что Кит уехал сразу же после того, как увидел их поцелуй на крыльце. Рид мог поклясться, что слышал, как уносился прочь «Лендровер». То, что Кит решил ретироваться, вполне понятно. Но зачем он снова, словно вор, прокрался к дому и пытается в него проникнуть? Что ему нужно от Камми?
Поведением Кита руководило не только отчаяние раскаявшегося мужа, это ясно. И чтобы выяснить, что за всем этим скрывается, нельзя спугнуть его, нужно поймать за руку.
Мужчина скрылся за углом дома, направляясь к задней двери. Рид рванулся вперед.
Одно из окон осветилось слабым светом ночника, который через секунду погас. Значит, Камми проснулась, разбуженная подозрительным скребущимся звуком. Возможно, даже заметила промелькнувшую тень.
Внезапно оглушительный выстрел «магнума» разорвал тишину. Его звук с треском раскололся в воздухе, умчался в лес и вернулся оттуда гулким эхом.
Мужчина злобно чертыхнулся, и послышался тяжелый звук удаляющихся шагов.
Рид обогнул дом и встал как вкопанный, увидев стоявшую на заднем крыльце фигуру Камми, завернутую в длинный белый капот. Она прижимала к себе пистолет, темный силуэт которого отчетливо вырисовывался на светлой ткани халата.
Он лежал не шевелясь, вдыхая прохладу влажного послегрозового воздуха, ощущая всем телом мягкость матраса под гладкими перкалевыми простынями, чувствуя, как щекочет руку прядка волос Камми. Она безмятежно спала рядом с ним. Господи, это выглядело настоящей идиллией!
Рид смотрел в темноту неподвижными глазами, уносясь мыслями в прошедшую ночь, вспоминая, как держал в руках эту женщину, как чутко реагировала она на каждое его дыхание, прикосновение; стоны наслаждения и требовательные призывы — все это оставило неизгладимый след в его памяти. В этой женщине не было ничего застенчиво-робкого и ничего вульгарного; она была самим воплощением утонченной и в то же время откровенной чувственности. То, что она пришла к нему сегодня ночью, было бесценным подарком, и он ясно сознавал это. И разве можно было устоять и не использовать такую возможность настолько, насколько позволяли отмеренные ему пространство и время?
Рид был уверен, что никогда, даже когда станет сморщенным дряхлым стариком, никогда не сможет забыть того, что почувствовал в тот момент, когда понял, что он первый мужчина в ее жизни, который помог ей достигнуть оргазма. Это так глубоко взволновало его, что за каждый миг наслаждения, за каждую ласку он был благодарен ей вдвойне. И эта благодарность во много раз усиливала его собственное удовольствие.
Эти воспоминания будут согревать его в те долгие холодные ночи, которые ждут впереди. И согревают сейчас. Невероятно.
Стоп. Ни в коем случае нельзя терять самоконтроль, даже если вспомнил об этом с небольшим опозданием. Закрыв глаза, Рид постарался подавить нараставшее возбуждение, но чтобы справиться с ним, потребовалось несколько больше времени, чем он предполагал.
Осторожно отодвинувшись от Камми, Рид поплотнее укутал ее простыней и одеялом, а сам бесшумно встал с постели. Его одежда лежала на кресле возле двери. Выходя из комнаты, Рид захватил ее с собой.
Через несколько минут он, уже одетый, держа в руке ботинки, спускался на цыпочках по темной лестнице в длинный коридор, который проходил по всему дому. Проходя мимо «солнечной» комнаты, он замедлил шаги, круто повернулся и распахнул дверь.
Свет фонарей, стоявших вдоль дороги, выхватывал из темноты отдельные предметы обстановки. В одно из таких светлых пятен попал портрет, висевший над мраморным камином. Рид подошел ближе и, откинув голову, стал внимательно рассматривать рисунок.
На портрете Камми была изображена сидящей в кресле, обитом темно-зеленой парчой. На ней было серое бархатное платье с широким кружевным воротником, замысловатый узор которого художнику великолепно удалось воспроизвести тонкими, как паутинка, серебряными штрихами. Густые волосы Камми мягко блестели; они были окружены более светлым тоном, что создавало эффект светящегося ореола. Черты ее лица были схвачены довольно точно — овальная форма, волевой подбородок, прямой аристократический нос, четко очерченные выразительные губы с тенью уверенной улыбки. Но больше всего внимание Рида привлекли глаза. Большие, туманные, светло-карие с голубыми и зелеными вкраплениями и тонкой серой каемкой — эти необыкновенные глаза хранили в себе какую-то тайну. И Рид вдруг подумал, что в них жила грусть мечтательницы и фантазерки. Это были глаза человека, который жесткой реальности предпочитал воображаемый мир волшебных грез, прекрасно понимая, насколько он иллюзорен и фальшив.
Эту часть своего «я» Камми отлично умела скрывать. Если бы Рид не вгляделся в эти глаза, ему, вероятно, и в голову бы не пришло, насколько ранима ее душа. Он припомнил, с каким упорством она отказывалась принять его помощь, как рассказывала о своей семейной жизни. Она говорила язвительно, с иронией, для того чтобы защитить свой внутренний мир, и нарушать его владения не имел права никто.
Больше жизни Риду хотелось войти в этот мир. Но точно так же, как он был уверен в своей смерти, которая заберет его когда-нибудь в свою мрачную бездну, у него не было ни малейшего сомнения в том, что проникнуть в духовный мир Камми ему никогда не удастся.
Интересно, пробирался ли Кит Хаттон за оборонительную линию души своей жены? Или она воздвигла эту стену, чтобы в первую очередь спрятаться от него?
Однако, если оглянуться назад, в прошлое, становилось ясно, что стена эта всегда окружала Камми. Девочки-подростки обычно отличаются нежными сердцами, но Камми была чрезмерно чувствительна. Она могла заплакать ни с того ни с сего, без какой-либо видимой причины, и это был не просто каприз, а проявление душевной боли оттого, что она жила в безжалостном мире среди людей, которые мало ее понимали. Эта девочка легко поддавалась влиянию поэтических образов, она всегда обходила дикие цветы, вместо того чтобы наступать на них, она всегда выхаживала хромых уток и спасала искалеченных собак.
Камми очень мало изменилась с тех пор.
А вот он изменился.
И мысль о том, что она, вероятно, смотрит на него как на одну из своих хромых уток или покалеченного пса, очень не понравилась ему. Если это действительно так, он станет еще опаснее для нее. Он никогда не превратится в частичку ее внутреннего мира, даже если очень захочет. Он несет разрушение — этому его учили.
Вполне возможно, он уже нанес ей самую страшную и глубокую рану. С его помощью — пусть это произошло не намеренно — Камми увидела, что стены ее крепости не так неприступны; что, как бы она ни старалась удержать свои рубежи, их можно перейти. Конечно, нельзя отрицать того, что она сама пригласила его войти в свою дверь, но он мог, должен был отказаться. По крайней мере, у него хватило честности и силы воли, чтобы тихо выйти из этой двери и закрыть ее за собой.
А может, просто сработал инстинкт самосохранения? Сама мысль о том, что он мог бы причинить Камми боль, была ему невыносима. Ни за что на свете он не хотел бы обидеть ее, но жизнь распоряжается по-своему, и порой ее решения бывают жестоки. Ему довелось испытать это на собственной шкуре.
Его жена была очень похожа на Камми, или ему так казалось: те же самые густые темные волосы, те же глаза, хотя у Джоанны они были скорее зелеными, чем карими. Однако то, что он принял за чувственность в той женщине, на которой женился, оказалось застенчивостью. Заботу и нежность она проявляла лишь в качестве упрека, только чтобы заставить его испытать чувство вины за то, что он не уделял ей достаточно внимания. Страсть же ее была всего-навсего подделкой, которая выручала в случае самой крайней необходимости.
Джоанна, сосредоточившись на собственных чувствах и весьма ограниченном представлении о браке, даже не пыталась понять его, Рида. Она была не в состоянии разобраться в том, что же на самом деле произошло тем утром, когда он брился в ванной. Она не захотела поверить, что это было результатом сработавшего животного рефлекса, упрямо настаивая на том, что он совершил умышленный акт насилия. Он не мог любить ее — заявила она, — не мог действительно хотеть жениться, если ему ничего не стоило причинить ей такую боль.
Может быть, она была права, он не знал. Если бы она была способна простить его, они бы до сих пор жили вместе, и Рид попробовал бы сделать все возможное, чтобы их супружество было сносным. Но все вышло по-другому. И когда она ушла, когда развод был оформлен, когда ее вещи перестали загромождать его жизнь, нахлынувшее чувство облегчения привело его в крайнее замешательство. Выходило, не одну Джоанну устраивал суррогат любви и нормальной жизни.
Рид вдруг подумал о том, как бы на месте Джоанны поступила Камми. Ему было любопытно представить ее в этой ситуации, но меньше всего хотелось проверить это на практике. Ответ на такой вопрос мог быть слишком опасным для них обоих.
Невыносимой для него была и мысль о том, что кто-то другой мог представлять для Камми угрозу. Даже если этим другим был ее муж; особенно ее муж.
Ну конечно, ей требуется охранник. Тот, кто с расстояния, с большого расстояния наблюдал бы за всем происходящим вокруг этого дома. Тот, кто не дал бы ее в обиду.
В данный момент лучшего занятия для себя он и придумать не мог.
Рид огляделся: Кита Хаттона нигде не было видно, что нисколько не удивило его. Еще раньше, когда он выходил под дождем за сумочкой и пистолетом Камми, ни ее мужа, ни его «Лендровера» поблизости не было.
Разумеется, Рид не сказал ей об этом. Он сказал бы ей, обязательно сказал, если бы был уверен, что для Камми это имеет какое-то значение. К тому же Рид был убежден, что ничто не заставит его действовать вопреки собственным правилам, однако к фронтальной атаке был не готов.
Сегодняшняя капитуляция не вызвала в нем чувства гордости, но в то же время он совершенно не жалел, что сдался.
Не прошло и получаса после возвращения Рида в «Форт», как он уже бродил по мокрому лесу, словно привидение, вдоль и поперек прочесывая те несколько миль, которые отделяли старый бревенчатый дом от дома Гринли. С деревьев стекали дождевые капли, а ручьи и речушки, которые он обычно переходил вброд, стали необыкновенно полноводными. Это блуждание по ночному лесу доставляло ему удовольствие — Рид знал здесь каждый холм и овраг, каждый поваленный дуб и высокую сосну с десяти лет, с того самого времени, когда начал замечать Камиллу Гринли.
Ну разве не глупо было украдкой подбираться к ее дому, чтобы, спрятавшись за деревом, напряженно следить за окнами и дверью в надежде увидеть хотя бы ее промелькнувшую тень? Девять долгих лет он провел тут в дозоре, девять лет — и за все это время она ни разу не удостоила его даже взглядом, будто бы его и не существовало вовсе.
А однажды он заметил ее в окне спальни, одетую в пижаму с оборочками, и потом несколько недель жил этим воспоминанием. Сейчас, когда память воскресила этот образ, он не мог сдержать улыбку.
Многое может проститься мальчишке, по уши влюбленному в самую хорошенькую девочку в школе. Взрослому же мужчине снисхождения ждать не приходится. Ему следует быть исключительно осторожным.
Занятый своими мыслями, Рид не заметил, как подошел в «Вечнозеленому». Дом был безжизненно-тихим и в мутном тумане ночи, которая из черной превратилась в мглисто-серую, казался каким-то призрачным на фоне тусклого света фонарей, освещавших его с другой стороны. Все его окна спали.
Взгляд Рида остановился на темном квадрате стекла, за которым находилась голубая спальня. Ему представилась Камми, обнаженная, уютно-теплая, лежащая в той же позе, в какой он оставил ее. И в ту же секунду в сердце забилась боль. Усилием воли он подавил эту боль точно так же, как делал и раньше; выключил ее, словно электрическую лампочку, так же безжалостно, как последние двенадцать, а может быть и больше, лет выключал каждое нежное чувство, трогавшее его душу.
Что она почувствует, догда проснется и поймет, что он ушел? Наверное, разозлится или обидится, решив, что он предал ее, обманул. А может, наоборот, вздохнет с облегчением. Вполне возможно, она даже обрадуется… Риду вдруг нестерпимо захотелось узнать, увидеть своими собственными глазами, как она все-таки отреагирует.
Возле самого дома, там, где сгущался мрак, задвигалось какое-то неясное пятно. Обратившись в зрение и слух так, что зазвенело в ушах, Рид стал напряженно всматриваться во мглу. Пятно передвигалось как-то неестественно: это не было похоже ни на игру света, ни на тень качавшегося на ветру дерева, ни на вздрагивающий куст, потревоженный порхающей вокруг птицей.
Темное пятно было человеком. И этот человек пытался открыть окно.
Грудь Рида сотряслась от беззвучного рыка. Все его тело мгновенно пришло в боевую готовность.
Осторожно отделившись от дерева, возле которого он стоял, Рид вошел в широкий круг перехвата. Бесшумно двигаясь в направлении дома, он чувствовал, что в нем вздымается волна ярости. Как Кит посмел прийти сюда? Почему он пытается вломиться в дом Камми? Какое он имеет право постоянно крутиться вокруг нее?
Право мужа, которым он будет пользоваться еще несколько недель. Это была досадная мысль. Неприятная и назойливая.
Нахмурившись, Рид продолжал свое наступление, хотя кое-что удивляло. У него не оставалось тени сомнения в том, что Кит уехал сразу же после того, как увидел их поцелуй на крыльце. Рид мог поклясться, что слышал, как уносился прочь «Лендровер». То, что Кит решил ретироваться, вполне понятно. Но зачем он снова, словно вор, прокрался к дому и пытается в него проникнуть? Что ему нужно от Камми?
Поведением Кита руководило не только отчаяние раскаявшегося мужа, это ясно. И чтобы выяснить, что за всем этим скрывается, нельзя спугнуть его, нужно поймать за руку.
Мужчина скрылся за углом дома, направляясь к задней двери. Рид рванулся вперед.
Одно из окон осветилось слабым светом ночника, который через секунду погас. Значит, Камми проснулась, разбуженная подозрительным скребущимся звуком. Возможно, даже заметила промелькнувшую тень.
Внезапно оглушительный выстрел «магнума» разорвал тишину. Его звук с треском раскололся в воздухе, умчался в лес и вернулся оттуда гулким эхом.
Мужчина злобно чертыхнулся, и послышался тяжелый звук удаляющихся шагов.
Рид обогнул дом и встал как вкопанный, увидев стоявшую на заднем крыльце фигуру Камми, завернутую в длинный белый капот. Она прижимала к себе пистолет, темный силуэт которого отчетливо вырисовывался на светлой ткани халата.