Страница:
Пилар не чувствовала ни малейшего желания спать и была болезненно насторожена, когда они въехали во двор маленького каменного дома, стоящего на склоне холма.
Желтый свет лампы пронизал дождевую морось, осветив молодую женщину, стоящую в дверях. Самый старший из мужчин, Балтазар, позвал женщину, и она ответила ему. Они тихо переговаривались. Рефухио спрыгнул на землю и, взяв Пилар за талию, снял ее с седла. Она скользнула в его объятия, конвульсивно цепляясь за его плечи, пока не утихла боль в ногах. Она подумала, что надо бы спросить, куда он привез ее, но не была уверена, что он согласится ответить. Она была слишком измучена.
Рефухио подтолкнул ее к двери. Женщина, встревоженно глядя на нее, посторонилась, давая ей пройти. В это время Рефухио окликнули, и он вернулся во двор.
— Меня зовут Исабель, — мягко сказала молодая женщина. — Ты, должно быть, устала до смерти. Сядь у огня и обсушись.
Пилар была благодарна ей за сочувствие. Она подошла к закопченному очагу, занимавшему почти всю стену, и протянула руки к огню. Поблагодарив Исабель, она назвала свое имя.
— У меня есть немного супа, — предложила Исабель. Она закрыла дверь и, легко подойдя к очагу, подвинула котелок к огню. Суп, расплескавшись, зашипел на углях. Исабель, казалось, даже не заметила этого. Краешком глаза глядя на Пилар, она пояснила:
— Скоро он будет горячим.
— Звучит заманчиво, — только теперь Пилар поняла, что неимоверно проголодалась.
Женщины напряженно улыбнулись друг другу. Тоненькую и живую Исабель нельзя было назвать красивой, но в ней была какая-то мальчишеская пикантная привлекательность. Пушистое облако каштановых волос было стянуто линялой лентой. Глаза, зеленые, как трава по весне, были чуть раскосыми. В ее движениях, быстрых и импульсивных, было что-то кошачье. Она казалась очень уязвимой.
Дом был старый и внутри оказался больше, чем выглядел снаружи. Хотя в нем была лишь одна комната, занавешенные альковы с другой стороны очага, очевидно, служили спальнями. Земляной пол был утоптан до твердости камня. Потолок был черен от копоти, а со стропил свисали связки чеснока, лука и маленькие окорока сухого копчения. С них даже не была опалена щетина. Запах их витал в воздухе, смешиваясь с ароматом ветчины и бобового супа. Мебели почти не было, только посреди комнаты стоял стол, над которым висела лампа, да пара грубо сделанных скамей стояли рядом у очага.
Исабель разливала суп. Женщины не разговаривали, хотя настороженный взгляд Исабель не единожды останавливался на Пилар.
Дверь за их спинами распахнулась, ударившись с грохотом о стену. Исабель вскрикнула и обернулась. Пилар, повернувшись, увидела Рефухио, большими шагами вошедшего в комнату. Он нес окованный медью сундук, в котором был церковный вклад. Рефухио поставил его на стол и откинул крышку, затем, перевернув сундук, вывалил его содержимое на стол и посмотрел на Пилар.
Сундук был на три четверти пуст. Те немногие монеты, что были в нем, были серебряными, а не золотыми.
— Залог мал, — сказал Рефухио, глядя на Пилар, и его глаза нехорошо блеснули. — И я должен был предвидеть это, ибо я знаю, откуда вы, Пилар Сандовал-и-Серна. Ну что ж, если это все, что вы мне обещали, я предпочту назначить свою цену.
ГЛАВА 3
Желтый свет лампы пронизал дождевую морось, осветив молодую женщину, стоящую в дверях. Самый старший из мужчин, Балтазар, позвал женщину, и она ответила ему. Они тихо переговаривались. Рефухио спрыгнул на землю и, взяв Пилар за талию, снял ее с седла. Она скользнула в его объятия, конвульсивно цепляясь за его плечи, пока не утихла боль в ногах. Она подумала, что надо бы спросить, куда он привез ее, но не была уверена, что он согласится ответить. Она была слишком измучена.
Рефухио подтолкнул ее к двери. Женщина, встревоженно глядя на нее, посторонилась, давая ей пройти. В это время Рефухио окликнули, и он вернулся во двор.
— Меня зовут Исабель, — мягко сказала молодая женщина. — Ты, должно быть, устала до смерти. Сядь у огня и обсушись.
Пилар была благодарна ей за сочувствие. Она подошла к закопченному очагу, занимавшему почти всю стену, и протянула руки к огню. Поблагодарив Исабель, она назвала свое имя.
— У меня есть немного супа, — предложила Исабель. Она закрыла дверь и, легко подойдя к очагу, подвинула котелок к огню. Суп, расплескавшись, зашипел на углях. Исабель, казалось, даже не заметила этого. Краешком глаза глядя на Пилар, она пояснила:
— Скоро он будет горячим.
— Звучит заманчиво, — только теперь Пилар поняла, что неимоверно проголодалась.
Женщины напряженно улыбнулись друг другу. Тоненькую и живую Исабель нельзя было назвать красивой, но в ней была какая-то мальчишеская пикантная привлекательность. Пушистое облако каштановых волос было стянуто линялой лентой. Глаза, зеленые, как трава по весне, были чуть раскосыми. В ее движениях, быстрых и импульсивных, было что-то кошачье. Она казалась очень уязвимой.
Дом был старый и внутри оказался больше, чем выглядел снаружи. Хотя в нем была лишь одна комната, занавешенные альковы с другой стороны очага, очевидно, служили спальнями. Земляной пол был утоптан до твердости камня. Потолок был черен от копоти, а со стропил свисали связки чеснока, лука и маленькие окорока сухого копчения. С них даже не была опалена щетина. Запах их витал в воздухе, смешиваясь с ароматом ветчины и бобового супа. Мебели почти не было, только посреди комнаты стоял стол, над которым висела лампа, да пара грубо сделанных скамей стояли рядом у очага.
Исабель разливала суп. Женщины не разговаривали, хотя настороженный взгляд Исабель не единожды останавливался на Пилар.
Дверь за их спинами распахнулась, ударившись с грохотом о стену. Исабель вскрикнула и обернулась. Пилар, повернувшись, увидела Рефухио, большими шагами вошедшего в комнату. Он нес окованный медью сундук, в котором был церковный вклад. Рефухио поставил его на стол и откинул крышку, затем, перевернув сундук, вывалил его содержимое на стол и посмотрел на Пилар.
Сундук был на три четверти пуст. Те немногие монеты, что были в нем, были серебряными, а не золотыми.
— Залог мал, — сказал Рефухио, глядя на Пилар, и его глаза нехорошо блеснули. — И я должен был предвидеть это, ибо я знаю, откуда вы, Пилар Сандовал-и-Серна. Ну что ж, если это все, что вы мне обещали, я предпочту назначить свою цену.
ГЛАВА 3
— Я не знала! Клянусь, я не знала! — Пилар медленно подошла, глядя на Рефухио. Между ними был стол. Она говорила правду, но тем не менее чувствовала себя виноватой, как будто она намеренно обманула главаря бандитов. Она должна была знать или хотя бы догадываться, что благородство не входит в число добродетелей, присущих дону Эстебану. Несомненно, он собирался передать этот более чем скромный вклад лично матери-настоятельнице, объяснив все последней волей матери Пилар и сняв с себя всякую ответственность. Когда Пилар узнала бы о его скупости, было бы уже слишком поздно.
— Я мог вам поверить ночью в саду, при лунном свете, — заявил Рефухио, — но, к сожалению для вас, обстоятельства изменились.
— Зачем мне лгать? У меня не было никакой возможности забрать это золото.
— Но вы считали, что, пообещав мне золото, побудите меня действовать. — В его словах слышался сарказм. Его лицо в свете очага отливало золотом и синевой, напоминая бронзовое изваяние, непроницаемое и безжалостное. Капли дождя, стекая с его волос, ползли по лицу.
Пилар нервно облизнула губы. Товарищи Эль-Леона — Энрике, Чарро и Балтазар, — вошедшие вслед за ним, избегали ее взгляда. Они смотрели в пол, на потолок, куда угодно, только не на Пилар и Эль-Леона. Они отошли от стола, сгрудились рядом с очагом, протягивая руки к огню и притворяясь, что больше всего на свете их интересует разогревающийся суп. Единственным человеком, напряженно наблюдавшим за происходящим, была Исабель. Пилар заговорила, и голос ее звенел натянутой струной:
— Было бы глупостью обещать то, чего я не могу обеспечить.
— Да, но если вы надеялись, что, когда это обнаружится, вы будете в безопасности у своей тетки?
— Я не стала бы обманывать!
— Вы из дома дона Эстебана. Почему бы вам не солгать?
— А вы — благородный изгнанник, которого оскорбляет разговор о деньгах? — парировала она с жаром. — Почему же вас так тревожит это золото?
— Хотя ваши прелести и представляют известный интерес, я не могу ради них рисковать жизнью моих людей. Еще меньше меня интересует это ничтожное количество серебра. Нам нужно золото, чтобы покупать лошадей, продукты, находить убежище, чтобы давать взятки, открывающие, когда это необходимо, двери тюрьмы.
— Мне очень жаль, что вы разочарованы, но повторяю, я не имею к этому отношения! Я ровным счетом ничего не могу сделать, чтобы исправить положение вещей.
Он долго смотрел на нее и тихо сказал:
— Возможно, я смогу кое-что сделать. Исабель шагнула к нему.
— Рефухио, — прошептала она, — не надо… Предводитель бандитов даже не взглянул в ее сторону.
— Любопытно, — произнес он, обращаясь к Пилар, — сколько заплатит ваша тетушка, чтобы вас доставили к ней здоровой, счастливой и, конечно, нетронутой?
Сердце Пилар екнуло.
— Вы имеете в виду, что потребуете за меня выкуп? Как это низко!
— Неужели? Какой позор! Но я никогда не пытался выглядеть иначе. Вы сами вообразили меня трагическим героем.
Исабель покраснела, на глазах ее показались слезы.
— О, Рефухио, не говори так, — взмолилась она. — Почему ты поступаешь так? Зачем?
Пилар, смущенная беспокойством этой девушки, смело обратилась к Эль-Леону:
— По-видимому, я ошибалась в вас. Что же касается моей тетки, я не знаю, будет она выручать меня или нет. Спросите у нее сами.
— Я это и собираюсь сделать, уверяю вас.
Он замолчал, когда Исабель, вцепившись ему в руку так, что побелели пальцы, прошептала быстро и прерывисто:
— Ты это делаешь потому, что хочешь, чтобы эта женщина осталась здесь. Я больше не нужна тебе, ты хочешь ее.
Рефухио смотрел на девушку, но ни один мускул не дрогнул на его лице, в его серебристо-серых глазах не отразилось ничего. В ответ на ее скорбный, умоляющий взгляд он бросил через плечо:
— Балтазар!
Немолодой мужчина подошел к Исабель, обнял ее:
— Пойдем, любовь моя. Все будет хорошо.
— О, Балтазар! — Исабель повернулась и судорожно схватила его за плечи. — Останови его. Рефухио затеял это не из-за золота, я знаю, а из-за девушки. Из-за нее он совершит что-нибудь ужасное…
— Тихо, — Балтазар с силой потянул ее к очагу. — Молчи!
Рефухио медленно повернулся к Пилар. Она бестрепетно встретила его взгляд, но в этих холодных глазах невозможно было что-либо прочесть. Она видела в них лишь свое крошечное отражение.
Он произнес:
— Вы жаждали воссоединиться с тетушкой. Ну что ж, теперь это и мое заветное желание. Не правда ли, забавно?
Она затаила дыхание, услышав его отрывистую речь. Ей удалось справиться с собой, и сдавленным голосом Пилар ответила:
— Неужели?
— Это будет моим единственным желанием — если предположить, что вы заинтересованы в этом сами. Но вот этого-то я и не вижу. — В его голосе звучала издевка.
— Нет, — заявила Пилар. Он отвернулся.
— Так я и думал. Вам лучше поесть и немного поспать. Утром мы выезжаем в Кордову.
— Утром? Но я думала…
Он повернулся к ней так резко, что с его плаща полетели на пол капли воды.
— Что вы думали?
— Разве вы больше не жаждете увидеть мою тетку и потребовать выкуп?
— Это подождет.
Его плохо скрываемое нетерпение, смешанное с угрозой, насторожило ее.
— Я не смогу спать. Я готова ехать прямо сейчас.
— Вы рискуете попасть в руки наемников вашего отчима.
— Здесь я нахожусь не в большей безопасности. Его глаза засветились холодным изумлением.
— Так вы заинтересованы в этом?
— Мне кажется, что вы именно этого хотите, — тихо произнесла Пилар. — Я вас знаю очень плохо, точнее, совсем не знаю, но мне кажется, что вы ничего не делаете без причины. Я должна остерегаться, пока не выясню, что вы намерены делать со мной.
— Вы решили это на основании того, что сказала Исабель?
Она вскинула голову, не сводя с него глаз.
— И на основании ваших угроз.
— Неужели вы считаете, — спокойно спросил он, обходя вокруг стола и приближаясь к ней, — что ваша настороженность вам поможет?
Он медленно подходил к ней. Пилар думала, что не должна отступать, не должна показывать свой страх. Он подходил все ближе, двигаясь с изяществом хорошо тренированного человека. Она не трогалась с места, лихорадочно ища ответ на его последний вопрос. Ответа не было, но тем не менее она не шевелилась. За ее спиной прекратилось звяканье тарелок и беспокойное бормотание Исабель. Тишину нарушали лишь потрескивание дров в очаге да легкий стук дождя по крыше.
У Пилар не было защиты. Да, она могла обороняться, но главарь разбойников был очень силен и, без сомнения, в два счета справился бы с ней. Она была окружена его друзьями и сообщниками, приученными беспрекословно выполнять его приказания. Они не помешают ему развлечься. Она сама отдала себя во власть Эль-Леона. Недюжинный ум и редкая удача могут помочь ей выбраться из логова льва, если только он сам не отпустит ее.
Он стоял перед ней так близко, что полы его плаща касались ее мокрых юбок. Он протянул сильную руку и дотронулся до ее щеки. Она отпрянула, но остановилась сразу же, как только почувствовала горячее прикосновение его жесткой ладони. Вглядываясь в ее лицо, он ласково провел по нему большим пальцем, как бы исследуя. Она затрепетала. Дрожь пробежала по ее лицу, и она поспешно опустила ресницы, пряча свое удивление и замешательство.
Вдруг он резко убрал руку. Когда он заговорил, голос его звучал насмешливо:
— Настороженная, отважная и промокшая до костей… Что заставляет вас думать, что я настолько нуждаюсь в наложнице, что позарюсь на женщину, питающую ко мне лишь отвращение? Или вы недооцениваете мою проницательность и считаете, что я не заметил вашу враждебность?
Она судорожно сглотнула. Ее знобило.
— Значит, все это вы говорили, чтобы просто напугать меня?
— Чтобы заставить вас быстро и четко отвечать на вопросы, имеющие отношение к делу. Признаю, что это жестокий способ.
— Зато действенный. Или мне стоит опасаться, что все, что вы говорите сейчас, — очередная уловка, чтобы сделать меня послушной, пока вы отдыхаете.
— Вы предпочитаете, чтобы это было так?
— Я предпочитаю, чтобы вы выполняли наше соглашение без каких-либо уловок и угроз. — Она дрожала всем телом и, пытаясь унять дрожь, прятала стиснутые кулаки в складках юбки.
— В нашем соглашении не было пункта, предписывающего мне умереть ради вас, сеньорита. Мы также оставляем в стороне вопрос о пропавшем золоте. Соблюдайте ваши обязательства, и вы увидите, что я держу свое слово.
— Есть вещи, над которыми мы не властны. Глядя на нее сверху вниз, он некоторое время изучал ее, прежде чем отвернуться.
— И которых нельзя избежать, — соглашаясь, добавил он. — Здесь мы, кажется, единодушны. Но пойдемте к огню. Если мы решили порассуждать о вещах, которых нельзя избежать и над которыми мы не властны, то лучше заняться этим в тепле и уюте.
Тон, которым были произнесены слова, исключал возможность отказа или промедления. Если Рефухио и отказался от мысли потребовать за свои услуги плату помимо полученного серебра, то никак не показал этого. Он собирался оставить ее здесь и встретиться с теткой.
Что еще?
Исабель обвинила Рефухио в том, что он привез Пилар в этот дом в своих собственных интересах. Нет, Пилар не могла поверить ей. Ничто в его поведении не позволяло предположить, что он увлечен ею, даже то, что намеревался удерживать ее здесь против воли. Для него это была лишь удобная возможность досадить дону Эстебану и в то же время раздобыть деньги для своей шайки. Если он и обдумывал план, где ей была уготована какая-то роль, то, разумеется, она не интересовала его как женщина. Исабель тревожилась без причины.
Пока Пилар убеждала себя в этом, Рефухио, казалось, задался целью опровергнуть эти умозаключения. Он придвинул стул, на котором она сидела, поближе к себе; опустившись на одно колено, налил ей суп. Их руки встретились, когда он передавал ей грубую глиняную миску, и вдруг улыбнулся так неожиданно тепло, что она была тронута. Прежде чем Пилар начала есть, Рефухио расстегнул ее накидку и снял с плеч. Затем, сняв собственный плащ, от которого шел пар, повесил их на крючки, вбитые рядом с очагом.
Исабель поперхнулась супом. Балтазар похлопал ее по спине, но она сунула ему в руки свою миску и вскочила на ноги. Глаза ее наполнились слезами, и, круто повернувшись, она скрылась за занавеской одного из альковов. Мужчины переглянулись и потупились. Такой наблюдательный человек, как Рефухио, не мог этого не заметить. Тем не менее он равнодушно продолжал наливать себе суп. Он сдержался даже тогда, когда из-за занавески послышались сдавленные рыдания. Лишь рука его сжалась на секунду так, что побелели костяшки пальцев, но он продолжал наливать. Затем, все с тем же непроницаемым лицом, уселся за стол.
Аппетит у Пилар исчез. Проглотив несколько ложек вкусного варева, она просто грела руки о миску. Все еще дрожа от холода и пережитого напряжения, Пилар старалась успокоить дрожь. Дождевая вода медленно капала с ее подола, впитываясь в земляной пол.
Временами Пилар чувствовала на себе взгляд Рефухио, но упорно избегала его, глядя то в свою миску, то на пылающий в очаге огонь. Она встревожилась, когда он внезапно вскочил на ноги, но потом резко повернулся и исчез в алькове напротив того, в котором скрылась Исабель. Через минуту он воротился, неся стеганый бархатный мужской халат.
— Вот, — отрывисто произнес Рефухио, протягивая Пилар халат, — переодевайтесь.
Она взглянула на предложенную одежду, затем посмотрела ему в глаза.
Выражение его лица не изменилось, но в голосе сквозила усталость:
— Не на людях, разумеется, если только это не будет вашим капризом.
— Нет, — хрипловато проговорила Пилар. — Я… благодарю вас.
— Мы выйдем, пока вы переодеваетесь. — Рефухио так взглянул на своих людей, что через секунду они были на ногах.
— Не нужно, я могу переодеться там. — Пилар показала на только что покинутый им альков.
— Вам будет теплее у огня. Кроме того, вы можете воспользоваться постелью за занавеской. Мне она не понадобится, мы вернемся поздно.
Пилар глядела на него, отмечая, что он старается ее успокоить. Наконец она заговорила:
— Я думала, вы собираетесь отдохнуть.
— Я уже отдохнул.
— Но в самом деле…
— Меня безумно интересует, пришел ли в себя дон Эстебан. Не волнуйтесь, я оставлю Балтазара присматривать за вами. Вас беспокоит мое возвращение? Я готов расплатиться серебром, если потревожу вас.
Что он имеет в виду? Неужели он думает, что ее беспокоит плата, полученная им за столь тяжкий труд? Или же он надеется позднее разделить с ней эту постель и ради этого готов отказаться от содержимого сундука?
К тому времени, как раздраженная Пилар пришла к выводу, что Рефухио вряд ли заслуживает ее расположения, он ушел.
Балтазар вышел из домика вслед за остальными, пробормотав, что неплохо было бы осмотреть дом снаружи. Пилар дождалась, пока стук копыт стих вдали, и встала, медленно выпрямив негнущееся тело. Мускулы свело от холода и длительного напряжения, двигаться было тяжело. С трудом Пилар стянула с себя промокшую одежду. Она развесила вещи, нуждавшиеся в сушке, и переоделась в халат. Бархат был темно-бордовый, великолепного качества, отделка отливала золотом. Видно было, что носили его мало. Рефухио, вероятно, берег его как память о лучших временах, как память об отце. От ткани исходил легкий запах табачных листьев, использовавшихся, чтобы предохранить ткань от моли. Едва уловимый аромат шоколада свидетельствовал о том, что некогда это был любимый утренний наряд.
Ткань была мягкой и теплой, рукава — чересчур длинны для нее, подол волочился по полу. Она запахнула широкие полы халата, плотно завернулась в него, внезапно ощутив, что промерзла до костей. Уютная одежда неожиданно дала ей странное чувство безопасности.
За занавеской, отделяющей альков от зала, послышались звуки. Исабель отдернула занавеску и в замешательстве уставилась на Пилар, задрапированную в халат. Через секунду скорбная судорога прошла по ее лицу: девушка узнала эту одежду. Она вышла из алькова.
— Они все уехали?
— Все, кроме Балтазара, — ответила Пилар, уверенная, что Исабель, находясь за занавеской, слышала каждое слово, произнесенное в комнате.
— Я предпочла бы, чтобы они остались. Мне это не нравится.
— Эль-Леон, должно быть, знает, что делает. Исабель медленно кивнула.
— Он всегда настороже и только благодаря этому еще жив. Но таким отчужденным и жестким я его ни разу не видела.
Исабель вздрогнула. Ее глаза покраснели от слез, а лицо опухло. В ней было что-то от несправедливо обиженного ребенка.
— Он просто ужасен, — заявила Пилар. Исабель поджала губы.
— Не всегда. Со мной он другой. Он чувствует глубже, чем большинство людей, и способен понять и прочувствовать чужую боль, как если бы она была его собственной. Это вредит ему самому, но Эль-Леон не может иначе. Иногда он притворяется бесчувственным, чтобы защититься, но он не такой и никогда не был таким.
— Это звучит так, будто вы хорошо знаете его. — Пилар задала этот наводящий вопрос не из любопытства, а, скорее, из чувства самосохранения. Чем больше она узнает о человеке, захватившем ее, тем лучше.
— Да, я знаю его, — гордо отозвалась девушка. — Он — сын благородного идальго, владевшего самым известным в Андалузии поместьем, где выращивались быки для корриды. Рефухио развлекался, играл роль матадора, но отец запретил ему эту опасную игру. Рефухио увидел меня, когда я танцевала фламенко с севильскими цыганами. Он спел мне серенаду и подарил розу, в середине которой лежала жемчужина. Через несколько лет он убил человека, который бил меня и заставлял торговать собой на улице. Некоторое время я была женщиной Эль-Леона и спала с ним в одной постели. Но теперь я принадлежу Балтазару.
Простота и искренность рассказа Исабель смягчили ужас и отвращение, охватившие Пилар. Прежде чем Исабель смолкла, заговорила Пилар:
— Вы любите Эль-Леона?
— Как я могу не любить его, — женщина мягко улыбнулась. — Но я жалею, что призналась ему в этом. Он отдалился от меня, сказав, что совершил ошибку. Рефухио не хочет, чтобы женщины любили его. Он старается избегать этого, потому что не может ответить любовью на их любовь.
— Потому что не может дать им ничего, кроме этого? — Пилар указала на грубую обстановку, окружавшую ее.
— Так он говорит. Но я думаю, что он способен на огромную любовь, и женщина, пробудившая в нем это чувство, будет держать в руках его душу. Он боится этой слабости и поэтому позволяет находиться рядом с собой лишь женщинам, в которых не в состоянии влюбиться и которым не нужна его любовь.
— Вы оказались исключением, — заметила Пилар. Исабель опустила глаза, напряженно глядя в пол.
— Именно это он и назвал ошибкой. Мне был необходим кто-нибудь, а он не мог отвергнуть меня, боясь причинить боль, которую я не вынесу. Я знала это, и вина за то, что произошло, лежит на мне.
Пилар внезапно почувствовала себя виноватой в том, что вызвала несчастную женщину на откровенность.
— Извините, пожалуйста, я вовсе не хотела лезть в ваши дела.
— Не извиняйтесь. Мне очень недоставало подруги здесь, в холмах. Балтазар очень добр и выслушивает все, что я говорю, но он не умеет так расспрашивать обо всем и вникать в самую суть вещей, как это делают женщины. А что до остальных… — Исабель пожала плечами.
— Вы давно уже все вместе?
— Все? Кроме Балтазара, Энрике и Чарро, у Рефухио в отряде много людей. Просто этим он доверяет больше всего, это его друзья, они передают остальным его приказы. Вместе мы вот уже больше двух лет.
Исабель сняла с огня кипящий котелок с супом, подбросила дров. Взметнулось пламя. Пилар присела на стул, на котором незадолго до этого сидел Рефухио. Ей было неудобно оставить Исабель одну после того, как женщина поведала свою историю. К тому же Пилар вовсе не хотелось спать.
— А те, другие, о которых вы говорили? Они что, не живут здесь?
Исабель улыбнулась:
— Нет, здесь им не хватило бы места. Они живут в разных местах — некоторые в горах, кто-то в городах.
— Я не думала, что их так много.
— Разве вы не слышали песен и легенд. — Исабель удивленно подняла брови.
— Мне казалось, что это вымысел.
Даже в монастыре Пилар доводилось слышать песни о том, как Эль-Леон объединил в настоящую армию всех мошенников и преступников, скрывавшихся в холмах, а также людей, безвинно подвергшихся судебным преследованиям. Эта армия внушала ужас корыстным и продажным. Говорили, что он не принимал к себе тех, кто совершил убийство или изнасилование, тех, кто издевался над детьми, и особенно жестоких грабителей. Но тем, кто совершил преступление, подстрекаемый нуждой, или же был несправедливо осужден, Эль-Леон всегда был готов предоставить приют и оказать помощь.
— Эти песни написал Энрике. Но их не пели бы в тавернах и не нашептывали бы друг другу на ухо в церкви, если бы это была неправда.
— Энрике — это тот, который поменьше?
— Да, с усиками. Он ими очень гордится и считает, что они производят неизгладимое впечатление на женщин. Он такой забавный, что мне не удается удержаться от смеха, глядя на него. Рефухио дружит с ним потому, что оба они страстно любят слова, — Энрике доверяет их бумаге, а Рефухио нравится произносить их, а также потому, что его тоже забавляет Энрике.
— Трудно поверить, что Энрике — преступник.
— Он не преступник, — горячо возразила Исабель.
— Но как тогда он оказался здесь?
— Энрике путешествовал с бродячим цирком. Он был одним из акробатов, а иногда притворялся цыганом и предсказывал судьбу. Вы понимаете, приятно подержать ручку хорошенькой дамы… Но однажды случилось непредвиденное. Он предсказал, что дама будет ограблена, а муж ее убит. Она все рассказала об этом, и, к несчастью, все так и произошло. Тогда она стала жаловаться и стонать так, что все решили — цыган предсказал то, что сам намеревался сделать. Энрике пришлось спешно спасать свою жизнь. Когда бедняга сочинял предсказание, он понятия не имел, что у дамы есть любовник и ей не терпится овдоветь…
— Балтазар тоже невиновен? Исабель прикусила губу.
— Не совсем. Он был матросом на корабле с сокровищами, который шел из Картахены в Испанию. Капитан очень любил смотреть, как бьют людей. Балтазар поднял мятеж, что само по себе было плохо, да еще прихватил с собой часть королевского золота, когда покидал корабль. Золото он потерял в Карибском море, в логове пиратов, и после этого вернулся в Испанию. За его голову назначена награда.
— Могу себе представить.
— Вы также хотите узнать все о Чарро? На самом деле его зовут Мигуэль, Мигуэль Хуэрта-и-Сиснерос, но он много рассказывает о чаррос, всадниках, пасущих скот в имении его отца в Техасе, что в Новой Испании. Поэтому он и получил прозвище Чарро. Отец прислал его сюда, в Испанию, чтобы он получил образование, а также, чтобы прекратить его отношения с девушкой-индеанкой. Но Чарро нашел здесь лишь неприятности.
— Естественно, — вставила Пилар. Исабель согласно кивнула.
— Бедняге Чарро не повезло. Он привлек внимание некой графини, которой нравились необычные молодые люди. Ее муж, обнаружив это, вызвал Чарро на дуэль. Чарро должен был позволить изрезать себя на куски, чтобы спасти честь обманутого мужа, но он был новичком и не знал правил игры. Он убил графа. Графиня отнюдь не пришла в восторг от этого; еще меньше обрадовались родственники убитого. Кто-то подослал убийцу. Чарро был бы мертв, если бы Рефухио не спас его. Когда раны Чарро зажили, он счел, что научится большему у Рефухио, нежели в университете, и решил, что для него холмы безопаснее Севильи.
— Возможно, Чарро в университете был знаком с Висенте?
— Не думаю, хотя Рефухио виделся с Висенте в ночь, когда на Чарро напали. Он присматривает за братом. Висенте учится, чтобы стать священником. Мне кажется, Рефухио видит в этом некое искупление своей вины.
— Висенте столь болезненно воспринимает образ жизни твоего брата?
Исабель покачала головой, грусть затуманила ее зеленые глаза.
— Я мог вам поверить ночью в саду, при лунном свете, — заявил Рефухио, — но, к сожалению для вас, обстоятельства изменились.
— Зачем мне лгать? У меня не было никакой возможности забрать это золото.
— Но вы считали, что, пообещав мне золото, побудите меня действовать. — В его словах слышался сарказм. Его лицо в свете очага отливало золотом и синевой, напоминая бронзовое изваяние, непроницаемое и безжалостное. Капли дождя, стекая с его волос, ползли по лицу.
Пилар нервно облизнула губы. Товарищи Эль-Леона — Энрике, Чарро и Балтазар, — вошедшие вслед за ним, избегали ее взгляда. Они смотрели в пол, на потолок, куда угодно, только не на Пилар и Эль-Леона. Они отошли от стола, сгрудились рядом с очагом, протягивая руки к огню и притворяясь, что больше всего на свете их интересует разогревающийся суп. Единственным человеком, напряженно наблюдавшим за происходящим, была Исабель. Пилар заговорила, и голос ее звенел натянутой струной:
— Было бы глупостью обещать то, чего я не могу обеспечить.
— Да, но если вы надеялись, что, когда это обнаружится, вы будете в безопасности у своей тетки?
— Я не стала бы обманывать!
— Вы из дома дона Эстебана. Почему бы вам не солгать?
— А вы — благородный изгнанник, которого оскорбляет разговор о деньгах? — парировала она с жаром. — Почему же вас так тревожит это золото?
— Хотя ваши прелести и представляют известный интерес, я не могу ради них рисковать жизнью моих людей. Еще меньше меня интересует это ничтожное количество серебра. Нам нужно золото, чтобы покупать лошадей, продукты, находить убежище, чтобы давать взятки, открывающие, когда это необходимо, двери тюрьмы.
— Мне очень жаль, что вы разочарованы, но повторяю, я не имею к этому отношения! Я ровным счетом ничего не могу сделать, чтобы исправить положение вещей.
Он долго смотрел на нее и тихо сказал:
— Возможно, я смогу кое-что сделать. Исабель шагнула к нему.
— Рефухио, — прошептала она, — не надо… Предводитель бандитов даже не взглянул в ее сторону.
— Любопытно, — произнес он, обращаясь к Пилар, — сколько заплатит ваша тетушка, чтобы вас доставили к ней здоровой, счастливой и, конечно, нетронутой?
Сердце Пилар екнуло.
— Вы имеете в виду, что потребуете за меня выкуп? Как это низко!
— Неужели? Какой позор! Но я никогда не пытался выглядеть иначе. Вы сами вообразили меня трагическим героем.
Исабель покраснела, на глазах ее показались слезы.
— О, Рефухио, не говори так, — взмолилась она. — Почему ты поступаешь так? Зачем?
Пилар, смущенная беспокойством этой девушки, смело обратилась к Эль-Леону:
— По-видимому, я ошибалась в вас. Что же касается моей тетки, я не знаю, будет она выручать меня или нет. Спросите у нее сами.
— Я это и собираюсь сделать, уверяю вас.
Он замолчал, когда Исабель, вцепившись ему в руку так, что побелели пальцы, прошептала быстро и прерывисто:
— Ты это делаешь потому, что хочешь, чтобы эта женщина осталась здесь. Я больше не нужна тебе, ты хочешь ее.
Рефухио смотрел на девушку, но ни один мускул не дрогнул на его лице, в его серебристо-серых глазах не отразилось ничего. В ответ на ее скорбный, умоляющий взгляд он бросил через плечо:
— Балтазар!
Немолодой мужчина подошел к Исабель, обнял ее:
— Пойдем, любовь моя. Все будет хорошо.
— О, Балтазар! — Исабель повернулась и судорожно схватила его за плечи. — Останови его. Рефухио затеял это не из-за золота, я знаю, а из-за девушки. Из-за нее он совершит что-нибудь ужасное…
— Тихо, — Балтазар с силой потянул ее к очагу. — Молчи!
Рефухио медленно повернулся к Пилар. Она бестрепетно встретила его взгляд, но в этих холодных глазах невозможно было что-либо прочесть. Она видела в них лишь свое крошечное отражение.
Он произнес:
— Вы жаждали воссоединиться с тетушкой. Ну что ж, теперь это и мое заветное желание. Не правда ли, забавно?
Она затаила дыхание, услышав его отрывистую речь. Ей удалось справиться с собой, и сдавленным голосом Пилар ответила:
— Неужели?
— Это будет моим единственным желанием — если предположить, что вы заинтересованы в этом сами. Но вот этого-то я и не вижу. — В его голосе звучала издевка.
— Нет, — заявила Пилар. Он отвернулся.
— Так я и думал. Вам лучше поесть и немного поспать. Утром мы выезжаем в Кордову.
— Утром? Но я думала…
Он повернулся к ней так резко, что с его плаща полетели на пол капли воды.
— Что вы думали?
— Разве вы больше не жаждете увидеть мою тетку и потребовать выкуп?
— Это подождет.
Его плохо скрываемое нетерпение, смешанное с угрозой, насторожило ее.
— Я не смогу спать. Я готова ехать прямо сейчас.
— Вы рискуете попасть в руки наемников вашего отчима.
— Здесь я нахожусь не в большей безопасности. Его глаза засветились холодным изумлением.
— Так вы заинтересованы в этом?
— Мне кажется, что вы именно этого хотите, — тихо произнесла Пилар. — Я вас знаю очень плохо, точнее, совсем не знаю, но мне кажется, что вы ничего не делаете без причины. Я должна остерегаться, пока не выясню, что вы намерены делать со мной.
— Вы решили это на основании того, что сказала Исабель?
Она вскинула голову, не сводя с него глаз.
— И на основании ваших угроз.
— Неужели вы считаете, — спокойно спросил он, обходя вокруг стола и приближаясь к ней, — что ваша настороженность вам поможет?
Он медленно подходил к ней. Пилар думала, что не должна отступать, не должна показывать свой страх. Он подходил все ближе, двигаясь с изяществом хорошо тренированного человека. Она не трогалась с места, лихорадочно ища ответ на его последний вопрос. Ответа не было, но тем не менее она не шевелилась. За ее спиной прекратилось звяканье тарелок и беспокойное бормотание Исабель. Тишину нарушали лишь потрескивание дров в очаге да легкий стук дождя по крыше.
У Пилар не было защиты. Да, она могла обороняться, но главарь разбойников был очень силен и, без сомнения, в два счета справился бы с ней. Она была окружена его друзьями и сообщниками, приученными беспрекословно выполнять его приказания. Они не помешают ему развлечься. Она сама отдала себя во власть Эль-Леона. Недюжинный ум и редкая удача могут помочь ей выбраться из логова льва, если только он сам не отпустит ее.
Он стоял перед ней так близко, что полы его плаща касались ее мокрых юбок. Он протянул сильную руку и дотронулся до ее щеки. Она отпрянула, но остановилась сразу же, как только почувствовала горячее прикосновение его жесткой ладони. Вглядываясь в ее лицо, он ласково провел по нему большим пальцем, как бы исследуя. Она затрепетала. Дрожь пробежала по ее лицу, и она поспешно опустила ресницы, пряча свое удивление и замешательство.
Вдруг он резко убрал руку. Когда он заговорил, голос его звучал насмешливо:
— Настороженная, отважная и промокшая до костей… Что заставляет вас думать, что я настолько нуждаюсь в наложнице, что позарюсь на женщину, питающую ко мне лишь отвращение? Или вы недооцениваете мою проницательность и считаете, что я не заметил вашу враждебность?
Она судорожно сглотнула. Ее знобило.
— Значит, все это вы говорили, чтобы просто напугать меня?
— Чтобы заставить вас быстро и четко отвечать на вопросы, имеющие отношение к делу. Признаю, что это жестокий способ.
— Зато действенный. Или мне стоит опасаться, что все, что вы говорите сейчас, — очередная уловка, чтобы сделать меня послушной, пока вы отдыхаете.
— Вы предпочитаете, чтобы это было так?
— Я предпочитаю, чтобы вы выполняли наше соглашение без каких-либо уловок и угроз. — Она дрожала всем телом и, пытаясь унять дрожь, прятала стиснутые кулаки в складках юбки.
— В нашем соглашении не было пункта, предписывающего мне умереть ради вас, сеньорита. Мы также оставляем в стороне вопрос о пропавшем золоте. Соблюдайте ваши обязательства, и вы увидите, что я держу свое слово.
— Есть вещи, над которыми мы не властны. Глядя на нее сверху вниз, он некоторое время изучал ее, прежде чем отвернуться.
— И которых нельзя избежать, — соглашаясь, добавил он. — Здесь мы, кажется, единодушны. Но пойдемте к огню. Если мы решили порассуждать о вещах, которых нельзя избежать и над которыми мы не властны, то лучше заняться этим в тепле и уюте.
Тон, которым были произнесены слова, исключал возможность отказа или промедления. Если Рефухио и отказался от мысли потребовать за свои услуги плату помимо полученного серебра, то никак не показал этого. Он собирался оставить ее здесь и встретиться с теткой.
Что еще?
Исабель обвинила Рефухио в том, что он привез Пилар в этот дом в своих собственных интересах. Нет, Пилар не могла поверить ей. Ничто в его поведении не позволяло предположить, что он увлечен ею, даже то, что намеревался удерживать ее здесь против воли. Для него это была лишь удобная возможность досадить дону Эстебану и в то же время раздобыть деньги для своей шайки. Если он и обдумывал план, где ей была уготована какая-то роль, то, разумеется, она не интересовала его как женщина. Исабель тревожилась без причины.
Пока Пилар убеждала себя в этом, Рефухио, казалось, задался целью опровергнуть эти умозаключения. Он придвинул стул, на котором она сидела, поближе к себе; опустившись на одно колено, налил ей суп. Их руки встретились, когда он передавал ей грубую глиняную миску, и вдруг улыбнулся так неожиданно тепло, что она была тронута. Прежде чем Пилар начала есть, Рефухио расстегнул ее накидку и снял с плеч. Затем, сняв собственный плащ, от которого шел пар, повесил их на крючки, вбитые рядом с очагом.
Исабель поперхнулась супом. Балтазар похлопал ее по спине, но она сунула ему в руки свою миску и вскочила на ноги. Глаза ее наполнились слезами, и, круто повернувшись, она скрылась за занавеской одного из альковов. Мужчины переглянулись и потупились. Такой наблюдательный человек, как Рефухио, не мог этого не заметить. Тем не менее он равнодушно продолжал наливать себе суп. Он сдержался даже тогда, когда из-за занавески послышались сдавленные рыдания. Лишь рука его сжалась на секунду так, что побелели костяшки пальцев, но он продолжал наливать. Затем, все с тем же непроницаемым лицом, уселся за стол.
Аппетит у Пилар исчез. Проглотив несколько ложек вкусного варева, она просто грела руки о миску. Все еще дрожа от холода и пережитого напряжения, Пилар старалась успокоить дрожь. Дождевая вода медленно капала с ее подола, впитываясь в земляной пол.
Временами Пилар чувствовала на себе взгляд Рефухио, но упорно избегала его, глядя то в свою миску, то на пылающий в очаге огонь. Она встревожилась, когда он внезапно вскочил на ноги, но потом резко повернулся и исчез в алькове напротив того, в котором скрылась Исабель. Через минуту он воротился, неся стеганый бархатный мужской халат.
— Вот, — отрывисто произнес Рефухио, протягивая Пилар халат, — переодевайтесь.
Она взглянула на предложенную одежду, затем посмотрела ему в глаза.
Выражение его лица не изменилось, но в голосе сквозила усталость:
— Не на людях, разумеется, если только это не будет вашим капризом.
— Нет, — хрипловато проговорила Пилар. — Я… благодарю вас.
— Мы выйдем, пока вы переодеваетесь. — Рефухио так взглянул на своих людей, что через секунду они были на ногах.
— Не нужно, я могу переодеться там. — Пилар показала на только что покинутый им альков.
— Вам будет теплее у огня. Кроме того, вы можете воспользоваться постелью за занавеской. Мне она не понадобится, мы вернемся поздно.
Пилар глядела на него, отмечая, что он старается ее успокоить. Наконец она заговорила:
— Я думала, вы собираетесь отдохнуть.
— Я уже отдохнул.
— Но в самом деле…
— Меня безумно интересует, пришел ли в себя дон Эстебан. Не волнуйтесь, я оставлю Балтазара присматривать за вами. Вас беспокоит мое возвращение? Я готов расплатиться серебром, если потревожу вас.
Что он имеет в виду? Неужели он думает, что ее беспокоит плата, полученная им за столь тяжкий труд? Или же он надеется позднее разделить с ней эту постель и ради этого готов отказаться от содержимого сундука?
К тому времени, как раздраженная Пилар пришла к выводу, что Рефухио вряд ли заслуживает ее расположения, он ушел.
Балтазар вышел из домика вслед за остальными, пробормотав, что неплохо было бы осмотреть дом снаружи. Пилар дождалась, пока стук копыт стих вдали, и встала, медленно выпрямив негнущееся тело. Мускулы свело от холода и длительного напряжения, двигаться было тяжело. С трудом Пилар стянула с себя промокшую одежду. Она развесила вещи, нуждавшиеся в сушке, и переоделась в халат. Бархат был темно-бордовый, великолепного качества, отделка отливала золотом. Видно было, что носили его мало. Рефухио, вероятно, берег его как память о лучших временах, как память об отце. От ткани исходил легкий запах табачных листьев, использовавшихся, чтобы предохранить ткань от моли. Едва уловимый аромат шоколада свидетельствовал о том, что некогда это был любимый утренний наряд.
Ткань была мягкой и теплой, рукава — чересчур длинны для нее, подол волочился по полу. Она запахнула широкие полы халата, плотно завернулась в него, внезапно ощутив, что промерзла до костей. Уютная одежда неожиданно дала ей странное чувство безопасности.
За занавеской, отделяющей альков от зала, послышались звуки. Исабель отдернула занавеску и в замешательстве уставилась на Пилар, задрапированную в халат. Через секунду скорбная судорога прошла по ее лицу: девушка узнала эту одежду. Она вышла из алькова.
— Они все уехали?
— Все, кроме Балтазара, — ответила Пилар, уверенная, что Исабель, находясь за занавеской, слышала каждое слово, произнесенное в комнате.
— Я предпочла бы, чтобы они остались. Мне это не нравится.
— Эль-Леон, должно быть, знает, что делает. Исабель медленно кивнула.
— Он всегда настороже и только благодаря этому еще жив. Но таким отчужденным и жестким я его ни разу не видела.
Исабель вздрогнула. Ее глаза покраснели от слез, а лицо опухло. В ней было что-то от несправедливо обиженного ребенка.
— Он просто ужасен, — заявила Пилар. Исабель поджала губы.
— Не всегда. Со мной он другой. Он чувствует глубже, чем большинство людей, и способен понять и прочувствовать чужую боль, как если бы она была его собственной. Это вредит ему самому, но Эль-Леон не может иначе. Иногда он притворяется бесчувственным, чтобы защититься, но он не такой и никогда не был таким.
— Это звучит так, будто вы хорошо знаете его. — Пилар задала этот наводящий вопрос не из любопытства, а, скорее, из чувства самосохранения. Чем больше она узнает о человеке, захватившем ее, тем лучше.
— Да, я знаю его, — гордо отозвалась девушка. — Он — сын благородного идальго, владевшего самым известным в Андалузии поместьем, где выращивались быки для корриды. Рефухио развлекался, играл роль матадора, но отец запретил ему эту опасную игру. Рефухио увидел меня, когда я танцевала фламенко с севильскими цыганами. Он спел мне серенаду и подарил розу, в середине которой лежала жемчужина. Через несколько лет он убил человека, который бил меня и заставлял торговать собой на улице. Некоторое время я была женщиной Эль-Леона и спала с ним в одной постели. Но теперь я принадлежу Балтазару.
Простота и искренность рассказа Исабель смягчили ужас и отвращение, охватившие Пилар. Прежде чем Исабель смолкла, заговорила Пилар:
— Вы любите Эль-Леона?
— Как я могу не любить его, — женщина мягко улыбнулась. — Но я жалею, что призналась ему в этом. Он отдалился от меня, сказав, что совершил ошибку. Рефухио не хочет, чтобы женщины любили его. Он старается избегать этого, потому что не может ответить любовью на их любовь.
— Потому что не может дать им ничего, кроме этого? — Пилар указала на грубую обстановку, окружавшую ее.
— Так он говорит. Но я думаю, что он способен на огромную любовь, и женщина, пробудившая в нем это чувство, будет держать в руках его душу. Он боится этой слабости и поэтому позволяет находиться рядом с собой лишь женщинам, в которых не в состоянии влюбиться и которым не нужна его любовь.
— Вы оказались исключением, — заметила Пилар. Исабель опустила глаза, напряженно глядя в пол.
— Именно это он и назвал ошибкой. Мне был необходим кто-нибудь, а он не мог отвергнуть меня, боясь причинить боль, которую я не вынесу. Я знала это, и вина за то, что произошло, лежит на мне.
Пилар внезапно почувствовала себя виноватой в том, что вызвала несчастную женщину на откровенность.
— Извините, пожалуйста, я вовсе не хотела лезть в ваши дела.
— Не извиняйтесь. Мне очень недоставало подруги здесь, в холмах. Балтазар очень добр и выслушивает все, что я говорю, но он не умеет так расспрашивать обо всем и вникать в самую суть вещей, как это делают женщины. А что до остальных… — Исабель пожала плечами.
— Вы давно уже все вместе?
— Все? Кроме Балтазара, Энрике и Чарро, у Рефухио в отряде много людей. Просто этим он доверяет больше всего, это его друзья, они передают остальным его приказы. Вместе мы вот уже больше двух лет.
Исабель сняла с огня кипящий котелок с супом, подбросила дров. Взметнулось пламя. Пилар присела на стул, на котором незадолго до этого сидел Рефухио. Ей было неудобно оставить Исабель одну после того, как женщина поведала свою историю. К тому же Пилар вовсе не хотелось спать.
— А те, другие, о которых вы говорили? Они что, не живут здесь?
Исабель улыбнулась:
— Нет, здесь им не хватило бы места. Они живут в разных местах — некоторые в горах, кто-то в городах.
— Я не думала, что их так много.
— Разве вы не слышали песен и легенд. — Исабель удивленно подняла брови.
— Мне казалось, что это вымысел.
Даже в монастыре Пилар доводилось слышать песни о том, как Эль-Леон объединил в настоящую армию всех мошенников и преступников, скрывавшихся в холмах, а также людей, безвинно подвергшихся судебным преследованиям. Эта армия внушала ужас корыстным и продажным. Говорили, что он не принимал к себе тех, кто совершил убийство или изнасилование, тех, кто издевался над детьми, и особенно жестоких грабителей. Но тем, кто совершил преступление, подстрекаемый нуждой, или же был несправедливо осужден, Эль-Леон всегда был готов предоставить приют и оказать помощь.
— Эти песни написал Энрике. Но их не пели бы в тавернах и не нашептывали бы друг другу на ухо в церкви, если бы это была неправда.
— Энрике — это тот, который поменьше?
— Да, с усиками. Он ими очень гордится и считает, что они производят неизгладимое впечатление на женщин. Он такой забавный, что мне не удается удержаться от смеха, глядя на него. Рефухио дружит с ним потому, что оба они страстно любят слова, — Энрике доверяет их бумаге, а Рефухио нравится произносить их, а также потому, что его тоже забавляет Энрике.
— Трудно поверить, что Энрике — преступник.
— Он не преступник, — горячо возразила Исабель.
— Но как тогда он оказался здесь?
— Энрике путешествовал с бродячим цирком. Он был одним из акробатов, а иногда притворялся цыганом и предсказывал судьбу. Вы понимаете, приятно подержать ручку хорошенькой дамы… Но однажды случилось непредвиденное. Он предсказал, что дама будет ограблена, а муж ее убит. Она все рассказала об этом, и, к несчастью, все так и произошло. Тогда она стала жаловаться и стонать так, что все решили — цыган предсказал то, что сам намеревался сделать. Энрике пришлось спешно спасать свою жизнь. Когда бедняга сочинял предсказание, он понятия не имел, что у дамы есть любовник и ей не терпится овдоветь…
— Балтазар тоже невиновен? Исабель прикусила губу.
— Не совсем. Он был матросом на корабле с сокровищами, который шел из Картахены в Испанию. Капитан очень любил смотреть, как бьют людей. Балтазар поднял мятеж, что само по себе было плохо, да еще прихватил с собой часть королевского золота, когда покидал корабль. Золото он потерял в Карибском море, в логове пиратов, и после этого вернулся в Испанию. За его голову назначена награда.
— Могу себе представить.
— Вы также хотите узнать все о Чарро? На самом деле его зовут Мигуэль, Мигуэль Хуэрта-и-Сиснерос, но он много рассказывает о чаррос, всадниках, пасущих скот в имении его отца в Техасе, что в Новой Испании. Поэтому он и получил прозвище Чарро. Отец прислал его сюда, в Испанию, чтобы он получил образование, а также, чтобы прекратить его отношения с девушкой-индеанкой. Но Чарро нашел здесь лишь неприятности.
— Естественно, — вставила Пилар. Исабель согласно кивнула.
— Бедняге Чарро не повезло. Он привлек внимание некой графини, которой нравились необычные молодые люди. Ее муж, обнаружив это, вызвал Чарро на дуэль. Чарро должен был позволить изрезать себя на куски, чтобы спасти честь обманутого мужа, но он был новичком и не знал правил игры. Он убил графа. Графиня отнюдь не пришла в восторг от этого; еще меньше обрадовались родственники убитого. Кто-то подослал убийцу. Чарро был бы мертв, если бы Рефухио не спас его. Когда раны Чарро зажили, он счел, что научится большему у Рефухио, нежели в университете, и решил, что для него холмы безопаснее Севильи.
— Возможно, Чарро в университете был знаком с Висенте?
— Не думаю, хотя Рефухио виделся с Висенте в ночь, когда на Чарро напали. Он присматривает за братом. Висенте учится, чтобы стать священником. Мне кажется, Рефухио видит в этом некое искупление своей вины.
— Висенте столь болезненно воспринимает образ жизни твоего брата?
Исабель покачала головой, грусть затуманила ее зеленые глаза.