Страница:
— Когда женщина дает мужчине достаточно твердый ответ, у ее покровителя больше не остается сомнений. Если только она не страдает разборчивостью и с выгодой для себя не пользуется благосклонностью сразу двух мужчин. Это, конечно, самый мудрый выбор.
— Вы, вероятно, неплохо овладели искусством вести любовные игры сразу с несколькими поклонниками, так чтобы они ничего не знали друг о друге?
— Судя по всему, да.
Высокомерие, с каким держалась эта женщина, показалось Фелиситэ просто нестерпимым.
— Если учесть ваше теперешнее занятие, вы вряд ли даете повод для разочарования тем мужчинам, которые обращают на вас внимание.
В глазах Паломы появился блеск, свойственный, скорее, взгляду ястреба, чем голубки.
— Я хочу дать тебе один маленький совет, моя юная подруга. Умный человек никогда не станет судить о других по их внешности.
— Вы, очевидно, что-то подразумеваете под этими словами?
— О да, сразу несколько вещей.
Фелиситэ казалось, что она вот-вот заплачет от неимоверного напряжения. Но она тем не менее произнесла с ледяной вежливостью:
— Назовите мне их.
— Во-первых, я занимаю на корабле вовсе не такое положение, как ты думаешь. Я отправилась в плавание только ради развлечения, из-за подруги, с которой познакомилась еще в молодости. По своей прихоти она назвала судно в мою честь, и я с удовольствием составила ей компанию в этом, если можно так выразиться, девичьем путешествии.
— Как… интересно! — иронично заметила Фелиситэ, всем своим видом выражая недоверие.
Изабелла поджала губы.
— Теперь о Моргане. Ты слишком наивна, если решила устроить эту маленькую драму, чтобы развлечь его. Ты вскоре убедишься, как он презирает подобные ухищрения.
— Если вы думаете, что я специально сделала так, чтобы он увидел меня вместе с Бастом, то напрасно. У меня и в мыслях этого не было! Я даже не знала, что вы с ним находитесь неподалеку!
— Успокойся, — с издевкой сказала Изабелла, — ты могла бы сыграть и получше.
— Я бы ни за что не стала портить вам удовольствие, если бы у меня возникло хоть малейшее подозрение, что вы тут даете волю рукам в темноте.
— О каком удовольствии ты говоришь? — Изабелла горделиво вскинула голову. — Чтобы ты знала, я не из тех сучек, кому нравится заниматься любовью на песке.
Охваченная гневом и ревностью Фелиситэ рассмеялась ей в лицо.
— Вам не мешает как-нибудь попробовать, вдруг вам понравится? Но если вы говорите правду, то вы соблазняли Моргана вовсе не там, где нужно. Ведь ближайшая постель на острове находится на корабле вашей подруги.
— Я же сказала, я этого не добивалась!
— Тогда вы, вероятно, решили наверстать упущенное сейчас. То-то вы смотрели на всех так, словно у вас изпод носа увели лакомый кусочек.
С губ Изабеллы сорвалось ругательство, которое вряд ли следовало знать испанской аристократке.
— До чего же гнусные у тебя мысли, паршивая потаскушка!
— Я бы на вашем месте воздержалась от подобных выражений, — ответила Фелиситэ, вздернув подбородок. — Зная кое-что о вашем прошлом, я могу утверждать, что сумела бы прилепить вам парочку подходящих эпитетов.
— Господи, зачем Моргану понадобилось так рисковать, чтобы найти такую вот глупую сучку, как ты?!
— Может быть, я кое в чем и не права, — заявила Фелиситэ, — но даже я понимаю, что заставило его так поступить, не говоря уже о такой выдающейся шлюхе, как вы!
Изабелла быстрым движением выбросила вперед руку и ударила Фелиситэ по щеке. В ответ Фелиситэ не заставила себя долго ждать. Голова темноволосой женщины дернулась от неожиданно сильного удара.
Держась за щеку, Изабелла выпрямилась и прищурила глаза.
— Если я не ошибаюсь, ты умеешь обращаться со шпагой?
— Немного, — кивнула Фелиситэ.
Ирландка бросила быстрый взгляд в сторону стоявших на берегу мужчин, чьи фигуры казались на расстоянии совсем маленькими.
— Отлично. По-моему, тебе не мешает преподнести урок хороших манер.
— Тот, кто собирается учить чему-либо других, сам должен в совершенстве владеть этим.
— Ты имеешь в виду фехтование или правила поведения?
— Как вам будет угодно, — ответила Фелиситэ, не сводя с Изабеллы карих глаз и холодно улыбаясь.
— Это мы еще посмотрим.
— Да, — согласилась Фелиситэ, — посмотрим.
Не сказав больше ни слова, они повернулись и направились в сторону лагеря.
Глава 18
— Вы, вероятно, неплохо овладели искусством вести любовные игры сразу с несколькими поклонниками, так чтобы они ничего не знали друг о друге?
— Судя по всему, да.
Высокомерие, с каким держалась эта женщина, показалось Фелиситэ просто нестерпимым.
— Если учесть ваше теперешнее занятие, вы вряд ли даете повод для разочарования тем мужчинам, которые обращают на вас внимание.
В глазах Паломы появился блеск, свойственный, скорее, взгляду ястреба, чем голубки.
— Я хочу дать тебе один маленький совет, моя юная подруга. Умный человек никогда не станет судить о других по их внешности.
— Вы, очевидно, что-то подразумеваете под этими словами?
— О да, сразу несколько вещей.
Фелиситэ казалось, что она вот-вот заплачет от неимоверного напряжения. Но она тем не менее произнесла с ледяной вежливостью:
— Назовите мне их.
— Во-первых, я занимаю на корабле вовсе не такое положение, как ты думаешь. Я отправилась в плавание только ради развлечения, из-за подруги, с которой познакомилась еще в молодости. По своей прихоти она назвала судно в мою честь, и я с удовольствием составила ей компанию в этом, если можно так выразиться, девичьем путешествии.
— Как… интересно! — иронично заметила Фелиситэ, всем своим видом выражая недоверие.
Изабелла поджала губы.
— Теперь о Моргане. Ты слишком наивна, если решила устроить эту маленькую драму, чтобы развлечь его. Ты вскоре убедишься, как он презирает подобные ухищрения.
— Если вы думаете, что я специально сделала так, чтобы он увидел меня вместе с Бастом, то напрасно. У меня и в мыслях этого не было! Я даже не знала, что вы с ним находитесь неподалеку!
— Успокойся, — с издевкой сказала Изабелла, — ты могла бы сыграть и получше.
— Я бы ни за что не стала портить вам удовольствие, если бы у меня возникло хоть малейшее подозрение, что вы тут даете волю рукам в темноте.
— О каком удовольствии ты говоришь? — Изабелла горделиво вскинула голову. — Чтобы ты знала, я не из тех сучек, кому нравится заниматься любовью на песке.
Охваченная гневом и ревностью Фелиситэ рассмеялась ей в лицо.
— Вам не мешает как-нибудь попробовать, вдруг вам понравится? Но если вы говорите правду, то вы соблазняли Моргана вовсе не там, где нужно. Ведь ближайшая постель на острове находится на корабле вашей подруги.
— Я же сказала, я этого не добивалась!
— Тогда вы, вероятно, решили наверстать упущенное сейчас. То-то вы смотрели на всех так, словно у вас изпод носа увели лакомый кусочек.
С губ Изабеллы сорвалось ругательство, которое вряд ли следовало знать испанской аристократке.
— До чего же гнусные у тебя мысли, паршивая потаскушка!
— Я бы на вашем месте воздержалась от подобных выражений, — ответила Фелиситэ, вздернув подбородок. — Зная кое-что о вашем прошлом, я могу утверждать, что сумела бы прилепить вам парочку подходящих эпитетов.
— Господи, зачем Моргану понадобилось так рисковать, чтобы найти такую вот глупую сучку, как ты?!
— Может быть, я кое в чем и не права, — заявила Фелиситэ, — но даже я понимаю, что заставило его так поступить, не говоря уже о такой выдающейся шлюхе, как вы!
Изабелла быстрым движением выбросила вперед руку и ударила Фелиситэ по щеке. В ответ Фелиситэ не заставила себя долго ждать. Голова темноволосой женщины дернулась от неожиданно сильного удара.
Держась за щеку, Изабелла выпрямилась и прищурила глаза.
— Если я не ошибаюсь, ты умеешь обращаться со шпагой?
— Немного, — кивнула Фелиситэ.
Ирландка бросила быстрый взгляд в сторону стоявших на берегу мужчин, чьи фигуры казались на расстоянии совсем маленькими.
— Отлично. По-моему, тебе не мешает преподнести урок хороших манер.
— Тот, кто собирается учить чему-либо других, сам должен в совершенстве владеть этим.
— Ты имеешь в виду фехтование или правила поведения?
— Как вам будет угодно, — ответила Фелиситэ, не сводя с Изабеллы карих глаз и холодно улыбаясь.
— Это мы еще посмотрим.
— Да, — согласилась Фелиситэ, — посмотрим.
Не сказав больше ни слова, они повернулись и направились в сторону лагеря.
Глава 18
Раздобыть шпаги оказалось не так-то просто. Все мужчины на острове всегда ходили вооруженными. Кроме сабель они носили еще и пистолеты, засунув их за пояс, так что они крест-накрест пересекали грудь. Однако найдется ли у кого-нибудь из них подходящий для женщины клинок, если моряков сейчас вообще удастся выманить из пальмовых зарослей?
Фелиситэ вспомнила про капитана Бономма, но он уже куда-то отошел от стола, и его нигде не было видно. Тем не менее им попалось несколько человек, вышедших из леса и направлявшихся к ведру с ромом или пуншем. Известие о том, что женщины собираются драться на шпагах, было встречено хриплыми возгласами, полными веселого удивления, и рассматривалось скорее как забавное развлечение, чем серьезное происшествие. С пьяными смешками пираты принялись сравнивать свои клинки в поисках двух приблизительно одинаковых по весу и длине.
Женщин выручил Валькур, который, все еще не оправившись до конца от ран, целыми днями играл в карты или в кости с другими выздоравливающими моряками, в результате чего сделался обладателем пары одинаковых шпаг, доставшихся пиратам на одном из захваченных призов. Это изящное смертоносное оружие, не такое громоздкое, как абордажные сабли, которые предлагали остальные, казалось наиболее подходящим для женщин. Элегантно поклонившись, он протянул одну шпагу Изабелле с улыбкой, напоминавшей о его былом утонченном очаровании. Вторую, с гораздо меньшей любезностью, он предложил Фелиситэ.
Матросы освободили место для схватки, свернув служивший столом парус вместе с тарелками, остатками угощения, горшками и деревянными плошками и оттащив его в сторону. В костры подбросили дров, и пламя сразу взвилось чуть ли не до небес. Несколько оставшихся не у дел мужчин уселись на песке, словно зрители рядом с ареной. Среди них воцарилась атмосфера веселого ожидания, тишину нарушал лишь шепот заключивших пари, которые делали ставки.
Фелиситэ в белом и Изабелла в черном отсалютовали друг другу. В свете луны и отблесках костров клинки взметнулись вверх, сверкнув серебром и золотом, а потом снова опустились. Шпаги, зажатые в тонких белых руках, скрестились, и соперницы с каким-то неуловимым ошеломляющим изяществом начали поединок.
Они сблизились, подобно дыму и туману, закружились в вихре, налетая друг на друга и вновь расходясь в стороны. Клинки сталкивались в воздухе, соскальзывали один с другого со стонущим звоном. Ветер трепал волосы женщин, разметав их по плечам, раздувал волочащиеся по песку юбки, а они, не обращая на это внимания, продолжали грациозно танцевать, атакуя, отступая, внимательно следя друг за другом ледяным взглядом карих и голубых глаз.
Мужчины притихли и замерли в ожидании. Наконец Изабелла с воздушной легкостью устремилась вперед. Фелиситэ отражала удары, встав в третью позицию. Звон клинков теперь слился в единую симфонию, и схватка приняла серьезный оборот.
Женщины сражались не с такой сокрушающей силой, как Морган и Валькур, однако легкость, с какой они наносили друг другу удары, делала их поединок не менее опасным. Изабелла билась с быстротой, достойной учебника фехтования. Фелиситэ отвечала с поразительной ловкостью, которая в сочетании с интуитивно приобретенными навыками заставила Изабеллу обратить на себя внимание, поскольку все ее броски и выпады не достигали цели, встречая неминуемый отпор. Не прошло и пяти минут с того момента, как испанская аристократка ирландского происхождения "накинулась на Фелиситэ, заставив ее отбивать сыпавшиеся со всех сторон непрерывные удары, так что искры от врезающихся друг в друга клинков падали желто-золотистым дождем, когда шпага Фелиситэ пронзила черные кружева на рукаве Изабеллы.
Глаза Паломы вспыхнули огнем и тут же сузились.
— С тобой, похоже, не так легко совладать, как я думала, — проговорила она.
— Думать тоже бывает опасно, — ответила Фелиситэ. Вопли пиратов заглушили ее слова, и женщины снова схватились не на жизнь, а на смерть. Они скользили по песку, стремительно оборачиваясь, нанося удары и уклоняясь от шпаги соперницы; блики лунного света, отражаясь от песка, падали на их юбки бело-голубыми ромбами. Обе женщины сейчас не замечали ничего вокруг кроме непрерывно сталкивающихся клинков, отчего их руки сотрясались от запястья до плеча. Они изо всех сил старались сохранить ритм дыхания, продолжая защищаться и нападать, уворачивались от выпадов противницы, стремясь в то же время нанести ей роковой удар.
Крови, мужчины жаждали крови. Хотя зрители теперь снова затихли, в их напряженном внимании ощущалось растущее нетерпение. Фелиситэ стала уставать, злоба куда-то исчезла, как будто ее не было вовсе. Судя по выражению лица соперницы, та испытывала похожие чувства. Им обоим больше мешали неудобные, сковывающие движения юбки, чем тяжелые звенящие клинки, которые они сжимали в руках. Их стиснутые корсетами груди тяжело поднимались от прерывистого дыхания, а на лицах выступили капельки пота. Но тем не менее они не могли и не хотели остановиться. Речь шла об их гордости, об умении владеть шпагой. Ни одна не желала признать унизительное поражение и подарить победу другой. Поэтому они, словно дьяволы в обличье прекрасных женщин, старались нанести друг другу увечье или покончить с соперницей одним смертельным ударом.
Краешком глаза Фелиситэ заметила какое-то движение в стороне и увидела, как к Изабелле сзади осторожно приближается капитан Бономм. При этом она обратила внимание, что сама Изабелла с тревогой в глазах наблюдает за тем, что происходит за ее спиной.
— Давай!
Как только раздалась эта громкая команда, на арене появилось уже четыре клинка, четыре орудия убийства из остро отточенной стали. На шпагу Фелиситэ обрушился удар такой силы, что рука девушки онемела до самого плеча. Уши наполнились визжащим скрежетом металла о металл. Врезавшись в тяжелую пиратскую саблю, ее клинок поднялся острием вверх. Менее чем в шести футах от нее застыла Изабелла, которую точно так же остановил капитан Жак Бономм.
Не выпуская шпаги из высоко поднятой руки, Фелиситэ обернулась, упершись взглядом в зеленые глаза Моргана Мак— Кормака. Потом она посмотрела на Изабеллу. Та слегка приподняла бровь, и вдруг обе женщины одновременным резким движением высвободили шпаги, словно им приходилось делать это много раз, встали плечом к плечу, направив их острие на мужчин, посмевших вмешаться в поединок.
Никто из присутствующих не мог с точностью сказать, кто пришел в большее замешательство: Морган или капитан Бономм. Машинально они оба подняли сабли, приготовившись обороняться, однако, судя по их растерянным лицам, не собирались предпринимать более решительных действий.
— Может, плюнем в них, чтобы они скорее пришли в себя? — предложила Изабелла, насмешливо скривив губы. — Или нам стоит их пощадить?
— Они… задумали доброе дело, — ответила Фелиситэ. — Это дает им право на пощаду.
Наблюдавшие за поединком пираты встретили их слова громкими недовольными криками, слившимися в разноголосый воинственный хор. Им явно хотелось, чтобы схватка продолжалась.
Морган первым решил, как следует поступить. Он резким взмахом опустил саблю острием к земле.
— Я прошу пощадить меня, Фелиситэ, теперь и в будущем.
Капитан Бономм со вздохом облегчения последовал примеру Моргана, так же отказавшись от схватки. Теперь он с восхищением в глазах следил за дальнейшими действиями Изабеллы.
— Жаль, — нарушил молчание выступивший вперед Валькур. — Мне редко приходилось наблюдать более волнующее зрелище. Если вы не возражаете, маркиза, я возьму у вас шпагу, а потом вы, может быть, позволите поднести вам бокал пунша.
Изабелла со слегка утомленным выражением на лице отвернулась от Валькура. Ее правая рука дрожала, однако она, отступив назад, отсалютовала ею Фелиситэ.
— Мадемуазель, вы сражались великолепно. Примите мои поздравления.
— Ничего подобного, — ответила Фелиситэ, — помоему, я получила хороший урок.
— Ты слишком великодушна, — проговорила испанская аристократка, — но надеюсь, я не первая, кто это понял.
С этими словами Изабелла де Эррара протянула шпагу Валькуру и с улыбкой обернулась к капитану Бономму.
— Не откажете ли вы мне в любезности, угостив бокалом рома?
— Вы решили удостоить меня чести, которую я ничем не заслужил. — Бономм осторожно прикоснулся к пальцам Изабеллы, взявшей его под руку. Наклонившись так, что их головы почти соприкасались, он увлек ее за собой.
Опустив правую руку и воткнув острие шпаги в песок, Фелиситэ наблюдала за братом. Зло прищурившись, он смотрел вслед удалявшейся паре. Отпустив рукоятку шпаги, Фелиситэ стремительно зашагала прочь. Моряки тут же окружили ее, принялись поздравлять, восхищаться доблестью и мастерством, сожалея, что такая великолепная схватка закончилась слишком рано. Они предложили тост за ее здоровье, но она не обращала на них внимания. Пробравшись сквозь толпу, Фелиситэ направилась к хижине, глядя перед собой невидящими глазами.
Потом она неожиданно повернула в другую сторону, туда, где бухта заканчивалась тупиком. Задыхаясь от быстрой ходьбы, она пересекла узкую полоску леса, пригнувшись прошла под искривленной морской сосной. Ноги ее утопали в глубоком рыхлом песке, пока она наконец не выбралась на утрамбованный волнами берег. Подобрав юбки, ничего не видя вокруг, Фелиситэ побежала все быстрее и быстрее. Дыхание клокотало в горле, а ветер осушал жгучие слезы, заливающие ей лицо.
Стремясь в беге найти спасение от боли, вызванной подозрениями Моргана, его измены, от воспоминаний о безвозвратно ушедших днях, когда ей было так хорошо, Фелиситэ не заметила, что кто-то преследует ее по пятам. Через некоторое время она разобрала за спиной торопливый топот сапог, но побоялась обернуться назад. Кто еще мог гнаться за ней, кроме какого-нибудь моряка, потерявшего подругу и проплутавшего в лесу до тех пор, пока он наконец не вышел к другому берегу бухты? Броситься вслед за женщиной было для него так же естественно, как для гончей преследовать оленя. Если бы этот человек понял, приглядевшись к ее платью, что она не из тех, кто прибыл на борту «Ла Паломы», если бы она, обернувшись, сама сказала ему об этом, прекратил бы он погоню или нет?
Тяжелый топот позади приближался. Фелиситэ, не успевшая восстановить дыхание после поединка, понимала, что не сможет убежать далеко. Однако большинство моряков не умеют плавать. Не раздумывая, она бросилась в воду. Мощная волна ночного прилива преградила ей путь. В ту же секунду кто-то схватил ее сзади и, потеряв равновесие, она упала, увлекая за собой преследователя. Пенистый прибой тут же накрыл их обоих до плеч. Фелиситэ сопротивлялась, но Морган крепко прижал ее к сырому песку. Наклонившись, он посмотрел ей в глаза обжигающим взглядом.
— Господи, Фелиситэ, — проговорил он дрожащим от напряжения голосом, — что еще взбредет тебе в голову, чтобы травить мою душу?
Губы его отдавали солью, ромом и медовой сладостью сожаления. Поверил ли он, что она не участвовала В захвате его судна? Только какое значение имело это сейчас, если Морган сжимал ее в объятиях, а его уверенные и нежные прикосновения вызывали у нее такое чувство, словно в тело, сливаясь с кровью, проникает неустанный морской прибой.
Скинув сырую одежду, они разбросали ее на берегу. Теплая бирюзовая вода приятно ласкала кожу, а песок покалывал ее, прилипая к телу, но они не обращали на это внимания. С жадно слившимися губами и переплетенными руками они наслаждались безудержной любовью, упивались первобытным блаженством, обнаженные и в то же время начисто лишенные похоти. Фелиситэ слышала, как сильно бьется его сердце, когда он крепко прижимался к ней. Она испытывала ни с чем не сравнимое наслаждение, ощущая мощные движения Моргана в своем теле, которые, казалось, совпадали с ритмом прибоя. Одновременно готовая лишиться чувств и охваченная неистовым желанием, она заставила его войти еще глубже и замерла, почувствовав, как кровь бурно запульсировала в жилах. Вся растворившись в этом ощущении, испытав прилив сладостного восторга, Фелиситэ, казалось, видела яркую луну сквозь опущенные веки, ее ослепительно белый свет, скользящий по мокрой блестящей коже. Наполненная призрачным свечением ночь окружала ее со всех сторон. В волнах вспыхивали искристые огоньки, а песок переливался желтым светом, словно алмазная пыль. Однако когда она взглянула в лицо склонившегося над ней мужчины, глаза ее горели почти осязаемым на ощупь экстазом, наполнявшим их мерцающим дрожащим огнем, самым ярким из всех огней на свете.
Прошла уже добрая половина утра, когда из зарослей стали поодиночке выходить женщины, застегивая на ходу платья, поправляя кружева и вытаскивая из волос сосновые иглы и листья. Следом появились мужчины. Некоторые стонали, жалея самих себя, всем видом давая понять, что с трудом держатся на ногах. Другие двигались медленно и грубо огрызались, если кто-то пробовал с ними заговорить. Однако большинство, судя по всему, были вполне довольны жизнью, собираясь как следует позавтракать.
Растрепанные женщины и лохматые почесывающиеся мужчины рыскали в поисках пищи, подбирая маниоковые пирожки и кусочки копченого мяса, в то время как в воздухе заклубился серый дымок вновь разведенных костров. Поскольку все тарелки покрывал толстый слой застывшего жира, пираты и их подруги обходились без них, перебрасывая горячие пирожки и мясо из ладони в ладонь, пока они не остывали. Они запивали еду пальмовым вином или ромом, а потом, в зависимости от своих привычек, облизывали сальные пальцы с основательностью разборчивых в пище людей или, наоборот, с жадностью голодных волков.
Покончив с трапезой, женщины поднялись на ноги и потянулись, после чего принялись поглядывать в сторону покачивающейся на волнах «Ла Паломы».
Пиратам, несмотря на все старания, так и не удалось уговорить женщин отложить отплытие. Им, по их словам, не следовало злоупотреблять гостеприимством столь приятной мужской компании. Изабелле, сидевшей рядом с обнимавшим ее за талию капитаном Бономмом, похоже, вовсе не хотелось покидать остров. Однако она тоже настаивала на отъезде, несмотря на то что француз что-то тихо нашептывал ей на ухо. В конце концов недовольные пираты перевезли женщин на корабль, по пути продолжая уговаривать их остаться. При этом они гребли так медленно, что дамы, по общему мнению, вернулись бы на судно скорее, если бы сели на весла сами.
Изабелла покидала остров одной из последних. В сопровождении капитана Бономма она приблизилась к Фелиситэ, стоявшей рядом с Морганом. С меланхоличной улыбкой, смягчившей строгие черты лица, она протянула руку ирландцу.
— Я покидаю этот остров с чувством сожаления, — проговорила она. — Свет требует от людей слишком много, правда, дружище? Я только сейчас поняла, сколь велики его требования.
— Долг, — ответил Морган, устремив на нее непроницаемый взгляд, — слово из четырех букв. Может, ты последуешь моему примеру и отречешься от него?
— Соблазн, конечно, велик, но я должна устоять. Хотя, наверное, можно найти способ сохранять верность долгу лишь отчасти.
Их слова казались простыми, однако они несли в себе какой-то скрытый смысл, который Фелиситэ чувствовала, но не могла разгадать. Она смотрела на них недоуменным взглядом, но стоило Изабелле обратиться к ней, как все ее сомнения сразу улетучились.
— Мне следует отблагодарить тебя, — сказала ирландка. — Устроить постель на песке, оказывается, не так уж и плохо. Я признательна тебе за совет.
Фелиситэ неожиданно поняла, что ей нравится эта женщина с высокомерными манерами и независимой сдержанностью. В другое время и при других обстоятельствах они могли бы стать друзьями. Однако сейчас, почувствовав на себе заинтересованные взгляды обоих мужчин, она лишь проговорила с улыбкой:
— Может быть, мы еще встретимся когда-нибудь.
— Да. Я молю Бога, чтобы это случилось, — ответила Палома, прежде чем обернулась к французу. — Прощай, — сказала она, положив ладонь ему на руку.
— Нет, только до свидания, — возразил он. — Я не желаю расставаться с тобой навсегда. Ни одно самое широкое море не помешает мне найти тебя снова.
— Возможно, — улыбнулась Палома с легким вызовом, — если только ром не сделает твой путь слишком извилистым, и наши дороги так и не пересекутся.
— С сего дня я трезвенник. — Эти слова капитан Жак Бономм произнес с благоговением торжественного обета.
— Хорошее обещание, но сумеешь ли ты его сдержать?
— Поживем — увидим.
— Да, — согласилась Изабелла, — может, и увидим.
Они отошли в сторону, французский пират нежно обнял аристократку, и их губы слились в поцелуе. Высвободившись из объятий, Изабелла направилась к вытащенному на песчаный берег баркасу. Устроившись на носу, она подняла руку в прощальном взмахе и отвернулась, устремив взгляд на ожидавший ее корабль.
Пираты наблюдали за отплытием женщин. Когда «Ла Палома», подняв якорь и распустив паруса, медленно направилась к выходу из бухты, они разошлись по своим делам. Морган и Фелиситэ остались на берегу, вглядываясь в морскую даль. Неподалеку стоял капитан Бономм. Уперев руки в бока и широко расставив ноги, он смотрел вслед зловещей и в то же время прекрасной бригантине.
— Почему сейчас? — проговорил он дрогнувшим голосом. — Почему спустя столько лет, когда я превратился в старую развалину, мне наконец повстречалась женщина, заставившая меня понять, что на свете стоит жить?
— Очень интересный вопрос, дружище, — усмехнулся Морган, не сводивший задумчивого взгляда с лица Фелиситэ.
С отъездом женщин работы на обоих судах возобновились. «Черного жеребца» подвели ближе к берегу бухты, к тому месту, где деревья подходили к воде. Потом моряки занялись килеванием. С помощью блоков и талей, прикрепленных к основанию мачт и прибрежным деревьям, судно повалили набок, уложив почти горизонтально. Затем матросы подошли к нему на шлюпках и принялись соскребать ракушки и другие морские организмы, плотно облепившие корпус ниже ватерлинии. Покончив с этим, они проконопатили швы обшивки, залили их серой, чтобы туда не проникали питающиеся древесиной морские черви, после чего замазали щели толстым слоем жира. Через день, когда очищенный корпус просох на солнце, моряки перевернули бригантину другим бортом вверх и проделали с ним то же самое.
Завершив это предприятие, потребовавшее немалых усилий, они установили новую бизань, закрепили стеньги, оснастили судно новыми парусами, срастили оборванные концы и заново натянули такелаж. Моряки обновили облупившуюся краску, лак и позолоту, начистили медные части и надраили пемзой палубы. Потом между капитаном Бономмом, добродушным командиром «Пруденс» и Морганом возник небольшой спор по поводу того, стоит ли переименовывать корабль, назвав его «Вороном II», несмотря на фигуру жеребца под бушпритом. В конце концов они решили не делать этого. Потом, в знак того, что корабль готов к отплытию, на стеньгах подняли личный флаг капитана Бономма с черным вороном на красном поле.
Однако оставался еще «Пруденс», который требовалось привести в порядок, прежде чем выйти в море. Подгоняемые ромом, а также проклятиями и линьком в руках боцмана с «Черного жеребца», матросы занялись бригом.
Дни стояли по-прежнему жаркие и сухие. Ветер стих, превратившись в едва заметный бриз, не приносивший облегчения в палящий зной. Шелест листьев пальм напоминал теперь сухой стук, в воздухе роились полчища мух нещадно жалящих покрытые потом обнаженные спины разбегающих, а вьющаяся вокруг головы мошкара набивалась в ноздри, затрудняя дыхание. Однажды моряки, которым надоело питаться свининой и рыбой, поймали неуклюжую игуану и зажарили ее, поливая свиным жиром. Некоторым ее мясо пришлось по вкусу. Заявляя, что это один из лучших деликатесов на свете, они со смехом наблюдали за лицами товарищей. Впрочем, большую часть туши пришлось выбросить в лес на съедение муравьям и червям.
По вечерам пираты выпивали, рассевшись вокруг костра. Они коротали время за рассказами о грозных схватках, о прекрасных женщинах и уродливых своднях, о странных обычаях в заморских портах. Иногда они пели или устраивали импровизированные представления.
Как-то раз, находясь в особо творческом настроении, они изобразили пародию на суд. Капитан «Пруденс» играл роль судьи, боцман изображал преступника, судового плотника сделали прокурором, двенадцать матросов, дав торжественную клятву, старательно разыгрывали из себя присяжных, а вооруженный мечом марлина пират удостоился чести стать судебным приставом.
Судья накинул на плечи кусок грязного, перепачканного смолой брезента, водрузил на голову женский парик и нацепил на нос очки. Исполненный чувства собственного достоинства, он взгромоздился на пень. Позади него сгрудились матросы, вооруженные ломами, гандшпугами и веслами. Наконец привели преступника, который, вытянув лицо, всем своим видом изображал человека, не понимающего, в чем его обвиняют. Прокурор, взявшись за отвороты жилета и, по всей видимости, впервые в жизни застегнувшись на все пуговицы, принялся излагать состав преступления с видом человека, которому известно все на свете.
Фелиситэ вспомнила про капитана Бономма, но он уже куда-то отошел от стола, и его нигде не было видно. Тем не менее им попалось несколько человек, вышедших из леса и направлявшихся к ведру с ромом или пуншем. Известие о том, что женщины собираются драться на шпагах, было встречено хриплыми возгласами, полными веселого удивления, и рассматривалось скорее как забавное развлечение, чем серьезное происшествие. С пьяными смешками пираты принялись сравнивать свои клинки в поисках двух приблизительно одинаковых по весу и длине.
Женщин выручил Валькур, который, все еще не оправившись до конца от ран, целыми днями играл в карты или в кости с другими выздоравливающими моряками, в результате чего сделался обладателем пары одинаковых шпаг, доставшихся пиратам на одном из захваченных призов. Это изящное смертоносное оружие, не такое громоздкое, как абордажные сабли, которые предлагали остальные, казалось наиболее подходящим для женщин. Элегантно поклонившись, он протянул одну шпагу Изабелле с улыбкой, напоминавшей о его былом утонченном очаровании. Вторую, с гораздо меньшей любезностью, он предложил Фелиситэ.
Матросы освободили место для схватки, свернув служивший столом парус вместе с тарелками, остатками угощения, горшками и деревянными плошками и оттащив его в сторону. В костры подбросили дров, и пламя сразу взвилось чуть ли не до небес. Несколько оставшихся не у дел мужчин уселись на песке, словно зрители рядом с ареной. Среди них воцарилась атмосфера веселого ожидания, тишину нарушал лишь шепот заключивших пари, которые делали ставки.
Фелиситэ в белом и Изабелла в черном отсалютовали друг другу. В свете луны и отблесках костров клинки взметнулись вверх, сверкнув серебром и золотом, а потом снова опустились. Шпаги, зажатые в тонких белых руках, скрестились, и соперницы с каким-то неуловимым ошеломляющим изяществом начали поединок.
Они сблизились, подобно дыму и туману, закружились в вихре, налетая друг на друга и вновь расходясь в стороны. Клинки сталкивались в воздухе, соскальзывали один с другого со стонущим звоном. Ветер трепал волосы женщин, разметав их по плечам, раздувал волочащиеся по песку юбки, а они, не обращая на это внимания, продолжали грациозно танцевать, атакуя, отступая, внимательно следя друг за другом ледяным взглядом карих и голубых глаз.
Мужчины притихли и замерли в ожидании. Наконец Изабелла с воздушной легкостью устремилась вперед. Фелиситэ отражала удары, встав в третью позицию. Звон клинков теперь слился в единую симфонию, и схватка приняла серьезный оборот.
Женщины сражались не с такой сокрушающей силой, как Морган и Валькур, однако легкость, с какой они наносили друг другу удары, делала их поединок не менее опасным. Изабелла билась с быстротой, достойной учебника фехтования. Фелиситэ отвечала с поразительной ловкостью, которая в сочетании с интуитивно приобретенными навыками заставила Изабеллу обратить на себя внимание, поскольку все ее броски и выпады не достигали цели, встречая неминуемый отпор. Не прошло и пяти минут с того момента, как испанская аристократка ирландского происхождения "накинулась на Фелиситэ, заставив ее отбивать сыпавшиеся со всех сторон непрерывные удары, так что искры от врезающихся друг в друга клинков падали желто-золотистым дождем, когда шпага Фелиситэ пронзила черные кружева на рукаве Изабеллы.
Глаза Паломы вспыхнули огнем и тут же сузились.
— С тобой, похоже, не так легко совладать, как я думала, — проговорила она.
— Думать тоже бывает опасно, — ответила Фелиситэ. Вопли пиратов заглушили ее слова, и женщины снова схватились не на жизнь, а на смерть. Они скользили по песку, стремительно оборачиваясь, нанося удары и уклоняясь от шпаги соперницы; блики лунного света, отражаясь от песка, падали на их юбки бело-голубыми ромбами. Обе женщины сейчас не замечали ничего вокруг кроме непрерывно сталкивающихся клинков, отчего их руки сотрясались от запястья до плеча. Они изо всех сил старались сохранить ритм дыхания, продолжая защищаться и нападать, уворачивались от выпадов противницы, стремясь в то же время нанести ей роковой удар.
Крови, мужчины жаждали крови. Хотя зрители теперь снова затихли, в их напряженном внимании ощущалось растущее нетерпение. Фелиситэ стала уставать, злоба куда-то исчезла, как будто ее не было вовсе. Судя по выражению лица соперницы, та испытывала похожие чувства. Им обоим больше мешали неудобные, сковывающие движения юбки, чем тяжелые звенящие клинки, которые они сжимали в руках. Их стиснутые корсетами груди тяжело поднимались от прерывистого дыхания, а на лицах выступили капельки пота. Но тем не менее они не могли и не хотели остановиться. Речь шла об их гордости, об умении владеть шпагой. Ни одна не желала признать унизительное поражение и подарить победу другой. Поэтому они, словно дьяволы в обличье прекрасных женщин, старались нанести друг другу увечье или покончить с соперницей одним смертельным ударом.
Краешком глаза Фелиситэ заметила какое-то движение в стороне и увидела, как к Изабелле сзади осторожно приближается капитан Бономм. При этом она обратила внимание, что сама Изабелла с тревогой в глазах наблюдает за тем, что происходит за ее спиной.
— Давай!
Как только раздалась эта громкая команда, на арене появилось уже четыре клинка, четыре орудия убийства из остро отточенной стали. На шпагу Фелиситэ обрушился удар такой силы, что рука девушки онемела до самого плеча. Уши наполнились визжащим скрежетом металла о металл. Врезавшись в тяжелую пиратскую саблю, ее клинок поднялся острием вверх. Менее чем в шести футах от нее застыла Изабелла, которую точно так же остановил капитан Жак Бономм.
Не выпуская шпаги из высоко поднятой руки, Фелиситэ обернулась, упершись взглядом в зеленые глаза Моргана Мак— Кормака. Потом она посмотрела на Изабеллу. Та слегка приподняла бровь, и вдруг обе женщины одновременным резким движением высвободили шпаги, словно им приходилось делать это много раз, встали плечом к плечу, направив их острие на мужчин, посмевших вмешаться в поединок.
Никто из присутствующих не мог с точностью сказать, кто пришел в большее замешательство: Морган или капитан Бономм. Машинально они оба подняли сабли, приготовившись обороняться, однако, судя по их растерянным лицам, не собирались предпринимать более решительных действий.
— Может, плюнем в них, чтобы они скорее пришли в себя? — предложила Изабелла, насмешливо скривив губы. — Или нам стоит их пощадить?
— Они… задумали доброе дело, — ответила Фелиситэ. — Это дает им право на пощаду.
Наблюдавшие за поединком пираты встретили их слова громкими недовольными криками, слившимися в разноголосый воинственный хор. Им явно хотелось, чтобы схватка продолжалась.
Морган первым решил, как следует поступить. Он резким взмахом опустил саблю острием к земле.
— Я прошу пощадить меня, Фелиситэ, теперь и в будущем.
Капитан Бономм со вздохом облегчения последовал примеру Моргана, так же отказавшись от схватки. Теперь он с восхищением в глазах следил за дальнейшими действиями Изабеллы.
— Жаль, — нарушил молчание выступивший вперед Валькур. — Мне редко приходилось наблюдать более волнующее зрелище. Если вы не возражаете, маркиза, я возьму у вас шпагу, а потом вы, может быть, позволите поднести вам бокал пунша.
Изабелла со слегка утомленным выражением на лице отвернулась от Валькура. Ее правая рука дрожала, однако она, отступив назад, отсалютовала ею Фелиситэ.
— Мадемуазель, вы сражались великолепно. Примите мои поздравления.
— Ничего подобного, — ответила Фелиситэ, — помоему, я получила хороший урок.
— Ты слишком великодушна, — проговорила испанская аристократка, — но надеюсь, я не первая, кто это понял.
С этими словами Изабелла де Эррара протянула шпагу Валькуру и с улыбкой обернулась к капитану Бономму.
— Не откажете ли вы мне в любезности, угостив бокалом рома?
— Вы решили удостоить меня чести, которую я ничем не заслужил. — Бономм осторожно прикоснулся к пальцам Изабеллы, взявшей его под руку. Наклонившись так, что их головы почти соприкасались, он увлек ее за собой.
Опустив правую руку и воткнув острие шпаги в песок, Фелиситэ наблюдала за братом. Зло прищурившись, он смотрел вслед удалявшейся паре. Отпустив рукоятку шпаги, Фелиситэ стремительно зашагала прочь. Моряки тут же окружили ее, принялись поздравлять, восхищаться доблестью и мастерством, сожалея, что такая великолепная схватка закончилась слишком рано. Они предложили тост за ее здоровье, но она не обращала на них внимания. Пробравшись сквозь толпу, Фелиситэ направилась к хижине, глядя перед собой невидящими глазами.
Потом она неожиданно повернула в другую сторону, туда, где бухта заканчивалась тупиком. Задыхаясь от быстрой ходьбы, она пересекла узкую полоску леса, пригнувшись прошла под искривленной морской сосной. Ноги ее утопали в глубоком рыхлом песке, пока она наконец не выбралась на утрамбованный волнами берег. Подобрав юбки, ничего не видя вокруг, Фелиситэ побежала все быстрее и быстрее. Дыхание клокотало в горле, а ветер осушал жгучие слезы, заливающие ей лицо.
Стремясь в беге найти спасение от боли, вызванной подозрениями Моргана, его измены, от воспоминаний о безвозвратно ушедших днях, когда ей было так хорошо, Фелиситэ не заметила, что кто-то преследует ее по пятам. Через некоторое время она разобрала за спиной торопливый топот сапог, но побоялась обернуться назад. Кто еще мог гнаться за ней, кроме какого-нибудь моряка, потерявшего подругу и проплутавшего в лесу до тех пор, пока он наконец не вышел к другому берегу бухты? Броситься вслед за женщиной было для него так же естественно, как для гончей преследовать оленя. Если бы этот человек понял, приглядевшись к ее платью, что она не из тех, кто прибыл на борту «Ла Паломы», если бы она, обернувшись, сама сказала ему об этом, прекратил бы он погоню или нет?
Тяжелый топот позади приближался. Фелиситэ, не успевшая восстановить дыхание после поединка, понимала, что не сможет убежать далеко. Однако большинство моряков не умеют плавать. Не раздумывая, она бросилась в воду. Мощная волна ночного прилива преградила ей путь. В ту же секунду кто-то схватил ее сзади и, потеряв равновесие, она упала, увлекая за собой преследователя. Пенистый прибой тут же накрыл их обоих до плеч. Фелиситэ сопротивлялась, но Морган крепко прижал ее к сырому песку. Наклонившись, он посмотрел ей в глаза обжигающим взглядом.
— Господи, Фелиситэ, — проговорил он дрожащим от напряжения голосом, — что еще взбредет тебе в голову, чтобы травить мою душу?
Губы его отдавали солью, ромом и медовой сладостью сожаления. Поверил ли он, что она не участвовала В захвате его судна? Только какое значение имело это сейчас, если Морган сжимал ее в объятиях, а его уверенные и нежные прикосновения вызывали у нее такое чувство, словно в тело, сливаясь с кровью, проникает неустанный морской прибой.
Скинув сырую одежду, они разбросали ее на берегу. Теплая бирюзовая вода приятно ласкала кожу, а песок покалывал ее, прилипая к телу, но они не обращали на это внимания. С жадно слившимися губами и переплетенными руками они наслаждались безудержной любовью, упивались первобытным блаженством, обнаженные и в то же время начисто лишенные похоти. Фелиситэ слышала, как сильно бьется его сердце, когда он крепко прижимался к ней. Она испытывала ни с чем не сравнимое наслаждение, ощущая мощные движения Моргана в своем теле, которые, казалось, совпадали с ритмом прибоя. Одновременно готовая лишиться чувств и охваченная неистовым желанием, она заставила его войти еще глубже и замерла, почувствовав, как кровь бурно запульсировала в жилах. Вся растворившись в этом ощущении, испытав прилив сладостного восторга, Фелиситэ, казалось, видела яркую луну сквозь опущенные веки, ее ослепительно белый свет, скользящий по мокрой блестящей коже. Наполненная призрачным свечением ночь окружала ее со всех сторон. В волнах вспыхивали искристые огоньки, а песок переливался желтым светом, словно алмазная пыль. Однако когда она взглянула в лицо склонившегося над ней мужчины, глаза ее горели почти осязаемым на ощупь экстазом, наполнявшим их мерцающим дрожащим огнем, самым ярким из всех огней на свете.
Прошла уже добрая половина утра, когда из зарослей стали поодиночке выходить женщины, застегивая на ходу платья, поправляя кружева и вытаскивая из волос сосновые иглы и листья. Следом появились мужчины. Некоторые стонали, жалея самих себя, всем видом давая понять, что с трудом держатся на ногах. Другие двигались медленно и грубо огрызались, если кто-то пробовал с ними заговорить. Однако большинство, судя по всему, были вполне довольны жизнью, собираясь как следует позавтракать.
Растрепанные женщины и лохматые почесывающиеся мужчины рыскали в поисках пищи, подбирая маниоковые пирожки и кусочки копченого мяса, в то время как в воздухе заклубился серый дымок вновь разведенных костров. Поскольку все тарелки покрывал толстый слой застывшего жира, пираты и их подруги обходились без них, перебрасывая горячие пирожки и мясо из ладони в ладонь, пока они не остывали. Они запивали еду пальмовым вином или ромом, а потом, в зависимости от своих привычек, облизывали сальные пальцы с основательностью разборчивых в пище людей или, наоборот, с жадностью голодных волков.
Покончив с трапезой, женщины поднялись на ноги и потянулись, после чего принялись поглядывать в сторону покачивающейся на волнах «Ла Паломы».
Пиратам, несмотря на все старания, так и не удалось уговорить женщин отложить отплытие. Им, по их словам, не следовало злоупотреблять гостеприимством столь приятной мужской компании. Изабелле, сидевшей рядом с обнимавшим ее за талию капитаном Бономмом, похоже, вовсе не хотелось покидать остров. Однако она тоже настаивала на отъезде, несмотря на то что француз что-то тихо нашептывал ей на ухо. В конце концов недовольные пираты перевезли женщин на корабль, по пути продолжая уговаривать их остаться. При этом они гребли так медленно, что дамы, по общему мнению, вернулись бы на судно скорее, если бы сели на весла сами.
Изабелла покидала остров одной из последних. В сопровождении капитана Бономма она приблизилась к Фелиситэ, стоявшей рядом с Морганом. С меланхоличной улыбкой, смягчившей строгие черты лица, она протянула руку ирландцу.
— Я покидаю этот остров с чувством сожаления, — проговорила она. — Свет требует от людей слишком много, правда, дружище? Я только сейчас поняла, сколь велики его требования.
— Долг, — ответил Морган, устремив на нее непроницаемый взгляд, — слово из четырех букв. Может, ты последуешь моему примеру и отречешься от него?
— Соблазн, конечно, велик, но я должна устоять. Хотя, наверное, можно найти способ сохранять верность долгу лишь отчасти.
Их слова казались простыми, однако они несли в себе какой-то скрытый смысл, который Фелиситэ чувствовала, но не могла разгадать. Она смотрела на них недоуменным взглядом, но стоило Изабелле обратиться к ней, как все ее сомнения сразу улетучились.
— Мне следует отблагодарить тебя, — сказала ирландка. — Устроить постель на песке, оказывается, не так уж и плохо. Я признательна тебе за совет.
Фелиситэ неожиданно поняла, что ей нравится эта женщина с высокомерными манерами и независимой сдержанностью. В другое время и при других обстоятельствах они могли бы стать друзьями. Однако сейчас, почувствовав на себе заинтересованные взгляды обоих мужчин, она лишь проговорила с улыбкой:
— Может быть, мы еще встретимся когда-нибудь.
— Да. Я молю Бога, чтобы это случилось, — ответила Палома, прежде чем обернулась к французу. — Прощай, — сказала она, положив ладонь ему на руку.
— Нет, только до свидания, — возразил он. — Я не желаю расставаться с тобой навсегда. Ни одно самое широкое море не помешает мне найти тебя снова.
— Возможно, — улыбнулась Палома с легким вызовом, — если только ром не сделает твой путь слишком извилистым, и наши дороги так и не пересекутся.
— С сего дня я трезвенник. — Эти слова капитан Жак Бономм произнес с благоговением торжественного обета.
— Хорошее обещание, но сумеешь ли ты его сдержать?
— Поживем — увидим.
— Да, — согласилась Изабелла, — может, и увидим.
Они отошли в сторону, французский пират нежно обнял аристократку, и их губы слились в поцелуе. Высвободившись из объятий, Изабелла направилась к вытащенному на песчаный берег баркасу. Устроившись на носу, она подняла руку в прощальном взмахе и отвернулась, устремив взгляд на ожидавший ее корабль.
Пираты наблюдали за отплытием женщин. Когда «Ла Палома», подняв якорь и распустив паруса, медленно направилась к выходу из бухты, они разошлись по своим делам. Морган и Фелиситэ остались на берегу, вглядываясь в морскую даль. Неподалеку стоял капитан Бономм. Уперев руки в бока и широко расставив ноги, он смотрел вслед зловещей и в то же время прекрасной бригантине.
— Почему сейчас? — проговорил он дрогнувшим голосом. — Почему спустя столько лет, когда я превратился в старую развалину, мне наконец повстречалась женщина, заставившая меня понять, что на свете стоит жить?
— Очень интересный вопрос, дружище, — усмехнулся Морган, не сводивший задумчивого взгляда с лица Фелиситэ.
С отъездом женщин работы на обоих судах возобновились. «Черного жеребца» подвели ближе к берегу бухты, к тому месту, где деревья подходили к воде. Потом моряки занялись килеванием. С помощью блоков и талей, прикрепленных к основанию мачт и прибрежным деревьям, судно повалили набок, уложив почти горизонтально. Затем матросы подошли к нему на шлюпках и принялись соскребать ракушки и другие морские организмы, плотно облепившие корпус ниже ватерлинии. Покончив с этим, они проконопатили швы обшивки, залили их серой, чтобы туда не проникали питающиеся древесиной морские черви, после чего замазали щели толстым слоем жира. Через день, когда очищенный корпус просох на солнце, моряки перевернули бригантину другим бортом вверх и проделали с ним то же самое.
Завершив это предприятие, потребовавшее немалых усилий, они установили новую бизань, закрепили стеньги, оснастили судно новыми парусами, срастили оборванные концы и заново натянули такелаж. Моряки обновили облупившуюся краску, лак и позолоту, начистили медные части и надраили пемзой палубы. Потом между капитаном Бономмом, добродушным командиром «Пруденс» и Морганом возник небольшой спор по поводу того, стоит ли переименовывать корабль, назвав его «Вороном II», несмотря на фигуру жеребца под бушпритом. В конце концов они решили не делать этого. Потом, в знак того, что корабль готов к отплытию, на стеньгах подняли личный флаг капитана Бономма с черным вороном на красном поле.
Однако оставался еще «Пруденс», который требовалось привести в порядок, прежде чем выйти в море. Подгоняемые ромом, а также проклятиями и линьком в руках боцмана с «Черного жеребца», матросы занялись бригом.
Дни стояли по-прежнему жаркие и сухие. Ветер стих, превратившись в едва заметный бриз, не приносивший облегчения в палящий зной. Шелест листьев пальм напоминал теперь сухой стук, в воздухе роились полчища мух нещадно жалящих покрытые потом обнаженные спины разбегающих, а вьющаяся вокруг головы мошкара набивалась в ноздри, затрудняя дыхание. Однажды моряки, которым надоело питаться свининой и рыбой, поймали неуклюжую игуану и зажарили ее, поливая свиным жиром. Некоторым ее мясо пришлось по вкусу. Заявляя, что это один из лучших деликатесов на свете, они со смехом наблюдали за лицами товарищей. Впрочем, большую часть туши пришлось выбросить в лес на съедение муравьям и червям.
По вечерам пираты выпивали, рассевшись вокруг костра. Они коротали время за рассказами о грозных схватках, о прекрасных женщинах и уродливых своднях, о странных обычаях в заморских портах. Иногда они пели или устраивали импровизированные представления.
Как-то раз, находясь в особо творческом настроении, они изобразили пародию на суд. Капитан «Пруденс» играл роль судьи, боцман изображал преступника, судового плотника сделали прокурором, двенадцать матросов, дав торжественную клятву, старательно разыгрывали из себя присяжных, а вооруженный мечом марлина пират удостоился чести стать судебным приставом.
Судья накинул на плечи кусок грязного, перепачканного смолой брезента, водрузил на голову женский парик и нацепил на нос очки. Исполненный чувства собственного достоинства, он взгромоздился на пень. Позади него сгрудились матросы, вооруженные ломами, гандшпугами и веслами. Наконец привели преступника, который, вытянув лицо, всем своим видом изображал человека, не понимающего, в чем его обвиняют. Прокурор, взявшись за отвороты жилета и, по всей видимости, впервые в жизни застегнувшись на все пуговицы, принялся излагать состав преступления с видом человека, которому известно все на свете.