Блейк Дженнифер. Зов сердца

   Через некоторое время женщины помоложе с младенцами, привязанными ремнями к их спинам, или детьми постарше, цеплявшимися за юбки, начали потихоньку уходить, чтобы укладывать малышей спать. Сирен помогала молодой беременной женщине с большим животом и двухлетним ребенком, подвешенным у нее за спиной в одеяле, потом покинула свое место и перешла к опушке леса. Она прислонилась к дереву, заведя за спину руки. Сюда почти не доносились запахи еды и дыма и разгоряченных человеческих тел, свежий ночной ветер выводил в ветвях более нежную и спокойную мелодию.
   С того места, где она стояла, ей был виден Рене. Он сидел между Пьером и капитаном Додсвортом рядом с почетным местом, которое занимал Затопленный Дуб. Она спрашивала себя, нравится ли ему пиршество туземцев и сравнивает ли он его мысленно с роскошными празднествами в Версале. Он определенно был в хорошем настроении — сидел, откинувшись, опираясь на руку, положив другую на поднятое колено, пил, слушал шутки и анекдоты. Время от времени он хохотал, запрокидывая голову, сверкая белыми зубами. Значит, такие люди обладают невероятной способностью приспосабливаться.
   Послышались тихие шаги по песку. Сирен оглянулась и увидела Туше. Приблизившись, он коротко поклонился.
   — Прекрасная ночь, не правда ли, мадемуазель, и прекрасный праздник?
   — Действительно, прекрасный. — Она не будет обходиться с ним грубо без причины, но ее слова не давали повода к дальнейшему разговору. Но этому надутому индюку он и не требовался.
   — Славные Бретоны совершили весьма выгодное путешествие из Нового Орлеана.
   — Полагаю, и вы тоже. — Это было напоминание о том, что и он, очевидно, находится здесь с таким же поручением.
   — Ну, а что же вы сами? Надеюсь, такое удивительное создание тоже извлекло выгоду из этого предприятия..
   — Вам незачем беспокоиться обо мне.
   На самом деле она еще не говорила с капитаном Додсвортом о собственной торговой сделке. Она дожидалась нужного момента, а он пока еще не наступил. Возможно, она утром отправится на корабль вместе с Пьером и Жаном, когда они повезут туда меха, вырученные сегодня.
   — Нет? Но некоторые люди так неблагоразумны; они не любят делиться своими доходами. А вот если бы вы объединились со мной, я бы постарался, чтобы вас украшали жемчуга и золотые безделушки, и вы были бы одеты в шелка, атлас и кружева.
   Сирен резко повернулась и посмотрела на него. Выражение его глаз заставило ее содрогнуться. Она ответила холодно:
   — Уверяю вас, я вовсе в этом не нуждаюсь.
   — Разве? Но это бы так подошло вам. Вы словно роза в этой навозной куче — у Пьера и Жана Бретонов. Вы заслуживаете гораздо лучшего и более роскошного окружения. Я мог бы предоставить вам его.
   — Мне не нужно больше того, что имею.
   Она бы тут же ушла, но он схватил ее за руку.
   — Берегитесь. Может настать время, когда вы пожалеете, что отвергли мое предложение. Ведь это, знаете ли, предложение. Мне доставило бы огромное удовольствие иметь вас своей любовницей.
   Что-то в его настойчивом взгляде и в том, с какой силой его пальцы вцепились ей в руку, пугало ее больше, чем она хотела признать. Она искала ответ, который остановил бы его, и слова вырвались непроизвольно:
   — У меня уже есть покровитель.
   Он отпустил ее руку, улыбка зазмеилась на его тонких губах:
   — Лемонье? У этого интерес продлится недолго.
   — Возможно, но пока он есть, и я сомневаюсь, что он захотел бы, чтобы я принимала ваши дары.
   — Жаль. Надеюсь, он хотя бы щедр?
   — Это вас не касается.
   — К несчастью, когда он бросит вас, вы можете прийти ко мне узнать, сохранился ли у меня интерес к вам.
   Самонадеянность этого человека действовала ей на нервы.
   — Я бы посоветовала вам не ждать. Наемные лакеи меня не привлекают.
   Он тускло улыбнулся на ее замечание.
   — Как насчет золота? Большого количества золота, которого хватит, чтобы сделать вас благородной дамой с блестящим и независимым будущим?
   Он заговорил, когда она уже двинулась прочь. Сейчас она обернулась: ее внимание привлекло не его экстравагантное обещание — в его голосе она расслышала что-то похожее на угрозу.
   — О чем вы говорите? — резко спросила она.
   — Речь шла о золоте.
   — За что?
   — За то, чтобы стать моей… союзницей.
   — Вашей союзницей, — повторила она.
   — Вы могли бы мне быть очень полезны, как и очень дороги. Награда за арест ваших бывших компаньонов, Бретонов, может быть высока.
   Он внимательно наблюдал за ней, и в его глазах был ответ на косвенный намек в его словах. Она ясно поняла это, и ею овладела холодная ярость.
   — Вы ждете, что я стану доносить на Пьера и Жана, и вместе с вами сдам их властям?
   — Почему бы нет? Что они вам?
   — Мои друзья, но вам этого не понять.
   — Я понимаю гораздо более того, что вам известно, мадемуазель.
   — Тогда поймите вот что: я этого не сделаю. Ни сейчас, ни потом. Никогда.
   — Об этом решении вы, может быть, будете жалеть до конца своих дней, моя милая.
   Но эти слова он прокричал ей вслед, поскольку она круто повернулась, взметнув юбки, и ушла, стиснув кулаки и сжав губы.
   Она не останавливалась до самого шалаша, который делила с Рене, и там резко встала, комкая в руке кожаный полог, закрывавший низкий вход. Ее трясло от бессильного гнева, и в то же время она чувствовала себя замаранной, будто ее коснулось нечто мерзкое.
   Что именно хотел от нее Туше? И зачем ему понадобилась она, чтобы донести на них, когда он сам прекрасно знал, чем они занимались? Похоже, ответ заключался том, что она представила бы доказательства их дельности, была бы свидетелем их вины.
   Никогда. Она хотела обеспечить свое будущее, но не такой ценой. Если бы даже Пьер, Жан и Гастон были ей совершенно чужими, она бы никогда не смогла выдать их; еще меньше она была способна на это, когда всем была обязана им. Она назвала их «мои друзья», но они значили для нее гораздо больше, как она поняла за последние дни. Они были почти семьей.
   Она глубоко вздохнула, повернулась и посмотрела на залив, на темной поверхности которого плясали мерцающие отблески звездного сияния. Несмотря на все, в предложении Туше был один хороший момент. Если маленький человечек искал в ней союзника, то из этого следовало, что он не нашел его в Рене. Она и не знала, как сильно боялась этого и как страдала, пока ее опасения на этот счет не развеялись.

Глава 9

   Праздник продолжался, становясь все более шумным и лихорадочным, чашки с тафией шли по кругу в третий и четвертый раз. Не было никакой надежды заснуть, пока последний танцор и барабанщик не доберутся до своей постели. Отчаявшись найти покой, пока барабаны стучали, Сирен вернулась к огню.
   Пьер вышел из внутреннего круга сидевших у костра и смотрел, как она приближалась. Когда она заметила его, он сделал ей знак и указал на место рядом с ним на песке. Она направилась к нему, пробираясь среди мужчин и женщин, лежавших на своих одеялах.
   — Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил он, вглядываясь в ее лицо, хмуря густые брови, когда она опустилась рядом. — Ты немного бледна.
   — Да, прекрасно. — Его забота была словно успокоительный бальзам. Кажется, он не очень поверил ей, потому что выражение его лица оставалось мрачным.
   — Скажи, дорогая, ты счастлива? Ты нашла с этим Лемонье, что хотела?
   Она с трудом выдержала его взгляд.
   — Почему вы спрашиваете?
   — Мне не нравится, как ты себя ведешь, как ты выглядишь с тех пор, как мы заключили эту сделку.
   — Ничто не связывает тебя: ни закон, ни церковь, ни какое иное обязательство. Если тебе не нравится, уходи. Сейчас.
   — Вы не стали бы возражать?
   — Возражать? Почему я должен возражать?
   — Я думала, может… — Она помедлила, глядя на мерцающие красные угли в центре костра, прежде чем продолжить. — Я думала, что вам и Жану с Гастоном, может быть, стало спокойнее, когда я перестала быть вам обузой.
   — Проклятье, что за слова! Ты наш ангел, наше счастье. Мы будем безутешны без тебя. Единственное, что заставляет нас отпустить тебя, — это желание, чтобы ты получила то, чего хочешь. Если это Лемонье — хорошо. Мы счастливы. Если нет — значит, надо что-то делать.
   — О, Пьер, — произнесла она, слезы подступали к ее глазам вместе с тупой болью.
   Он неловко обнял ее за плечи, хрипло откашлялся. — Ладно, с этим все. Но счастлива ли ты, дорогая? Она глубоко вздохнула.
   — Не знаю. Наверное, да.
   — Эта штука, любовь, нелегкая вещь, да?
   — Да, нелегкая. — Никакой любви не было, но она не могла причинить ему боль, объяснив, особенно сейчас, почему она отдалась Рене без нее.
   — Да-да. Я помню… но ты не хочешь этого слушать. Скажи, Лемонье дурно обращается с тобой?
   — О нет, — поспешно ответила она.
   — Я видел, как Проворная Белка и еще одна-две девушки строили ему глазки. Он бегает за ними?
   — Я… Нет, не думаю. — Она сама точно не знала.
   — Он не удовлетворяет тебя в постели?
   — Пьер!
   — Я тебя возмущаю, малышка? Но у тебя нет матери, чтобы спросить об этом. Если он не доставляет тебе удовольствия, ты должна сказать ему или показать, что он делает неправильно. Мужчина не может узнать этого другим способом. Все женщины разные, одна отличается от другой в своих желаниях.
   — Вы говорите, конечно, исходя из богатого опыта? — сказала она, притворяясь, что спокойно поддразнивает его.
   Он повел могучим плечом.
   — Из достаточного.
   Она посмотрела при отблесках костра на его обветренное лицо с глубокими морщинами, в смеющиеся голубые глаза, в которых, казалось, всегда таилась какая-то глубокая печаль.
   — Я думаю, вы когда-то были женаты. И что случилось?
   — Моя жена… умерла.
   — И вы никогда не думали жениться еще?
   — Никогда. Не было ни одной женщины, которая могла бы занять ее место.
   — Наверное, у вас не было детей. — Она не могла представить себе, чтобы он не оставил собственного ребенка при себе, как Жан Гастона.
   Он отвел от нее глаза и устремил взгляд в ночь.
   — Это бывает, как пожелает Господь.
   Некоторое время они молчали. Бой барабанов смолк.
   Красные искры с треском взвивались вверх, когда в костер подбрасывали дрова. Кожа танцоров блестела от — пота. Остальные смотрели на них, словно завороженные, или, скорее, одуревшие от тафии. Несколько парочек, хихикая, скрылось в темноте на опушке леса или дальше по берегу.
   Сирен осмотрела круг у костра. Рене там не было. Куда он ушел и когда? Он сидел на месте, когда она подошла к Пьеру, — она проходила мимо него. Сирен невольно взглянула на шалаш Маленькой Ноги в отдалении. Там было тихо и темно. Возможно, в нем никого не было. Маленькая Нога и ее дочь были среди женщин на краю освещенного костром места.
   Сирен заговорила, не глядя на Пьера:
   — Вы разбираетесь в людях. Что вы думаете о Рене?
   — Хорошо, когда такой, как он, на твоей стороне или поддерживает тебя, — сказал он неторопливо, что выдавало прежние раздумья, — и плохо оказаться у него на пути. Этот человек чаще всего идет своим путем, хотя может, если нужно, тянуть и общую лямку. Он из тех, кто видит гораздо больше, но держит рот на замке.
   — А его дурная слава бабника? Можно ли ему верить?
   — Он остепенится, когда найдет ту, что нужна ему. Существует доля истины в поговорке, что нет вернее мужа, чем исправившийся распутник.
   Но могу ли я исправить его?
   — А ты этого хочешь?
   Это, конечно, был вопрос. Не тот, на который она смогла бы сейчас ответить, даже если бы захотела. Вместо этого она сказала:
   — Я должна вам кое-что рассказать.
   — Про Лемонье?
   — Нет, про Туше. — Она в нескольких коротких фразах передала ему свой разговор с прихлебателем мадам Бодрей.
   — Черт побери, вот так кусок дерьма этот тип!
   — Вы не боитесь того, что он может устроить?
   Пьер щелкнул пальцами.
   — Он годами пытается поймать нас с товаром, и ничего не выходит.
   — На этот раз все по-другому. Он никогда прежде не держался так нагло.
   — Может быть, милая, это ты стала другой.
   Она обернулась, в ее голосе слышались резкие нотки.
   — Что вы хотите сказать?
   — Ты стала более… более… — Он широко повел рукой.
   — Вы думаете, я провоцирую мужчин?
   — Нет-нет, просто ты… ты сознаешь, что ты женщина, и таким образом вынуждаешь и мужчину заметить это. Здесь нет ничего плохого, тебе незачем пытаться сдерживать себя, потому что тогда это будет против природы.
   Она понимала, что он прав. Она сама чувствовала то, что он пытался выразить, хотя и не облекала в слова. Она считала, что должна быть благодарна Рене за это знание, хотя его постижение, возможно, началось раньше. Источником ее недовольства все последние месяцы могло быть то, что ей нужно было собственное место в жизни, собственное будущее, собственный мужчина.
   — Что до Туше, — продолжал Пьер, — то не думаю, что он в ближайшее время доставит тебе какое-то беспокойство. На ночь он отправился на корабль, и я слышал, как он говорил капитану Додсворту, что рано утром двинется в Новый Орлеан. Но, если он снова пристанет к тебе, ты должна сразу же сказать Рене или мне. Туше привык брать то, что захочет, и когда захочет, и никто не смеет помешать ему, раз он держит в руках жену губернатора.
   Сирен прищурила темно-карие глаза.
   — Если он попытается взять меня, то обнаружит, что держит в руках опасный предмет.
   — Будь осторожна, — предупредил Пьер, медленно покачав головой. — Если в нем когда-то и было что хорошее, все давно умерло. Ему доставит великое удовольствие принудить тебя выполнять его волю, отплатить тебе за отказ, но это удовольствие станет вдвое больше, если он сможет еще и отомстить нам с Жаном за то, что мы в прошлом выставили его дураком.
   Совет был хорош, и она последует ему. Но начинало казаться, что, отдавшись Рене, она лишь утратила свою свободу, вместо того, чтобы обрести ее.
   Внимание Пьера отвлек старик с крупным голубым камнем, на который он хотел выменять бочонок английской тафии; камень, полученный много лет назад от индейца, который пришел с далекого Севера, где земля поднималась вверх навстречу небу, — так он говорил. Сирен оставила Пьера, когда он пытался убедить старика сохранить свое сокровище, и снова вышла из круга.
   У нее не было особой цели. Просто она чувствовала себя слишком неспокойно, чтобы сидеть на месте, ноги снова привели ее к шалашу. Кожаный полог хлопал на ветру. Внутри лежала медвежья шкура. Рене не было.
   — Если вы ищете Лемонье, то он на борту «Полумесяца».
   Сирен, охнув, отпрянула и быстро обернулась, широко раскрыв глаза. Капитан Додсворт стоял так близко, что ее юбки задели его ноги, и она чувствовала в его дыхании запах рома. Она быстро отступила на шаг и заметила в его глазах беспокойство.
   — Вы напугали меня, — сказала она.
   — Извините. Я не собирался так налетать на вас, но здесь темно, как в преисподней.
   — Вы что-то сказали про месье Лемонье?
   — Верно. Я подумал, может быть, вы ищете его. Несколько минут назад он отплыл на мой корабль, что-то насчет пары ласковых слов с Туше. Я сейчас отправлюсь туда сам, но Пьер мимоходом сказал утром, что вы хотели посмотреть какие-то образцы из моих запасов. Ну и подумал, предложу вам место в лодке, если вы захотите поехать сейчас. Вернуться сможете с Лемонье.
   Возможно ли, что Лемонье собирался ссориться с Туше из-за нее? Она не могла понять, откуда он узнал, что маленький человечек сделал ей оскорбительное предложение, да это и неважно; ему не было нужды вмешиваться, она ему так и скажет. То, что предлагал капитан, звучало вполне разумно, — будет замечательное оправдание ее присутствия на борту. Возможно даже, что сейчас самое подходящее время заняться собственными делами, если позволит обстановка.
   Решение было принято чуть ли не сразу, с последней фразой капитана Додсворта. Она твердо сказала.
   — Тогда едем.
   «Полумесяц» покачивался на волнах залива, словно какой-нибудь призрачный корабль, — ни огней, ни звуков, только бледные клочья тумана облепили паруса и высокие мачты. Вахтенный офицер возник из темноты и помог Сирен подняться на борт, потом почтительно отступил, и капитан запрыгнул на палубу. Капитан Додсворт коротко кивнул ему и велел поднять на корабль два бочонка с индиго, которые Сирен захватила с собой, потом взял ее за руку.
   — Сюда, мадемуазель. Я пошлю сказать Лемонье, что вы здесь, а тем временем покажу особый товар, который вам интересно было бы посмотреть.
   Она немного колебалась.
   — Право, я бы предпочла отправиться в каюту Туше, или еще куда-то, где они могут быть с Рене.
   — Очень, очень неразумно, по-моему, — засмеялся капитан. — Никогда не знаешь, до какой степени человек может быть одет или раздет, вы же не хотите поставить его в неловкое положение?
   Он имел в виду, что она сама не захочет попасть в такое положение.
   — Мне все равно, — ответила она. — Представьте, что они дерутся. Я должна остановить их.
   — Должны ли? Кажется, это довольно опрометчивый поступок, хотя все эти долгие годы Туше нуждается в хорошей взбучке. Но, если вы настаиваете, я пошлю вахтенного разогнать их. Идемте.
   Трудно было устоять перед его добродушным юмором и непринужденностью. Она пошла с ним, недоверчиво озираясь.
   Каюта капитана была совсем невелика в ней помещались койка, таз, стоявший наверху маленького шкафчика, и стол под лампой, свисавшей с потолка. Сирен присела на единственный стул около стола. Капитан Додсворт выдвинул маленький сундучок и уселся рядом с ней, потом выпрямился..
   — Не хотите ли бокал вина? — спросил он. Его глаза блестели. — У меня есть великолепная мадера.
   Если бы она отказалась, это легко могло бы обидеть его, — не стоило так плохо начинать торговую сделку. Во всяком случае, ром она не любила, и за весь вечер почти ничего не выпила.
   — Это было бы прекрасно.
   — Хорошо, — сказал он и улыбнулся еще шире. — Я позабочусь о вашем друге и сразу же вернусь с мадерой. А вы пока можете взглянуть на то, что в сундуке.
   Он вышел так стремительно, что дверь задергалась на петлях. Он казался довольным сверх всякой меры, словно она сделала ему одолжение. Сирен смотрела ему вслед, нахмурясь. Прежде она всегда разговаривала с этим человеком только в присутствии Пьера или Жана. Ей нравилось то, что она о нем знала, но этого было недостаточно. Наверняка мужчина, который так открыто говорил о своей жене и детях, не истолкует превратно то, что она приняла его приглашение поехать с ним на корабль. Да нет, что за глупость. Рене где-то рядом и придет в любую секунду. Она в безопасности. Она настолько уверилась в этом, что ее слегка позабавил тот факт, что она сейчас рассчитывает на столь презираемое покровительство Рене.
   Она немного подвинула стул и наклонилась к запору на сундуке. Он оказался простым и легко поддался. Она подняла и откинула крышку и замерла, пораженная.
   Перед ней в сундуке лежала груда сверкающих, переливающихся жемчугов, сапфиров, аквамаринов и топазов, вделанных в броши, кольца, украшения для волос и пуговицы; изящные изделия из венецианского стекла, выполненные под бриллианты; серебряные зеркальца в оправах из фарфора, разрисованные розами и херувимами; крошечные разноцветные флаконы духов с серебряными колпачками; тончайшие кружева, отделанные золотой и серебряной нитью, и мотки блестящих лент всех оттенков радуги. Здесь были только прекрасные, редкостные и необычайно дорогие вещи. Если они предназначались для продажи, то, должны были прийтись по вкусу какой-нибудь маркизе или куртизанке.
   Сирен опустила крышку, и та захлопнулась с глухим стуком. Эти вещи не имели никакого отношения к тому, что было нужно ей, и капитан Додсворт, должно быть, прекрасно это понимал. С какой целью он их показывал ей, она не знала, но села на стул, положив руки на подлокотники, и, прищурившись, смотрела на дверь, ожидая его возвращения.
   Он не заставил себя долго ждать. В руках у него были два бокала и откупоренная запыленная бутылка. Он поставил все на стол и принялся разливать ярко-красный напиток.
   Ну, что вы думаете? — спросил он, бросив на нее быстрый улыбчивый взгляд.
   — О товарах в сундуке? Я думаю, они мне не по карману.
   — Чепуха! Там нет ничего необычного.
   — Возможно, но, как бы ни понравились они индеанкам, вряд ли все их корзинки и сушеные травы окупят хотя бы десятую часть их стоимости.
   — Разве ваши мечты не простираются дальше индеанок?
   — Что вы имеете в виду?
   — Предположим, вы могли бы показать эти вещи дамам из губернаторского окружения. Разве они не мог ли бы позволить себе купить их?
   — Может быть. Но вы должны понимать, что я не смогу заплатить вам за них.
   Он подал ей бокал и отпил глоток вина из своего, прежде чем ответить.
   — Мы могли бы вступить в сотрудничество.
   — Какого рода? — В вопросе Сирен немедленно возникло подозрение.
   — Ну, скажем, взаимовыгодное.
   Возможно, что он имел в виду только то, что говорил, ни больше ни меньше. Но так ли?
   — Я, кажется, не понимаю.
   — Я буду поставлять товар, вы — продавать его Прибыль будем делить поровну.
   — Очень щедрое предложение.
   — И обещает отличный доход. Французские знатные дамы чрезвычайно любят побрякушки. Взять, например, эти духи.
   Он полез в сундук и вынул оттуда флакон, открыл колпачок — и густой пьянящий аромат дамасских роз наполнил каюту.
   Сирен сделала быстрый протестующий жест.
   — Духи они вполне могут приобрести во Франции.
   Да, сколько угодно. Но я считаю, что они не упустят случая купить то, что у них под рукой, особенно если увидят, как эти штучки идут к платью на ком-нибудь, хотя бы на вас.
   — На мне? Я не могу этого сделать; на моей грубой одежде они выглядели бы нелепо.
   — Я мог бы снабдить вас гардеробом. Мне бы это просто доставило удовольствие.
   — Разумеется, ради дела.
   Он улыбнулся сухости ее тона, уверенный, что она поняла смысл его слов, и, не сомневаясь, что они придут к соглашению.
   — Не совсем.
   — Понятно. — Она встала и обошла стол. — Боюсь, мне придется отклонить ваше предложение. Он дотянулся до нее и поймал ее за руку.
   — Могу я спросить, почему?
   — Это должно быть очевидным. — Она выразительно взглянула на его пальцы, обхватившие ее руку, но он не разжал их.
   — Для меня нет. Вы, по-видимому, вполне дружелюбны с Лемонье, не говоря уже о Бретонах. Я до сих пор держался на расстоянии, потому что мне было не по вкусу связываться с Пьером и Жаном, но раз они временно отдают вас…
   Сирен вырвала у него руку и отступила назад.
   — Что за низость!
   — Я не хотел оскорбить вас, — сказал он, придвигаясь к ней. Его рост и уверенность пугали. — Я благодарен Бретонам за то, что нашел вас и привез сюда. Видимо, так и должно было случиться. Вы та женщина, о которой я всегда мечтал; я ждал и желал вас, кажется, целую вечность. Я вас обожаю и считаю, что мы прекрасно смогли бы работать вместе, но больше всего я хочу вас.
   — Я понятия не имела об этом, но неважно. Я не продаюсь!
   — Я не собираюсь покупать вас, я хочу вас любить. — Он протянул руки к ее плечам.
   Она поднырнула под них, задела плечом флакон с духами, который он все еще держал, и выбила у него из рук. Содержимое вылилось и потекло по ее лифу, окутывая ее всепоглощающим благоуханием роз, а крошечная стеклянная бутылочка грохнулась на пол и откатилась в другой конец каюты. Сирен повернулась и отступила вслед за ней от медленно надвигавшегося капитана.
   — Я не хочу, чтобы меня любили! — заявила она, решительно тряхнув головой.
   — Это просто слова. Не упрямьтесь так. Садитесь и давайте все обговорим.
   — Здесь не о чем говорить.
   Она рванулась к двери и распахнула ее. Додсворт оказался за ней. Он удержал дверь и снова захлопнул ее. Сирен очутилась между его вытянутыми руками как в ловушке.
   — Давайте поговорим, — сказал он, и в его голосе зазвучала торжествующая радость, — о том, что вы теперь собираетесь делать.
   — А вот попробуйте, — сказала она и, стоя к нему спиной, сжала руку в кулак, резко обернулась и двинула рукой снизу вверх, нанеся ему удар в середину подбородка. Костяшки пальцев пронзила острая боль, но она с удовлетворением почувствовала, как от этого удара разошлась его кожа.
 
   Он отшатнулся, потрясенный. Сирен не стала дожидаться его реакции, а дернула дверь и, споткнувшись, вскочила на неосвещенный трап. Позади нее раздался яростный вопль. Она кинулась в темноту. Топот ее ног громко отдавался у нее в ушах, как и тяжелый стук сердца. Потом, заглушая их, раздался тяжелый грохот капитанских башмаков. Она поспешно взбежала по короткому трапу и вылетела на палубу. Не глядя по сторонам, она подбежала к борту и остановилась, готовясь соскочить в лодку, покачивавшуюся внизу.
   — Подождите, черт вас побери, Сирен!
   В громовом голосе капитана слышалось страстное желание. Она не ответила. Ответил Рене.
   — Подождать чего? — спросил он, и эти слова были произнесены с такой ледяной яростью, что Сирен застыла, а капитан Додсворт замер как вкопанный.
   Из дверей снизу пробивался слабый свет, и тени двух мужчин ложились на палубу, длинные, темные, угрожающие. Долгие томительные секунды слышался только скрип корабля и слабое хлопанье веревки под ветром где-то впереди.