Страница:
Лайонел пошел навстречу садовнику, чтобы помочь ему установить лестницу. Он был оживлен и держался уверенно.
Потом опять произошла заминка, Блаунт решил снова побеседовать со своим подчиненным.
– Нас что, тут все утро будут держать? – не выдержал наконец Реннел Торренс; вопрос был задан таким сварливым тоном, что прозвучал почти риторически, тем более что не был обращен ни к кому конкретно.
– Пожалуйста, отойдите все немного назад, – вежливо попросил Блаунт, и у Найджела снова возникло впечатление, что перед ним небольшое семейство, вышедшее во двор, чтобы сфотографироваться по поводу какого-то знаменательного события.
Плаш-Мидоу наблюдал за происходящим всеми своими окнами; он держался холодно, отстраненно, как только и можно было ожидать от дома, который за два столетия всего навидался – и хорошего, и плохого.
И вот наконец сержант Бауэр подошел к лестнице, не торопясь взобрался по перекладинам и скрылся в кроне дерева.
– Нас что, собрали сюда, чтобы понаблюдать, как какой-то фараон лазает по деревьям? – громко вопросила Мара Торренс своим обычным капризно-раздраженным тоном.
– Сейчас я все объясню, – сказал Блаунт. – Понимаете, это просто небольшой эксперимент, – покровительственно добавил он, сонно разглядывая собравшихся; все они стояли там, где он указал, за пределами тени, падавшей от дерева, и солнце ярко освещало их лица.
Тут откуда-то из кроны дерева раздался возглас. Потом шелест листвы усилился, потому что теперь сержант увидел то, что искал, и с удвоенной энергией устремился к цели.
– Ну, не беспокойся, ничего с ним не случится, – шепнул Роберт Ситон жене. – Дерево старое и очень крепкое.
– Но он ведь так высоко забрался!
Можно было подумать, что они обсуждают поведение своего сына-школьника.
– Я нашел ее, сэр! – крикнул сверху Бауэр.
Он начал спускаться, и им уже слышно было его тяжелое дыхание. Вдруг раздался вскрик: «Ах ты черт!» – и потом еще громче: «Осторожно, там, внизу!»
Что-то тяжелое падало сквозь переплетение ветвей и листьев, ударяясь о ствол и крупные ветви, перекатываясь с одного яруса листьев на другой, пониже. Мара взвизгнула. Роберт Ситон еще крепче сжал руку жены, – и в следующий момент из кроны дерева вывалился, словно гигантский сморщенный каштан, некий круглый предмет. Он стукнулся о траву и подпрыгнул от удара, а потом подкатился к ногам Реннела Торренса.
– Вот растяпа! – с досадой воскликнул суперинтендант.
Торренс с ужасом смотрел на лежащий у его ног предмет. Трубка выпала у него изо рта, он дрожал с головы до ног, производя руками странные движения, как будто хотел оттолкнуть что-то от себя, от чего-то защититься; потом он отбежал на несколько шагов в сторону, и там его начало страшно рвать.
– Что… что это?! – истерически завизжала Мара.
Суперинтендант быстро подошел к упавшему предмету, который как ни в чем не бывало лежал теперь на траве, взял его за волосы и поднял в воздух перед глазами собравшихся. Это была отсеченная и полуразложившаяся человеческая голова.
– Кто-нибудь узнаёт этого человека? – спросил Блаунт совершенно обыденным, ровным тоном, как может спросить дежурный в бюро находок.
Все молчали. Затем Лайонел Ситон произнес так же спокойно и даже задумчиво:
– Да, сохранился он не слишком хорошо, но он очень похож на тебя, отец.
– Нет!!! Непохож, непохож, непохож! – Голос Мары Торренс перешел в невыносимый режущий ухо вой.
Миссис Ситон повернулась, шагнула к ней и закатила ей пару увесистых пощечин. Мара немедленно умолкла. Тогда Джанет неловко обняла девушку, которая глухо, почти беззвучно рыдала и никак не могла найти в себе силы справиться с истерикой.
Роберт Ситон подошел вплотную к суперинтенданту Блаунту.
– Это невозможно. Этого не может быть. Это невозможно, – снова и снова бормотал он, не в силах остановиться.
– Чего именно не может быть, сэр?
– Это же мой брат. Мой брат Освальд!
– Но он же умер, отец, – сказал Лайонел. – Я хочу сказать…
– Да, теперь уж он наверняка умер, ничего не скажешь.
Тут раздался голос сержанта Бауэра:
– Прошу прощения, сэр. Сумка выскользнула у меня из рук. Она зацепилась за сук, и голова выкатилась из нее, прежде чем я смог…
– Ладно, ничего, Бауэр. Она все равно уже была сильно испорчена.
И Блаунт задумчиво посмотрел на это кошмарное лицо. Гниение зашло уже довольно далеко, к тому же голову сильно поклевали птицы, проделавшие в ней сквозные зияющие дыры; вместо шеи с нижней челюсти грязной бесформенной тряпкой свисала какая-то мешанина из ошметков мяса и лоскутов кожи; с левой стороны можно еще было различить следы резаной раны, которая начиналась от левого уха и тянулась до основания подбородка.
Суперинтендант снова повернулся к Роберту Ситону:
– Простите, нельзя ли попросить у вас оберточной бумаги? И хорошо бы еще шляпную коробку, если только у вас в доме водятся такие вещи.
Страшная тайна Джанет Ситон
Потом опять произошла заминка, Блаунт решил снова побеседовать со своим подчиненным.
– Нас что, тут все утро будут держать? – не выдержал наконец Реннел Торренс; вопрос был задан таким сварливым тоном, что прозвучал почти риторически, тем более что не был обращен ни к кому конкретно.
– Пожалуйста, отойдите все немного назад, – вежливо попросил Блаунт, и у Найджела снова возникло впечатление, что перед ним небольшое семейство, вышедшее во двор, чтобы сфотографироваться по поводу какого-то знаменательного события.
Плаш-Мидоу наблюдал за происходящим всеми своими окнами; он держался холодно, отстраненно, как только и можно было ожидать от дома, который за два столетия всего навидался – и хорошего, и плохого.
И вот наконец сержант Бауэр подошел к лестнице, не торопясь взобрался по перекладинам и скрылся в кроне дерева.
– Нас что, собрали сюда, чтобы понаблюдать, как какой-то фараон лазает по деревьям? – громко вопросила Мара Торренс своим обычным капризно-раздраженным тоном.
– Сейчас я все объясню, – сказал Блаунт. – Понимаете, это просто небольшой эксперимент, – покровительственно добавил он, сонно разглядывая собравшихся; все они стояли там, где он указал, за пределами тени, падавшей от дерева, и солнце ярко освещало их лица.
Тут откуда-то из кроны дерева раздался возглас. Потом шелест листвы усилился, потому что теперь сержант увидел то, что искал, и с удвоенной энергией устремился к цели.
– Ну, не беспокойся, ничего с ним не случится, – шепнул Роберт Ситон жене. – Дерево старое и очень крепкое.
– Но он ведь так высоко забрался!
Можно было подумать, что они обсуждают поведение своего сына-школьника.
– Я нашел ее, сэр! – крикнул сверху Бауэр.
Он начал спускаться, и им уже слышно было его тяжелое дыхание. Вдруг раздался вскрик: «Ах ты черт!» – и потом еще громче: «Осторожно, там, внизу!»
Что-то тяжелое падало сквозь переплетение ветвей и листьев, ударяясь о ствол и крупные ветви, перекатываясь с одного яруса листьев на другой, пониже. Мара взвизгнула. Роберт Ситон еще крепче сжал руку жены, – и в следующий момент из кроны дерева вывалился, словно гигантский сморщенный каштан, некий круглый предмет. Он стукнулся о траву и подпрыгнул от удара, а потом подкатился к ногам Реннела Торренса.
– Вот растяпа! – с досадой воскликнул суперинтендант.
Торренс с ужасом смотрел на лежащий у его ног предмет. Трубка выпала у него изо рта, он дрожал с головы до ног, производя руками странные движения, как будто хотел оттолкнуть что-то от себя, от чего-то защититься; потом он отбежал на несколько шагов в сторону, и там его начало страшно рвать.
– Что… что это?! – истерически завизжала Мара.
Суперинтендант быстро подошел к упавшему предмету, который как ни в чем не бывало лежал теперь на траве, взял его за волосы и поднял в воздух перед глазами собравшихся. Это была отсеченная и полуразложившаяся человеческая голова.
– Кто-нибудь узнаёт этого человека? – спросил Блаунт совершенно обыденным, ровным тоном, как может спросить дежурный в бюро находок.
Все молчали. Затем Лайонел Ситон произнес так же спокойно и даже задумчиво:
– Да, сохранился он не слишком хорошо, но он очень похож на тебя, отец.
– Нет!!! Непохож, непохож, непохож! – Голос Мары Торренс перешел в невыносимый режущий ухо вой.
Миссис Ситон повернулась, шагнула к ней и закатила ей пару увесистых пощечин. Мара немедленно умолкла. Тогда Джанет неловко обняла девушку, которая глухо, почти беззвучно рыдала и никак не могла найти в себе силы справиться с истерикой.
Роберт Ситон подошел вплотную к суперинтенданту Блаунту.
– Это невозможно. Этого не может быть. Это невозможно, – снова и снова бормотал он, не в силах остановиться.
– Чего именно не может быть, сэр?
– Это же мой брат. Мой брат Освальд!
– Но он же умер, отец, – сказал Лайонел. – Я хочу сказать…
– Да, теперь уж он наверняка умер, ничего не скажешь.
Тут раздался голос сержанта Бауэра:
– Прошу прощения, сэр. Сумка выскользнула у меня из рук. Она зацепилась за сук, и голова выкатилась из нее, прежде чем я смог…
– Ладно, ничего, Бауэр. Она все равно уже была сильно испорчена.
И Блаунт задумчиво посмотрел на это кошмарное лицо. Гниение зашло уже довольно далеко, к тому же голову сильно поклевали птицы, проделавшие в ней сквозные зияющие дыры; вместо шеи с нижней челюсти грязной бесформенной тряпкой свисала какая-то мешанина из ошметков мяса и лоскутов кожи; с левой стороны можно еще было различить следы резаной раны, которая начиналась от левого уха и тянулась до основания подбородка.
Суперинтендант снова повернулся к Роберту Ситону:
– Простите, нельзя ли попросить у вас оберточной бумаги? И хорошо бы еще шляпную коробку, если только у вас в доме водятся такие вещи.
Страшная тайна Джанет Ситон
– Итак, мы имеем еще одну причину, по которой ему могли отрезать голову, – заметил Найджел.
– Чтобы скрыть, как он был убит? Гм… Что-то я не вижу, как это нам может помочь.
– Как это – не видите? – удивился Найджел. – Легче будет искать орудие убийства.
– Да ну, это можно было сделать любым острым предметом. Думаю, рана нам мало что даст. Очень уж много времени прошло.
– Может, и так. Но если уж убийца нанес такую рану, то, отрезая потом голову, он скорее всего стал бы резать по этой ране, а не ниже. Вы, наверное, уже поинтересовались бритвами?
– Да. Мистер Ситон с сыном пользуются безопасными бритвами. Финни Блэку не нужно бриться. У мистера Торренса бритва опасная, – добросовестно отбарабанил Блаунт.
– Значит, у Торренса опасная, я вас правильно понял?
– Но ведь это могло быть что угодно! Хоть нож для разделки мяса!
– И все же что-то тут не так, Блаунт! Совершенно очевидно, что Освальд Ситон, возвращаясь сюда, должен был все время быть начеку. Он ведь понимал, что здесь ему приготовлен не жирный телец, а наточенный нож.
Они вели беседу в комнате суперинтенданта Блаунта, которую он снимал в пабе Хинтон-Лейси, и было это в тот же день, когда была найдена голова.
– Итак, Освальд вернулся в Плаш-Мидоу тайком, – развивал свою мысль Найджел. – Можем мы с этим согласиться?
– Угу.
– Так, теперь это фиктивное самоубийстве десятилетней давности. У полиции ничего против него не было? Никаких обвинений, подозрений, которые могли бы заставить его бежать из страны?
– Нет.
– Но по всей вероятности, Освальд все же покинул Англию. И согласитесь, он весьма основательно обставил свое мнимое самоубийство. Однако, судя по всему – и редактор «Редкот-газетт» самым решительным образом это подтверждает, – Освальд был не тот человек, который без особых на то причин добровольно расстанется с деньгами, положением и вообще со всем, что имеет. Мистер Кили говорит, что этот прохиндей мог выйти сухим из воды в любой ситуации. Даже если бы его загнали в угол, без борьбы он бы не сдался.
– О-очень похоже на правду. Но какое это имеет отношение к орудию преступления?
– К этому я и веду. Следите за ходом моей мысли. Единственное, что могло заставить Освальда бежать из Англии под прикрытием мнимого самоубийства, – это какое-то очень серьезное преступление, о котором еще не стало известно полиции. Я предполагаю, что об этом преступлении знал кое-кто, кроме него. Если бы это был только один человек, Освальд сделал бы все, что в его силах, и даже больше, чтобы заставить его молчать; но даже он не был в состоянии заставить молчать четверых.
– Почему вы говорите о четверых?
– Потому что у меня есть причины полагать, что именно четыре человека знали об Освальде нечто в высшей степени позорное. Но давайте пока оставим этот вопрос. Я предполагаю, что кто-то из них или все вместе поставили ему жесткое условие: или он уезжает из страны, или они все рассказывают полиции.
– Шантаж? Или как это вы назовете? Но почему же он тогда просто не уехал из страны, и вся недолга? Зачем инсценировать самоубийство? Или вы считаете, что самоубийство было частью сделки, частью цены, которую он должен был заплатить за молчание?
– Совершенно верно.
– А кто в первую очередь выигрывал от мнимой смерти Освальда? – продолжал гнуть свою линию Блаунт. – Его брат!
– Его брат. И Джанет Ситон. И косвенно Торренсы.
– Но главным образом брат. Ладно, а дальше?
– А вот дальше случается что-то такое, что позволяет Освальду надеяться на возможность сравнительно безопасного возвращения в Англию. Возможно, впрочем, что он дошел до крайности и приехал сюда в отчаянии, как в омут головой кинулся.
– Минуточку, минуточку! Это о-очень проблематично и весьма туманно.
– Ну, не так уж и проблематично. В студии у Торренсов я видел экземпляр светского журнальчика с фотографией Ситонов и Торренсов. Они сняты на фоне Плаш-Мидоу. Рядом поясняется, что Торренсы живут в бывшем амбаре. Журнальчик очень старый. Вы знаете, сколько старых английских журналов и газет валяется в маленьких гостиницах, парикмахерских салонах, в барах, в залах ожидания – в том числе и за границей? Вполне можно допустить, что именно этот журнальчик попался на глаза Освальду, и…
– Но каким образом эта картинка могла означать для него возможность вернуться в Англию? Вы хотите сказать, что поскольку Ситоны и Торренсы теперь живут вместе, для Освальда исчезла опасность, что его тайна будет предана гласности? Я такого вывода сделать не могу.
– Не обязательно исчезла. Но значительно уменьшилась – настолько, что он мог рискнуть снова объявиться в этих краях. Пока я еще раз не переговорю с Марой Торренс, я не смогу объяснить вам этой стороны дела. Назовите это гипотезой. Что происходит дальше? Освальд прибывает в Англию. Высаживается в Бристоле, скажем так, и залегает там. Не исключено, что он связывается с кем-то в Плаш-Мидоу, чтобы выяснить, что тут происходит. Он совершенно не уверен, что ему здесь будут рады, и поэтому приезжает ночью, стараясь никому не попадаться на глаза. По всей вероятности, он должен был испытывать некоторые опасения и наверняка был настороже. Здесь я снова возвращаюсь к вопросу об орудии убийства. Разве вы можете представить себе, что Освальд подпустит к себе кого-нибудь из обитателей Плаш-Мидоу с кухонным тесаком в руках? Тесак в кармане не спрячешь. Другое дело – остро наточенный перочинный нож или опасная бритва…
– Но ведь он боялся разоблачения, а не убийства?
– Согласен. Но знаете – пуганая ворона куста боится. Вспомните ситуацию. Он приезжает сюда ночью. Кто-то его встречает – по предварительной договоренности или случайно, мы пока не знаем. Дальше: если только Гейтс и его люди не абсолютные идиоты, убийство не могло произойти в доме. Слишком много было бы крови.
– Поверьте мне, мы не нашли ни пятнышка. Ни одежду, ни ковры с тех пор в чистку не отдавали.
– Значит, это было сделано за пределами дома. Где? В саду, в цветнике? Все возможно. Но убийца не мог быть уверен, что гроза смоет все следы крови, а если бы они сохранились, Гейтс непременно обнаружил бы их. Хозяйственные постройки? Совсем никуда не годится. Но вот маслодельня – это другое дело, под шум ливня ее можно было всю обмыть из шланга. Как смог убийца заманить Освальда в маслодельню? Скажем, воспользовавшись его страхом перед разоблачением. Посиди, старичок, здесь несколько часов, мы тем временем обдумаем создавшееся положение и решим, как быть дальше. Но я ни за что не поверю, что Освальд полностью доверился этому человеку и не следил за каждым его шагом со всей возможной подозрительностью. Впрочем, не обязательно это должен был быть он, могла быть и она. Полагаю, небрежно зажатый в кулаке тесак не мог не насторожить Освальда.
– Хорошо. От тесака я отказываюсь. Но вся ваша гипотеза рушится от одного-единственного слова – мотив! Если все обитатели Плаш-Мидоу знали тайну Освальда…
– Отчего же, не обязательно все. Мистер и миссис Ситон, полагаю, знали. Так же, как Реннел и Мара Торренс.
– …то зачем его убивать? Не проще было бы снова заставить его исчезнуть, пригрозив разоблачением?
– Если своим преступлением он причинил зло кому-то из обитателей этого дома, то мотивом может быть месть. Давайте представим себе, что лицо «А» из числа обитателей Плаш-Мидоу готово все простить, все забыть и даже подало Освальду мысль вернуться, но по дороге Освальда перехватывает лицо «В» – тоже из жителей поместья, – то самое, которое пострадало от Освальда в первую очередь и которое до сих пор питает к нему неукротимую ненависть.
– Ох уж эти мне ваши «А» и «В»! Все это слишком эфемерно, слишком неопределенно. И при чем тут Финни Блэк?
Найджел задумчиво затянулся сигаретой.
– Вы думаете, это сделал Финни?
– Доказательств никаких.
– А голова на дереве?
– Спрятать ее там мог кто угодно.
– Не кто угодно, а тот, кто умеет лазать по деревьям, – возразил Найджел. – Вряд ли он рискнул бы таскать туда-сюда лестницу.
– Я вам скажу, что я думаю о Финни Блэке. – Блаунт наклонился вперед. – Во-первых, у него нет сколько-нибудь убедительного мотива. Во-вторых, хотя нам и известно, что во время грозы он ведет себя как полоумный, однако не было еще случая, чтобы это выливалось у него в какие-нибудь дикие выходки, связанные с насилием. В-третьих, даже если бы он и пошел на что-либо подобное, то наверняка не стал бы потом скрывать все следы содеянного – ему бы это просто не пришло в голову. И уж конечно, он не стал бы завлекать свою жертву в маслодельню, да и Освальд бы ни за что туда за ним не пошел.
– Согласен. Итак…
– Итак, если голову спрятал не сам убийца – а к чему ему было изобретать такой головоломный способ от нее избавиться? – то единственным возможным объяснением, как она попала на дерево, является следующее. Финни Блэк был свидетелем убийства или, может быть, просто наткнулся на голову, пока убийца избавлялся от тела – в буквальном смысле слова сплавлял его. Воспользовавшись его отсутствием, Финни стащил голову и спрятал ее на дереве.
– И по странному совпадению у него в кармане оказалась сумка, чтобы удобнее было тащить голову?
– Сумку мог прихватить с собой убийца, чтобы унести в ней голову и не испачкаться в крови, – предположил Блаунт. – Вполне естественное желание – сначала сплавить тело: ведь его труднее спрятать. Не оставишь же тело в маслодельне, а вот голову можно где-то запрятать без особого риска.
– Боюсь, что вы правы, – вздохнул Найджел. – И конечно, если Финни видел убийство…
– Да, может быть, это не так уж и плохо, что бедняга сбежал.
– Тем более, что как от свидетеля от него проку никакого. Он ведь немой, так?
– Да. Я выяснил. Но он не кретин. Он понимает вопросы и может немножко писать. – Суперинтендант тяжело вздохнул. – В общем, очень запутанное и неприятное дело. Дом расположен на отшибе. Старуха кухарка – настоящий глухарь, почти ничего не слышит, в ту ночь проспала всю грозу и даже не проснулась. Финни Блэк – немой. Каждое утро в Плаш-Мидоу ходит убираться деревенская девчонка, но и она ничего необычного не замечала. Мы с Гейтсом обошли всю деревню – так никто, кроме этого мужа, который видел мистера Ситона, возвращавшегося с ночной прогулки, ни один человек не смог добавить ни полслова. Вы знаете, мы опубликовали в прессе объявление с просьбой связаться с нами ко всем, кто был на реке или около реки в тот вечер или ночь – в первую очередь вблизи пешеходного мостика. Результат – полный ноль.
– Похоже, придется вам проделать всю работу самому, раз уж хваленая английская общественность не жаждет выполнить ее за вас.
Коротким нетерпеливым жестом Блаунт отмахнулся от ехидного замечания Найджела.
– В общем, дело застопорилось. Тело мы нашли дня через три после совершения преступления, голову – только сегодня, то есть через неделю после этого, и лишь теперь мы можем сосредоточиться на единственном перспективном месте действия – на Плаш-Мидоу.
– Да, плохо дело. Каковы ваши планы?
Суперинтендант поведал ему, что следствие будет отныне вестись в трех направлениях.
Первое направление – идентификация останков Освальда Ситона. С помощью старых снимков, предоставленных Робертом Ситоном, и фотографии отрезанной головы полицейские надеялись составить фоторобот Освальда Ситона, который бы давал достаточно ясное представление о внешности этого человека. Этот портрет они намеревались опубликовать в газетах с обычной просьбой сообщить, не встречался ли кто-нибудь с этим человеком в последние недели. Вооружившись копиями этого портрета, инспектор Гейтс попробует проследить дорогу нашего путешественника до Ферри-Лейси. Копии разошлют в аэропорты и гавани; пароходные компании и авиалинии попросят помочь проследить путь оригинала, а бристольская полиция пройдется по всем меблированным комнатам, гостиницам и пабам с комнатами, сдающимися на ночь: те скудные сведения, которыми располагает Скотленд-Ярд, указывают на Бристоль как на наиболее возможный перевалочный пункт Освальда Ситона между пребыванием за границей и возвращением в Ферри-Лейси.
Второе направление (при упоминании о нем суперинтендант даже застонал): необходимо вновь открыть дело о мнимом самоубийстве Освальда Ситона. Блаунт уже обратился к своему начальнику, помощнику комиссара, с просьбой выделить ему в помощь, специально для этого дела, инспектора по имени Слингсби – исключительно въедливого и настойчивого сыщика.
– Если Слингсби не сумеет докопаться, где тут собака зарыта, то никто не сумеет, – пояснил Блаунт.
Ясно было, насколько важно для решения всех остальных вопросов разобраться с этим «самоубийством» – особенно если Найджел был прав, предполагая, что оно было инсценировано под нажимом одной из заинтересованных сторон, которая на этом сильно выгадала.
Третье направление следствия, естественно, сконцентрируется на Плаш-Мидоу. Здесь суперинтенданту Блаунту делать было особо нечего, по крайней мере пока не найдется Финни Блэк. Блаунт уже допросил оба семейства – и Ситонов и Торренсов.
Мара Торренс во время повторного допроса согласилась, что могла ошибиться в определении времени, когда видела во дворе мистера и миссис Ситон: по-видимому, она тогда просто не посмотрела на часы. Раньше ей казалось, что это было вскоре после того, как на церковной колокольне пробило половину первого, но теперь она считала, что это могло быть и без четверти час: она могла спутать количество ударов.
Что касается других, то рассказанное ими не вызывало сомнений. Немного странно было разве что то, что Ситоны в ту ночь не видели и не слышали ничего подозрительного. По их словам, они дважды выходили из дома: один раз взглянуть на кобылу Китти, а затем, с полчаса спустя, когда обнаружили исчезновение Финни Блэка, – чтобы поискать его. В своих показаниях они сходились в том, что оба раза проходили мимо маслодельни, но не заходили в нее даже в поисках Финни. И при всем том в их показаниях не было никаких расхождений, даже в мелочах. Вполне вероятно, что Освальд Ситон предпочел не встречаться с ними; можно даже предположить, что он был уже мертв, когда они вышли из дома в первый раз, хотя убийство могло произойти и после того, как они вернулись после поисков Финни – они искали его всего минут пять – десять и бросили это дело, когда разразился второй, еще более сильный ливень. Обычно маслодельню запирал скотник; в ту трагическую ночь, как он показал, он вроде бы тоже запер дверь, но ручаться в этом не мог… Парадная дверь Плаш-Мидоу также была заперта, но именно в ту ночь Роберт Ситон, насколько он помнил, не закрыл на ключ дверь, выходящую во двор; и опять-таки он не помнит, когда он ее не запер: вернувшись с прогулки или когда они с Джанет прекратили поиски Финни.
– Мне хотелось бы выяснить одну вещь, – прервал тут Найджел рассказ Блаунта, – а именно, почему во время первого ливня Джанет Ситон забеспокоилась о кобыле и не вспомнила про Финни Блэка, а когда полил второй, наоборот, заволновалась о Финни, забыв про кобылу?
– Мне это тоже пришло в голову, – холодно ответил Блаунт. – Но она объяснила это очень убедительно. Она сказала, что когда начался первый ливень, она зашла в комнату Финни проверить, все ли с ним в порядке. Он крепко спал. Это было вскоре после полуночи. Она решила не ложиться, пока муж не придет с прогулки, – она ждала его с минуты на минуту. Вернувшись, он сообщил, что слышал, как в деннике бьет копытами кобыла. Тогда они вместе вышли успокоить испуганное животное. К этому времени оба разгулялись и решили не ложиться до конца грозы. Они сидели в спальне миссис Ситон и читали, а приблизительно через полчаса решили ложиться спать. Но тогда начался второй ливень, и миссис Ситон решила, что нужно сначала пойти проведать Финни. На этот раз его в комнате не оказалось. Они вышли из дома и принялись его искать, а после безуспешных поисков вернулись, разошлись по своим спальням – они, как вам известно, спят порознь, – и оба тут же уснули.
– Ну что за предусмотрительная семейка! – восхитился Найджел, вставая.
Блаунт предложил подвезти его до Плаш-Мидоу, но Найджел предпочел пройтись по свежему воздуху, чтобы немного проветриться.
– Вопрос в том, что означает их предусмотрительность. Кого они оберегают? – проговорил Блаунт.
– Они оберегают друг друга. Роберта Ситона оберегают все – он у них самый драгоценный экспонат в коллекции. Лайонел безумно беспокоится за Ванессу. Приступы невменяемости у Финни Блэка вызывают озабоченность у Джанет и Роберта. Есть еще Мара Торренс – Роберт относится к ней как к собственной дочери, а Лайонел к ней неравнодушен. Джанет терпит ее, и это само по себе кое о чем говорит. Все они хранят гробовое молчание относительно ее юности. Нет, Блаунт, вопрос не в том, кого они защищают, а в том, от чего. Ни в коем случае мы не должны считать, будто они все в заговоре и покрывают убийцу. Может быть, это и так. Может быть. Но я думаю, что прежде чем мы доберемся до него, нам придется пробиться через несколько таких защитных слоев, которые имеют очень мало отношения – или совсем не имеют – к преступлению.
«Да я и сам записался в телохранители», – думал Найджел, быстро шагая к Ферри-Лейси. Его собственное положение в Плаш-Мидоу после обнаружения головы стало весьма сомнительным. Что ни говори, но предшествующей ночью он следил, если не сказать шпионил, за Джанет Ситон. И что больше всего настораживало Найджела, так это то, что такая сильная, энергичная и властная натура, как Джанет Ситон, без видимого раздражения и лишних слов проглотила его роль в событиях предыдущей ночи – не считая, конечно, того, что это по ее милости Финни впился ему в горло, хотя это могло быть просто рефлекторной реакцией испуганной женщины. Во всяком случае, сегодня днем ему удалось немного поправить положение, отразив нашествие газетных репортеров, которые тучей слетелись в Плаш-Мидоу; можно было подумать, будто падение с дерева головы Освальда Ситона отозвалось мгновенным эхом на полсотни миль окрест, как землетрясение, эпицентром которого был каштан во дворе усадьбы Плаш-Мидоу.
«Получается, – думал Найджел, – что я одновременно и телохранитель, и ищейка, хотя одному только Господу Богу известно, что вынюхивать ищейке в этом богатом запахами деле. Хочу ли я разоблачить убийцу? Из всего того, что нам известно об Освальде Ситоне, можно сделать только один вывод: какое это, однако, счастье, что его наконец и вправду не стало. Чего я хочу в действительности, так это чтобы Роберту Ситону не мешали писать стихи. По правде говоря, я уже стал участником общего заговора, призванного лелеять и охранять его гений. Ну и что, а почему бы и нет?»
На дереве у края дороги ухнула сова.
– Вы со мной не согласны? – обратился Найджел к невидимому скептику. – Вы хотите сказать, что гений Роберта Ситона – единственная вещь в Плаш-Мидоу, которую лучше предоставить самой себе, и ей от этого будет только лучше? Возможно. Но есть одна вещь, которую гений не может создавать для самого себя и без которой не может обходиться. Время.
– Чтобы скрыть, как он был убит? Гм… Что-то я не вижу, как это нам может помочь.
– Как это – не видите? – удивился Найджел. – Легче будет искать орудие убийства.
– Да ну, это можно было сделать любым острым предметом. Думаю, рана нам мало что даст. Очень уж много времени прошло.
– Может, и так. Но если уж убийца нанес такую рану, то, отрезая потом голову, он скорее всего стал бы резать по этой ране, а не ниже. Вы, наверное, уже поинтересовались бритвами?
– Да. Мистер Ситон с сыном пользуются безопасными бритвами. Финни Блэку не нужно бриться. У мистера Торренса бритва опасная, – добросовестно отбарабанил Блаунт.
– Значит, у Торренса опасная, я вас правильно понял?
– Но ведь это могло быть что угодно! Хоть нож для разделки мяса!
– И все же что-то тут не так, Блаунт! Совершенно очевидно, что Освальд Ситон, возвращаясь сюда, должен был все время быть начеку. Он ведь понимал, что здесь ему приготовлен не жирный телец, а наточенный нож.
Они вели беседу в комнате суперинтенданта Блаунта, которую он снимал в пабе Хинтон-Лейси, и было это в тот же день, когда была найдена голова.
– Итак, Освальд вернулся в Плаш-Мидоу тайком, – развивал свою мысль Найджел. – Можем мы с этим согласиться?
– Угу.
– Так, теперь это фиктивное самоубийстве десятилетней давности. У полиции ничего против него не было? Никаких обвинений, подозрений, которые могли бы заставить его бежать из страны?
– Нет.
– Но по всей вероятности, Освальд все же покинул Англию. И согласитесь, он весьма основательно обставил свое мнимое самоубийство. Однако, судя по всему – и редактор «Редкот-газетт» самым решительным образом это подтверждает, – Освальд был не тот человек, который без особых на то причин добровольно расстанется с деньгами, положением и вообще со всем, что имеет. Мистер Кили говорит, что этот прохиндей мог выйти сухим из воды в любой ситуации. Даже если бы его загнали в угол, без борьбы он бы не сдался.
– О-очень похоже на правду. Но какое это имеет отношение к орудию преступления?
– К этому я и веду. Следите за ходом моей мысли. Единственное, что могло заставить Освальда бежать из Англии под прикрытием мнимого самоубийства, – это какое-то очень серьезное преступление, о котором еще не стало известно полиции. Я предполагаю, что об этом преступлении знал кое-кто, кроме него. Если бы это был только один человек, Освальд сделал бы все, что в его силах, и даже больше, чтобы заставить его молчать; но даже он не был в состоянии заставить молчать четверых.
– Почему вы говорите о четверых?
– Потому что у меня есть причины полагать, что именно четыре человека знали об Освальде нечто в высшей степени позорное. Но давайте пока оставим этот вопрос. Я предполагаю, что кто-то из них или все вместе поставили ему жесткое условие: или он уезжает из страны, или они все рассказывают полиции.
– Шантаж? Или как это вы назовете? Но почему же он тогда просто не уехал из страны, и вся недолга? Зачем инсценировать самоубийство? Или вы считаете, что самоубийство было частью сделки, частью цены, которую он должен был заплатить за молчание?
– Совершенно верно.
– А кто в первую очередь выигрывал от мнимой смерти Освальда? – продолжал гнуть свою линию Блаунт. – Его брат!
– Его брат. И Джанет Ситон. И косвенно Торренсы.
– Но главным образом брат. Ладно, а дальше?
– А вот дальше случается что-то такое, что позволяет Освальду надеяться на возможность сравнительно безопасного возвращения в Англию. Возможно, впрочем, что он дошел до крайности и приехал сюда в отчаянии, как в омут головой кинулся.
– Минуточку, минуточку! Это о-очень проблематично и весьма туманно.
– Ну, не так уж и проблематично. В студии у Торренсов я видел экземпляр светского журнальчика с фотографией Ситонов и Торренсов. Они сняты на фоне Плаш-Мидоу. Рядом поясняется, что Торренсы живут в бывшем амбаре. Журнальчик очень старый. Вы знаете, сколько старых английских журналов и газет валяется в маленьких гостиницах, парикмахерских салонах, в барах, в залах ожидания – в том числе и за границей? Вполне можно допустить, что именно этот журнальчик попался на глаза Освальду, и…
– Но каким образом эта картинка могла означать для него возможность вернуться в Англию? Вы хотите сказать, что поскольку Ситоны и Торренсы теперь живут вместе, для Освальда исчезла опасность, что его тайна будет предана гласности? Я такого вывода сделать не могу.
– Не обязательно исчезла. Но значительно уменьшилась – настолько, что он мог рискнуть снова объявиться в этих краях. Пока я еще раз не переговорю с Марой Торренс, я не смогу объяснить вам этой стороны дела. Назовите это гипотезой. Что происходит дальше? Освальд прибывает в Англию. Высаживается в Бристоле, скажем так, и залегает там. Не исключено, что он связывается с кем-то в Плаш-Мидоу, чтобы выяснить, что тут происходит. Он совершенно не уверен, что ему здесь будут рады, и поэтому приезжает ночью, стараясь никому не попадаться на глаза. По всей вероятности, он должен был испытывать некоторые опасения и наверняка был настороже. Здесь я снова возвращаюсь к вопросу об орудии убийства. Разве вы можете представить себе, что Освальд подпустит к себе кого-нибудь из обитателей Плаш-Мидоу с кухонным тесаком в руках? Тесак в кармане не спрячешь. Другое дело – остро наточенный перочинный нож или опасная бритва…
– Но ведь он боялся разоблачения, а не убийства?
– Согласен. Но знаете – пуганая ворона куста боится. Вспомните ситуацию. Он приезжает сюда ночью. Кто-то его встречает – по предварительной договоренности или случайно, мы пока не знаем. Дальше: если только Гейтс и его люди не абсолютные идиоты, убийство не могло произойти в доме. Слишком много было бы крови.
– Поверьте мне, мы не нашли ни пятнышка. Ни одежду, ни ковры с тех пор в чистку не отдавали.
– Значит, это было сделано за пределами дома. Где? В саду, в цветнике? Все возможно. Но убийца не мог быть уверен, что гроза смоет все следы крови, а если бы они сохранились, Гейтс непременно обнаружил бы их. Хозяйственные постройки? Совсем никуда не годится. Но вот маслодельня – это другое дело, под шум ливня ее можно было всю обмыть из шланга. Как смог убийца заманить Освальда в маслодельню? Скажем, воспользовавшись его страхом перед разоблачением. Посиди, старичок, здесь несколько часов, мы тем временем обдумаем создавшееся положение и решим, как быть дальше. Но я ни за что не поверю, что Освальд полностью доверился этому человеку и не следил за каждым его шагом со всей возможной подозрительностью. Впрочем, не обязательно это должен был быть он, могла быть и она. Полагаю, небрежно зажатый в кулаке тесак не мог не насторожить Освальда.
– Хорошо. От тесака я отказываюсь. Но вся ваша гипотеза рушится от одного-единственного слова – мотив! Если все обитатели Плаш-Мидоу знали тайну Освальда…
– Отчего же, не обязательно все. Мистер и миссис Ситон, полагаю, знали. Так же, как Реннел и Мара Торренс.
– …то зачем его убивать? Не проще было бы снова заставить его исчезнуть, пригрозив разоблачением?
– Если своим преступлением он причинил зло кому-то из обитателей этого дома, то мотивом может быть месть. Давайте представим себе, что лицо «А» из числа обитателей Плаш-Мидоу готово все простить, все забыть и даже подало Освальду мысль вернуться, но по дороге Освальда перехватывает лицо «В» – тоже из жителей поместья, – то самое, которое пострадало от Освальда в первую очередь и которое до сих пор питает к нему неукротимую ненависть.
– Ох уж эти мне ваши «А» и «В»! Все это слишком эфемерно, слишком неопределенно. И при чем тут Финни Блэк?
Найджел задумчиво затянулся сигаретой.
– Вы думаете, это сделал Финни?
– Доказательств никаких.
– А голова на дереве?
– Спрятать ее там мог кто угодно.
– Не кто угодно, а тот, кто умеет лазать по деревьям, – возразил Найджел. – Вряд ли он рискнул бы таскать туда-сюда лестницу.
– Я вам скажу, что я думаю о Финни Блэке. – Блаунт наклонился вперед. – Во-первых, у него нет сколько-нибудь убедительного мотива. Во-вторых, хотя нам и известно, что во время грозы он ведет себя как полоумный, однако не было еще случая, чтобы это выливалось у него в какие-нибудь дикие выходки, связанные с насилием. В-третьих, даже если бы он и пошел на что-либо подобное, то наверняка не стал бы потом скрывать все следы содеянного – ему бы это просто не пришло в голову. И уж конечно, он не стал бы завлекать свою жертву в маслодельню, да и Освальд бы ни за что туда за ним не пошел.
– Согласен. Итак…
– Итак, если голову спрятал не сам убийца – а к чему ему было изобретать такой головоломный способ от нее избавиться? – то единственным возможным объяснением, как она попала на дерево, является следующее. Финни Блэк был свидетелем убийства или, может быть, просто наткнулся на голову, пока убийца избавлялся от тела – в буквальном смысле слова сплавлял его. Воспользовавшись его отсутствием, Финни стащил голову и спрятал ее на дереве.
– И по странному совпадению у него в кармане оказалась сумка, чтобы удобнее было тащить голову?
– Сумку мог прихватить с собой убийца, чтобы унести в ней голову и не испачкаться в крови, – предположил Блаунт. – Вполне естественное желание – сначала сплавить тело: ведь его труднее спрятать. Не оставишь же тело в маслодельне, а вот голову можно где-то запрятать без особого риска.
– Боюсь, что вы правы, – вздохнул Найджел. – И конечно, если Финни видел убийство…
– Да, может быть, это не так уж и плохо, что бедняга сбежал.
– Тем более, что как от свидетеля от него проку никакого. Он ведь немой, так?
– Да. Я выяснил. Но он не кретин. Он понимает вопросы и может немножко писать. – Суперинтендант тяжело вздохнул. – В общем, очень запутанное и неприятное дело. Дом расположен на отшибе. Старуха кухарка – настоящий глухарь, почти ничего не слышит, в ту ночь проспала всю грозу и даже не проснулась. Финни Блэк – немой. Каждое утро в Плаш-Мидоу ходит убираться деревенская девчонка, но и она ничего необычного не замечала. Мы с Гейтсом обошли всю деревню – так никто, кроме этого мужа, который видел мистера Ситона, возвращавшегося с ночной прогулки, ни один человек не смог добавить ни полслова. Вы знаете, мы опубликовали в прессе объявление с просьбой связаться с нами ко всем, кто был на реке или около реки в тот вечер или ночь – в первую очередь вблизи пешеходного мостика. Результат – полный ноль.
– Похоже, придется вам проделать всю работу самому, раз уж хваленая английская общественность не жаждет выполнить ее за вас.
Коротким нетерпеливым жестом Блаунт отмахнулся от ехидного замечания Найджела.
– В общем, дело застопорилось. Тело мы нашли дня через три после совершения преступления, голову – только сегодня, то есть через неделю после этого, и лишь теперь мы можем сосредоточиться на единственном перспективном месте действия – на Плаш-Мидоу.
– Да, плохо дело. Каковы ваши планы?
Суперинтендант поведал ему, что следствие будет отныне вестись в трех направлениях.
Первое направление – идентификация останков Освальда Ситона. С помощью старых снимков, предоставленных Робертом Ситоном, и фотографии отрезанной головы полицейские надеялись составить фоторобот Освальда Ситона, который бы давал достаточно ясное представление о внешности этого человека. Этот портрет они намеревались опубликовать в газетах с обычной просьбой сообщить, не встречался ли кто-нибудь с этим человеком в последние недели. Вооружившись копиями этого портрета, инспектор Гейтс попробует проследить дорогу нашего путешественника до Ферри-Лейси. Копии разошлют в аэропорты и гавани; пароходные компании и авиалинии попросят помочь проследить путь оригинала, а бристольская полиция пройдется по всем меблированным комнатам, гостиницам и пабам с комнатами, сдающимися на ночь: те скудные сведения, которыми располагает Скотленд-Ярд, указывают на Бристоль как на наиболее возможный перевалочный пункт Освальда Ситона между пребыванием за границей и возвращением в Ферри-Лейси.
Второе направление (при упоминании о нем суперинтендант даже застонал): необходимо вновь открыть дело о мнимом самоубийстве Освальда Ситона. Блаунт уже обратился к своему начальнику, помощнику комиссара, с просьбой выделить ему в помощь, специально для этого дела, инспектора по имени Слингсби – исключительно въедливого и настойчивого сыщика.
– Если Слингсби не сумеет докопаться, где тут собака зарыта, то никто не сумеет, – пояснил Блаунт.
Ясно было, насколько важно для решения всех остальных вопросов разобраться с этим «самоубийством» – особенно если Найджел был прав, предполагая, что оно было инсценировано под нажимом одной из заинтересованных сторон, которая на этом сильно выгадала.
Третье направление следствия, естественно, сконцентрируется на Плаш-Мидоу. Здесь суперинтенданту Блаунту делать было особо нечего, по крайней мере пока не найдется Финни Блэк. Блаунт уже допросил оба семейства – и Ситонов и Торренсов.
Мара Торренс во время повторного допроса согласилась, что могла ошибиться в определении времени, когда видела во дворе мистера и миссис Ситон: по-видимому, она тогда просто не посмотрела на часы. Раньше ей казалось, что это было вскоре после того, как на церковной колокольне пробило половину первого, но теперь она считала, что это могло быть и без четверти час: она могла спутать количество ударов.
Что касается других, то рассказанное ими не вызывало сомнений. Немного странно было разве что то, что Ситоны в ту ночь не видели и не слышали ничего подозрительного. По их словам, они дважды выходили из дома: один раз взглянуть на кобылу Китти, а затем, с полчаса спустя, когда обнаружили исчезновение Финни Блэка, – чтобы поискать его. В своих показаниях они сходились в том, что оба раза проходили мимо маслодельни, но не заходили в нее даже в поисках Финни. И при всем том в их показаниях не было никаких расхождений, даже в мелочах. Вполне вероятно, что Освальд Ситон предпочел не встречаться с ними; можно даже предположить, что он был уже мертв, когда они вышли из дома в первый раз, хотя убийство могло произойти и после того, как они вернулись после поисков Финни – они искали его всего минут пять – десять и бросили это дело, когда разразился второй, еще более сильный ливень. Обычно маслодельню запирал скотник; в ту трагическую ночь, как он показал, он вроде бы тоже запер дверь, но ручаться в этом не мог… Парадная дверь Плаш-Мидоу также была заперта, но именно в ту ночь Роберт Ситон, насколько он помнил, не закрыл на ключ дверь, выходящую во двор; и опять-таки он не помнит, когда он ее не запер: вернувшись с прогулки или когда они с Джанет прекратили поиски Финни.
– Мне хотелось бы выяснить одну вещь, – прервал тут Найджел рассказ Блаунта, – а именно, почему во время первого ливня Джанет Ситон забеспокоилась о кобыле и не вспомнила про Финни Блэка, а когда полил второй, наоборот, заволновалась о Финни, забыв про кобылу?
– Мне это тоже пришло в голову, – холодно ответил Блаунт. – Но она объяснила это очень убедительно. Она сказала, что когда начался первый ливень, она зашла в комнату Финни проверить, все ли с ним в порядке. Он крепко спал. Это было вскоре после полуночи. Она решила не ложиться, пока муж не придет с прогулки, – она ждала его с минуты на минуту. Вернувшись, он сообщил, что слышал, как в деннике бьет копытами кобыла. Тогда они вместе вышли успокоить испуганное животное. К этому времени оба разгулялись и решили не ложиться до конца грозы. Они сидели в спальне миссис Ситон и читали, а приблизительно через полчаса решили ложиться спать. Но тогда начался второй ливень, и миссис Ситон решила, что нужно сначала пойти проведать Финни. На этот раз его в комнате не оказалось. Они вышли из дома и принялись его искать, а после безуспешных поисков вернулись, разошлись по своим спальням – они, как вам известно, спят порознь, – и оба тут же уснули.
– Ну что за предусмотрительная семейка! – восхитился Найджел, вставая.
Блаунт предложил подвезти его до Плаш-Мидоу, но Найджел предпочел пройтись по свежему воздуху, чтобы немного проветриться.
– Вопрос в том, что означает их предусмотрительность. Кого они оберегают? – проговорил Блаунт.
– Они оберегают друг друга. Роберта Ситона оберегают все – он у них самый драгоценный экспонат в коллекции. Лайонел безумно беспокоится за Ванессу. Приступы невменяемости у Финни Блэка вызывают озабоченность у Джанет и Роберта. Есть еще Мара Торренс – Роберт относится к ней как к собственной дочери, а Лайонел к ней неравнодушен. Джанет терпит ее, и это само по себе кое о чем говорит. Все они хранят гробовое молчание относительно ее юности. Нет, Блаунт, вопрос не в том, кого они защищают, а в том, от чего. Ни в коем случае мы не должны считать, будто они все в заговоре и покрывают убийцу. Может быть, это и так. Может быть. Но я думаю, что прежде чем мы доберемся до него, нам придется пробиться через несколько таких защитных слоев, которые имеют очень мало отношения – или совсем не имеют – к преступлению.
«Да я и сам записался в телохранители», – думал Найджел, быстро шагая к Ферри-Лейси. Его собственное положение в Плаш-Мидоу после обнаружения головы стало весьма сомнительным. Что ни говори, но предшествующей ночью он следил, если не сказать шпионил, за Джанет Ситон. И что больше всего настораживало Найджела, так это то, что такая сильная, энергичная и властная натура, как Джанет Ситон, без видимого раздражения и лишних слов проглотила его роль в событиях предыдущей ночи – не считая, конечно, того, что это по ее милости Финни впился ему в горло, хотя это могло быть просто рефлекторной реакцией испуганной женщины. Во всяком случае, сегодня днем ему удалось немного поправить положение, отразив нашествие газетных репортеров, которые тучей слетелись в Плаш-Мидоу; можно было подумать, будто падение с дерева головы Освальда Ситона отозвалось мгновенным эхом на полсотни миль окрест, как землетрясение, эпицентром которого был каштан во дворе усадьбы Плаш-Мидоу.
«Получается, – думал Найджел, – что я одновременно и телохранитель, и ищейка, хотя одному только Господу Богу известно, что вынюхивать ищейке в этом богатом запахами деле. Хочу ли я разоблачить убийцу? Из всего того, что нам известно об Освальде Ситоне, можно сделать только один вывод: какое это, однако, счастье, что его наконец и вправду не стало. Чего я хочу в действительности, так это чтобы Роберту Ситону не мешали писать стихи. По правде говоря, я уже стал участником общего заговора, призванного лелеять и охранять его гений. Ну и что, а почему бы и нет?»
На дереве у края дороги ухнула сова.
– Вы со мной не согласны? – обратился Найджел к невидимому скептику. – Вы хотите сказать, что гений Роберта Ситона – единственная вещь в Плаш-Мидоу, которую лучше предоставить самой себе, и ей от этого будет только лучше? Возможно. Но есть одна вещь, которую гений не может создавать для самого себя и без которой не может обходиться. Время.