Страница:
М. Б.), – писал Воронцов, – законом и наблюдать как должно за исполнением оного – значило бы идти назад, а не вперед». Однако рассуждения о введении в Грузии и Южной Осетии «правильного» феодализма, без рабства и холопства, не имели ничего общего с реальностью югоосетинских обществ, которые, по существу, находились в состоянии войны. По словам самого наместника, «в ожесточении своем против князей Мачабеловых они (осетины. –
М. Б.) отказывались от платежа владельцам всяческих повинностей и целыми толпами начали являться ко мне о защите прав их и в оказании им правосудия, которого они тщетно домогаются в течение нескольких лет». Взрыв югоосетинских обращений, о котором писал Воронцов, начался еще при генерале Нейдгардте, после известных событий в Наре, где Смиттен вместе с грузинским отрядом принародно отрубил головы двум участникам восстания. В докладе военному министру главнокомандующий на Кавказе писал, что после экспедиции Смиттена в Нар восстание осетин «снова возгорелось с большей силой». Как и ожидалось, родственники двух убитых, коим отрубили головы, «начали, между тем, возбуждать к неповиновению жителей Нарского ущелья и успели взволновать их», – свидетельствовал Нейдгардт. С этого нового восстания, начавшегося с нарских событий, фактически определились две вооруженные стороны, противостояние которых стало приводить к человеческим жертвам. Одной из первых жертв был окружной заседатель князь Херхеулидзе. Его убили жители Чмити, принимавшие участие в антифеодальном движении. Нейдгардт писал военному министру, что он в связи с этим принял «решительные меры». На самом деле главнокомандующий направил в Осетию подполковника князя Авалова, к которому осетины относились «с доверием». При этом главнокомандующий наставлял Авалова «воздержаться от всяких насильственных мер». Нейдгардт не был уверен, что Авалову удастся успокоить центральный район Осетии, и он решил перебросить сюда же «вооруженную силу... – три роты пехоты, два горных единорога и 100 человек милиции» во главе с генералом, грузинским князем Андрониковым. Накалившейся обстановкой решили воспользоваться князья Мачабели, для которых Нарское общество было очередным объектом их феодальной экспансии. Один из них, князь Давид Мачабели, обратился к гражданскому губернатору с «запиской», ходатайствуя о разрешении ему «действовать против них» (осетин. –
М. Б.) «и отклонить беспорядки и затруднения, могущие произойти по управлению в Осетии». Свою готовность принять участие в подавлении восстания в Южной Осетии Давид Мачабели мотивировал «обидами», «которые причинили ему и его предкам осетинские шайки». Однако князю Авалову удалось добиться у осетинской стороны согласия на временную приостановку вооруженного противостояния. В свою очередь генерал Нейдгардт отдал приказ об отзыве отрядов Андроникова и прекращении их движения в Осетию. Временное затишье, наступившее благодаря мирным переговорам Авалова, было нарушено князьями Мачабели. Они во главе с Зазой Мачабели напали на крестьян, избили их, нанося некоторым из них ножевые ранения. Осмотрев пострадавших крестьян, горийский уездный врач зафиксировал у пятерых крестьян тяжелые ножевые ранения. Это вновь осложнило ситуацию в осетинских селах, отнесенных к владениям Мачабели. Неспокойно было и в имениях князей Эристави. Здесь осетинским крестьянином Биба Додоевым был убит Шалва Эристав, один из наиболее влиятельных эристовских князей. Противостояние между грузинскими феодалами и осетинским крестьянством обострялось по двум главным причинам: крестьяне требовали свободы и не платили повинностей; феодалы, в свою очередь, добивались у осетин прекращения обращений к российским властям по поводу своей независимости и отмены повинностей. Противоборство между сторонами нарастало с каждым днем. Оно со стороны крестьян принимало самые различные формы, в том числе «разбойные», «воровские» нападения на скот, на феодалов, хищения их имущества и т. д. Внешне это выглядело, как обычное крестьянское восстание, сопровождавшееся прежде всего покушениями на скот и имущество феодалов. Но вместе с этим замечалось, наряду с примитивными формами антифеодальной борьбы, и формирование идеологии, ориентировавшей крестьян на обоснованность их стремления к независимости и выдворению грузинских дворян и князей из Южной Осетии. Что же до обращений крестьян к российским властям – их нет смысла приводить, – то Воронцов был прав, когда сетовал военному министру, что они, эти обращения, к нему шли «потоком». Наместник надеялся, что он справится с набиравшим силу в Южной Осетии движением крестьян за свободу, и просил ускорить принятие закона, запрещающего крестьянину просить об «отыскании свободы». Вопрос о свободе разрешалось ставить, если крестьянин сам представит «доказательство о том, что или он сам прежде, или отец, или дед его пользовались правами свободного состояния». При этом крестьянам запрещалось «отыскивать свободу» на том основании, что у помещика не было документов, которые бы на самом деле позволяли ему иметь феодальные права. Таким образом, на основании нового закона, подписанного императором, наряду с князьями Эристави и Мачабели и многие другие грузинские помещики добились у российских властей права на приобретение в Южной Осетии феодальных владений.
Закон, на который так надеялся Воронцов, не только не приостановил крестьянское движение, но «явился поводом к новой волне крестьянских выступлений». К исходу 1849 года они приняли для феодалов угрожающий характер. Уже тогда управляющий гражданской частью военного губернатора князь Андроников разработал план подавления в Южной Осетии крестьянского восстания. Судя по этому плану, у массового движения крестьян сформировалось руководство, с которым Андроников думал расправиться в первую очередь. По его мысли, следовало, чтобы грузинский князь Кобулов пригласил к себе осетинских старшин из сел Рук, Джомаг, Урсдзуар и Кошки и потребовал от них выплаты грузинским князьям повинностей. Андроников знал, что старшины откажутся выполнить это требование, и тогда планировал «приступить к заарестованию всех главнейших ослушников из осетин и высылке их в Тифлис для наказания по усмотрению князя наместника». Князь Кобулов выполнил поручение, но, как и ожидалось, старейшины категорически отказались повиноваться требованиям властей. Они были арестованы и отправлены в Тифлис. Крестьяне, в свою очередь, приняли решение арестовать згубирского священника и его семью. В ответ на это князь Андроников, явно заинтересованный в организации нового вооруженного вторжения в Южную Осетию, стал ставить вопрос об организации карательной экспедиции и отправке ее для принятия «решительных мер». По его свидетельству и по донесению полковника Казбека, осетинские крестьяне «не только не убедились продолжительными и многократно повторенными им внушениями исполнить волю начальства, но, напротив, еще обнаружили дерзкие замыслы поднять оружие, если правительство принудит их исполнить непременно его (Андроникова. – М. Б.) распоряжения». Генерал Андроников не преувеличивал, когда писал о решимости югоосетинских крестьян оказать российско-грузинским войскам вооруженное сопротивление. О таком же настроении писал и князь Кобулов, еще недавно состоявший начальником Осетинского округа. По данным последнего, в южных районах Осетии произошла политическая консолидация крестьян, поставивших перед собой задачу освобождения своей страны от иноземных феодалов. Князь Кобулов сообщил командованию, что крестьяне из владений Мачабеловых получили заверения от «соседних с ними осетин, жителей Магландвалетского ущелья, крестьян князей Эристави, дать присягу по первому же с их стороны сигналу, восстать им на помощь и даже положить свои головы, лишь бы не быть в зависимости от владельцев». Консолидация крестьянских сил в Южной Осетии происходила не только на почве борьбы с грузинскими владельцами. С последними, с которыми они думали бороться до конца, крестьяне в единстве рассматривали и официальных лиц грузинской национальности. Стоит пояснить: Воронцов, в отличие от своих предшественников, придерживался политики, согласно которой Южной Осетией, как правило, занимались грузинские чиновники. Тем самым наместник, с одной стороны, «отводил» российские власти от противостояния с Южной Осетией, с другой – располагал к себе тавадов, стремившихся к насильственным акциям против осетин. Результатом этой политики явилось сосредоточение военной и гражданской власти в Южной Осетии в руках князя Андроникова, князя Казбека, князя Авалова и князя Кобулова. Все они, принадлежа к грузинским тавадам, имели российские воинские звания и гражданские чины. Каждый из них в Южной Осетии имел свои частные интересы. Князь Авалов, например, здесь владел «от 250-ти до 300 тысяч десятин лесов и других угодий». Таким образом, восстание крестьян Южной Осетии благодаря Воронцову было направлено как против грузинских феодалов, так и в целом против грузинского тавадоби. Из крестьянского восстания, ставившего перед собой вопросы ликвидации феодальной зависимости, оно вырастало в народно-освободительное движение, преследовавшее цель изгнания из Осетии грузинских тавадов. Идеологией движения являлась «грузинофобия», направленная главным образом против грузинской элиты, от которой Южная Осетия больше всего страдала.
Карательная экспедиция грузинских вооруженных отрядов
Закон, на который так надеялся Воронцов, не только не приостановил крестьянское движение, но «явился поводом к новой волне крестьянских выступлений». К исходу 1849 года они приняли для феодалов угрожающий характер. Уже тогда управляющий гражданской частью военного губернатора князь Андроников разработал план подавления в Южной Осетии крестьянского восстания. Судя по этому плану, у массового движения крестьян сформировалось руководство, с которым Андроников думал расправиться в первую очередь. По его мысли, следовало, чтобы грузинский князь Кобулов пригласил к себе осетинских старшин из сел Рук, Джомаг, Урсдзуар и Кошки и потребовал от них выплаты грузинским князьям повинностей. Андроников знал, что старшины откажутся выполнить это требование, и тогда планировал «приступить к заарестованию всех главнейших ослушников из осетин и высылке их в Тифлис для наказания по усмотрению князя наместника». Князь Кобулов выполнил поручение, но, как и ожидалось, старейшины категорически отказались повиноваться требованиям властей. Они были арестованы и отправлены в Тифлис. Крестьяне, в свою очередь, приняли решение арестовать згубирского священника и его семью. В ответ на это князь Андроников, явно заинтересованный в организации нового вооруженного вторжения в Южную Осетию, стал ставить вопрос об организации карательной экспедиции и отправке ее для принятия «решительных мер». По его свидетельству и по донесению полковника Казбека, осетинские крестьяне «не только не убедились продолжительными и многократно повторенными им внушениями исполнить волю начальства, но, напротив, еще обнаружили дерзкие замыслы поднять оружие, если правительство принудит их исполнить непременно его (Андроникова. – М. Б.) распоряжения». Генерал Андроников не преувеличивал, когда писал о решимости югоосетинских крестьян оказать российско-грузинским войскам вооруженное сопротивление. О таком же настроении писал и князь Кобулов, еще недавно состоявший начальником Осетинского округа. По данным последнего, в южных районах Осетии произошла политическая консолидация крестьян, поставивших перед собой задачу освобождения своей страны от иноземных феодалов. Князь Кобулов сообщил командованию, что крестьяне из владений Мачабеловых получили заверения от «соседних с ними осетин, жителей Магландвалетского ущелья, крестьян князей Эристави, дать присягу по первому же с их стороны сигналу, восстать им на помощь и даже положить свои головы, лишь бы не быть в зависимости от владельцев». Консолидация крестьянских сил в Южной Осетии происходила не только на почве борьбы с грузинскими владельцами. С последними, с которыми они думали бороться до конца, крестьяне в единстве рассматривали и официальных лиц грузинской национальности. Стоит пояснить: Воронцов, в отличие от своих предшественников, придерживался политики, согласно которой Южной Осетией, как правило, занимались грузинские чиновники. Тем самым наместник, с одной стороны, «отводил» российские власти от противостояния с Южной Осетией, с другой – располагал к себе тавадов, стремившихся к насильственным акциям против осетин. Результатом этой политики явилось сосредоточение военной и гражданской власти в Южной Осетии в руках князя Андроникова, князя Казбека, князя Авалова и князя Кобулова. Все они, принадлежа к грузинским тавадам, имели российские воинские звания и гражданские чины. Каждый из них в Южной Осетии имел свои частные интересы. Князь Авалов, например, здесь владел «от 250-ти до 300 тысяч десятин лесов и других угодий». Таким образом, восстание крестьян Южной Осетии благодаря Воронцову было направлено как против грузинских феодалов, так и в целом против грузинского тавадоби. Из крестьянского восстания, ставившего перед собой вопросы ликвидации феодальной зависимости, оно вырастало в народно-освободительное движение, преследовавшее цель изгнания из Осетии грузинских тавадов. Идеологией движения являлась «грузинофобия», направленная главным образом против грузинской элиты, от которой Южная Осетия больше всего страдала.
Карательная экспедиция грузинских вооруженных отрядов
Между тем обе стороны – и грузинская, и осетинская интенсивно готовились к вооруженному столкновению. Наместник Воронцов удовлетворил просьбу князя Андроникова об организации вооруженного вторжения в Южную Осетию для «усмирения некоторых осетинских обществ». Однако Воронцов предусмотрительно в тени оставлял генерала Андроникова – ему он поручал общее командование военной операцией, начальником же самой карательной экспедиции был назначен полковник Казбек. Андроников, формулировавший задачи военного похода в Осетию, считал, что нужно расширить зону военных операций – провести их не только во владениях князей Мачабели, но и Эристовых, и других помещиков, где крестьяне не платят повинностей. Андроников, как типичный представитель грузинской знати, брал на себя также определение политических установок для экспедиций. В них хорошо просматривались присущие тавадам ксенофобия и чванство, особенно бурно проявлявшиеся перед военным походом. Андроников наставлял начальника экспедиции Казбека «непременно наказать злоумышленных осетин, и неоднократно». При этом подчеркивал, что следует отказаться от тактики русских военных, якобы во время карательных экспедиций ограничивающих свои действия «простым упорством», т. е. обороной. Что касается воинских сил и средств вооружения, то Андроников для вторжения в Южную Осетию предполагал отрядить один грузинский батальон пехоты; отряд милиции из 300 человек, состоявший из жителей Горийского уезда, – отрядом милиции поручалось командовать князю Мачабели, помощнику уездного начальника; князь Кобулов обязывался мобилизовать 150 осетин в Осетинском округе – речь шла о казенных крестьянах, дороживших своим положением и не желавших участвовать в восстании «частных» крестьян; отдельный отряд из 100 человек был сформирован «из дворян Горийского уезда под предводительством уездного предводителя дворянства поручика князя Эристова».
Грузино-тавадский характер вторжения в Южную Осетию предусматривал специальное воинское снаряжение, которым снабжалась карательная экспедиция. Некоторые виды оружия не использовались на Кавказе ранее, даже в Кавказской войне. На вооружении отряда были: «два горных орудия с тремя комплектами зарядов, из коих 12 картечных, по 80 гранатных с зажигательными кусочками истраптиловых с пулями, остальное количество 12 фунтовых ядерных и два лаорста». Андроников объяснял: «если ядерные заряды будут малы для 10-фунтовых орудий, то», как рекомендовал грузинский генерал, «обшить их кожей в столько рядов, сколько нужно будет». Андроников особенно заботился по поводу ядерных зарядов, потому что они были «способны разбивать укрепления и башни». Еще он к этому предусматривал 10-фунтовую мортиру, служившую главным образом для разрушения особо прочных оборонительных сооружений. Грузинский генерал распорядился также «проделать дорогу» в Южной Осетии, чтобы «можно было провести» 6-фунтовую пушку «к какому-либо из пунктов» военных действий; он не разрешал брать «крепостных ружей», как просил полковник Казбек, а настаивал, чтобы стрелки были вооружены пулеметами. Специальные отряды были сформированы для минирования крепостей и жилищ, такие спецотряды предусматривались для наведения мостов и других работ. Продовольствие заготавливалось «из винной и говяжьей порции» на 15 дней. Андроников просил увеличить количество транспорта для подвоза как «артиллерийских снарядов, так и провианта». Генерал Андроников, которому поручалось командование военной операцией, не очень надеялся на свои «полководческие» способности и просил наместника, чтобы на время военных операций к нему прикрепили офицера из Генерального штаба – специалиста, действительно способного руководить боевыми действиями.
Читая документы, связанные с подготовкой вооруженного вторжения в Южную Осетию, с набором воинских средств для истребления нищих, разоренных феодалами югоосетинских крестьян, невольно вспоминаешь о том, сколько крови пролили осетины во имя защиты грузинского народа! – и задаешь себе вопрос, почему же грузины, во все времена хвалившиеся своим благородством, ни разу не встали на защиту соседнего народа, а приходили к нему только с оружием в руках? И совсем простой вопрос – храбрые грузины – «дети Вахтанга Горгосала и Георгия Саакадзе», почему каждый раз, когда персидский шах требовал от грузин, чтобы самый смелый из них вышел и сразился в единоборстве с его воином, каждый раз выходил... почему-то осетин?.. Напомним современным грузинским андрониковым – храбрым, если за ними как «минимум» великая держава, – только два факта из истории Грузии... Это было, судя по всему, в 40-х годах XVIII века, при царе Теймуразе, в молодые годы Ираклия II. Небольшому отряду Ираклия предстояло сразиться с войском Азат-хана, «возмущавшего Персию», воины которого просили поединка с самым храбрым воином Ираклия. Азат-хан согласился на такой поединок и предложил его царевичу. По свидетельству Давида Багратиони, его дед, Ираклий, выставил «наихрабрейшего из всех» осетина Луарсаба Макаева (Магкаева. – М. Б.), воина из Зарамага. Согласно устным преданиям, позже тот же Ираклий II на предложение персидского шаха Ага-Мухаммед-хана о единоборстве был вынужден согласиться, надеясь, что единоборство будет выиграно и шах по условиям такого поединка отступит. Ираклий II обратился к своим воинам в растерянности, увидев перед собой огромного и плечистого богатыря – перса. Выручить царя взялся знаменитый в Осетии Гоци Хетагуров из Нара: он был невелик, сколочен по-горски, сухощав, внешне неказист. Встав со своим конем перед персом-гигантом, он вызвал хохот не только у шаха и его воинов – «ржали даже кони». Но зря потешался шах. Встретившись на скаку, Гоци столь лихо взмахнул саблей, что отрубленная голова перса, словно приклеенная, оставалась на мертвом. «Долго не мог понять шах происшедшее...» Довольный Ираклий II по-царски преподнес Гоци свой щедрый подарок – золотую чашу, до XIX века хранившуюся в Нарской церкви.
Но вернемся к временам грузинского генерала Андроникова, собиравшегося походом в южные районы Осетии и требовавшего для своих войск пушки, мортиры, пулеметы, «ядерные заряды», и обратимся к другой стороне – осетинской. В Осетии знали о суете, связанной с подготовкой крупной карательной экспедиции. Скорее всего, об этом стало известно от самих князей Мачабели, не скрывавших предстоящий поход Андроникова и угрожавших этим походом. Главным достижением осетинской стороны, готовившейся к обороне, являлась встреча почетных старшин, представлявших не только крестьян, прикрепленных к грузинским феодалам, но и казенных, в одной из главных церквей «Хистыдзуар», при которой была принята присяга о вооруженном сопротивлении грузинским войскам. При присяге было принято решение: «буде кто из них нарушать присягу эту или изменит, или же передаст другому что-либо, то, по обычаю их, уничтожить его со всем его семейством, имуществом до основания». Не менее важным было другое решение – «...осетины избрали из среды себя под названием юзбашей», т. е. предводителей, призванных руководить освободительным движением. Всего осетинских старшин, взявших на себя руководство народно-освободительным движением, было более 15 человек. Они составляли Совет старейшин во главе с Тасолтаном Томаевым. Кроме того, само движение было возглавлено Махаматом Томаевым. Последний взял на себя организацию обороны Южной Осетии и являлся политическим лидером, определявшим основные руководящие установки, обязательные для всех участников движения. По данным З.Н. Ванеева, за короткое время Махаматом Томаевым было создано ополчение из 300 человек. Эту цифру приводил в своем донесении полковник Казбек. Консолидация военных сил, ранее стихийных и носивших разрозненный характер, являлась самым важным событием в Южной Осетии. Это хорошо заметил грузинский генерал Андроников. В своем рапорте начальнику Главного штаба Отдельного Кавказского корпуса он писал о своем удивлении, которое вызвало у него объединительное движение, развернувшееся в Осетии в борьбе за независимость. «Я, – доносил Андроников, – никак не поверил бы, чтобы в осетинах, какими знал их прежде, могла содержаться такая перемена, чтобы такое единодушие, такое упорство вообще в задуманном деле могло быть в них так продолжительно. Все обнаруживает, что целая Осетия была напитана мыслью – мыслью восстания. Из всего округа только часть Малолиахвского участка и часть Джавского, т. е. место расположения укрепления и окрестные деревни, остаются еще не приставшими к бунтовщикам и, если эти части не увлеклись доселе общим примером, то должно полагать, что причиной, оставившей их, были и есть присутствие здесь войск».
При вчитывании в донесения Андроникова обращает на себя внимание явное преувеличение политического накала в Осетии, будто угрожавшего всему Закавказскому краю. Во-первых, восставшие не были намерены предпринять что-либо агрессивно-наступательное, они лишь готовились к обороне. Во-вторых, консолидация сил, о которой писал Андроников, охватила осетинские общества только Юго-Осетии, включительно до Нарского общества на юго-западе и бассейна реки Арагви – на восточной окраине. В-третьих, сохранялся разрыв между восставшими, расположенными в горных районах, и готовыми участвовать в восстании крестьянами, жившими на равнине, – в таких центрах как Джави и Цхинвали, находившихся под жестким контролем властей. Что касается Северной Осетии, то она могла лишь сочувствовать крестьянской борьбе Южной Осетии, но практически не имела возможности оказать ей помощь – слишком была оторвана от юга в связи с массовым переселением из нее населения, занятого теперь хозяйственным освоением новой территории. Генерал Андроников, по его собственному признанию, хорошо знал Осетию и прекрасно понимал, что в Южной Осетии, кроме трех сотен боевиков во главе с поручиком Махаматом Томаевым, нет сколько-нибудь серьезной воинской силы, способной противостоять его отрядам, по последнему слову техники оснащенным. Генерал Андроников искусственно обострял обстановку, желая добиться широкомасштабной вооруженной операции – такой, которая бы раз и навсегда развязала югоосетинский тугой узел. Еще в начале мая, когда Андроникову уже стало известно о собрании старейшин у Хистыдзуар, грузинский генерал просил начальника гражданского управления Закавказским краем генерал-лейтенанта В.О. Бебутова «усиления» его отряда «если не регулярным войском, то, по крайней мере, еще милицией». Напомним: наместник в данном случае, отказывая в регулярных войсках, соблюдал указания Николая I, а также ранее принятый закон о карательных экспедициях. Андроников ходатайствовал, чтобы ему выделили из Западной Грузии, в частности из Имеретии, дополнительные силы, считавшиеся более боеспособными грузинскими милицейскими формированиями. В планах князя Андроникова было привлечение к карательной экспедиции самих осетин из числа казенных крестьян, не участвовавших в восстании из-за опасений потерять свое социальное положение: осетинские казенные крестьяне были приравнены к грузинским и платили повинности – 1/10 урожая. В середине мая Горийский уездный начальник мобилизовал 100 таких крестьян, и их готовили к карательному походу. Несмотря на то что они были зачислены в милицию и это только улучшало их социальное положение, завербованные осетины небольшими группами перебегали к осетинским повстанцам. Андроников бил тревогу. Он востребовал полковника Золотарева в качестве одного из командиров карательной экспедиции, объявил блокаду Нарскому, Хевскому, Ксанскому и Мтиулетскому участкам Горийского уезда, т. е. магистральной части Южной Осетии, чтобы осетинским жителям «никаких казенных припасов под строжайшей ответственностью» «не продавали». За соблюдением блокады были обязаны следить осетинский окружной начальник и его помощник. Используя подкупы, Андроникову удалось сформировать в центре Осетии, главным образом в Туальском обществе, «Осетинскую милицию» из 240 человек. Однако и этот отряд постигла та же участь, что и предыдущую сотню, созданную в Горийском уезде. Полковник Кобулов сетовал, что, «невзирая на его приказания и убеждения», «осетинские милиционеры» «самовольно разошлись по своим домам». Князь Кобулов также доносил, что «на верность» осетинских милиционеров «весьма трудно положиться». Выяснилась и другая любопытная деталь – Парки Джанаеву, одному из осетинских старейшин, князь Мачабели дал взятку в размере 150 рублей серебром, чтобы он принял участие в формировании осетинской милиции для участия в карательном походе. Получив деньги, Парки Джанаев, однако, половину этих денег оставил себе, другую отдал старейшинам, которые помогли бежать осетинам из милицейского формирования.
В этих условиях князь Андроников, располагая достаточным контингентом грузинских войск и резервом, хотя и состоявшим главным образом из представителей центральных и восточных районов Грузии, не верил в боеспособность своих сил и продолжал страшить российское командование. «Ранее, – писал он, – надеялся на отряд, которым располагал», считая его достаточным, «но теперь, когда все части» Осетии «в враждебном против нас состоянии явно или тайно, – я не могу скрывать своего затруднительного положения». Князь Андроников оценивал ситуацию как способную иметь «опаснейшие последствия». Он призывал российские власти использовать одно-единственное «средство, чтобы занять пункты ее (Осетии. – М. Б.), угрожая бунтовщикам вещественно и разрушая морально». Призывая к военной оккупации всей Осетии, Андроников рассчитывал, что будут задействованы русские войска, они же возьмут на себя военные операции, и им, грузинским отрядам, как это было ранее, останется добить крестьян... Нагнетал обстановку и майор Кобулов, вновь ставший окружным начальником Осетии. Последний, в свою очередь, сообщал начальнику Гражданского управления Закавказского края Бебутову о том, будто Ивак и Дохцихо Томаевы, находившиеся во Владикавказе, возвратятся из Северной Осетии с отрядом, который якобы намерен принять участие в вооруженном сопротивлении южных осетин. Последующие данные, однако, не подтвердили эту информацию. Верным было другое – из Закинского общества Южной Осетии прибыл отряд вооруженных осетин в село Кесаткава (Кесатыхъау), где содержались в заточении осетинские семьи, а также скот – стада лошадей, крупного рогатого скота и баранов. Отряду без единого выстрела удалось освободить и людей, и скот. Первого июня 1850 года генерал Бебутов получил донесение Кутаисского военного губернатора об отправке для Андроникова вооруженного отряда численностью в 800 человек. Он был сформирован в Имеретии и состоял из четырех самостоятельных отрядов, каждый из которых был возглавлен грузинским князем: Кутаисский отряд (200 человек) был под командованием князя Койхосро Микеладзе; Озургетский (150 человек) – под начальством князя Малакая Гурбелия; Торошинский (200 человек) – под командованием штабс-капитана князя Церетели (его мог заменить князь Иван Абашидзе); Рачинский (250 человек) – под начальством подпоручика Георгия Эристова. Помимо «частных начальников» весь «батальон» был подчинен капитану князю Симону Церетели. Стоит отметить: грузинская знать от похода Андроникова, принявшего вид национального вооруженного марша в Южную Осетию, ожидала серьезных результатов – новых привилегий, боевых наград, воинских званий, новых титулов – все, как было у персидских вали. Беспрецедентность готовившейся карательной экспедиции, предпринимавшейся крупными силами, заключалась, однако, в том, что грузинский князь Андроников, как организатор и руководитель вооруженного похода, имел от наместника Воронцова карт-бланш на вооруженный разгром Осетии: именно так представлял себе Андроников свою задачу. В походе принимали участие национальные вооруженные силы Грузии, созданные российскими властями под названием «милиция». При этом совершенно не принималось во внимание, что Осетия входила на одних и тех же с Грузией условиях в состав Российского государства. Не учитывалось и другое – Осетия не предпринимала сколько-нибудь видимых и невидимых политических и силовых акций в отношении Грузии, тем более России. Таким образом, от российских властей Грузия получила право на вооруженное нападение на Осетию. Оно вытекало не из какой-то особой негативной политики России в отношении Осетии, а являлось продолжением политики «выращивания» в Грузии идеологии исключительности грузинского народа, в особенности его знати. Формирование подобной идеологии само по себе не стоит рассматривать в виде «злого умысла» российских властей. Напротив, последним политика некой исключительности навязывалась тавадской знатью, и, потакая ей, ища в знати поддержку, российская администрация, заигрывая с тавадами, создавала в центре Кавказа феномен исторической избранности, которому дозволялось все – в том числе вооруженное вторжение к соседнему народу. Около 50 лет российское правительство не только не меняло в Грузии своей политики, но, напротив, наращивало темпы создания такой уникальной политической системы на Кавказе, при которой только один народ мог рассчитывать на особые привилегии. Присоединившись к России, только Грузия получила самостоятельность в управлении и фактически имела «свое» правительство. Только Грузия имела свои национальные вооруженные силы под названием «милиция». «Милиции» были и в других районах Кавказа, но нигде они в своей деятельности не имели самостоятельности. Только грузинская знать получила столь большое количество воинских званий, княжеских титулов и возводилась в ранг дворянства. Необычайная щедрость российских властей, проявлявшаяся в отношении грузинской знати, создавала день за днем, в течение 50 лет, не только образ неповторимого филума, но и клона, сохранявшего персидский тип господства и подчинения в качестве исторического идеала.
Грузино-тавадский характер вторжения в Южную Осетию предусматривал специальное воинское снаряжение, которым снабжалась карательная экспедиция. Некоторые виды оружия не использовались на Кавказе ранее, даже в Кавказской войне. На вооружении отряда были: «два горных орудия с тремя комплектами зарядов, из коих 12 картечных, по 80 гранатных с зажигательными кусочками истраптиловых с пулями, остальное количество 12 фунтовых ядерных и два лаорста». Андроников объяснял: «если ядерные заряды будут малы для 10-фунтовых орудий, то», как рекомендовал грузинский генерал, «обшить их кожей в столько рядов, сколько нужно будет». Андроников особенно заботился по поводу ядерных зарядов, потому что они были «способны разбивать укрепления и башни». Еще он к этому предусматривал 10-фунтовую мортиру, служившую главным образом для разрушения особо прочных оборонительных сооружений. Грузинский генерал распорядился также «проделать дорогу» в Южной Осетии, чтобы «можно было провести» 6-фунтовую пушку «к какому-либо из пунктов» военных действий; он не разрешал брать «крепостных ружей», как просил полковник Казбек, а настаивал, чтобы стрелки были вооружены пулеметами. Специальные отряды были сформированы для минирования крепостей и жилищ, такие спецотряды предусматривались для наведения мостов и других работ. Продовольствие заготавливалось «из винной и говяжьей порции» на 15 дней. Андроников просил увеличить количество транспорта для подвоза как «артиллерийских снарядов, так и провианта». Генерал Андроников, которому поручалось командование военной операцией, не очень надеялся на свои «полководческие» способности и просил наместника, чтобы на время военных операций к нему прикрепили офицера из Генерального штаба – специалиста, действительно способного руководить боевыми действиями.
Читая документы, связанные с подготовкой вооруженного вторжения в Южную Осетию, с набором воинских средств для истребления нищих, разоренных феодалами югоосетинских крестьян, невольно вспоминаешь о том, сколько крови пролили осетины во имя защиты грузинского народа! – и задаешь себе вопрос, почему же грузины, во все времена хвалившиеся своим благородством, ни разу не встали на защиту соседнего народа, а приходили к нему только с оружием в руках? И совсем простой вопрос – храбрые грузины – «дети Вахтанга Горгосала и Георгия Саакадзе», почему каждый раз, когда персидский шах требовал от грузин, чтобы самый смелый из них вышел и сразился в единоборстве с его воином, каждый раз выходил... почему-то осетин?.. Напомним современным грузинским андрониковым – храбрым, если за ними как «минимум» великая держава, – только два факта из истории Грузии... Это было, судя по всему, в 40-х годах XVIII века, при царе Теймуразе, в молодые годы Ираклия II. Небольшому отряду Ираклия предстояло сразиться с войском Азат-хана, «возмущавшего Персию», воины которого просили поединка с самым храбрым воином Ираклия. Азат-хан согласился на такой поединок и предложил его царевичу. По свидетельству Давида Багратиони, его дед, Ираклий, выставил «наихрабрейшего из всех» осетина Луарсаба Макаева (Магкаева. – М. Б.), воина из Зарамага. Согласно устным преданиям, позже тот же Ираклий II на предложение персидского шаха Ага-Мухаммед-хана о единоборстве был вынужден согласиться, надеясь, что единоборство будет выиграно и шах по условиям такого поединка отступит. Ираклий II обратился к своим воинам в растерянности, увидев перед собой огромного и плечистого богатыря – перса. Выручить царя взялся знаменитый в Осетии Гоци Хетагуров из Нара: он был невелик, сколочен по-горски, сухощав, внешне неказист. Встав со своим конем перед персом-гигантом, он вызвал хохот не только у шаха и его воинов – «ржали даже кони». Но зря потешался шах. Встретившись на скаку, Гоци столь лихо взмахнул саблей, что отрубленная голова перса, словно приклеенная, оставалась на мертвом. «Долго не мог понять шах происшедшее...» Довольный Ираклий II по-царски преподнес Гоци свой щедрый подарок – золотую чашу, до XIX века хранившуюся в Нарской церкви.
Но вернемся к временам грузинского генерала Андроникова, собиравшегося походом в южные районы Осетии и требовавшего для своих войск пушки, мортиры, пулеметы, «ядерные заряды», и обратимся к другой стороне – осетинской. В Осетии знали о суете, связанной с подготовкой крупной карательной экспедиции. Скорее всего, об этом стало известно от самих князей Мачабели, не скрывавших предстоящий поход Андроникова и угрожавших этим походом. Главным достижением осетинской стороны, готовившейся к обороне, являлась встреча почетных старшин, представлявших не только крестьян, прикрепленных к грузинским феодалам, но и казенных, в одной из главных церквей «Хистыдзуар», при которой была принята присяга о вооруженном сопротивлении грузинским войскам. При присяге было принято решение: «буде кто из них нарушать присягу эту или изменит, или же передаст другому что-либо, то, по обычаю их, уничтожить его со всем его семейством, имуществом до основания». Не менее важным было другое решение – «...осетины избрали из среды себя под названием юзбашей», т. е. предводителей, призванных руководить освободительным движением. Всего осетинских старшин, взявших на себя руководство народно-освободительным движением, было более 15 человек. Они составляли Совет старейшин во главе с Тасолтаном Томаевым. Кроме того, само движение было возглавлено Махаматом Томаевым. Последний взял на себя организацию обороны Южной Осетии и являлся политическим лидером, определявшим основные руководящие установки, обязательные для всех участников движения. По данным З.Н. Ванеева, за короткое время Махаматом Томаевым было создано ополчение из 300 человек. Эту цифру приводил в своем донесении полковник Казбек. Консолидация военных сил, ранее стихийных и носивших разрозненный характер, являлась самым важным событием в Южной Осетии. Это хорошо заметил грузинский генерал Андроников. В своем рапорте начальнику Главного штаба Отдельного Кавказского корпуса он писал о своем удивлении, которое вызвало у него объединительное движение, развернувшееся в Осетии в борьбе за независимость. «Я, – доносил Андроников, – никак не поверил бы, чтобы в осетинах, какими знал их прежде, могла содержаться такая перемена, чтобы такое единодушие, такое упорство вообще в задуманном деле могло быть в них так продолжительно. Все обнаруживает, что целая Осетия была напитана мыслью – мыслью восстания. Из всего округа только часть Малолиахвского участка и часть Джавского, т. е. место расположения укрепления и окрестные деревни, остаются еще не приставшими к бунтовщикам и, если эти части не увлеклись доселе общим примером, то должно полагать, что причиной, оставившей их, были и есть присутствие здесь войск».
При вчитывании в донесения Андроникова обращает на себя внимание явное преувеличение политического накала в Осетии, будто угрожавшего всему Закавказскому краю. Во-первых, восставшие не были намерены предпринять что-либо агрессивно-наступательное, они лишь готовились к обороне. Во-вторых, консолидация сил, о которой писал Андроников, охватила осетинские общества только Юго-Осетии, включительно до Нарского общества на юго-западе и бассейна реки Арагви – на восточной окраине. В-третьих, сохранялся разрыв между восставшими, расположенными в горных районах, и готовыми участвовать в восстании крестьянами, жившими на равнине, – в таких центрах как Джави и Цхинвали, находившихся под жестким контролем властей. Что касается Северной Осетии, то она могла лишь сочувствовать крестьянской борьбе Южной Осетии, но практически не имела возможности оказать ей помощь – слишком была оторвана от юга в связи с массовым переселением из нее населения, занятого теперь хозяйственным освоением новой территории. Генерал Андроников, по его собственному признанию, хорошо знал Осетию и прекрасно понимал, что в Южной Осетии, кроме трех сотен боевиков во главе с поручиком Махаматом Томаевым, нет сколько-нибудь серьезной воинской силы, способной противостоять его отрядам, по последнему слову техники оснащенным. Генерал Андроников искусственно обострял обстановку, желая добиться широкомасштабной вооруженной операции – такой, которая бы раз и навсегда развязала югоосетинский тугой узел. Еще в начале мая, когда Андроникову уже стало известно о собрании старейшин у Хистыдзуар, грузинский генерал просил начальника гражданского управления Закавказским краем генерал-лейтенанта В.О. Бебутова «усиления» его отряда «если не регулярным войском, то, по крайней мере, еще милицией». Напомним: наместник в данном случае, отказывая в регулярных войсках, соблюдал указания Николая I, а также ранее принятый закон о карательных экспедициях. Андроников ходатайствовал, чтобы ему выделили из Западной Грузии, в частности из Имеретии, дополнительные силы, считавшиеся более боеспособными грузинскими милицейскими формированиями. В планах князя Андроникова было привлечение к карательной экспедиции самих осетин из числа казенных крестьян, не участвовавших в восстании из-за опасений потерять свое социальное положение: осетинские казенные крестьяне были приравнены к грузинским и платили повинности – 1/10 урожая. В середине мая Горийский уездный начальник мобилизовал 100 таких крестьян, и их готовили к карательному походу. Несмотря на то что они были зачислены в милицию и это только улучшало их социальное положение, завербованные осетины небольшими группами перебегали к осетинским повстанцам. Андроников бил тревогу. Он востребовал полковника Золотарева в качестве одного из командиров карательной экспедиции, объявил блокаду Нарскому, Хевскому, Ксанскому и Мтиулетскому участкам Горийского уезда, т. е. магистральной части Южной Осетии, чтобы осетинским жителям «никаких казенных припасов под строжайшей ответственностью» «не продавали». За соблюдением блокады были обязаны следить осетинский окружной начальник и его помощник. Используя подкупы, Андроникову удалось сформировать в центре Осетии, главным образом в Туальском обществе, «Осетинскую милицию» из 240 человек. Однако и этот отряд постигла та же участь, что и предыдущую сотню, созданную в Горийском уезде. Полковник Кобулов сетовал, что, «невзирая на его приказания и убеждения», «осетинские милиционеры» «самовольно разошлись по своим домам». Князь Кобулов также доносил, что «на верность» осетинских милиционеров «весьма трудно положиться». Выяснилась и другая любопытная деталь – Парки Джанаеву, одному из осетинских старейшин, князь Мачабели дал взятку в размере 150 рублей серебром, чтобы он принял участие в формировании осетинской милиции для участия в карательном походе. Получив деньги, Парки Джанаев, однако, половину этих денег оставил себе, другую отдал старейшинам, которые помогли бежать осетинам из милицейского формирования.
В этих условиях князь Андроников, располагая достаточным контингентом грузинских войск и резервом, хотя и состоявшим главным образом из представителей центральных и восточных районов Грузии, не верил в боеспособность своих сил и продолжал страшить российское командование. «Ранее, – писал он, – надеялся на отряд, которым располагал», считая его достаточным, «но теперь, когда все части» Осетии «в враждебном против нас состоянии явно или тайно, – я не могу скрывать своего затруднительного положения». Князь Андроников оценивал ситуацию как способную иметь «опаснейшие последствия». Он призывал российские власти использовать одно-единственное «средство, чтобы занять пункты ее (Осетии. – М. Б.), угрожая бунтовщикам вещественно и разрушая морально». Призывая к военной оккупации всей Осетии, Андроников рассчитывал, что будут задействованы русские войска, они же возьмут на себя военные операции, и им, грузинским отрядам, как это было ранее, останется добить крестьян... Нагнетал обстановку и майор Кобулов, вновь ставший окружным начальником Осетии. Последний, в свою очередь, сообщал начальнику Гражданского управления Закавказского края Бебутову о том, будто Ивак и Дохцихо Томаевы, находившиеся во Владикавказе, возвратятся из Северной Осетии с отрядом, который якобы намерен принять участие в вооруженном сопротивлении южных осетин. Последующие данные, однако, не подтвердили эту информацию. Верным было другое – из Закинского общества Южной Осетии прибыл отряд вооруженных осетин в село Кесаткава (Кесатыхъау), где содержались в заточении осетинские семьи, а также скот – стада лошадей, крупного рогатого скота и баранов. Отряду без единого выстрела удалось освободить и людей, и скот. Первого июня 1850 года генерал Бебутов получил донесение Кутаисского военного губернатора об отправке для Андроникова вооруженного отряда численностью в 800 человек. Он был сформирован в Имеретии и состоял из четырех самостоятельных отрядов, каждый из которых был возглавлен грузинским князем: Кутаисский отряд (200 человек) был под командованием князя Койхосро Микеладзе; Озургетский (150 человек) – под начальством князя Малакая Гурбелия; Торошинский (200 человек) – под командованием штабс-капитана князя Церетели (его мог заменить князь Иван Абашидзе); Рачинский (250 человек) – под начальством подпоручика Георгия Эристова. Помимо «частных начальников» весь «батальон» был подчинен капитану князю Симону Церетели. Стоит отметить: грузинская знать от похода Андроникова, принявшего вид национального вооруженного марша в Южную Осетию, ожидала серьезных результатов – новых привилегий, боевых наград, воинских званий, новых титулов – все, как было у персидских вали. Беспрецедентность готовившейся карательной экспедиции, предпринимавшейся крупными силами, заключалась, однако, в том, что грузинский князь Андроников, как организатор и руководитель вооруженного похода, имел от наместника Воронцова карт-бланш на вооруженный разгром Осетии: именно так представлял себе Андроников свою задачу. В походе принимали участие национальные вооруженные силы Грузии, созданные российскими властями под названием «милиция». При этом совершенно не принималось во внимание, что Осетия входила на одних и тех же с Грузией условиях в состав Российского государства. Не учитывалось и другое – Осетия не предпринимала сколько-нибудь видимых и невидимых политических и силовых акций в отношении Грузии, тем более России. Таким образом, от российских властей Грузия получила право на вооруженное нападение на Осетию. Оно вытекало не из какой-то особой негативной политики России в отношении Осетии, а являлось продолжением политики «выращивания» в Грузии идеологии исключительности грузинского народа, в особенности его знати. Формирование подобной идеологии само по себе не стоит рассматривать в виде «злого умысла» российских властей. Напротив, последним политика некой исключительности навязывалась тавадской знатью, и, потакая ей, ища в знати поддержку, российская администрация, заигрывая с тавадами, создавала в центре Кавказа феномен исторической избранности, которому дозволялось все – в том числе вооруженное вторжение к соседнему народу. Около 50 лет российское правительство не только не меняло в Грузии своей политики, но, напротив, наращивало темпы создания такой уникальной политической системы на Кавказе, при которой только один народ мог рассчитывать на особые привилегии. Присоединившись к России, только Грузия получила самостоятельность в управлении и фактически имела «свое» правительство. Только Грузия имела свои национальные вооруженные силы под названием «милиция». «Милиции» были и в других районах Кавказа, но нигде они в своей деятельности не имели самостоятельности. Только грузинская знать получила столь большое количество воинских званий, княжеских титулов и возводилась в ранг дворянства. Необычайная щедрость российских властей, проявлявшаяся в отношении грузинской знати, создавала день за днем, в течение 50 лет, не только образ неповторимого филума, но и клона, сохранявшего персидский тип господства и подчинения в качестве исторического идеала.