Блинов Аркадий. Аналитическая философия

H2Oв обычных свойствах, но имеет отличную (гипотетическую) молекулярную структуру хуz.
   Имеется «свойство», которое люди долго связывали с чистой водой и которая отличает ее от воды Дубль-Земли [ хуz], и это свойство – свойство подобия любому другому образцу чистой воды из нашей окружающей среды... Субстанция, которая проявляет себя не так, как эти образцы, не будет считаться той же самой субстанцией... Но «свойство» «проявлять себя так же, как данное вещество» не является таким свойством, какие философы называют вполне «качественными» свойствами. Его описание требует специфического примера....
   У индивидов на Земле и на «Дубль-Земле» возникают одинаковые ментальные состояния относительно Н2Ои хуz, достаточные для определения экстенсионалов в указанных обстоятельствах.
   Допустим, что Джон и его физически тождественная копия с Дубль-Земли, Дубль-Джон, ничего не знают о химических свойствах веществ, которые они называют термином «вода»; что в таком случае является значением термина «вода» в их соответствующих идиолектах? Согласно взглядам Патнэма на референцию, Джон указывает на что бы то ни было, проявляющее себя подобно тому, как проявляет себя H2O, а Дубль-Джон указывает на что бы то ни было, проявляющее себя подобно тому, как проявляет себя хуz. Поскольку «вода» по-английски – твердый десигнатор, то этот термин обозначает H2Oво всех возможных мирах, в которых H2Oсуществует. И поскольку термин «вода» на Дубль-Земле – также твердый десигнатор, то «вода» в дубль-английском языке относится к хуzво всех возможных мирах, в которых хуzсуществует. Таким образом, даже если Джон и Дубль-Джон физически тождественны, значение термина «вода» в их идиолектах различно.
   Этот аргумент также представляет описанный подход Крипке—Патнэма к родовым терминам и опирается на расширенную теорию референции: Джон указывает на H2O, а Дубль-Джон – на хуzдаже в том случае, если они вообще не осведомлены о сущностной природе того, о чем они говорят. Термин «вода» в идиолектах Джона и Дубль-Джона должен быть твердым десигнатором. В силу этого предположения, термин «вода» в идиолекте Джона не указывает на хуzна Дубль-Земле, даже если Джон был бы расположен утверждать, что этот предмет имеет свойства воды, и термин «вода» в идиолекте Дубль-Джона не относится к H2Oна Земле, даже если он был бы расположен утверждать, что это – дубль-вода.
   Хотя ментальные состояния индивидов, выражающие знание значения терминов, идентичны, это не означает, что хуzтождественно Н2О; хуz– это другое вещество, которое просто похоже на воду. Следовательно, чтобы правильно определить экстенсионал термина «вода», мы должны знать, о какой конкретной планете идет речь. Никакое ментальное состояние индивида, соответствующее определенному уровню знания значения, не может выделить экстенсионал единственным образом, и это свидетельствует о том, что термины родов индексикальны по отношению к конкретному месту. Чтобы интерпретировать такой термин, как «вода», мы должны знать, для указания на какое вещество этот термин используется, а это требует знания того, в какой ситуации и в каком месте используется термин. Можно, вероятно, найти множество примеров того, чт? еще мы должны знать для правильной семантической интерпретации терминов естественных родов. Так, представители какого-либо рода могут изменить свои наблюдаемые свойства, не меняя при этом существенных характеристик (например, эволюция видов в животном мире.) Следовательно, семантическая интерпретация терминов должна учитывать и фактор времени. Это означает, что термины родов индексикальны не только относительно места, но и конкретного времени. Например, «вода» относится к тому, что содержат сейчас океаны, реки и озера и что может со временем измениться.
   Таким образом, для любого объекта 0, если С1, С2, С3являются концептуальными компонентами значения знака Sи если Sуказывает на 0в какой-то ситуации, то оно указывает за счет того, что референт обладает свойствами с1, с2, с3. Далее, если в процессе эмпирических открытий 0обогащается за счет с4, с5...сn, то соответственно и значение Sизменяется от С4до Сn. Только в рамкаx такой упрощенной концепции связи значения и указания оказалось возможным представление терминов естественных родов как индексикалов. В данной ситуации представление Sв качестве индексикала означает фиксирование однозначной связи между каким-либо компонентом S, например С3, и свойством с3. Тогда индексикал можно определить как концептуальное средство, подобное твердому десигнатору и устанавливающее однозначную связь между семантическими компонентами слова и эмпирическими свойствами его референта.
   Экстенсионал при таком подходе выводится не из знания какого-либо необходимого и достаточного количества свойств представителей родов, а из фактов действительного употребления терминов. Патнэм, по-видимому, принимает аргумент Крипке, согласно которому первоначально идентифицирующие род признаки могут в дальнейшем оказаться случайными и даже ошибочными. При правильном семантическом анализе термины родов ближе к индексикальным выражениям типа «это вещество», чем к выражениям «это желтое вещество», в которых смешаны дескриптивные и индексикальные элементы.
   Тогда компонентами значения термина естественного вида являются, например,
   правила употребления конкретных слов, с помощью которых мы распознаем стереотип вида, но не выделяем экстенсионал, и
   индексикалы, точно определяющие экстенсионал термина естественного вида.
   Патнэм считает, что мы фиксируем референцию термина, индексикально указывая только на образец вещества или стереотип вида, не пытаясь при этом выразить все его индивидуальные характеристики. Если определение терминов естественных видов через дескрипции направлено на выделение объекта или экстенсионала именно через указание их индивидуальных характеристик, то в подходе Патнэма – Крипке выделение объекта происходит не через указание совокупности индивидуальных свойств объекта, а через описание тех обстоятельств, в которых однозначная связь термина и объекта не подвергается сомнению. В теории Крипке единичность указания достигается при условии адекватной передачи обстоятельств церемонии «первого крещения» в ходе различных социальных коммуникаций. Другими словами, в семантике Крипке имена индивидов непроизвольны в том отношении, что они получены в ситуации «первого крещения», независимо от обнаруживаемых новых свойств в ходе развития научной мысли. С точки зрения Патнэма, наоборот, правильная семантическая интерпретация термина возможна только тогда, когда мы учтем все обстоятельства, сопутствующие конкретному употреблению термина.
   Для нас здесь важно различение априорных свойств, которые устанавливают референцию, и необходимых свойств, которыми обладает вещь. Первые здесь очевидным образом не являются данными, «контекстно независимыми». Поскольку употребление языка – это динамический процесс, продолжающийся и постоянно меняющийся, постольку высказывания, составляющие их слова и понятия, а также способ их передачи – все это обусловлено как непосредственной ситуацией, так и всеми прежними событиями. Восприятие сообщения реципиентом подобным же образом предопределяется и данным речевым актом и всеми предшествующими информациями, которые он получал; ответ на данное сообщение, в свою очередь, повлияет на поведение первого говорящего. Это указывает на известную методологическую трудность в описании природы языка, состоящую в том, что данные, взятые из живых языков и диалектов, не ограничены и не составляют закрытого класса. Адекватное и прагматически релевантное описание языка должно не только удовлетворительным образом представлять уже сказанное и написанное, но также и то, что может быть сказано и написано на этом языке. Иначе говоря, оно имеет дело не только с актуальными предложениями, но также и потенциальными – и, соответственно, с условиями актуализации последних.
   Поскольку нельзя полностью реконструировать коммуникационный процесс, осуществляющийся в каждый данный момент, то описание системы языка оказывается перед необходимостью создавать идеализированную статическую картину процесса, которая позволяет реконструировать в существенной степени составные элементы и природу коммуникации. Представление языка в категориях системы знаков, фонологии, лексики и грамматики является не чем иным, как именно такого рода моделированием. Описание условий актуализации потенциальных высказываний на исследуемом языке оказывается при этом связанным, в частности, с усмотрением единых оснований описания исторического развития языка и описания его различных версий, локализованных в пространстве – т.е. с единством подхода к анализу обстоятельств употребления языковых выражений.

11.4.4 Внутренняя реконструкция и внешнее сравнение языковых явлений

   Заключение о том, что значения не являются мысленными сущностями и не фиксируются свойствами психики носителей языка, органично для философа, работающего в русле логической традиции, поскольку в этой традиции семантика скорее рассматривается как дисциплина об отношениях между выражениями языка и внеязыковыми объектами, о которых говорят эти выражения, чем как дисциплина об отношениях между выражениями языка и действующими в сознании правилами и представлениями, составляющими языковую компетенцию носителей языка. Но для лингвиста это заключение может на первый взгляд показаться парадоксальным: ведь значения должны быть фиксированы для данного языка носителями этого языка, поскольку естественные языки – это создание человека, они отличаются друг от друга и изменяются с течением времени. Даже если предположить, что интенсионалы сами по себе, как функции от возможных миров к объектам различного вида, являются абстрактными объектами, могущими существовать независимо от людей, подобно числам, то все равно следует признать, что то, чем определяется, что некоторый интенсионал является именно интенсионалом некоторой лексической единицы в некотором естественном языке, должно зависеть от явлений и фактов, связанных с данным естественным языком, и, следовательно, должно зависеть от свойств людей – носителей этого языка.
   Этот парадокс снимается с помощью понятия «каузальной истории» и социолингвистической гипотезы о «лингвистическом разделении труда», выдвинутой Патнэмом. Согласно последней родовые термины могут передаваться от одного носителя языка к другому таким же образом, как имена собственные. Вопрос о том, насколько универсально дальнейшее применение первоначально использованных идентифицирующих особенностей, является эмпирическим вопросом; исследование обычно улучшает наше понимание идентифицирующих особенностей (эмпирический опыт может раскрыть «реальную сущность»). Действительно, то, чем являются актуальные интерпретации лексических единиц в данном языке, определяется свойствами носителей этого языка, но не исключительно свойствами их психики. Равно важны взаимодействия носителей языка с внешним миром, которые сопровождают введение слов в язык, и важны также необходимые интенции говорящих использовать слова языка стабильно, тождественным и постоянным способом. Если в момент введения слова водав язык в определенном отношении к носителю языка находилось вещество Н2О, а не хуz, то это обстоятельство является определенным фактором в фиксации интенсионала слова вода.Этот фактор решающим образом вовлекает в процесс говорящего, а не только вещество воды и слово вода; ведь без первоначального намерения говорящего использовать слово, например water, для обозначения вещества данного образца, это слово в английском языке не имело бы референции к данному веществу. Таким образом, свойства говорящих, вводящих слова в язык, являются решающим фактором, но это не их психические свойства.
   С такой точки зрения, принцип «лингвистического разделения труда» Патнэма работает на обоснование, например, того лингвистического факта, что различие знаков вода – вадав русском языке характеризует различия диалектов одного времени на разных территориях и одновременно различия одного диалекта на одной территории в разные эпохи его существования.
   Согласно современным лингвистическим представлениям, синхронное описание современного состояния языка есть не что иное, как проникновение через эмпирически фиксируемые факты в систему этого языка, скрытую от непосредственного наблюдения. Тем самым синхронное описание, выявляющее систему языка, оказывается первым этапом исторической реконструкции. С такой точки зрения, восхождение от наблюдаемых явлений к глубинной структуре в данном синхронном состоянии языка есть одновременно и углубление внутренней реконструкции (движение к архетипу), и выход за пределы данного диалекта к родственным диалектам (от данного языка и родственным языкам). Таким образом, утверждается единство синхронного описания и внутренней реконструкции и далее – внутренней реконструкции как обобщения данных во времени и внешнего сравнения как обобщения данных в пространстве. Сущностное единство оснований употребления термина в языке проявляет себя, в частности, в том факте, что не существует дискретной границы между внутренней реконструкцией и внешним сравнением языковых явлений.
   Всякая внутренняя реконструкция, по мере того как она отдаляется от современного исследователю момента времени, постепенно переходит во внешнее сравнение, сначала – близкородственных диалектов одного языка, затем – генетически родственных языков. В связи с этим возникает вопрос: обладает ли каждый из диалектов одного языка собственной языковой системой и структурой или же система и структура каждого из них являются разновидностями, вариантами одного инварианта – общей системы и структуры данного языка в целом?
   Традиционные для классической сравнительно-исторической лингвистики представления, согласно которым диалектные изоглоссы обычно совпадают с границами племен в родовом обществе и с границами феодальных земель в более позднее время, сменились более детально проработанной позицией, согласно которой внутренние системы диалектов являются вариантами одной общей системы-инварианта. Здесь целесообразно говорить о тройном соотношении: система языка в ее ярусах(от поверхностного до внутренних разной степени глубины) – территориальное распространение(от говора, через диалекты, до языка) – различия во времени(от современного состояния к все более удаленным состояниям в прошлом). Это соотношение конкретизует более общий «принцип лингвистического единства»: языковая система – пространство – времяи подчеркивает градуальный характер соотношения трех частей. В таком виде этот принцип позволяет корректировать внутреннюю реконструкцию данными внешнего сравнения: на определенном этапе реконструкции – и чем далее от ее начала, тем больше – реконструируемая система должна проверяться показаниями родственных диалектов ⁶⁰⁵.
   Тот же принцип позволяет корректировать внешнее сравнение и сравнительно-исторический метод вообще данными внутренней реконструкции. С такой точки зрения, сходное параллельное развитие родственных языков не может быть случайным уже хотя бы в том отношении, что оно может быть рассмотрено как возникающее на основе тенденций, заложенных в системе праязыка. Таким образом, из логически равноправных реконструкций системы праязыка, возникающих на основе сравнения архетипов, более приемлемой оказывается та, которая может обосновать динамические процессы переходов от общей системы к архетипам.
   Вместе с тем принцип единства «языковая система – пространство – время» характеризует и языковые союзы, независимо от генетически общего или необщего происхождения составляющих их языков. Этот принцип подчеркивает общность языковой семьи, основанной на генетическом принципе, и языкового союза, основанного на принципе длительного соседства, сосуществования в пространстве и времени, различных по происхождению языков. Четким критерием отличия семьи от союза остаются закономерные фонетические соответствия и общность по происхождению грамматических морфем, что может характеризовать только генетическую семью. Однако по мере углубления реконструкции этот критерий утрачивает четкость, и поэтому в наиболее глубоких реконструкциях фактически говорят о едином явлении «семье-союзе», не вводя дальнейшей характеристики, – генетическая ли это семья или языковой союз. При этом речь идет не о наблюдаемом явлении («таком союзе, который по данным наблюдения превратился бы в генетическую семью»), а о закономерной при глубинной реконструкции абстрактной категории, в которой различия между семьей и союзом уже не играют роли ⁶⁰⁶.
   Передача языковой единицы сквозь меняющиеся состояния языка, от одного говорящего к другому, от одной эпохи к другой, решающим образом вовлекает в процесс социальные намерения людей говорить на одном языке. В принципе, возможна такая ситуация, в которой какой-либо говорящий ввел какое-то слово с жесткой референцией к какому-то данному объекту, затем этот объект перестал существовать и вообще не оставил никаких следов; но слово остается в языке и сохраняет ту же жесткую референцию к тому же объекту, несмотря на то, что последующие говорящие никогда не попадали в ситуацию воспроизведения его первого употребления: его употребляют так – а не иначе – потому, что «так говорят».
   Таким образом, здесь мы имеем дело с анализом корреляций между различиями в истории употребления термина и индивидными различиями в группах людей, употребляющих его, – выражающимися, например, в пространственных различиях.
   Наличие таких корреляций может быть рассмотрено как связанное с ролью актуального экстенсионала в отграничении значения. Так, Б. Холл Парти ссылается на пример с терминами, обозначающими социальное положение человека: в изменении экстенсионала и значения этих слов велика роль исторических изменений в обществе ⁶⁰⁷. Термин сеоrl, предок современного английского слова сhurl– «грубый, грубиян, мужлан», – претерпел семантическое изменение, обозначая вначале свободного крестьянина низшего социального ранга (VII в.), затем полукрепостного (XI в.) и наконец крепостного, serf(XII в.). В каком смысле в подобных случаях можно говорить о том, что экстенсионал остался фиксированным, а его свойстваизменились? Ответ на этот вопрос может быть дан в духе Патнэма: экстенсионал в данном случае отграничен членством в некотором социальном классе, который сохраняется как самотождественная сущность, несмотря на постоянные замещения в его членстве, подобно тому, как наше тело сохраняется тождественным при всех изменениях его атомов и молекул.
   Но как бы ни была важна роль актуального экстенсионала в фиксации значения термина, примеры указывают на важность и еще одного фактора – на роль мыслительных склонностей, «когнитивных установок» носителей языка. В самом деле, еще более ранним значением слова сеоrlбыло просто «человек, мужчина», а сопутствующим значением, которое прошло сквозь все изменявшиеся значения социальных рангов, было то, которое в сущности сохраняется и теперь – «неотесанный парень»; «мужик». Семантическое изменение, состоящее в том, что сначала термин обозначал социальное положение, а затем стал обозначать нечто другое – черту характера, облика или социального поведения, предполагает изменение в критерии воспринимаемого сходства, на основании которого производится индукция от данного набора образцов-индивидов к более широкой области применения. Невозможно (как правило) остенсивно указать полный экстенсионал какого-либо предиката; само отношение подобия, на котором основано обобщение от одного примера или образца к полному экстенсионалу, может быть рассмотрено как относительное и конвенциональное. Поэтому общие всем говорящим на языке Lсклонности определять свойства объектов, их сходства и различия так, а не иначе, остаются решающим фактором индивидуации.
   Итак, фиксация определенной интерпретации знаков может быть рассмотрена как предполагающая два основания:
   «актуальную природу данных индивидуальных (раrticular) объектов, которые выступают как парадигма» – то, что является независимым от носителей языка и чего они полностью не знают, и
   общие перцептивные и когнитивные свойства человеческого сознания, определяющие природу генерализации, при которой указанная парадигма начинает служить образцом для обобщения.
   При этом оба основания проявляются взаимосвязанно в том отношении, что когнитивные свойства сознания обеспечивают актуализацию парадигмы.
   Такое понимание процесса установления связи между знаком и его референтом позволяет далее конкретизировать релевантность интерпретант – факторов стабилизации интерпретации. Например, когда в язык впервые был введен термин тигр, то лишь какая-то небольшая часть существовавшего тогда множества тигров была в истории термина связана с этим языковым актом. Те же самые факторы, которые обеспечивали правильность применения этого термина ко всем остальным существовавшим тогда же тиграм, обеспечивают применение этого термина ко всем тиграм, родившимся после того, и ко всем возможным тиграм, которые появились бы на свете при каком-либо ином ходе событий. Актуальная природа объектов, вовлеченных в первоначальный акт введения термина, ведет к тому, что интенсионал термина становится частично жестким, в том смысле, в каком Крипке говорит, что собственные имена делают их интенсионалы полностью жесткими.
   С подобной точки зрения, определение такого понимания референции, которое учитывает процесс установления связи между знаком и его референтом, как каузальногоподхода неоправданно сужает его объем. Предыдущее употребление термина выступает не столько собственно причиной его последующего употребления, сколько основанием его очередной реинтерпретации, актуализуемой его очередным употреблением. Такое основание включает говорящего в некую заданность, допускающую интерсубъективную проверку правильности употребления термина в пределах языкового сообщества. Стабильность употребления знака в одном и том же значении объясняется в таком случае не причинной обусловленностью знака, но открытостью описания для верификационных метатеоретических процедур, подразумевающих интерпретацию в более широком метаописательном контексте. На первый план при этом выходит проблема правильностиинтерпретации, а уместный в этой связи вопрос можно сформулировать так:
    какими критериями мы должны руководствоваться для того, чтобы иметь возможность судить о том, правильно или неправильно употреблен термин?
   Очевидно, здесь не может быть достаточно не только критериев соответствия с действительностью, но и вообще каких бы то ни было критериев, игнорирующих свойства знаковых систем. Задачей знаковых систем является не только отражать то, что происходит в реальности, но и дополнять реальность доступными этой системе средствами, помогая разобраться во внешнем мире при помощи методов, имеющихся в распоряжении данной системы. Эта важнейшая функция знаковых систем усиливается по мере того, как человечество сталкивается со все более сложными и абстрактными проблемами реальности, не данными нам в непосредственные ощущения, и о которых можно получить представление только при помощи сложной дифференцированной символики. В этих случаях основными критериями правильности нашего манипулирования с системой на некотором отрезке познания становятся правила самой системы и наше буквальное их исполнение. Многочисленные факты свидетельствуют, что временное и вынужденное отключение от ориентации на эмпирическую реальность и переключение на автономную деятельность самой системы может в итоге привести к решению задач, не поддающихся разрешению иными способами.
   Представление о том, что в этих случаях решающий вклад принадлежит внутренним ресурсам знаковых систем, возникает из того факта, что в реальном процессе употребления даже обыденного языка проблема автономной (не связанной с механизмом соответствия внеязыковой действительности) работы механизма действий языковой системы является весьма существенной. Всякий раз, когда мы хотим высказать, например, модальное суждение или же когда нам требуется восполнить ряд фактов, не связанных в цепочку последовательных событий, нам приходится прибегать к автономной работе правил языковой системы. Эта проблема обычно анализируется как проблема контрфактуалов.
   Например, Н. Гудмен так рассматривает предложение: «Если этой спичкой чиркнуть, то она зажжется»:
   Предположение, что событие произойдет, зиждется на некоторых посылках, не упомянутых в придаточном предложении. Кроме основного условия (чиркнуть спичкой), подразумеваются и другие – спичка правильно изготовлена, достаточно суха, помещена в кислородную среду и т.д. Так что следствие практически вытекает из целого ряда релевантных предпосылок... Но “если спичка будет сухая” относится не к сфере логики, а к тому, что мы называем естественным, физическим или причинным миром.