Страница:
Герке с интересом прислушивался к рассуждениям толстяка.
— А может быть, это…— Крюгер как бы нарочно недоговорил и взглянул на шефа. — Впрочем, обождём. Помните, как вы провалились со своей идеей завербовать этого длинноногого цветовода?
«Паразит, пытался сделать это сам, меня только подставил», — нахмурился Герке.
— Так вот, поскольку я в какой-то мере перед вами в долгу, — словно угадав его мысли, продолжал толстяк, — дайте мне этого перепуганного гауптштурмфюрера с его батальоном. Я поеду в Неханицу, прощупаю немного обстановку.
— Думаете найти резидента?
— Нет, шеф, они шли не к резиденту. Заметили, сколько было с ними батарей питания? Они шли на связь с одной из тех раций, которыми кишат окрестности Праги и с которыми никак мы не управимся.
И, довольный шпилькой, Крюгер удалился к себе — переодеваться для предстоящей операции.
…Если бы Курилович знал о том, какой матёрый волк напал на его след!.. Ришард был отправлен через линию фронта как руководитель «микрогруппы», состоящей из двух человек. А группа была выброшена с особым заданием. На него очень надеялись. В своей бурной революционной жизни Курилович не раз попадал в сложные ситуации. В 38-м его, тяжело раненого, испанские друзья переправили во Францию. Там он снова встретился с фашистами — и стал бойцом Сопротивления. Потом из Парижа перебрался в Польшу и работал в польском коммунистическом подполье. Наконец, Львов, «Народная Гвардия»: Ришард стал одним из основных военных командиров.
Сейчас Курилович действовал под Прагой — с документами словака Штефана Шулыги. Помощника дали ему надёжного — радиста Шагура, который по паспорту значился Яном Колларом. Их забросили в тыл за сутки до рейда группы Крылова, дав задание держать штаб фронта в курсе всех передислокаций фашистских войск и концентрации их в Праге и её окрестностях. Опыт Куриловича сказался: он быстро внедрился и наладил широкие связи с местными патриотами. Сам командир группы устроился в небольшом селении Точне, а для радиста оборудовал отличную базу в доме почтальона Франтишека Глухи в Неханице. Отлично усвоив методы конспирации, Курилович редко навещал Шагура сам — поддерживая связь через третьих лиц по отдельным, созданным им же цепочкам. Людям Куриловича удалось установить, где находится штаб командующего группы «Центр», и он сразу сообщил своим, что генерал-фельдмаршал Шернер обосновался в спецсоставе, стоящем в тупике на станции Яромир. Затем обнаружили замаскированные группировка танковых соединений и моторизованной артиллерии установили места расположения крупных складов взрывчатки… Информация была такой обширной, что один Коллар-Шагур был не в состоянии её обрабатывать без риска оказаться запеленгованным. Курилович запросил помощников. К нему и отправили двух новых радистов — белоруса Павла Зуйковича и офицера Первой польской армии Зенона Чеха. Их засекли сразу же после приземления. В неравной схватке с фашистами Зуйкевич погиб, а его напарника схватили живым. Спецслужбы гестапо усилили наблюдение за районом, где приземлились радисты. Пеленгаторы рыскали по всем окрестным дорогам…
Такое оживление не прошло незамеченным для Куриловича. Он, правда, не ведал, с чем связана эта активность эсэсовцев, но на всякий случай решил предпринять меры предосторожности: раньше и он, и Шагур наведывались в Прагу, сейчас от этих выездов приказал воздержаться. Утром 4 апреля сын почтальона Иозеф Глухи, один из активных участников группы, отправился в Прагу — подыскать другую квартиру для Коллара. Курилович решил перебазировать радиста непосредственно в столицу и приехал в тот же день к нему в Неханицу.
— Разверни-ка рацию, передай, что мы уходим в Прагу, — сказал он Шагуру. — Сколько займёт времени?
— Секунд тридцать, не больше, — ответил радист.
— Отлично. Возле села сейчас как будто нет «зелёных Антонов». Вот тебе шифровка — действуй.
Шагур ловко отстучал свои позывные и как раз собрался передавать текст, когда вбежала дочь почтальона Марийка:
— Эти, в чёрных шинелях, эсэс! Село оцепили, сюда идут машины!
— Что за чёрт! — Курилович ничего не понимал. — Не могли же нас сейчас запеленговать — прошло секунд пять…
Он не знал, что «Хорьх», проезжая по селу, остановился у домика Тихи только потому, что Крюгер заметил на фасаде номер «25». Он действовал, в общем, наугад, по своей интуиции: закинул сеть, не зная, что выловит. И сам немало удивился, когда запыхавшийся гауптштурм-фюрер доложил о результатах обыска:
— Вы гениальны, герр Крюгер! Мы взяли двух бандитов вместе с рацией и оружием.
Когда связанных разведчиков вывели на улицу, Куридович заметил возле чёрной машины толстого эсэсовца в кожаном пальто с меховыми отворотами.
«Важные персоны нас ловили, — подумал он. — Надо бы узнать, случайно мы попались или как? Если случайно — полбеды. Последнее слово будет за другими…»
Потом, греясь у камина у Герке, Крюгер говорил:
— Разведчиков должен искать настоящий разведчик. Вы, дорогой Герке, отлично владеете методами допроса, но у вас притуплён нюх. Моё дело — искать, ваше — добиваться остального. Что вы сделаете с этими двумя — меня уже не интересует, как не интересуют сведения, которые вы попытаетесь из них вытянуть вместе с жилами. Меня интересует сам процесс охоты. Но тогда за цветовода поплатились вы и за меня. Можете в отместку сообщить рейхсфюреру, что это вы нашли резидентуру русской разведывательной группы. Я вам дарю пойманную дичь.
Герке, провожая его до двери, думал про него: «Как бы не так!.. Наверное, уже сообщил в Берлин или Шернеру… Похвастался…»
И позвонил по внутреннему телефону:
— Новичков — в «кинотеатр», а завтра костюмируйте их по-настоящему.
Пятиэтажный особняк на улице Бредовской в Праге был построен угольным магнатом Остравы Печеком и в годы оккупации снискал мрачную славу. «Печкарня» стала сущим адом: здесь, в верхних этажах, размещались службы пражского гестапо, в нижних — комнаты пыток. В подвале был оборудован и так называемый «кинотеатр», в котором гестаповцы заставляли свои жертвы сутками стоять но стойке «смирно» и глядеть на белую стену. Полуживых, поднимали выше, на другой этаж.
Здесь и увидел «новичков» шеф гестапо Герке. На избитых разведчиков натянули жёсткие костюмы, впивавшиеся в разбухшее тело. Оба лежали на полу. Курилович глянул на красное испитое лицо, на змейки в петлице и понял: перед ним — не менее важная птица, чем тот, который его брал в селе.
«Плохо, — подумал про себя, — плохо, если мной интересуются высшие чины. Неужели меня опознали? Нет, вряд ли: им в Праге мало дела до моего участия во французском сопротивлении и да и в Народной Гвардии».
Герке спросил:
— Ну, как, будете сразу давать показания или повеселитесь в этих вот костюмах?.. Потом мы вас «полечим» от зубовного скрежета, — показал на зубоврачебное кресло, стоявшее в углу.
— А ведь вы — дурак, — тяжело ответил Курилович. — Разве разведчиков пугают? Пойманному разведчику предлагают сигарету, горячий кофе и перевербовку.
— Погрейте их! — скомандовал Герке.
Палачи пододвинули к ним электропечь, и Курилович почувствовал, как огонь жжёт ноги. Коллар застонал, а Ришард слабо улыбнулся:
— Все это известно. Всё это было… было…
— Где? — нетерпеливо спросил Герке.
— Вспомните, где вы были на Украине, в Белоруссии, во Франции и Югославии. И где вы теперь…
Герке дал знак рукой: печи придвинули ещё… Поднявшись наверх, шеф гестапо вызвал своего помощника, ведавшего Панкрацом, и распорядился.
— Двух пойманных «птичек» отправить в одиночки. Строгий режим. Лечить, чередуя с манипуляциями. Если чего-либо добьётесь, сразу же сообщите У меня хватает забот кроме них…
— По-прежнему молчит, — ответил Соколов.
— А как те, которых отправили для помощи?
— Тоже связи нет. Прошло семь дней…
Соколов взглянул на генерала, тот кивнул головой:
— Взяты… Нужна замена. — Генерал поднялся и, потянувшись к карте, обперся рукой на подлокотник кресла: — Ваши предложения?
— Есть один человек. Работает в группе Крылова, знает чешский язык.
— Чех?
— Нет, закарпатский украинец. Я захватил с собой его папку. Взгляните…
Генерал молча полистал несколько бумаг, а характеристику, выданную спецшколой, зачитал вслух.
— Серьёзный, значит, парень? А как он у Крылова?
— Использовался и как разведчик, и как радист.
— Перебрасывайте в Прагу. Мы не можем ждать ни одного дня. Разработка наступательной операции закончена, и обстановка в Праге должна быть известна буквально каждый час.
— Товарищи из Хоценя помогут. Подполье там мощное, активное, найдёт для него связи.
— Добро! Действуйте!
Так была задумана операция «Вашел» — короткая по времени, но очень опасная по ходу событий…
В доме старика Маклакова Крылова познакомили с черноглазой девушкой — Ольгой Лошановой. Она училась в Пражском университете, говорила хорошо по-русски. Родные жили в Замрске, и студентка часто наведывалась к ним. Она могла стать нужным для группы человеком, и Крылов вовлёк её в работу.
Однажды Лошанова передала майору: с ним желает встретиться некто Милослав Вовес.
— Кто он такой? — поинтересовался командир.
— Раньше — офицер чехословацкой армии, был штабс-капитаном. Теперь управляет государственным животноводческим имением в Замрске. Честный, серьёзный человек.
Уже во время первой встречи Вовес передал неожиданно важные сведения. Оказалось, до войны работал в разведывательном управлении Генерального штаба чехословацкой армии, обладал известными навыками работы в разведке.
И вот, когда на повестку дня встал вопрос о новых документах для Пичкаря-Крейчи, Крылов решил: Вовес и только Вовес может справиться с задачей!
Управляющий имением обладал ценнейшим для подпольщика даром — он был «незаметен»: на него не обращали внимания ни патрули на улицах, ни чиновники в Учреждениях, ни служба СД, устраивавшая облавы, Также незаметно появился он у знакомого замрского фотографа: нужны были специальные карточки, выполнение на немецкой бумаге, а она находилась на строжайшем учёте.
Правда, Вовес зашёл не один, а с товарищем, который не мог остаться незаметным…
Утром они с Икаром отправились в центр города. Радист взял на руку плащ и в любое время мог выхватить пистолет. Мастерская фотографа имела один выход — на главную площадь. Икар на мгновенье даже остановился: большая группа гитлеровцев толпилась рядом с мастерской — у дома, где на стене висела карта. Мелькали серебристые офицерские погоны. Площадь была запружена грузовиками. Очевидно, какая-то часть, уходившая на фронт, остановилась передохнуть.
Икар приказал Вовесу отстать. Сам, не меняя шага, ровно перешёл площадь. Вовес последовал за ним.
Фотограф вынырнул из лаборатории. Щурясь после темноты, посмотрел на клиентов, протянул руку знакомому. Тот заговорил:
— Мы вот едем в Прагу, нужны фотографии на какие-то новые пропуска: сам знаешь, обстановка…
Фотограф изучающе взглянул на незнакомца.
— А кто этот пан?
— Работает в нашем маетке[22] — ответил просто Вовес. — Жил на Подкарпатье, в местечке Сваляве, теперь бежал от фронта.
— Гм, — фотограф снова оглянулся на пана, который рассматривал на стене фотографии. — Время, понимаешь… Но для тебя сделаю…
— Я завтра заеду, — сказал, прощаясь, Вовес.
С готовыми фотографиями он уехал в Чёску Тржебову. Разыскал в управе школьного товарища:
— Мне очень нужны два чистых «аусвайса» и один бланк «кенкарты». Если можешь — сделай. Об остальном не спрашивай.
Товарищ замялся:
— Но чистые бланки под таким учётом, что добыть невозможно.
— Понимаю, — согласился Вовес. — И всё же — очень нужно!
— Вот что, приди после обеда. Только осторожно. Человек, который дважды появляется в управе, может показаться подозрительным.
Нужные бумаги оказались в кармане. Потом тот же Вовес достал справку городской больницы. В ней значилось, что пан Отакар Вашел был на лечении в больнице города Чёска Тржебова с 5 марта по 8 апреля в связи с расстройством зрения. Осталось вписать фамилию Отакара Вашела в новые документы, сделать на них отпечатки пальцев и научить радиста расписываться своим новым именем.
Так создавалась легенда для Пячкаря-Вашела. По ней он — фольксдойч. Родился в Подкарпатье, в селе Турье Быстрой, отец — чех, мать — немка. Был лесничим, потом управляющим имением «Сольва» — в Сваляве. Бежал сюда, спасаясь от красных: сначала жил в Попраде, а в феврале 1945 года приехал в Чёску Тржебову. Теперь едет в Прагу — для лечения глаз нужны специалисты.
Ушла ещё неделя. Пичкарь прожил все эти дни в Хоцене, у колбасника Богуслава Гоудека. Здесь «обживал» свою новую роль, практиковал подпись Отакара Вашела, привыкал держаться так, как это бы делал управляющий имением.
Близился день отъезда.
«Центр. Соколову. Готовлю передислокацию Икара в Прагу… Руководить операцией „Икар“ будет чех Ярослав Аккерман… Имеет большие связи и полную возможность осветить положение в Праге и окрестностях. Крылов».
И в этом знакомстве неоценимую услугу оказала Ольга. Как-то она рассказывала о своей жизни в Праге, о друзьях-товарищах. Упомянула Ярослава Аккермана.
— Живёт в Праге, в отдельной квартире, — ответила на вопрос Крылова. — Но каждую субботу приезжает в Замрск — там его семья. Настоящий чех, по-моему, связан с подпольщиками…
— А чем он занимается?
— Работает в земельном отделе… До войны редактировал небольшую пражскую газету.
Разговор об Аккермане руководитель группы продолжил потом с Вовесом. Бывший штабс-капитан тоже знал новинаржа[23]. Он взялся познакомить их. Крылов поверил товарищам, и во время встречи спросил Аккермана сразу:
Как вы смотрите на то, если с вами в Прагу отправим радиста?..
— Что-нибудь придумаем.
— Спасибо, Ярослав!
— Я же коммунист, — и Аккерман глянул в лицо собеседнику.
Все вопросы, связанные с отъездом Икара в чешскую столицу, были решены. Вашел ждал команды: «В путь!»
И вот Икара доставили на станцию Замрск, к вечернему поезду Брно — Прага. Вскоре сюда прибыли Ярослав Аккерман, с которым радист был уже знаком, Милослав Вовес и его жена Власта. Подошёл Крылов, крепко обнял радиста.
Диктор на немецком и чешском языках строго предупреждал: у каждого пассажира на руках должны быть пропуска, а у тех, кто отправляется на расстояние свыше 70 километров — ещё и специальное разрешение военной комендатуры.
Объявили посадку. Вашел заметил знакомый, видавший виды чемодан, который несла Власта Вовесова. Крылов решил, что женщина не вызовет особых подозрений. Было условлено, что Власта провезёт чемодан с рацией до самого Колина: перед этой станцией немцы проверяли документы и багаж пассажиров.
Всё шло хорошо, словно по расписанию.
Ещё в Замрске Вовес зашёл в купе, в котором сидели два немецких офицера, и вежливо спросил:
— Не примете в компанию мою манжелку[24], господа? Она едет до Колина…
Офицеры согласились. На остановке в Пардубице в купе заглянули фашисты, но тут же дверь закрыли: зачем проверять вещи офицеров? А в Колине Власта незаметно передала чемодан друзьям, в соседнее купе. Все испытания, казалось, позади. Но перед самой Прагой внезапно раздвинулись двери тамбура, и снова вошли немцы:
— Всем оставаться на местах!
Вашел покосился на Аккермана. Тот спал, надвинув на лоб шляпу. Подошёл патрульный. Вашел положил на колени портфель: там лежало мясо, завёрнутое в вощённую бумагу. Под ним— пистолет.
Патрульный спросил:
— А чемодан чей?
Вашел вспомнил, как Крылов ему говорил: «У немцев плохо с табаком. На всякий случай захвати побольше сигарет — может, пригодятся».
— Чей чемодан? — повторил немец.
— Не мой, — пожал плечами Вашел. — Женщина оставила, чтобы занять место. В соседним вагоне у неё ребёнок…— Спокойно так ответил и протянул патрульному пачку сигарет: — Угощайтесь, «Люкс». — В Праге таких нет, можно достать разве что в провинции… Ах, да, документы… Прошу.
Немец взял сигареты, вытащил одну, а пачку сунул в карман. Прикуривая, искоса заглянул в «аусвайс», потом бросил документ на колени Вашелу и вышел.
Пассажир заискивающе глянул на соседей: вот, мол, свинья, фриц, даже спасибо не сказал…
Поезд замедлил ход. Синими огнями мерцал в темноте Вильсоновский вокзал чешской столицы.
Тем временем Крылов подписал для передачи в Центр радиограмму. В ней сообщал, что Икар отбыл в Прагу.
VIII
— А может быть, это…— Крюгер как бы нарочно недоговорил и взглянул на шефа. — Впрочем, обождём. Помните, как вы провалились со своей идеей завербовать этого длинноногого цветовода?
«Паразит, пытался сделать это сам, меня только подставил», — нахмурился Герке.
— Так вот, поскольку я в какой-то мере перед вами в долгу, — словно угадав его мысли, продолжал толстяк, — дайте мне этого перепуганного гауптштурмфюрера с его батальоном. Я поеду в Неханицу, прощупаю немного обстановку.
— Думаете найти резидента?
— Нет, шеф, они шли не к резиденту. Заметили, сколько было с ними батарей питания? Они шли на связь с одной из тех раций, которыми кишат окрестности Праги и с которыми никак мы не управимся.
И, довольный шпилькой, Крюгер удалился к себе — переодеваться для предстоящей операции.
…Если бы Курилович знал о том, какой матёрый волк напал на его след!.. Ришард был отправлен через линию фронта как руководитель «микрогруппы», состоящей из двух человек. А группа была выброшена с особым заданием. На него очень надеялись. В своей бурной революционной жизни Курилович не раз попадал в сложные ситуации. В 38-м его, тяжело раненого, испанские друзья переправили во Францию. Там он снова встретился с фашистами — и стал бойцом Сопротивления. Потом из Парижа перебрался в Польшу и работал в польском коммунистическом подполье. Наконец, Львов, «Народная Гвардия»: Ришард стал одним из основных военных командиров.
Сейчас Курилович действовал под Прагой — с документами словака Штефана Шулыги. Помощника дали ему надёжного — радиста Шагура, который по паспорту значился Яном Колларом. Их забросили в тыл за сутки до рейда группы Крылова, дав задание держать штаб фронта в курсе всех передислокаций фашистских войск и концентрации их в Праге и её окрестностях. Опыт Куриловича сказался: он быстро внедрился и наладил широкие связи с местными патриотами. Сам командир группы устроился в небольшом селении Точне, а для радиста оборудовал отличную базу в доме почтальона Франтишека Глухи в Неханице. Отлично усвоив методы конспирации, Курилович редко навещал Шагура сам — поддерживая связь через третьих лиц по отдельным, созданным им же цепочкам. Людям Куриловича удалось установить, где находится штаб командующего группы «Центр», и он сразу сообщил своим, что генерал-фельдмаршал Шернер обосновался в спецсоставе, стоящем в тупике на станции Яромир. Затем обнаружили замаскированные группировка танковых соединений и моторизованной артиллерии установили места расположения крупных складов взрывчатки… Информация была такой обширной, что один Коллар-Шагур был не в состоянии её обрабатывать без риска оказаться запеленгованным. Курилович запросил помощников. К нему и отправили двух новых радистов — белоруса Павла Зуйковича и офицера Первой польской армии Зенона Чеха. Их засекли сразу же после приземления. В неравной схватке с фашистами Зуйкевич погиб, а его напарника схватили живым. Спецслужбы гестапо усилили наблюдение за районом, где приземлились радисты. Пеленгаторы рыскали по всем окрестным дорогам…
Такое оживление не прошло незамеченным для Куриловича. Он, правда, не ведал, с чем связана эта активность эсэсовцев, но на всякий случай решил предпринять меры предосторожности: раньше и он, и Шагур наведывались в Прагу, сейчас от этих выездов приказал воздержаться. Утром 4 апреля сын почтальона Иозеф Глухи, один из активных участников группы, отправился в Прагу — подыскать другую квартиру для Коллара. Курилович решил перебазировать радиста непосредственно в столицу и приехал в тот же день к нему в Неханицу.
— Разверни-ка рацию, передай, что мы уходим в Прагу, — сказал он Шагуру. — Сколько займёт времени?
— Секунд тридцать, не больше, — ответил радист.
— Отлично. Возле села сейчас как будто нет «зелёных Антонов». Вот тебе шифровка — действуй.
Шагур ловко отстучал свои позывные и как раз собрался передавать текст, когда вбежала дочь почтальона Марийка:
— Эти, в чёрных шинелях, эсэс! Село оцепили, сюда идут машины!
— Что за чёрт! — Курилович ничего не понимал. — Не могли же нас сейчас запеленговать — прошло секунд пять…
Он не знал, что «Хорьх», проезжая по селу, остановился у домика Тихи только потому, что Крюгер заметил на фасаде номер «25». Он действовал, в общем, наугад, по своей интуиции: закинул сеть, не зная, что выловит. И сам немало удивился, когда запыхавшийся гауптштурм-фюрер доложил о результатах обыска:
— Вы гениальны, герр Крюгер! Мы взяли двух бандитов вместе с рацией и оружием.
Когда связанных разведчиков вывели на улицу, Куридович заметил возле чёрной машины толстого эсэсовца в кожаном пальто с меховыми отворотами.
«Важные персоны нас ловили, — подумал он. — Надо бы узнать, случайно мы попались или как? Если случайно — полбеды. Последнее слово будет за другими…»
Потом, греясь у камина у Герке, Крюгер говорил:
— Разведчиков должен искать настоящий разведчик. Вы, дорогой Герке, отлично владеете методами допроса, но у вас притуплён нюх. Моё дело — искать, ваше — добиваться остального. Что вы сделаете с этими двумя — меня уже не интересует, как не интересуют сведения, которые вы попытаетесь из них вытянуть вместе с жилами. Меня интересует сам процесс охоты. Но тогда за цветовода поплатились вы и за меня. Можете в отместку сообщить рейхсфюреру, что это вы нашли резидентуру русской разведывательной группы. Я вам дарю пойманную дичь.
Герке, провожая его до двери, думал про него: «Как бы не так!.. Наверное, уже сообщил в Берлин или Шернеру… Похвастался…»
И позвонил по внутреннему телефону:
— Новичков — в «кинотеатр», а завтра костюмируйте их по-настоящему.
Пятиэтажный особняк на улице Бредовской в Праге был построен угольным магнатом Остравы Печеком и в годы оккупации снискал мрачную славу. «Печкарня» стала сущим адом: здесь, в верхних этажах, размещались службы пражского гестапо, в нижних — комнаты пыток. В подвале был оборудован и так называемый «кинотеатр», в котором гестаповцы заставляли свои жертвы сутками стоять но стойке «смирно» и глядеть на белую стену. Полуживых, поднимали выше, на другой этаж.
Здесь и увидел «новичков» шеф гестапо Герке. На избитых разведчиков натянули жёсткие костюмы, впивавшиеся в разбухшее тело. Оба лежали на полу. Курилович глянул на красное испитое лицо, на змейки в петлице и понял: перед ним — не менее важная птица, чем тот, который его брал в селе.
«Плохо, — подумал про себя, — плохо, если мной интересуются высшие чины. Неужели меня опознали? Нет, вряд ли: им в Праге мало дела до моего участия во французском сопротивлении и да и в Народной Гвардии».
Герке спросил:
— Ну, как, будете сразу давать показания или повеселитесь в этих вот костюмах?.. Потом мы вас «полечим» от зубовного скрежета, — показал на зубоврачебное кресло, стоявшее в углу.
— А ведь вы — дурак, — тяжело ответил Курилович. — Разве разведчиков пугают? Пойманному разведчику предлагают сигарету, горячий кофе и перевербовку.
— Погрейте их! — скомандовал Герке.
Палачи пододвинули к ним электропечь, и Курилович почувствовал, как огонь жжёт ноги. Коллар застонал, а Ришард слабо улыбнулся:
— Все это известно. Всё это было… было…
— Где? — нетерпеливо спросил Герке.
— Вспомните, где вы были на Украине, в Белоруссии, во Франции и Югославии. И где вы теперь…
Герке дал знак рукой: печи придвинули ещё… Поднявшись наверх, шеф гестапо вызвал своего помощника, ведавшего Панкрацом, и распорядился.
— Двух пойманных «птичек» отправить в одиночки. Строгий режим. Лечить, чередуя с манипуляциями. Если чего-либо добьётесь, сразу же сообщите У меня хватает забот кроме них…
* * *
Примерно в то же время в штабе 1-го Украинского фронта подполковник Соколов зашёл к своему начальнику. Генерал кивнул и пригласил сесть. Одев очки, он сразу же спросил о Дидро — под этим псевдонимом значился в советской военной разведке Иван Курилович.— По-прежнему молчит, — ответил Соколов.
— А как те, которых отправили для помощи?
— Тоже связи нет. Прошло семь дней…
Соколов взглянул на генерала, тот кивнул головой:
— Взяты… Нужна замена. — Генерал поднялся и, потянувшись к карте, обперся рукой на подлокотник кресла: — Ваши предложения?
— Есть один человек. Работает в группе Крылова, знает чешский язык.
— Чех?
— Нет, закарпатский украинец. Я захватил с собой его папку. Взгляните…
Генерал молча полистал несколько бумаг, а характеристику, выданную спецшколой, зачитал вслух.
— Серьёзный, значит, парень? А как он у Крылова?
— Использовался и как разведчик, и как радист.
— Перебрасывайте в Прагу. Мы не можем ждать ни одного дня. Разработка наступательной операции закончена, и обстановка в Праге должна быть известна буквально каждый час.
— Товарищи из Хоценя помогут. Подполье там мощное, активное, найдёт для него связи.
— Добро! Действуйте!
Так была задумана операция «Вашел» — короткая по времени, но очень опасная по ходу событий…
В доме старика Маклакова Крылова познакомили с черноглазой девушкой — Ольгой Лошановой. Она училась в Пражском университете, говорила хорошо по-русски. Родные жили в Замрске, и студентка часто наведывалась к ним. Она могла стать нужным для группы человеком, и Крылов вовлёк её в работу.
Однажды Лошанова передала майору: с ним желает встретиться некто Милослав Вовес.
— Кто он такой? — поинтересовался командир.
— Раньше — офицер чехословацкой армии, был штабс-капитаном. Теперь управляет государственным животноводческим имением в Замрске. Честный, серьёзный человек.
Уже во время первой встречи Вовес передал неожиданно важные сведения. Оказалось, до войны работал в разведывательном управлении Генерального штаба чехословацкой армии, обладал известными навыками работы в разведке.
И вот, когда на повестку дня встал вопрос о новых документах для Пичкаря-Крейчи, Крылов решил: Вовес и только Вовес может справиться с задачей!
Управляющий имением обладал ценнейшим для подпольщика даром — он был «незаметен»: на него не обращали внимания ни патрули на улицах, ни чиновники в Учреждениях, ни служба СД, устраивавшая облавы, Также незаметно появился он у знакомого замрского фотографа: нужны были специальные карточки, выполнение на немецкой бумаге, а она находилась на строжайшем учёте.
Правда, Вовес зашёл не один, а с товарищем, который не мог остаться незаметным…
Утром они с Икаром отправились в центр города. Радист взял на руку плащ и в любое время мог выхватить пистолет. Мастерская фотографа имела один выход — на главную площадь. Икар на мгновенье даже остановился: большая группа гитлеровцев толпилась рядом с мастерской — у дома, где на стене висела карта. Мелькали серебристые офицерские погоны. Площадь была запружена грузовиками. Очевидно, какая-то часть, уходившая на фронт, остановилась передохнуть.
Икар приказал Вовесу отстать. Сам, не меняя шага, ровно перешёл площадь. Вовес последовал за ним.
Фотограф вынырнул из лаборатории. Щурясь после темноты, посмотрел на клиентов, протянул руку знакомому. Тот заговорил:
— Мы вот едем в Прагу, нужны фотографии на какие-то новые пропуска: сам знаешь, обстановка…
Фотограф изучающе взглянул на незнакомца.
— А кто этот пан?
— Работает в нашем маетке[22] — ответил просто Вовес. — Жил на Подкарпатье, в местечке Сваляве, теперь бежал от фронта.
— Гм, — фотограф снова оглянулся на пана, который рассматривал на стене фотографии. — Время, понимаешь… Но для тебя сделаю…
— Я завтра заеду, — сказал, прощаясь, Вовес.
С готовыми фотографиями он уехал в Чёску Тржебову. Разыскал в управе школьного товарища:
— Мне очень нужны два чистых «аусвайса» и один бланк «кенкарты». Если можешь — сделай. Об остальном не спрашивай.
Товарищ замялся:
— Но чистые бланки под таким учётом, что добыть невозможно.
— Понимаю, — согласился Вовес. — И всё же — очень нужно!
— Вот что, приди после обеда. Только осторожно. Человек, который дважды появляется в управе, может показаться подозрительным.
Нужные бумаги оказались в кармане. Потом тот же Вовес достал справку городской больницы. В ней значилось, что пан Отакар Вашел был на лечении в больнице города Чёска Тржебова с 5 марта по 8 апреля в связи с расстройством зрения. Осталось вписать фамилию Отакара Вашела в новые документы, сделать на них отпечатки пальцев и научить радиста расписываться своим новым именем.
Так создавалась легенда для Пячкаря-Вашела. По ней он — фольксдойч. Родился в Подкарпатье, в селе Турье Быстрой, отец — чех, мать — немка. Был лесничим, потом управляющим имением «Сольва» — в Сваляве. Бежал сюда, спасаясь от красных: сначала жил в Попраде, а в феврале 1945 года приехал в Чёску Тржебову. Теперь едет в Прагу — для лечения глаз нужны специалисты.
Ушла ещё неделя. Пичкарь прожил все эти дни в Хоцене, у колбасника Богуслава Гоудека. Здесь «обживал» свою новую роль, практиковал подпись Отакара Вашела, привыкал держаться так, как это бы делал управляющий имением.
Близился день отъезда.
«Центр. Соколову. Готовлю передислокацию Икара в Прагу… Руководить операцией „Икар“ будет чех Ярослав Аккерман… Имеет большие связи и полную возможность осветить положение в Праге и окрестностях. Крылов».
И в этом знакомстве неоценимую услугу оказала Ольга. Как-то она рассказывала о своей жизни в Праге, о друзьях-товарищах. Упомянула Ярослава Аккермана.
— Живёт в Праге, в отдельной квартире, — ответила на вопрос Крылова. — Но каждую субботу приезжает в Замрск — там его семья. Настоящий чех, по-моему, связан с подпольщиками…
— А чем он занимается?
— Работает в земельном отделе… До войны редактировал небольшую пражскую газету.
Разговор об Аккермане руководитель группы продолжил потом с Вовесом. Бывший штабс-капитан тоже знал новинаржа[23]. Он взялся познакомить их. Крылов поверил товарищам, и во время встречи спросил Аккермана сразу:
Как вы смотрите на то, если с вами в Прагу отправим радиста?..
— Что-нибудь придумаем.
— Спасибо, Ярослав!
— Я же коммунист, — и Аккерман глянул в лицо собеседнику.
Все вопросы, связанные с отъездом Икара в чешскую столицу, были решены. Вашел ждал команды: «В путь!»
И вот Икара доставили на станцию Замрск, к вечернему поезду Брно — Прага. Вскоре сюда прибыли Ярослав Аккерман, с которым радист был уже знаком, Милослав Вовес и его жена Власта. Подошёл Крылов, крепко обнял радиста.
Диктор на немецком и чешском языках строго предупреждал: у каждого пассажира на руках должны быть пропуска, а у тех, кто отправляется на расстояние свыше 70 километров — ещё и специальное разрешение военной комендатуры.
Объявили посадку. Вашел заметил знакомый, видавший виды чемодан, который несла Власта Вовесова. Крылов решил, что женщина не вызовет особых подозрений. Было условлено, что Власта провезёт чемодан с рацией до самого Колина: перед этой станцией немцы проверяли документы и багаж пассажиров.
Всё шло хорошо, словно по расписанию.
Ещё в Замрске Вовес зашёл в купе, в котором сидели два немецких офицера, и вежливо спросил:
— Не примете в компанию мою манжелку[24], господа? Она едет до Колина…
Офицеры согласились. На остановке в Пардубице в купе заглянули фашисты, но тут же дверь закрыли: зачем проверять вещи офицеров? А в Колине Власта незаметно передала чемодан друзьям, в соседнее купе. Все испытания, казалось, позади. Но перед самой Прагой внезапно раздвинулись двери тамбура, и снова вошли немцы:
— Всем оставаться на местах!
Вашел покосился на Аккермана. Тот спал, надвинув на лоб шляпу. Подошёл патрульный. Вашел положил на колени портфель: там лежало мясо, завёрнутое в вощённую бумагу. Под ним— пистолет.
Патрульный спросил:
— А чемодан чей?
Вашел вспомнил, как Крылов ему говорил: «У немцев плохо с табаком. На всякий случай захвати побольше сигарет — может, пригодятся».
— Чей чемодан? — повторил немец.
— Не мой, — пожал плечами Вашел. — Женщина оставила, чтобы занять место. В соседним вагоне у неё ребёнок…— Спокойно так ответил и протянул патрульному пачку сигарет: — Угощайтесь, «Люкс». — В Праге таких нет, можно достать разве что в провинции… Ах, да, документы… Прошу.
Немец взял сигареты, вытащил одну, а пачку сунул в карман. Прикуривая, искоса заглянул в «аусвайс», потом бросил документ на колени Вашелу и вышел.
Пассажир заискивающе глянул на соседей: вот, мол, свинья, фриц, даже спасибо не сказал…
Поезд замедлил ход. Синими огнями мерцал в темноте Вильсоновский вокзал чешской столицы.
Тем временем Крылов подписал для передачи в Центр радиограмму. В ней сообщал, что Икар отбыл в Прагу.
VIII
Странное и страшное зрелище представляла собою Прага в те весенние дни. Белыми могильными крестами глядели заклеенные окна домов на Пршикопе, прежде одной из самых оживлённых торговых магистралей города. По улицам рыскали бронемашины, из переулков с треском выскакивали мотоциклисты: останавливались возле какого-нибудь здания, и тогда в гулкой тишине раздавался крик…
Ночная траурная темень обволокла противоположный высокий берег Влтавы. Только у «Альгамбры» шумели голоса гитлеровцев, вывалившихся из офицерского кабаре. По Ружовой Аккерман и его спутник добрались до перекрёстка, там нырнули в Железную улицу, свернули на Гавельскую и прошли дворами до Бетлемской площади. Здесь было безопаснее: в лабиринте Старого Места фашистские патрули ночью не появлялись: на висячих балконах, перекинутых через улицы, в мрачных старинных подворотнях — всюду врагов поджидала месть.
Аккерман открыл резные двери большого серого дома. Спустились по ступенькам в полуподвальное помещение, где изредка ночевал Ярослав. Вашел оглянулся: окна чуть поднимались над мостовой, выход во двор был лишь наверху. Лучшей ловушки не придумаешь. Аккерман согласился: конечно, надо поискать что-нибудь понадёжнее Впрочем, Вашел может появляться и в этой квартире. Но прежде надо навестить домоуправа Мирко.
— Это интересный человек, — сказал Аккерман. — Сейчас увидишь сам…
— Отакар Вашел, мой друг из Лидне, ужедник[25] лесосклада, — отрекомендовал он домоуправу гостя. — Помните, пан Мирко, я вам рассказывал? Вполне лояльный человек. Голосовал за Гаха. Можете считать, что он — это я, а я — это он. Приехал по делам. Я думаю, что временная регистрация не составит затруднений. Всего на три дня.
Домоуправ заморгал глазами:
— Вы же знаете, пан Ярда, что приехавшие в Прагу обязаны проходить регистрацию согласно параграфа 12-Ц, пункт пятый, по месту прибытия, а уже потом отметиться в регистрационной книге домоуправления, предъявляемой каждый понедельник…
— Ясно, пан Мирко, мы понимаем, срочная регистрация… Однако пан Ота не причинит беспокойство дому — ведь у лесозаготовителей всегда много дел, не правда ли, они всё время на колёсах?
— А вы, значит, пан Ота… Отакар. Это очень хорошо, что Отакар, — бормотал домоуправ, внимательно разглядывая «аусвайс» Вашела. — Очень хорошо… Ведь это древнее чешское имя… Помните нашего князя Пршемысла Отакара Первого? Приличный был князь… Да, да — тот, который мечтал стать королём и действительно добился королевского титула, но, бедняга, умер. Говорят, подавился пражскими сосисками — очень их любил и пожирал неимоверно много, но вот одна стала ему поперёк горла — и скончался тут же, за столом. А Отакар Второй? Ну, вы, конечно, помните — его в четвёртом классе проходили. Этот Отакар хотел даже сделаться германским императором — на том основании, что бабушка его переспала с австрийским мясником, которого звали не то Шикль, не то Шакль, не то Грабер, не то Грубер…
Вашел улыбнулся и, прислушиваясь к совсем не безобидной болтовне хозяина, продолжал рассматривать комнату.
А пан Мирко, выписывая что-то из его «аусвайса», все не умолкал:
— Так вы, значит, не наш, не брненский?.. А ваш отец случайно не из Брно? Не был он парикмахером в той мастерской, которая возле костёла чёрных монахов? Нет, нет, не у костёла святого Якуба, где иезуиты, а у того, что возле вокзала, в котором капуцины… Был у меня знакомый парикмахер Вашел, он, значит, брил однажды капуцина и порезал ему нос, а капуцин спешил на свидание… Вот, пожалуйста, ваш паспорт, правильный паспорт, — закончил он без перехода. — Я все выписал, что надо. Только дам совет: старайтесь реже пользоваться своим документом. И вообще храните подальше. Знаете, сколько жуликов сейчас развелось…
И посетители вышли. Аккерман улыбнулся: — Видишь, свой человек… Насчёт «отца» — учти. А паспорт, действительно, используй осторожно. Мирко в этих делах разбирается.
Возвратились в подвал. Вашел открыл чемодан, раскинул антенну. Аккерман вышел на улицу, чтобы подежурить. Через полчаса Отакар позвал:
— Сильные помехи. Не могу выйти на связь. Ярослав потёр затылок.
— Ладно, завтра что-нибудь придумаем. Теперь давай спать.
Утром, оставив Вашела в квартире и на всякий случай закрыв на двери висячий замок, Аккерман сел на третий номер трамвая. Потом пересел на одиннадцатый, доехал до предпоследней остановки и пересел на четырнадцатый. Все это он проделывал не раз, добираясь по столь путанному маршруту до Михельской, где жил Пепа — руководитель группы.
Естественно, ни Смекалу, ни Вашелу об этом человеке ничего не говорил. Ведь закон подполья сурово гласил: каждый должен знать только то, что ему необходимо для выполнения задания. Согласившись доставить советского разведчика в Прагу и надёжно устроить его, Аккерман ликовал: он выполнял также задание Пепы, который давно уже стремился заполучить для группы радиста, ибо дел здесь было очень много…
Разговор с руководителем происходил не в доме, а в соседнем дворе, принадлежавшем другому подпольщику — Франте Марзлику. Из предосторожности в дом Пепы связные не являлись, а пройти огородами к соседскому двору не составляло трудности.
Условились, что вначале Аккерман отправил радиста в пригород Праги, к Ладе, члену группы.
Тут, у главного логова эсэсовцев, осмеливались появляться разве что коммерсанты, слетевшиеся в последнее время из различных городов Германии — грабить музеи да дворцы. Видимо, один из них и забрёл сейчас на Малостранске наместе[26]. Щуплый господин в шляпе и мягком пальто, дымя сигарой, разглядывал костёл святого Микулаша. Памятник сильно пострадал ещё в феврале, во время налётов американской авиации, бомбившей отнюдь не стратегические объекты… Господин прошёл под стрельчатые своды, не обращая внимания на артиллеристов, возившихся напротив, у Лихтенштейнского дворца. Он вытащил справочник и начал рассматривать остатки фресок Карела Шкерты… Потом недовольно покачав головой, прошёл дальше и тронул кольцо на дверях иезуитской гимназии. Священник впустил гостя…
Через час священника можно было встретить в магазине текстиля в Старом Месте. Придирчиво выбирал чёрное сукно, советуясь с опытной продавщицей.
А ещё примерно через час в Жидкове к воротам Ольшанского кладбища подошла одна женщина в траурной вуали. Под стеной в длинном ряду старухи продавали подснежники, фиалки и пучки лаврового листа. Женщина, присмотревшись, наконец, остановилась возле самой бойкой цветочницы.
— Мне нужно три букета цветов и два пучка зелени.
— Прошу, пани, у меня остался только один пучок. Пройдите к часовне, там, на пятой скамейке от входа моя сестра продаст вам сколько нужно…
Женщина купила у неё цветы. Торговка, покопавшись в кошельке, дала сдачи скомканными бумажками. И женщина медленно побрела на кладбище…
В три часа дня в комнату, отдуваясь, ввалился Аккерман и снял тесный костюм коммерсанта.
— Собирайся, в пять нас будут ждать. Нашлись приличные соседи.
Вашел, не расспрашивая, начал одеваться. Он понимал, что Аккерман — не простой знакомый Смекала. Он снова убедился, как слаженно и быстро работают в подполье чехословацкие коммунисты, умело используя традиции старой революционной гвардии и накопив опыт борьбы за годы оккупации. Они были точны, немногословны и изобретательны в конспирации, ясно представляли себе главную цель.
Одел модное, с регланом, ворсистое пальто, поправил «альпийку» — традиционную шляпу судетцев: «Готов!»
В этот момент у низкого подвального окна остановились сапоги. Металлически звякнул о камень приклад винтовки. Улицу прорезал пронзительный свисток. Где-то хлопнул выстрел. И тут же в наружную дверь громко постучали.
Вашел выхватил пистолет…
— Спрячь и ложись на койку! — скомандовал Аккерман. — Мы пьянствуем!
Он потянул со стола скатерть, налил в рюмки коньяк.
— Пей!
— Но я же…
— Прополощи рот, шило тебе в бок! Учти — ты пьян, как шумавский лесник, набравшийся сливянки на святого Иозефа, — приказал Ярослав и, повалившись в кресло, положил ноги на стул. За дверью слышалась скороговорка домоуправа. Он первым вкатился в подвальную комнату, за ним вошёл полицейский в каске, с нарукавной повязкой.
Ночная траурная темень обволокла противоположный высокий берег Влтавы. Только у «Альгамбры» шумели голоса гитлеровцев, вывалившихся из офицерского кабаре. По Ружовой Аккерман и его спутник добрались до перекрёстка, там нырнули в Железную улицу, свернули на Гавельскую и прошли дворами до Бетлемской площади. Здесь было безопаснее: в лабиринте Старого Места фашистские патрули ночью не появлялись: на висячих балконах, перекинутых через улицы, в мрачных старинных подворотнях — всюду врагов поджидала месть.
Аккерман открыл резные двери большого серого дома. Спустились по ступенькам в полуподвальное помещение, где изредка ночевал Ярослав. Вашел оглянулся: окна чуть поднимались над мостовой, выход во двор был лишь наверху. Лучшей ловушки не придумаешь. Аккерман согласился: конечно, надо поискать что-нибудь понадёжнее Впрочем, Вашел может появляться и в этой квартире. Но прежде надо навестить домоуправа Мирко.
— Это интересный человек, — сказал Аккерман. — Сейчас увидишь сам…
— Отакар Вашел, мой друг из Лидне, ужедник[25] лесосклада, — отрекомендовал он домоуправу гостя. — Помните, пан Мирко, я вам рассказывал? Вполне лояльный человек. Голосовал за Гаха. Можете считать, что он — это я, а я — это он. Приехал по делам. Я думаю, что временная регистрация не составит затруднений. Всего на три дня.
Домоуправ заморгал глазами:
— Вы же знаете, пан Ярда, что приехавшие в Прагу обязаны проходить регистрацию согласно параграфа 12-Ц, пункт пятый, по месту прибытия, а уже потом отметиться в регистрационной книге домоуправления, предъявляемой каждый понедельник…
— Ясно, пан Мирко, мы понимаем, срочная регистрация… Однако пан Ота не причинит беспокойство дому — ведь у лесозаготовителей всегда много дел, не правда ли, они всё время на колёсах?
— А вы, значит, пан Ота… Отакар. Это очень хорошо, что Отакар, — бормотал домоуправ, внимательно разглядывая «аусвайс» Вашела. — Очень хорошо… Ведь это древнее чешское имя… Помните нашего князя Пршемысла Отакара Первого? Приличный был князь… Да, да — тот, который мечтал стать королём и действительно добился королевского титула, но, бедняга, умер. Говорят, подавился пражскими сосисками — очень их любил и пожирал неимоверно много, но вот одна стала ему поперёк горла — и скончался тут же, за столом. А Отакар Второй? Ну, вы, конечно, помните — его в четвёртом классе проходили. Этот Отакар хотел даже сделаться германским императором — на том основании, что бабушка его переспала с австрийским мясником, которого звали не то Шикль, не то Шакль, не то Грабер, не то Грубер…
Вашел улыбнулся и, прислушиваясь к совсем не безобидной болтовне хозяина, продолжал рассматривать комнату.
А пан Мирко, выписывая что-то из его «аусвайса», все не умолкал:
— Так вы, значит, не наш, не брненский?.. А ваш отец случайно не из Брно? Не был он парикмахером в той мастерской, которая возле костёла чёрных монахов? Нет, нет, не у костёла святого Якуба, где иезуиты, а у того, что возле вокзала, в котором капуцины… Был у меня знакомый парикмахер Вашел, он, значит, брил однажды капуцина и порезал ему нос, а капуцин спешил на свидание… Вот, пожалуйста, ваш паспорт, правильный паспорт, — закончил он без перехода. — Я все выписал, что надо. Только дам совет: старайтесь реже пользоваться своим документом. И вообще храните подальше. Знаете, сколько жуликов сейчас развелось…
И посетители вышли. Аккерман улыбнулся: — Видишь, свой человек… Насчёт «отца» — учти. А паспорт, действительно, используй осторожно. Мирко в этих делах разбирается.
Возвратились в подвал. Вашел открыл чемодан, раскинул антенну. Аккерман вышел на улицу, чтобы подежурить. Через полчаса Отакар позвал:
— Сильные помехи. Не могу выйти на связь. Ярослав потёр затылок.
— Ладно, завтра что-нибудь придумаем. Теперь давай спать.
Утром, оставив Вашела в квартире и на всякий случай закрыв на двери висячий замок, Аккерман сел на третий номер трамвая. Потом пересел на одиннадцатый, доехал до предпоследней остановки и пересел на четырнадцатый. Все это он проделывал не раз, добираясь по столь путанному маршруту до Михельской, где жил Пепа — руководитель группы.
Естественно, ни Смекалу, ни Вашелу об этом человеке ничего не говорил. Ведь закон подполья сурово гласил: каждый должен знать только то, что ему необходимо для выполнения задания. Согласившись доставить советского разведчика в Прагу и надёжно устроить его, Аккерман ликовал: он выполнял также задание Пепы, который давно уже стремился заполучить для группы радиста, ибо дел здесь было очень много…
Разговор с руководителем происходил не в доме, а в соседнем дворе, принадлежавшем другому подпольщику — Франте Марзлику. Из предосторожности в дом Пепы связные не являлись, а пройти огородами к соседскому двору не составляло трудности.
Условились, что вначале Аккерман отправил радиста в пригород Праги, к Ладе, члену группы.
* * *
Днём на красивых улицах Малой Страны можно было встретить только шинели и мундиры. Здесь, у Градчан, гитлеровцы укрепили каждый дом, каждую подворотню, особенно усердствуя вблизи архитектурных памятников: знали, как дорожат ими в Чехословакии.Тут, у главного логова эсэсовцев, осмеливались появляться разве что коммерсанты, слетевшиеся в последнее время из различных городов Германии — грабить музеи да дворцы. Видимо, один из них и забрёл сейчас на Малостранске наместе[26]. Щуплый господин в шляпе и мягком пальто, дымя сигарой, разглядывал костёл святого Микулаша. Памятник сильно пострадал ещё в феврале, во время налётов американской авиации, бомбившей отнюдь не стратегические объекты… Господин прошёл под стрельчатые своды, не обращая внимания на артиллеристов, возившихся напротив, у Лихтенштейнского дворца. Он вытащил справочник и начал рассматривать остатки фресок Карела Шкерты… Потом недовольно покачав головой, прошёл дальше и тронул кольцо на дверях иезуитской гимназии. Священник впустил гостя…
Через час священника можно было встретить в магазине текстиля в Старом Месте. Придирчиво выбирал чёрное сукно, советуясь с опытной продавщицей.
А ещё примерно через час в Жидкове к воротам Ольшанского кладбища подошла одна женщина в траурной вуали. Под стеной в длинном ряду старухи продавали подснежники, фиалки и пучки лаврового листа. Женщина, присмотревшись, наконец, остановилась возле самой бойкой цветочницы.
— Мне нужно три букета цветов и два пучка зелени.
— Прошу, пани, у меня остался только один пучок. Пройдите к часовне, там, на пятой скамейке от входа моя сестра продаст вам сколько нужно…
Женщина купила у неё цветы. Торговка, покопавшись в кошельке, дала сдачи скомканными бумажками. И женщина медленно побрела на кладбище…
В три часа дня в комнату, отдуваясь, ввалился Аккерман и снял тесный костюм коммерсанта.
— Собирайся, в пять нас будут ждать. Нашлись приличные соседи.
Вашел, не расспрашивая, начал одеваться. Он понимал, что Аккерман — не простой знакомый Смекала. Он снова убедился, как слаженно и быстро работают в подполье чехословацкие коммунисты, умело используя традиции старой революционной гвардии и накопив опыт борьбы за годы оккупации. Они были точны, немногословны и изобретательны в конспирации, ясно представляли себе главную цель.
Одел модное, с регланом, ворсистое пальто, поправил «альпийку» — традиционную шляпу судетцев: «Готов!»
В этот момент у низкого подвального окна остановились сапоги. Металлически звякнул о камень приклад винтовки. Улицу прорезал пронзительный свисток. Где-то хлопнул выстрел. И тут же в наружную дверь громко постучали.
Вашел выхватил пистолет…
— Спрячь и ложись на койку! — скомандовал Аккерман. — Мы пьянствуем!
Он потянул со стола скатерть, налил в рюмки коньяк.
— Пей!
— Но я же…
— Прополощи рот, шило тебе в бок! Учти — ты пьян, как шумавский лесник, набравшийся сливянки на святого Иозефа, — приказал Ярослав и, повалившись в кресло, положил ноги на стул. За дверью слышалась скороговорка домоуправа. Он первым вкатился в подвальную комнату, за ним вошёл полицейский в каске, с нарукавной повязкой.