Не глядя на меня, она сказала:
— Помнишь, о чем я начала говорить вчера ночью? Часы, бумажник и сумочка?
Я забыл.
— Дело в том, что они не вписываются в общую картину, — продолжала она. — Я подумала, что если зайти с этого конца, можно продвинуться вперед. Понимаешь, к чему я?
— Мне так не кажется.
— Послушай, Алекс, что стало с твоими часами и бумажником?
— Наверное, их украли.
— А сумочку Робин?
— Я не помню, чтобы у нее была сумочка.
— У нее всегда была с собой сумочка. Как и у меня. Как только я зашла в комнату с парнем, я сразу должна получить деньги. Потом сверху сумки я кладу плащ или еще что-нибудь. Ну там на стул или на туалетный столик. Я точно знаю, что и Робин всегда делала так.
Я закрыл глаза и попытался вспомнить. Со временем мне делалось все сложнее сосредоточиться на событиях того вечера. Сейчас мне казалось, что я помню сумочку, как она взяла у меня деньги и спрятала их в сумочку, но, возможно, мне это только казалось.
— Может быть, у нее и была сумочка. Не знаю.
— Алекс, я просто уверена, что была. Многие цветные девушки не носят сумки. Им больше нравится оставаться в лифчике. Туда они и засовывают купюры. Но большинству клиентов это не нравится — ну, когда девушки не снимают лифчика.
— Ага.
— В общем, сумка у нее должна была быть. А у тебя были часы и бумажник, так?
— Я об этом почти не думал. Я просто решил, что их украли раньше.
— Но они у тебя были, когда ты пришел с Робин.
— Разве?
Она всплеснула своими маленькими руками.
— Ну это же ясно. Ты заплатил Робин, ведь так? Ты дал ей деньги?
— Двадцать долларов.
— Ты должен был дать ей деньги — за любовь. Значит, когда ты пришел с ней в номер, у тебя были часы и бумажник.
— Наверное, ты права. — Я посмотрел на нее: маленькие внимательные глазки, голова наклонилась вперед, выражая сосредоточенность.
— Но какая разница? Если в тот момент они у меня и были, на следующее утро, когда я проснулся, у меня их точно не было. А значит...
— А куда же они делись?
— Мм-да.
— Алекс, теперь ты понимаешь, о чем я?
— Я об этом даже не думал.
— Ну ясно, ты был слишком занят мыслями о том, кто мог это сделать, а потом все время думал о случившемся. А у меня первая мысль после твоего рассказа была о том, что часы и бумажник пропали. И сумочка Робин тоже. Ведь когда ты проснулся, ее не было?
— Я, во всяком случае, ее не видел.
— А ты бы ее заметил?
— Не знаю. Но часы и бумажник пропали. Разве что они были в сумочке.
— Думаешь, их взяла Робин?
Я кивнул.
— Нет, — сказала она, тряхнув головой в полной уверенности, — Робин их не брала. Робин никогда не крала.
— Никогда?
— Нет. Я тоже никогда не краду. Было как-то раз, уже давно. У мужика, который вырубился. Мы даже не успели заняться любовью, он только лег, как сразу отключился. А я залезла в его бумажник и взяла деньги. Не бумажник, только деньги. Почти сотню долларов. Я потом жалела об этом. Не то чтобы я сидела и плакала, но я жалела об этом.
Она замолчала, взгляд ее обратился внутрь, сосредоточившись на воспоминаниях, на том, что она чувствовала тогда.
— Больше я никогда так не делала, — сказала она. — Очень многие девушки воруют, почти все, но я — никогда, и Робин была такая же. Я это точно знаю.
— Значит, часы и бумажник...
— Возможно, их взял убийца.
— Но зачем?
Она пожала плечами.
— Деньги все любят.
— Но не тот, кто подставил меня. У меня в бумажнике было мало денег, да и часы тоже стоили не больно-то дорого. Тот, кто подстроил все это, не стал бы мараться из-за нескольких десятков долларов. Не имело смысла.
— Может быть, он кого-нибудь нанял.
Мысль о такой возможности посещала меня, но всерьез я ее не принимал. Стоило допустить это, как все мои усилия по ограничению числа подозреваемых сходили на нет. Например, то обстоятельство, что Расселл Стоун не был в Нью-Йорке в ночь на воскресенье, теряло всю свою ценность, — стоило допустить, что он мог нанять кого-нибудь и этот кто-то совершил убийство вместо него. И все же, нравилось мне это или нет, такая возможность оставалась. В то же время могло быть и так, что нанятый киллер не постеснялся бы взять часы, бумажник и сумочку в качестве добавления к гонорару.
— О сумочке и бумажнике мы можем забыть, — продолжала она. — Он, конечно, взял только деньги, а от остального избавился. Может быть, бросил в мусорный бак. Нам от этого пользы мало.
— А часы?
— Часы — наша единственная надежда. — Она в задумчивости покусывала верхнюю губу. — По-крайней мере, это были не самые дешевые часы? Не такие, какие продают на каждом углу за десять девяносто пять?
— Новыми они стоили где-то около сотни. Может, чуть больше.
— Отлично, это в нашу пользу. Помнишь фирму?
— "Элджин". На циферблате было написано: «Лорд Элджин».
— Если увидишь их, узнаешь?
— Думаю, да.
Я сосредоточился.
— В браслете не хватало одного звена, а еще...
— К черту браслет. Браслет, наверно, уже поменяли.
— Секундочку. Думаю, что смогу узнать их и без браслета. На корпусе рядом с циферблатом была царапина. Уверен, если увижу их, то узнаю. Но как? Как мы их найдем?
— Если он оставил их себе, то никак. Разве что ходить по городу, пока не увидишь их у кого-нибудь на руке. Но если он украл их с целью продать, то с тех пор прошло меньше недели, и они, наверно, все еще в магазине. Чтобы сдать часы стоимостью около сотни, не нужно далеко ходить. Никакие скупщики тут особо не требуются. Просто заходишь в первый попавшийся ломбард и тут же получаешь десять, а то и пятнадцать долларов. Двадцать, если повезет, но скорее всего десять или пятнадцать. Так что если мы пойдем покупать часы, то наткнемся на них...
— Но это невозможно, Джеки.
— Ты так думаешь?
— Ты сама сказала. Сколько в городе ломбардов? А сколько часов? Они могут быть где угодно.
— Скорее всего, где-нибудь в центре. Есть несколько мест, куда он мог пойти.
— Все равно...
— У тебя есть предложения получше?
— Нет, но...
— Я знаю кое-кого в комиссионках.
Ее рука рассеянно потянулась к предплечью. Места уколов прикрывал рукав, но накануне вечером я их хорошо рассмотрел.
— Все мое барахло постоянно переезжает в ломбард и обратно. Так что знакомые у меня там есть.
Она была права. С этого можно было начать.
— Попробуем, — сказал я.
— Я только надену плащ.
— Хорошо.
В дверях я сказал:
— Джеки, зачем ты это делаешь? Зачем тебе все это?
— Какая разница?
— Я просто спросил.
Она пожала плечами и ничего не сказала. На улице светило яркое солнце, и она достала из сумочки солнцезащитные очки и надела их. Мы пошли к парку ловить такси. Пока мы ждали, она сказала:
— Хочешь, я тебе кое-что скажу? Ты мне нравишься, Алекс. Не очень много людей, которые мне нравятся. С которыми я могу говорить и чувствовать себя свободно.
Я взял ее за руку. Она была маленькая, мягкая и прохладная.
— Алекс, а я тебе нравлюсь?
— Да.
— Только правду скажи, а так — не надо.
— Ты мне нравишься, Джеки.
— Надвинь фуражку поглубже. Лицо будет лучше скрыто.
— Все смотрят только на форму.
— Надеюсь.
— Ты отличный человек, Джеки.
Мы стояли и ждали. Но свободных такси не было. Я зажег нам сигареты. Она сказала:
— Только, пожалуйста, не делай из меня святую. Как знать, может, у меня свой интерес? Так живешь и ничего не происходит. А тут — есть чем заняться.
— Да, конечно.
— Теперь нужно вести себя так, как будто я в тебя влюблена и хочу купить тебе подарок. Там, куда мы пойдем, знают, что я проститутка. Они должны думать, что ты — мой мужчина, пусть мы будем для них проститутка и ее мужчина, тогда они не побоятся показать нам краденые часы, а иначе могут.
Проститутка. Странно было слышать от нее это слово. В отличие от жаргона и эвфемизмов, оно прозвучало просто и по-деловому, без обычного подтекста. Проститутка и ее мужчина.
Мы опробовали сценарий в первом заведении, а потом вносили в него изменения и поправки. Сперва мы стояли снаружи, рассматривая часы, выставленные на витрине. Потом, уже внутри, она говорила продавцу, что мы хотели бы купить часы. Приличные часы, с секундной стрелкой — у моих часов была секундная стрелка, — так с первых же слов круг поиска резко сужался.
— Золотце, так какие часы, ты сказал, тебе нравятся?
— "Лорд Элджин".
— Точно. У вас есть такие?
«Элджины», как правило, были, это распространенная марка. И на прилавок одну за другой ставили коробки с часами. Мы придирчиво рассматривали часы, а Джеки еще то и дело указывала на те или другие, спрашивая, как они мне нравятся, а я каждый раз под разными предлогами отказывался. Мы очень старались походить на обычных покупателей. Если в ломбарде имелся хоть один «Лорд Элджин», мы непременно просили показать его.
Мы переходили из одного магазина в другой, смотрели часы, но мои среди них по-прежнему не находились.
Мы сделали перерыв, чтобы наконец позавтракать — поесть яиц с беконом в забегаловке на Шестой авеню. Я сказал:
— Ну что ж, мысль была неплохая.
— Мы найдем их, Алекс.
— Даже не знаю, смогу ли я их узнать. Я сегодня уже видел столько часов. Может, мне их уже показывали, а я прохлопал.
— Ты бы обязательно их узнал. Давно ты их носишь?
— Не знаю. Лет восемь, может быть, десять. Мне их подарила Гвен.
— Твоя жена?
— Да.
— Понятно.
Она отхлебнула кофе.
— Если ты все это время их носил, то, увидев, обязательно узнаешь. Мы еще не всюду были. Мы найдем эти часы.
— Может быть.
— Тебе не нравится то, что мы изображаем, да?
— Не понимаю.
— Ты прекрасно понимаешь. То, что ты — мой мужчина.
— Я не против.
— Правда? — Она заглянула мне в глаза, потом отвернулась.
— Я не виню тебя, — сказала она.
— Я действительно не против.
— Ладно, не важно.
Мне захотелось переменить тему.
— У Робин был кто-нибудь?
— Почему ты спросил?
— Не знаю. Если был, он может что-нибудь знать.
— Был. Его звали Дэнни. Но он умер примерно за две или, может, за три недели до нее. Наверное, за две. От передозировки. Героин.
— Он тоже кололся?
— Да, еще как. А Робин приходилось работать за двоих. Сам понимаешь, двое наркоманов. Тот, кто говорит, что двоим можно прожить на те же деньги, что и одному, не знает, что такое наркота.
Она заерзала на месте.
— Мне как-то не по себе, как будто пора пойти на квартиру и сделать укол. Но еще рано. Наверное, все от разговоров на эту тему. Иногда так бывает от одних мыслей, понимаешь? О чем мы говорили?
— О друге Робин.
— Да. Не знаю. То ли он что-то напутал с дозой, то ли сделал двойную, чтобы кайф был больше, а может, еще что. Он умер с иглой в вене, а Робин была дома, когда это случилось. Господи! Мне не хочется больше говорить об этом.
— Не будем.
— Слушай, пойдем отсюда.
— Хочешь вернуться в квартиру, Джеки?
— Нет, со мной все в порядке.
— Ты уверена?
— Да, я в порядке. Я просто иногда на этом зацикливаюсь, но знаю, как с этим справляться.
Она взяла меня под руку.
— Мы найдем твои часы, — сказала она. — У меня предчувствие.
И мы действительно нашли их, в третьем или четвертом магазинчике, в трех или четырех кварталах ближе к центру и еще квартал к западу. В магазине подержанных вещей, на витрине которого вперемешку были разложены радиоприемники, фотоаппараты и пишущие машинки, мы посмотрели несколько часов, а потом Джеки спросила меня, часы какой фирмы нравятся мне больше всего, и я, как мне полагалось по сценарию, назвал «Лорд Элджин». Тогда маленький старичок без пиджака вспомнил, что у него есть один «Лорд Элджин» — в прекрасной сохранности, выгодная покупка, — он может уступить их необычайно дешево, и часы, которые он показал мне, были моими часами.
Он заменил ремешок, как и предсказывала Джеки. Но часы остались те же, и я мог бы узнать их за милю.
— То, что нужно, — сказал я. И добавил: — Их-то мы и искали.
Джеки потянулась забрать их у меня, одновременно толкнув меня ногой. Я догадался, что это значит: мне полагалось замолчать и предоставить действовать ей. Она повертела часы в руках, потом поинтересовалась, сколько они стоят.
— Сорок пять долларов.
Она медленно положила часы на прилавок.
— Мы подумаем, — сказала она, — мы еще вернемся.
— Сорок долларов, — предложил продавец.
— Мы хотим выйти на улицу и обсудить с глазу на глаз.
— Сорок долларов за такие часы — просто гроши. Я сам приобрел их за умеренные деньги, поэтому могу уступить вам за такую цену. Знаете, сколько стоят такие же, только новые?
— Нам нужно поговорить, — сказала она, и мы вышли оттуда.
Мы дошли до угла. Она сказала:
— Алекс, ты уверен, что это твои часы? Понимаешь, здесь не должно быть ошибки.
— Никаких сомнений. Я узнал бы их где угодно.
— Хорошо. Я знала, что рано или поздно мы их найдем. У меня было предчувствие. Теперь нам нужно придумать, как выведать у него, где он их взял. Дай-ка подумать.
Я закурил сигарету. Внутри меня начало закипать раздражение. Мне хотелось вернуться в лавочку и схватить маленького человечка за горло.
— Я вытрясу из него правду, — сказал я.
— Нет.
— Он скажет нам. Зачем ему молчать?
— Нет. Подожди минуту.
Я ждал.
— Если бы не эта проклятая форма, тебя можно было бы выдать за копа, — сказала она. — Но сейчас уже не выйдет. А есть ведь, как это называется, войсковая полиция?
— Военная полиция, ВП.
— Да. Ты можешь быть оттуда? Нет, после того, что мы там представляли, пожалуй, не получится. Дай подумать. У тебя будет пятьдесят долларов?
— Думаю, да.
— Проверь.
Я достал деньги. У меня оказалось семьдесят долларов с мелочью.
— Останется немного, — сказал я. — Но это ничего.
— Хорошо.
— Почему пятьдесят? Он сказал, сорок.
— Сорок за часы. Еще десять — ему, чтобы он вспомнил, где взял их. Нам нужно одновременно напугать и подкупить его. Пошли.
Мы вернулись в магазин. Продавец заметно удивился, увидев нас. Часы он уже убрал. Он снова вынул их, и я протянул ему сорок долларов пятерками и десятками.
— И еще налог...
— Никакого налога, — сказала Джеки.
— Послушайте, не я устанавливаю правила.
— Вы устанавливаете цены. Вы получаете тридцать пять долларов, вы знаете это лучше нас. Налог входит в цену.
— Ладно, давайте так...
— А кроме того, — сказала она, держа часы в руке, — хотелось бы узнать, кто вам скинул эти часы, а?
Он молча посмотрел на нее.
— Их украли в ночь с субботы на воскресенье, — продолжала она. Такой твердой, жесткой интонации в ее голосе я прежде не слышал. — Сюда их принесли утром в понедельник. Расскажите-ка кто.
— Вы, мисс, наверно, говорите о каких-то других часах. Эти лежат у меня в магазине уже четвертый месяц и...
Она покачала головой:
— Нет.
— Многие часы похожи. «Элджины» встречаются часто...
— Нет.
Он ничего не сказал. У него были деньги, а у нас — часы, и перевес был на нашей стороне, но он этого пока не понимал.
Она сказала:
— Вы получили сорок долларов — это то, что вы за них заплатили, плюс навар. Нам лишь нужно его имя.
— Поверьте, если бы я мог вам помочь...
— Предпочитаете потолковать об этом с копами?
Его круглое лицо сделалось хитрым.
— Мне кажется, если бы вы хотели пойти в полицию, — сказал он, — вы бы не стали платить мне сорок долларов. У вас здесь свой интерес, полиция вам не нужна.
— Возможно.
— Итак?
— Итак, это — частное дело.
— Все частное дело. В наши дни, куда ни кинь, все частное дело.
Поскреби скупщика краденых вещей — и обнаружишь философа. Я сказал:
— Ладно, скажи ему.
Джеки взглянула на меня в замешательстве.
— Вечером в субботу мы были на вечеринке, — сказал я, — и там кто-то взял мои часы. Вы понимаете, что это значит. Их взял кто-то из тех, кто был там, а были там только наши друзья. По крайней мере, мы считали их друзьями.
— А, — сказал продавец.
Джеки подключилась на ходу:
— Поэтому мы не хотим вмешивать полицию.
— Вас можно понять.
— Однако, — сказала она, — нам было бы очень любопытно узнать, кто из наших друзей действительно наши друзья.
— Кому же не хочется этого знать?
— Мм-да.
Вздох.
— Если бы я только мог помочь вам.
— Просто назовите имя.
— Я могу назвать вам имя, и оно ничего вам не скажет, и еще я могу уверить вас, что, кроме имени, мне ничего не известно, и что тогда?
— Еще как он выглядел.
— Что из того, как он выглядел? Кто-то может подойти под описание, а может и не подойти, а человек, который взял часы, если вы потеряли именно эти часы, мог быть не тем человеком, который пришел ко мне и продал их. Опять же, если речь вообще идет об одних и тех же часах.
Джеки посмотрела на него, потом на часы. Она протянула мне часы, и я надел их. Прежний браслет нравился мне больше. Я спросил его, нет ли у него где-нибудь старого браслета, и он взглянул на меня и улыбнулся. Кажется, его это позабавило.
Джеки сказала:
— Если вы не скажете нам, как его зовут и как он выглядит, или если нам это не поможет, тогда сюда придут другие и станут задавать вам те же вопросы, и, держу пари, они не будут столь же вежливы с вами, как мы.
— Такие угрозы от такой милой пары.
— Иногда угрозы сбываются.
— Как пожелания?
Мы продолжали препираться, в основном говорила Джеки, а я поддерживал ее, вставляя свои реплики. Она все больше нервничала и то и дело терла губы и нос тыльной стороной ладони. Ее глаза за темными очками начали слезиться. Мной овладело внезапное бешенство, мне захотелось схватить маленького круглого человечка и сделать ему больно.
Порыв бешенства прошел. Я достал из кармана еще десять долларов и положил банкноту на прилавок, а он посмотрел сначала на нее, а потом на меня.
Я сказал:
— Вот еще десять долларов за его имя и описание внешности. Я советую взять их и все рассказать.
— А что, если за эти деньги я вам совру?
— Тогда я вернусь, — сказал я, — и убью вас.
— В самом деле?
— Хотите проверить?
Он подумал и проверять отказался.
Глава 20
Глава 21
— Помнишь, о чем я начала говорить вчера ночью? Часы, бумажник и сумочка?
Я забыл.
— Дело в том, что они не вписываются в общую картину, — продолжала она. — Я подумала, что если зайти с этого конца, можно продвинуться вперед. Понимаешь, к чему я?
— Мне так не кажется.
— Послушай, Алекс, что стало с твоими часами и бумажником?
— Наверное, их украли.
— А сумочку Робин?
— Я не помню, чтобы у нее была сумочка.
— У нее всегда была с собой сумочка. Как и у меня. Как только я зашла в комнату с парнем, я сразу должна получить деньги. Потом сверху сумки я кладу плащ или еще что-нибудь. Ну там на стул или на туалетный столик. Я точно знаю, что и Робин всегда делала так.
Я закрыл глаза и попытался вспомнить. Со временем мне делалось все сложнее сосредоточиться на событиях того вечера. Сейчас мне казалось, что я помню сумочку, как она взяла у меня деньги и спрятала их в сумочку, но, возможно, мне это только казалось.
— Может быть, у нее и была сумочка. Не знаю.
— Алекс, я просто уверена, что была. Многие цветные девушки не носят сумки. Им больше нравится оставаться в лифчике. Туда они и засовывают купюры. Но большинству клиентов это не нравится — ну, когда девушки не снимают лифчика.
— Ага.
— В общем, сумка у нее должна была быть. А у тебя были часы и бумажник, так?
— Я об этом почти не думал. Я просто решил, что их украли раньше.
— Но они у тебя были, когда ты пришел с Робин.
— Разве?
Она всплеснула своими маленькими руками.
— Ну это же ясно. Ты заплатил Робин, ведь так? Ты дал ей деньги?
— Двадцать долларов.
— Ты должен был дать ей деньги — за любовь. Значит, когда ты пришел с ней в номер, у тебя были часы и бумажник.
— Наверное, ты права. — Я посмотрел на нее: маленькие внимательные глазки, голова наклонилась вперед, выражая сосредоточенность.
— Но какая разница? Если в тот момент они у меня и были, на следующее утро, когда я проснулся, у меня их точно не было. А значит...
— А куда же они делись?
— Мм-да.
— Алекс, теперь ты понимаешь, о чем я?
— Я об этом даже не думал.
— Ну ясно, ты был слишком занят мыслями о том, кто мог это сделать, а потом все время думал о случившемся. А у меня первая мысль после твоего рассказа была о том, что часы и бумажник пропали. И сумочка Робин тоже. Ведь когда ты проснулся, ее не было?
— Я, во всяком случае, ее не видел.
— А ты бы ее заметил?
— Не знаю. Но часы и бумажник пропали. Разве что они были в сумочке.
— Думаешь, их взяла Робин?
Я кивнул.
— Нет, — сказала она, тряхнув головой в полной уверенности, — Робин их не брала. Робин никогда не крала.
— Никогда?
— Нет. Я тоже никогда не краду. Было как-то раз, уже давно. У мужика, который вырубился. Мы даже не успели заняться любовью, он только лег, как сразу отключился. А я залезла в его бумажник и взяла деньги. Не бумажник, только деньги. Почти сотню долларов. Я потом жалела об этом. Не то чтобы я сидела и плакала, но я жалела об этом.
Она замолчала, взгляд ее обратился внутрь, сосредоточившись на воспоминаниях, на том, что она чувствовала тогда.
— Больше я никогда так не делала, — сказала она. — Очень многие девушки воруют, почти все, но я — никогда, и Робин была такая же. Я это точно знаю.
— Значит, часы и бумажник...
— Возможно, их взял убийца.
— Но зачем?
Она пожала плечами.
— Деньги все любят.
— Но не тот, кто подставил меня. У меня в бумажнике было мало денег, да и часы тоже стоили не больно-то дорого. Тот, кто подстроил все это, не стал бы мараться из-за нескольких десятков долларов. Не имело смысла.
— Может быть, он кого-нибудь нанял.
Мысль о такой возможности посещала меня, но всерьез я ее не принимал. Стоило допустить это, как все мои усилия по ограничению числа подозреваемых сходили на нет. Например, то обстоятельство, что Расселл Стоун не был в Нью-Йорке в ночь на воскресенье, теряло всю свою ценность, — стоило допустить, что он мог нанять кого-нибудь и этот кто-то совершил убийство вместо него. И все же, нравилось мне это или нет, такая возможность оставалась. В то же время могло быть и так, что нанятый киллер не постеснялся бы взять часы, бумажник и сумочку в качестве добавления к гонорару.
— О сумочке и бумажнике мы можем забыть, — продолжала она. — Он, конечно, взял только деньги, а от остального избавился. Может быть, бросил в мусорный бак. Нам от этого пользы мало.
— А часы?
— Часы — наша единственная надежда. — Она в задумчивости покусывала верхнюю губу. — По-крайней мере, это были не самые дешевые часы? Не такие, какие продают на каждом углу за десять девяносто пять?
— Новыми они стоили где-то около сотни. Может, чуть больше.
— Отлично, это в нашу пользу. Помнишь фирму?
— "Элджин". На циферблате было написано: «Лорд Элджин».
— Если увидишь их, узнаешь?
— Думаю, да.
Я сосредоточился.
— В браслете не хватало одного звена, а еще...
— К черту браслет. Браслет, наверно, уже поменяли.
— Секундочку. Думаю, что смогу узнать их и без браслета. На корпусе рядом с циферблатом была царапина. Уверен, если увижу их, то узнаю. Но как? Как мы их найдем?
— Если он оставил их себе, то никак. Разве что ходить по городу, пока не увидишь их у кого-нибудь на руке. Но если он украл их с целью продать, то с тех пор прошло меньше недели, и они, наверно, все еще в магазине. Чтобы сдать часы стоимостью около сотни, не нужно далеко ходить. Никакие скупщики тут особо не требуются. Просто заходишь в первый попавшийся ломбард и тут же получаешь десять, а то и пятнадцать долларов. Двадцать, если повезет, но скорее всего десять или пятнадцать. Так что если мы пойдем покупать часы, то наткнемся на них...
— Но это невозможно, Джеки.
— Ты так думаешь?
— Ты сама сказала. Сколько в городе ломбардов? А сколько часов? Они могут быть где угодно.
— Скорее всего, где-нибудь в центре. Есть несколько мест, куда он мог пойти.
— Все равно...
— У тебя есть предложения получше?
— Нет, но...
— Я знаю кое-кого в комиссионках.
Ее рука рассеянно потянулась к предплечью. Места уколов прикрывал рукав, но накануне вечером я их хорошо рассмотрел.
— Все мое барахло постоянно переезжает в ломбард и обратно. Так что знакомые у меня там есть.
Она была права. С этого можно было начать.
— Попробуем, — сказал я.
— Я только надену плащ.
— Хорошо.
В дверях я сказал:
— Джеки, зачем ты это делаешь? Зачем тебе все это?
— Какая разница?
— Я просто спросил.
Она пожала плечами и ничего не сказала. На улице светило яркое солнце, и она достала из сумочки солнцезащитные очки и надела их. Мы пошли к парку ловить такси. Пока мы ждали, она сказала:
— Хочешь, я тебе кое-что скажу? Ты мне нравишься, Алекс. Не очень много людей, которые мне нравятся. С которыми я могу говорить и чувствовать себя свободно.
Я взял ее за руку. Она была маленькая, мягкая и прохладная.
— Алекс, а я тебе нравлюсь?
— Да.
— Только правду скажи, а так — не надо.
— Ты мне нравишься, Джеки.
— Надвинь фуражку поглубже. Лицо будет лучше скрыто.
— Все смотрят только на форму.
— Надеюсь.
— Ты отличный человек, Джеки.
Мы стояли и ждали. Но свободных такси не было. Я зажег нам сигареты. Она сказала:
— Только, пожалуйста, не делай из меня святую. Как знать, может, у меня свой интерес? Так живешь и ничего не происходит. А тут — есть чем заняться.
— Да, конечно.
* * *
В ломбардах она была неподражаема. Перед тем как войти в первый магазин — на Восьмой авеню, сразу за Сорок седьмой улицей, — она провела со мной инструктаж:— Теперь нужно вести себя так, как будто я в тебя влюблена и хочу купить тебе подарок. Там, куда мы пойдем, знают, что я проститутка. Они должны думать, что ты — мой мужчина, пусть мы будем для них проститутка и ее мужчина, тогда они не побоятся показать нам краденые часы, а иначе могут.
Проститутка. Странно было слышать от нее это слово. В отличие от жаргона и эвфемизмов, оно прозвучало просто и по-деловому, без обычного подтекста. Проститутка и ее мужчина.
Мы опробовали сценарий в первом заведении, а потом вносили в него изменения и поправки. Сперва мы стояли снаружи, рассматривая часы, выставленные на витрине. Потом, уже внутри, она говорила продавцу, что мы хотели бы купить часы. Приличные часы, с секундной стрелкой — у моих часов была секундная стрелка, — так с первых же слов круг поиска резко сужался.
— Золотце, так какие часы, ты сказал, тебе нравятся?
— "Лорд Элджин".
— Точно. У вас есть такие?
«Элджины», как правило, были, это распространенная марка. И на прилавок одну за другой ставили коробки с часами. Мы придирчиво рассматривали часы, а Джеки еще то и дело указывала на те или другие, спрашивая, как они мне нравятся, а я каждый раз под разными предлогами отказывался. Мы очень старались походить на обычных покупателей. Если в ломбарде имелся хоть один «Лорд Элджин», мы непременно просили показать его.
Мы переходили из одного магазина в другой, смотрели часы, но мои среди них по-прежнему не находились.
Мы сделали перерыв, чтобы наконец позавтракать — поесть яиц с беконом в забегаловке на Шестой авеню. Я сказал:
— Ну что ж, мысль была неплохая.
— Мы найдем их, Алекс.
— Даже не знаю, смогу ли я их узнать. Я сегодня уже видел столько часов. Может, мне их уже показывали, а я прохлопал.
— Ты бы обязательно их узнал. Давно ты их носишь?
— Не знаю. Лет восемь, может быть, десять. Мне их подарила Гвен.
— Твоя жена?
— Да.
— Понятно.
Она отхлебнула кофе.
— Если ты все это время их носил, то, увидев, обязательно узнаешь. Мы еще не всюду были. Мы найдем эти часы.
— Может быть.
— Тебе не нравится то, что мы изображаем, да?
— Не понимаю.
— Ты прекрасно понимаешь. То, что ты — мой мужчина.
— Я не против.
— Правда? — Она заглянула мне в глаза, потом отвернулась.
— Я не виню тебя, — сказала она.
— Я действительно не против.
— Ладно, не важно.
Мне захотелось переменить тему.
— У Робин был кто-нибудь?
— Почему ты спросил?
— Не знаю. Если был, он может что-нибудь знать.
— Был. Его звали Дэнни. Но он умер примерно за две или, может, за три недели до нее. Наверное, за две. От передозировки. Героин.
— Он тоже кололся?
— Да, еще как. А Робин приходилось работать за двоих. Сам понимаешь, двое наркоманов. Тот, кто говорит, что двоим можно прожить на те же деньги, что и одному, не знает, что такое наркота.
Она заерзала на месте.
— Мне как-то не по себе, как будто пора пойти на квартиру и сделать укол. Но еще рано. Наверное, все от разговоров на эту тему. Иногда так бывает от одних мыслей, понимаешь? О чем мы говорили?
— О друге Робин.
— Да. Не знаю. То ли он что-то напутал с дозой, то ли сделал двойную, чтобы кайф был больше, а может, еще что. Он умер с иглой в вене, а Робин была дома, когда это случилось. Господи! Мне не хочется больше говорить об этом.
— Не будем.
— Слушай, пойдем отсюда.
— Хочешь вернуться в квартиру, Джеки?
— Нет, со мной все в порядке.
— Ты уверена?
— Да, я в порядке. Я просто иногда на этом зацикливаюсь, но знаю, как с этим справляться.
Она взяла меня под руку.
— Мы найдем твои часы, — сказала она. — У меня предчувствие.
И мы действительно нашли их, в третьем или четвертом магазинчике, в трех или четырех кварталах ближе к центру и еще квартал к западу. В магазине подержанных вещей, на витрине которого вперемешку были разложены радиоприемники, фотоаппараты и пишущие машинки, мы посмотрели несколько часов, а потом Джеки спросила меня, часы какой фирмы нравятся мне больше всего, и я, как мне полагалось по сценарию, назвал «Лорд Элджин». Тогда маленький старичок без пиджака вспомнил, что у него есть один «Лорд Элджин» — в прекрасной сохранности, выгодная покупка, — он может уступить их необычайно дешево, и часы, которые он показал мне, были моими часами.
Он заменил ремешок, как и предсказывала Джеки. Но часы остались те же, и я мог бы узнать их за милю.
— То, что нужно, — сказал я. И добавил: — Их-то мы и искали.
Джеки потянулась забрать их у меня, одновременно толкнув меня ногой. Я догадался, что это значит: мне полагалось замолчать и предоставить действовать ей. Она повертела часы в руках, потом поинтересовалась, сколько они стоят.
— Сорок пять долларов.
Она медленно положила часы на прилавок.
— Мы подумаем, — сказала она, — мы еще вернемся.
— Сорок долларов, — предложил продавец.
— Мы хотим выйти на улицу и обсудить с глазу на глаз.
— Сорок долларов за такие часы — просто гроши. Я сам приобрел их за умеренные деньги, поэтому могу уступить вам за такую цену. Знаете, сколько стоят такие же, только новые?
— Нам нужно поговорить, — сказала она, и мы вышли оттуда.
Мы дошли до угла. Она сказала:
— Алекс, ты уверен, что это твои часы? Понимаешь, здесь не должно быть ошибки.
— Никаких сомнений. Я узнал бы их где угодно.
— Хорошо. Я знала, что рано или поздно мы их найдем. У меня было предчувствие. Теперь нам нужно придумать, как выведать у него, где он их взял. Дай-ка подумать.
Я закурил сигарету. Внутри меня начало закипать раздражение. Мне хотелось вернуться в лавочку и схватить маленького человечка за горло.
— Я вытрясу из него правду, — сказал я.
— Нет.
— Он скажет нам. Зачем ему молчать?
— Нет. Подожди минуту.
Я ждал.
— Если бы не эта проклятая форма, тебя можно было бы выдать за копа, — сказала она. — Но сейчас уже не выйдет. А есть ведь, как это называется, войсковая полиция?
— Военная полиция, ВП.
— Да. Ты можешь быть оттуда? Нет, после того, что мы там представляли, пожалуй, не получится. Дай подумать. У тебя будет пятьдесят долларов?
— Думаю, да.
— Проверь.
Я достал деньги. У меня оказалось семьдесят долларов с мелочью.
— Останется немного, — сказал я. — Но это ничего.
— Хорошо.
— Почему пятьдесят? Он сказал, сорок.
— Сорок за часы. Еще десять — ему, чтобы он вспомнил, где взял их. Нам нужно одновременно напугать и подкупить его. Пошли.
Мы вернулись в магазин. Продавец заметно удивился, увидев нас. Часы он уже убрал. Он снова вынул их, и я протянул ему сорок долларов пятерками и десятками.
— И еще налог...
— Никакого налога, — сказала Джеки.
— Послушайте, не я устанавливаю правила.
— Вы устанавливаете цены. Вы получаете тридцать пять долларов, вы знаете это лучше нас. Налог входит в цену.
— Ладно, давайте так...
— А кроме того, — сказала она, держа часы в руке, — хотелось бы узнать, кто вам скинул эти часы, а?
Он молча посмотрел на нее.
— Их украли в ночь с субботы на воскресенье, — продолжала она. Такой твердой, жесткой интонации в ее голосе я прежде не слышал. — Сюда их принесли утром в понедельник. Расскажите-ка кто.
— Вы, мисс, наверно, говорите о каких-то других часах. Эти лежат у меня в магазине уже четвертый месяц и...
Она покачала головой:
— Нет.
— Многие часы похожи. «Элджины» встречаются часто...
— Нет.
Он ничего не сказал. У него были деньги, а у нас — часы, и перевес был на нашей стороне, но он этого пока не понимал.
Она сказала:
— Вы получили сорок долларов — это то, что вы за них заплатили, плюс навар. Нам лишь нужно его имя.
— Поверьте, если бы я мог вам помочь...
— Предпочитаете потолковать об этом с копами?
Его круглое лицо сделалось хитрым.
— Мне кажется, если бы вы хотели пойти в полицию, — сказал он, — вы бы не стали платить мне сорок долларов. У вас здесь свой интерес, полиция вам не нужна.
— Возможно.
— Итак?
— Итак, это — частное дело.
— Все частное дело. В наши дни, куда ни кинь, все частное дело.
Поскреби скупщика краденых вещей — и обнаружишь философа. Я сказал:
— Ладно, скажи ему.
Джеки взглянула на меня в замешательстве.
— Вечером в субботу мы были на вечеринке, — сказал я, — и там кто-то взял мои часы. Вы понимаете, что это значит. Их взял кто-то из тех, кто был там, а были там только наши друзья. По крайней мере, мы считали их друзьями.
— А, — сказал продавец.
Джеки подключилась на ходу:
— Поэтому мы не хотим вмешивать полицию.
— Вас можно понять.
— Однако, — сказала она, — нам было бы очень любопытно узнать, кто из наших друзей действительно наши друзья.
— Кому же не хочется этого знать?
— Мм-да.
Вздох.
— Если бы я только мог помочь вам.
— Просто назовите имя.
— Я могу назвать вам имя, и оно ничего вам не скажет, и еще я могу уверить вас, что, кроме имени, мне ничего не известно, и что тогда?
— Еще как он выглядел.
— Что из того, как он выглядел? Кто-то может подойти под описание, а может и не подойти, а человек, который взял часы, если вы потеряли именно эти часы, мог быть не тем человеком, который пришел ко мне и продал их. Опять же, если речь вообще идет об одних и тех же часах.
Джеки посмотрела на него, потом на часы. Она протянула мне часы, и я надел их. Прежний браслет нравился мне больше. Я спросил его, нет ли у него где-нибудь старого браслета, и он взглянул на меня и улыбнулся. Кажется, его это позабавило.
Джеки сказала:
— Если вы не скажете нам, как его зовут и как он выглядит, или если нам это не поможет, тогда сюда придут другие и станут задавать вам те же вопросы, и, держу пари, они не будут столь же вежливы с вами, как мы.
— Такие угрозы от такой милой пары.
— Иногда угрозы сбываются.
— Как пожелания?
Мы продолжали препираться, в основном говорила Джеки, а я поддерживал ее, вставляя свои реплики. Она все больше нервничала и то и дело терла губы и нос тыльной стороной ладони. Ее глаза за темными очками начали слезиться. Мной овладело внезапное бешенство, мне захотелось схватить маленького круглого человечка и сделать ему больно.
Порыв бешенства прошел. Я достал из кармана еще десять долларов и положил банкноту на прилавок, а он посмотрел сначала на нее, а потом на меня.
Я сказал:
— Вот еще десять долларов за его имя и описание внешности. Я советую взять их и все рассказать.
— А что, если за эти деньги я вам совру?
— Тогда я вернусь, — сказал я, — и убью вас.
— В самом деле?
— Хотите проверить?
Он подумал и проверять отказался.
Глава 20
— Он назвался Филом. Возможно, это его настоящее имя. Лет ему, я бы сказал, где-то под тридцать. Думаю, он итальянец. Может быть, евреи, но, мне кажется, скорее итальянец. Небольшого роста. Может быть, метр пятьдесят семь. Чуть ниже меня, так мне кажется. Волосы темные, черные, не слишком длинные и не слишком короткие. Зачесаны прямо назад, без пробора. Лицо все истыкано, как кусок пирога, понимаете, что я хочу сказать? Треугольное. Длинный нос. Тонкие губы. На щеках и подбородке оспины. Ходит ссутулив плечи. Сухого телосложения. Очень нервный, руки все время дергаются...
После того как мы в третий раз выслушали его рассказ и он рассказал все, что мог, я попросил его тут же забыть, что он нас вообще когда-либо видел.
— Не беспокойтесь, — сказал он. — Вы никогда здесь не были, я никогда с вами не встречался, вам не надо беспокоиться.
Мы вышли из магазина, прошли два квартала, повернули за угол и стали ловить такси. У Джеки уже начиналась ломка. Она сказала:
— Господи, нам нужно быстро домой. Нам нужно домой. Сейчас холодно, Алекс?
— Не очень.
— Меня колотит. Видишь, как я дрожу? И все-таки он перестал финтить и все нам рассказал. Не хотел рассказывать — и все-таки рассказал.
— Как ты и говорила, мы дали ему денег и припугнули его.
Она снова сильно вздрогнула, и я обнял ее, чтобы унять дрожь.
— Думаешь, он расскажет Филу?
— Смеешься? Да никогда в жизни.
— Почему?
Подъехало такси. Она сказала: «Потом» — и мы сели в машину. Она дала шоферу все тот же неверный адрес, примерно полквартала не доезжая до ее дома. Я откинулся назад, и она сжалась в комочек рядом со мной. Я обнял ее и притянул к себе. Она зарылась мне лицом в грудь. Она дрожала, и я крепко держал ее, пытаясь унять дрожь. Ее тело то напрягалось, то расслаблялось.
Мы ехали долго и стояли в пробках. Иногда ей удавалось взять себя в руки, и тогда ей становилось лучше, но потом дрожь и судороги возвращались с удвоенной силой. Когда мы вышли из такси, ей было совсем плохо. Я пытался говорить с ней, но она была не в состоянии поддерживать разговор. Она цеплялась за мою руку и поторапливала.
В квартире она опять сказала: «Тебе не нужно этого видеть» — и исчезла в спальне. Пока она не вернулась, я мерил гостиную шагами. Я думал о том, на что это похоже — испытывать такую потребность в чем-либо, какой не испытывает никто ни в чем. Например, потребность в алкоголе или в женщине. Сначала мне представилось, что такая потребность совсем иного рода, поскольку из-за нее человек не дрожит и не покрывается испариной. Потом я решил, что в конечном счете то, другое и третье — суть одно и то же и все виды зависимости равны и что больше или меньше, но трясет тебя все равно.
Когда она вернулась в гостиную, то сказала, что лучше бы она умерла. Не надо, сказал я. Нет, правда, сказала она. Я поцеловал ее, и она заплакала, и я обнял ее и целовал, пока она не перестала плакать.
Я оставил ее сидеть на диване с закрытыми глазами, а сам пошел и приготовил кофе. Потом я сел рядом с ней и спросил, почему она думает, что этот человек не сольет информацию Филу.
— Потому же, почему он в конце концов все тебе рассказал. Он боится.
— Боится, что я вернусь и убью его? В тот момент я говорил это серьезно, хотя...
— Дело не в этом. Ты не видел его лица.
— Как же не видел — видел.
— Значит, ты неправильно оценил то, что видел. Когда ты сказал, что убьешь его, он взглянул тебе прямо в лицо и тут же все понял. Он узнал тебя. Он знает, кто ты.
— Да нет...
— Я должна была тогда сразу об этом подумать. Правда, может быть, я бы испугалась. Меньше всего ему хочется быть замешанным в убийстве. Тогда ему не выкрутиться, а ему это ни к чему. Единственное, что ему оставалось, — это навести тебя на Фила и надеяться, что вы убьете друг друга или произойдет что-нибудь еще, и он никогда больше о вас не услышит.
— Значит, он не станет звонить в полицию?
— Ни за что.
— Он может сделать анонимный звонок. Сообщить им, что я ношу военную форму, что-нибудь в этом роде.
Она покачала головой.
— Теперь он Бога молит, чтобы ты не попался. Если теперь тебя заметут, он знает, что ты расскажешь о часах. А ему это не нужно.
Она тяжело вздохнула.
— Иначе он бы нам ничего не сказал. Знаешь что? Люди — это вообще нечто. Пока он думал, что мы всего лишь парочка, у которой украли часы, он не сказал бы нам даже, который час. Но как только выяснилось, что ты — убийца, он готов преподнести нам на серебряном подносе свою правую руку. Просто диву даешься.
— Ага.
— Алекс, мне нужно немного отдохнуть. Я не буду спать, просто посижу тут. Но разговаривать я не могу. Хочешь посмотреть телевизор? Или, может быть, послушаешь музыку по радио?
— Лучше музыку.
— Что-нибудь медленное и спокойное. Я немножко перебрала.
— Тебе не плохо?
— Нет.
— Точно?
— Ммм...
Я вынул сигарету у нее из пальцев и потушил ее. Примерно час она сидела почти совсем неподвижно, время от времени слабо покачивая головой в такт музыке. Потом попросила сигарету. Я прикурил для нее. Она сделала две затяжки, отдала мне сигарету и попросила потушить.
Она сказала, что я, наверное, ненавижу ее. Я сказал, что люблю ее, и мы пошли спать.
После того как мы в третий раз выслушали его рассказ и он рассказал все, что мог, я попросил его тут же забыть, что он нас вообще когда-либо видел.
— Не беспокойтесь, — сказал он. — Вы никогда здесь не были, я никогда с вами не встречался, вам не надо беспокоиться.
Мы вышли из магазина, прошли два квартала, повернули за угол и стали ловить такси. У Джеки уже начиналась ломка. Она сказала:
— Господи, нам нужно быстро домой. Нам нужно домой. Сейчас холодно, Алекс?
— Не очень.
— Меня колотит. Видишь, как я дрожу? И все-таки он перестал финтить и все нам рассказал. Не хотел рассказывать — и все-таки рассказал.
— Как ты и говорила, мы дали ему денег и припугнули его.
Она снова сильно вздрогнула, и я обнял ее, чтобы унять дрожь.
— Думаешь, он расскажет Филу?
— Смеешься? Да никогда в жизни.
— Почему?
Подъехало такси. Она сказала: «Потом» — и мы сели в машину. Она дала шоферу все тот же неверный адрес, примерно полквартала не доезжая до ее дома. Я откинулся назад, и она сжалась в комочек рядом со мной. Я обнял ее и притянул к себе. Она зарылась мне лицом в грудь. Она дрожала, и я крепко держал ее, пытаясь унять дрожь. Ее тело то напрягалось, то расслаблялось.
Мы ехали долго и стояли в пробках. Иногда ей удавалось взять себя в руки, и тогда ей становилось лучше, но потом дрожь и судороги возвращались с удвоенной силой. Когда мы вышли из такси, ей было совсем плохо. Я пытался говорить с ней, но она была не в состоянии поддерживать разговор. Она цеплялась за мою руку и поторапливала.
В квартире она опять сказала: «Тебе не нужно этого видеть» — и исчезла в спальне. Пока она не вернулась, я мерил гостиную шагами. Я думал о том, на что это похоже — испытывать такую потребность в чем-либо, какой не испытывает никто ни в чем. Например, потребность в алкоголе или в женщине. Сначала мне представилось, что такая потребность совсем иного рода, поскольку из-за нее человек не дрожит и не покрывается испариной. Потом я решил, что в конечном счете то, другое и третье — суть одно и то же и все виды зависимости равны и что больше или меньше, но трясет тебя все равно.
Когда она вернулась в гостиную, то сказала, что лучше бы она умерла. Не надо, сказал я. Нет, правда, сказала она. Я поцеловал ее, и она заплакала, и я обнял ее и целовал, пока она не перестала плакать.
Я оставил ее сидеть на диване с закрытыми глазами, а сам пошел и приготовил кофе. Потом я сел рядом с ней и спросил, почему она думает, что этот человек не сольет информацию Филу.
— Потому же, почему он в конце концов все тебе рассказал. Он боится.
— Боится, что я вернусь и убью его? В тот момент я говорил это серьезно, хотя...
— Дело не в этом. Ты не видел его лица.
— Как же не видел — видел.
— Значит, ты неправильно оценил то, что видел. Когда ты сказал, что убьешь его, он взглянул тебе прямо в лицо и тут же все понял. Он узнал тебя. Он знает, кто ты.
— Да нет...
— Я должна была тогда сразу об этом подумать. Правда, может быть, я бы испугалась. Меньше всего ему хочется быть замешанным в убийстве. Тогда ему не выкрутиться, а ему это ни к чему. Единственное, что ему оставалось, — это навести тебя на Фила и надеяться, что вы убьете друг друга или произойдет что-нибудь еще, и он никогда больше о вас не услышит.
— Значит, он не станет звонить в полицию?
— Ни за что.
— Он может сделать анонимный звонок. Сообщить им, что я ношу военную форму, что-нибудь в этом роде.
Она покачала головой.
— Теперь он Бога молит, чтобы ты не попался. Если теперь тебя заметут, он знает, что ты расскажешь о часах. А ему это не нужно.
Она тяжело вздохнула.
— Иначе он бы нам ничего не сказал. Знаешь что? Люди — это вообще нечто. Пока он думал, что мы всего лишь парочка, у которой украли часы, он не сказал бы нам даже, который час. Но как только выяснилось, что ты — убийца, он готов преподнести нам на серебряном подносе свою правую руку. Просто диву даешься.
— Ага.
— Алекс, мне нужно немного отдохнуть. Я не буду спать, просто посижу тут. Но разговаривать я не могу. Хочешь посмотреть телевизор? Или, может быть, послушаешь музыку по радио?
— Лучше музыку.
— Что-нибудь медленное и спокойное. Я немножко перебрала.
— Тебе не плохо?
— Нет.
— Точно?
— Ммм...
Я вынул сигарету у нее из пальцев и потушил ее. Примерно час она сидела почти совсем неподвижно, время от времени слабо покачивая головой в такт музыке. Потом попросила сигарету. Я прикурил для нее. Она сделала две затяжки, отдала мне сигарету и попросила потушить.
Она сказала, что я, наверное, ненавижу ее. Я сказал, что люблю ее, и мы пошли спать.
Глава 21
Она сказала: «Спи, детка. Мне нужно ненадолго уйти. Я скоро вернусь. Ты поспи еще».
Подремывая, я провалялся еще несколько часов. Когда я наконец заставил себя вылезти из кровати, она все еще не вернулась. Я принял душ, потом поискал в ванной и нашел ее маленькую электрическую бритву, которой побрился. Мне хотелось есть, но в буфете было шаром покати. Я приготовил себе чашку кофе и взял ее с собой в гостиную.
Книг тут было мало, только стопка романов в мягких обложках. Пара книг об американских медсестрах на Дальнем Востоке. Думала ли моя Джеки в те годы, когда еще была свободна от уколов и продажной любви, ухаживать за больными? Заботиться о раненых? Среди книг был репринт одного бестселлера и несколько популярных книжек, в одной из которых содержалось описание проститутки с точки зрения психоанализа. Я бегло просмотрел ее, но не мог сосредоточиться. Слова проскальзывали мимо. Я снова сложил книги и сделал еще кофе.
Нам предстояло найти этого Фила. Кто-то нанял его, и нужно было узнать кто и зачем, довести дело до конца, а потом передать полицейским, и тогда все кончится.
Теперь я был в этом совершенно уверен. До того я едва ли располагал чем-то существенно большим, чем одно сознание собственной невиновности. Я не знал, с чего начать; случайные факты и умозаключения упорно отказывались складываться во что-то определенное.
Джеки все изменила. Благодаря ей я узнал, кто продал мои часы. Это была зацепка, ухватившись за которую можно было узнать остальное.
Сейчас она была где-то в городе, разговаривала с людьми, собирая информацию о Филе.
Подремывая, я провалялся еще несколько часов. Когда я наконец заставил себя вылезти из кровати, она все еще не вернулась. Я принял душ, потом поискал в ванной и нашел ее маленькую электрическую бритву, которой побрился. Мне хотелось есть, но в буфете было шаром покати. Я приготовил себе чашку кофе и взял ее с собой в гостиную.
Книг тут было мало, только стопка романов в мягких обложках. Пара книг об американских медсестрах на Дальнем Востоке. Думала ли моя Джеки в те годы, когда еще была свободна от уколов и продажной любви, ухаживать за больными? Заботиться о раненых? Среди книг был репринт одного бестселлера и несколько популярных книжек, в одной из которых содержалось описание проститутки с точки зрения психоанализа. Я бегло просмотрел ее, но не мог сосредоточиться. Слова проскальзывали мимо. Я снова сложил книги и сделал еще кофе.
Нам предстояло найти этого Фила. Кто-то нанял его, и нужно было узнать кто и зачем, довести дело до конца, а потом передать полицейским, и тогда все кончится.
Теперь я был в этом совершенно уверен. До того я едва ли располагал чем-то существенно большим, чем одно сознание собственной невиновности. Я не знал, с чего начать; случайные факты и умозаключения упорно отказывались складываться во что-то определенное.
Джеки все изменила. Благодаря ей я узнал, кто продал мои часы. Это была зацепка, ухватившись за которую можно было узнать остальное.
Сейчас она была где-то в городе, разговаривала с людьми, собирая информацию о Филе.