Я закурил. Если мне удастся оправдаться, я без труда снова устроюсь в университет. Когда-то я был хорошим ученым и хорошим преподавателем. Меня с удовольствием возьмут. Разумеется, потеряны годы, и этого нельзя не принять в расчет. Тогда мне оставалось чуть-чуть до того, чтобы возглавить факультет, а теперь уже вряд ли когда-либо удастся подняться так высоко. В известном смысле я начинал с нуля, и начинал в возрасте, весьма далеком от нежного.
   Но это было неважно. У меня снова будет профессия, я снова буду работать, я снова стану человеком.
   В моем воображении зрели все новые планы. Оставаться ли мне в Нью-Йорке? Мысль о том, чтобы осесть в маленьком университетском городке где-нибудь в Новой Англии или на Среднем Западе и убраться подальше от запаха и вкуса Нью-Йорка, была соблазнительна. Но у этого города были и неоспоримые преимущества. Здесь можно было спрятаться, никому до тебя не было дела.
   Но мне больше не придется прятаться.
   Конечно, маленький городок больше всего подошел бы человеку, который хочет избавиться от наркозависимости. Я когда-то читал, что самая большая опасность, подстерегающая вылечившихся наркоманов, — возвращение в знакомую обстановку, что тут-то и восстанавливаются легче всего прежние привычки. В другом городе, где нелегко, наверное, будет достать героин, где она не будет знать поставщиков...
   Все это, оборвал я себя, глупый слюнявый романтизм. Не нужно смешивать одиночество, благодарность и взаимную дружескую поддержку с чем-то более глубоким и более постоянным. Глупо.
   Мне все больше хотелось есть, а она все не приходила. Наконец я написал ей записку и оставил ее на кухонном столе. Чтобы найти круглосуточное кафе, мне понадобилось пройти до Бродвея. Я съел пару гамбургеров, картошку фри и выпил еще кофе. Потом вернулся в квартиру. Двери за собой я не запирал, поэтому, когда я вернулся, она так и не была заперта, записка лежала на столе, а Джеки все еще не было дома.
   Часы показывали уже больше шести, когда она отперла дверь и вошла, а я к тому времени успел выкурить целую пачку. Я ужасно беспокоился. В моем воображении рисовались страшные картины — Джеки загоняет Фила в угол, он бросается на нее с ножом, она прижимает к горлу руку, нож с размаху вонзается ей в горло. Джеки поймали с героином, ее арестовали, заперли в камере. Джеки попадает в тысячу других немыслимых и смертельно опасных ситуаций. Но она пришла домой, и я приблизился к ней, поцеловал ее и сказал, что беспокоился.
   — Беспокоился?
   — Тебя долго не было.
   — Я думала, ты еще спишь.
   — Нет, я проснулся несколько часов назад. Потом я вышел в город и перекусил. Где ты была?
   — Мне нужно было разузнать об этом Филе. Походить, поговорить кое с кем. А потом я должна была немножко поработать да еще найти продавца, чтобы сделать покупку. Та доза, которую я приняла, дома была последняя, и мне пришлось подзаработать, чтобы купить еще...
   — У меня есть деньги.
   — Последние двадцать долларов.
   — Разве этого бы не хватило?
   — Я обычно сразу покупаю на несколько дней. Мне не хотелось брать деньги у тебя, Алекс. Мне бы этого не хотелось.
   — Ты спала со мной, и потом ты выходишь на улицу заработать.
   — Думаешь, мне это нравится?
   — Ты спала со мной, и потом...
   Ее лицо приняло отчужденное выражение. Она сказала:
   — Алекс, ты не имеешь права, ты, черт возьми, не имеешь права! — и побежала в ванную, хлопнув дверью. Я услышал, как щелкнул замок. Я подошел к двери и попытался просить прощения. Она не отвечала. Через несколько минут я услышал, как она включила душ, тогда я вернулся в гостиную и стал ходить по ней кругами. Я пытался сидеть, но мне трудно было оставаться на одном месте, я вставал, курил и мерил шагами ковер.
   Когда она вернулась, распространяя запах свежести и чистоты, переодевшись в другое платье, я снова сказал ей, что прошу прощения.
   — Все в порядке.
   — Я не подумал.
   — Нет, Алекс, если кто не подумал, так это я. Я вообразила, что ты догадаешься, почему я ушла. Не надо было мне ничего тебе говорить.
   Она подхватила свою сумочку и устремилась в спальню. Я пошел за ней.
   — Но тебе не нужно ревновать. Когда я с тобой, все по-другому. Я это делаю, вот и все. Это моя профессия.
   Она повернулась ко мне:
   — Сейчас ты меня ненавидишь, да?
   — Нет.
   — Но ты ненавидишь то, чем я занимаюсь.
   — Да нет, не то.
   — Я ничего не могу поделать, Алекс: что есть, то есть. Мне это не нравится, гордиться тут нечем, но я — это я.
   Жена профессора истории в маленьком университетском городке, одевающая детей и отправляющая их в школу, одна из многих преподавательских жен за чаем на факультете, просиживающая ночи за правкой моих книг и статей. Эта девушка не очень вписывалась в рисовавшуюся мне благостную картину!
   — Я разузнала об этом Филе, — продолжала она. — У него другое имя, но многие зовут его Филли, потому что он приехал из Южной Филадельфии. Его настоящее имя Альберт Шапиро. Он не итальянец, а еврей.
   — Ты уверена, что это он?
   — Абсолютно уверена. Я порасспрашивала — все сходится.
   — Он убийца?
   — Не знаю.
   — Но это наверняка он убил Робин.
   — Думаю, да. — Из сумочки она вынула конверт. — Теперь мне нужно припрятать эту дрянь. А потом можно пойти поискать Филли. Мне сказали, что он живет в гостинице на пересечении Двадцать третьей и Десятой. Хочешь пойти туда?
   — Сейчас?
   — Сейчас он, наверное, там. Самое время его навестить.
   Мне он был нужен. Ох, как он был мне нужен.
   — Идем, — сказал я.
* * *
   Днем мы были проститутка и ее друг. Теперь — проститутка и ее клиент. Джеки знала эту гостиницу, она время от времени работала здесь, когда в районе Таймс-сквер становилось слишком жарко, и человек за конторкой, по-видимому, помнил ее. Отель был отвратительно грязным, в вестибюле было тесно от алкашей. У служащего в открытом ящике стола торчала бутылка «Тандерберда». Я подписался Дугом Макьюэном в карточке регистрации, заплатил пять семьдесят пять, и мы пошли к лестнице.
   Тут Джеки сказала:
   — Минуточку, золотце. Подожди тут, мне нужно его кое о чем спросить.
   Я остался ждать, а она снова пошла к конторке. Я слышал, как она спрашивала, в каком номере живет Альберт Шапиро.
   — Я должна с ним кое-что передать, — сказала она. — Как только закончу с этим парнем.
   Он пролистал пачку регистрационных карточек и нашел ту, которую нужно. Джеки быстро подошла ко мне.
   — Триста пятый, — сказала она. — Он дал нам двести четырнадцатый, нам лучше пока побыть там, чтобы он про нас забыл.
   Мы пошли в двести четырнадцатый. Он был грязнее, чем номера в гостиницах на Таймс-сквер, и в рассветных лучах производил еще более тягостное впечатление. Я бросил взгляд на мятую постель, на простыни в пятнах после последнего действа. Джеки работала в этой гостинице, может быть, в этой комнате, может быть, на этой кровати. Я пытался об этом не думать. Я не ревновал. То, что я чувствовал, было ближе всего к отвращению, к которому примешивалась досада на самого себя. Чего ждать от шлюхи, мелькала у меня в голове гадкая мысль. Я старательно отводил глаза от постели и пытался думать о Филли. Интересно, есть ли у него нож и если да, то способен ли он пустить его в ход.
   Десяти минут хватило, чтобы в гостинице о нас забыли. Джеки коротко кивнула мне и открыла дверь, мы прошли к лестнице, поднялись на один пролет и нашли триста пятый номер. Я послушал под дверью и не смог расслышать ни звука. Потом попробовал покрутить ручку. Дверь была заперта.
   Джеки постучала. Ответа не последовало, и она постучала снова, уже громче. Невнятный спросонья голос поинтересовался, кого это черт принес.
   — Долорес.
   — Чего тебе?
   — Пусти, важное дело.
   В комнате послышались медленные шаги, человек подошел к двери, потом язычок замка пополз в сторону. Дверь приоткрылась на несколько дюймов, и он сказал:
   — Какого черта ты не...
   Я просунул в дверь плечо, и она распахнулась в комнату, увлекая меня за собой. Мы вошли за ним. Круглолицый продавец прекрасно описал его. Ошибки быть не могло — это был он. На нем было грязное нижнее белье, а на обеих руках и ногах виднелись следы от уколов.
   Он посмотрел на мою форму, потом на Джеки и растерялся.
   — Не знаю, что вам нужно, но вы не по адресу, — сказал он. — В чем дело?
   — Альберт Шапиро, — сказал я, — Филли.
   — Ну. Дальше?
   — Кто заплатил тебе за то, чтобы ты ее убил, а, Филли?
   — Убил? — На лице отразилось непонимание. — Я никогда никого не убивал. Никогда в жизни.
   — И никогда не видел этих часов?
   — О чем вы толкуете?
   Я показал ему часы. Он взглянул на них, но скрыть, будто он вовсе не узнал их, ему не удалось. Потом он взглянул мне в лицо, впервые увидев меня, а не форму, и я понял, что он меня узнал. Он воскликнул:
   — Господи Иисусе, это ты! — Он толкнул Джеки на меня и ринулся к двери.
   Я схватил его за руку и рванул. Он потерял равновесие и повернулся ко мне, и тогда я выпустил его руку и ударил его по лицу. Он завизжал и повалился назад. Левой рукой я сгреб в кулак рубашку у него на груди и рывком притянул его к себе, а правой снова ударил в лицо. Руке стало больно, но мне было наплевать. Я просто бил его, а когда он упал, я повалился на него и бил не переставая, пока Джеки не смогла наконец оттащить меня от него. Моя рука была в крови. Я поранил ее о его зубы, но еще больше крови лилось из его разбитого носа. Джеки заперла дверь, помогла мне промыть над раковиной руку, и мы вместе стали дожидаться, пока Филли придет в сознание.
* * *
   Когда он очнулся, Джеки намочила в раковине наволочку и протерла ему лицо. Он был в неважном состоянии. Нос, очевидно, сломан, рот тоже потерпел существенный урон. Я выбил ему два зуба. Злоба улеглась, и мне стало не по себе от собственного зверства.
   Он заговорил, шепелявя сквозь выбитые зубы:
   — Зачем было так уродовать? Ты чуть не убил меня.
   — Как ты убил эту девушку.
   — Я никогда никого не убивал. Можешь бить меня хоть целый день. Я никогда никого не убивал, и другого ты от меня не услышишь.
   — Ты был в том номере в гостинице.
   — Нужно было выбросить эти проклятые часы в речку. Десять баксов, а теперь разбито лицо и куча проблем. Да, был я в этом номере. Когда я туда пришел, девчонка была мертва, а ты валялся в полной отключке.
   — Врешь.
   — Не вру. Я решил, вы оба мертвые. Сначала, как только я увидел вас, чуть в обморок не хлопнулся. Хотел убежать.
   — Что ж не убежал?
   Он посмотрел на Джеки.
   — Она ведь колется? Спроси у нее. Джеки сказала:
   — Как ты оказался в гостинице?
   — Шарил по карманам, а ты что думала? В этих отелях полно алкашей, и дверей они не запирают. Забывают просто. Я был на мели, ну и пришлось разжиться. Это преступление?
   На этот вопрос отвечать было глупо.
   — Черт, нос. — Он легонько пощупал его. — Ты мне нос сломал.
   — Как ты попал в номер?
   — Дверь была открыта. Черт бы взял эти часы. Десять баксов, но мне и в голову не пришло, что Солли раскроет рот. Вот и доверяй людям.
   Я спросил Джеки, могла ли Робин оставить дверь незапертой. Она покачала головой.
   — Ну, — сказал он, — значит, кто-то еще.
   Я сказал:
   — Я думаю, что это он убил ее.
   Но она снова покачала головой:
   — Нет, это не он.
   — Я могу выбить из него признание.
   — Не думаю. Дай я попробую.
   Тут она повернулась к Филли:
   — Ты же не хочешь, чтобы в дело лезли копы. И не хочешь злить Алекса.
   — Я никогда никого не убивал...
   — Я знаю. Но ты должен все нам рассказать, Филли. Дверь была открыта, ты вошел и взял часы, бумажник и сумочку Робин. Так?
   Он кивнул.
   — А что потом?
   — Слинял.
   — Как?
   — Просто вышел и все.
   — Нет, не все. Когда Алекс проснулся, дверь была заперта. Лучше не виляй, Филли, и тогда ты выйдешь из этого дела сухим — никакой полиции, никаких проблем. Не нарывайся на лишние неприятности.
   Он подумал и, видимо, нашел ее доводы достаточно убедительными.
   — Я вылез по пожарной лестнице.
   — Зачем?
   — Мне нужно было как-то вытащить сумку. Не мог же я идти через вестибюль?
   — Ты врешь, Филли.
   — Слушай, Богом клянусь...
   Она говорила медленно, терпеливо, обдумывая слова:
   — Ты мог вытряхнуть все из сумки и уйти без всяких проблем. Вместо этого ты запираешь дверь, выбираешься на пожарную лестницу, а это всегда опасно — спускаться в темноте по пожарной лестнице. Ты взял сумочку с собой, вместо того чтобы спокойно перетряхнуть ее. Значит, ты спешил. Выкладывай, Филли, как все было на самом деле.
   — Я услышал шаги в коридоре...
   — Дальше.
   — В комнате была мертвая девушка, и я испугался! А кто бы на моем месте не испугался? Мне не хотелось впутываться в это дело. Ты знаешь, как они относятся к наркоманам. Хорошего не жди.
   — Ты услышал шаги в коридоре, почему ты не подождал, пока этот человек уйдет?
   — Я нервничал. У меня не было времени думать.
   Джеки взяла сигарету. Я поднес ей спичку. Она сказала:
   — Филли, было бы гораздо проще, если бы ты не врал, а рассказал бы все как на духу. Ты видел, как убийца вышел из комнаты. Ты видел, как он ушел, и, наверное, решил, что в номере никого нет, и сунулся туда. Ты запер дверь, потому что боялся, что он вернется, и когда ты услышал шум в коридоре, то вылез по пожарной лестнице. Ты перетрусил, потому что знал, что случится, если он тебя там застанет. Ты знал, что Алекс не убивал Робин, потому что видел человека, который это сделал. И только при таком раскладе в этом есть смысл, и тогда, Филли, все становится на свои места. Тебе остается только назвать его имя — и можешь спокойно ехать в больницу.
   — Я его не узнал.
   — Значит, придется привлекать к делу копов. Я говорю вполне серьезно. А так он никогда не узнает, кто его выдал.
   — Узнает.
   — Филли, если ты нам не скажешь, у тебя будут проблемы.
   — Хоть так, хоть так — все одно проблемы. — Он потрогал разбитый нос. — От проблем никуда.
   — Но с копами проблем будет больше.
   — Да? — Он вздохнул. — Проклятые часы. Зря я их взял, а раз взял, не надо было толкать. Надо было выкинуть. Но тогда пришлось бы голодать. Паршивые десять баксов, мелочевка, — погулял я на них, ничего не скажешь.
   — Мне нужно имя, Филли.
   — С чего ты взяла, что я его знаю?
   — С того, что ты сказал, что не узнал его. Иначе ты бы сказал, что не видел его. Не пудри мне мозги, Филли.
   — Я — покойник. Если я скажу вам, мне не жить.
   — Тебе не жить, если не скажешь нам.
   — Черт.
   — Я жду, Филли.
   Он посмотрел на нее и сказал:
   — Пошло все к черту, я так и так покойник.
   Это был Турок Вильямс.
   Они продолжали говорить. Воздух как-то сгустился и отяжелел, и их голоса с трудом доходили до меня.
   — С именем тебе ошибаться нельзя, Филли.
   — Да ты знаешь, про кого я говорю? Про Турка!
   — Знаю.
   — Серьезный дилер?
   — Да.
   — Стал бы я капать на него, если бы это был не он? С чего мне на него это вешать? Я видел его. Я был в коридоре, он даже не посмотрел на меня, но я его видел. У него руки были в крови.
   — Значит, ты знал, что найдешь в комнате.
   — Ну, наверно, догадывался.
   — Но все равно туда пошел.
   — Я был под кайфом. Ты-то знаешь, как это бывает.
   — Знаю.
   — Если ты расскажешь Турку, откуда у тебя информация, учти: я — покойник.
   — Мы ничего ему не скажем.
   — Мне все равно конец. Ты наведешь на меня копов. Черт, я же единственный свидетель. Сижу тут, беседы с вами веду, рожа разбита, и я — покойник.
   — Поживешь еще, Филли.
   — Скажешь еще, поживешь. Поживешь...

Глава 22

   Я сказал: «Ничего не пойму. Он был моим другом. Я познакомился с ним в тюрьме, помог ему освободиться. Я говорил с ним всего пару дней назад. Он хотел помочь мне уехать в Мексику. Считал себя моим должником».
   Мы сидели на квартире у Джеки. Она смазала мои порезы йодом, и теперь я смотрел на свои боевые шрамы и восхищался собой. Никогда прежде я так не дрался. Как я был зол, как я отделал этого маленького, несчастного наркушу!
   — Джеки, думаешь, он нам правду сказал?
   — Уверена. Он мог бы соврать, но никогда не навел бы нас на такого человека, как Турок Вильямс. Он мог бы придумать имя или подсунуть нам какую-нибудь мелочь. Но повесить такое на Турка можно только в одном случае — если это правда.
   — Ты знаешь Турка?
   — Я знаю, кто он.
   — Я не рассказывал тебе о нем?
   — По имени ты его не называл. Алекс, я...
   Я поднялся и зашагал по комнате.
   — У него не было повода подставлять меня, — сказал я. — Зачем. Разве что... ну, предположим, дело было так. Предположим, у кого-то на него что-то было и это не давало спокойно жить. Так что у него, по сути, не было выбора. Понимаешь, о чем я? Не думаю, чтобы кто-то нанял его, чтобы он подставил меня, но его могли шантажировать и заставить пойти на это.
   — Возможно.
   — Ну а что еще? Если только Филли не врет... Я мысленно вернулся к своему разговору с Турком, еще раз вспомнил каждое слово.
   — Нет, — наконец сказал я. — Не врал Филли. Тогда я не обратил на это внимания, но уж очень подробно Турок расспрашивал, узнал ли я убийцу. Он спрашивал про руку с ножом. Я помню, он спросил, была это рука белого или цветного. А когда я сказал, что не помню, так повернул разговор, что я уже не знал, кто это был, женщина или мужчина. Он все повторял, что, может, я еще вспомню, и не отставал до тех пор, пока я не заверил его, что ни при каких обстоятельствах не смогу ничего вспомнить. — Я перевел дух. — И тогда он сказал, что для меня очень важно выбраться из страны, по крайней мере, пока все не уляжется. Нет, Филли не врал. Это Турок. Черт меня побери, если я что-нибудь понимаю, но это он.
   — Алекс...
   — Но кто его заставил? Вот вопрос.
   Она встала.
   — Алекс, я не знаю, как нам с ним сладить. Я как-то раз брала у него товар, но вряд ли он это помнит. Говорят, у него всегда с собой пистолет. Филли — это одно. Но идти против Турка в Гарлеме...
   — Не надо.
   — Ну, скажем, я могла бы сделать вид, что хочу купить у него товар. Мысль хорошая, но если он тебя знает...
   Я махнул рукой.
   — Ты забываешь самое главное. Не нужно соваться к нему. Все. Охота закончена. Он убил Робин, так?
   — Но...
   — Мы располагаем фактами. У нас есть свидетель. Хотя докторам придется починить ему челюсть, чтобы он мог давать показания. Этот свидетель своими глазами видел, как Турок выходил из гостиничного номера весь в крови Робин. У нас есть еще один свидетель, который может показать, что мои часы были у Филли Шапиро — что доказывает, что в тот момент он находился на месте преступления. Остальное из них вытрясет полиция. У нас есть все, что нужно.
   — Что же мы будем делать? Пойдем в полицию?
   — Именно так.
   Она задумалась, потом медленно кивнула.
   — Конечно, — сказала она. — Смешно, как мне самой это не пришло в голову? Мы столько времени бегали от копов, что я и мысли не допускала пойти к ним самим. Только когда все распутаем, преподнести им дело на блюдечке с голубой каемочкой.
   — Но ведь так оно и есть.
   — Точно, — сказала она. — Так оно и есть.
   Я не стал звонить им сам и не пошел в ближайший участок сдаваться. Слишком долго мне приходилось бегать и скрываться, слишком долго маскироваться и прятаться в тень, слишком долго быть зверем, на которого охотятся. Вместо этого я позвонил от Джеки надзирателю Пиллиону.
   — Я распутал дело, — сообщил я ему. — Я знаю, кто убил девушку. Я даже могу это доказать.
   — Ты уверен, Алекс?
   — Да. Я хочу сдаться полиции, но нужно, чтобы они выслушали меня и сразу же выдали ордер на арест убийцы. Вы могли бы это устроить?
   — Это будет несложно.
   Я дал ему адрес Джеки и объяснил некоторые детали. После того как я повесил трубку, мы проверили ее запас наркотиков и удостоверились, что ампулы с героином и игла для подкожных инъекций не разбросаны там, где они легко могут попасться на глаза полицейским. Джеки сказала, что бояться не стоит, что копы, расследующие убийства, вряд ли станут унижаться до возни с наркушами. Но я не захотел испытывать судьбу.
   А потом мы сидели и ждали. У меня было такое состояние, какое часто бывало, если я очень мало ел и при этом пил очень много кофе: во мне клокотало нервное возбуждение, желудок сводило, меня колотила дрожь, и я не мог усидеть на месте. Я мерил шагами комнату и ждал, а потом мы услышали, как, завывая сиренами, подъехали патрульные машины. Машины остановились перед домом Джеки, и кто-то нажал кнопку звонка.
   Она спустилась открыть им и провела их наверх. Они вошли с револьверами наизготовку, и я, улыбаясь, сдался. Военная форма их несколько озадачила. Держались они вначале враждебно. Я долго от них скрывался и был, с их точки зрения, убийцей со стажем. Меня забрали в участок, и Джеки поехала вместе с нами.
   Там они посадили Джеки в одну комнату, а меня провели в другую, где несколько следователей, столпившись вокруг меня, все задавали и задавали мне вопросы. Я отвечал на их вопросы, объясняя, как узнал, что убийца — Турок Вильямс, как он совершил убийство и как я могу это доказать. Примерно посредине разговора они выдали два ордера на арест Вильямса и Шапиро и послали человека допросить круглолицего старичка в магазине, продавшего мне мои часы. Примерно тогда же я понял, что они готовы поверить мне, и с этого момента напряжение спало. Поглядывали на меня тем не менее недружелюбно. С их точки зрения, я должен был сдаться утром в воскресенье и дать им самим распутать дело.
   — Играя в детектива, — сказал один из них, — вы только создали лишние проблемы.
   — А если бы я сразу пришел к вам?
   — Мы бы нашли Вильямса.
   — Ну конечно. Вы вцепились бы в меня мертвой хваткой, никто другой вам не был нужен.
   — Может, так, а может, и нет.
   — Слушайте, — сказал я, — меня устраивает так, как получилось. В первый раз я играл по вашим правилам. С Евангелиной Грант. И я предстал перед судом и получил пожизненный срок. Теперь, когда вы найдете Вильямса, они пересмотрят дело. Только найдите того, кто нанял его. Это все.
   — Он ни разу не засветился как наемный убийца...
   — Согласен, мне это тоже кажется странным. Но кто-то нажал на него, тот, у кого была причина.
   — И кто же это, по-вашему?
   Я искал ответ до боли в голове. Потом сделал отрицательный жест. Я и понятия не имел, кто это мог быть и почему.
   Мне дали поесть, потом снова усадили и сняли с меня официальные показания. В этот момент вошел коп в форме и объявил, что они взяли Филли.
   — Он будет говорить, — сказал коп. — Он достаточно умен, чтобы промолчать, но его так обработали, что молчать он не будет. Его сейчас осматривает врач.
   Он искоса взглянул на меня, и этот взгляд выражал то, что обычно называют «невольным восхищением»:
   — Не думаю, чтобы он захотел подавать заявление о возбуждении уголовного дела в связи с нанесением телесных повреждений.
   Я все давал показания. А когда я закончил, они впустили Джеки, и все стали пить кофе, и тут вломился еще один полицейский с известиями о Турке Вильямсе.
   Они застали Турка врасплох на его квартире в Гарлеме. Он сказал:
   — В чем проблема, джентльмены? Вы же знаете, здесь ничего нет, это место всегда чисто.
   На это они сказали:
   — Девушка по имени Робин, Турок. Убийство.
   Тогда Турок выхватил пистолет.
   Он прострелил руку одному из полицейских. Пустяковая рана. Они всадили ему одну пулю в грудь и две в живот. Турка отвезли в больницу Св. Луки, где им занимались врачи. Спасти его они не рассчитывали.

Глава 23

   Мы с Джеки, сидя на заднем сиденье полицейской машины, ехали в больницу.
   — Он должен жить, — твердил я. — Он должен все рассказать.
   — Вам так и так ничего не грозит, Пенн. С вас снято подозрение.
   — Я должен узнать, кто нанял его.
   — Возможно, нам удастся это выяснить. Взять парочку подозреваемых, потолковать по душам. Дилетанты легко раскалываются.
   — Но где взять доказательства? Первое убийство было совершено несколько лет назад.
   — Между двумя убийствами может быть связь. Если так, мы найдем ее.
   — Он должен все рассказать, — сказал я.
   В больнице я сидел в холле, прикуривая сигареты одну от другой, как новоиспеченный отец. Джеки все время повторяла, чтобы я не беспокоился, что все будет хорошо. Но я все равно беспокоился.
   Все время приходили люди с известиями о его состоянии. Несколько раз он уже готов был умереть, но каждый раз врачи совершали маленькое чудо, и он продолжал жить. Потом, примерно в половине третьего, вошел один из следователей и сел напротив нас. Он сказал:
   — Он пришел в сознание.
   — И что же?
   — Он заговорил. Как правило, они рассказывают все, если знают, что вот-вот умрут. Он признался, что убил эту девушку.
   Вдруг стало заметно, насколько детектив устал.
   — Он хочет говорить с вами, — сказал он мне. — Если не хотите, можете не ходить, это не обязательно, но...
   Я поднялся. Рука Джеки тянула меня назад.
   — Не надо, — попросила она.
   — Он хочет поговорить со мной.
   — Ну и что? Алекс, он псих. Он может...
   — Что он может? Он уже на девяносто процентов мертв. Я хочу послушать, что он мне скажет.
   Она отпустила мою руку. Я пошел по коридору, зашел в палату. Там стояла кровать, а на кровати лежал Турок. В его вену из капельницы сочилась какая-то жидкость. Когда я вошел, его глаза были закрыты, и несколько секунд я в полном молчании рассматривал его. Кожа у него была серого цвета, жизнь уже оставила ее.
   Он открыл глаза и увидел меня. Он улыбнулся.