Но что особенно способствовало созданию в павильоне Кубы ауры какого-то сюрреалистического безумия, так это переходившие из зала в зал толпы посетителей. В основном это были преуспевающие представители современной американской буржуазии — в цветастых шортах-бермудах и с неизменными фотоаппаратами, они бродили по павильону, глазея на фотографическую летопись кубинской революции, тыкая пальцами, кивая, улыбаясь, комментируя, фотографируя, в общем реагируя на оголтелую кубинскую пропаганду с точно таким же видом, с каким они реагировали на угандийский кофе, ямайские банановые чипсы и греческие статуи, глотая и переваривая увиденное, при этом не сбавляя шаг и оставаясь абсолютно равнодушными к увиденному.
У меня внезапно возникло странное ощущение, что группки посетителей выходят из последнего зала кубинского павильона и оказываются во внутреннем дворике, там их встречает взвод кубинских «барбудос» в комбинезонах цвета хаки и ведет к кирпичной стенке. Женщины тут же начинают жаловаться на уставшие ноги, детишки канючить и просить хот-дог, а мужчины щелкать затворами своих фотоаппаратов, а в это время бородатые герои кубинской революции спокойно установят пулемет и длинной очередью покосят их всех. А потом во внутренний дворик заведут следующую группу из двадцати человек, потом еще одну и…
Я встряхнул головой, чтобы отогнать идиотские мысли. Шеф, решил я, послал меня на самую опасную охоту в истории человечества. Павильон Кубы был гнездом подрывной пропаганды — это уж точно. И тот, кто спланировал эту экспозицию, счел бы себя оскорбленным, если бы о его детище отозвались как-то иначе. Кубинский павильон славил кубинскую революцию, но сколь бы глубокое эмоциональное воздействие эта экспозиция ни оказывала на посетителей, с таким же успехом можно было бы проповедовать аэродинамику страусам.
Судя по дошедшим до Шефа слухам, кубинский павильон служил «крышей» для какой-то весьма секретной спецоперации. Но каким образом — я понять, убей Бог, не мог. В этом было не больше смысла, чем в использовании борделя в качестве «крыши» для подпольной торговли порнографическими открытками. Народу тут всегда полно, служителей не видно... Да этот павильон едва ли стал бы менее подходящим местом для секретного планирования диверсионных операций, имей он стеклянные стены.
Я задумчиво ходил по залам, и в какой-то момент ручка Минны незаметно выскользнула из моей ладони. Я остановился как вкопанный и стал озираться по сторонам, ища ее в толпе. Я пропустил несколько групп посетителей, надеясь, что Минна просто отстала, но она так и не появилась. Тогда я решил, что она убежала вперед, пока я читал на стене очередной образчик цветистой революционной пропаганды. Ну что ж, Минна не виновата, что ей стало скучно. Я двинулся за толпой к выходу и вышел на солнцепек.
Девочки нигде не было.
Я несколько раз позвал ее и пару раз обошел вокруг павильона. Все тщетно. Я бросился против течения толпы туристов, вбежал в павильон, но и там ее не нашел. Минут пять я потратил на поиски служителя и, найдя его, спросил, не видел ли он маленькую девочку с белокурыми волосами.
— No hablo ingles9, — ответил тот хмуро.
Не поверив ему, я повторил вопрос на испанском. Он равнодушно пожал плечами и поспешил удалиться. Выбежав наружу, я проинспектировал все тележки с хот-догами и все сувенирные киоски справа от павильона. Минны нигде не было. Я опять вернулся к павильону и устремился прямиком к ресторану, надеясь, что она могла увязаться туда с группой голодных посетителей. Официант меня не впустил, мотивируя отказ отсутствием свободных столиков. Я посвятил его в суть дела, но он фальшиво улыбнулся и заверил меня, что за весь день не видел тут никакой белокурой девочки. Я оттолкнул его и, бросившись в зал, стал искать Минну. Не нашел.
Выйдя за территорию павильона, я снова встал в очередь. Пришлось ждать минут пятнадцать, прежде чем охранник впустил меня внутрь. Я прошел весь маршрут с начала и до конца, ища Минну повсюду. Но там не оказалось ни служебного коридорчика, куда она могла бы случайно забрести, ни укромного уголка, где могла бы от меня спрятаться. Я опять вышел из павильона и трижды обошел его вокруг. Мои поиски не дали никакого результата.
Минна пропала.
Глава пятая
У меня внезапно возникло странное ощущение, что группки посетителей выходят из последнего зала кубинского павильона и оказываются во внутреннем дворике, там их встречает взвод кубинских «барбудос» в комбинезонах цвета хаки и ведет к кирпичной стенке. Женщины тут же начинают жаловаться на уставшие ноги, детишки канючить и просить хот-дог, а мужчины щелкать затворами своих фотоаппаратов, а в это время бородатые герои кубинской революции спокойно установят пулемет и длинной очередью покосят их всех. А потом во внутренний дворик заведут следующую группу из двадцати человек, потом еще одну и…
Я встряхнул головой, чтобы отогнать идиотские мысли. Шеф, решил я, послал меня на самую опасную охоту в истории человечества. Павильон Кубы был гнездом подрывной пропаганды — это уж точно. И тот, кто спланировал эту экспозицию, счел бы себя оскорбленным, если бы о его детище отозвались как-то иначе. Кубинский павильон славил кубинскую революцию, но сколь бы глубокое эмоциональное воздействие эта экспозиция ни оказывала на посетителей, с таким же успехом можно было бы проповедовать аэродинамику страусам.
Судя по дошедшим до Шефа слухам, кубинский павильон служил «крышей» для какой-то весьма секретной спецоперации. Но каким образом — я понять, убей Бог, не мог. В этом было не больше смысла, чем в использовании борделя в качестве «крыши» для подпольной торговли порнографическими открытками. Народу тут всегда полно, служителей не видно... Да этот павильон едва ли стал бы менее подходящим местом для секретного планирования диверсионных операций, имей он стеклянные стены.
Я задумчиво ходил по залам, и в какой-то момент ручка Минны незаметно выскользнула из моей ладони. Я остановился как вкопанный и стал озираться по сторонам, ища ее в толпе. Я пропустил несколько групп посетителей, надеясь, что Минна просто отстала, но она так и не появилась. Тогда я решил, что она убежала вперед, пока я читал на стене очередной образчик цветистой революционной пропаганды. Ну что ж, Минна не виновата, что ей стало скучно. Я двинулся за толпой к выходу и вышел на солнцепек.
Девочки нигде не было.
Я несколько раз позвал ее и пару раз обошел вокруг павильона. Все тщетно. Я бросился против течения толпы туристов, вбежал в павильон, но и там ее не нашел. Минут пять я потратил на поиски служителя и, найдя его, спросил, не видел ли он маленькую девочку с белокурыми волосами.
— No hablo ingles9, — ответил тот хмуро.
Не поверив ему, я повторил вопрос на испанском. Он равнодушно пожал плечами и поспешил удалиться. Выбежав наружу, я проинспектировал все тележки с хот-догами и все сувенирные киоски справа от павильона. Минны нигде не было. Я опять вернулся к павильону и устремился прямиком к ресторану, надеясь, что она могла увязаться туда с группой голодных посетителей. Официант меня не впустил, мотивируя отказ отсутствием свободных столиков. Я посвятил его в суть дела, но он фальшиво улыбнулся и заверил меня, что за весь день не видел тут никакой белокурой девочки. Я оттолкнул его и, бросившись в зал, стал искать Минну. Не нашел.
Выйдя за территорию павильона, я снова встал в очередь. Пришлось ждать минут пятнадцать, прежде чем охранник впустил меня внутрь. Я прошел весь маршрут с начала и до конца, ища Минну повсюду. Но там не оказалось ни служебного коридорчика, куда она могла бы случайно забрести, ни укромного уголка, где могла бы от меня спрятаться. Я опять вышел из павильона и трижды обошел его вокруг. Мои поиски не дали никакого результата.
Минна пропала.
Глава пятая
По-моему, пилот вертолета был сильно под мухой. Его взгляд с трудом фокусировался на одной точке, и он то и дело оглядывался через плечо вместо того, чтобы устремить орлиный взгляд вперед и следить за курсом. Дополнительным свидетельством пристрастия к алкоголю служил его испещренный сеточкой багровых капилляров нос, как и тяжелый перегар канадского виски, испускаемый им при каждом выдохе. Все это могло бы меня сильно обеспокоить, если бы я уже не был сильно обеспокоен внезапной пропажей малютки Минны.
— Обычно я делаю с пассажирами полный облет территории, — вещал пилот, — пролетаем над всеми павильонами, над монорельсом, над рекой, чтоб клиент получил полное представление о масштабах экспозиции.
— Не надо делать полный облет, просто летай кругами.
— Голова может закружиться! — предупредил он.
— Концентрическими кругами давай. Она вошла в этот чертов павильон, но там ее нет. Может, вышла... Давай-давай кружи, она должна быть где-то тут.
— Голова! — он обернулся ко мне и покрутил пальцем у виска. — Голова может закружиться!
Я пропустил его замечание мимо ушей. Лучше бы он не заикался про головокружение. Когда вертолет летит по прямой, и то вестибулярный аппарат начинает шалить, а тут, когда мы начали нарезать круги в воздухе, у меня сразу к горлу подкатила волна тошноты. Я не отрываясь глядел на землю и дивился, как такое может быть: внизу колыхалось море людей, но Минны среди них не видно.
Эта девчушка вообще-то обладает удивительной способностью никогда не теряться и во всяком случае, если эта способность вдруг ее подведет, быстро отыскиваться. Но теперь, болтаясь между небом и землей в жутко жужжащей «вертушке», я размышлял, не лучше ли мне продолжать поиски, стоя обеими ногами на твердой земле. А всё эти идиоты кубинцы, из-за которых я утратил самообладание. Ну конечно, Минна заблудилась. Она обязательно вернется, никуда не денется — надо просто сесть и подождать! Но грозное стаккато тяжелой поступи вооруженных революционеров, сотрясавшей павильон Кубы, явно оказало пагубное воздействие на мою психику. Даже спокойно все это проанализировав, я не мог отделаться от ощущения, что произошло нечто ужасное.
— Может, ее отвели в бюро находок? — предположил пилот.
— Это где?
— У главного входа. Туда сдают потерянные очки, зонтики, бинокли — и потерявшихся детишек. Мелюзги там всегда полно. Можешь туда сходить и забрать любую понравившуюся тебе малышку.
Я бросил на него пристальный взгляд — удостовериться, что парень пошутил.
— Чего там только нет! — продолжал пилот. — Каждое утро, представляешь, мусорщики идут в «Ля Ронду» — это парк аттракционов, где молодняк целый день тусуется, ну и оттуда тоннами выгребают расстегнутые бюстгальтеры, порванные трусики… Да, все в нашем мире перевернулось — взрослые ведут себя как дети, а дети как взрослые. Тут у кого хочешь голова пойдет кругом…
Мы вдруг резко накренились: по-моему, разговаривая со мной, он жестикулировал вертолетом — так, как склонные к малоподвижному образу жизни люди размахивают руками во время беседы. Я сжал руками живот, старясь успокоить взбунтовавшиеся кишки.
— На днях двух сопляков катал, мальчишку и девчонку, обоим — лет по шестнадцать, ни днем больше. Ты себе представить не можешь, что они вытворяли на заднем сиденье! Я только голову слегка повернул: хоть одним глазком взглянуть, чем это они там занимаются… — С этими словами он повернулся и вытянул шею, и в этот миг вертолет потерял управление и со свистом понесся прямехонько в стену британского павильона. — Только одним глазком на них взглянул, ну и решил малость их встряхнуть, ну, чтоб они позабавились, понимаешь? А они уже далеко продвинулись в этом деле, уже конец близок. Ну ты же знаешь ребятню, у них все раз-два и готово… — И этот придурок, обернувшись, вперил мечтательный взгляд в заднюю стенку кабины, предаваясь сладким воспоминаниям, а павильон Великобритании темной громадой неумолимо надвигался на наше лобовое стекло. — А я ведь только штурвал крутанул слегка — ты бы видел, как они там запрыгали! Смех!
И он, чтобы дать мне полное представление, слегка крутанул штурвал — вертолет тут же завалился на правый борт и, едва не задев крышу британского павильона, резко ушел вбок. Меня вытошнило на пол, но я был даже рад этому обстоятельству: лучше уж сблевать, чем умереть.
— Пожалуй, нам пора на посадку, — пробормотал я.
— А черт! Что-то я переборщил… Ты блеванул? Экий я неловкий.
— Ты можешь меня высадить у бюро находок?
— А может, еще один кружок сделаем по-быстрому? У тебя еще осталось немного времени.
— Не надо.
Минна оказалась в числе тех редких детей, которых никто не привел в бюро находок. Небольшой сборный павильончик кишмя кишел плачущими навзрыд мальчишками и девчонками дошкольного и младшего школьного возраста. Посреди этого бедлама выделялась молодая веснушчатая блондинка, которая, судя по ее взгляду, была готова с минуты на минуту пережить нервный срыв и впасть в дикую ярость. Я бы не отказался от удовольствия понаблюдать за ней в таком состоянии. Но в моем присутствии она сохраняла безмятежное спокойствие — как океан перед цунами: кому-то она утирала платочком нос, кого-то гладила по головке, ухитряясь одновременно усовестить капризную плаксу и обезвредить малолетнего вандала. Не будь я так расстроен пропажей Минны, я бы, наверное, влюбился в эту блондинку.
— Не сомневаюсь: ваша дочь найдется, — безапелляционно заявила она. — Все потерявшиеся дети рано или поздно находятся, уверяю вас.
— Только что она была рядом, а в следующую минуту бесследно исчезла! — пожаловался я.
— Все они так теряются!
— Да?
— И чаще всего они появляются тут раньше своих родителей. И знаете, что самое удивительное? Родители часами не замечают пропажу детей!
По-моему, в этом нет ничего удивительного.
— Ведь существуют же службы приходящих нянь, почему бы не прибегнуть к их помощи? — продолжала белокурая надсмотрщица за пропавшими детьми. — Ну допустим, есть родители, которым жалко оставлять дома детишек, вот они и таскают их за собой повсюду. Но что странно: стоит их детям потеряться, они словно спешат воспользоваться внезапной свободой! Как вы думаете, такое возможно?
— Возможно.
— Вы один из немногих, кто пришел к нам раньше, чем сюда доставили вашу дочь! Такое случается не слишком часто.
— Знаете, я прилетел сюда на вертолете.
— Неужели? Боже ты мой! Вы прямо-таки образцовый отец! — Она разняла двух потенциальных убийц, вздохнула и убрала упавшую на глаза челку. — Вы не делали объявления по радио? Надо бы…
— Куда мне обратиться?
— Вон в ту палатку. Вряд ли это объявление прозвучит достаточно громко, но ведь никогда заранее не знаешь, что принесет желаемый результат, а что нет… Бетти, перестань! Сейчас же перестань!
Я отправился в палаточную радиорубку и попросил их сделать объявление для Минны Таннер, которую ее отец просит немедленно прийти в бюро находок. На протяжении последующих двух часов они повторили это объявление раз десять, и за это время я выяснил, что блондинку в бюро находок зовут Майра Тийл и что родом она из Гамильтона, провинция Онтарио, разведена, без детей. Я подумал, что она еще очень не скоро захочет заиметь собственных спиногрызов.
На протяжении всех этих двух часов я испытывал смутную тревогу, хотя внешне ничем не проявлял беспокойства. Тревога — это вообще-то такое пассивное состояние, в котором можно пребывать сколь угодно долго, если с ним свыкнуться (то же самое можно сказать о ритме современном жизни), но вот беспокойство — процесс настолько активный, что любого, кто уверяет, будто более всего в жизни он обеспокоен угрозой атомной войны, или загрязнением окружающей среды, или деградацией человечества, можно обвинить если не во лжи, то по меньшей мере в семантической халатности. Нельзя жить, постоянно беспокоясь об атомной бомбе. Вы либо смиряетесь с тревожным фактом ее наличия, либо накрываетесь белой простыней и медленно ползете на кладбище.
Черт… Я убил два часа, не особенно-то беспокоясь за Минну и безуспешно пытаясь дозваться до нее с помощью радио, прежде чем сделал два очевидных вывода — что, во-первых, Минна вряд ли сама придет в бюро находок и что, во-вторых, Майра Тийл слишком взвинчена, чтобы благосклонно принять мое приглашение на ужин или нечто большее. Да и я находился примерно в таком же состоянии.
Зная характер Минны, я понимал, что она скорее возьмет инициативу в свои ручки, чем послушно побежит по протоптанной дорожке. Так что наиболее вероятное место, куда она может пойти, решил я, это наш «отель». При том, что у меня было твердое намерение отправиться на ее поиски, у нее-то вряд ли возникнет подобное же поползновение. Скорее напротив: будучи в высшей степени прагматичным ребенком, она должна побыстрее вернуться в наш «номер» и — терпеливо или нет, уж не знаю, — дожидаться там моего возвращения.
Я вышел за ворота выставки и по указательным стрелкам направился к остановке автобуса №168, который должен был доставить меня в центральную часть Монреаля. Народу в автобусе оказалось меньше, чем в «Экспо-экспрессе», и его меньше трясло, чем прогулочный вертолет. Я вышел на бульваре Дорчестер, пересел на другой автобус и остаток пути до «отеля» протопал пешком.
Я шел словно на автопилоте, не слишком задумываясь о последовательности и смысле своих действий и не обращая внимания на происходящее вокруг меня. Прежде чем предпринять что-то иное, я должен был продолжить поиски Минны в «отеле». И все, что мне предстояло сделать впоследствии, зависело от того, обнаружу я ее там или нет. При том, что масса других вещей настоятельно требовала моего внимания — и кубинский павильон, и дальнейшие шаги по выполнению моей секретной миссии, и даже способ моего неминуемого возвращения в Соединенные Штаты. Но было бессмысленно обременять свой мозг этими заботами до тех пор, пока я не вернулся в «отель» и не нашел (или не нашел) там Минну. Вот об этом я и не думал, а поскольку времени на постороннюю чепуху у меня тоже не было, я отключил мозг, чтобы не думать вообще ни о чем. Точно загипнотизированный, я шагал, ехал на автобусе, шагал, нашел «отель», поднялся по лестнице, постучал в дверь нашей комнаты, открыл ее и — не увидел Минны.
Тогда я спустился вниз, чтобы спросить у домохозяйки, не возвращалась ли моя дочка, но домохозяйка куда-то ушла. Я выбежал на улицу и стал озираться по сторонам, но, не заметив ни одного знакомого лица, вернулся в комнату и стал ждать. Я проголодался и в течение нескольких минут измерял степень своего голода и вероятности возвращения Минны в мое отсутствие. Прошло несколько минут, прежде чем у меня возникло решение написать ей записку — когда я отключаю мозг, то не сразу могу его опять включить, — но так или иначе, эта мысль пришла мне в голову, и я уже начал писать записку, как в дверь постучали.
Я вскочил, как ошпаренный, бросился к двери и рывком ее распахнул. Я устремил взгляд туда, где должна бы находиться белокурая макушка Минны, но увидел здоровенную металлическую пряжку ремня. Мой взгляд пополз вверх, долго скользил по красной рубахе, добрался до квадратной челюсти, потом до орлиного носа и пары голубых глаз и наконец остановился на широкополой шляпе.
— Мистер Таннер?
— Что с ней случилось? Где она?
— Мистер Таннер, я Уильям Роуленд, сержант канадской…
— Она жива?
— …королевской конной полиции. Я…
— Где Минна?!!
— Боюсь, мне это неизвестно, сэр. Я…
— Неизвестно?
— Нет. Я…
— У меня пропала дочка…
— Да, сэр, я знаю.
— Где она? У вас есть какие-то сведения о ней?
— Никаких.
— Тогда… зачем вы пришли?
— Боюсь, сэр, чтобы вас арестовать.
— Нелегальный въезд в страну, — бубнил он. — Подозреваю, это единственное обвинение, которое вам могут предъявить, мистер Таннер. Они, правда, любят шить подрывную деятельность и участие в заговоре — особенно если имеют дело с иностранцами. Но думаю, кроме нелегального въезда в страну вам ничего больше не пришьют.
— А как насчет осквернения государственной символики?
Он пропустил мой вопрос мимо ушей.
— Вам придется пройти с нами, сэр.
— С вами?
— Мой напарник ждет внизу на улице.
— Господи! Но моя дочь…
— Да, сэр. Вы имеете в виду Минну?
— Она потерялась.
— Я уверен, что мы сумеем установить ее местонахождение, сэр.
— Каким образом?
— Все пропавшие дети находятся, не так ли, сэр? Будьте добры, пройдите со мной, сэр…
Я повернулся к нему спиной. Прямо перед мной было окно и мне ничего не стоило в два прыжка достичь подоконника, выбить стекло и… дожидаться этого конного полицейского лежа внизу на асфальте с переломанной ногой. Ничего не скажешь, глупый вариант. Уж если они взялись поймать человека, им это всегда удается, а уж коли они решили поймать именно меня, с моей стороны было бы разумно в момент задержания сохранить здоровье, да и саму жизнь.
И я поплелся за ним по лестнице. На улице прохаживался еще один канадец в форме конного полицейского, а рядом переминались с ноги на ногу два гнедых красавца-жеребца. Второй полицейский ростом ничуть не уступал сержанту Роуленду, чьи уши оказались вровень с лошадиными.
— Таннер? — поинтересовался второй.
Я кивнул. Поздно было отнекиваться.
— Ну считай, нам повезло, что скажешь? — обратился он к Роуленду.
— Он был там один, я полагаю?
— В комнате больше никого.
— Жалко. Но по крайней мере мы хоть этого сцапали. Чтобы поймать лису, знаешь ли, надо для начала найти лисью нору. Интересно, скольких еще вонючих террористов мы заловим в этом клоповнике?
— Мы поселились в этом доме по той только причине, что тут нашлась свободная комната, — попытался я развеять их радость.
Но они не обратили внимания на мое объяснение.
— Может, стоит выставить здесь наружку? — предположил сержант Роуленд. — Надо бы подать им мысль, когда вернемся в отделение.
— Надо бы.
— Как вы меня нашли? — не унимался я.
Оба вытаращили глаза.
— Вы же наследили, как слон в пустыне! — бросил второй полицейский.
— Где? На выставке?
— На выставке, где же еще! Два часа радио верещало, что Ивен Таннер разыскивает Минну Таннер… Вы что ж думали, мы тут глухие?
Я и сам тогда подумал, а стоит ли упоминать мою фамилию в радиообращении к Минне, но почему-то не усмотрел в этом ничего опасного. У сотрудников иммиграционной и таможенных служб любой страны мира, естественно, имеются длинные списки нежелательных элементов, и когда они начинают сверяться с ними, моя фамилия непременно там оказывается. Но монреальская «Экспо», даже при том, что каждому посетителю там выдают малюсенький пропуск, казалась мне абсолютно надежным местом.
— К тому же с самого утра по всему полицейским участкам были разосланы ваши фотографии и полный перечень всех ваших подвигов.
— Что?
— Нелегальный въезд в страну! — пояснил Роуленд. — Вы пересекли границу на участке между Буффало и Форт-Эри. Ну, из Форт-Эри информация поступила на телетайпы уже к середине вчерашнего дня. А в нашей базе нашлась и ваша фотография. По ней я, правда, вас бы вряд ли опознал на улице, но вот с этим радиообращением на выставке вы прокололись…
Все-таки этот Ежи Пжижешевский подложил нам свинью. Мне как-то не пришло в голову, насколько опрометчиво было оставлять поляка-шофера в машине с лопнувшей шиной. Очевидно, пересечение границы в обратном направлении оказалась для него неразрешимой задачей, и он с ней не справился, как и его несчастное колесо с дорогой.
— Мы следили за вами от самой выставки, — продолжал сержант Роуленд. — Слава богу, что у автобуса много остановок на маршруте, а то бы мы отстали, — и он ласково потрепал лошадь по гриве. — Старичок Кавалер сегодня размял ноги на славу.
— Вы ехали за мной от «Экспо» верхом? — спросил я.
— Ну да!
— Понятно. — Я посмотрел на них, на их лошадей, потом на небо. Мне стало жарко. Да тут не лучше, чем в Нью-Йорке, подумал я. А может и еще жарче. Не надо было нам с Минной уезжать. Останься мы в Нью-Йорке, Минна бы не потерялась, а меня бы не арестовали…
— Нелегальный въезд, — повторил я.
Сержант Роуленд кивнул.
— И что со мной сделают?
— Депортируют, скорее всего. Как считаешь, Том?
— Иногда, бывает, могут впаять и тюремный срок. Но это если есть обвинение в совершении противоправных действий на территории Канады. А в вашем случае это маловероятно, я думаю. За нелегальный въезд вас просто депортируют — особенно если учесть, что полиция Буффало подозревает вас в совершении более серьезных преступлений.
— Каких же?
— Похищение человека, вроде бы. Так, кажется, Том?
— Похищение человека, склонение жертвы похищения к нелегальному перемещению вас через государственную границу и уж не помню, что там еще… — Он злорадно улыбнулся. — Так что можете не беспокоиться, мистер Таннер, в Канаде вас долго не задержат! Ровно на столько, сколько потребуется для оформления всех бумаг, уж поверьте, а потом вас тут же сдадут с рук на руки штатникам.
— Конечно, сначала вас допросят. Контакты в Монреале и все такое… Уж не знаю точно что, но думаю, им захочется поподробнее узнать о ваших друзьях-террористах и об их планах в Канаде. А потом вы быстро окажетесь в американской тюрьме.
Если мне суждено когда-либо выйти из тюрьмы, что в данную минуту представлялось крайне сомнительным, я с этим жирным польским боровом Ежи Пжижешевским обязательно что-нибудь сотворю. Что-нибудь с летальным исходом.
— А как с девочкой? — просил я.
— С какой девочкой?
— С моей дочкой Минной.
— Ах, ну да.
— Мне надо ее найти. Поймите: она пропала. Вот только что была здесь, а потом раз — и нет!
— Она, конечно, также находится в стране нелегально…
— Ну и черт с ним! — взорвался я. — Мне надо ее найти!
— Думаю, скоро объявится ваша дочка. Как считаешь, Уилл?
— Обычно пропавшие детишки находятся, — кивнул Роуленд.
— Это чудесно, — заметил я, — но…
— Уверяю вас, делом о пропаже ребенка у нас займутся как только мы доставим вас в отделение. Том, ты поезжай впереди на Кавалере, а мы с мистером Таннером следом за тобой на Принце Гарри.
— Вот это Кавалер, а Принц Гарри — та лошадь, — поправил его я.
— Ну надо же, вы правы, сэр! Так, вы, сэр, сядете впереди, поближе к его шее, а я как сяду в седло, подам вам руку и помогу взобраться — ведь со стременами, я думаю, вам не сладить…
— Шутите, офицер? — возмутился я.
Но он не шутил. В жизни мне приходилось как-то ездить верхом и, если приспичит, я бы мог проделать это еще раз, но лучше не надо. Ничего не имею против осликов, ничего не имею против повозки, запряженной лошадью, или мулом, или каким угодно копытным, но когда я трясусь у лошади на спине, мне всегда кажется, что я сам становлюсь лошадью или во всяком случае седлом. Сержант Роуленд протянул мне руку, и я свалился, пребольно ударившись задом, Принцу Гарри на спину и свесил ноги вдоль его боков. Том ловко оседлал Кавалера, после чего Роуленд уселся позади меня на Принца Гарри. Кавалер затрусил первым, а мы на Принце Гарри устремились за ним. К этому моменту вокруг нас, как вы можете догадаться, собралась изрядная толпа зевак. Наверное, кое-кто из местных просек, что тут происходит, и из задних рядов раздались выкрики: «Quebec Libre!», а один смельчак набрался наглости и запустил в беднягу Кавалера куриным яйцом. Большинство же зевак либо не симпатизировали мне, либо предпочли скрыть свои политические пристрастия. В общем же наблюдать за поведением толпы было занятно: их ликование, можно сказать, носило явно аполитичный характер: зеваки с энтузиазмом приветствовали и конных полицейских, и меня, и обоих поджарых, хотя и несколько неуместно выглядящих на монреальской улице, скакунов.
— Не больно-то у вас большой опыт верховой езды, а, сэр? Да вы не сидите сиднем, понимаете, вы лучше подпрыгивайте в такт его бегу…
— Так он же трясется как в белой горячке… — пожаловался я.
— Да, аллюр у него неплохой. И вы подпрыгивайте в такт…
Я стал кое-как подпрыгивать, хотя удовольствия мне это не доставляло. Мы рысили к западу по рю Сент-Кэтрин, неотвратимо приближаясь к центру города. Я поинтересовался, куда именно мы направляемся, и Роуленд назвал адрес, который мне ни о чем не говорил: названия этой улицы я раньше никогда не слыхал. Да и какая собственно разница, подумал я. Сколько бы неудобств ни доставляла мне эта верховая прогулка, в ближайшие дни, недели, а может быть и месяцы моя жизнь будет протекать с еще меньшими удобствами.
К обвинению в похищении человека я не мог отнестись серьезно. Конечно же, пан Ежи рано или поздно снимет это дурацкое обвинение. Но и без него ситуация была весьма критическая. Меня ожидали те еще удовольствия…
А исчезновение Минны, размышлял я, таило в себе куда большую опасность, чем я мог сразу предположить. А что если кубинцы расстреляли ее во внутреннем дворике у стены? А что если аргентинские гаучо похитили ее, чтобы продать в рабство? А что если тайные агенты Литовской Советской Социалистической Республики признали в ней законную наследницу литовского престола? А что если в израильском павильоне нашлись умники, решившие использовать кровь этой невинной христианской малютки при выпечке кошерного кулича? А что если…
— Обычно я делаю с пассажирами полный облет территории, — вещал пилот, — пролетаем над всеми павильонами, над монорельсом, над рекой, чтоб клиент получил полное представление о масштабах экспозиции.
— Не надо делать полный облет, просто летай кругами.
— Голова может закружиться! — предупредил он.
— Концентрическими кругами давай. Она вошла в этот чертов павильон, но там ее нет. Может, вышла... Давай-давай кружи, она должна быть где-то тут.
— Голова! — он обернулся ко мне и покрутил пальцем у виска. — Голова может закружиться!
Я пропустил его замечание мимо ушей. Лучше бы он не заикался про головокружение. Когда вертолет летит по прямой, и то вестибулярный аппарат начинает шалить, а тут, когда мы начали нарезать круги в воздухе, у меня сразу к горлу подкатила волна тошноты. Я не отрываясь глядел на землю и дивился, как такое может быть: внизу колыхалось море людей, но Минны среди них не видно.
Эта девчушка вообще-то обладает удивительной способностью никогда не теряться и во всяком случае, если эта способность вдруг ее подведет, быстро отыскиваться. Но теперь, болтаясь между небом и землей в жутко жужжащей «вертушке», я размышлял, не лучше ли мне продолжать поиски, стоя обеими ногами на твердой земле. А всё эти идиоты кубинцы, из-за которых я утратил самообладание. Ну конечно, Минна заблудилась. Она обязательно вернется, никуда не денется — надо просто сесть и подождать! Но грозное стаккато тяжелой поступи вооруженных революционеров, сотрясавшей павильон Кубы, явно оказало пагубное воздействие на мою психику. Даже спокойно все это проанализировав, я не мог отделаться от ощущения, что произошло нечто ужасное.
— Может, ее отвели в бюро находок? — предположил пилот.
— Это где?
— У главного входа. Туда сдают потерянные очки, зонтики, бинокли — и потерявшихся детишек. Мелюзги там всегда полно. Можешь туда сходить и забрать любую понравившуюся тебе малышку.
Я бросил на него пристальный взгляд — удостовериться, что парень пошутил.
— Чего там только нет! — продолжал пилот. — Каждое утро, представляешь, мусорщики идут в «Ля Ронду» — это парк аттракционов, где молодняк целый день тусуется, ну и оттуда тоннами выгребают расстегнутые бюстгальтеры, порванные трусики… Да, все в нашем мире перевернулось — взрослые ведут себя как дети, а дети как взрослые. Тут у кого хочешь голова пойдет кругом…
Мы вдруг резко накренились: по-моему, разговаривая со мной, он жестикулировал вертолетом — так, как склонные к малоподвижному образу жизни люди размахивают руками во время беседы. Я сжал руками живот, старясь успокоить взбунтовавшиеся кишки.
— На днях двух сопляков катал, мальчишку и девчонку, обоим — лет по шестнадцать, ни днем больше. Ты себе представить не можешь, что они вытворяли на заднем сиденье! Я только голову слегка повернул: хоть одним глазком взглянуть, чем это они там занимаются… — С этими словами он повернулся и вытянул шею, и в этот миг вертолет потерял управление и со свистом понесся прямехонько в стену британского павильона. — Только одним глазком на них взглянул, ну и решил малость их встряхнуть, ну, чтоб они позабавились, понимаешь? А они уже далеко продвинулись в этом деле, уже конец близок. Ну ты же знаешь ребятню, у них все раз-два и готово… — И этот придурок, обернувшись, вперил мечтательный взгляд в заднюю стенку кабины, предаваясь сладким воспоминаниям, а павильон Великобритании темной громадой неумолимо надвигался на наше лобовое стекло. — А я ведь только штурвал крутанул слегка — ты бы видел, как они там запрыгали! Смех!
И он, чтобы дать мне полное представление, слегка крутанул штурвал — вертолет тут же завалился на правый борт и, едва не задев крышу британского павильона, резко ушел вбок. Меня вытошнило на пол, но я был даже рад этому обстоятельству: лучше уж сблевать, чем умереть.
— Пожалуй, нам пора на посадку, — пробормотал я.
— А черт! Что-то я переборщил… Ты блеванул? Экий я неловкий.
— Ты можешь меня высадить у бюро находок?
— А может, еще один кружок сделаем по-быстрому? У тебя еще осталось немного времени.
— Не надо.
Минна оказалась в числе тех редких детей, которых никто не привел в бюро находок. Небольшой сборный павильончик кишмя кишел плачущими навзрыд мальчишками и девчонками дошкольного и младшего школьного возраста. Посреди этого бедлама выделялась молодая веснушчатая блондинка, которая, судя по ее взгляду, была готова с минуты на минуту пережить нервный срыв и впасть в дикую ярость. Я бы не отказался от удовольствия понаблюдать за ней в таком состоянии. Но в моем присутствии она сохраняла безмятежное спокойствие — как океан перед цунами: кому-то она утирала платочком нос, кого-то гладила по головке, ухитряясь одновременно усовестить капризную плаксу и обезвредить малолетнего вандала. Не будь я так расстроен пропажей Минны, я бы, наверное, влюбился в эту блондинку.
— Не сомневаюсь: ваша дочь найдется, — безапелляционно заявила она. — Все потерявшиеся дети рано или поздно находятся, уверяю вас.
— Только что она была рядом, а в следующую минуту бесследно исчезла! — пожаловался я.
— Все они так теряются!
— Да?
— И чаще всего они появляются тут раньше своих родителей. И знаете, что самое удивительное? Родители часами не замечают пропажу детей!
По-моему, в этом нет ничего удивительного.
— Ведь существуют же службы приходящих нянь, почему бы не прибегнуть к их помощи? — продолжала белокурая надсмотрщица за пропавшими детьми. — Ну допустим, есть родители, которым жалко оставлять дома детишек, вот они и таскают их за собой повсюду. Но что странно: стоит их детям потеряться, они словно спешат воспользоваться внезапной свободой! Как вы думаете, такое возможно?
— Возможно.
— Вы один из немногих, кто пришел к нам раньше, чем сюда доставили вашу дочь! Такое случается не слишком часто.
— Знаете, я прилетел сюда на вертолете.
— Неужели? Боже ты мой! Вы прямо-таки образцовый отец! — Она разняла двух потенциальных убийц, вздохнула и убрала упавшую на глаза челку. — Вы не делали объявления по радио? Надо бы…
— Куда мне обратиться?
— Вон в ту палатку. Вряд ли это объявление прозвучит достаточно громко, но ведь никогда заранее не знаешь, что принесет желаемый результат, а что нет… Бетти, перестань! Сейчас же перестань!
Я отправился в палаточную радиорубку и попросил их сделать объявление для Минны Таннер, которую ее отец просит немедленно прийти в бюро находок. На протяжении последующих двух часов они повторили это объявление раз десять, и за это время я выяснил, что блондинку в бюро находок зовут Майра Тийл и что родом она из Гамильтона, провинция Онтарио, разведена, без детей. Я подумал, что она еще очень не скоро захочет заиметь собственных спиногрызов.
На протяжении всех этих двух часов я испытывал смутную тревогу, хотя внешне ничем не проявлял беспокойства. Тревога — это вообще-то такое пассивное состояние, в котором можно пребывать сколь угодно долго, если с ним свыкнуться (то же самое можно сказать о ритме современном жизни), но вот беспокойство — процесс настолько активный, что любого, кто уверяет, будто более всего в жизни он обеспокоен угрозой атомной войны, или загрязнением окружающей среды, или деградацией человечества, можно обвинить если не во лжи, то по меньшей мере в семантической халатности. Нельзя жить, постоянно беспокоясь об атомной бомбе. Вы либо смиряетесь с тревожным фактом ее наличия, либо накрываетесь белой простыней и медленно ползете на кладбище.
Черт… Я убил два часа, не особенно-то беспокоясь за Минну и безуспешно пытаясь дозваться до нее с помощью радио, прежде чем сделал два очевидных вывода — что, во-первых, Минна вряд ли сама придет в бюро находок и что, во-вторых, Майра Тийл слишком взвинчена, чтобы благосклонно принять мое приглашение на ужин или нечто большее. Да и я находился примерно в таком же состоянии.
Зная характер Минны, я понимал, что она скорее возьмет инициативу в свои ручки, чем послушно побежит по протоптанной дорожке. Так что наиболее вероятное место, куда она может пойти, решил я, это наш «отель». При том, что у меня было твердое намерение отправиться на ее поиски, у нее-то вряд ли возникнет подобное же поползновение. Скорее напротив: будучи в высшей степени прагматичным ребенком, она должна побыстрее вернуться в наш «номер» и — терпеливо или нет, уж не знаю, — дожидаться там моего возвращения.
Я вышел за ворота выставки и по указательным стрелкам направился к остановке автобуса №168, который должен был доставить меня в центральную часть Монреаля. Народу в автобусе оказалось меньше, чем в «Экспо-экспрессе», и его меньше трясло, чем прогулочный вертолет. Я вышел на бульваре Дорчестер, пересел на другой автобус и остаток пути до «отеля» протопал пешком.
Я шел словно на автопилоте, не слишком задумываясь о последовательности и смысле своих действий и не обращая внимания на происходящее вокруг меня. Прежде чем предпринять что-то иное, я должен был продолжить поиски Минны в «отеле». И все, что мне предстояло сделать впоследствии, зависело от того, обнаружу я ее там или нет. При том, что масса других вещей настоятельно требовала моего внимания — и кубинский павильон, и дальнейшие шаги по выполнению моей секретной миссии, и даже способ моего неминуемого возвращения в Соединенные Штаты. Но было бессмысленно обременять свой мозг этими заботами до тех пор, пока я не вернулся в «отель» и не нашел (или не нашел) там Минну. Вот об этом я и не думал, а поскольку времени на постороннюю чепуху у меня тоже не было, я отключил мозг, чтобы не думать вообще ни о чем. Точно загипнотизированный, я шагал, ехал на автобусе, шагал, нашел «отель», поднялся по лестнице, постучал в дверь нашей комнаты, открыл ее и — не увидел Минны.
Тогда я спустился вниз, чтобы спросить у домохозяйки, не возвращалась ли моя дочка, но домохозяйка куда-то ушла. Я выбежал на улицу и стал озираться по сторонам, но, не заметив ни одного знакомого лица, вернулся в комнату и стал ждать. Я проголодался и в течение нескольких минут измерял степень своего голода и вероятности возвращения Минны в мое отсутствие. Прошло несколько минут, прежде чем у меня возникло решение написать ей записку — когда я отключаю мозг, то не сразу могу его опять включить, — но так или иначе, эта мысль пришла мне в голову, и я уже начал писать записку, как в дверь постучали.
Я вскочил, как ошпаренный, бросился к двери и рывком ее распахнул. Я устремил взгляд туда, где должна бы находиться белокурая макушка Минны, но увидел здоровенную металлическую пряжку ремня. Мой взгляд пополз вверх, долго скользил по красной рубахе, добрался до квадратной челюсти, потом до орлиного носа и пары голубых глаз и наконец остановился на широкополой шляпе.
— Мистер Таннер?
— Что с ней случилось? Где она?
— Мистер Таннер, я Уильям Роуленд, сержант канадской…
— Она жива?
— …королевской конной полиции. Я…
— Где Минна?!!
— Боюсь, мне это неизвестно, сэр. Я…
— Неизвестно?
— Нет. Я…
— У меня пропала дочка…
— Да, сэр, я знаю.
— Где она? У вас есть какие-то сведения о ней?
— Никаких.
— Тогда… зачем вы пришли?
— Боюсь, сэр, чтобы вас арестовать.
— Нелегальный въезд в страну, — бубнил он. — Подозреваю, это единственное обвинение, которое вам могут предъявить, мистер Таннер. Они, правда, любят шить подрывную деятельность и участие в заговоре — особенно если имеют дело с иностранцами. Но думаю, кроме нелегального въезда в страну вам ничего больше не пришьют.
— А как насчет осквернения государственной символики?
Он пропустил мой вопрос мимо ушей.
— Вам придется пройти с нами, сэр.
— С вами?
— Мой напарник ждет внизу на улице.
— Господи! Но моя дочь…
— Да, сэр. Вы имеете в виду Минну?
— Она потерялась.
— Я уверен, что мы сумеем установить ее местонахождение, сэр.
— Каким образом?
— Все пропавшие дети находятся, не так ли, сэр? Будьте добры, пройдите со мной, сэр…
Я повернулся к нему спиной. Прямо перед мной было окно и мне ничего не стоило в два прыжка достичь подоконника, выбить стекло и… дожидаться этого конного полицейского лежа внизу на асфальте с переломанной ногой. Ничего не скажешь, глупый вариант. Уж если они взялись поймать человека, им это всегда удается, а уж коли они решили поймать именно меня, с моей стороны было бы разумно в момент задержания сохранить здоровье, да и саму жизнь.
И я поплелся за ним по лестнице. На улице прохаживался еще один канадец в форме конного полицейского, а рядом переминались с ноги на ногу два гнедых красавца-жеребца. Второй полицейский ростом ничуть не уступал сержанту Роуленду, чьи уши оказались вровень с лошадиными.
— Таннер? — поинтересовался второй.
Я кивнул. Поздно было отнекиваться.
— Ну считай, нам повезло, что скажешь? — обратился он к Роуленду.
— Он был там один, я полагаю?
— В комнате больше никого.
— Жалко. Но по крайней мере мы хоть этого сцапали. Чтобы поймать лису, знаешь ли, надо для начала найти лисью нору. Интересно, скольких еще вонючих террористов мы заловим в этом клоповнике?
— Мы поселились в этом доме по той только причине, что тут нашлась свободная комната, — попытался я развеять их радость.
Но они не обратили внимания на мое объяснение.
— Может, стоит выставить здесь наружку? — предположил сержант Роуленд. — Надо бы подать им мысль, когда вернемся в отделение.
— Надо бы.
— Как вы меня нашли? — не унимался я.
Оба вытаращили глаза.
— Вы же наследили, как слон в пустыне! — бросил второй полицейский.
— Где? На выставке?
— На выставке, где же еще! Два часа радио верещало, что Ивен Таннер разыскивает Минну Таннер… Вы что ж думали, мы тут глухие?
Я и сам тогда подумал, а стоит ли упоминать мою фамилию в радиообращении к Минне, но почему-то не усмотрел в этом ничего опасного. У сотрудников иммиграционной и таможенных служб любой страны мира, естественно, имеются длинные списки нежелательных элементов, и когда они начинают сверяться с ними, моя фамилия непременно там оказывается. Но монреальская «Экспо», даже при том, что каждому посетителю там выдают малюсенький пропуск, казалась мне абсолютно надежным местом.
— К тому же с самого утра по всему полицейским участкам были разосланы ваши фотографии и полный перечень всех ваших подвигов.
— Что?
— Нелегальный въезд в страну! — пояснил Роуленд. — Вы пересекли границу на участке между Буффало и Форт-Эри. Ну, из Форт-Эри информация поступила на телетайпы уже к середине вчерашнего дня. А в нашей базе нашлась и ваша фотография. По ней я, правда, вас бы вряд ли опознал на улице, но вот с этим радиообращением на выставке вы прокололись…
Все-таки этот Ежи Пжижешевский подложил нам свинью. Мне как-то не пришло в голову, насколько опрометчиво было оставлять поляка-шофера в машине с лопнувшей шиной. Очевидно, пересечение границы в обратном направлении оказалась для него неразрешимой задачей, и он с ней не справился, как и его несчастное колесо с дорогой.
— Мы следили за вами от самой выставки, — продолжал сержант Роуленд. — Слава богу, что у автобуса много остановок на маршруте, а то бы мы отстали, — и он ласково потрепал лошадь по гриве. — Старичок Кавалер сегодня размял ноги на славу.
— Вы ехали за мной от «Экспо» верхом? — спросил я.
— Ну да!
— Понятно. — Я посмотрел на них, на их лошадей, потом на небо. Мне стало жарко. Да тут не лучше, чем в Нью-Йорке, подумал я. А может и еще жарче. Не надо было нам с Минной уезжать. Останься мы в Нью-Йорке, Минна бы не потерялась, а меня бы не арестовали…
— Нелегальный въезд, — повторил я.
Сержант Роуленд кивнул.
— И что со мной сделают?
— Депортируют, скорее всего. Как считаешь, Том?
— Иногда, бывает, могут впаять и тюремный срок. Но это если есть обвинение в совершении противоправных действий на территории Канады. А в вашем случае это маловероятно, я думаю. За нелегальный въезд вас просто депортируют — особенно если учесть, что полиция Буффало подозревает вас в совершении более серьезных преступлений.
— Каких же?
— Похищение человека, вроде бы. Так, кажется, Том?
— Похищение человека, склонение жертвы похищения к нелегальному перемещению вас через государственную границу и уж не помню, что там еще… — Он злорадно улыбнулся. — Так что можете не беспокоиться, мистер Таннер, в Канаде вас долго не задержат! Ровно на столько, сколько потребуется для оформления всех бумаг, уж поверьте, а потом вас тут же сдадут с рук на руки штатникам.
— Конечно, сначала вас допросят. Контакты в Монреале и все такое… Уж не знаю точно что, но думаю, им захочется поподробнее узнать о ваших друзьях-террористах и об их планах в Канаде. А потом вы быстро окажетесь в американской тюрьме.
Если мне суждено когда-либо выйти из тюрьмы, что в данную минуту представлялось крайне сомнительным, я с этим жирным польским боровом Ежи Пжижешевским обязательно что-нибудь сотворю. Что-нибудь с летальным исходом.
— А как с девочкой? — просил я.
— С какой девочкой?
— С моей дочкой Минной.
— Ах, ну да.
— Мне надо ее найти. Поймите: она пропала. Вот только что была здесь, а потом раз — и нет!
— Она, конечно, также находится в стране нелегально…
— Ну и черт с ним! — взорвался я. — Мне надо ее найти!
— Думаю, скоро объявится ваша дочка. Как считаешь, Уилл?
— Обычно пропавшие детишки находятся, — кивнул Роуленд.
— Это чудесно, — заметил я, — но…
— Уверяю вас, делом о пропаже ребенка у нас займутся как только мы доставим вас в отделение. Том, ты поезжай впереди на Кавалере, а мы с мистером Таннером следом за тобой на Принце Гарри.
— Вот это Кавалер, а Принц Гарри — та лошадь, — поправил его я.
— Ну надо же, вы правы, сэр! Так, вы, сэр, сядете впереди, поближе к его шее, а я как сяду в седло, подам вам руку и помогу взобраться — ведь со стременами, я думаю, вам не сладить…
— Шутите, офицер? — возмутился я.
Но он не шутил. В жизни мне приходилось как-то ездить верхом и, если приспичит, я бы мог проделать это еще раз, но лучше не надо. Ничего не имею против осликов, ничего не имею против повозки, запряженной лошадью, или мулом, или каким угодно копытным, но когда я трясусь у лошади на спине, мне всегда кажется, что я сам становлюсь лошадью или во всяком случае седлом. Сержант Роуленд протянул мне руку, и я свалился, пребольно ударившись задом, Принцу Гарри на спину и свесил ноги вдоль его боков. Том ловко оседлал Кавалера, после чего Роуленд уселся позади меня на Принца Гарри. Кавалер затрусил первым, а мы на Принце Гарри устремились за ним. К этому моменту вокруг нас, как вы можете догадаться, собралась изрядная толпа зевак. Наверное, кое-кто из местных просек, что тут происходит, и из задних рядов раздались выкрики: «Quebec Libre!», а один смельчак набрался наглости и запустил в беднягу Кавалера куриным яйцом. Большинство же зевак либо не симпатизировали мне, либо предпочли скрыть свои политические пристрастия. В общем же наблюдать за поведением толпы было занятно: их ликование, можно сказать, носило явно аполитичный характер: зеваки с энтузиазмом приветствовали и конных полицейских, и меня, и обоих поджарых, хотя и несколько неуместно выглядящих на монреальской улице, скакунов.
— Не больно-то у вас большой опыт верховой езды, а, сэр? Да вы не сидите сиднем, понимаете, вы лучше подпрыгивайте в такт его бегу…
— Так он же трясется как в белой горячке… — пожаловался я.
— Да, аллюр у него неплохой. И вы подпрыгивайте в такт…
Я стал кое-как подпрыгивать, хотя удовольствия мне это не доставляло. Мы рысили к западу по рю Сент-Кэтрин, неотвратимо приближаясь к центру города. Я поинтересовался, куда именно мы направляемся, и Роуленд назвал адрес, который мне ни о чем не говорил: названия этой улицы я раньше никогда не слыхал. Да и какая собственно разница, подумал я. Сколько бы неудобств ни доставляла мне эта верховая прогулка, в ближайшие дни, недели, а может быть и месяцы моя жизнь будет протекать с еще меньшими удобствами.
К обвинению в похищении человека я не мог отнестись серьезно. Конечно же, пан Ежи рано или поздно снимет это дурацкое обвинение. Но и без него ситуация была весьма критическая. Меня ожидали те еще удовольствия…
А исчезновение Минны, размышлял я, таило в себе куда большую опасность, чем я мог сразу предположить. А что если кубинцы расстреляли ее во внутреннем дворике у стены? А что если аргентинские гаучо похитили ее, чтобы продать в рабство? А что если тайные агенты Литовской Советской Социалистической Республики признали в ней законную наследницу литовского престола? А что если в израильском павильоне нашлись умники, решившие использовать кровь этой невинной христианской малютки при выпечке кошерного кулича? А что если…