Блок Лоуренс. Такие люди опасны

   – Ты едва не утопил меня.
   – Почему едва? Я тебя уже утопил, но потом передумал и оживил. В какой-то момент мне даже показалось, что мои усилия напрасны и на этот свет тебя не вернуть. Можно сказать, что несколько минут ты числился среди мертвых, а потом ожил.
   – Господи Иисусе!
   – Ты проводишь параллель с Лазарем^[5]? Я, конечно, польщен, но там ситуация была иной.
   – Святой Боже!..
   Даттнер лежал на спине со связанными сзади руками, а я сидел рядом на корточках и пил кофе. Раньше я не понимал, как это некоторым удается подолгу сидеть на корточках. У меня сразу начинала болеть спина. Но потом выяснилось, что все дело в практике.
   – Ты ведь предлагал мне что-то выпить, а мгновением позже моя голова оказалась под водой. Никогда не видел ничего подобного.
   – Ты же считаешь меня классным специалистом. Вот я и показал тебе, на что способен.
   – Да уж. Пол?
   – Что?
   – Почему ты меня не убил?
   Я допил кофе, прогулялся к хибаре за апельсином. Очистил его, прежде чем ответить.
   – Ты заявился сюда. На мой остров. Я тебя не приглашал. Компания мне не нужна, и речь не только о тебе. И ты не уходил. Я попросил тебя уйти, а ты не уходил. – Я пожал плечами. – К тому же меня переполняла ярость. Когда живешь один, нет нужды сдерживать эмоции, все равно тебя никто не видит. Я к этому привык, вот и не сдержался. И потом я не мог найти иного способа избавиться от тебя.
   – И ты попытался меня утопить?
   – Я не пытался. Утопил, а потом передумал.
   Он осмысливал мои слова, а я доедал апельсин.
   Потом выбросил шкурку в воду. Органические отходы я всегда выбрасывал в океан: кто-нибудь да съест. А банки сжигал и зарывал землю. Незачем мусорить там, где живешь.
   Возвращаясь к Даттнеру, я подбросил дров в костер. Запас у меня был приличный, мог я использовать на дрова и обшивку лодки, на которой приплыл Даттнер.
   – Пол?
   – Слушаю тебя.
   – Ты хоть представляешь себе, сколь разительно ты изменился?
   – Да.
   – Конечно, представляешь. А почему ты передумал?
   – Сообразил, что тебя начнут искать, кого-то пришлют. Твоя смерть все бы усложнила. Два часа я бы пребывал в прекрасном настроении, чтобы потом расхлебывать кашу, которую сам и заварил.
   – Другой причины нет?
   – Например?
   – Не важно. И что теперь?
   – Еще не знаю.
   – Ты меня отпустишь?
   – Как только получу гарантии, что ты оставишь меня в покое. Я думаю, оставишь. Теперь-то тебе ясно, что никакой пользы Агентству я принести не смогу. Если же я вам не нужен, а ты согласишься мне не мстить, тогда незачем удерживать тебя на моем острове. Или убивать. Я посажу тебя в лодку и даже пожелаю счастливого пути.
   – Не получится. Пусть тебе это покажется странным, но я окончательно убедился в том, что нам нужен именно ты.
   – Значит, ты чокнулся.
   – Едва ли. Послушай, Пол...
   – Позже.
   Я отнес сковородку к воде, вымыл. Обычно в те дни, когда я бываю на Машрум-Ки, я перекусываю сразу после возвращения, а обедаю после захода солнца. Даттнер сбил мне распорядок дня. Солнце уже скатывалось к горизонту, а я только что поел рыбы. Через несколько часов мне захочется спать, я еще не обедал, перед самым сном есть нехорошо. А я собирался поджарить на обед отбивные.
   Я мог бы обойтись без обеда, но не хотелось без нужды нарушать десять заповедей. Я выпил две порции местного кукурузного виски, добил бутылку и поставил ее к стене, чтобы в следующий раз отвезти Клинту. Достал из холодильника обе отбивные, положил на сковородку, залил морской водой. Я всегда их так жарил. И вкуснее, и экономится соль. Сковородку с готовыми отбивными я отнес к Даттнеру. Он наблюдал за мной, лежа на боку.
   – Ты много ешь.
   – Одна отбивная для тебя, если, конечно, хочешь.
   – Хочу. Съем с удовольствием, знаешь ли, но еще больше мне хочется покурить. Сигареты, что были в пиджаке, разумеется, намокли.
   – Разумеется.
   – В лодке есть еще одна пачка.
   – Дурная привычка. Вот тебе шанс отказаться от нее.
   Он рассмеялся. Спросил, нельзя ли развязать его.
   – Незачем! – отрезал я.
   – Я не доставлю тебя хлопот.
   – Я знаю. Пистолет твой под тридцатью футами воды, нож или топор преимущества тебе не дадут.
   – Я, между прочим, неплохо владею приемами рукопашного боя. Без оружия.
   – Это прекрасно.
   – Почему-то тебя это не пугает. Наверное, ты прав. Я буду хорошим мальчиком, Пол. Развяжи меня, дай поесть, и я буду паинькой.
   Я развязал ему лодыжки, легко справившись с узлом. Потом перевернул и занялся руками. Веревка намокла и никак не хотела развязываться.
   – Почему не разрезать ее? – спросил Даттнер.
   – Веревка мне еще пригодится.
   – Ты меня подкалываешь?
   – Нет.
   – И ты еще заявляешь, что тебе не нужны деньги. Сколько стоит такой кусок веревки? Десятую часть цента? Тебе не нужны деньги, но ты полчаса развязываешь узел...
   Я развязал узел. Даттнер сел. Потер запястья.
   – Два фута веревки...
   Я пододвинул к нему сковородку с отбивными, посоветовал поменьше говорить и побольше есть. Съел свою отбивную. Когда и он поел, я собрал кости и выбросил их в воду. Открыл квартовую бутылку кукурузного виски и плеснул ему в пустую банку.
   – А ты не пьешь?
   – Нет.
   – Ну конечно. Две порции в день до обеда и ни капли потом, так?
   – Давай не будем говорить о моих заповедях.
   – Не сердись...
   – Надеюсь, ты понял.
   – Конечно. – Он выпил виски. – Горло не дерет.
   – Местное производство. По существу, самогон.
   Даттнер спросил, нельзя ли ему сходить к лодке за сигаретами. Я не разрешил. Вдруг у него там другой пистолет или он просто удерет. Даттнер пообещал дать мне честное слово. Я молча смотрел на него. Тогда он спросил, не схожу ли я за сигаретами. Я покачал головой. После этого он надолго замолчал.
   – Насчет веревки, – прервал я паузу. – Ты просто ничего не понимаешь. Дело не в стоимости. Самая большая проблема этого мира – мусор. Я не бросаю в воду ничего такого, что рано или поздно не будет съедено.
   – А кости?
   – Они в соленой воде разлагаются. Что-то съедают рыбы, во всяком случае, все мясо и костный мозг, остальное идет на корм другой живности.
   – А мой пистолет?
   – Я выбрал меньшее из двух зол. Обычно я не выбрасываю пистолеты в воду. Нет необходимости, знаешь ли. Помолчи, а? – Он сжал губы. – Так вот, куски веревки, которые не годятся к использованию, мне придется сжечь. Веревка пропитана специальным раствором, горит плохо. Ее надо разделять на волокна. Опять же вонь. Зачем мне эти телодвижения? Если одна бухта закончится, придется покупать другую. Я должен вспомнить в магазине, что мне нужна веревка, перенести бухту в лодку, где она займет место, которого всегда не хватает, вынести на берег, где-то положить в хибаре. Чем реже мне придется этим заниматься, и я не только про веревку, тем...
   – Я тебя понял.
   – Неужели? Речь не о веревке, а о моем отношении к жизни. Я ничего не делаю, если на то нет причины. Я живу здесь, потому что никто не путается под ногами. И я живу так, как хочу, в полном согласии с самим собой и окружающим миром. Если я нахожу в хибаре что-то лишнее, я от этого лишнего избавляюсь. Прочитанные книжки я использую для того, чтобы разжигать костер. Раньше у меня были вилка и ложка из столового набора, но со временем я понял, что прекрасно обхожусь пальцами, поэтому вырыл ямку, похоронил и вилку, и ложку. Мне не нужно лишнего. И я не хочу ничего менять.
   – Это необычный подход.
   – Мне он годится.
   – Похоже, что это так.
   Я отошел облегчиться и предложил ему последовать моему примеру. Сказал, куда пойти, и попросил закидать все песком.
   – Пол? – Вернулся он быстро. – Я хочу тебе кое-что сказать, но ты просил не упоминать об этом.
   – О чем?
   – Это имеет отношение к твоему кодексу.
   – Валяй.
   Слова он подбирал очень тщательно.
   – Там есть один пункт, одна из заповедей, насчет того, чтобы ни с кем не говорить. Без крайней на то необходимости.
   – И что?
   – Если вспомнить несколько последних минут, когда ты говорил мне о веревке, о своем отношении к мусору, о том, что избавляешься от ненужных предметов обихода. Необходимости объяснять мне все это не было. То есть ты вел ненужный разговор. Раньше ты практически не открывал рта. А теперь выходит, что тебе хочется поговорить.
   Я промолчал.
   – Я не делаю никаких выводов. Просто мне подумалось, что это наблюдение покажется тебе небезынтересным.
   Я ему не ответил, а он не стал развивать дальше свою мысль. Какое-то время спустя я предложил ему придвинуться к костру, потому что совсем стемнело. Так мы и сделали. Потом я спросил, не хочет ли он кофе.
   – Если он у тебя есть.
   Я налил воды в котелок, поставил на огонь. Когда вода закипела, добавил молотого кофе, помешал, разлил по двум банкам, одну дал ему.
   – Благодарю.
   – Сахара или сливок у меня нет.
   – И так сойдет.
   – Если ты хочешь покурить, достань сигареты из пиджака. Может, сумеешь их высушить.
   – А их можно курить?
   – Если бумага не порвалась, почему нет?
   Он вытащил пачку, раскрыл. Семь сигарет, две уже развалились. Четыре я положил у костра. Последнюю оставил. Вытащил из костра полено, обгоревшее с одного конца, положил на него сигарету. Бумага местами потемнела, но не занялась. Я протянул сигарету Даттнеру и подержал полено, пока он прикуривал.
   Спросил, можно ли ее курить, и он ответил, что еще как можно, это лучшая сигарета в его жизни.
   Я сел. Смотрел на костер, пил кофе. Внезапно подумал о словаре и причинах, по которым он мне понадобился. Словарь – книга, полная слов. Слова нужны для разговора, слова – средство общения с людьми.
   Если бы Даттнер не указал мне, что я нарушаю одну из заповедей, я бы рассказал ему, что моя главная проблема – вода. В неделю у меня уходило три или четыре галлоновых бутыли воды. Я пил воду, умывался водой, использовал ее, когда готовил, варил кофе. Если б на острове был источник пресной воды...
   «Ни с кем не разговаривать».
   Такая простая заповедь, и я так долго придерживался ее безо всяких усилий.
   – Можно мне высушить одежду у костра?
   – Не получится. Солнце завтра все высушит.
   – Значит, я остаюсь на ночь?
   – А у тебя другие планы?
   Он рассмеялся. Хотел отшвырнуть окурок, но вовремя передумал и бросил его в костер. Мне это понравилось.
   – Ладно. – Он вскинул на меня глаза. – Так что это за операция?
   – Не понял?
   – Чего хочет от меня Агентство? Зачем ты приехал сюда? И не надо изображать изумление. Ты подобрал нужную наживку, и нечего удивляться, что рыба на крючке. И не старайся скрыть улыбку. Улыбайся хоть во весь рот. А как надоест, расскажи, о чем, собственно, речь.

Глава 6

   – Представь себе груз оружия. Товар, принадлежащий правительству Соединенных Штатов, наилучшего качества. Правительство хочет послать оружие друзьям. Вместо этого оружие попадает к плохишам.
   – И что?
   – Надо бы забрать его у них.
   Я воззрился на него.
   – И это все?
   – Нет, разумеется, нет, Пол. Я просто...
   – Чушь собачья! Такое случается постоянно. Если бы мне платили по десятицентовику за каждого американца, подстреленного из оружия, сделанного в Америке... всего по десятицентовику... черт, да из песчинки за каждого американца можно соорудить приличных размеров пляж! И это – обычное дело. Мы посылаем оружие партизанам, а его перехватывают власти. Мы вооружаем правительственные войска, а оружие крадут партизаны. И все потому, что какой-нибудь чиновник хочет побыстрее наварить кругленькую сумму. Оружие захватывают и в ходе боевых операций.
   – И мы никогда не пытались вернуть его?
   – Если и пытались, то я об этом не слышал.
   – Иной раз бывает и такое, Пол. Оружие мы стараемся выкупить. Ты можешь удивляться, но этот метод зачастую срабатывает. По большому счету ты, конечно, прав. Оружие попадает не по назначению, это риск, и на него приходится идти, но у нас достаточно заводов, которые могут изготовить любое количество оружия, так что проще послать новую партию, чем гоняться за старой. И потом, к тому времени, когда оружие попадает к противнику, оно обычно устаревает.
   – Вот и хорошо.
   – Тут другой случай.
   Он взял сигарету, не спеша закурил. Ждал, чтобы я спросил, какой-такой другой случай. Тогда он бы сказал, что это хороший вопрос, а я...
   Но он услышал от меня совсем не то, что ожидал.
   – Давай говорить только о деле. Драматические эффекты ни к чему. Слушаю тебя.
   – Сразу в дамки. Знаешь, прямая не всегда кратчайшее расстояние между двумя точками. Иногда дуга...
   – Не здесь. Не на моем острове.
   Улыбка. Кивок.
   – Ладно. Обойдемся без драматизации. Это не обычное оружие. Мы говорим о партии стоимостью два миллиона долларов, размещенной на четырех грузовиках. Мы говорим о самом современном оружии, которое когда-либо могло быть использовано в партизанской войне. Что такое партизанская война, рассказывать нет нужды. Ты участвовал в ней десять лет. Могу сказать лишь одно: по сравнению с этим оружием то, чем вы пользовались в Юго-Восточной Азии, – водяные пистолетики. Такого оружия вам не давали. Его производили, но не использовали в боевых действиях. Не из-за низкой эффективности. Ты бы ахнул, прочитав отчеты об испытаниях. Просто никто не мог решиться на новый уровень противостояния. Возьмем, к примеру, атомные гранаты. Бросаешь одну, и на трех акрах ни единой живой души. Или атомные минометы. Газовые гранаты. Ты же понимаешь, насколько возросли бы ваши возможности, получи вы оружие с убойной силой атомного взрыва и маневренностью обыкновенного миномета? Тебе не надо объяснять, сколь успешно использовалось бы оно против партизан. Да и партизаны нашли бы ему применение.
   – Действительно смертоносное оружие.
   – Правильно.
   – До нас доходили слухи, что такие работы ведутся. То ли у нас, то ли у противника. – Я вспомнил, в какую передрягу мы попали в Лаосе во время глубокого рейда на территорию, контролируемую Патет Лао, и попытался представить себе, как бы мы выкручивались, имея в своем распоряжении такое оружие. И что случилось бы с нами, если б оно было у другой стороны.
   – Я мог бы продолжать, Пол, но ты требуешь от меня краткости. Будем считать, что я все тебе сказал. Это действительно смертоносное оружие. Решение передать его нашим друзьям принималось на самом высоком уровне. В газетах об этом не напишут. Если же кто-то задаст этот вопрос, мы будем все отрицать. Это не наши игрушки, их сделали в Бирме из старых покрышек, мы знать ничего не знаем. Черт, если нашего президента прижмут этим к стенке, на следующих выборах он не наберет и сотни голосов!
   – Ближе к делу.
   – Я только сейчас заметил, какие здесь звезды. Красотища, не правда ли?
   – Да.
   – Тишина, покой. Почему не проводить тут ночь за ночью, под звездами, у костра...
   – Не отвлекайся, Даттнер.
   – Джордж.
   – Не отвлекайся. Продолжай.
   Он сбросил пепел с сигареты.
   – Об остальном ты и так догадался, не правда ли? Груз передавался не по обычным каналам. Ты, наверное, понял, кому он предназначался.
   – Как бы не так! Я уже несколько месяцев не читал газет и не слушал радио. Может, оружие отправили канадским индейцам.
   – Я забыл, что ты оторвался от цивилизации.
   – Не оторвался. Просто не захотел дальше участвовать в ваших играх. Так кому предназначалось оружие?
   – Партизанам, в этом полушарии. Об остальном догадаешься сам, Пол, потому что с прошлого года ничего не изменилось. Ты меня понял? – Я кивнул. – Но вместо того, чтобы попасть в нужные руки, оружие оказалось у плохишей. Поначалу мы думали, что они передадут оружие плохому правительству, которое хотели свергнуть хорошие партизаны, а правительство против них его же и использует. Неприятный для нас вариант, но на деле все вышло иначе. И сейчас оружие в руках плохих партизан, которые хотят свергнуть хорошее правительство. Того, что имеется в четырех грузовиках, для этого как раз хватит, но, откровенно говоря, не так уж и важно, кто победит, потому что США при любом раскладе оказывается в проигрыше. Если победят они, свободный мир лишится опоры в Латинской Америке. Если они потерпят неудачу, многие потребуют разъяснений, как такое могло произойти. Мы, конечно, будем отрицать причастность к этому оружию, но пользы от этого не будет, даже если найдутся дураки, которые нам поверят. Потому что люди спросят, как мы могли позволить противнику протащить динамит в Западное полушарие. – Он хмыкнул. – Я сказал, «динамит»? Пора менять лексикон. Динамит – это детские штучки, какими отмечают Четвертое июля. Так на чем я остановился?
   – Если мы проигрываем, то проигрываем, если побеждаем, все равно проигрываем.
   – Именно так! И есть только один способ выйти сухими из воды. Перехватить оружие до того, как оно будет доставлено получателю.
   – Или предотвратить получение оружия?
   – Разве это не одно и то же?
   – Не совсем. Если ставится задача предотвратить получение, достаточно уничтожить оружие. Если оно на грузовиках, на них сбрасываются бомбы. Если на корабле, он топится. Если на самолете, его сбивают. И заниматься этим должны ВВС и ВМФ, не так ли?
   Даттнер усмехнулся:
   – Оружие-то атомное, помнишь? Разбомби его – и получишь значительные зоны радиоактивного загрязнения.
   – И что? Извинимся, скажем, что больше это не повторится.
   – Даже если это дружественная страна?
   – Даже если оружие в Лондоне.
   – А если оно на территории Соединенных Штатов? Что тогда?
   Я вытаращился на него.
   – Потому что оно здесь, Пол. На данный момент оно на Среднем Западе, можно сказать, в сердце Америки. Мы знаем, где оно, знаем, кто играет за команду противника. Нам известно, как они собираются вывезти оружие. Мы достаточно ясно представляем себе, когда это произойдет. Вывезут его по воздуху не раньше, чем через неделю, но не позже, чем через три.
   – Если вы знаете, что оружие в Штатах, и можете указать его местонахождение...
   – Дай мне закончить, Пол. – Даттнер закурил новую сигарету, на этот раз без театральных жестов. – Мы, разумеется, можем разбомбить склад.
   – Я хотел предложить другое.
   – Знаю, но мы рассматривали и такой вариант. Наши компьютеры показали, что в трех административных округах мы потеряем две трети населения, а жертвы радиоактивного заражения появятся в четырех штатах. Естественно, такого допускать нельзя.
   – Логично.
   – Вот-вот!.. Рассматривали мы и другие схемы. Дать им погрузить оружие на самолет и сбить его. Самолет у них с реактивными двигателями. Мы это знаем, потому что он уже в Штатах. О самолете мы имеем полную информацию, так как они украли его у нас. Не перебивай меня. Нам известно все, за исключением места, где они его прячут. Но мы наверняка засечем его при взлете и посадим на хвост перехватчиков. Однако в той команде тоже не идиоты, Пол. Они не собираются лететь над морем. Они будут держаться суши, и нам придется кончать с ними над малонаселенными регионами Южной Америки. Мы запросили компьютер, какова вероятность удачного перехвата и будут ли жертвы. В общем, наши шансы не так уж и плохи. Мы обязательно попытаемся перехватить их, но это наш последний оборонительный рубеж.
   – Продолжай. – Впервые за последние месяцы у меня разболелась голова. Отвык я от долгих разговоров. – Продолжай. Объясни теперь, почему вы не можете послать туда батальон морских пехотинцев или десантников.
   – Мы можем.
   – Естественно, можете.
   – Только они достанут наши игрушки и используют их против наших же парней.
   – У них слишком мало людей, чтобы устоять.
   – Правильно. Мы победим. Но они будут сопротивляться до последнего, так что цена победы окажется слишком высокой. Скорее мы используем части специального назначения, когда противник будет загружать самолет. В этом случае вероятность успеха велика, если, конечно, где-то не будет прокола. А стопроцентной гарантии, что прокола не будет, никто не даст.
   – Если они уже украли оружие и приличных размеров самолет, нельзя ожидать, что операция пройдет гладко.
   – Ты не первый, кто пришел к такому выводу. – Даттнер хохотнул. – Пол, давай сэкономим время. Тебе не придумать ход, который уже не предложили бы человек или компьютер. Некоторые предложения отвергли, другие передали в оперативную разработку. Идеальных нет. Идеальный исход – вернуть оружие без жертв с нашей стороны и не вызвав интереса прессы. Если это не получится, будем отступать на заранее подготовленные позиции. А ты нам нужен для первого шага, идеального варианта.
   – В смысле?
   – Они украли оружие у нас, теперь мы украдем его у них.
   – Кто это мы?
   – Два человека. Ты и я. – Он не сводил с меня глаз. – Непонятно?
   – Нет.
   – Ты будешь действовать изнутри, потому что о тебе они ничего не знают. Мы понимаем, что у них есть люди в нашем лагере, но никто даже не подозревает о твоем существовании. Ты будешь в лагере противника, я – за его пределами, в непосредственной близости. В детали вдаваться не буду, но, поверь мне на слово, план этот вполне реален.
   – Верю.
   – Очевидных сомнений нет? Тебя ничего не удивляет?
   – Нет. – Я встал. – Этого я и ожидал.
   На его лице отразилась тревога.
   – Я ошибся, – произнес я. – Следовало сразу утопить тебя. Оставить под водой. Я смог бы использовать тебя как наживку, лодка пошла бы на дрова. И искать бы тебя никто не стал. Не пытайся подняться. Лежи смирно, я все равно сшибу тебя с ног. Агентство не знает, что ты здесь. Я перестал интересовать Агентство, как только выехал из «Долтона». Ты приехал сюда по собственной инициативе.
   – Пол...
   – Заткнись! Ты хочешь, чтобы я работал не на Агентство, а на тебя. При нашей последней встрече, единственной нашей встрече, ты правильно указал, что со мной не так. Я научился думать. Не забывай об этом. Я не проглочу черную пилюлю. Не проглочу ее, даже если она покрыта слоем сахара. Если тебе что-то от меня нужно, так и говори. Ответ получишь сразу, да или нет.
   Он начал подниматься.
   Поначалу я ему не мешал, но в последний момент сбил с ног.
   – У тебя два варианта. Можешь держаться за старую ложь или придумать что-нибудь новенькое, Но учти, если я пойму, что ты лжешь и на этот раз, я тебя утоплю. Так что лучше сразу сказать правду. Выбор за тобой.
   – Боюсь, ты меня утопишь.
   – Ты меня слышал.
   – Мы разделили трапезу, поговорили, а теперь ты грозишься меня утопить.
   – Хватит болтать!
   – Ты уникум. Не следовало Агентству отпускать тебя. Я понял это, когда говорил с тобой, увидел то, чего не заметили компьютеры. Я знал, что ты сломаешься, знал, что восстановишься, и...
   – Обо мне достаточно! Давай о деле.
   – Хорошо. Возможно, тебе что-то и не понравится, но на этот раз ты услышишь правду. Думаю, на такую приманку ты клюнешь.
   Действительно, слушал я с интересом. По его словам выходило, что правительство США выключили из игры. Военная и гражданская разведки уверены, что вся партия уже прибыла в Южную Америку, и Агентство отправляет туда своих людей, чтобы свести урон к минимуму.
   – Но это не так, Пол. Оружие по-прежнему в Штатах. Я это знаю, а кроме меня, пожалуй, никто. Мне этого не говорили. Но через меня постоянно проходят разные сведения, вроде бы не связанные между собой. Можно ввести все это в компьютер, но даже он не сможет соединить все воедино.
   А вот он смог. И вывод получился достаточно любопытный. Поэтому он не счел за труд съездить на Средний Запад. Навел справки и понял, что его умозаключения не расходятся с действительностью. Меня он нашел еще раньше. Частный детектив проследил мой путь до Ки-Уэста, а уж дальнейшие поиски Даттнер взял на себя.
   – Помнишь наш последний разговор? Я говорил все это не только тебе, но и себе тоже. Я могу вы валить всю эту информацию кому следует и получу большую блестящую медаль. Но медали, знаешь ли, мне уже ни к чему. Я бы предпочел наличные.
   Даттнер прикинул, что половина суммы, которую можно заработать на таком товаре, равняется миллиону долларов. Эта половина вполне его устраивала. С такими деньгами он мог больше не горбатиться на службе. Один миллион – его жалованье за восемьдесят семь лет и семь месяцев. Хотелось получить его быстрее и сразу. Даттнер знал эмигрантскую организацию, пустившую глубокие корни в Тампе, которая могла выложить два миллиона долларов за партию тактического атомного оружия.
   – Они на той же стороне, что и хорошие парни, которым это оружие в первую очередь и предназначалось. В этом вся прелесть, Пол. Они на той же стороне. Товар попадет по назначению, престиж Соединенных Штатов не пострадает, наших друзей не отправят в мир иной, а мы с тобой поделим поровну два миллиона долларов.
   Даттнер углубился в детали. Я не мешал ему выговориться. Потом он спросил, каково мое мнение, и я ответил, что тут надо подумать. Даттнер заявил, что на другой ответ и не рассчитывал, докурил последнюю сигарету, и я проводил его к лодке за новой пачкой. Он снял целлофановую упаковку и бросил на песок. Я промолчал. Даттнер закурил и спросил, не холодно ли мне. Я ответил, что не холодно, что я перестал замечать изменения температуры воздуха. Он пожалел о том, что его одежда не высохла. Докурив сигарету, Даттнер бросил окурок в воду. Просто удивительно, насколько быстро он забывал о хороших манерах!