Лоуренс Блок
Такие люди опасны
Глава 1
Иной раз кажется, что в головной конторе Агентства работают близнецы. Рост на дюйм-два выше среднего. Темные костюмы, белые рубашки, полосатые галстуки. Пьют шотландское с водой, или бурбон с водой, или, летом, водку со льдом. Раз в неделю посещают спортивный зал, предпочтение отдается гандболу или сквошу. Улыбаются много, но меру знают. Чувствуют, когда улыбка начинает бесить собеседника. Их не примешь за менеджеров по продажам или закупкам. Но их можно представить себе в отделе по подбору кадров, чем, собственно, они зачастую и занимаются. Если достаточно долго с ними общаться, раскусить их – невелик труд. Они не стараются скрыться за чужой личиной, их не засылают в тыл врага, они практически не покидают Вашингтона, и нет никакой беды в том, что кто-то прознает, какая у них работа.
И этот тип отличался от стандарта не более чем на два процента. Может, был излишне костляв. Я решил, что в спортивный зал он не ходит, зато бегает кроссы. Он крепко пожал мне руку, говорил, глядя в глаза, голос звучал очень искренне. Естественно, все эти внешние атрибуты ничего не значили.
– Извините, что так долго мариновали вас, мистер Кавана. Вы же знаете, какова она, бюрократическая машина. Как и божьи жернова, спешить не привыкла.
– Я не в обиде.
Действительно, чего обижаться. Поселили меня в «Долтоне», счет оплачивали они, три недели я вкусно ел и мягко спал. Поди плохо! Ожидание меня не тяготило. Дело привычное – любой операции всегда предшествовала длительная подготовка.
– Надеюсь, Вашингтон вам понравился?
– Будьте уверены.
– Вас устроили со всеми удобствами?
– Грех жаловаться.
– Это хорошо.
Я ожидал продолжения и лишь минуту спустя понял, что его не последует. Решил переглядеть его, но передумал. Бессмысленно. Номер отеля мой, но город-то его, так что играть придется по предложенным им правилам. Он ждал, пока заговорю я, следовательно, пришел с ответом на интересующий меня вопрос, но прежде мне предстояло его задать.
Я обворожительно улыбнулся и задал целых три:
– Что ж, куда я отправлюсь, кого должен увидеть и с чего начать?
Его взгляд затуманился:
– Хороший вопрос. Дело в том, Пол, что на данный момент для вас, к сожалению, ничего нет. Я хочу сказать, по вашей части. Ситуация такова...
– Подождите!
Он замолчал, не сводя с меня глаз.
– Давайте вернемся к самому началу. Я не прибегал в Вашингтон в поисках работы. Вспомните, меня вызвали вы. Вы спросили, не хочу ли я сыграть в команде. Я ответил, что особых дел у меня нет, как нет и возражений; приехал, прошел собеседования и тесты, вроде бы нигде меня не завернули, миновало три недели, а теперь... – Вам заплатят за проведенное здесь время. – Да черт с ней, с оплатой! Мое время ничего не стоит, поэтому мне без разницы, оплатят его или нет. – Я поднялся из удобного кресла, по толстому ковру прошел к окну, из которого открывался прекрасный вид на Капитолий, и повернулся: – Вы же даете мне понять, что дело не в отсутствии работы. Работа-то есть. Просто тот, кто хотел предложить ее Полу Каване, за последние три недели передумал. И я хочу знать, почему.
– Пол...
– Я хочу знать и хочу, чтобы вы мне сказали! Может, вы хотите перейти в другое место, потому что ваши люди поставили в этом номере «жучка». Я возражать не стану, но...
– Перестаньте! Ничего мы здесь не ставили.
– Тогда у нас серьезные неприятности, потому что миниатюрный микрофон вмонтирован в патрон настольной лампы, и...
Он встал.
– Это наш микрофон.
– Разумеется, ваш. Послушайте, Даттнер...
– Джордж.
– Джордж. Джордж, я знаю правила, действительно знаю. Я достаточно долго по ним играл. Понимаете?
– Конечно.
– Поэтому я не прошу вас изменить решение, поскольку, во-первых, решение принимали не вы, а во-вторых, такие решения не меняют. Я все это знаю. Так? – Он кивнул. – Меня интересует объяснение. За три недели моего пребывания в Вашингтоне кто-то передумал. Я хочу знать, в чем причина. Я помню свой послужной список за последние десять лет. Лаос, Вьетнам, Камбоджа... Везде я получал хорошие отметки, да и в Америке ничем себя не замарал. Я прав?
– Продолжайте.
– Так в чем же причина? На гражданке я не замечен ни в чем предосудительном. Родственники? Поголовно республиканцы, за исключением придурка-дядюшки, который в сорок восьмом проголосовал за Трумэна. И потом все они уже умерли. Колледж? Я не подписывал никаких петиций, не присоединялся к политическим группам. Играл в футбол, а по учебе держался в середнячках. Как-то меня хотели избрать в студенческий совет, но у меня не было свободного времени. Да и желания. После окончания колледжа я попытал силы в профессиональной лиге. Но не хватило мышечной массы. В августе умер отец, в сентябре я завербовался в армию. В центре учебной подготовки скоро стал командиром отделения, записался в десантники, потому что боялся высоты, но не хотел в этом признаваться. Половина знакомых мне парней пришли туда по той же причине. Остальные хотели умереть, и некоторым это удалось. Я отдал десантным войскам десять лет, и вам это известно. Мог бы отдать еще десять, но рано или поздно джунгли приедаются. Мне приелись, я вернулся домой, потом приехал в Вашингтон, и...
Я отвернулся от него, оборвав фразу, и вновь отошел к окну. Злясь на себя. Ситуация не требовала от меня таких слов. Я позволил себе разозлиться. Иной раз стоит разрядиться, дав волю эмоциям, но в данном случае никакого смысла в этом не было.
Я смотрел на Вашингтон, пока пульс не пришел в норму. Потом повернулся к Даттнеру. Джорджу. Он спросил, нет ли чего выпить. В ящике комода лежала бутылка неплохого виски, но я отрицательно покачал головой. Однако предложил позвонить в бюро обслуживания, если его замучила жажда. Он отказался.
Я вернулся к креслу, сел. Он так и остался стоять.
– Ваша очередь.
– Простите?
– Ваша очередь. Я выговорился, теперь слово за вами. Я демобилизовался четыре месяца назад и за этот срок не мог навлечь на себя подозрений. Не общался ни с коммунистами, ни с вражескими агентами. Вообще ни с кем не общался. Я... Хватит об этом! Ваша очередь, дружище. Я не предатель, и меня не назовешь неумехой. Вот и скажите мне, кто я такой и почему ваша контора вычеркнула меня из списков.
Он долго смотрел на меня, потом его глаза на мгновение переместились к люстре, в один из патронов которой они вставили свою маленькую игрушку. Как я понял, с намеком.
– Я уже сказал все, что мог.
– Это мне ясно.
– Так что...
Я сразу понял, чего от меня хотят.
– Я это просто так не оставлю, – подыграл я ему. – Если вы сейчас уйдете, я начну выяснять, что к чему, пока не докопаюсь до истины. Ответ-то не за семью печатями, надо лишь опросить побольше людей. Я могу спросить моего конгрессмена, кое-кого из репортеров...
На его лице мелькнула улыбка, но голос остался серьезным.
– Это не дело. Даже не знаю... Пол, если я расскажу вам все, что мне известно, вы не будете поднимать шума?
– Если сочту объяснение логичным.
– Этого я гарантировать не могу. Мне кажется, решение принято разумное, но вы можете со мной не согласиться.
– Вот и давайте разбираться. Я неумеха? Предатель? Кто же я?
– Всего понемногу.
Во мне закипела злость. Я знал, что закипит, готовился к этому, но она все-таки прорвалась наружу. Чисто внешне. А вот спокойствие в голосе мне сохранить удалось.
– Может, поясните? – будничным тоном спросил я.
Он пояснил.
С одной стороны, я оказался прав – никаких зацепок ни в моем послужном списке, ни за годы обучения в колледже, ни за более ранние годы, ни в жизни почивших родственников. В деяниях я полностью оправдал их ожидания.
Причину для сомнений нашли во мне самом.
– Мы занимались вами три недели. Мы знаем о вас больше, чем вы сами, но, думаю, для вас это не сюрприз. Часть расследования касалась вашего прошлого, и тут, как вы и сказали, никаких претензий к вам нет. Мы знали об этом до того, как обратились к вам, прежде чем вызвали вас в Вашингтон. Если бы не идеальный послужной список, вы бы о нас и не услышали. Разумеется, мы все перепроверили, но итог получился прежним. Однако, повторюсь, ваш послужной список – лишь одна часть расследования. А во второй части мы определялись с вами. Стремились понять, какой вы на текущий момент, в отрыве от содеянного вами в прошлом. Ради этого вы проходили собеседования и тестирование. Заполняли бесконечные вопросники. Вам известно, для чего нужно тестирование?
– Я знаю, что ваши вопросники надоели мне до смерти.
– Понятно. Но вы знаете, что они должны показать?
Я пожал плечами.
– Наверное, в своем я уме или нет. Цель политических тестов очевидна, хотя мне кажется, что замутить воду там довольно легко...
– Напрасно вы так думаете.
– Возможно. Я не специалист. Что же касается остальных... Физические тесты я, несомненно, прошел. Со здоровьем и координацией у меня все в порядке. То же самое можно сказать о владении оружием и приемами рукопашного боя. Я знаю, что там замечаний быть не могло. И, наконец, психология. Все это вопросы насчет того, не преследуют ли меня маленькие человечки. Год назад я бы ответил положительно, потому что меня преследовал целый взвод вьетконговцев, но я уклонился в сторону, не так ли?
Он не улыбнулся. Наверное, не нашел в моих словах ничего забавного.
– Полагаю, психологический тест должен показать, есть ли у человека личностные проблемы. К примеру, не гомосексуалист ли он? Не может ли временами терять контроль над собой? Что еще? А, определение коэффициента интеллектуального уровня. Не сомневаюсь, что и с этим у меня в порядке. Потом мне дали собрать водяной кран. Если из-за этого...
– Нет.
– Тем более, что я с детства мечтал стать сантехником, поэтому...
Он закурил.
– Были и другие тесты. Иной раз вы и не знали, что проходите очередную проверку. К примеру, контролировалась ваша эмоциональная реакция, когда вы ожидали начала следующего теста. Психологи – люди изобретательные. – Он огляделся в поисках пепельницы. Я встал и принес ему пепельницу. – Разумеется, психологи все объяснили бы лучше меня. Но говорю с вами я, а не они, так что не сердитесь, если я где-то поплыву. Это не моя епархия.
Я заверил его, что сердиться не буду. Опять же он предупредил, что не владеет терминологией, поэтому объяснять будет на пальцах. Я ответил, что меня это вполне устроит. Он сел, положил сигарету в пепельницу, а я поневоле задался вопросом: а хочется ли мне услышать то, что он сейчас скажет?
– Психологические тесты гораздо сложнее, чем вы это себе представляете. Взять хотя бы тот, с маленькими человечками. Его разработали в университете Миннесоты. ММПИ. Он позволяет составить личностный профиль человека. Определить его склонность к истерии, паранойе и еще Бог знает к чему. Даже если ты знаешь, каковы основные принципы теста, обмануть его очень сложно. Используется он уже много лет...
– Я проходил его два месяца назад.
– Ага!.. Хотели поступить на работу?
Я кивнул.
– И не один раз. Обращался в несколько корпораций. В некоторых хотели меня взять, но не предлагали ничего интересного. В одной предложили пройти этот тест.
– А потом предложили работу?
– Больше они меня не беспокоили.
– Не думаю, что они вас возьмут.
– Правда?
Он кивнул.
– ММПИ показал, что вы не тот, кто им нужен.
– И кто же я, истерик или параноик?
– Ни тот и ни другой. Но для работы в коллективе вы не подходите.
– Продолжайте.
Он задумался.
– Мне трудно об этом говорить, так как я не владею терминологией. Тестов таких много, но я не вижу смысла останавливаться на каждом и говорить, в чем он состоял и как вы с ним справились. Лучше сразу перейти к сделанным нами выводам. И я могу сказать, что выявленный нами синдром встречается достаточно часто. У людей, которые прежде занимались примерно тем же самым, что и вы. Я уже сказал, что от вас можно ждать предательства и некомпетентности. В тот момент мне показалось, что вы меня ударите. – Признаюсь, я с трудом подавил желание от души врезать ему. – Теперь я попробую выразиться яснее. Тесты показали, что у вас нет мотивации, ориентированной в определенном направлении. Другими словами, у вас нет заветной мечты, ради которой вы пошли бы на все. Не нужен вам миллион долларов, не нужна власть, вы не горите желанием грудью встать на защиту какой-либо социальной или политической идеи...
– Это плохо?
– Позвольте мне закончить. Суть в том, что для вас нет ничего сверхценного. Ваше кредо – выполнять порученную работу, жить в сносных условиях и при этом не умереть.
– Сие означает, что я псих?
– Нет. Сие означает, что вы очень даже нормальный.
– Этого я уже не понимаю.
– Другого я и не ожидал. – Он вздохнул. – Из того, что я вам сказал, следует, что вы подходите нам по всем параметрам. – Мне в голову пришла та же мысль. – Вы сделаете то, что вам прикажут, у вас нет честолюбивых замыслов, которые могут сбить вас с пути истинного, у вас нет слабых мест, по которым может ударить противник. Выше я дал характеристику идеального агента.
– Или робота.
– Запомните, что это слово произнесли вы. Оно нам еще пригодится. – Он достал новую сигарету, но не закурил. – Продолжим... Вам недостает мотива, соответствующего нарисованному личностному профилю. У других агентов он есть – тот мотив, который гарантирует, что предателями они не станут. И зовется он искренним стремлением служить своей стране.
Много чего мне захотелось ему сказать, но я предпочел не раскрывать рта.
– Не потому, Пол, что они родились патриотами, а вы нет. Обычно это не главная причина. Иной раз, а точнее говоря, даже довольно часто причина в том, что они потенциальные гомосексуалисты, которым приходится доказывать себе, что они мужчины. Да и не всегда потенциальные. Среди самых лучших наших агентов встречаются и... Ладно, забудем об этом.
– Давайте ближе к делу.
– Да, конечно. Дело в том, что они должны работать на нас. На страну, на Агентство – это не важно. Если они роботы, то контроль за ними осуществляется отсюда, из Вашингтона. Агентство играет важную роль в их жизни, заменяя отца, мать, брата или кого-то еще. Они сделают все, что им прикажут.
– А я нет?..
– А вы нет. Десять лет назад сделали бы, а теперь нет, и в этом вся разница.
– Я все-таки вас не понимаю.
– Разумеется не понимаете, черт побери! – Он провел пальцами по лбу. – Хорошо, давайте зайдем с другой стороны. Неужели вы искренне верите, что воспользуетесь черной пилюлей? – Я воззрился на него. – Таблетка смерти. Цианид в дупле зуба, капсула, вшитая под кожу. Скажем, вас раскрыли, арестовали, должны вести на допрос. И у вас только один способ не выдать противнику интересующую его информацию: покончить с собой. Вы на это пойдете?
– Полагаю, да.
Он покачал головой.
– Если вы так думаете, то ошибаетесь. Я не могу вам этого доказать. Тем не менее, это правда. Не будете вы долго запираться и под пыткой. Не перебивайте меня, Пол! Вы достаточно быстро поймете, что рано или поздно они заставят вас заговорить, а потому следует руководствоваться здравым смыслом и избегать ненужной боли. Вот тогда вы и запоете, как соловей.
– Я не могу в это поверить.
– Мне продолжать?
– Нет, если только вы не сможете привести веские доказательства своей правоты.
– Хорошо. Возможно, этот довод поможет. Вы не будете терпеть боль и не покончите с собой по одной простой причине. Вы все обдумаете и придете к выводу, что особого смысла в этом нет. Стоит ли умирать ради того, чтобы не выдать китайцам крохи информации, которые скорее всего не принесут им никакой пользы? Надо ли терять глаз или руку, даже просто провести бессонную ночь, если в конце концов сказать все равно придется? Зачем погибать, если можно остаться в живых, став двойным агентом? Десять лет назад такие мысли не пришли бы вам в голову. Десять лет назад, рассуждая логически, вы могли бы прийти к выводу, что прыжки с самолета чреваты смертью, и мысль эта могла удержать вас от ухода в десантники.
– Я готов прыгнуть завтра. Если хотите, прямо сейчас.
– Потому что вы больше не боитесь высоты.
– И что с того?
– Речь лишь о том, что вы не боитесь высоты. А кроме того, за эти годы ваш личностный профиль изменился. Можно сказать, вы что-то потеряли. А можно сказать – приобрели. Вы повзрослели и научились думать за себя.
– И это плохо?
– Для вас, возможно, хорошо. Для нас – плохо.
– Потому что я научился избегать объятий Костлявой? Именно этим мы и занимались в джунглях, дружище. Мы выполняли порученное нам дело.
– Вы продолжили контракт и остались там после завершения срока службы.
– Мне там нравилось.
– Проведя там десять лет, вы вернулись.
– Поднадоело, знаете ли...
– Подумайте хорошенько, и вы увидите, что за этим стоит нечто большее. Черт, вы изменились, и теперь мы не можем рассчитывать на вас, вот и все. Забудьте разговоры о пытках, о черной пилюле. Изменения куда более глубокие. Речь идет об инстинкте самосохранения. Допустим, мы прикажем вам отправиться во враждебную нам страну и убить политического лидера.
– Я это сделаю.
– Согласен... сделаете. Поставим другую задачу. Допустим, мы приказали вам поехать в нейтральную страну и убить прозападного политика, с тем, чтобы вызвать гонения на коммунистов. Перед вами будет поставлена задача войти в его окружение, сблизиться с ним, затем убить его, а вину возложить на коммунистов.
– Вы такими делами не занимаетесь.
Даттнер бросил короткий взгляд на потолок.
– Допустим, не занимаемся. Но предположим, что решили это сделать, и на задание отправили вас. Вы встретились с этим человеком, он вам понравился, и вы решили, что его жизнь важна для будущего страны, лидером которой он является. Что тогда?
Я почувствовал, что он загнал меня в ловушку.
– Глупый вопрос!..
– Отвечайте!
– Я бы все обдумал, я...
– Вы бы все обдумали. Можете не продолжать. Когда вам приказали уничтожить отряд лаосских партизан, вы обдумывали, кто они такие и за что воюют?
– Это не одно и...
– Черта с два! – Он сорвался на крик, но тут же взял себя в руки и продолжил ровным голосом. Меня это удивило. Вроде бы визжать полагалось мне. – Извините. Но это одно и то же. Хороший агент – все равно что хороший солдат. Он только выполняет приказ, ни больше и ни меньше.
– Иногда солдату приходится самому принимать решение.
– Только в тех случаях, когда у него есть соответствующее распоряжение. Иначе решения ему принимать не надо. Он выполняет приказ.
– Как настоящий немецкий солдат. – Совершенно верно.
– А я не такой.
– Именно так, Пол. Вы задумаетесь. Поставите себя на место Гамлета, прикинете все «за» и «против», примете решение. Отсюда и ваша неэффективность. Где-то вы промедлите, какие-то задания просто провалите. Это серьезный недостаток, но дальше дела пойдут еще хуже. Вы поставите под сомнение политику Агентства, придете к выводу, что мир станет лучше, если вы поможете другой стороне...
– Одним словом, предам?..
– Если хотите, да. Если бы десять лет назад я назвал вас потенциальным предателем, вы бы не восприняли мое обвинение столь спокойно. Само слово разъярило бы вас. А тот, кто не дергается, когда его называют предателем, вполне может им стать.
– Постойте!..
– Вы опять что-то не поняли?
– Я, разумеется, тоже не психолог, но не слишком ли мы углубились в теорию? Из сказанного вами следует, что вам не нужен человек с головой...
– Наоборот. Нам нужны умные агенты.
– Тогда в чем же дело?
– В том, как используется мозг. Нам нужен человек, в мозгу которого есть связи, позволяющие исключить процесс независимого мышления. Это звучит нелепо, но...
– Нелепо, – согласился я – У меня такое ощущение, будто вы излагаете версию, предложенную компьютером. Я не готов ее принять.
Он заулыбался:
– Перестаньте! Вы ее уже приняли. Вы знаете, к чему я вас подвожу, вы со мной согласились, и единственный ваш аргумент заключается в том, что такое возможно только в теории, а в реальной жизни не бывает. Но в душе вы понимаете, что это не так.
Вот тут он закурил.
– Мы проверяли многих кандидатов примерно с таким же прошлым, как у вас. И отказались от услуг большинства, потому что проанализировали наши провалы за долгие годы и доказали, что наши теоретические выкладки верны. Мы составили личностный профиль тех, кто потерпел неудачу или стал предателем, выявили определенные закономерности и теперь знаем, по каким признакам отказать тем, кто не может на нас работать. Кстати, этим дело не ограничивается. Периодически мы проверяем и наших действующих агентов. Статистики у меня нет, но значительная их часть рано или поздно проверку не выдерживает. Они переходят черту, начинают мыслить самостоятельно. Тогда мы сажаем их за стол в Вашингтоне или отправляем на пенсию.
– Потому что они могут думать?
– Да.
– Потому что они вырастают из детских штанишек?
– Что-то в этом роде. – Вновь улыбка. – Они вырастают, Пол. Они вырастают и перестают играть в игрушки. Больше не верят в сказки. И уже не могут летать. Не могут летать.
Я подошел к комоду, достал бутылку шотландского. Он не стал напоминать, что совсем недавно я утверждал, что спиртного в номере нет. Налил виски в два стакана, добавил воды. Спросил, не послать ли за льдом. Он ответил, что обойдется. Я протянул ему стакан, отпил из своего. Подумал, что годом или двумя раньше после такого разговора я бы обязательно напился. А действительно, почему бы не напиться, спросил я себя, и сам же ответил – ни к чему это. И вот тут я начал осознавать, что он скорее всего прав.
Он нарушил молчание, спросив, что я могу сказать по этому поводу. Поверил ли я ему?
– Мне надо подумать.
– Конечно. Ответов-то всего два: «Нет» и «Мне надо подумать». Что означает – «Да».
– Возможно. – Я долго молчал, прежде чем продолжить. – И что же мне теперь делать? Неужели у вас нет возможности хоть как-то меня использовать?
– Нет. Прежде всего у вас нет достаточной квалификации для бумажной работы. А если б и была, вы бы захотели определять политику Агентства. Так или иначе.
– Значит, в тридцать два года я становлюсь безработным. Фантастика!..
– Вы можете работать на гражданке...
– Вроде бы вы сказали, что их тестов мне тоже не пройти.
– Не все ими пользуются. И не каждой фирме нужно то, что ищем мы. Кстати, есть книга, которая показывает, как обойти эти тесты. Против наших эта книга не поможет, но уж с тестами средней корпорации вы разберетесь.
– Работу мне предлагали.
– Естественно.
– Иной раз и неплохую. Приличное жалованье, обязанности, с которыми я справлюсь...
– Вот и хорошо.
Я внимательно изучал ковер.
– Я всем отказал, как только мне позвонили от вас. Да особенно и не думал об этих предложениях. Не увидел в них изюминки...
– Может, откроете свое дело...
– Есть и такой вариант.
– Если у вас капитал, если вы тратили не все, что зарабатывали...
– Я уже думал об этом. Такого желания у меня нет.
Вновь долгая пауза. Он поднялся и направился в туалет. Я смотрел на свой практически полный стакан и пытался найти повод опорожнить его. Не нашел. Он вернулся, направился к окну. Уже начало темнеть. Он сел в кресло.
– Полагаю, придется мне лежать на пляже, пока не кончатся денежки. – Теперь первым заговорил я. – А уж потом начну работать.
– Дельная мысль.
– М-м-м-м...
– С вашей подготовкой работа найдется. Вы, наверное, понимаете, о чем я.
– Идти в наемники?
– Только не говорите мне, что вы об этом не задумывались. Если вам недостает азарта борьбы, там вы его найдете, Африка в этом смысле ничем не отличается от Юго-Восточной Азии.
– Наверное, нет.
– И вербовщики в Йоханнесбурге ММПИ не пользуются. Да и верность им не нужна. Вы их вполне устроите.
– Вербовщики с какой стороны?
– А есть ли разница?
– Действительно. В этом, наверное, все дело.
Еще одна пауза. Он допил виски, поднялся.
– Пора. Скажу откровенно, я бы предпочел обойтись без этого разговора. Не уверен, что вы подняли бы шум. Многие из тех, кому мы отказываем, грозят, что обратятся к своему конгрессмену или в прессу. Но редко кто переходит от слов к делу. Но, с другой стороны, почему бы не остудить ваш пыл. Если я сказал то, чего вам слышать не хотелось, очень сожалею, но так уж вышло.
Если он и впрямь сожалел, подумал я, его дни в Агентстве сочтены. И тут же поправился. Он и впрямь сожалел, только забывал об этом, выходя за дверь. Вот если бы он не забывал, тогда его попросили бы из Агентства.
На прощание я не протянул ему руки, хотя он, похоже, не отказался бы ее пожать. Я ничего не имел против него самого, но и не проникся к нему особой симпатией. Он же пришел ко мне по долгу службы, не так ли?
И этот тип отличался от стандарта не более чем на два процента. Может, был излишне костляв. Я решил, что в спортивный зал он не ходит, зато бегает кроссы. Он крепко пожал мне руку, говорил, глядя в глаза, голос звучал очень искренне. Естественно, все эти внешние атрибуты ничего не значили.
– Извините, что так долго мариновали вас, мистер Кавана. Вы же знаете, какова она, бюрократическая машина. Как и божьи жернова, спешить не привыкла.
– Я не в обиде.
Действительно, чего обижаться. Поселили меня в «Долтоне», счет оплачивали они, три недели я вкусно ел и мягко спал. Поди плохо! Ожидание меня не тяготило. Дело привычное – любой операции всегда предшествовала длительная подготовка.
– Надеюсь, Вашингтон вам понравился?
– Будьте уверены.
– Вас устроили со всеми удобствами?
– Грех жаловаться.
– Это хорошо.
Я ожидал продолжения и лишь минуту спустя понял, что его не последует. Решил переглядеть его, но передумал. Бессмысленно. Номер отеля мой, но город-то его, так что играть придется по предложенным им правилам. Он ждал, пока заговорю я, следовательно, пришел с ответом на интересующий меня вопрос, но прежде мне предстояло его задать.
Я обворожительно улыбнулся и задал целых три:
– Что ж, куда я отправлюсь, кого должен увидеть и с чего начать?
Его взгляд затуманился:
– Хороший вопрос. Дело в том, Пол, что на данный момент для вас, к сожалению, ничего нет. Я хочу сказать, по вашей части. Ситуация такова...
– Подождите!
Он замолчал, не сводя с меня глаз.
– Давайте вернемся к самому началу. Я не прибегал в Вашингтон в поисках работы. Вспомните, меня вызвали вы. Вы спросили, не хочу ли я сыграть в команде. Я ответил, что особых дел у меня нет, как нет и возражений; приехал, прошел собеседования и тесты, вроде бы нигде меня не завернули, миновало три недели, а теперь... – Вам заплатят за проведенное здесь время. – Да черт с ней, с оплатой! Мое время ничего не стоит, поэтому мне без разницы, оплатят его или нет. – Я поднялся из удобного кресла, по толстому ковру прошел к окну, из которого открывался прекрасный вид на Капитолий, и повернулся: – Вы же даете мне понять, что дело не в отсутствии работы. Работа-то есть. Просто тот, кто хотел предложить ее Полу Каване, за последние три недели передумал. И я хочу знать, почему.
– Пол...
– Я хочу знать и хочу, чтобы вы мне сказали! Может, вы хотите перейти в другое место, потому что ваши люди поставили в этом номере «жучка». Я возражать не стану, но...
– Перестаньте! Ничего мы здесь не ставили.
– Тогда у нас серьезные неприятности, потому что миниатюрный микрофон вмонтирован в патрон настольной лампы, и...
Он встал.
– Это наш микрофон.
– Разумеется, ваш. Послушайте, Даттнер...
– Джордж.
– Джордж. Джордж, я знаю правила, действительно знаю. Я достаточно долго по ним играл. Понимаете?
– Конечно.
– Поэтому я не прошу вас изменить решение, поскольку, во-первых, решение принимали не вы, а во-вторых, такие решения не меняют. Я все это знаю. Так? – Он кивнул. – Меня интересует объяснение. За три недели моего пребывания в Вашингтоне кто-то передумал. Я хочу знать, в чем причина. Я помню свой послужной список за последние десять лет. Лаос, Вьетнам, Камбоджа... Везде я получал хорошие отметки, да и в Америке ничем себя не замарал. Я прав?
– Продолжайте.
– Так в чем же причина? На гражданке я не замечен ни в чем предосудительном. Родственники? Поголовно республиканцы, за исключением придурка-дядюшки, который в сорок восьмом проголосовал за Трумэна. И потом все они уже умерли. Колледж? Я не подписывал никаких петиций, не присоединялся к политическим группам. Играл в футбол, а по учебе держался в середнячках. Как-то меня хотели избрать в студенческий совет, но у меня не было свободного времени. Да и желания. После окончания колледжа я попытал силы в профессиональной лиге. Но не хватило мышечной массы. В августе умер отец, в сентябре я завербовался в армию. В центре учебной подготовки скоро стал командиром отделения, записался в десантники, потому что боялся высоты, но не хотел в этом признаваться. Половина знакомых мне парней пришли туда по той же причине. Остальные хотели умереть, и некоторым это удалось. Я отдал десантным войскам десять лет, и вам это известно. Мог бы отдать еще десять, но рано или поздно джунгли приедаются. Мне приелись, я вернулся домой, потом приехал в Вашингтон, и...
Я отвернулся от него, оборвав фразу, и вновь отошел к окну. Злясь на себя. Ситуация не требовала от меня таких слов. Я позволил себе разозлиться. Иной раз стоит разрядиться, дав волю эмоциям, но в данном случае никакого смысла в этом не было.
Я смотрел на Вашингтон, пока пульс не пришел в норму. Потом повернулся к Даттнеру. Джорджу. Он спросил, нет ли чего выпить. В ящике комода лежала бутылка неплохого виски, но я отрицательно покачал головой. Однако предложил позвонить в бюро обслуживания, если его замучила жажда. Он отказался.
Я вернулся к креслу, сел. Он так и остался стоять.
– Ваша очередь.
– Простите?
– Ваша очередь. Я выговорился, теперь слово за вами. Я демобилизовался четыре месяца назад и за этот срок не мог навлечь на себя подозрений. Не общался ни с коммунистами, ни с вражескими агентами. Вообще ни с кем не общался. Я... Хватит об этом! Ваша очередь, дружище. Я не предатель, и меня не назовешь неумехой. Вот и скажите мне, кто я такой и почему ваша контора вычеркнула меня из списков.
Он долго смотрел на меня, потом его глаза на мгновение переместились к люстре, в один из патронов которой они вставили свою маленькую игрушку. Как я понял, с намеком.
– Я уже сказал все, что мог.
– Это мне ясно.
– Так что...
Я сразу понял, чего от меня хотят.
– Я это просто так не оставлю, – подыграл я ему. – Если вы сейчас уйдете, я начну выяснять, что к чему, пока не докопаюсь до истины. Ответ-то не за семью печатями, надо лишь опросить побольше людей. Я могу спросить моего конгрессмена, кое-кого из репортеров...
На его лице мелькнула улыбка, но голос остался серьезным.
– Это не дело. Даже не знаю... Пол, если я расскажу вам все, что мне известно, вы не будете поднимать шума?
– Если сочту объяснение логичным.
– Этого я гарантировать не могу. Мне кажется, решение принято разумное, но вы можете со мной не согласиться.
– Вот и давайте разбираться. Я неумеха? Предатель? Кто же я?
– Всего понемногу.
Во мне закипела злость. Я знал, что закипит, готовился к этому, но она все-таки прорвалась наружу. Чисто внешне. А вот спокойствие в голосе мне сохранить удалось.
– Может, поясните? – будничным тоном спросил я.
Он пояснил.
С одной стороны, я оказался прав – никаких зацепок ни в моем послужном списке, ни за годы обучения в колледже, ни за более ранние годы, ни в жизни почивших родственников. В деяниях я полностью оправдал их ожидания.
Причину для сомнений нашли во мне самом.
– Мы занимались вами три недели. Мы знаем о вас больше, чем вы сами, но, думаю, для вас это не сюрприз. Часть расследования касалась вашего прошлого, и тут, как вы и сказали, никаких претензий к вам нет. Мы знали об этом до того, как обратились к вам, прежде чем вызвали вас в Вашингтон. Если бы не идеальный послужной список, вы бы о нас и не услышали. Разумеется, мы все перепроверили, но итог получился прежним. Однако, повторюсь, ваш послужной список – лишь одна часть расследования. А во второй части мы определялись с вами. Стремились понять, какой вы на текущий момент, в отрыве от содеянного вами в прошлом. Ради этого вы проходили собеседования и тестирование. Заполняли бесконечные вопросники. Вам известно, для чего нужно тестирование?
– Я знаю, что ваши вопросники надоели мне до смерти.
– Понятно. Но вы знаете, что они должны показать?
Я пожал плечами.
– Наверное, в своем я уме или нет. Цель политических тестов очевидна, хотя мне кажется, что замутить воду там довольно легко...
– Напрасно вы так думаете.
– Возможно. Я не специалист. Что же касается остальных... Физические тесты я, несомненно, прошел. Со здоровьем и координацией у меня все в порядке. То же самое можно сказать о владении оружием и приемами рукопашного боя. Я знаю, что там замечаний быть не могло. И, наконец, психология. Все это вопросы насчет того, не преследуют ли меня маленькие человечки. Год назад я бы ответил положительно, потому что меня преследовал целый взвод вьетконговцев, но я уклонился в сторону, не так ли?
Он не улыбнулся. Наверное, не нашел в моих словах ничего забавного.
– Полагаю, психологический тест должен показать, есть ли у человека личностные проблемы. К примеру, не гомосексуалист ли он? Не может ли временами терять контроль над собой? Что еще? А, определение коэффициента интеллектуального уровня. Не сомневаюсь, что и с этим у меня в порядке. Потом мне дали собрать водяной кран. Если из-за этого...
– Нет.
– Тем более, что я с детства мечтал стать сантехником, поэтому...
Он закурил.
– Были и другие тесты. Иной раз вы и не знали, что проходите очередную проверку. К примеру, контролировалась ваша эмоциональная реакция, когда вы ожидали начала следующего теста. Психологи – люди изобретательные. – Он огляделся в поисках пепельницы. Я встал и принес ему пепельницу. – Разумеется, психологи все объяснили бы лучше меня. Но говорю с вами я, а не они, так что не сердитесь, если я где-то поплыву. Это не моя епархия.
Я заверил его, что сердиться не буду. Опять же он предупредил, что не владеет терминологией, поэтому объяснять будет на пальцах. Я ответил, что меня это вполне устроит. Он сел, положил сигарету в пепельницу, а я поневоле задался вопросом: а хочется ли мне услышать то, что он сейчас скажет?
– Психологические тесты гораздо сложнее, чем вы это себе представляете. Взять хотя бы тот, с маленькими человечками. Его разработали в университете Миннесоты. ММПИ. Он позволяет составить личностный профиль человека. Определить его склонность к истерии, паранойе и еще Бог знает к чему. Даже если ты знаешь, каковы основные принципы теста, обмануть его очень сложно. Используется он уже много лет...
– Я проходил его два месяца назад.
– Ага!.. Хотели поступить на работу?
Я кивнул.
– И не один раз. Обращался в несколько корпораций. В некоторых хотели меня взять, но не предлагали ничего интересного. В одной предложили пройти этот тест.
– А потом предложили работу?
– Больше они меня не беспокоили.
– Не думаю, что они вас возьмут.
– Правда?
Он кивнул.
– ММПИ показал, что вы не тот, кто им нужен.
– И кто же я, истерик или параноик?
– Ни тот и ни другой. Но для работы в коллективе вы не подходите.
– Продолжайте.
Он задумался.
– Мне трудно об этом говорить, так как я не владею терминологией. Тестов таких много, но я не вижу смысла останавливаться на каждом и говорить, в чем он состоял и как вы с ним справились. Лучше сразу перейти к сделанным нами выводам. И я могу сказать, что выявленный нами синдром встречается достаточно часто. У людей, которые прежде занимались примерно тем же самым, что и вы. Я уже сказал, что от вас можно ждать предательства и некомпетентности. В тот момент мне показалось, что вы меня ударите. – Признаюсь, я с трудом подавил желание от души врезать ему. – Теперь я попробую выразиться яснее. Тесты показали, что у вас нет мотивации, ориентированной в определенном направлении. Другими словами, у вас нет заветной мечты, ради которой вы пошли бы на все. Не нужен вам миллион долларов, не нужна власть, вы не горите желанием грудью встать на защиту какой-либо социальной или политической идеи...
– Это плохо?
– Позвольте мне закончить. Суть в том, что для вас нет ничего сверхценного. Ваше кредо – выполнять порученную работу, жить в сносных условиях и при этом не умереть.
– Сие означает, что я псих?
– Нет. Сие означает, что вы очень даже нормальный.
– Этого я уже не понимаю.
– Другого я и не ожидал. – Он вздохнул. – Из того, что я вам сказал, следует, что вы подходите нам по всем параметрам. – Мне в голову пришла та же мысль. – Вы сделаете то, что вам прикажут, у вас нет честолюбивых замыслов, которые могут сбить вас с пути истинного, у вас нет слабых мест, по которым может ударить противник. Выше я дал характеристику идеального агента.
– Или робота.
– Запомните, что это слово произнесли вы. Оно нам еще пригодится. – Он достал новую сигарету, но не закурил. – Продолжим... Вам недостает мотива, соответствующего нарисованному личностному профилю. У других агентов он есть – тот мотив, который гарантирует, что предателями они не станут. И зовется он искренним стремлением служить своей стране.
Много чего мне захотелось ему сказать, но я предпочел не раскрывать рта.
– Не потому, Пол, что они родились патриотами, а вы нет. Обычно это не главная причина. Иной раз, а точнее говоря, даже довольно часто причина в том, что они потенциальные гомосексуалисты, которым приходится доказывать себе, что они мужчины. Да и не всегда потенциальные. Среди самых лучших наших агентов встречаются и... Ладно, забудем об этом.
– Давайте ближе к делу.
– Да, конечно. Дело в том, что они должны работать на нас. На страну, на Агентство – это не важно. Если они роботы, то контроль за ними осуществляется отсюда, из Вашингтона. Агентство играет важную роль в их жизни, заменяя отца, мать, брата или кого-то еще. Они сделают все, что им прикажут.
– А я нет?..
– А вы нет. Десять лет назад сделали бы, а теперь нет, и в этом вся разница.
– Я все-таки вас не понимаю.
– Разумеется не понимаете, черт побери! – Он провел пальцами по лбу. – Хорошо, давайте зайдем с другой стороны. Неужели вы искренне верите, что воспользуетесь черной пилюлей? – Я воззрился на него. – Таблетка смерти. Цианид в дупле зуба, капсула, вшитая под кожу. Скажем, вас раскрыли, арестовали, должны вести на допрос. И у вас только один способ не выдать противнику интересующую его информацию: покончить с собой. Вы на это пойдете?
– Полагаю, да.
Он покачал головой.
– Если вы так думаете, то ошибаетесь. Я не могу вам этого доказать. Тем не менее, это правда. Не будете вы долго запираться и под пыткой. Не перебивайте меня, Пол! Вы достаточно быстро поймете, что рано или поздно они заставят вас заговорить, а потому следует руководствоваться здравым смыслом и избегать ненужной боли. Вот тогда вы и запоете, как соловей.
– Я не могу в это поверить.
– Мне продолжать?
– Нет, если только вы не сможете привести веские доказательства своей правоты.
– Хорошо. Возможно, этот довод поможет. Вы не будете терпеть боль и не покончите с собой по одной простой причине. Вы все обдумаете и придете к выводу, что особого смысла в этом нет. Стоит ли умирать ради того, чтобы не выдать китайцам крохи информации, которые скорее всего не принесут им никакой пользы? Надо ли терять глаз или руку, даже просто провести бессонную ночь, если в конце концов сказать все равно придется? Зачем погибать, если можно остаться в живых, став двойным агентом? Десять лет назад такие мысли не пришли бы вам в голову. Десять лет назад, рассуждая логически, вы могли бы прийти к выводу, что прыжки с самолета чреваты смертью, и мысль эта могла удержать вас от ухода в десантники.
– Я готов прыгнуть завтра. Если хотите, прямо сейчас.
– Потому что вы больше не боитесь высоты.
– И что с того?
– Речь лишь о том, что вы не боитесь высоты. А кроме того, за эти годы ваш личностный профиль изменился. Можно сказать, вы что-то потеряли. А можно сказать – приобрели. Вы повзрослели и научились думать за себя.
– И это плохо?
– Для вас, возможно, хорошо. Для нас – плохо.
– Потому что я научился избегать объятий Костлявой? Именно этим мы и занимались в джунглях, дружище. Мы выполняли порученное нам дело.
– Вы продолжили контракт и остались там после завершения срока службы.
– Мне там нравилось.
– Проведя там десять лет, вы вернулись.
– Поднадоело, знаете ли...
– Подумайте хорошенько, и вы увидите, что за этим стоит нечто большее. Черт, вы изменились, и теперь мы не можем рассчитывать на вас, вот и все. Забудьте разговоры о пытках, о черной пилюле. Изменения куда более глубокие. Речь идет об инстинкте самосохранения. Допустим, мы прикажем вам отправиться во враждебную нам страну и убить политического лидера.
– Я это сделаю.
– Согласен... сделаете. Поставим другую задачу. Допустим, мы приказали вам поехать в нейтральную страну и убить прозападного политика, с тем, чтобы вызвать гонения на коммунистов. Перед вами будет поставлена задача войти в его окружение, сблизиться с ним, затем убить его, а вину возложить на коммунистов.
– Вы такими делами не занимаетесь.
Даттнер бросил короткий взгляд на потолок.
– Допустим, не занимаемся. Но предположим, что решили это сделать, и на задание отправили вас. Вы встретились с этим человеком, он вам понравился, и вы решили, что его жизнь важна для будущего страны, лидером которой он является. Что тогда?
Я почувствовал, что он загнал меня в ловушку.
– Глупый вопрос!..
– Отвечайте!
– Я бы все обдумал, я...
– Вы бы все обдумали. Можете не продолжать. Когда вам приказали уничтожить отряд лаосских партизан, вы обдумывали, кто они такие и за что воюют?
– Это не одно и...
– Черта с два! – Он сорвался на крик, но тут же взял себя в руки и продолжил ровным голосом. Меня это удивило. Вроде бы визжать полагалось мне. – Извините. Но это одно и то же. Хороший агент – все равно что хороший солдат. Он только выполняет приказ, ни больше и ни меньше.
– Иногда солдату приходится самому принимать решение.
– Только в тех случаях, когда у него есть соответствующее распоряжение. Иначе решения ему принимать не надо. Он выполняет приказ.
– Как настоящий немецкий солдат. – Совершенно верно.
– А я не такой.
– Именно так, Пол. Вы задумаетесь. Поставите себя на место Гамлета, прикинете все «за» и «против», примете решение. Отсюда и ваша неэффективность. Где-то вы промедлите, какие-то задания просто провалите. Это серьезный недостаток, но дальше дела пойдут еще хуже. Вы поставите под сомнение политику Агентства, придете к выводу, что мир станет лучше, если вы поможете другой стороне...
– Одним словом, предам?..
– Если хотите, да. Если бы десять лет назад я назвал вас потенциальным предателем, вы бы не восприняли мое обвинение столь спокойно. Само слово разъярило бы вас. А тот, кто не дергается, когда его называют предателем, вполне может им стать.
– Постойте!..
– Вы опять что-то не поняли?
– Я, разумеется, тоже не психолог, но не слишком ли мы углубились в теорию? Из сказанного вами следует, что вам не нужен человек с головой...
– Наоборот. Нам нужны умные агенты.
– Тогда в чем же дело?
– В том, как используется мозг. Нам нужен человек, в мозгу которого есть связи, позволяющие исключить процесс независимого мышления. Это звучит нелепо, но...
– Нелепо, – согласился я – У меня такое ощущение, будто вы излагаете версию, предложенную компьютером. Я не готов ее принять.
Он заулыбался:
– Перестаньте! Вы ее уже приняли. Вы знаете, к чему я вас подвожу, вы со мной согласились, и единственный ваш аргумент заключается в том, что такое возможно только в теории, а в реальной жизни не бывает. Но в душе вы понимаете, что это не так.
Вот тут он закурил.
– Мы проверяли многих кандидатов примерно с таким же прошлым, как у вас. И отказались от услуг большинства, потому что проанализировали наши провалы за долгие годы и доказали, что наши теоретические выкладки верны. Мы составили личностный профиль тех, кто потерпел неудачу или стал предателем, выявили определенные закономерности и теперь знаем, по каким признакам отказать тем, кто не может на нас работать. Кстати, этим дело не ограничивается. Периодически мы проверяем и наших действующих агентов. Статистики у меня нет, но значительная их часть рано или поздно проверку не выдерживает. Они переходят черту, начинают мыслить самостоятельно. Тогда мы сажаем их за стол в Вашингтоне или отправляем на пенсию.
– Потому что они могут думать?
– Да.
– Потому что они вырастают из детских штанишек?
– Что-то в этом роде. – Вновь улыбка. – Они вырастают, Пол. Они вырастают и перестают играть в игрушки. Больше не верят в сказки. И уже не могут летать. Не могут летать.
Я подошел к комоду, достал бутылку шотландского. Он не стал напоминать, что совсем недавно я утверждал, что спиртного в номере нет. Налил виски в два стакана, добавил воды. Спросил, не послать ли за льдом. Он ответил, что обойдется. Я протянул ему стакан, отпил из своего. Подумал, что годом или двумя раньше после такого разговора я бы обязательно напился. А действительно, почему бы не напиться, спросил я себя, и сам же ответил – ни к чему это. И вот тут я начал осознавать, что он скорее всего прав.
Он нарушил молчание, спросив, что я могу сказать по этому поводу. Поверил ли я ему?
– Мне надо подумать.
– Конечно. Ответов-то всего два: «Нет» и «Мне надо подумать». Что означает – «Да».
– Возможно. – Я долго молчал, прежде чем продолжить. – И что же мне теперь делать? Неужели у вас нет возможности хоть как-то меня использовать?
– Нет. Прежде всего у вас нет достаточной квалификации для бумажной работы. А если б и была, вы бы захотели определять политику Агентства. Так или иначе.
– Значит, в тридцать два года я становлюсь безработным. Фантастика!..
– Вы можете работать на гражданке...
– Вроде бы вы сказали, что их тестов мне тоже не пройти.
– Не все ими пользуются. И не каждой фирме нужно то, что ищем мы. Кстати, есть книга, которая показывает, как обойти эти тесты. Против наших эта книга не поможет, но уж с тестами средней корпорации вы разберетесь.
– Работу мне предлагали.
– Естественно.
– Иной раз и неплохую. Приличное жалованье, обязанности, с которыми я справлюсь...
– Вот и хорошо.
Я внимательно изучал ковер.
– Я всем отказал, как только мне позвонили от вас. Да особенно и не думал об этих предложениях. Не увидел в них изюминки...
– Может, откроете свое дело...
– Есть и такой вариант.
– Если у вас капитал, если вы тратили не все, что зарабатывали...
– Я уже думал об этом. Такого желания у меня нет.
Вновь долгая пауза. Он поднялся и направился в туалет. Я смотрел на свой практически полный стакан и пытался найти повод опорожнить его. Не нашел. Он вернулся, направился к окну. Уже начало темнеть. Он сел в кресло.
– Полагаю, придется мне лежать на пляже, пока не кончатся денежки. – Теперь первым заговорил я. – А уж потом начну работать.
– Дельная мысль.
– М-м-м-м...
– С вашей подготовкой работа найдется. Вы, наверное, понимаете, о чем я.
– Идти в наемники?
– Только не говорите мне, что вы об этом не задумывались. Если вам недостает азарта борьбы, там вы его найдете, Африка в этом смысле ничем не отличается от Юго-Восточной Азии.
– Наверное, нет.
– И вербовщики в Йоханнесбурге ММПИ не пользуются. Да и верность им не нужна. Вы их вполне устроите.
– Вербовщики с какой стороны?
– А есть ли разница?
– Действительно. В этом, наверное, все дело.
Еще одна пауза. Он допил виски, поднялся.
– Пора. Скажу откровенно, я бы предпочел обойтись без этого разговора. Не уверен, что вы подняли бы шум. Многие из тех, кому мы отказываем, грозят, что обратятся к своему конгрессмену или в прессу. Но редко кто переходит от слов к делу. Но, с другой стороны, почему бы не остудить ваш пыл. Если я сказал то, чего вам слышать не хотелось, очень сожалею, но так уж вышло.
Если он и впрямь сожалел, подумал я, его дни в Агентстве сочтены. И тут же поправился. Он и впрямь сожалел, только забывал об этом, выходя за дверь. Вот если бы он не забывал, тогда его попросили бы из Агентства.
На прощание я не протянул ему руки, хотя он, похоже, не отказался бы ее пожать. Я ничего не имел против него самого, но и не проникся к нему особой симпатией. Он же пришел ко мне по долгу службы, не так ли?
Глава 2
Двумя часами позже я входил в самолет, вылетающий в Нью-Йорк, еще через два часа сидел в номере отеля в западной части Сорок четвертой улицы, в котором поселился после демобилизации. По комфорту он уступал «Долтону», но тут я платил за себя сам. Я просмотрел почту. Предложения работы, приглашения на собеседования, вежливое письмо от фирмы, предложившей мне тест ММПИ и информирующей меня, что в данный момент у них нет возможности взять меня на работу.
Утром я сходил в книжный магазин и купил книгу «Как обмануть психологический тест». Именно так она называлась. Прочитал треть, прежде чем бросить ее в корзинку для мусора. Потом начал писать письма различным компаниям, объясняя, почему в данный момент я не могу воспользоваться их предложением и поступить к ним на работу. Написал четыре или пять писем, прежде чем понял, что с тем же успехом могу не писать их вовсе. Порвал письма и выбросил их вместе с письмами от компаний все в ту же корзинку для мусора.
Утром я сходил в книжный магазин и купил книгу «Как обмануть психологический тест». Именно так она называлась. Прочитал треть, прежде чем бросить ее в корзинку для мусора. Потом начал писать письма различным компаниям, объясняя, почему в данный момент я не могу воспользоваться их предложением и поступить к ним на работу. Написал четыре или пять писем, прежде чем понял, что с тем же успехом могу не писать их вовсе. Порвал письма и выбросил их вместе с письмами от компаний все в ту же корзинку для мусора.