Кормили хорошо. Ни одно блюдо, разумеется, не могло сравниться со стамбульским пловом, зато меню каждый день менялось. Опять же, мне предлагалась более калорийная диета в сравнении с куском хлеба и пловом. Что меня не устраивало — так это бесконечные вопросы. Две недели подряд они изливались на меня потоком, и, похоже, доблестные сотрудники ЦРУ не собирались останавливаться на достигнутом. В Стамбуле обо мне полностью забыли, здесь же допрашивали утром, днем и вечером, в надежде, что уж на следующем допросе я сломаюсь.
   — На кого работаешь, Таннер?
   — Этого я сказать не могу.
   — Почему?
   — Таков приказ.
   — Ради нас приказом можно и пренебречь.
   — Нет.
   — Мы же работаем на правительство Соединенных Штатов.
   — Я тоже работаю на правительство.
   — Неужели? Как интересно, Таннер. Ты — сотрудник ЦРУ?
   — Нет.
   — В каком же учреждении ты служишь?
   — Сказать не могу.
   — Это учреждение подчиняется правительству США?
   — Да.
   — Я думаю, ты сумасшедший, Таннер.
   — Это ваше право.
   — Я думаю, ты набит дерьмом, Таннер.
   — Это ваше право.
   — Ты утверждаешь, что работаешь на правительство США?
   — Да.
   — Какой департамент?
   — Сказать не могу.
   — Почему? Потому что не знаешь?
   — Сказать не могу.
   — Кто твой босс?
   — Сказать не могу.
   — Расскажи мне хоть что-нибудь о своей конторе, Таннер. Она похожа на ЦРУ?
   — В определенном смысле.
   — Ты не можешь назвать ее?
   — Нет.
   — Допустим, мы дадим тебе телефон. Ты кому-то позвонишь и дашь о себе знать, хорошо? Они придут и освободят тебя, и мы все будем счастливы. Тебе нравится мое предложение, Таннер?
   — Нет.
   — Нет? Почему нет?
   — Мне приказано никому не звонить.
   — А что же ты собираешься делать? Сидеть тут до скончания веков?
   — Рано или поздно со мной свяжутся.
   — Как? Телепатически?
   — Нет.
   — Тогда как, Таннер? Никто не знает, что ты здесь. И никто не узнает, пока ты сам кому-то об этом не скажешь. В Бейруте утечки быть не могло. В Вашингтон тебя доставили спецрейсом, и только ЦРУ знает, где ты. Так скажи на милость, кто может с тобой связаться?
   — Они свяжутся.
   — Как?
   — Сказать не могу.
   — Сказать не могу, сказать не могу, сказать не могу. Словно заезженная пластинка. Таннер, хватит корчить из себя героя. Кто дал тебе эти бумаги?
   — Сказать...
   — Молчать! Почему ты передал их нам?
   — Следовал полученным инструкциям.
   — Правда? А я-то думал, что тебе приказано не иметь с нами никаких дел, Таннер.
   — Мне приказали передать бумаги ЦРУ, если я не смогу найти альтернативных вариантов. Разумеется, я хотел передать их своему начальству, но в страну я мог попасть лишь через американское посольство, а сие означало, что бумаги я должен отдать вам. На это я мог пойти в самом крайнем случае, когда выбора у меня не оставалось. Вот я их вам и передал.
   — С них снимали копии?
   — Пока они находились у меня — нет.
   — Где ты их взял?
   — Сказать не могу.
   — Какими еще делами ты занимался в Европе? Или совершал круиз с секретными документами в кармане?
   — Сказать не могу.
   — Сукин ты сын, Таннер. Я не верю ни одному твоему слову. Мы продержим тебя здесь, пока ад не замерзнет. Отведите его в камеру. Господи, как же он меня достал...
* * *
   А что еще мне оставалось делать? Я знал, что они мне не поверят. Если в поверили, их компетентность вызвала бы у меня большие сомнения. Действительно, абсурдная история.
   Но мог ли я предложить другую? Очень хотелось вернуться в Штаты. Во-первых, это мой дом, во-вторых, надоело мне все время от кого-то убегать. Не мог же я до конца своих дней оставаться дичью. Вот я и решил, что должен вернуться домой и на месте все уладить.
   «Легенда» предлагалась следующая. Я работаю на государственную разведывательную организацию, секретную, важную, о которой не знает даже ЦРУ. Я не могу связываться с моим начальством, не могу выдавать информацию, не могу ничего, кроме как сидеть на койке и читать шпионские романы или сидеть на стуле и отвечать «сказать не могу», пока им не надоест меня слушать. Я понятия не имел, что из всего этого выйдет. Да в общем-то и не хотел об этом задумываться. Отпустят ли они меня? Маловероятно. Но уж наверняка не выдадут другой стране и не отдадут под суд.
   А что еще они могли со мной сделать? Держать в камере до конца моих дней? Это вряд ли. Рано или поздно они устанут от бесполезных допросов. Что потом? Они меня отпустят?
   Между прочим, могли. Конечно, не через неделю-две, даже не через несколько месяцев, но в конце концов они поймут, что напрасно кормят и поят меня, потому что я не скажу им больше того, что уже сказал. Попытки заманить меня в ловушку оканчивались неудачей. Если вопрос казался мне подозрительным, я заявлял, что не имею права говорить им об этом. Этот зонтик спасал от любого дождя. Они не могли загнать меня в ловушку. Они не могли выудить из меня интересующие их сведения. Они ничего не могли со мной поделать.
   Лишь однажды я допустил ошибку. Спросил одного из них, когда они меня отпустят.
   Он ухмыльнулся.
   — Таннер, сказать не могу.
   Я рассмеялся. Почему нет, я сам на это напросился.
   — Таннер, знаешь, что я тебе скажу? Мы тебе почти поверили. Почти. Почему ты не хочешь нам помочь?
   — В чем?
   — Дай нам одну фамилию. Больше ничего, одну фамилию. Назови человека, которому мы можем позвонить и выяснить, что ты — это ты. Одна фамилия, Таннер, и ты, возможно, выйдешь отсюда.
   — Не могу.
   — Тогда продиктуй телефонный номер.
   — Нет.
   — Таннер, я тебя хорошо понимаю. Верность конторе ценится и у нас. В этом все дело, не так ли?
   — Можно сказать, что да.
   — Я вот о чем, Таннер. Мы все готовы умереть за родину. Мы даже готовы пройти через ад ради благополучия ЦРУ. Но есть определенные ситуации, Таннер, которые не прописаны в своде заповедей агента. Ты же хочешь гнить в вонючей камере, когда твои боссы ни в чем себе не отказывают, находясь лишь в нескольких кварталах отсюда. Знаешь, что я тебе скажу? Наверняка они сами хотят связаться с тобой. Они уже волнуются из-за тебя. Давай я им позвоню?
   — Нет.
   — Назови мне инициалы босса, Таннер. Только инициалы.
   — Нет.
   — Ты все выдумал, не так ли? Ты коммунист, Таннер? Или просто псих?
   — Нет.
   — Я не верю ни одному твоему слову, Таннер. Ни единому слову.
   — Это ваше право.
   — Как ты надеешься выйти отсюда?
   — Начальство позаботится о моем освобождении.
   — Как они тебя найдут?
   — Найдут.
   И они нашли.
* * *
   Они нашли меня после завтрака. Шла уже четвертая неделя моего пребывания в камере, и я уже перестал задаваться вопросом, а не сломаюсь ли я на одном из допросов? Я уже понял, что им от меня ничего не добиться. Да и интенсивность допросов пошла на убыль. Иной раз меня не трогали два-три дня подряд, а сами допросы становились все менее продолжительными.
   В то утро охранник повернул ключ в замке, распахнул дверь, пропустил в камеру одного из сотрудников ЦРУ.
   — Они пришли за тобой, Таннер. Собирай вещички.
   Какие вещички? Кроме одежды, у меня ничего не было.
   — И следуй за мной. Они-таки выяснили, где ты. Ума не приложу, как. Наверное, у них есть осведомитель, о котором мы ничего не знаем. Пойдем со мной. Вот что я тебе скажу, Таннер. Я не верил, что они за тобой придут. Я не верил, что вообще есть кому приходить. Я думал, что ты так и помрешь в этой камере.
   — Я тоже.
   — Ты уж не держи на нас зла. Поставь себя на наше место. Ты, небось, делал бы то же самое. Я прав?
   — Абсолютно.
   — Так ты не держишь на нас зла?
   — Нет.
   — Если мы и сказали что-то лишнее...
   — Допрос есть допрос. Забудем об этом.
   В холле меня ждали двое мужчин в темных костюмах.
   — Фил Мартин, — представился один, протягивая руку.
   Я ее пожал.
   — Клаузнер. Джо Клаузнер, — я пожал руку и второму.
   — Шеф только что узнал, где вы, — продолжал Мартин. — Розыски заняли немало времени. Вы провели тут три недели?
   — Чуть больше.
   — Святой Боже.
   — Меня особо не мучили.
   — Надеюсь, — Мартин увлек меня к двери. — Машина подана. Шеф ждет вас. Если хотите выпить, у нас есть бутылка. Такое ощущение, что вам самое время промочить горло.
   В бардачке нашлась бутылка виски. Я жадно глотнул, закрутил пробку, положил бутылку на место. Мы втроем сидели на переднем сиденье. Я — посередине, Фил — за рулем. Джо обернулся, как только мы отвалили от тротуара. Долго смотрел в заднее окно.
   — Да, они следуют за нами. Две машины. Коричневый «Понтиак» и светло-серый «Форд». Видишь их?
   — А как же.
   — Чертово ЦРУ. Откровенно говоря, я рад, что они на хвосте. Раз они следят за нами, значит, не знают, где наша штаб-квартира. Не узнают и теперь. Оторвись от них, Фил.
   Фил оторвался. Нарушив, наверное, все правила уличного движения. Но через десять минут преследователи исчезли из виду.
   — Черт знает что, — он покачал головой. — От друзей хлопот больше, чем от врагов. Шеф очень хочет вас видеть, Таннер. Он не знал, что вы один из наших. Такие мысли у него возникли, когда до нас дошли слухи о заварушке в Македонии. У Доллманна были контакты в Македонии. Доллманн мертв, знаете ли?
   — Знаю.
   — Понятно, — кивнул Фил.
   Остаток пути мы молчали. Фил остановился перед обувной мастерской в негритянском районе. Я и Джо вошли в подъезд справа от мастерской, по скрипучей лестнице поднялись на четвертый этаж. Он постучал. Густой бас пригласил нас войти. Джо открыл дверь, мы вошли.
   — Это Таннер, Шеф, — представил меня Джо.
   — Хорошо. С ЦРУ все улажено?
   — Да. Они пытались следить за нами, но Фил их перехитрил. Он в этом мастак.
   — Да, — кивнул Шеф. — Он свое дело знает.
   — Хотите, чтобы я остался?
   — Нет, на сегодня все, Джо.
   — До свидания.
   Джо вышел, закрыв за собой дверь. И я остался наедине с круглолицым лысеющим Шефом, пухлые ручки которого лежали на девственно чистом, без единой бумажки, столе. Пустовали и ящики с надписями «Для входящих документов» и «Для исходящих документов». Слева от Шефа на столе красовался глобус. Стену за его спиной занимала большая карта мира.
   — Ивен Майкл Таннер, — Шеф сверлил меня взглядом. — Рад познакомиться.
   Мы обменялись крепким рукопожатием. Он указал на стул, я сел.
   — Доллманн мертв. Полагаю, вам это известно?
   — Да.
   — Его застрелили в Дублине. Должно быть, сразу после того, как он передал вам документы.
   Я кивнул.
   — Я заподозрил, что вы человек Доллманна, как только стали поступать первые сообщения о вашей деятельности. Мы не похожи на этих парней из Центрального разведывательного управления, знаете ли. Я не верю в командные действия. И никогда не верил. В иных операциях это и полезно, но это не наши операции. Вы улавливаете ход моих мыслей, Таннер?
   — Конечно.
   — Я рекомендую моим людям создавать свою агентурную сеть. Никому о ней не рассказывать, даже мне. Когда кто-то из моих сотрудников идет на задание, он должен полагаться только на себя. Если он попадает в сложное положение, ему не к кому обращаться за помощью. Если его ловят, я его знать не знаю. Поэтому я и не знал, что вы из группы Доллманна. Я это подозревал, но полной уверенности у меня не было. Пожалуй, она появилась после того, как мы получили подробный отчет о событиях в Македонии, — впервые он улыбнулся. — Превосходная работа, Таннер. Одна из самых удачных операций за несколько последних лет.
   — Благодарю вас, сэр.
   — Со времен войны это самый мощный удар по так называемому югославскому единству. Восстание стало для властей сюрпризом. Полным сюрпризом. Если они и ожидали волнений, то только не в Македонии. Я знал, что Доллманн там что-то готовит. Он и послал вас в Стамбул в первый раз?
   — Совершенно верно.
   — Тогда все сходится. Как удачно вы перехватили Доллманна в Дублине. А потом решили-таки провести македонскую операцию. Многие на вашем месте посчитали бы свою задачу выполненной и вернулись в Штаты с английскими документами. Доллманн гордился бы вами, Таннер.
   Я промолчал. Доллманн, высокий мужчина, должно быть, зачислил меня в агенты после моего стамбульского фиаско.
   Шеф долго разглядывал свои руки.
   — Странная эта Ирландия. Они выкрали документы у англичан. Лондон даже не знал, кто это сделал. Но мы знали и не могли оставить документы у ирландцев. Их система безопасности оставляла желать лучшего. Мы не хотели, чтобы эти документы попали в чужие руки. Доллманн добыл их за несколько дней. Едва ли русским потребовалось бы больше времени, знай они, где хранятся эти бумаги. Мы же убивали двух зайцев. Во-первых, забирали документы у ирландцев, во-вторых, показывали снобам с Даунинг-стрит, что с государственными секретами у них полный бардак. А то они совсем забыли о бдительности, — он помолчал. — ЦРУ крепко прижало вас, Таннер?
   — Не так, чтобы очень.
   — Вы не можете спать, не так ли? Узнал об этом из вашего досье. Полезная особенность, знаете ли.
   — Знаю.
   — Гм-м. Я так и думал. Извините, что подверг вас трехнедельному допросу в ЦРУ. Не смог вытащить раньше. Как я понимаю, вы ничего им не сказали.
   — Мне пришлось отдать им документы.
   — Ничего страшного. Другого выхода у вас не было, — он хохотнул. — Вы, должно быть, заставили их выпрыгивать из штанов. Вы же знаете их методику допроса? Никакого воображения. Только человек заснул, его будят и допрашивают. Потом дают задремать, снова будят и опять допрашивают. Бьют по самому уязвимому месту. Но с вами они попали впросак, не так ли?
   — Вы правы.
   — Очень интересно. Бессонница как способ выживания. Кто бы мог подумать, — он поднялся. — У вас широкие контакты с многочисленными тайными группами и организациями по всему миру, не так ли? Это профессиональное увлечение? Или хобби?
   — Хобби, сэр.
   — Хобби, приносящее плоды. Вы много работали на Доллманна?
   — Нет. Раньше выполнял мелкие поручения. Ничего важного.
   — Я об этом догадывался. Однако работаете вы как настоящий профессионал. Очень интересно.
   Последовала долгая пауза. Потом он обошел стол. Я тут же вскочил, и мы вновь пожали друг другу руки.
   — Какие у вас планы, Таннер?
   — Хочу вернуться в Нью-Йорк.
   — Займетесь обычными делами, так?
   — Да, сэр.
   — Хорошо. Очень хорошо, — он задумался. — Иной раз мы можем подбросить вам что-нибудь интересное.
   — Не откажусь.
   — Вы отлично поработали. Не знаю точно, какие у вас были договоренности с Доллманном. Да это и неважно, не правда ли? Но мы очень жесткие начальники. Даем поручение, и все. От нас вы не получите ни явок, ни связных. Мы никак не облегчаем вам жизнь. Зато не требуем отчета в трех экземплярах. Мы не хотим знать, что и как вы делаете. Если вас ловят, мы не знаем вас, а вы — нас. Мы не шевельнем и пальцем, даже если вас оштрафует полиция за неправильную парковку. Если вас убьют, мы помянем вас, и ничего больше. Никаких похорон на Арлингтонском кладбище. Это понятно?
   — Да, сэр.
   — Возможно, мы с вами свяжемся. Если возникнет такая необходимость. Вас это устраивает?
   — Да, сэр.
   — Мне нравится ваш стиль, Таннер. В Македонии вы разыграли целый спектакль, — сверкнула улыбка, Шеф вернулся за стол. — Дорогу вы найдете. Пройдите пешком несколько кварталов, а уж потом ловите такси. Пожалуй, вам следует сразу вернуться в Нью-Йорк. Меня не ищите. Полагаю, вы это и так знаете, но обязан напомнить.
   — Хорошо.
   — Как у вас с деньгами?
   — Наличных нет. А за билет на самолет надо платить.
   — А вообще?
   — Нормально, — я помялся. — Мне удалось... немного подзаработать.
   Он расхохотался.
   — И Доллманн такой же. Никогда не просил оплатить расходы. Потому что в каждой операции не забывал о себе. Я такое отношение к делу поощряю. Человек должен сам стоять на ногах. Мы с вами сработаемся, Таннер.
   Он дал мне двести долларов на билет и текущие расходы. Мы обменялись рукопожатием в третий и последний раз, и я отбыл.