Бурамара, выполнивший поставленную перед ним задачу и вновь замкнувшийся в скорлупе своей безучастности, проговорил:
— Идет вилли-вилли!
«Вилли-вилли» — это смерч, ужас песчаного океана. Но, словно не услышав его на этот раз, инспектор вдруг заговорил добродушно и примирительно:
— Крум! Останемся друзьями! Скажем, что это дикари, и точка! Станем компаньонами, ведь мы же друзья! Если мы будем с тобой вместе, ни один из тех негодяев не посмеет нам слова сказать. Мы потребуем десять процентов добычи. А кто откажется, того прогоним. У меня уже есть там несколько надежных ребят. Только ты еще мне необходим. Разбогатеем, станем миллионерами...
Крум процедил сквозь зубы:
— После Билла Скитальца и Скорпиончика кто на очереди?
Том затряс головой.
— О Билле я и правда ничего не знаю. Но думаю, что это дикари. Ну, соглашайся! Дай руку! И весь мир будет наш!
Внезапно резким движением Крум выхватил пистолет. Однако противник опередил его. Том нажал на курок. Одновременно с грохотом выстрела Крум бросился на землю, а Том отступил назад, не переставая стрелять в Бурамару, который как кенгуру метнулся за ближайшую скалу. Но тут Крум приподнялся на локтях и, направив на Тома пистолет, крикнул:
— Прекрати огонь! Стрелять буду!
Том знал, что прицел Крума безошибочен. Поэтому он заспешил. Выстрелил еще раз. И, конечно же, с такого расстояния промахнулся. Он был плохим стрелком.
В его сознании мелькнула слабая надежда: «Тарелочка» не способен убить человека.
Крум спустил курок. Однако, верный себе, он послал пулю не в тело преступника, а в его руку. Пуля пробила мякоть между большим и указательным пальцами, и пистолет выпал из руки Тома. Обезоруженный, видя, как с одной стороны Крум снова взводит курок, а с другой Бурамара приготовился метнуть свой нож, Том Риджер обезумел от страха. Он бросился назад и, не дожидаясь, когда его верблюд опустится на колени, вскочил в седло. И тут ему пришла в голову мысль. Он погнал перед собой верблюдов своих врагов, чтобы те не смогли настичь его.
И только сейчас он заметил, что вокруг уже бушевала буря. Его оглушил ее грозный рев. Дюна, которая была перед ним, словно ожила. Вдоль ее гребня как дым начало куриться облачко песка. Задымились и другие дюны. Небо, зловеще красное, как бы придавило землю. Песок кипел как вода в котле. Багровая мгла поднялась и заволокла солнце, которое еще некоторое время продолжало плыть, словно огненный шар в песчаном хаосе, пока не угасло.
Том Риджер спешил выбраться из пустыни, выйти на дорогу к лагерю, опередить самум. Он перевязал платком раненую руку, а другой ухватился за поводья. Перепуганные, как и он, верблюды отфыркивались, выдувая из ноздрей набившуюся пыль. Но вдруг у него мелькнула мысль — куда он едет? Не был ли он уже здесь раньше? Гудящий ветер еще не успел замести следы трех верблюдов, и он понял, что они шли кругами.
И вот сквозь кровавую мглу он увидел «вилли-вилли». Словно засасываемый гигантской воронкой с широким концом наверху, песок взвивался ревущим смерчем и подобно чудовищному канату устремлялся ввысь, туда, где должен был быть синий небосвод, но сейчас клубился тот же самый песок, который засасывал ноги животных, забивался под одежду, в рот, глаза и уши. Дикари представляют небо в виде мужчины с ногами эму. «Вилли-вилли», смерчи, — это и есть его страусиные ноги.
Том почувствовал, что задыхается. Сердце его неистово колотилось. Легкие были забиты пылью. Губы потрескались и кровоточили. Горло саднило. Во время бури дикари ложатся на землю, обматывают головы травой и ждут ее конца. Но он не мог ждать.
Единственная радостная мысль мелькала в его сознании среди этого ужаса стихии. Верблюды были с ним. А Крум и Бурамара должны были идти пешком. Крум, к тому же, ранен. Да, буря может ему помочь, убрать их с его пути.
Лишь бы выбраться! Лишь бы уцелеть! Добраться до «Сити», собрать людей, убедить их в том, что Крум на него напал, и тогда они пойдут за ним. До сих пор он считал своего помощника легкомысленным юношей, которым можно вертеть как заблагорассудится. И вдруг тот выказал такую твердость! Впрочем нет — на этот раз действительно совершил глупость! Для чего им воевать друг с другом? Какой в этом смысл?
А буря все усиливалась. Животные уже не могли держаться на ногах. Тогда они легли на землю и спрятали морды между передними ногами. Спрыгнул на землю и Том Риджер и укрылся между верблюдами от ветра. Голову он обмотал попоной, успев заметить, что смерч приближается. Песок закипел. Пустыня словно обезумела, извергая в воздух тучи песка и при этом сотрясаясь с грохотом, подобным орудийной канонаде.
Несчастный почувствовал, что погибает. Ему не хватало воздуха. Голова раскалывалась от боли. Перед глазами проносились кошмары, один другого ужаснее. То ему казалось, что он, лежа на огромной лопате, летит в раскаленную печь. То — будто он попал в мутную реку и огромный крокодил схватил его голову и, сжимая челюсти, тащит его вниз, на илистое дно, а зубы все глубже и глубже впиваются в его череп.
Верблюд, что лежал рядом с ним, тоже задыхался. Песок засыпал их тяжелым, раскаленным сугробом. Ветер наметал над ними новую дюну...
Два часа спустя
Племя Гурмалулу
— Идет вилли-вилли!
«Вилли-вилли» — это смерч, ужас песчаного океана. Но, словно не услышав его на этот раз, инспектор вдруг заговорил добродушно и примирительно:
— Крум! Останемся друзьями! Скажем, что это дикари, и точка! Станем компаньонами, ведь мы же друзья! Если мы будем с тобой вместе, ни один из тех негодяев не посмеет нам слова сказать. Мы потребуем десять процентов добычи. А кто откажется, того прогоним. У меня уже есть там несколько надежных ребят. Только ты еще мне необходим. Разбогатеем, станем миллионерами...
Крум процедил сквозь зубы:
— После Билла Скитальца и Скорпиончика кто на очереди?
Том затряс головой.
— О Билле я и правда ничего не знаю. Но думаю, что это дикари. Ну, соглашайся! Дай руку! И весь мир будет наш!
Внезапно резким движением Крум выхватил пистолет. Однако противник опередил его. Том нажал на курок. Одновременно с грохотом выстрела Крум бросился на землю, а Том отступил назад, не переставая стрелять в Бурамару, который как кенгуру метнулся за ближайшую скалу. Но тут Крум приподнялся на локтях и, направив на Тома пистолет, крикнул:
— Прекрати огонь! Стрелять буду!
Том знал, что прицел Крума безошибочен. Поэтому он заспешил. Выстрелил еще раз. И, конечно же, с такого расстояния промахнулся. Он был плохим стрелком.
В его сознании мелькнула слабая надежда: «Тарелочка» не способен убить человека.
Крум спустил курок. Однако, верный себе, он послал пулю не в тело преступника, а в его руку. Пуля пробила мякоть между большим и указательным пальцами, и пистолет выпал из руки Тома. Обезоруженный, видя, как с одной стороны Крум снова взводит курок, а с другой Бурамара приготовился метнуть свой нож, Том Риджер обезумел от страха. Он бросился назад и, не дожидаясь, когда его верблюд опустится на колени, вскочил в седло. И тут ему пришла в голову мысль. Он погнал перед собой верблюдов своих врагов, чтобы те не смогли настичь его.
И только сейчас он заметил, что вокруг уже бушевала буря. Его оглушил ее грозный рев. Дюна, которая была перед ним, словно ожила. Вдоль ее гребня как дым начало куриться облачко песка. Задымились и другие дюны. Небо, зловеще красное, как бы придавило землю. Песок кипел как вода в котле. Багровая мгла поднялась и заволокла солнце, которое еще некоторое время продолжало плыть, словно огненный шар в песчаном хаосе, пока не угасло.
Том Риджер спешил выбраться из пустыни, выйти на дорогу к лагерю, опередить самум. Он перевязал платком раненую руку, а другой ухватился за поводья. Перепуганные, как и он, верблюды отфыркивались, выдувая из ноздрей набившуюся пыль. Но вдруг у него мелькнула мысль — куда он едет? Не был ли он уже здесь раньше? Гудящий ветер еще не успел замести следы трех верблюдов, и он понял, что они шли кругами.
И вот сквозь кровавую мглу он увидел «вилли-вилли». Словно засасываемый гигантской воронкой с широким концом наверху, песок взвивался ревущим смерчем и подобно чудовищному канату устремлялся ввысь, туда, где должен был быть синий небосвод, но сейчас клубился тот же самый песок, который засасывал ноги животных, забивался под одежду, в рот, глаза и уши. Дикари представляют небо в виде мужчины с ногами эму. «Вилли-вилли», смерчи, — это и есть его страусиные ноги.
Том почувствовал, что задыхается. Сердце его неистово колотилось. Легкие были забиты пылью. Губы потрескались и кровоточили. Горло саднило. Во время бури дикари ложатся на землю, обматывают головы травой и ждут ее конца. Но он не мог ждать.
Единственная радостная мысль мелькала в его сознании среди этого ужаса стихии. Верблюды были с ним. А Крум и Бурамара должны были идти пешком. Крум, к тому же, ранен. Да, буря может ему помочь, убрать их с его пути.
Лишь бы выбраться! Лишь бы уцелеть! Добраться до «Сити», собрать людей, убедить их в том, что Крум на него напал, и тогда они пойдут за ним. До сих пор он считал своего помощника легкомысленным юношей, которым можно вертеть как заблагорассудится. И вдруг тот выказал такую твердость! Впрочем нет — на этот раз действительно совершил глупость! Для чего им воевать друг с другом? Какой в этом смысл?
А буря все усиливалась. Животные уже не могли держаться на ногах. Тогда они легли на землю и спрятали морды между передними ногами. Спрыгнул на землю и Том Риджер и укрылся между верблюдами от ветра. Голову он обмотал попоной, успев заметить, что смерч приближается. Песок закипел. Пустыня словно обезумела, извергая в воздух тучи песка и при этом сотрясаясь с грохотом, подобным орудийной канонаде.
Несчастный почувствовал, что погибает. Ему не хватало воздуха. Голова раскалывалась от боли. Перед глазами проносились кошмары, один другого ужаснее. То ему казалось, что он, лежа на огромной лопате, летит в раскаленную печь. То — будто он попал в мутную реку и огромный крокодил схватил его голову и, сжимая челюсти, тащит его вниз, на илистое дно, а зубы все глубже и глубже впиваются в его череп.
Верблюд, что лежал рядом с ним, тоже задыхался. Песок засыпал их тяжелым, раскаленным сугробом. Ветер наметал над ними новую дюну...
Два часа спустя
буря прошла. Грохот ее затих как раскаты далекого грома. Багровая мгла рассеялась. Гнувшиеся к самой земле под напором воздуха травы и кустарники распрямились, стряхнув осевший на них песок. Небосвод снова засиял огненным блеском. Солнце обрушило на землю свой жар.
Бурамара высвободил голову из травы, которой он ее обмотал. Потом толкнул Крума, лежавшего с ним рядом.
— Все кончилось!
Раненый с трудом поднялся. Рука его болела нестерпимо. Кровь перестала идти, запеклась, и рубашка прилипла к ране. Каждое движение причиняло ему резкую боль.
Он попытался встать и упал на колени. Ослаб от потери крови.
— Останемся здесь! — сказал Бурамара. — Пока ты не почувствуешь себя лучше. Крум встрепенулся.
— Нет! Я не имею права лежать здесь! Мы должны его опередить. Если он будет там раньше нас, то соберет свою шайку и они еще по дороге нас прикончат. А там Мария, одна...
— Тогда хотя бы похороним Скорпиончика! — предложил Бурамара.
Крум не стал возражать. Это было совсем естественно. Он подождал, пока следопыт вырыл в песке глубокую яму, опустил в нее тело несчастного и потом засыпал ее песком. Сверху он воткнул в песок две ветки, сложив их крестом.
Крум снова попробовал встать. Бурамара поддерживал его. Так, опираясь на плечо следопыта, Крум двинулся в обратный путь.
Метис остановился.
— Подожди, давай я перевяжу тебе рану!
Он осторожно усадил Крума на камень и сбегал к ближайшему эвкалиптовому кусту. Сорвал несколько листочков, потом промыл рану водой. Разорвав рукав, наложил на рану листья и перевязал руку куском ткани.
— Так-то лучше! — сказал он.
И повел, вернее, понес его дальше.
Недавно еще мертвая и безжизненная, степь оживала. Укрывшиеся от гнева стихии животные вылезали из своих убежищ. Куда ни посмотришь, всюду виднелось множество живых существ: кенгуру, эму, козы, попугаи. Больше всего было попугаев: черные, желтые, красные, зеленые, они прыгали по кустам, перекликались друг с другом, качались, уцепившись клювом за ветки. Великое множество змей, ящериц, скорпионов ползало по земле. В воздухе носились тучи насекомых.
Превозмогая боль в руке и лихорадочную дрожь в теле, едва шевеля потрескавшимися губами, Крум спросил:
— Бурамара, ты уверен, что это Том?
— Когда я не уверен, то молчу!
— Но как ты узнал, что это он, когда, кроме всего прочего, он был в чужой обуви?
— Я видел его вчера вечером. Тогда еще подумал: для чего это он переобулся? А сегодня понял, для чего. Всю дорогу смотрел на его следы. Одни вели за Скорпиончиком, другие возвращались.
— А почему ты решил, что это Том преследовал Скорпиончика, а не наоборот?
— Ну, это же совсем просто! Любой черный ребенок тебе это скажет. Следы Тома отпечатались поверх следов Скорпиончика.
Изнемогая от усталости и жары, Крум попытался улыбнуться:
— Чудесный дар у тебя, Бурамара!
Следопыт ответил не сразу. По лицу его снова пробежала знакомая тень. Круму показалось, что он простонал.
— Дар! Как у борзой! Охотник выпускает ее гнать дичь. А я всю жизнь мечтал быть человеком, а не борзой.
— Нет, дружище! — попытался успокоить его Крум. — Совсем не то же самое, что у борзой. Она только вынюхивает следы. Не размышляет. А у тебя совсем другое. Логика. Суждения. Разумные догадки, для которых ты находишь объяснение. Если бы ты был в Европе, стал бы...
— Дело не в том, что я не в Европе, — прервал его Бурамара. — А в том, что я не европеец...
Крум замолчал. На это ответить ему было нечем. Но душа его бунтовала. Он не хотел признавать, что цвет кожи должен разделять людей. Почему они не делятся по цвету волос, по цвету глаз? Почему могут считаться равноценными блондин и брюнет, но не чернокожий, желтокожий и белый? Даже если белые более развиты интеллектуально. Разве ему не встречались белые, по своему умственному развитию не превосходящие самого примитивного туземца? А Крум изучал и психологию австралийских аборигенов. Часто в шутку, когда какой-нибудь опьяненный своим расовым превосходством гордец говорил ему о «дикарях», он вежливо просил того разъяснить ему структуру их брачных групп или их «примитивное», дьявольски сложное мировоззрение. Но настолько интеллигентного европейца он еще не встречал, а для дикаря это элементарнейшие познания, несоблюдение которых могло ему стоить дорого.
Бурамара прервал его размышления:
— Ты говоришь — дар! А я считаю —мука! Ты видишь только то, что перед твоими глазами в настоящий момент. А я вижу все: и то, что есть, и то, что было недавно, и вчера, и позавчера. Я вижу и то, что вскоре произойдет. Вот, смотри! Совсем недавно здесь пробежал молодой кенгуру. А за ним — две собаки динго. Они догонят его, потому что он слабый. Я вижу, как они его разорвут. Первой на него набросится самка, потому что самец прихрамывает и отстает. Вся степь кишит передо мной теми животными, которых я вижу, и теми, которых я не вижу. Взор мой затуманивается, голова идет кругом.
Полупустыня постепенно обрастала деревьями, действительно редкими, какими обычно бывают эвкалиптовые леса. Это скорее парки, а не леса. Среди красных эвкалиптов начали встречаться дубы, акации, отдельные бутылковидные и травяные деревья. На оголенных гребнях холмов, где не было достаточно влаги, стояли, ощетинившись, словно запущенные, неподстриженные живые изгороди, поросли кустарника — скрэба.
Бурамара показал пальцем.
— Дриандра!
Крум увидел небольшой куст. Кенгуру валлаби уткнулся мордой в цветы, росшие на нем, и слизывал с них нектар. Он знал от своей сестры, что так кенгуру опыляют растения. Удивительная страна Австралия. Один переселенец из Европы писал: «Здесь все наоборот. Рождество — во время жатвы. Большинство цветов не пахнут. Есть млекопитающие, которые несут яйца, и деревья, которые не отбрасывают тени. Движение на дорогах левостороннее. Зайцы — бедствие, а лисы — полезны. Млекопитающие опыляют цветы, как пчелы».
Наверное, и люди помогают опылению некоторых растений. Потому что, например, в цветах одного австралийского кустарникого растения — дорианте, собирается по ликерной рюмке нектара. Даже человек может этим утолить жажду.
Так же, как обитатели Олимпа, которые пили нектар, питались амброзией и становились от этого бессмертными. А почему же не бессмертны тогда аборигены, которые очень часто утоляют жажду нектаром дорианте?
Крум сам почувствовал, что это уже были не мысли, а начинался бред. Он вдруг понял, что почти всей тяжестью висит на плече своего товарища, и предложил ему сесть отдохнуть в тени эвкалипта.
Бурамара потащил его дальше.
— Не здесь! С него падают ветки.
Есть и такое дерево в Австралии. Другие сбрасывают с себя только листву. А эти — целые ветки, которые могут даже убить человека, раздавить грузовик.
Они отошли подальше. Крум улегся на землю. Забылся. И в забытьи снова увидел Скорпиончика и Билла Скитальца. Вот они! Гонятся за ним. С ножами. С пистолетами. Он бежит. Прыгает среди волн. Пытается взобраться на доску серфинга. А ему навстречу несется акула. Раскрывает пасть. Но нет, это уже не акула. Это Том Риджер. Он стреляет. Потом вонзает в рану туземное копье...
Проснулся он к вечеру. На западе солнце скрывалось за выщербленной скалистой громадой гор Радужной Змеи. На востоке лежала пустыня, над печальными просторами которой возвышались красные каменные глыбы, отбрасывая длинные черно-фиолетовые тени. Песчаная грудь пустыни была изрезана зловещими шрамами «криков» — пересохших речных русел, заполнявшимися наступающим мраком, который поднимался, как при наводнении, готовый выйти из берегов и залить весь мир. Под последними лучами солнца песчаные склоны светились, словно раскаленные угли, а в мареве над их пламенеющими гребнями переливалось многоцветное сияние.
— Пойдем! — прошептал Крум.
Они двинулись дальше. Вскоре солнце зашло. И сразу же на них дохнуло прохладой ночи. Освеженный ею, преодолев сотрясавший его ранее озноб, Крум заспешил, опираясь на плечо Бурамары. Он шел и не думал, куда идет. Бурамара не может заблудиться. Если бы Крум был один, он наверняка бы погиб. Но со следопытом он дойдет. Лишь бы добраться до лагеря раньше убийцы.
Словно прочитав его мысли, Бурамара успокоил его:
— Верблюды не пошли по направлению к лагерю.
С короткими передышками они шли всю ночь. Крум и думать не мог о том, чтобы отдохнуть подольше. И чем ближе они подходили к лагерю, тем реже попадалась им на пути дичь. С распространением белой напасти животные уходили на восток, где все еще была зелень и пища. Смутная тревога закралась в его сердце. Неужели действительно права Мария? Лишь змеи и ящерицы все еще обследовали свои районы охоты, недоумевая, почему опустели норки мышей и крыс.
На рассвете, замерзшие и истощенные, они добрались до «Сити». Их встретили двое часовых — Джонни Кенгуру и Гарри Плешивый.
Еще издали Крум спросил:
— Где Том Риджер?
— Еще не возвращался, — ответил Гарри. — Разве он тебя не настиг?
Не отвечая, Крум подошел к ним. Он знал, что Джонни Кенгуру был одним из самых верных людей Тома. Да и Гарри тоже. Поэтому он прошел мимо них, не снимая руки с пистолета.
Увидев Крума, Мария бросилась ему на шею. Какую ужасную ночь она провела. Проснулись и другие старатели, повыскакивали из своих хижин сонные, встревоженные и с любопытством собрались вокруг них. Перевязанная рука Крума еще более усиливала их беспокойство.
Крум лег на землю перед своей хижиной.
— Подойдите сюда! — наконец произнес он. — И слушайте! Судить будете вы! Толпа окружила его.
— Не тяни! Работа нас ждет.
Он заговорил, и на этот раз не снимая руки с револьвера.
— Мы с Бурамарой расследовали убийство. Это труп Скорпиончика.
Толпа зашумела.
— Убил его Том Риджер!
Из десятков грудей вырвались возгласы удивления, страха и негодования.
Гарри Плешивый прорычал:
— Вздор-то молоть всякий горазд. Ты докажи!
— Вот первое доказательство — сказал Крум, показывая раненую руку. — Когда Бурамара прочитал следы, Том выстрелил в меня.
Джонни Кенгуру метнул на него злобный взгляд.
— Если ты и на меня будешь так клеветать, я в тебя тоже пулю всажу.
— Нечего ссориться! — крикнул кто-то. — Сначала выслушаем его.
Крум продолжил:
— Скорпиончик выкопал хороший опал в шахте Плешивого...
При этих словах Гарри просипел:
— Я так и думал.
— И сбежал. Том его выследил и пошел за ним. До этого он сменил свои ботинки на ботинки Гарри. Чтобы запутать следопыта.
— Так, значит, для этого он попросил их у меня! — догадался Плешивый. — А мне наврал, что собственные ботинки натирают ему ноги.
— И для того, чтобы бросить тень подозрения на Гарри. Он убил Скорпиончика, забрал опал, всадил ему в спину копье, опять-таки для того, чтобы нас обмануть, и незамеченным вернулся в «Сити»...
Гарри наклонился над ним.
— А опал? Где мой опал?
— У него, конечно же.
Тогда Плешивый разразился потоком ругани:
— Негодяй! Убивает и грабит! Грабит друзей! Скотина! Динго!
Джонни Кенгуру выступил вперед.
— А я обвиняю Крума в том, что он убил Тома Риджера!
— Не мели чепуху! — обрезал его Крум.
— У меня такие же доказательства, как и у тебя! Пока он сам сюда не придет, я тебе не поверю. Крум приподнялся на локтях.
— Этого я от вас и хочу. Чтобы, когда придет Том, вы его арестовали. А потом нас обоих, в наручниках, отправите в Алису, в суд...
— На тебя я прямо сейчас надену браслеты! — просипел Джонни, подступая с наручниками наготове.
Крум направил на него пистолет, Бурамара выхватил нож. Мария тоже шагнула вперед с пистолетом в руке. Тогда Плешивый крикнул:
— Джонни, убирайся ты к черту! Не соображаешь, что это уж слишком?..
Неизвестно, чем бы кончилась эта распря. Половина искателей была на стороне Крума, остальные — за Джонни. И среди последних были самые опасные, самые горячие сорвиголовы.
Внезапно кто-то закричал:
— Где мои опалы? Кто стащил мою коробку?
При этих словах словно ток прошел по толпе. Все бросились к своим тайникам, забыв об осторожности, забыв, что таким образом они сами выдают, где спрятали опалы.
Мария наклонилась над братом. Дала ему воды и лекарство. Помогла поудобнее лечь.
— Какая была тревожная ночь! — сказала она. -Вас нет! Ни тебя, ни Бурамары... Ни Эму!.. Потом началось нашествие змей...
— Змей?
— Наверное, все хижины переполнены ими. Сегодня будем обыскивать окрестности. Одна укусила Джека. Я дала ему противоядие. Сейчас уже прошло. Часовые подняли тревогу. Если б ты только видел! Ползут со всех сторон. Забираются в хижины. А люди кричат, прыгают, топчут их ногами, режут ножами, бьют кольями. Всю ночь!
— Как ты это объясняешь?
— Если б это были динго, могла бы допустить, что это последствие белой гибели. Исчезла их добыча, травоядные. Но змеи? Они не едят людей. Да они еще и не почувствовали бедствия, еще могут терпеть голод. Мне все кажется, что кто-то умышленно напустил их на нас...
Крум обернулся к своему помощнику:
— А ты что скажешь, Бурамара?
Ни словом не обмолвившись о том, что он тоже устал, что и ему хочется отдохнуть, следопыт вышел из лагеря и принялся рыскать в кустарнике.
Мария умоляюще схватила брата за руку.
— Давай уедем, Крум! Не могу больше! Он беспомощно взглянул на нее.
— Прямо так? С незажившей раной?
— Сядешь на верблюда. Здесь становится страшно. И дело не только в белой гибели. Тут что-то другое. Не знаю, что. Но оно подстерегает нас... Да и наши люди. Они озверели, голодные. Сегодня будут есть печеных змей. А завтра? А послезавтра? На многие километры вокруг уже никакой дичи. Что они будут есть? Гнилую траву? Сейчас бы они и кукабурру съели. Фред Рыбка денег не берет. За мешочек риса требует опал. Пастор видит, что в шахте ему не везет, вчера принес оттуда-то кенгуру. Продал за опал. Люди грозятся пристукнуть торговца, который, не копнув ни разу, собрал уже больше всех опалов. Хорошо еще, что слуги его ночью дежурят. Скоро они все перебьют здесь друг друга. От жадности. И от голода. Вокруг нас уже белая пустыня. Не осталось ни одного зеленого листочка.
Шум, доносившийся из лагеря, усиливался. То там, то здесь раздавались вопли и ругань старателей, обнаруживших пропажу своих сокровищ.
— Я уже не сомневаюсь в том, что это вирус, — тяжело вздохнула Мария. — Это он уничтожает хлоропласты. А хлоропласты, лейкопласты и хромопласты — это, в сущности, одно и то же — мы называем их пластидами. Во время прорастания это лейкопласты. Под воздействием солнечного света они становятся хлоропластами, насыщаясь хлорофиллом, а перед увяданием превращаются в хромопласты. Хлорофилл в листьях замещается оранжевым каротином и желтым ксантофиллом. Здешние листья сразу же побелели, потому что уничтожены те компоненты, которые должны вырабатывать желтые цвета.
Не обращая внимания на нарастающий шум в лагере, захваченная своими рассуждениями, Мария продолжала:
— Эта болезнь распространяется как степной пожар. Скоро она опустошит оазис возле гор Радужной Змеи. Но и тогда не остановится. Потому что это только часть еще большего оазиса, района Алис-Спрингс...
— Там она должна остановиться, — отозвался Крум. — Вокруг простираются пустыни: на юго-востоке пустыня Симпсона, на северо-западе Гипсовая.
Девушка неуверенно покачала головой:
— Сомневаюсь я. У тли бывают и крылатые сородичи, а повсюду в пустыне есть растительность и жизнь. По крайней мере спинифекс. Для путешественников это дьявольская трава. Но для жизни вообще она — пионер, покоритель пустынь. Она захватывает песок, укрепляется на нем, останавливает дюны, прокладывая дорогу другим растениям. Но на этот раз спинифекс, к несчастью, окажется врагом человечества. По нему, как по мосту, вирусы пересекут пустыню. Необходимо как можно скорее вернуться в город рассказать, что мы знаем. И тогда начнем борьбу. Насекомых истребим инсектицидами. Гербицидами уничтожим спинифекс. Установив жестокий карантин, мы ограничим вывоз всех растительных продуктов из этого района.. Каждый потерянный час — это угроза жизни вообще... Нам придется мчаться наперегонки с крылатыми тлями, с цикадами и клопами, с жуками-долгоносиками. Стоит ветру отнести их в другую область, и они обгонят нас... Крум сочувственно покачал головой.
— Теперь я начинаю понимать. Явно, уезжать надо немедленно!
Но он тут же поправил себя:
— Я тебя отвезу. А сам снова вернусь сюда.
Из центра «Сити» вновь донесся гвалт, раздались несколько выстрелов. Мария побежала туда.
— У многих украдены опалы, — сказала она, когда вернулась. — Некоторые нашли их в соседних хижинах. И сейчас вцепились друг другу в глотки.
Крум поднялся.
— Я должен во всем этом разобраться!
В это время вернулся из разведки Бурамара.
— Верно! — тихо сказал он. — Следы показывают, что это чернокожие. Те самые, которые столкнули глыбу. Они выпустили змей в «Сити». Пока искатели расправлялись со змеями, чернокожие побывали в лагере.
Крум задумался.
— Я не слышал, чтобы они раньше так делали. Они или нападают все вместе, отрядами мстителей, или же бегут от белых нашественников. Что означает эта новая тактика? Не окажется ли прав Том Риджер, убеждавший нас в существовании новой секты «курунгура»?
Он встал. Может быть, благодаря эвкалиптовым листьям, может — антибиотикам, а может быть, сам по себе его здоровый организм преодолел приступы лихорадки. Сейчас он чувствовал себя намного лучше. Силы быстро возвращались к нему.
— Попробуем, Бурамара? — сказал он. — Раскроем и эту тайну?
Крум застал искателей разъяренными, с пистолетами в руках, направленными друг на друга. Пастор был ранен в ногу. Он сидел в стороне, перед своей хижиной, и делал себе перевязку. Никто из озверевших искателей и не думал помочь ему.
— Как это произошло, Пастор? — спросил его Крум.
— Не виноват я, инспектор! — заговорил раненый. — Бог мне свидетель! Кто-то выкрал у Кенгуру его камешки. Он взбесился. Бросился обыскивать все хижины. И нашел их у меня под подушкой. Как можно во мне усомниться? Бог сказал устами Моисея: «Не укради!» Божьи заповеди для меня священны. А он не стал ждать, чтобы я ему это объяснил. Сразу же и выстрелил...
Тут вмешались и другие. Заговорили все разом. Кто-то кого-то обвинял, кто-то смущенно оправдывался. Совсем нерадостно, когда у тебя найдут чужие опалы! По неписаным законам искателей «крыс» пристреливают на месте. Озлобленные люди и сейчас бы быстро свели счеты, но было здесь что-то, смущавшее их. Нечто не совсем ясное. И Крум высказал это:
— Вор не прячет добычу у себя под подушкой.
Это была истина. И все почувствовали это. Позеленевший от злости Джонни Кнегуру закричал:
— Ты, что ли, будешь вершить здесь правосудие? Ты сам, возможно, убивший человека?
Задохнувшись от обиды, Крум обернулся к нему. Среди этого сброда, потерявшего всякий человеческий облик, он вдруг почувствовал, что и сам начинает походить на них. Он схватился за оружие.
Но в этот момент до него донесся тревожный крик Бурамары:
— Марию похитили!
Моментально все другое вылетело у него из головы. Он бросил гудевшую, словно рой разъяренных ос, толпу и побежал на крик. Бурамара ждал его возле рухнувшей во время борьбы хижины.
— Чернокожие! — задыхаясь, сказал он. — Те же самые! Пока мы здесь разбирались...
Бурамара высвободил голову из травы, которой он ее обмотал. Потом толкнул Крума, лежавшего с ним рядом.
— Все кончилось!
Раненый с трудом поднялся. Рука его болела нестерпимо. Кровь перестала идти, запеклась, и рубашка прилипла к ране. Каждое движение причиняло ему резкую боль.
Он попытался встать и упал на колени. Ослаб от потери крови.
— Останемся здесь! — сказал Бурамара. — Пока ты не почувствуешь себя лучше. Крум встрепенулся.
— Нет! Я не имею права лежать здесь! Мы должны его опередить. Если он будет там раньше нас, то соберет свою шайку и они еще по дороге нас прикончат. А там Мария, одна...
— Тогда хотя бы похороним Скорпиончика! — предложил Бурамара.
Крум не стал возражать. Это было совсем естественно. Он подождал, пока следопыт вырыл в песке глубокую яму, опустил в нее тело несчастного и потом засыпал ее песком. Сверху он воткнул в песок две ветки, сложив их крестом.
Крум снова попробовал встать. Бурамара поддерживал его. Так, опираясь на плечо следопыта, Крум двинулся в обратный путь.
Метис остановился.
— Подожди, давай я перевяжу тебе рану!
Он осторожно усадил Крума на камень и сбегал к ближайшему эвкалиптовому кусту. Сорвал несколько листочков, потом промыл рану водой. Разорвав рукав, наложил на рану листья и перевязал руку куском ткани.
— Так-то лучше! — сказал он.
И повел, вернее, понес его дальше.
Недавно еще мертвая и безжизненная, степь оживала. Укрывшиеся от гнева стихии животные вылезали из своих убежищ. Куда ни посмотришь, всюду виднелось множество живых существ: кенгуру, эму, козы, попугаи. Больше всего было попугаев: черные, желтые, красные, зеленые, они прыгали по кустам, перекликались друг с другом, качались, уцепившись клювом за ветки. Великое множество змей, ящериц, скорпионов ползало по земле. В воздухе носились тучи насекомых.
Превозмогая боль в руке и лихорадочную дрожь в теле, едва шевеля потрескавшимися губами, Крум спросил:
— Бурамара, ты уверен, что это Том?
— Когда я не уверен, то молчу!
— Но как ты узнал, что это он, когда, кроме всего прочего, он был в чужой обуви?
— Я видел его вчера вечером. Тогда еще подумал: для чего это он переобулся? А сегодня понял, для чего. Всю дорогу смотрел на его следы. Одни вели за Скорпиончиком, другие возвращались.
— А почему ты решил, что это Том преследовал Скорпиончика, а не наоборот?
— Ну, это же совсем просто! Любой черный ребенок тебе это скажет. Следы Тома отпечатались поверх следов Скорпиончика.
Изнемогая от усталости и жары, Крум попытался улыбнуться:
— Чудесный дар у тебя, Бурамара!
Следопыт ответил не сразу. По лицу его снова пробежала знакомая тень. Круму показалось, что он простонал.
— Дар! Как у борзой! Охотник выпускает ее гнать дичь. А я всю жизнь мечтал быть человеком, а не борзой.
— Нет, дружище! — попытался успокоить его Крум. — Совсем не то же самое, что у борзой. Она только вынюхивает следы. Не размышляет. А у тебя совсем другое. Логика. Суждения. Разумные догадки, для которых ты находишь объяснение. Если бы ты был в Европе, стал бы...
— Дело не в том, что я не в Европе, — прервал его Бурамара. — А в том, что я не европеец...
Крум замолчал. На это ответить ему было нечем. Но душа его бунтовала. Он не хотел признавать, что цвет кожи должен разделять людей. Почему они не делятся по цвету волос, по цвету глаз? Почему могут считаться равноценными блондин и брюнет, но не чернокожий, желтокожий и белый? Даже если белые более развиты интеллектуально. Разве ему не встречались белые, по своему умственному развитию не превосходящие самого примитивного туземца? А Крум изучал и психологию австралийских аборигенов. Часто в шутку, когда какой-нибудь опьяненный своим расовым превосходством гордец говорил ему о «дикарях», он вежливо просил того разъяснить ему структуру их брачных групп или их «примитивное», дьявольски сложное мировоззрение. Но настолько интеллигентного европейца он еще не встречал, а для дикаря это элементарнейшие познания, несоблюдение которых могло ему стоить дорого.
Бурамара прервал его размышления:
— Ты говоришь — дар! А я считаю —мука! Ты видишь только то, что перед твоими глазами в настоящий момент. А я вижу все: и то, что есть, и то, что было недавно, и вчера, и позавчера. Я вижу и то, что вскоре произойдет. Вот, смотри! Совсем недавно здесь пробежал молодой кенгуру. А за ним — две собаки динго. Они догонят его, потому что он слабый. Я вижу, как они его разорвут. Первой на него набросится самка, потому что самец прихрамывает и отстает. Вся степь кишит передо мной теми животными, которых я вижу, и теми, которых я не вижу. Взор мой затуманивается, голова идет кругом.
Полупустыня постепенно обрастала деревьями, действительно редкими, какими обычно бывают эвкалиптовые леса. Это скорее парки, а не леса. Среди красных эвкалиптов начали встречаться дубы, акации, отдельные бутылковидные и травяные деревья. На оголенных гребнях холмов, где не было достаточно влаги, стояли, ощетинившись, словно запущенные, неподстриженные живые изгороди, поросли кустарника — скрэба.
Бурамара показал пальцем.
— Дриандра!
Крум увидел небольшой куст. Кенгуру валлаби уткнулся мордой в цветы, росшие на нем, и слизывал с них нектар. Он знал от своей сестры, что так кенгуру опыляют растения. Удивительная страна Австралия. Один переселенец из Европы писал: «Здесь все наоборот. Рождество — во время жатвы. Большинство цветов не пахнут. Есть млекопитающие, которые несут яйца, и деревья, которые не отбрасывают тени. Движение на дорогах левостороннее. Зайцы — бедствие, а лисы — полезны. Млекопитающие опыляют цветы, как пчелы».
Наверное, и люди помогают опылению некоторых растений. Потому что, например, в цветах одного австралийского кустарникого растения — дорианте, собирается по ликерной рюмке нектара. Даже человек может этим утолить жажду.
Так же, как обитатели Олимпа, которые пили нектар, питались амброзией и становились от этого бессмертными. А почему же не бессмертны тогда аборигены, которые очень часто утоляют жажду нектаром дорианте?
Крум сам почувствовал, что это уже были не мысли, а начинался бред. Он вдруг понял, что почти всей тяжестью висит на плече своего товарища, и предложил ему сесть отдохнуть в тени эвкалипта.
Бурамара потащил его дальше.
— Не здесь! С него падают ветки.
Есть и такое дерево в Австралии. Другие сбрасывают с себя только листву. А эти — целые ветки, которые могут даже убить человека, раздавить грузовик.
Они отошли подальше. Крум улегся на землю. Забылся. И в забытьи снова увидел Скорпиончика и Билла Скитальца. Вот они! Гонятся за ним. С ножами. С пистолетами. Он бежит. Прыгает среди волн. Пытается взобраться на доску серфинга. А ему навстречу несется акула. Раскрывает пасть. Но нет, это уже не акула. Это Том Риджер. Он стреляет. Потом вонзает в рану туземное копье...
Проснулся он к вечеру. На западе солнце скрывалось за выщербленной скалистой громадой гор Радужной Змеи. На востоке лежала пустыня, над печальными просторами которой возвышались красные каменные глыбы, отбрасывая длинные черно-фиолетовые тени. Песчаная грудь пустыни была изрезана зловещими шрамами «криков» — пересохших речных русел, заполнявшимися наступающим мраком, который поднимался, как при наводнении, готовый выйти из берегов и залить весь мир. Под последними лучами солнца песчаные склоны светились, словно раскаленные угли, а в мареве над их пламенеющими гребнями переливалось многоцветное сияние.
— Пойдем! — прошептал Крум.
Они двинулись дальше. Вскоре солнце зашло. И сразу же на них дохнуло прохладой ночи. Освеженный ею, преодолев сотрясавший его ранее озноб, Крум заспешил, опираясь на плечо Бурамары. Он шел и не думал, куда идет. Бурамара не может заблудиться. Если бы Крум был один, он наверняка бы погиб. Но со следопытом он дойдет. Лишь бы добраться до лагеря раньше убийцы.
Словно прочитав его мысли, Бурамара успокоил его:
— Верблюды не пошли по направлению к лагерю.
С короткими передышками они шли всю ночь. Крум и думать не мог о том, чтобы отдохнуть подольше. И чем ближе они подходили к лагерю, тем реже попадалась им на пути дичь. С распространением белой напасти животные уходили на восток, где все еще была зелень и пища. Смутная тревога закралась в его сердце. Неужели действительно права Мария? Лишь змеи и ящерицы все еще обследовали свои районы охоты, недоумевая, почему опустели норки мышей и крыс.
На рассвете, замерзшие и истощенные, они добрались до «Сити». Их встретили двое часовых — Джонни Кенгуру и Гарри Плешивый.
Еще издали Крум спросил:
— Где Том Риджер?
— Еще не возвращался, — ответил Гарри. — Разве он тебя не настиг?
Не отвечая, Крум подошел к ним. Он знал, что Джонни Кенгуру был одним из самых верных людей Тома. Да и Гарри тоже. Поэтому он прошел мимо них, не снимая руки с пистолета.
Увидев Крума, Мария бросилась ему на шею. Какую ужасную ночь она провела. Проснулись и другие старатели, повыскакивали из своих хижин сонные, встревоженные и с любопытством собрались вокруг них. Перевязанная рука Крума еще более усиливала их беспокойство.
Крум лег на землю перед своей хижиной.
— Подойдите сюда! — наконец произнес он. — И слушайте! Судить будете вы! Толпа окружила его.
— Не тяни! Работа нас ждет.
Он заговорил, и на этот раз не снимая руки с револьвера.
— Мы с Бурамарой расследовали убийство. Это труп Скорпиончика.
Толпа зашумела.
— Убил его Том Риджер!
Из десятков грудей вырвались возгласы удивления, страха и негодования.
Гарри Плешивый прорычал:
— Вздор-то молоть всякий горазд. Ты докажи!
— Вот первое доказательство — сказал Крум, показывая раненую руку. — Когда Бурамара прочитал следы, Том выстрелил в меня.
Джонни Кенгуру метнул на него злобный взгляд.
— Если ты и на меня будешь так клеветать, я в тебя тоже пулю всажу.
— Нечего ссориться! — крикнул кто-то. — Сначала выслушаем его.
Крум продолжил:
— Скорпиончик выкопал хороший опал в шахте Плешивого...
При этих словах Гарри просипел:
— Я так и думал.
— И сбежал. Том его выследил и пошел за ним. До этого он сменил свои ботинки на ботинки Гарри. Чтобы запутать следопыта.
— Так, значит, для этого он попросил их у меня! — догадался Плешивый. — А мне наврал, что собственные ботинки натирают ему ноги.
— И для того, чтобы бросить тень подозрения на Гарри. Он убил Скорпиончика, забрал опал, всадил ему в спину копье, опять-таки для того, чтобы нас обмануть, и незамеченным вернулся в «Сити»...
Гарри наклонился над ним.
— А опал? Где мой опал?
— У него, конечно же.
Тогда Плешивый разразился потоком ругани:
— Негодяй! Убивает и грабит! Грабит друзей! Скотина! Динго!
Джонни Кенгуру выступил вперед.
— А я обвиняю Крума в том, что он убил Тома Риджера!
— Не мели чепуху! — обрезал его Крум.
— У меня такие же доказательства, как и у тебя! Пока он сам сюда не придет, я тебе не поверю. Крум приподнялся на локтях.
— Этого я от вас и хочу. Чтобы, когда придет Том, вы его арестовали. А потом нас обоих, в наручниках, отправите в Алису, в суд...
— На тебя я прямо сейчас надену браслеты! — просипел Джонни, подступая с наручниками наготове.
Крум направил на него пистолет, Бурамара выхватил нож. Мария тоже шагнула вперед с пистолетом в руке. Тогда Плешивый крикнул:
— Джонни, убирайся ты к черту! Не соображаешь, что это уж слишком?..
Неизвестно, чем бы кончилась эта распря. Половина искателей была на стороне Крума, остальные — за Джонни. И среди последних были самые опасные, самые горячие сорвиголовы.
Внезапно кто-то закричал:
— Где мои опалы? Кто стащил мою коробку?
При этих словах словно ток прошел по толпе. Все бросились к своим тайникам, забыв об осторожности, забыв, что таким образом они сами выдают, где спрятали опалы.
Мария наклонилась над братом. Дала ему воды и лекарство. Помогла поудобнее лечь.
— Какая была тревожная ночь! — сказала она. -Вас нет! Ни тебя, ни Бурамары... Ни Эму!.. Потом началось нашествие змей...
— Змей?
— Наверное, все хижины переполнены ими. Сегодня будем обыскивать окрестности. Одна укусила Джека. Я дала ему противоядие. Сейчас уже прошло. Часовые подняли тревогу. Если б ты только видел! Ползут со всех сторон. Забираются в хижины. А люди кричат, прыгают, топчут их ногами, режут ножами, бьют кольями. Всю ночь!
— Как ты это объясняешь?
— Если б это были динго, могла бы допустить, что это последствие белой гибели. Исчезла их добыча, травоядные. Но змеи? Они не едят людей. Да они еще и не почувствовали бедствия, еще могут терпеть голод. Мне все кажется, что кто-то умышленно напустил их на нас...
Крум обернулся к своему помощнику:
— А ты что скажешь, Бурамара?
Ни словом не обмолвившись о том, что он тоже устал, что и ему хочется отдохнуть, следопыт вышел из лагеря и принялся рыскать в кустарнике.
Мария умоляюще схватила брата за руку.
— Давай уедем, Крум! Не могу больше! Он беспомощно взглянул на нее.
— Прямо так? С незажившей раной?
— Сядешь на верблюда. Здесь становится страшно. И дело не только в белой гибели. Тут что-то другое. Не знаю, что. Но оно подстерегает нас... Да и наши люди. Они озверели, голодные. Сегодня будут есть печеных змей. А завтра? А послезавтра? На многие километры вокруг уже никакой дичи. Что они будут есть? Гнилую траву? Сейчас бы они и кукабурру съели. Фред Рыбка денег не берет. За мешочек риса требует опал. Пастор видит, что в шахте ему не везет, вчера принес оттуда-то кенгуру. Продал за опал. Люди грозятся пристукнуть торговца, который, не копнув ни разу, собрал уже больше всех опалов. Хорошо еще, что слуги его ночью дежурят. Скоро они все перебьют здесь друг друга. От жадности. И от голода. Вокруг нас уже белая пустыня. Не осталось ни одного зеленого листочка.
Шум, доносившийся из лагеря, усиливался. То там, то здесь раздавались вопли и ругань старателей, обнаруживших пропажу своих сокровищ.
— Я уже не сомневаюсь в том, что это вирус, — тяжело вздохнула Мария. — Это он уничтожает хлоропласты. А хлоропласты, лейкопласты и хромопласты — это, в сущности, одно и то же — мы называем их пластидами. Во время прорастания это лейкопласты. Под воздействием солнечного света они становятся хлоропластами, насыщаясь хлорофиллом, а перед увяданием превращаются в хромопласты. Хлорофилл в листьях замещается оранжевым каротином и желтым ксантофиллом. Здешние листья сразу же побелели, потому что уничтожены те компоненты, которые должны вырабатывать желтые цвета.
Не обращая внимания на нарастающий шум в лагере, захваченная своими рассуждениями, Мария продолжала:
— Эта болезнь распространяется как степной пожар. Скоро она опустошит оазис возле гор Радужной Змеи. Но и тогда не остановится. Потому что это только часть еще большего оазиса, района Алис-Спрингс...
— Там она должна остановиться, — отозвался Крум. — Вокруг простираются пустыни: на юго-востоке пустыня Симпсона, на северо-западе Гипсовая.
Девушка неуверенно покачала головой:
— Сомневаюсь я. У тли бывают и крылатые сородичи, а повсюду в пустыне есть растительность и жизнь. По крайней мере спинифекс. Для путешественников это дьявольская трава. Но для жизни вообще она — пионер, покоритель пустынь. Она захватывает песок, укрепляется на нем, останавливает дюны, прокладывая дорогу другим растениям. Но на этот раз спинифекс, к несчастью, окажется врагом человечества. По нему, как по мосту, вирусы пересекут пустыню. Необходимо как можно скорее вернуться в город рассказать, что мы знаем. И тогда начнем борьбу. Насекомых истребим инсектицидами. Гербицидами уничтожим спинифекс. Установив жестокий карантин, мы ограничим вывоз всех растительных продуктов из этого района.. Каждый потерянный час — это угроза жизни вообще... Нам придется мчаться наперегонки с крылатыми тлями, с цикадами и клопами, с жуками-долгоносиками. Стоит ветру отнести их в другую область, и они обгонят нас... Крум сочувственно покачал головой.
— Теперь я начинаю понимать. Явно, уезжать надо немедленно!
Но он тут же поправил себя:
— Я тебя отвезу. А сам снова вернусь сюда.
Из центра «Сити» вновь донесся гвалт, раздались несколько выстрелов. Мария побежала туда.
— У многих украдены опалы, — сказала она, когда вернулась. — Некоторые нашли их в соседних хижинах. И сейчас вцепились друг другу в глотки.
Крум поднялся.
— Я должен во всем этом разобраться!
В это время вернулся из разведки Бурамара.
— Верно! — тихо сказал он. — Следы показывают, что это чернокожие. Те самые, которые столкнули глыбу. Они выпустили змей в «Сити». Пока искатели расправлялись со змеями, чернокожие побывали в лагере.
Крум задумался.
— Я не слышал, чтобы они раньше так делали. Они или нападают все вместе, отрядами мстителей, или же бегут от белых нашественников. Что означает эта новая тактика? Не окажется ли прав Том Риджер, убеждавший нас в существовании новой секты «курунгура»?
Он встал. Может быть, благодаря эвкалиптовым листьям, может — антибиотикам, а может быть, сам по себе его здоровый организм преодолел приступы лихорадки. Сейчас он чувствовал себя намного лучше. Силы быстро возвращались к нему.
— Попробуем, Бурамара? — сказал он. — Раскроем и эту тайну?
Крум застал искателей разъяренными, с пистолетами в руках, направленными друг на друга. Пастор был ранен в ногу. Он сидел в стороне, перед своей хижиной, и делал себе перевязку. Никто из озверевших искателей и не думал помочь ему.
— Как это произошло, Пастор? — спросил его Крум.
— Не виноват я, инспектор! — заговорил раненый. — Бог мне свидетель! Кто-то выкрал у Кенгуру его камешки. Он взбесился. Бросился обыскивать все хижины. И нашел их у меня под подушкой. Как можно во мне усомниться? Бог сказал устами Моисея: «Не укради!» Божьи заповеди для меня священны. А он не стал ждать, чтобы я ему это объяснил. Сразу же и выстрелил...
Тут вмешались и другие. Заговорили все разом. Кто-то кого-то обвинял, кто-то смущенно оправдывался. Совсем нерадостно, когда у тебя найдут чужие опалы! По неписаным законам искателей «крыс» пристреливают на месте. Озлобленные люди и сейчас бы быстро свели счеты, но было здесь что-то, смущавшее их. Нечто не совсем ясное. И Крум высказал это:
— Вор не прячет добычу у себя под подушкой.
Это была истина. И все почувствовали это. Позеленевший от злости Джонни Кнегуру закричал:
— Ты, что ли, будешь вершить здесь правосудие? Ты сам, возможно, убивший человека?
Задохнувшись от обиды, Крум обернулся к нему. Среди этого сброда, потерявшего всякий человеческий облик, он вдруг почувствовал, что и сам начинает походить на них. Он схватился за оружие.
Но в этот момент до него донесся тревожный крик Бурамары:
— Марию похитили!
Моментально все другое вылетело у него из головы. Он бросил гудевшую, словно рой разъяренных ос, толпу и побежал на крик. Бурамара ждал его возле рухнувшей во время борьбы хижины.
— Чернокожие! — задыхаясь, сказал он. — Те же самые! Пока мы здесь разбирались...
Племя Гурмалулу
пробуждалось. Первыми поднялись женщины и собрались все вместе, чтобы разжечь огонь в главном очаге. Мужчины и дети еще долгое время потягивались на теплом пепле. Ночь была холодной. Поэтому вечером все легли между двумя кострами, чтобы хоть немного согреть свои промерзшие голые тела. Когда угли остыли, они улеглись прямо на пепел. А до этого пели и танцевали до поздней ночи. Пели свои протяжные песни, ритмично ударяя в такт в ладоши. Как всегда, они воспевали источники и животворную влагу. Черные люди легко находят себе пищу повсюду. Так уж устроен мир, в котором всегда можно найти еду — начиная с корней, змей, ящериц, личинок, жуков, червей, почек на деревьях, меда, цветочного нектара и кончая птицами, вомбатами и кенгуру. Но воды в нем всегда была нехватка. Источники встречались редко, и добывать воду было трудно. Потому-то в их песнях чаще всего слышалось слово «вода». Оно употреблялось также в значении «селения», означало оно и «жизнь».