Петр Бобев
Опалы Нефертити
Джованни Гатто,
прозванный за свои несоразмерно длинные ноги и маленькую голову Джонни Кенгуру, возвращался из дальнего путешествия. Дело свое он сделал как надо и надеялся получить сполна все, что ему причиталось по уговору, но душа его так и осталась неудовлетворенной. Разве ради этого, разве из-за этих крох от прибылей счастливчиков он отказался от родины, от неба, моря и зелени Неаполя и очутился здесь, в этой забытой богом стране, в самом пекле безнадежнейшей пустыни мира, в самом что ни на есть «мертвом сердце Австралии»?
Обманули его слухи о легком обогащении. Но ведь все только об этом и говорили! Австралия! Непочатая сокровищница. Богатейшие в мире залежи золота. И алмазов. И урана. Да мало ли чего еще. Рассказывали, что кто-то купил голову овцы. Смотрит — зубы у нее золотом облеплены — ну, прямо коронки. Человек, конечно, кинулся расспрашивать, узнал, откуда овцы, поехал на пастбище. И что же видит? Трава растет прямо на золотоносном песке! За один день стал миллионером! А другой заметил, что сын его играет каким-то камешком. Глядит — алмаз! Третий...
Каменистая пустыня незаметно перешла в серую, сожженную солнцем степь, в которой то здесь, то там проглядывали островки красно-ржавой земли. Причудливо изогнутые стволы и ветки эвкалиптов белели, словно кости. А кроны их, взметнувшиеся высоко-высоко, не давали почти никакой тени. В воздухе стоял сильный запах эвкалиптов — национальный, как говорили, запах Австралии, государства-континента. Джованни почувствовал его сразу, еще когда сошел с самолета в Дарвине. И до сих пор не может к нему привыкнуть. То ли дело, любимое дыхание Неаполя — запах моря, водорослей и апельсиновых деревьев в цвету. На старых деревьях кора полопалась и висела широкими рваными лохмотьями, словно свалявшиеся бороды стариков-аборигенов, а под ней розово просвечивала молодая кора, похожая на живую плоть.
Испуганное его появлением стадо кенгуру сорвалось с места и огромными скачками понеслось по степи; животные походили на чудовищных блох, за которыми, бестолково мечась из стороны в сторону, припустились с десяток страусов-эму.
А вот это уже что-то новое. На западе увядающая саванна была абсолютно белой, словно ее полили известью, совсем как здешние озера, когда они пересыхают и на дне выступают соль и гипс.
Джованни и раньше проходил здесь — так путь был намного короче. Но такой белизны он никогда не видел. Однако особого удивления это у него не вызвало. В этой стране если начнешь всему удивляться, ни на что другое времени не останется. Ну и что с того, что трава побелела?
Однако, если он собирается сократить дорогу миль на семь-восемь, ему надо пройти по пологому склону горы. Она тоже какая-то особенная, эта австралийская гора, из тех, что называют горами-островами, одиноко возвышающаяся посреди равнины. Отсюда каменная громада казалась огромной крепостью. Напрямик, через овраги и лощины, придерживаясь приблизительного направления, Джованни начал подниматься в гору. Постепенно с высотой лес становился все гуще. Кое-где среди эвкалиптов уже проглядывали акации, магнолии, бутылковидные деревья. И трава здесь была посвежее, питаемая живительной влагой потока, который с шумом сбегал по крутому склону горы и, сделав несколько поворотов по степи, бесследно исчезал, таял в красных песках на востоке.
Задыхаясь от усталости и жажды, путник припал к воде, погрузил лицо в прохладу ручья, пил долго и жадно, а затем улегся в тени ближайшей акации. Безмятежно расслабился. Эту забытую богом страну забыл и дьявол. Хищников нет. Одни только дикие собаки динго. Но они не трогают человека. Да еще змеи. Но и они не нападают, если только на них не наступишь.
Джованни проспал часа два-три. Когда он проснулся, солнце уже склонилось к западу, к красным зубцам горы. Сейчас они казались еще выше, и гора в самом деле напоминала замок — величественный замок, источенный временем, полуразрушенный вражескими набегами и ударами катапульт, с зубчатыми стенами и грозно зияющими провалами бойниц. Каких только ужасов не рассказывают аборигены об этой горе — владении Радужной Змеи. Будто бы встречаются здесь гигантские кенгуру, зайцы размерами со слонов, люди со звериными мордами, птицы с человеческими головами. Кто туда пойдет, назад уже не возвращается. Исчезает навсегда. Ни слуху о нем, ни духу.
Только сейчас он заметил, что попал на поляну такой белизны, что, казалось, здесь выпал снег. Кусты и трава были не совсем белые, а какого-то грязно-белесого цвета, некоторые еще живые, но уже отмеченные умиранием; на кустах — листья нормальной формы с обыкновенными прожилками, но словно искусственные, вылепленные мастерской рукой из стеарина. Но многие листья были уже мертвы; они походили на клочки скомканной бумаги, хотя и оставались висеть на ветках. Одни только старые ветви и стволы деревьев сохранили темный цвет, и он своей естественностью еще более угнетающе подчеркивал мертвую белизну листвы. Она словно сползала вниз и как белая пена прибоя заливала зеленую степь. Так осенние краски золотой лавиной спускаются с гор. Но это там, на родине. Не здесь. Здесь и осени нет. Деревья и кусты — вечнозеленые. Лишь во время сухого сезона выгорает трава.
Наполняя флягу водой, Джованни случайно заметил свадебную беседку шалашника. Эти умелые птицы так искусно строят свои гнезда из веток, листьев и пестрых перышек, что первые поселенцы считали их делом рук туземцев. Перед беседкой расположена «танцплощадка». Здесь самец, украсив ее всем, что привлекло его внимание, танцует перед подружкой свои обольстительные танцы. Танцует и одну за другой показывает своей любимой собранные им блестящие безделушки, свидетельствующие о его любви и богатстве.
Путник рассеянно разглядывал птичьи сокровища: скорлупки, жучков, змеиную кожу, стеклянный шарик. А это что? Он поднял с земли небольшой камешек. Лизнул его языком. И глазам своим не поверил.
Черный опал! А ведь черные опалы — самые дорогие в мире!
Под грязно-желтой песочной корочкой проглянула блестящая поверхность камня. Она искрилась бесчисленными разноцветными бликами, которые переливались словно в бездонной глубине. У него захватило дух. После шлифовки камень будет стоить тысячи фунтов.
Тысячи фунтов! И тогда — прощай, бедность!
Обезумев от радости, Джованни стал подпрыгивать, завертелся в каком-то неизвестном танце и действительно начат походить на скачущее кенгуру, только что без хвоста, да еще одетое в кожаные штаны и цветастую рубаху, с широкополой ковбойской шляпой на голове.
Значит, не враньем были рассказы про овечью голову, про ребенка, который играл алмазами! Вот ведь и ему повезло как в сказках! В его голове снова и снова мелькала только одна мысль: «Черные опалы! Тысячи фунтов! „Роллс-Ройс“! Вилла в Сорренто! Счет в Миланском банке!»
В изнеможении счастливчик рухнул на землю, не переставая целовать свою драгоценную находку.
И вдруг до него дошло. Ведь если он нашел один камень, то должны быть и другие, много опалов, целая жила. Опалы не встречаются по одиночке. Где же та жила, откуда шалашник достал свой опал? Наверняка где-то поблизости — здесь рядом, может, прямо под его ногами... Джованни вскочил на ноги, наклонился и начал искать, ничего не видя и не слыша, словно борзая, ищущая след. Он то продвигался вперед, то бросался в стороны, то снова возвращался назад. Время от времени, после минуты-другой поисков, он становился на колени и начинал рыть землю ножом. Эх, будь у него лопата! Но если бы и ножа не было, он бы руками стал рыть землю, лишь бы найти другие опалы, лишь бы нащупать жилу — источник его будущего богатства.
Все напрасно! Словно в тумане он поднялся чуть выше по горе. И здесь ничего! Опалы не родятся в твердых скалах. Их добывают из земли. Где же здесь поблизости есть желтая почва! Может, в овраге?
Дно глубокого оврага, рассекавшего красную глинистую толщу земли, было покрыто желтыми наносами песка и гравия, веками скапливавшимися здесь. Не чувствуя боли от ударов о торчащие из земли камни, Джованни скатился вниз. Дрожащими руками стал разгребать спекшуюся землю. Точно такая же почва была и в Лайтнинг-Ридж, что в тридцати милях от Алис-Спрингс, где добываются самые дорогие в мире черные опалы — там земля такого же цвета, с такой же примесью гравия. Только там надо рыть самое меньшее месяц, прежде чем докопаешься до жилы, а здесь — о, сайта Мария, удостоишь ли ты его своей милости? — на самой поверхности!
Он выковыривал ножом каждый подозрительный камешек, облизывал его языком, так что в конце концов у него во рту набралось больше грязи, чем на ботинках. Убедившись, что это совсем не то, что он ищет, Джованни в качестве последней проверки клал свою находку на камень и ударял по нему другим камнем. Точно так же алмазоискатели каждый камень проверяют ударом молотка.
Когда он выкопал свой второй опал, солнце уже скрылось за грозно почерневшим силуэтом горы.
Удача! Удача!
Вне себя от счастья, Джованни подпрыгивал, полз вверх по склону оврага, скатывался вниз на спине и снова лез вверх. И прямо выл от радости.
Когда он немного успокоился, стало уже совсем темно. А он все продолжал долбить ножом землю, выкапывать и облизывать каждый попадавшийся ему камешек. Наконец он опустил руки, поняв бессмысленность дальнейших поисков, и выбрался на поляну. Ясно, сегодня он уже ничего больше сделать не может. Ничего, он останется здесь до завтра. Будет копать днями, неделями. Перекопает целую гору. Наберет столько опалов, сколько сможет унести. И только тогда уйдет отсюда...
Джованни выбрал место для ночлега. Наощупь нашел несколько сухих веток и развел костер. Днем жара здесь доходит до сорока пяти градусов, а ночью вода замерзает. Огонь весело загудел, согревая своим теплом вспотевшего Джованни, который от холода начал уже коченеть. Только сейчас он вспомнил, что у него нет никакой еды. Увлеченный своей сказочной удачей, он забыл подстрелить какую-нибудь дичь. Ну и бог с ней. Большое дело! Ляжет спать голодным. Когда он разбогатеет, тогда уж наверстает упущенное — будет есть так, как никому и не снилось.
Сон уже одолевал Джованни, когда до него донесся слабый шум камней, сорвавшихся с далекого обрыва. Он невольно вздрогнул, вспомнив, где находится. На память пришли легенды о чудовищах этих мест — людях с головами зверей. Вспомнились рассказы, что никто еще не возвратился живым из этих мест. Джованни взвел курок ружья. Потом уложил в ряд несколько круглых камней, накрыл их одеялом и положил свою шляпу на то место, где должна была быть его голова, а сам отполз подальше от костра, туда, где была самая плотная тень. И притаился. Такую военную хитрость он как-то видел в кино. А в груди его сердце бешено колотилось, гудело как от ударов в барабан. Из-за этого гула он ничего не мог расслышать во мраке, который обступал его стеной. И он сидел так, глядя на догоравший костер и лежащее возле него подобие спящего человека.
Холод пронизывал его до мозга костей. Зубы стучали так, что казалось, вот-вот расколются. А напротив, у костра, — ничего. Полный покой. Может, напрасно он сам лишил себя сна, может, напрасно сидит тут и мерзнет? Впрочем, нет. Не совсем зря. Пять-шесть змей, привлеченных теплом, подползли к огню, подняли головы, и было видно, как в их раскрытых пастях дрожат язычки. Он уже привык к этим противным гадам. Да и как не привыкнуть? Есть ли где-нибудь больше ядовитых змей, чем в Австралии? Багровый свет тлеющих углей неодолимо влек его вернуться к костру, сесть на корточки, спиной к живительному теплу.
Он был уже готов вернуться назад, как вдруг из темноты вылетело несколько копий, которые вонзились в его одеяло. С полдюжины голых аборигенов набросились сверху на чучело, а когда поняли обман, дико заревели.
Обезумев от страха, забыв, что у него в руках огнестрельное оружие, Джованни стремглав бросился в темноту. Он бежал всю ночь. Только на рассвете, когда заря разогнала черные призраки страха, Джованни остановился. Обернувшись, он посмотрел назад. Никто его не преследовал. А там остались одеяло, фляга с водой, шляпа. Хорошо еще, что ружье было с ним. И опалы. Хотя, нет. Один он потерял где-то по дороге. Остался только второй, найденный в овраге. Эх, какого богатства он лишился, какой возможности быстро разбогатеть. Лучше бы уж жизни лишиться!
Но Джованни тут же усмехнулся. В сущности, потеря не была такой уж непоправимой. Ведь только он один знает это место. И никто кроме него. Он вернется туда снова. Теперь его не испугает шайка голых дикарей. Однако странно! Многие годы он уже не слышал, чтобы они нападали на белого человека. Что это вдруг на них нашло?
Два дня еще тащился по саванне Джонни Кенгуру. Вынослив он был, действительно, как кенгуру. Ему удалось подстрелить одну одичавшую козу и ее мясом восстановить свои силы. Вот только с водой было плохо. Где-то в середине пути он набрел на яму, которая была заполнена стоячей водой. Зажав пальцами нос, не глядя, он напился этой воды, наполнил ею шкуру козы и вот сейчас пытался утолять жажду этой вонючей теплой жидкостью.
Но ему словно все невзгоды были нипочем. Валясь с ног от усталости, оборванный, в лохмотьях, словно нищий, он уже чувствовал себя миллионером. Ничего не видя, ничего не замечая вокруг, он был весь во власти приятных мыслей о богатом месторождении, которое скоро будет полностью принадлежать ему. Плотные, видимые как мираж над раскаленными камнями пустыни, мечты неотступно преследовали его. Вон там, в пустыне у подножия гор Радужной Змеи, высятся здания огромного предприятия «ДЖОВАННИ ГАТТО». Громоздятся башни шахтных подъемников. Огромные экскаваторы вгрызаются в благословенную землю и нагружают ею грузовики, на которых красными буквами высвечивается то же имя: «ДЖОВАННИ ГАТТО». В Сиднее двадцатиэтажный небоскреб из алюминия и стекла увенчан, словно короной, огромной неоновой надписью: «ДЖОВАННИ ГАТТО».
И всюду «ДЖОВАННИ ГАТТО — КОРОЛЬ ОПАЛОВ!»
Наконец вдалеке заблестела черная река асфальта. Джонни Кенгуру уселся на обочине и стал терпеливо ждать. Надо было набраться терпения. Сейчас ему предстояло поехать в город, чтобы застолбить участок. Сразу же. И ни с кем не встречаться, пока дело не будет сделано. Держаться надо спокойно, не озираться по сторонам, не улыбаться самодовольно. Если другие что пронюхают считай, все пропало. Алис-Спрингс— город золотоискателей. И каждый из них, кем бы он ни был, в субботу и воскресенье ковыряется в своей яме в поисках золота, как во всем остальном мире люди копаются в своих садиках. А стоит им что-нибудь пронюхать, и они уже несутся туда сломя голову. Джован-ни Гатто не собирался ни с кем делиться. Это он нашел опалы, он и будет их добывать, он на них и разбогатеет.
Неподалеку от него вдруг появился маленький кенгуру. И пока Джонни соображал, что ему делать, с высоты на кенгуренка налетела огромная тень. Орел впился когтями в спину животного и попытался поднять его. Но тут из кустов вылетела кенгуру-мать. Передней лапой, по-боксерски она ударила своего врага. Хищник словно и-не почувствовал удара. Тогда она изменила тактику, на этот раз ударив его левой задней ногой. Орел отлетел метров на десять в сторону и выпустил из когтей свою-жертву. Он попытался подняться, но не смог и потащился по земле, словно какое-то странное пресмыкающееся, покрытое перьями. Мощный удар кенгуру перебил ему крыло.
Джованни поднялся, готовый броситься на раненую птицу. Мясо у нее не особенно вкусное, но все же съедобное. Неизвестно, когда появится кто-нибудь на дороге. А до того времени неплохо запастись чем-нибудь, что в крайнем случае может пойти в пищу.
В это время на шоссе показался грузовик, нагруженный доверху тюками шерсти. Шофер остановил машину и молча кивнул Джованни, предлагая подвезти его до города. Он не спросил его ни кто он, ни откуда идет. Австралия — более английская страна, чем сама Англия. А любопытство — самый тяжкий порок. Шофер предложил путнику сигарету. Джованни отказался. Он не курил. Но вот если у водителя найдется немного виски или рома или какой-нибудь другой выпивки?.. Шофер отрицательно покачал головой. На этом и закончился весь их разговор. До самого города они больше не перемолвились ни словом.
Пересекая степи, пески и каменистые пустыни, шоссе шло на север. Время от времени перед машиной проносились испуганные кенгуру, огромными десятиметровыми скачками перепрыгивая через кусты и пересохшие речки; бестолково суетясь, бросались наутек темные страусы эму. Убегали, завидев машину, одичавшие козы и верблюды.
После нескольких молчаливых часов гонки с такой бешеной скоростью, с какой ездят только австралийцы, так и не увидев по пути ни одного дома, не встретив ни одного человека, путники приблизились к городу.
— Алиса! — с улыбкой сказал, не выпуская сигареты изо рта, шофер.
Джованни знал, что австралийцы просто влюблены в этот городок. Они никогда не говорят: Алис-Спрингс. Так его называют только иностранцы, и так он обозначен на официальных картах. Его имя идет от источника, названного телеграфистами в честь красавицы Алисы, дочери их начальника. Но не из-за старушки Алисы так любят сегодня австралийцы этот городок. В нем действительно есть особое очарование. Даже Джованни, навидавшийся всяких красот, пресыщенный роскошью природы своей родины, не мог отрицать этого.
Когда Джованни увидел Алис-Спрингс впервые, он был поражен. И не блеском его магазинчиков и его кокетливыми коттеджами. Они были такими же безликими, как и повсюду в этом краю. И не природе он был обязан своей красотой, не своему удивительному местоположению между двух горных цепей, вершины которых отсвечивали фиолетовыми оттенками. Здесь было что-то другое. Человек оказывался словно в городе-макете в Голливуде, где идут съемки фильма о диком Западе. Джованни почувствовал себя в городе первопроходцев. Северная Территория — это не Австралия, а австралийская колония, неизученная и дикая. Возле пивнушек, под эвкалиптами и пальмами слонялись бородатые мужчины в сапогах, узких брюках, пестрых рубахах и ковбойских шляпах, которые, судя по всему, только что вернулись из пустыни. По улицам проносились вооруженные всадники. В толпе то здесь, то там виднелись священники в черных рясах и полицейские верхом на верблюдах. В Австралии только полицейские носят нечто вроде формы, поэтому их легко различить.
Грузовик остановился. Джованни поблагодарил шофера и попытался незамеченным пробраться к городскому управлению. Ему это не удалось. Да и какой это город — Алиса — меньше любой итальянской деревушки. Здесь почти все знали друг друга. Первым его заметил Билл Скиталец и двинулся ему навстречу.
— Эй, Кенгуру, откуда прискакал?
Джованни стиснул зубы. Ну и как сейчас быть? Сегодня — пятница. Управление будет еще работать всего один час. Если он не успеет туда вовремя, придется ждать до понедельника. Чиновники больше чем кто-либо дорожат своим недельным отдыхом. Ведь только в эти дни они и могут поковыряться в своих золотоносных ямах.
— У меня есть дело! — решительно оборвал он подошедшего приятеля. — Вернусь через полчаса.
— Да мы пропустим только по одной, и тогда иди, куда хочешь!
Тут подошли и другие. Боб Виски, Плешивый Гарри и Скорпиончик, прозванный так за свой маленький рост и въедливый нрав. Только сейчас Джованни понял, как много у него друзей. Не может же он им отказать. Они вошли в бар.
«Ну, держись! — подумал он про себя. — Ни словечка! Проболтаешься, все пойдет к чертям!»
После первой кружки пива ему удалось сдержаться. Но после первой захотелось выпить еще. И пока он пил вторую кружку, все время твердил про себя: «Молчание!»
А потом все забыл. Ему стало удивительно легко. И бесконечно весело. Он больше никого и ничего не боялся. Приятели уже не казались ему голодранцами, которые только и смотрят, как бы обобрать его. Они были братьями. Как же можно продолжать их обманывать? Он любит их всех, он так сильно их любит.
— Эй, дружище! — крикнул Джонни. — Дай-ка всем по кружке!
Посетители бара удивленно на него уставились.
— Это что еще, Кенгуру? Уж не нашел ли ты золотой самородок?
— Не спрашивайте, пейте! Джованни Гатто платит за всех. Джованни, а не Джонни Кенгуру Больше нет Джонни Кенгуру. Я теперь — сеньор Джованни Гатто, миллионер. А можете называть меня и мистером Гатто...
Вокруг него собралась толпа озадаченных золотоискателей. Один только бармен оставался недоверчивым. Не впервой ему делают заказы, которые потом остаются неоплаченными.
— Деньги вперед! — просипел он.
— Как! — возмутился Джованни. — Ты, значит, мне не веришь? Мне?!
— Видели мы таких оборванцев, которые только и норовят надуть!
Эта обида была последней каплей, переполнившей чашу. Джованни вытащил из кармана опал и покрутил им перед глазами бармена.
— А это что, болван?
Вот так и получилось, что Джонни Кенгуру не только не удалось застолбить участок, но он сверх того и разболтал своим друзьям то, о чем до этого твердо решил молчать. Он уже собирался точно описать, где находится месторождение, но тут в нем проснулась прежняя осторожность. В его пьяном сознании вдруг захлопнулись какие-то створки, перекрывшие поток его многословных речей. Он закрыл рот и двинулся заплетающейся походкой к выходу. Но теперь уже друзья не собирались отпустить его так легко. Они подхватили его под руки и потащили назад. Это были старые охотники за счастьем. Им тоже хотелось пощипать немного золотую птичку.
Внезапно двери пивной распахнулись, и в нее вошел человек суровой и даже угрожающей наружности, со строгим выражением на лице — полицейский инспектор Том Риджер. В его крепко сбитой фигуре, в движениях, в стальном взгляде глаз было что-то властное. Все обитатели городка боялись его.
— Восемнадцать часов! — произнес он тихо. — Почему не закрываете?
Хозяин бара посмотрел на часы. В суматохе он забыл выпроводить посетителей. А это было серьезным нарушением закона. В восемнадцать часов все мужчины должны были покидать пивнушки и расходиться по домам. Одни только горькие пьяницы продолжали пить, но уже в более дорогих заведениях, где отпускали напитки покрепче.
Том Риджер молчал, вперив взгляд в Джонни. С минуту он как бы изучал его. Потом рявкнул, словно бичом хлестнул:
— А ты, пьяница, пойдешь со мной! Протрезвишься в участке!
Толпа зашумела.
— Да ведь он... — подал голос Билл Скиталец. — Он нашел опалы.
— Пьяные бредни! — отрезал инспектор. И крепко ухватил Джонни за руку.
— А ну, пошли со мной!
Он отвел его в участок, который находился напротив бара, втащил в кабинет и закрыл двери.
— Болван! — вдруг набросился он на Джованни. — Вместо головы — сумка кенгуру! Не мог не трепать языком? Сейчас уже вся Алиса знает. Теперь шагу нельзя будет ступить, чтобы все они не потащились вслед за нами.
Пьяный Джо пробормотал:
— Почему это за нами? Опалы — мои!
— Были бы твоими, если бы ты держал язык за зубами. А сейчас они наши. Нам вдвоем надо подумать, как бы не упустить их из рук. Кто знает, что еще может случиться до понедельника. Остается одно — испробовать старый способ. Доберемся туда первыми, огородим участок веревкой и — за лопаты.
— Не пойдет! — заерепенился Джованни. — Они мои! Ты куда примазываешься?
Том Риджер ухмыльнулся.
— Выбирай! Что лучше — делить со всеми или только со мной?
И, пока арестованный колебался, он добавил:
— Ну а если не хочешь со мной по-дружески... Сам ведь знаешь...
Джованни моментально протрезвел. Да, он знал. И не забывал этого. Он полностью в руках инспектора. Чувствуя, что он загнан в угол, не имея выбора, Джонни ответил:
— Ну, ладно уж!
Инспектор положил руку ему на плечо.
— Я был уверен, что мы с тобой договоримся.
Они решили тронуться в путь поздно ночью. А до того времени, чтобы уберечься от жадных до легкой наживы дружков, Джованни должен был сидеть под арестом. Том отослал своему помощнику, который отдыхал в это время в Дарвине, телеграмму, которой прекращал его отпуск и приказывал незамедлительно вернуться на службу.
Выступили они, как и договаривались: Джонни Кенгуру в кузове арестантской машины, Том Риджер — за рулем. Город спал. На улицах им не встретилось ни души. А вот и последний дом остался позади. Возле дороги, рядом с надписью на щите, предупреждавшей, что до следующей лавки 168 миль, чернел силуэт автомобиля, в котором за рулем сидел скелет лошади, а на заднем сиденьи — скелет коровы. Это было оригинальным предупреждением неопытным путешественникам, чтобы они запаслись перед дорогой достаточным количеством бензина и воды.
Том остановил машину. Джонни перебрался в кабину и сел с ним рядом. И снова размечтался. Эх, упустил половину! Ну да и остальное — все же немало: «ДЖОВАННИ ГАТТО И ТОМ РИДЖЕР». Тоже неплохо.
Их никто не преследовал. Еще в темноте они добрались до того места, где Джонни сел в попутный грузовик. Здесь полицейский фургончик свернул с шоссе и запылил прямо по пустыне.
У Тома была одна безобидная страсть — транзистор. Но удивительный это был транзистор: такой маленький, что свободно помещался в кармане его рубашки, зато неожиданно мощный. Довольный тем, что им удалось ускользнуть от погони, Том включил приемник. Раздался оглушительный смех. То был голос кукабурры — зимородка-хохотуна, служивший позывными австралийского радио.
Обманули его слухи о легком обогащении. Но ведь все только об этом и говорили! Австралия! Непочатая сокровищница. Богатейшие в мире залежи золота. И алмазов. И урана. Да мало ли чего еще. Рассказывали, что кто-то купил голову овцы. Смотрит — зубы у нее золотом облеплены — ну, прямо коронки. Человек, конечно, кинулся расспрашивать, узнал, откуда овцы, поехал на пастбище. И что же видит? Трава растет прямо на золотоносном песке! За один день стал миллионером! А другой заметил, что сын его играет каким-то камешком. Глядит — алмаз! Третий...
Каменистая пустыня незаметно перешла в серую, сожженную солнцем степь, в которой то здесь, то там проглядывали островки красно-ржавой земли. Причудливо изогнутые стволы и ветки эвкалиптов белели, словно кости. А кроны их, взметнувшиеся высоко-высоко, не давали почти никакой тени. В воздухе стоял сильный запах эвкалиптов — национальный, как говорили, запах Австралии, государства-континента. Джованни почувствовал его сразу, еще когда сошел с самолета в Дарвине. И до сих пор не может к нему привыкнуть. То ли дело, любимое дыхание Неаполя — запах моря, водорослей и апельсиновых деревьев в цвету. На старых деревьях кора полопалась и висела широкими рваными лохмотьями, словно свалявшиеся бороды стариков-аборигенов, а под ней розово просвечивала молодая кора, похожая на живую плоть.
Испуганное его появлением стадо кенгуру сорвалось с места и огромными скачками понеслось по степи; животные походили на чудовищных блох, за которыми, бестолково мечась из стороны в сторону, припустились с десяток страусов-эму.
А вот это уже что-то новое. На западе увядающая саванна была абсолютно белой, словно ее полили известью, совсем как здешние озера, когда они пересыхают и на дне выступают соль и гипс.
Джованни и раньше проходил здесь — так путь был намного короче. Но такой белизны он никогда не видел. Однако особого удивления это у него не вызвало. В этой стране если начнешь всему удивляться, ни на что другое времени не останется. Ну и что с того, что трава побелела?
Однако, если он собирается сократить дорогу миль на семь-восемь, ему надо пройти по пологому склону горы. Она тоже какая-то особенная, эта австралийская гора, из тех, что называют горами-островами, одиноко возвышающаяся посреди равнины. Отсюда каменная громада казалась огромной крепостью. Напрямик, через овраги и лощины, придерживаясь приблизительного направления, Джованни начал подниматься в гору. Постепенно с высотой лес становился все гуще. Кое-где среди эвкалиптов уже проглядывали акации, магнолии, бутылковидные деревья. И трава здесь была посвежее, питаемая живительной влагой потока, который с шумом сбегал по крутому склону горы и, сделав несколько поворотов по степи, бесследно исчезал, таял в красных песках на востоке.
Задыхаясь от усталости и жажды, путник припал к воде, погрузил лицо в прохладу ручья, пил долго и жадно, а затем улегся в тени ближайшей акации. Безмятежно расслабился. Эту забытую богом страну забыл и дьявол. Хищников нет. Одни только дикие собаки динго. Но они не трогают человека. Да еще змеи. Но и они не нападают, если только на них не наступишь.
Джованни проспал часа два-три. Когда он проснулся, солнце уже склонилось к западу, к красным зубцам горы. Сейчас они казались еще выше, и гора в самом деле напоминала замок — величественный замок, источенный временем, полуразрушенный вражескими набегами и ударами катапульт, с зубчатыми стенами и грозно зияющими провалами бойниц. Каких только ужасов не рассказывают аборигены об этой горе — владении Радужной Змеи. Будто бы встречаются здесь гигантские кенгуру, зайцы размерами со слонов, люди со звериными мордами, птицы с человеческими головами. Кто туда пойдет, назад уже не возвращается. Исчезает навсегда. Ни слуху о нем, ни духу.
Только сейчас он заметил, что попал на поляну такой белизны, что, казалось, здесь выпал снег. Кусты и трава были не совсем белые, а какого-то грязно-белесого цвета, некоторые еще живые, но уже отмеченные умиранием; на кустах — листья нормальной формы с обыкновенными прожилками, но словно искусственные, вылепленные мастерской рукой из стеарина. Но многие листья были уже мертвы; они походили на клочки скомканной бумаги, хотя и оставались висеть на ветках. Одни только старые ветви и стволы деревьев сохранили темный цвет, и он своей естественностью еще более угнетающе подчеркивал мертвую белизну листвы. Она словно сползала вниз и как белая пена прибоя заливала зеленую степь. Так осенние краски золотой лавиной спускаются с гор. Но это там, на родине. Не здесь. Здесь и осени нет. Деревья и кусты — вечнозеленые. Лишь во время сухого сезона выгорает трава.
Наполняя флягу водой, Джованни случайно заметил свадебную беседку шалашника. Эти умелые птицы так искусно строят свои гнезда из веток, листьев и пестрых перышек, что первые поселенцы считали их делом рук туземцев. Перед беседкой расположена «танцплощадка». Здесь самец, украсив ее всем, что привлекло его внимание, танцует перед подружкой свои обольстительные танцы. Танцует и одну за другой показывает своей любимой собранные им блестящие безделушки, свидетельствующие о его любви и богатстве.
Путник рассеянно разглядывал птичьи сокровища: скорлупки, жучков, змеиную кожу, стеклянный шарик. А это что? Он поднял с земли небольшой камешек. Лизнул его языком. И глазам своим не поверил.
Черный опал! А ведь черные опалы — самые дорогие в мире!
Под грязно-желтой песочной корочкой проглянула блестящая поверхность камня. Она искрилась бесчисленными разноцветными бликами, которые переливались словно в бездонной глубине. У него захватило дух. После шлифовки камень будет стоить тысячи фунтов.
Тысячи фунтов! И тогда — прощай, бедность!
Обезумев от радости, Джованни стал подпрыгивать, завертелся в каком-то неизвестном танце и действительно начат походить на скачущее кенгуру, только что без хвоста, да еще одетое в кожаные штаны и цветастую рубаху, с широкополой ковбойской шляпой на голове.
Значит, не враньем были рассказы про овечью голову, про ребенка, который играл алмазами! Вот ведь и ему повезло как в сказках! В его голове снова и снова мелькала только одна мысль: «Черные опалы! Тысячи фунтов! „Роллс-Ройс“! Вилла в Сорренто! Счет в Миланском банке!»
В изнеможении счастливчик рухнул на землю, не переставая целовать свою драгоценную находку.
И вдруг до него дошло. Ведь если он нашел один камень, то должны быть и другие, много опалов, целая жила. Опалы не встречаются по одиночке. Где же та жила, откуда шалашник достал свой опал? Наверняка где-то поблизости — здесь рядом, может, прямо под его ногами... Джованни вскочил на ноги, наклонился и начал искать, ничего не видя и не слыша, словно борзая, ищущая след. Он то продвигался вперед, то бросался в стороны, то снова возвращался назад. Время от времени, после минуты-другой поисков, он становился на колени и начинал рыть землю ножом. Эх, будь у него лопата! Но если бы и ножа не было, он бы руками стал рыть землю, лишь бы найти другие опалы, лишь бы нащупать жилу — источник его будущего богатства.
Все напрасно! Словно в тумане он поднялся чуть выше по горе. И здесь ничего! Опалы не родятся в твердых скалах. Их добывают из земли. Где же здесь поблизости есть желтая почва! Может, в овраге?
Дно глубокого оврага, рассекавшего красную глинистую толщу земли, было покрыто желтыми наносами песка и гравия, веками скапливавшимися здесь. Не чувствуя боли от ударов о торчащие из земли камни, Джованни скатился вниз. Дрожащими руками стал разгребать спекшуюся землю. Точно такая же почва была и в Лайтнинг-Ридж, что в тридцати милях от Алис-Спрингс, где добываются самые дорогие в мире черные опалы — там земля такого же цвета, с такой же примесью гравия. Только там надо рыть самое меньшее месяц, прежде чем докопаешься до жилы, а здесь — о, сайта Мария, удостоишь ли ты его своей милости? — на самой поверхности!
Он выковыривал ножом каждый подозрительный камешек, облизывал его языком, так что в конце концов у него во рту набралось больше грязи, чем на ботинках. Убедившись, что это совсем не то, что он ищет, Джованни в качестве последней проверки клал свою находку на камень и ударял по нему другим камнем. Точно так же алмазоискатели каждый камень проверяют ударом молотка.
Когда он выкопал свой второй опал, солнце уже скрылось за грозно почерневшим силуэтом горы.
Удача! Удача!
Вне себя от счастья, Джованни подпрыгивал, полз вверх по склону оврага, скатывался вниз на спине и снова лез вверх. И прямо выл от радости.
Когда он немного успокоился, стало уже совсем темно. А он все продолжал долбить ножом землю, выкапывать и облизывать каждый попадавшийся ему камешек. Наконец он опустил руки, поняв бессмысленность дальнейших поисков, и выбрался на поляну. Ясно, сегодня он уже ничего больше сделать не может. Ничего, он останется здесь до завтра. Будет копать днями, неделями. Перекопает целую гору. Наберет столько опалов, сколько сможет унести. И только тогда уйдет отсюда...
Джованни выбрал место для ночлега. Наощупь нашел несколько сухих веток и развел костер. Днем жара здесь доходит до сорока пяти градусов, а ночью вода замерзает. Огонь весело загудел, согревая своим теплом вспотевшего Джованни, который от холода начал уже коченеть. Только сейчас он вспомнил, что у него нет никакой еды. Увлеченный своей сказочной удачей, он забыл подстрелить какую-нибудь дичь. Ну и бог с ней. Большое дело! Ляжет спать голодным. Когда он разбогатеет, тогда уж наверстает упущенное — будет есть так, как никому и не снилось.
Сон уже одолевал Джованни, когда до него донесся слабый шум камней, сорвавшихся с далекого обрыва. Он невольно вздрогнул, вспомнив, где находится. На память пришли легенды о чудовищах этих мест — людях с головами зверей. Вспомнились рассказы, что никто еще не возвратился живым из этих мест. Джованни взвел курок ружья. Потом уложил в ряд несколько круглых камней, накрыл их одеялом и положил свою шляпу на то место, где должна была быть его голова, а сам отполз подальше от костра, туда, где была самая плотная тень. И притаился. Такую военную хитрость он как-то видел в кино. А в груди его сердце бешено колотилось, гудело как от ударов в барабан. Из-за этого гула он ничего не мог расслышать во мраке, который обступал его стеной. И он сидел так, глядя на догоравший костер и лежащее возле него подобие спящего человека.
Холод пронизывал его до мозга костей. Зубы стучали так, что казалось, вот-вот расколются. А напротив, у костра, — ничего. Полный покой. Может, напрасно он сам лишил себя сна, может, напрасно сидит тут и мерзнет? Впрочем, нет. Не совсем зря. Пять-шесть змей, привлеченных теплом, подползли к огню, подняли головы, и было видно, как в их раскрытых пастях дрожат язычки. Он уже привык к этим противным гадам. Да и как не привыкнуть? Есть ли где-нибудь больше ядовитых змей, чем в Австралии? Багровый свет тлеющих углей неодолимо влек его вернуться к костру, сесть на корточки, спиной к живительному теплу.
Он был уже готов вернуться назад, как вдруг из темноты вылетело несколько копий, которые вонзились в его одеяло. С полдюжины голых аборигенов набросились сверху на чучело, а когда поняли обман, дико заревели.
Обезумев от страха, забыв, что у него в руках огнестрельное оружие, Джованни стремглав бросился в темноту. Он бежал всю ночь. Только на рассвете, когда заря разогнала черные призраки страха, Джованни остановился. Обернувшись, он посмотрел назад. Никто его не преследовал. А там остались одеяло, фляга с водой, шляпа. Хорошо еще, что ружье было с ним. И опалы. Хотя, нет. Один он потерял где-то по дороге. Остался только второй, найденный в овраге. Эх, какого богатства он лишился, какой возможности быстро разбогатеть. Лучше бы уж жизни лишиться!
Но Джованни тут же усмехнулся. В сущности, потеря не была такой уж непоправимой. Ведь только он один знает это место. И никто кроме него. Он вернется туда снова. Теперь его не испугает шайка голых дикарей. Однако странно! Многие годы он уже не слышал, чтобы они нападали на белого человека. Что это вдруг на них нашло?
Два дня еще тащился по саванне Джонни Кенгуру. Вынослив он был, действительно, как кенгуру. Ему удалось подстрелить одну одичавшую козу и ее мясом восстановить свои силы. Вот только с водой было плохо. Где-то в середине пути он набрел на яму, которая была заполнена стоячей водой. Зажав пальцами нос, не глядя, он напился этой воды, наполнил ею шкуру козы и вот сейчас пытался утолять жажду этой вонючей теплой жидкостью.
Но ему словно все невзгоды были нипочем. Валясь с ног от усталости, оборванный, в лохмотьях, словно нищий, он уже чувствовал себя миллионером. Ничего не видя, ничего не замечая вокруг, он был весь во власти приятных мыслей о богатом месторождении, которое скоро будет полностью принадлежать ему. Плотные, видимые как мираж над раскаленными камнями пустыни, мечты неотступно преследовали его. Вон там, в пустыне у подножия гор Радужной Змеи, высятся здания огромного предприятия «ДЖОВАННИ ГАТТО». Громоздятся башни шахтных подъемников. Огромные экскаваторы вгрызаются в благословенную землю и нагружают ею грузовики, на которых красными буквами высвечивается то же имя: «ДЖОВАННИ ГАТТО». В Сиднее двадцатиэтажный небоскреб из алюминия и стекла увенчан, словно короной, огромной неоновой надписью: «ДЖОВАННИ ГАТТО».
И всюду «ДЖОВАННИ ГАТТО — КОРОЛЬ ОПАЛОВ!»
Наконец вдалеке заблестела черная река асфальта. Джонни Кенгуру уселся на обочине и стал терпеливо ждать. Надо было набраться терпения. Сейчас ему предстояло поехать в город, чтобы застолбить участок. Сразу же. И ни с кем не встречаться, пока дело не будет сделано. Держаться надо спокойно, не озираться по сторонам, не улыбаться самодовольно. Если другие что пронюхают считай, все пропало. Алис-Спрингс— город золотоискателей. И каждый из них, кем бы он ни был, в субботу и воскресенье ковыряется в своей яме в поисках золота, как во всем остальном мире люди копаются в своих садиках. А стоит им что-нибудь пронюхать, и они уже несутся туда сломя голову. Джован-ни Гатто не собирался ни с кем делиться. Это он нашел опалы, он и будет их добывать, он на них и разбогатеет.
Неподалеку от него вдруг появился маленький кенгуру. И пока Джонни соображал, что ему делать, с высоты на кенгуренка налетела огромная тень. Орел впился когтями в спину животного и попытался поднять его. Но тут из кустов вылетела кенгуру-мать. Передней лапой, по-боксерски она ударила своего врага. Хищник словно и-не почувствовал удара. Тогда она изменила тактику, на этот раз ударив его левой задней ногой. Орел отлетел метров на десять в сторону и выпустил из когтей свою-жертву. Он попытался подняться, но не смог и потащился по земле, словно какое-то странное пресмыкающееся, покрытое перьями. Мощный удар кенгуру перебил ему крыло.
Джованни поднялся, готовый броситься на раненую птицу. Мясо у нее не особенно вкусное, но все же съедобное. Неизвестно, когда появится кто-нибудь на дороге. А до того времени неплохо запастись чем-нибудь, что в крайнем случае может пойти в пищу.
В это время на шоссе показался грузовик, нагруженный доверху тюками шерсти. Шофер остановил машину и молча кивнул Джованни, предлагая подвезти его до города. Он не спросил его ни кто он, ни откуда идет. Австралия — более английская страна, чем сама Англия. А любопытство — самый тяжкий порок. Шофер предложил путнику сигарету. Джованни отказался. Он не курил. Но вот если у водителя найдется немного виски или рома или какой-нибудь другой выпивки?.. Шофер отрицательно покачал головой. На этом и закончился весь их разговор. До самого города они больше не перемолвились ни словом.
Пересекая степи, пески и каменистые пустыни, шоссе шло на север. Время от времени перед машиной проносились испуганные кенгуру, огромными десятиметровыми скачками перепрыгивая через кусты и пересохшие речки; бестолково суетясь, бросались наутек темные страусы эму. Убегали, завидев машину, одичавшие козы и верблюды.
После нескольких молчаливых часов гонки с такой бешеной скоростью, с какой ездят только австралийцы, так и не увидев по пути ни одного дома, не встретив ни одного человека, путники приблизились к городу.
— Алиса! — с улыбкой сказал, не выпуская сигареты изо рта, шофер.
Джованни знал, что австралийцы просто влюблены в этот городок. Они никогда не говорят: Алис-Спрингс. Так его называют только иностранцы, и так он обозначен на официальных картах. Его имя идет от источника, названного телеграфистами в честь красавицы Алисы, дочери их начальника. Но не из-за старушки Алисы так любят сегодня австралийцы этот городок. В нем действительно есть особое очарование. Даже Джованни, навидавшийся всяких красот, пресыщенный роскошью природы своей родины, не мог отрицать этого.
Когда Джованни увидел Алис-Спрингс впервые, он был поражен. И не блеском его магазинчиков и его кокетливыми коттеджами. Они были такими же безликими, как и повсюду в этом краю. И не природе он был обязан своей красотой, не своему удивительному местоположению между двух горных цепей, вершины которых отсвечивали фиолетовыми оттенками. Здесь было что-то другое. Человек оказывался словно в городе-макете в Голливуде, где идут съемки фильма о диком Западе. Джованни почувствовал себя в городе первопроходцев. Северная Территория — это не Австралия, а австралийская колония, неизученная и дикая. Возле пивнушек, под эвкалиптами и пальмами слонялись бородатые мужчины в сапогах, узких брюках, пестрых рубахах и ковбойских шляпах, которые, судя по всему, только что вернулись из пустыни. По улицам проносились вооруженные всадники. В толпе то здесь, то там виднелись священники в черных рясах и полицейские верхом на верблюдах. В Австралии только полицейские носят нечто вроде формы, поэтому их легко различить.
Грузовик остановился. Джованни поблагодарил шофера и попытался незамеченным пробраться к городскому управлению. Ему это не удалось. Да и какой это город — Алиса — меньше любой итальянской деревушки. Здесь почти все знали друг друга. Первым его заметил Билл Скиталец и двинулся ему навстречу.
— Эй, Кенгуру, откуда прискакал?
Джованни стиснул зубы. Ну и как сейчас быть? Сегодня — пятница. Управление будет еще работать всего один час. Если он не успеет туда вовремя, придется ждать до понедельника. Чиновники больше чем кто-либо дорожат своим недельным отдыхом. Ведь только в эти дни они и могут поковыряться в своих золотоносных ямах.
— У меня есть дело! — решительно оборвал он подошедшего приятеля. — Вернусь через полчаса.
— Да мы пропустим только по одной, и тогда иди, куда хочешь!
Тут подошли и другие. Боб Виски, Плешивый Гарри и Скорпиончик, прозванный так за свой маленький рост и въедливый нрав. Только сейчас Джованни понял, как много у него друзей. Не может же он им отказать. Они вошли в бар.
«Ну, держись! — подумал он про себя. — Ни словечка! Проболтаешься, все пойдет к чертям!»
После первой кружки пива ему удалось сдержаться. Но после первой захотелось выпить еще. И пока он пил вторую кружку, все время твердил про себя: «Молчание!»
А потом все забыл. Ему стало удивительно легко. И бесконечно весело. Он больше никого и ничего не боялся. Приятели уже не казались ему голодранцами, которые только и смотрят, как бы обобрать его. Они были братьями. Как же можно продолжать их обманывать? Он любит их всех, он так сильно их любит.
— Эй, дружище! — крикнул Джонни. — Дай-ка всем по кружке!
Посетители бара удивленно на него уставились.
— Это что еще, Кенгуру? Уж не нашел ли ты золотой самородок?
— Не спрашивайте, пейте! Джованни Гатто платит за всех. Джованни, а не Джонни Кенгуру Больше нет Джонни Кенгуру. Я теперь — сеньор Джованни Гатто, миллионер. А можете называть меня и мистером Гатто...
Вокруг него собралась толпа озадаченных золотоискателей. Один только бармен оставался недоверчивым. Не впервой ему делают заказы, которые потом остаются неоплаченными.
— Деньги вперед! — просипел он.
— Как! — возмутился Джованни. — Ты, значит, мне не веришь? Мне?!
— Видели мы таких оборванцев, которые только и норовят надуть!
Эта обида была последней каплей, переполнившей чашу. Джованни вытащил из кармана опал и покрутил им перед глазами бармена.
— А это что, болван?
Вот так и получилось, что Джонни Кенгуру не только не удалось застолбить участок, но он сверх того и разболтал своим друзьям то, о чем до этого твердо решил молчать. Он уже собирался точно описать, где находится месторождение, но тут в нем проснулась прежняя осторожность. В его пьяном сознании вдруг захлопнулись какие-то створки, перекрывшие поток его многословных речей. Он закрыл рот и двинулся заплетающейся походкой к выходу. Но теперь уже друзья не собирались отпустить его так легко. Они подхватили его под руки и потащили назад. Это были старые охотники за счастьем. Им тоже хотелось пощипать немного золотую птичку.
Внезапно двери пивной распахнулись, и в нее вошел человек суровой и даже угрожающей наружности, со строгим выражением на лице — полицейский инспектор Том Риджер. В его крепко сбитой фигуре, в движениях, в стальном взгляде глаз было что-то властное. Все обитатели городка боялись его.
— Восемнадцать часов! — произнес он тихо. — Почему не закрываете?
Хозяин бара посмотрел на часы. В суматохе он забыл выпроводить посетителей. А это было серьезным нарушением закона. В восемнадцать часов все мужчины должны были покидать пивнушки и расходиться по домам. Одни только горькие пьяницы продолжали пить, но уже в более дорогих заведениях, где отпускали напитки покрепче.
Том Риджер молчал, вперив взгляд в Джонни. С минуту он как бы изучал его. Потом рявкнул, словно бичом хлестнул:
— А ты, пьяница, пойдешь со мной! Протрезвишься в участке!
Толпа зашумела.
— Да ведь он... — подал голос Билл Скиталец. — Он нашел опалы.
— Пьяные бредни! — отрезал инспектор. И крепко ухватил Джонни за руку.
— А ну, пошли со мной!
Он отвел его в участок, который находился напротив бара, втащил в кабинет и закрыл двери.
— Болван! — вдруг набросился он на Джованни. — Вместо головы — сумка кенгуру! Не мог не трепать языком? Сейчас уже вся Алиса знает. Теперь шагу нельзя будет ступить, чтобы все они не потащились вслед за нами.
Пьяный Джо пробормотал:
— Почему это за нами? Опалы — мои!
— Были бы твоими, если бы ты держал язык за зубами. А сейчас они наши. Нам вдвоем надо подумать, как бы не упустить их из рук. Кто знает, что еще может случиться до понедельника. Остается одно — испробовать старый способ. Доберемся туда первыми, огородим участок веревкой и — за лопаты.
— Не пойдет! — заерепенился Джованни. — Они мои! Ты куда примазываешься?
Том Риджер ухмыльнулся.
— Выбирай! Что лучше — делить со всеми или только со мной?
И, пока арестованный колебался, он добавил:
— Ну а если не хочешь со мной по-дружески... Сам ведь знаешь...
Джованни моментально протрезвел. Да, он знал. И не забывал этого. Он полностью в руках инспектора. Чувствуя, что он загнан в угол, не имея выбора, Джонни ответил:
— Ну, ладно уж!
Инспектор положил руку ему на плечо.
— Я был уверен, что мы с тобой договоримся.
Они решили тронуться в путь поздно ночью. А до того времени, чтобы уберечься от жадных до легкой наживы дружков, Джованни должен был сидеть под арестом. Том отослал своему помощнику, который отдыхал в это время в Дарвине, телеграмму, которой прекращал его отпуск и приказывал незамедлительно вернуться на службу.
Выступили они, как и договаривались: Джонни Кенгуру в кузове арестантской машины, Том Риджер — за рулем. Город спал. На улицах им не встретилось ни души. А вот и последний дом остался позади. Возле дороги, рядом с надписью на щите, предупреждавшей, что до следующей лавки 168 миль, чернел силуэт автомобиля, в котором за рулем сидел скелет лошади, а на заднем сиденьи — скелет коровы. Это было оригинальным предупреждением неопытным путешественникам, чтобы они запаслись перед дорогой достаточным количеством бензина и воды.
Том остановил машину. Джонни перебрался в кабину и сел с ним рядом. И снова размечтался. Эх, упустил половину! Ну да и остальное — все же немало: «ДЖОВАННИ ГАТТО И ТОМ РИДЖЕР». Тоже неплохо.
Их никто не преследовал. Еще в темноте они добрались до того места, где Джонни сел в попутный грузовик. Здесь полицейский фургончик свернул с шоссе и запылил прямо по пустыне.
У Тома была одна безобидная страсть — транзистор. Но удивительный это был транзистор: такой маленький, что свободно помещался в кармане его рубашки, зато неожиданно мощный. Довольный тем, что им удалось ускользнуть от погони, Том включил приемник. Раздался оглушительный смех. То был голос кукабурры — зимородка-хохотуна, служивший позывными австралийского радио.