Боброва Ирина. Гульчатай, закрой личико!

   – Бабушка, кажется, это не тот юноша, – растерянно произнесла Медуза Горгона.
   – Точно не тот или кажется? – грозно спросила Гризелла, уперев сухие кулачки в тощие бока.
   – Не знаю, – пролепетала растерянная Медуза.
   – Если не знаешь, то нечего и возмущаться! У нас на все Иномирье только один каменный мужик, я не могла перепутать. Ну кыш отсюда, я спать хочу! – проскрипела старуха и, войдя в избушку, захлопнула дверь.
   – Ну я вообще-то плохо его рассмотрела, – вздохнула Медуза, – так, мельком, чтобы не очень сильно окаменел.
   – Не расстраивайся, когда рассветет, я посмотрю на него и опишу тебе, – утешила ее девочка.
   – Что ж, пойдем, – согласилась девушка.
   Медуза взяла за руку Мексику и пошла прочь с полянки. Прекрасный юноша, немного постояв, кинулся вслед. Ему очень не хотелось оставаться в одиночестве на темной и неуютной полянке. Стоило только троице скрыться за деревьями, как появился еще один участник ночного колдовства. С тонким и жалобным мяуканьем, пошатываясь, из круга вышел кот Приблуда. Он не мог понять, что с ним произошло, но почему-то все это ему очень не нравилось… Для себя кот решил, что никогда больше не позволит кому-нибудь погладить себя. Кот взобрался на крыльцо и мяукнул, но в ответ ему понеслась скрипучая злобная брань разбуженной ведьмы. Приблуда юркнул под крыльцо и затаился.
   А по ночному лесу лилась нежная и грустная песня. Медуза напевала негромко, но ее голосок хрустальным колокольчиком звенел в ночной тишине. Девушка подумала о том, что к утру голос станет скрипучим, как несмазанное колесо старой телеги, и вздохнула, но прогнала эту мысль, решив, что юноша, с любовью смотревший ей в глаза, не обратит внимания на такую мелочь. Вот только странно, что он уже полчаса идет рядом и за это время не произнес ни слова.
   – Здравствуй, прекрасный юноша, – сказала она. – Я рада, что ты снова ожил, любимый!
   – Естественно, я могу быть только любимым, – ответил прекрасный юноша глубоким, мелодичным, но каким-то механическим голосом. Пока шли, он снял с плеча какую-то тряпицу и обмотал ее вокруг бедер. Он был высок, строен, красив – так красив может быть, наверное, только бог. И было видно, что он об этом очень хорошо знает, а еще он очень хорошо знает себе цену. Скривив губы в пренебрежительной ухмылке, он надменно произнес:
   – Меня просто нельзя не любить. Я себя тоже люблю. В этом я даже единодушен с тобой.
   – Что?! – оторопела от такого заявления Медуза, но прекрасный юноша промолчал, считая ниже своего достоинства что-то объяснять.
   – А вы чего не целуетесь? – спросила Мексика.
   – А в честь какого это праздника я ее целовать буду? – процедил сквозь зубы прекрасный юноша. – Она уродлива, как крокодил!
   – Ох, – всплеснула руками Медуза и повернулась к Мексике: – У тебя есть зеркало?
   – Ты злой, – воскликнула девочка, протягивая Медузе маленькое круглое зеркальце в резной деревянной раме. – И ничего Медуза не крокодил, а очень даже красивая! Это ты крокодил, потому что нехороший! Она даже плакала из-за тебя, а ты!..
   – Меня ее слезы ничуть не трогают, – ответил прекрасный юноша, брезгливо скривив губы.
   – А то, что ты сам первый меня поцеловал, что это ты оживил меня своим поцелуем, тебе тоже все равно? – вскричала Медуза, отрывая взгляд от своего отражения в зеркале.
   – Девушка, я даже в предрассветной темноте вижу, что фигурка у тебя непропорциональная. Ноги коротковаты, а таз, напротив, широковат, да и талию не мешало бы потоньше сделать. Нет, не стал бы я тебя целовать, ты слишком толстая!
   – Я толстая?! – Медуза даже задохнулась от возмущения, уж в чем в чем, а в том, что она очень худенькая, девушка была уверена на сто процентов. Когда бы она успела растолстеть, если тысячу лет, пока спала в хрустальном гробу, ничего не ела?
   – Да при чем тут ее фигура? – вскричала Мексика, топнув ножкой. – При чем длина ног, если она тебя любит!
   – Это естественно, меня нельзя не любить, потому что я идеален! – И жестокий красавец принял картинную позу – он встал, слегка выдвинул вперед правую ногу, гордо поднял подбородок и расправил плечи. – А если я идеален, то и она должна быть такой же.
   – И тогда ты будешь ее любить?
   – Нет, – рассердилась Медуза Горгона, – мы вместе будем любить его!
   – Я полностью с тобой солидарен, – ответил прекрасный юноша. Оказалось, что в придачу к спеси и жестокости он еще и падок на лесть. Он даже не заметил издевки в голосе Горгоны.
   – И тебя не интересует ее душа? – не унималась Мексика.
   – Да что такое душа? Это конфетка, которую ты с удовольствием смакуешь. А тело – это фантик. И если фантик некрасивый, то я даже разворачивать конфету не стану. Не хочется! – Прекрасный юноша сменил позу. Теперь он отставил ногу в сторону, напряг мышцы бедра, а руки, сцепив пальцы в замок, поднял над головой. Так и стоял, поигрывая мускулами.
   – А мне конфеты без фантиков нравятся, вот! Ириски! Они самые вкусные! – крикнула Мексика.
   – Это, во-первых, идет вразрез с санитарными нормами, а во-вторых, я эстет. Поэтому без красивого фантика – никак! – Тут он снова принял позу – на этот раз руки опустились вниз, плечи вздулись буграми мышц, живот покрылся квадратиками – парень продемонстрировал великолепный рельефный брюшной пресс.
   – Даже если сердце доброе, голосок ангельский, а смех, словно хрустальные колокольчики, душу радует? – почему-то грустно спросила девочка.
   – Даже если самая распрекрасная душа! – Прекрасный юноша всплеснул руками и с раздражением тряхнул копной кудрей. На его лице появилась краснота, губы поджались. – Даже если она мне счастье неземное обещает! Но самая маленькая складочка на теле все равно вызывает отвращение. Мне даже смотреть не хочется на такого крокодила.
   – На себя посмотри, – огрызнулась Медуза. – Я себе нравлюсь. А ты – бессердечный каменный урод! Кому твоя выставочная красота нужна, если она неживая? И вообще, ты не тот прекрасный юноша, что смотрел на меня в пещере.
   – А может быть, ведьма оживила не всего целиком? – предположила девочка, забавно сморщив лобик. – Может, он не полностью волшебным зельем пропитался и сердце у него каменным так и осталось? И поэтому он не умеет любить?
   – Естественно, девочка, не могу же я любить то, чем невозможно любоваться! – ответил эгоист.
   – Глупый, все наоборот! – Мексика снова топнула ножкой. Она удивлялась, как такой большой и взрослый человек не понимает таких простых вещей. – Ты не понимаешь, что кого любишь – тем и любуешься. У меня папа маму любит – она для него самая красивая, и меня любит, поэтому я тоже самая красивая. Я Аполлошу люблю, и он мне даже с вампирскими клыками нравится! А иначе какая это любовь, если я из-за того, что случилась беда, с ним играть перестану?! В любимом красивым кажется все, и никак не наоборот.
   – Дуры вы! – вскричал грубиян. – Я спокойно плюну в любую душу, если в теле что-то нарушает гармонию! И не наоборот, а именно так! У меня принципы железные. Что некрасиво снаружи, то не может быть красивым изнутри!
   – Тебе бы к троллям сходить. Они бы сказали, что они о красоте думают. – Мексика фыркнула и задала следующий вопрос: – А ты знаешь, что такое красота?
   – Красота – это я!
   – И все? – прошептала Медуза.
   – И все! – сказал прекрасный юноша, словно обрубил.
   – Неправда, так мало красоты не бывает! Во всем есть красота и гармония! Если что-то появилось на свет, значит, и красота в нем есть. А если ты не умеешь эту красоту увидеть – значит, ты слепой глупец! Мне об этом дядя Бенедикт рассказывал, а он все знает, потому что ангел!
   – Я не глупец, я – Аполлон Бельведерский.
   – Как Аполлон? – вскричала Мексика и умолкла. Немного подумав, она авторитетно заявила: – Неправильное колдовство у бабы Гризли получилось. Ты же каменный был и все время в Крепости стоял, поэтому не мог Медузу поцеловать. Прекрасный юноша сначала живым был, а потом окаменел, а не наоборот!
   – Я это вам уже час толкую. Я же сказал, что у твоей подружки такой фантик, что я даже и разворачивать бы не стал. Вы сами заладили – поцеловал, поцеловал… Тьфу!
   – Да нет у нее фантика, – тихо сказала девочка. Она устала, и спорить ей надоело. Эти взрослые иногда бывают такими глупыми, наверное, потому что выросли, подумалось ей. – У Медузы же душа нараспашку. Она тебя оживила. Она голос свой готова была за тебя отдать.
   – Я ее об этом не просил. Я себе и каменный нравился.
   – Ну чего ты молчишь? – Девочка дернула Медузу за руку.
   – А что тут скажешь, Мексика? Это не тот прекрасный юноша. Тот был добрым, и сердце у него такое горячее было, что он одним поцелуем тысячелетний сон прогнал. А этот хоть и живой, но сердце у него, как ты правильно заметила, каменное.
   – Сами виноваты, – высокомерно заявил Бельведерский. – Сказали, что каменного красавца надо живым сделать. А Гризелла только на меня подумать и могла. Она же никого больше не видела. Как пройдет мимо, так шепчет: «Какой мужчина, какой мужчина!» И правильно шепчет, потому что нет такого другого во всем Иномирье!
   – И хорошо, что нет! Пойдем. – Мексика взяла Медузу за руку. – Ну его! У меня папка, знаешь, какой? Он найдет твоего любимого, и все сразу по понятиям станет. А этот… Этот с каменным сердцем пусть найдет себе каменную тетку!
   – Ничего вы не понимаете! – вскричал Бельведерский. – Ведь тело – это сосуд. Вы берете его и наливаете туда что угодно. И если взять прекрасное тело, то в него можно вложить идеальную душу. Воспитать ее! Взлелеять! И все будет гармонично!
   – А если сосуд без дна? Или в него уже налита такая гадость, что ничем не отмоешь? – спросила Медуза.
   – Ты не понимаешь моих чувств! – сказал мужчина и сам удивился своим словам.
   – И не хочу понимать! Какие могут быть чувства, если у тебя сердца нет и душа в твоем теле не присутствует! Отстань от нас! – Она взяла маленькую ладошку Мексики и быстро пошла по тропинке.
   Бельведерский остался стоять посреди широкой дороги. Он смотрел, как спутницы удаляются, и что-то непонятное, неизведанное ранее творилось в его груди. Что-то сжалось и защемило. А рядом не было никого, кто объяснил бы ему, что происходит.
   – Ну и пусть, – прошептал Бельведерский, – пусть идут. Никто мне не нужен.
   Но настроение почему-то испортилось. Бельведерский повернулся и побрел к избушке ведьмы. Ну зачем ему эти проблемы?
   – Да, у меня каменное сердце, и мне нравится это! – крикнул он, поворачиваясь.
   Но Медуза не остановилась. Она уверенно шагала по дороге в столицу королевства, в город Рубельштадт, и не оглянулась на крик бывшего попутчика.
   – Да что же это такое творится? – произнес вслух Бельведерский, прикасаясь пальцами к лицу – по щекам текли крупные капельки влаги. Слезы собирались в глазах, а он не мог остановить их. Впервые его организм не слушался хозяина.
   Не думал он раньше ни о чем и ничего не чувствовал. И внутри всегда было спокойно. И мир вокруг был правильным. И он занимал в этом мире достойное место – стоял у стены в королевской спальне. И влага не сочилась из глаз и не текла по щекам.
   Странно как-то получилось. Он обидел Медузу, обозвал ее крокодилом, посмеялся над ней, но почему же от этого так плохо? Хотел ей боль причинить, а больно стало самому. И мысли тоже как с ума сошли. Никогда столько не думал!
   Аполлон решил, что не нравится ему быть живым. Как ведьма его оживила, так пусть и обратную процедуру проводит. Не хочет он чувствовать. Больно это и хлопотно. Он прибавил шагу.
   Медуза и Мексика ушли, ни разу не оглянувшись. Медуза думала о том, что натворила ведьма. Из-за ее ошибки Бельведерский будет очень несчастным. Он ведь раньше только и делал, что ловил восхищенные взгляды. Привык быть экспонатом на выставке. Привык, что все им любуются, а он только стоит на месте и красоту вокруг себя распространяет. И грустно ей стало.
   Она ведь даже не рассмотрела того юношу, и ей казалось, что очень они с Бельведерским похожи. Девушка вздохнула и, заметив, что Мексика устала, взяла ее на руки. Девочка обняла Горгону и, погладив ее по голове, порадовалась тому, что уберегла ангельский голосок новой подружки от посягательств зловредной ведьмы. Хотя, представив, что уже сегодня Гризелла примчится требовать справедливости и возмещения морального ущерба, Мексика тоже вздохнула. Мама будет ругаться. Два визита Гризеллы подряд – это уже слишком.
   – Ты не переживай, – сказала она, непонятно кого успокаивая – Медузу или себя. – Все наладится, и ты обязательно найдешь того прекрасного юношу, который разбудил тебя поцелуем.
   – Не знаю, – ответила Медуза, – я даже не помню его лица. Он просто поцеловал меня, и я ожила. И все.
   – Ты обязательно найдешь его. Или он тебя найдет. Ведь, если кроме Бельведерского никого каменного у нас в Иномирье не было, значит, он сам как-то расколдовался. А если нет, то мы еще раз Гризеллу попросим. На самом деле она добрая, только строжится – и все. И если ей предложить хорошую плату, то она поможет… То есть окажет услугу.
   – Мне и платить-то ей нечем. Солнце уже взошло, а значит, сейчас еще и голос пропадет.
   – Не пропадет. Я восстановила гармонию.
   – Это как?
   – Я отдала ведьме то, что сделает ее самой гармоничной ведьмой в мире!
   Лес кончился, и теперь две пары ног тихонько стучали по каменным плитам широкой дороги. Скоро появился город. Путницы прошли мимо спящих домов, мимо лавок и трактиров. Ничто не нарушало сонную тишину спящего Рубельштадта, лишь изредка тявкнет какая-нибудь собачонка, да и то скорее для порядка. Подружки подошли к дворцу. Мексика провела Медузу в свою комнату, и они крепко уснули, прижавшись друг к другу.

Глава 7
НАЦИОНАЛЬНАЯ КУХНЯ

   Утром первой проснулась королева Марта, впрочем, так было всегда. Она разбудила кухарок, составила меню на завтрак, обед и ужин, отдала распоряжения и отправилась дальше. Хозяйство у Марты было крепким и налаженным. Все крутилось, словно шестеренки в часах. Но королева Марта знала, что такой порядок возможен лишь под ее неусыпным надзором и строгим контролем. После кухни королева отправилась в тронный зал – там ее ждал сюрприз. Она немного полюбовалась на статую Бенедикта и, подумав, решила поставить ее на главной площади города – для красоты. Что немедленно и привела в исполнение. Несколько крепких работников вынесли изваяние из тронного зала и понесли по улицам.
   А в городе уже шла уборка – крепкие женщины в коричневых платьях мыли окна домов, натирали и без того сверкающие плиты дорожного покрытия, скребли и мели. Они здоровались с королевой и с любопытством глядели на статую. Площадь находилась недалеко от дворца. Марта отметила мелом место, где надо установить скульптуру, и удалилась, оставив рабочих орудовать мастерками и ломами. Очень скоро несколько каменных плит были вынуты из своих гнезд, памятник ангела водружен на место, а основание залито крепким цементирующим раствором.
   Марта между тем уже отдавала приказы работникам на огороде. Она самолично проверила все капустные грядки, велела собрать кабачки, протереть тыквы, чтобы блестели, и начать сбор яблок. Яблоки потом предстояло рассортировать – какие на варенья и джемы, какие в опилки и в подвал – чтобы сохранились до зимы, а те, что совсем уж плохонькие, пустить на приготовление сидра.
   В замке тем временем накрыли завтрак для королевской четы, и Марта, закончив огородные дела, снова отправилась в тронный зал – будить супруга.
   Но оказалось, что король Полухайкин уже проснулся. Марта прошла в столовую – там за длинным крепким столом, за которым обедали еще ее деды и прадеды, сидела вся компания. Альберт Иванович блестел мокрым после купания торсом. Он восседал во главе стола. По правую руку от него стоял свободный стул – это было место его супруги. Марта чинно прошла и уселась, кивнув сидевшим напротив друзьям мужа. Бенедикт вежливо поздоровался, королева отметила, что ангел сегодня как-то необычно понур и бледен. А вот Гуча, напротив, в прекрасном настроении, взгляд острый, а синяки на лице почти пропали.
   Утомленные после вчерашней переноски тяжестей на дальние расстояния мужчины буквально сметали все со стола. Огурцы и редиска только хрустели, перемалываемые крепкими челюстями. С невероятной скоростью исчезала капуста, тушенная с мясом, улетали с большого блюда пирожки с грибами. В огромные кружки слуги не успевали наливать сидр. И только Бенедикт вяло ковырял ложкой в тарелке с овсяной кашей. Он был несчастен, и еда не лезла в горло. Хотя вчера Альберт сообщил ему, что Медуза Горгона находится у Гризеллы и после направится в Рубельштадт, он все равно чувствовал смутное беспокойство.
   Когда Марта, плотно позавтракав все той же капустой, правда, с сосисками, удалилась справлять хозяйственные дела, Полухайкин вытер начисто куском пирога остатки мясной подливки и подмигнул ангелу.
   – Ангелок, ты это… типа не грузись. Мне кроты утром доложили, что твоя баба сейчас дрыхнет без задних ног. В спальне у Мексики. И там еще что-то случилось, не понял толком, но с глазами у нее все в порядке. – Он шумно отрыгнул, допил сидр и продолжил: – Прикинь, Гуча, наша старая кошелка Гризелла, в натуре, еще и окулистом подрабатывает!
   – Я всегда говорил, что Гризелла клад… – черт выдержал паузу, – кладбище талантов.
   Но ангел, услышав, что прекрасная Медуза Горгона во дворце, уже не слушал их. Он вскочил, опрокинув стул, и сломя голову понесся в спальню Мексики.
   – Стой! – Полухайкин успел схватить ангела за рукав – под мощными пальцами затрещала рвущаяся ткань. – Не гони так, разбудишь.
   Он встал и пошел в спальню маленькой принцессы Полухайкиной. Друзья последовали за ним.
   Комната была светлой и уютной. На чистом, сверкающем полу – домотканый ковер. На полках, что тянулись вдоль стен, чинно сидели плюшевые медведи и куклы. Маленький столик с зеркалом расположился у окна. На нем – расчески, заколки, аккуратные рулончики атласных ленточек. У левой стены стояла широкая кровать под полупрозрачным балдахином – девочка ночью вертелась, и заботливый отец боялся, что она попросту свалится с узенькой детской кроватки. Там, на пышных перинах и мягких подушках, крепко обнявшись, спали два самых прелестных существа, какие доводилось видеть человеку, – малышка Мексика и хрупкая красавица Медуза. Ночные события так измотали их, что Мексика не проснулась, когда отец погладил ее по голове и снял туфельки с усталых ножек.
   Ангел затаил дыхание, разглядывая свою нареченную. Губы девушки припухли во сне, лицо было безмятежно, как у ребенка. Ему снова захотелось поцеловать любимую, но он не решился сделать это при друзьях.
   – И нет у нее никаких змей на голове, очень симпатичные… – Бенедикт задумался, какое определение можно дать прическе Медузы. То, что росло на ее голове, напоминало воронье гнездо, только сделанное не из веточек, а из пружинок.
   – Где-то я видел эти симпатичные… – Гуча тоже осекся, не зная, как обозвать торчащие в разные стороны спиральки.
   – Может, зря я паранджу достал? – вздохнул ангел – он с утра уже успел с попутным ковром-самолетом слетать во Фрезию и приобрести паранджу. – Она может и обидеться.
   – Не переживай, ангелок, пригодится, – съехидничал черт. – Когда надоест смотреть на супругу, скажешь ей: «Гульчатай, закрой личико, глаза бы мои тебя не видели!»
   – Не, этот… типа мешок ей на голову придется часто надевать, – тихо, чтобы не разбудить дочку, произнес Полухайкин.
   – Зачем? – Ангел удивился, его глаза округлились, а брови поползли вверх по лбу, стараясь добраться до края волос.
   – Затем, что конкурентов у тебя будет – не отстреляешься. Она хоть и Горгона, но хороша, хороша! – ответил Гуча.
   И мужчины вышли из детской, аккуратно притворив за собой дверь.
   Солнце как-то умудрилось просунуть яркий горячий лучик под полог и пощекотало Мексике носик. Девочка чихнула и проснулась. Она протерла кулачками сонные глазки, зевнула, и в голове озорницы сразу промелькнули вчерашние события. Мексика вздохнула и схватилась ладошками за щечки.
   – Ой, что сейчас будет! – прошептала она.
   – А что будет? – спросила Медуза и тоже открыла глаза, потянулась.
   Она провела по лицу рукой, сгоняя остатки сна и, задев пальцами волосы, пулей вылетела из-под одеяла.
   – Будет большой тарарам, – сказала Мексика, тоже выбираясь из постели. Она подошла к туалетному столику, за которым сидела ее гостья, огромными от удивления глазами разглядывавшая свое отражение. – Правда, я умница – хорошо придумала?
   Медуза открыла рот, снова закрыла его и опять открыла. Она не смогла выговорить вертевшийся на языке вопрос.
   – Правда, так лучше… – то ли спросила, то ли просто заключила девочка. Медуза слабо кивнула. Без змеек на голове было, конечно, непривычно, но новая прическа ей очень нравилась. – Я восстановила гармонию, – продолжила Мексика. – Теперь Гризелла вся будет гармоничная-прегармоничная! Гармоничней, по-моему, некуда. – Она вздохнула. – Только вот скандал она тоже гармоничный устроит. Послушай, Медуза, тебе нельзя попадаться ей на глаза. Ой, а если попадешься? Она же все назад переколдует! Нет, – девочка потрясла в воздухе кулачками, – я люблю бабу Гризли и не позволю ей испортить свою жизнь!
   Медуза улыбнулась, взяла расческу и попыталась привести волосы в порядок. На пол полетели сломанные зубья, и скоро сама расческа переломилась пополам.
   – Так, ты умывайся, а я на кухню сбегаю, принесу что-нибудь поесть. И заодно в дорогу тебе припасов соберу. Только не высовывайся, ладно?
   – Ладно, – ответила Медуза.
   – Точно? – Девочка прищурилась и добавила: – Смотри, не испорть Гризелле жизнь!
   И она тихонько выскользнула за дверь. Медуза успела умыться и собрать пышную шевелюру синей атласной лентой. Потом посмотрела в зеркало – получилось очень даже ничего. Она немного покрутилась перед зеркалом, присела на маленький стульчик и, глядя на свое отражение, задумалась. Где же искать настоящего прекрасного юношу? Медуза этого не знала, но решила, что найдет его во что бы то ни стало. И всегда будет рядом с ним, даже если для этого придется всю жизнь не поднимать на него взгляд, не смотреть на него.
   – Пойдем, пока никого нет, – раздался за спиной голос Мексики. Девочка не стала заходить в комнату, только просунула голову в приоткрытую дверь.
   Медуза вышла, взяла у малышки небольшую корзинку с припасами. Мексика проводила гостью до черного хода, открыла дверь и сказала:
   – Иди через огород – там тропинка до калитки приведет. Как выйдешь за забор, так прямо по улице и иди, никуда не сворачивай. Там и до городских ворот рукой подать. Ну, пусть будет так, что найдешь ты своего прекрасного юношу!
   – Спасибо тебе, девочка, – прошептала Медуза.
   Она присела, чмокнула малышку в щечку и вышла за дверь.
   Мексика смотрела вслед Медузе, пока та не вышла за калитку, потом прислушалась. Где-то в глубине дворца слышались голоса служанок. Королева Марта отдавала распоряжения. Король Полухайкин беседовал с друзьями, и эта беседа перемежалась взрывами хохота. Голоса Гризеллы девочка не услышала. Она с облегчением вздохнула и, встряхнув косичками, побежала на кухню. Кухарки специально для нее пекли пирог с земляникой. Мексика облизнулась – что может быть вкуснее земляничного пирога с холодным молоком? Разве что капуста с сосисками, и то вряд ли! Хотя вкусы у всех разные – вон Кваква та вообще комаров ела. Правда, когда она лягушкой была. Мексика вспомнила, как она однажды тоже решила попробовать съесть комара, и большой неожиданностью для нее оказалось, что есть его надо живым. Вспомнив об этом, Мексика подумала, что обязательно надо будет выяснить, чем же Кваква, которая на самом деле оказалась вовсе не Кваквой, а Акавой – королевой оборотней, питается.
   Если бы девочка могла заглянуть к Акаве, то она очень легко удовлетворила бы свое любопытство. В зеленом замке оборотней был поздний завтрак. На столе, что врос в пол и красовался покрытыми зелеными листьями ножками, стояло множество тарелок, тарелочек, мисочек. Все они выстроились хороводом вокруг большого серебряного блюда, на котором аппетитно дымилась зайчатина. Тут же стояли тарелки с грибочками всех цветов и размеров, с ягодами и еще какими-то лесными деликатесами, названия которым Самсон не знал. Сам он налегал на зайчатину, решив не рисковать здоровьем. Акава уговаривала его попробовать какой-то гриб, на взгляд Самсона, несъедобный. Грибок был ядовито-зеленый, с яркими синими точками на шляпке. Акава не стала настаивать и с удовольствием слизнула гриб с вилки. Она явно наслаждалась, а Самсона коробило.
   Народу вокруг стола было много – оборотни подходили, брали тарелку или миску, накладывали сколько душе угодно и усаживались прямо на пол. Причем к столу запросто мог подойти огромный волчище, ухватить заячью тушку и улечься у ног похолодевшего от такой неожиданности вора. Стайки белок, стрекоча и опрокидывая берестяные кубки, проносились через стол к миске с орехами.
   Внесли еще одно блюдо, в зале восторженно зашумели. Самсон посмотрел – и снова не понял, что вызвало такой восторг. Бледные, обвалянные в крошках кусочки дымились и издавали приятный пряный запах. Около стола сразу возникла толкотня. Каждый спешил наложить себе лакомства.