Страница:
Они уже миновали лес и находились недалеко от домика отшельника Амината, когда на дороге появился высокий, широкоплечий мужчина. Он был смугл лицом, черные волосы подковой охватывали затылок, а со лба ползли большие залысины, делая мужика похожим на профессора. Тонкие черты лица и умный взгляд черных глаз усиливали эту схожесть. Одежда человека была простой: черная рубаха навыпуск с широкими рукавами, такие же черные брюки, заправленные в сапоги. Высокие голенища сверкали, отражая солнечные лучи.
– Это табор, уважаемая? – спросил встречный, обращаясь к Гризелле.
– Это балаган, – ответила ведьма, оглядываясь на разношерстную компанию.
– А табор где? – поинтересовался прохожий.
– Где-где! В Караганде табор! – Полухайкину почему-то не понравился пешеход. От одного взгляда на путешественника Альберта прошиб холодный пот. Он к таким состояниям не привык и решил спровоцировать конфликт. – В натуре, мужик, ты че, от поезда отстал?
– Я Барона ищу, – спокойно ответил мужчина и, заметив Гучу позади отряда солдат, расплылся в улыбке. – Гуча, братишка! – вскричал он и бросился к черту.
– Мафусаил! Жив, курилка! – Гуча соскочил с лошади и, улыбнувшись Брунгильде в ответ на ее обеспокоенный взгляд, побежал к человеку в черном.
– Мы все удивлялись, куда ты пропал! Как ты здесь оказался? – воскликнул черт и обнял встречного так тепло, будто это был его брат.
Это действительно был брат Чингачгука – Мафусаил. Братья не виделись несколько веков, и оба были приятно удивлены, встретившись в мире, где сама вероятность встречи сводилась к нулю. Связи друг с другом они не теряли и об основных событиях жизни друг друга осведомлены были неплохо. Мафусаил знал о женитьбе брата, знал и о том, что у него появился племянник. А история с Гучиным обучением портновскому мастерству вообще стала в Небесной Канцелярии притчей во языцех. Когда-то Мафусаил просто пропал из Энергомира, сказав перед этим, что сыт конторской деятельностью по горло. Он был на несколько веков старше Чингачгука, и тогда Гуча не понял этого исчезновения, посчитав брата предателем. Теперь-то он хорошо знал, что по-другому Мафусаил просто не мог поступить. И понимал не только его – понимал родителей – маму с папой, которых ни за какие коврижки не выманить из Южной Америки в каком-то из параллельных измерений. Гуча знал, что брат счастлив, и не оценивал его понятие о счастье, не пытался подогнать его счастье под свою мерку. Если любимому родственнику проще и привычней быть одному, если в этом заключается его счастье, то зачем лезть с нравоучениями и оценками?
Гуча представил брата своим друзьям, с удивлением отметив, что Мафусаил очень заинтересовался Гризеллой – та впервые, после Бенедикта, расцвела под взглядом мужчины. Она помолодела и похорошела. И этой новой Гризелле очень подходила прическа из улегшихся в высокую корону змеек. Вот только, как и раньше – под взглядом Бенедикта, состояние ее ветхой одежды не изменилось.
Гуча хитро улыбнулся, отметив про себя этот внезапный интерес. Мафусаил, насколько он помнил, был убежденным холостяком и при каждой встрече заявлял, что его будущая избранница должна быть слепой, глухой и немой, и при этом еще и законченной дурой, если решит все-таки выйти за него замуж. Гризеллу такой не назовешь, так что кто его знает? Гуча ухмыльнулся и подумал, что эти двое, если пара все-таки сложится, составят весьма взрывоопасную смесь. Он мысленно пожелал брату любви прекрасной Гризеллы, пожелал в силу неизлечимой вредности, которая выдавала его чертову натуру.
– А ты чего здесь осел? – спросил Мафусаил и хитро улыбнулся. – Швейную мастерскую открыл? Пижамки гусятами вышиваешь?
– Поддел! – Гуча хлопнул брата по плечу и расхохотался. – Сам-то сюда как попал? – Спросил он, отсмеявшись.
– Место было свободное, ну, я его под шумок и занял. А потом так и остался. Господином Смертью работаю.
– Так вроде здесь женщина какая-то перенос осуществляла, старуха с косой? – удивился черт.
– Она скандалистка большая была, на пенсию отправилась, никого не предупредив. Косу ей, видите ли, таскать надоело. А я как только это дело просек, так сам себя и назначил. Не упускать же такой удобный случай?!
– Ты кого скандалисткой обозвал, ирод? – завопила Гризелла и осеклась. Она никому не рассказывала об этом этапе своей жизни.
– Гризеллочка, так вот чем ты у нас занималась! – снова рассмеялся Чингачгук.
– Это че: типа жмуриков в морг принимала? – уточнил Полухайкин, почесывая затылок. Он внимательно слушал, готовясь в случае чего прийти другу на помощь: мужик в черном, пусть он и оказался братом Чингачгука, ему решительно не нравился.
– Нет, Альберт, она их туда не принимала, она их туда поставляла! – ответил Гуча и расхохотался, точно зная, какие ассоциации его ответ вызовет в голове Альберта.
– Крутая бабка! В таком возрасте киллером подрабатывать… – Полухайкин уважительно посмотрел на Гризеллу.
Мафусаил тоже посмотрел на ведьму, только в его взгляде светился такой интерес, что бабка, как всегда это бывало, когда на нее смотрели подобными глазами, помолодела и приосанилась. Человек в черном улыбнулся, а ставшая юной девой ведьма вдруг смутилась и занавесила лицо змейками.
– А я-то все удивлялся, – сказал Гуча, налюбовавшись прекрасной Гризеллой и снова поворачиваясь к брату, – что это тебя в Канцелярии не видно было последнее время!
– Замучила меня эта Канцелярия. Ну работал я там начальником отдела азартных игр – и что? Ну сам посуди – какое ханжество! Отдел азартных игр есть, а сами азартные игры по всей Небесной Канцелярии запрещены! Я ведь здесь почему остался? Потому что как человека за страх возьмешь, такой азарт в нем просыпается! Когда на кону жизнь стоит, такую игру этот человечек ведет, что хоть в энциклопедию заноси. А, к примеру, если удается встретиться с таким, как Барон, то я просто счастлив! Он не просто правила выполняет, но и по ходу игры новые устанавливает, а карты так передернуть может, что только глаз да глаз нужен. Собственно, я к нему и направляюсь. Мы с ним не первый раз встречаемся, и он давно бы мог бессмертие выиграть, да по каким-то своим причинам отказывается. Так, лет двести-триста выцыганит – и все. Говорит, что грех от такого партнера по игре, как я, отказываться. Кстати, ты матушку давно видел? – неожиданно сменил тему Мафусаил.
– Давно, – ответил Чингачгук и поморщился. – После того как она мне пощечину залепила, не виделись. Я тогда Самсона к чертовой матери послал, вот она под кроватью и появилась на минутку. А что?
– А то, что она просила передать, что эта пощечина тебе детской шуткой покажется, если ты внука не привезешь в гости. Говорит, что ты совсем обнаглел, и обещает сама к тебе заявиться.
– Нет уж, – ответил Гуча, похолодев, – уж лучше мы к ней!
Характер у Гучиной мамы был не сахар. Дама она была решительная и на все имела собственное, раз и навсегда установленное мнение. Это было бы неплохо, если б она не считала, что ее дети должны думать так же, как она. Да что говорить – вон на папочку тошно смотреть, тряпка и подкаблучник. А ведь когда-то Эфроим был надеждой Большого Босса. Тот думал о пенсии спокойно, знал, что смена будет такой, что его собственная божественная голова о Небесной Канцелярии болеть больше не будет. Но Эфроим встретился с очень симпатичной чертовкой по имени Манна, мамочкой тогда еще и в планах не значившихся Мафусаила и Чингачгука, – и та быстренько загребла избранника в свои цепкие, украшенные острыми коготками лапки. И до сих пор стоит только Манне махнуть рыжим хвостиком, как их папочка падает на колени, чтобы поцеловать отполированное копытце.
– Это ты сам решай, мое дело маленькое. Я ее послание тебе передал и руки умыл. Сам-то не женат, с меня и взятки гладки. – Мафусаил довольно улыбнулся и не без злорадства пожелал брату обойтись при встрече со вздорной матушкой малой кровью. – Это ты плодишься и размножаешься, аки кролик какой!
– Ну ты загнул, братец, всего-то и наплодил что одного сына.
– Парень-то, смотрю, хороший получился, но, зная тебя, ловеласа, смею заметить, случайно! – сказал мужик в черном, попав, как говорится, в яблочко.
– Ну жизнь-то она всяко поворачивается. – Черт не стал развивать тему, вспомнив, как болезненно реагирует супруга на подобные разговоры.
– Главное, чтобы не задом, Чингачгук, не задом, – заметил азартный братец. – А что касается матушки, то желаю тебе приятного отпуска в стране Кецалькоатля, краснорожий брат мой, Чингачгук Эфроимович, – расхохотался Господин Смерть.
– И вам удачи в игре, Мафусаил Эфроимович! – в тон ему ответил Гуча, шутовски поклонившись. – Барон – парень ушлый, так что удача вам совсем не помешает!
Глава 18
Глава 19
– Это табор, уважаемая? – спросил встречный, обращаясь к Гризелле.
– Это балаган, – ответила ведьма, оглядываясь на разношерстную компанию.
– А табор где? – поинтересовался прохожий.
– Где-где! В Караганде табор! – Полухайкину почему-то не понравился пешеход. От одного взгляда на путешественника Альберта прошиб холодный пот. Он к таким состояниям не привык и решил спровоцировать конфликт. – В натуре, мужик, ты че, от поезда отстал?
– Я Барона ищу, – спокойно ответил мужчина и, заметив Гучу позади отряда солдат, расплылся в улыбке. – Гуча, братишка! – вскричал он и бросился к черту.
– Мафусаил! Жив, курилка! – Гуча соскочил с лошади и, улыбнувшись Брунгильде в ответ на ее обеспокоенный взгляд, побежал к человеку в черном.
– Мы все удивлялись, куда ты пропал! Как ты здесь оказался? – воскликнул черт и обнял встречного так тепло, будто это был его брат.
Это действительно был брат Чингачгука – Мафусаил. Братья не виделись несколько веков, и оба были приятно удивлены, встретившись в мире, где сама вероятность встречи сводилась к нулю. Связи друг с другом они не теряли и об основных событиях жизни друг друга осведомлены были неплохо. Мафусаил знал о женитьбе брата, знал и о том, что у него появился племянник. А история с Гучиным обучением портновскому мастерству вообще стала в Небесной Канцелярии притчей во языцех. Когда-то Мафусаил просто пропал из Энергомира, сказав перед этим, что сыт конторской деятельностью по горло. Он был на несколько веков старше Чингачгука, и тогда Гуча не понял этого исчезновения, посчитав брата предателем. Теперь-то он хорошо знал, что по-другому Мафусаил просто не мог поступить. И понимал не только его – понимал родителей – маму с папой, которых ни за какие коврижки не выманить из Южной Америки в каком-то из параллельных измерений. Гуча знал, что брат счастлив, и не оценивал его понятие о счастье, не пытался подогнать его счастье под свою мерку. Если любимому родственнику проще и привычней быть одному, если в этом заключается его счастье, то зачем лезть с нравоучениями и оценками?
Гуча представил брата своим друзьям, с удивлением отметив, что Мафусаил очень заинтересовался Гризеллой – та впервые, после Бенедикта, расцвела под взглядом мужчины. Она помолодела и похорошела. И этой новой Гризелле очень подходила прическа из улегшихся в высокую корону змеек. Вот только, как и раньше – под взглядом Бенедикта, состояние ее ветхой одежды не изменилось.
Гуча хитро улыбнулся, отметив про себя этот внезапный интерес. Мафусаил, насколько он помнил, был убежденным холостяком и при каждой встрече заявлял, что его будущая избранница должна быть слепой, глухой и немой, и при этом еще и законченной дурой, если решит все-таки выйти за него замуж. Гризеллу такой не назовешь, так что кто его знает? Гуча ухмыльнулся и подумал, что эти двое, если пара все-таки сложится, составят весьма взрывоопасную смесь. Он мысленно пожелал брату любви прекрасной Гризеллы, пожелал в силу неизлечимой вредности, которая выдавала его чертову натуру.
– А ты чего здесь осел? – спросил Мафусаил и хитро улыбнулся. – Швейную мастерскую открыл? Пижамки гусятами вышиваешь?
– Поддел! – Гуча хлопнул брата по плечу и расхохотался. – Сам-то сюда как попал? – Спросил он, отсмеявшись.
– Место было свободное, ну, я его под шумок и занял. А потом так и остался. Господином Смертью работаю.
– Так вроде здесь женщина какая-то перенос осуществляла, старуха с косой? – удивился черт.
– Она скандалистка большая была, на пенсию отправилась, никого не предупредив. Косу ей, видите ли, таскать надоело. А я как только это дело просек, так сам себя и назначил. Не упускать же такой удобный случай?!
– Ты кого скандалисткой обозвал, ирод? – завопила Гризелла и осеклась. Она никому не рассказывала об этом этапе своей жизни.
– Гризеллочка, так вот чем ты у нас занималась! – снова рассмеялся Чингачгук.
– Это че: типа жмуриков в морг принимала? – уточнил Полухайкин, почесывая затылок. Он внимательно слушал, готовясь в случае чего прийти другу на помощь: мужик в черном, пусть он и оказался братом Чингачгука, ему решительно не нравился.
– Нет, Альберт, она их туда не принимала, она их туда поставляла! – ответил Гуча и расхохотался, точно зная, какие ассоциации его ответ вызовет в голове Альберта.
– Крутая бабка! В таком возрасте киллером подрабатывать… – Полухайкин уважительно посмотрел на Гризеллу.
Мафусаил тоже посмотрел на ведьму, только в его взгляде светился такой интерес, что бабка, как всегда это бывало, когда на нее смотрели подобными глазами, помолодела и приосанилась. Человек в черном улыбнулся, а ставшая юной девой ведьма вдруг смутилась и занавесила лицо змейками.
– А я-то все удивлялся, – сказал Гуча, налюбовавшись прекрасной Гризеллой и снова поворачиваясь к брату, – что это тебя в Канцелярии не видно было последнее время!
– Замучила меня эта Канцелярия. Ну работал я там начальником отдела азартных игр – и что? Ну сам посуди – какое ханжество! Отдел азартных игр есть, а сами азартные игры по всей Небесной Канцелярии запрещены! Я ведь здесь почему остался? Потому что как человека за страх возьмешь, такой азарт в нем просыпается! Когда на кону жизнь стоит, такую игру этот человечек ведет, что хоть в энциклопедию заноси. А, к примеру, если удается встретиться с таким, как Барон, то я просто счастлив! Он не просто правила выполняет, но и по ходу игры новые устанавливает, а карты так передернуть может, что только глаз да глаз нужен. Собственно, я к нему и направляюсь. Мы с ним не первый раз встречаемся, и он давно бы мог бессмертие выиграть, да по каким-то своим причинам отказывается. Так, лет двести-триста выцыганит – и все. Говорит, что грех от такого партнера по игре, как я, отказываться. Кстати, ты матушку давно видел? – неожиданно сменил тему Мафусаил.
– Давно, – ответил Чингачгук и поморщился. – После того как она мне пощечину залепила, не виделись. Я тогда Самсона к чертовой матери послал, вот она под кроватью и появилась на минутку. А что?
– А то, что она просила передать, что эта пощечина тебе детской шуткой покажется, если ты внука не привезешь в гости. Говорит, что ты совсем обнаглел, и обещает сама к тебе заявиться.
– Нет уж, – ответил Гуча, похолодев, – уж лучше мы к ней!
Характер у Гучиной мамы был не сахар. Дама она была решительная и на все имела собственное, раз и навсегда установленное мнение. Это было бы неплохо, если б она не считала, что ее дети должны думать так же, как она. Да что говорить – вон на папочку тошно смотреть, тряпка и подкаблучник. А ведь когда-то Эфроим был надеждой Большого Босса. Тот думал о пенсии спокойно, знал, что смена будет такой, что его собственная божественная голова о Небесной Канцелярии болеть больше не будет. Но Эфроим встретился с очень симпатичной чертовкой по имени Манна, мамочкой тогда еще и в планах не значившихся Мафусаила и Чингачгука, – и та быстренько загребла избранника в свои цепкие, украшенные острыми коготками лапки. И до сих пор стоит только Манне махнуть рыжим хвостиком, как их папочка падает на колени, чтобы поцеловать отполированное копытце.
– Это ты сам решай, мое дело маленькое. Я ее послание тебе передал и руки умыл. Сам-то не женат, с меня и взятки гладки. – Мафусаил довольно улыбнулся и не без злорадства пожелал брату обойтись при встрече со вздорной матушкой малой кровью. – Это ты плодишься и размножаешься, аки кролик какой!
– Ну ты загнул, братец, всего-то и наплодил что одного сына.
– Парень-то, смотрю, хороший получился, но, зная тебя, ловеласа, смею заметить, случайно! – сказал мужик в черном, попав, как говорится, в яблочко.
– Ну жизнь-то она всяко поворачивается. – Черт не стал развивать тему, вспомнив, как болезненно реагирует супруга на подобные разговоры.
– Главное, чтобы не задом, Чингачгук, не задом, – заметил азартный братец. – А что касается матушки, то желаю тебе приятного отпуска в стране Кецалькоатля, краснорожий брат мой, Чингачгук Эфроимович, – расхохотался Господин Смерть.
– И вам удачи в игре, Мафусаил Эфроимович! – в тон ему ответил Гуча, шутовски поклонившись. – Барон – парень ушлый, так что удача вам совсем не помешает!
Глава 18
КРАСОТА В КУРЯТНИКЕ
Черт подозвал своего коня, а вымуштрованные Брунгильдой слуги тут же подвели второго жеребца для гостя. И братья возглавили колонну. Они ехали молча – все вокруг дышало таким покоем, что говорить не хотелось. Мир был удивительно свеж и зелен. Дорога блестела отполированными камнями, деревья развесили над серой лентой густые кроны, давая путешественникам тень. Птицы соревновались в певческом искусстве, насвистывая простенькие и нежные, как обдувающий лица ветерок, мелодии. В зеленой траве каждый миг распускались прекрасные цветы, над которыми, составляя конкуренцию пчелам, порхали сладкоежки эльфы.
Колонна миновала лес, вброд переправилась через мелкую речушку, и, проехав мимо двух старых, полуразрушенных башен, люди и нелюди оказались в предгорьях. Самсон был рад миновать это место. Он очень хорошо помнил, как когда-то выл на луну, превращенный старым Аминатом в рыжего пса. Помнил и тот животный страх, который испытал тогда и которого с тех пор опасался. Страх, чуждый всему человеческому, выплыл из таких глубин его души, о которых он и не подозревал. И теперь, проехав мимо двух старых башен, он поймал себя на том, что испытывает невероятное облегчение.
Акава, почувствовав состояние мужа, ободряюще улыбнулась и положила руку ему на плечо. Супруги ехали на одном коне, Самсон одной рукой держал поводья, а другой обнимал сидящую почти на его коленях Акаву. Он взглянул в ее глаза, чувствуя, как бездонная изумрудная зелень затягивает его душу. Вор подумал о том, как он счастлив. Счастлив безусловно, счастлив до такой степени, что готов стать кем угодно, даже королем лесных оборотней. Да что говорить – он бы и оборотнем стал, если бы это было условием их совместной жизни!
Рядом с притихшей Гризеллой, поближе к Тыгдыну, скакал жеребец Аполлоши. Это Мексика захотела услышать сказку. И не какую-то, а именно про любовь. Тыгдын своей воспитаннице никогда не отказывал, но выбранной им сегодня сказке предстояло сыграть неблаговидную роль и явиться причиной новых потрясений, которые ожидали Иномирье.
– Стоит одинокая башня в дождливой стране, – начал рассказчик. – Таит она много секретов, и кто пройдет башню с начала до конца, тот станет великим героем, обретет невиданную силу и такое могущество, каким не обладают даже боги. Много в этой башне интересного!
– Это я знаю, ты про башню дедушки Амината говоришь! – воскликнула Мексика и потребовала: – Рассказывай дальше, Тыгдын!
– Так вот, живут в той башне волшебники, которым надоела суета людей и они ушли на пенсию. Когда ты подрастешь, мы обязательно найдем башню.
– А почему нельзя поехать сейчас? – снова спросила малышка, хотя точно знала, что ответит наставник.
– Башня пропала. Никто не может ее найти, – сказал Тыгдын, видя, что озорная девчонка уже сейчас готова отправиться на поиски.
Конь давно жил на этом свете и не зря считался самым умным существом в Иномирье. Он знал, что если суждено чему-то случиться, то никакие предосторожности не помогут избежать этого. Он много чего знал и многое мог бы рассказать людям, но не делал этого, потому что понимал – жизнь, рассказанная заранее, расписанная вся, до мельчайших подробностей, теряет смысл. Она становится неинтересной, из распланированной жизни исчезает то чудо, которое люди называют случайностью. И предсказывать будущее – самое неблагодарное занятие. Потому-то предсказания и не имеют силы в Иномирье. Человек – странное существо, он всегда стремится противоречить любому указанию, даже если такое указание помогает избежать неприятностей. Вот уж воистину это о людях сказано: на чужих ошибках не научишься!
Тыгдынский конь вздохнул, подумав о том, что когда-то он вот так же будет рассказывать эту же сказку малышке Океане, дочери ангела Бенедикта и Медузы. Океана будет красивым ребенком, только очень хрупким и маленьким. От этого девочка будет казаться скорее дитятей эльфов, нежели человека. Хотя… ни Бенедикт, ни Горгона человеческими существами не являются. Океана унаследует всю красоту души Бенедикта и невероятную верность любви, отличающую Горгону Медузу. Девочка будет романтична, как ее отец – ангел Бенедикт. От него же девочка унаследует и белые локоны, и голубые глаза. Точнее, ее глаза будут менять цвет в зависимости от настроения – от нежно-голубого до темно-серого цвета грозовой тучи. В остальном она будет точной копией матери – Медузы. Такая же миниатюрная, хрупкая и пугливая.
А еще у девочки будет верный спутник на всю ее жизнь – Орфик, наполовину оборотень, наполовину вор. Дети станут неразлучны с того дня, как Океана появится на свет. Что увидит в огромных сияющих глазах малышки трехлетний Орфик, не знал никто, но с тех пор он ни на минуту не соглашался расстаться с девочкой. Две семьи будут вынуждены сделать выбор – или Бенедикт с Горгоной воспитывают Орфика, или Самсон и Акава берут на воспитание малышку Океану.
Мальчик, в отличие от своей миниатюрной подружки, в десять лет будет уже на голову выше своего отца, Самсона, но еще не догонит по росту мать – Акаву, королеву оборотней. Он унаследует разноцветные глаза своего отца и деда. Один глаз у парнишки будет черный, словно ночь, а другой – изумрудно-зеленый. Впрочем, унаследует он не только цвет глаз – природа щедро наградит мальчика! Он получит в дар и талант вора, и цыганскую способность видеть невидимое, и умение менять облик, как его родня со стороны матери – королевы оборотней. А еще мальчик будет бегать так быстро, что его невозможно будет догнать. Единственное, чему будут рады оба родителя, – то, что мальчик пошел цветом волос в деда – цыганского барона. По непонятной причине он не сможет изменять цвет, перекидываясь в животное, и родители, представляя, как по лесу будет бегать пес ярко-зеленого цвета или летать возмутительно оранжевый ворон, не раз поблагодарят судьбу за то, что волосы у парнишки жгуче-черные, как у Барона. Кроме волка и ворона, мальчик ни в кого превращаться не будет, наверное, скажется то, что он наполовину человек. Но и в цыганском таборе, и в Зачарованном лесу парнишку будут любить за его легкий нрав и готовность помочь. И судьба этих детей ему, мудрому Тыгдыну, известна. И они тоже будут его воспитанниками, так же как Мексика и Аполлоша.
– Ну чего ты замолчал?! – воскликнула Мексика, теребя длинную гриву Тыгдына.
– Ну хорошо, – вздохнул старый конь и хотя бы для того, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, продолжил: – В том месте, где ужасные гарпии устроили гнездовье, стоит статуя прекрасного юноши. Когда-то он был живым человеком, но сердце у него было каменным. И он отправился в башню к Василиску, чтобы окаменеть окончательно.
– И это я знаю! – воскликнула Мексика. Малышка встала на ножки, от нетерпения подпрыгивая на седле. Аполлоша обнял девочку за талию – просить эту вертушку спокойно посидеть хотя бы минутку было бесполезно, это юноша знал по собственному опыту – Мексика всегда делала только то, что хотела. – Ну и что, у него это получилось?
– Да, он попал под взгляд Василиска и окаменел. Только на этот раз получилось наоборот – сердце его осталось живым. Теперь он стоит на одном месте и не может ни ходить, ни бегать, но сердце его бьется и чувствует. Оно сжимается от боли, и прекрасный каменный юноша со странным именем Бельведерский страдает. Молча страдает. Но если бы он мог говорить, то вы бы услышали грустную повесть о том, что он ждет принцессу с добрым сердцем, которая поцелует его, и он снова станет живым.
– И сможет бегать? – уточнила девочка.
– И бегать, и прыгать, – ответил наставник.
– И в догонялки? – не унималась Мексика.
– И в догонялки. – Тыгдынский конь тяжело вздохнул, подумав, что случится это очень не скоро.
– Аполлоша, а у меня сердце доброе? – поинтересовалась юная принцесса Полухайкина.
– Конечно, – ответил юноша, улыбаясь. Он искренне любил малышку – так, как любят только младших сестренок.
– Значит, у меня получится оживить его? – Девочка хитро блеснула глазками.
– Если ты сможешь добраться до башни, то, наверное, получится, – ответил Тыгдын.
– Забиваешь ребенку голову разной ерундой, – вмешалась в беседу Гризелла.
Она тоже знала, что ждет этих детей. И о долгой разлуке, которая им предстоит, она могла бы рассказать куда больше, чем Тыгдынский конь. Но, так же как и Тыгдын, она не стала этого делать. Она не будет обесценивать их юные и чистые порывы, не будет предсказывать беды. Ведь что такое беды? Это просто невыученные уроки, которые предстоит повторять и повторять, пока не усвоятся. И хотя она любила и Аполлошу, и Мексику, беречь их, укрывая от жизни, она не собиралась. Ведьма посмотрела вперед – туда, где во главе отряда ехал Господин Смерть, и сжала бока Тыгдына коленями.
– Может, тебе стоит узду приобрести? – ехидно поинтересовался Тыгдынский конь, но желание Гризеллы все же выполнил. Он поскакал вперед и перешел на быстрый шаг рядом с конем человека в черном. Он знал, что эта парочка – Гризелла и Мафусаил – еще не раз повеселит Иномирье.
Мексика посмотрела им вслед и, обняв Аполлошу, зашептала ему на ухо:
– Аполлошечка, я знаю, что надо сделать! Я поцелую прекрасного каменного юношу – и он оживет.
– Вот глупая! – рассмеялся Аполлоша, сверкнув белоснежной улыбкой. – Ты что, не слышала, что он у гарпий в курятнике стоит!
– И что? – Малышка надула губки и шлепнула друга по плечу. – Что здесь смешного?
– А то, что его невозможно поцеловать! – ответил парень, снисходительно улыбаясь.
– Почему это? – не отставала малышка, ей просто необходимо было все выяснить.
– Вот смотри: в Рубельштадте памятник Бенедикту на площади установили. Ты видела?
– Да, – кивнула девочка, ей эта статуя очень нравилась, даже несмотря на то что несколько пальцев у изваяния были отбиты.
– А как голуби ему на голову гадят, видела? – спросил Аполлоша и рассмеялся, заметив, что подруга как-то сразу скисла.
– Видела, мама даже отдала приказ каждое утро мыть памятник с мылом.
– А представь, сколько за это время нагадили на голову прекрасному юноше гарпии?
Аполлоша думал, что этого обстоятельства будет достаточно, чтобы чистюля Мексика навсегда позабыла о Бельведерском. Иначе, с ее-то упрямством, беды не миновать. Еще, чего доброго, отправится спасать гордеца, который сразу из спальни его родителей попал в курятник гарпий.
– Ой! – Девочка округлила глаза, обдумывая что-то. Она прижала ладошки к щекам и тихо, даже как-то загадочно произнесла: – Это какое же надо иметь доброе сердце, чтобы поцеловать его!
– Вот и нечего целоваться с кем попало! – Аполлоша улыбнулся и, поддразнивая Мексику, надвинул ей на глаза красную панамку. – Вырастешь, я тебя поцелую!
– Ты вредный и сломал мою игрушку, – возмутилась малышка, вспомнив какую-то давнюю обиду. – Я не буду тебя целовать!
– Зато у меня голова чистая, и уши вчера вымыл, – привел аргумент в свою пользу Аполлоша.
– Фи, как неромантично! – надула губки маленькая кокетка.
– Зато я всегда рядом и защищаю тебя, а будешь вредничать, я вон с Гризеллой целоваться буду. Она похорошела.
– Она старая! – воскликнула девочка и, прищурившись, посмотрела на рослого друга сверху вниз – для этого ей пришлось встать на цыпочки, рискуя свалиться с коня. – Впрочем, если хочешь, можешь целоваться. Только учти – я тебе такую сцену ревности закачу, что не рад будешь.
– Ну если сцену ревности, тогда не буду, – проговорил Аполлоша, с трудом сохраняя серьезный вид.
Малышка притихла. Она вспомнила разговор с Тыгдынским конем – тот рассказывал, что башня отшельника Амината всегда приходит на зов чистого сердца.
– Аполлоша, а у нас чистые сердца? – спросила Мексика.
– Конечно! – уверенно ответил ей старший друг. – Разве можно замарать сердце?
Сказал он это очень серьезно, но странная тревога сжала душу пятнадцатилетнего принца. Сжала так, что на мгновение ему показалось, будто кто-то ударил в грудь закованным в железную перчатку кулаком. И этот удар был таким сильным, что Аполлоша вдруг понял – ему на собственном опыте придется узнать, что сердце очень легко замарать. Так же легко, как потом невероятно трудно его очистить.
Колонна подъехала к домику отшельника. Тут же многоголосый хор торговок вписался в разноголосье кавалькады. Женщины зазывали покупателей, горя желанием продать немудреную снедь. Брунгильда скомандовала «Вольно», разрешая солдатам подкрепиться перед долгим отрезком пути.
Старый Аминат вышел на крыльцо и посмотрел на гостей. Он прищурился и закрыл глаза от яркого солнца, приложив к бровям ладонь козырьком. Вездесущие эльфы уже оповестили его о предстоящем событии, поэтому Аминат был очень занят. Он изрядно опустошил свои запасы, собрав несколько корзин самых благородных вин для женщин и самых крепких настоек для истинных ценителей его искусства. Старый отшельник мечтал о том дне, когда закончится его контракт с королем Полухайкиным, а вместе с этим контрактом закончится и работа в министерстве путей сообщения. И тогда он уйдет в башню. Перекроет один из уровней, как это сделал его отец, и будет в тишине и спокойствии наслаждаться любимым делом. А именно – выдумывать новые рецепты настоек и писать книгу о водках, и винах, и зелье хмельном.
– Осторожнее с корзинами, – проворчал он, спускаясь по скрипучим ступеням крыльца и пропуская в избушку крепких молодцов из отряда Брунгильды Непобедимой.
Корзины с предельной осторожностью вынесли из дома и погрузили на телегу, в которой уже стояло несколько бочек знаменитого на все Иномирье пива трактирщика Джулиуса. Сам Джулиус сидел на бортике транспортного средства, готовый в любой момент тронуть коней с места. И Аминат вздохнул с облегчением – у Джулиуса хрупкий груз будет в целости и сохранности. Трактирщик объедет каждый камешек, каждую ямку, да что там говорить – он костьми ляжет на дорогу, в лепешку расшибется, но не позволит разбиться ни одной бутылке. Джулиус на собственной шкуре испытал гнев волшебника, когда тот превратил его в рака и забыл об этом. Повторять двухлетнее сидение в реке, в мутном и темном иле, Джулиусу не хотелось.
На следующей телеге восседала купающаяся в восхищенных взглядах мужчин Басенька. Мужское внимание к супруге хронически рогатого Джулиуса не могло отбить ни присутствие законного мужа, ни наличие девяти детей, галдевших в той же телеге.
Протрубил горн, всадники вскочили на коней, возницы взмахнули кнутами. Колонна двинулась к тоннелю. Скуповатые гномы уже потирали руки, предвкушая невероятную прибыль. Но заработать на предоставлении проезда через тоннель подземным жителям не удалось. Отшельник Аминат прекратил торг одной фразой.
– За спиртным не появляйтесь, – сказал он и сразу же получил стопроцентную скидку на всю компанию.
И отряд проехал через Последний Приют, ступив на широкую пустошь, что отделяла Забытые Земли от остального мира. Тут к ним присоединились ковры-самолеты, перевалившие через горы по воздуху. Гуль-Буль-Тамар опустилась рядом с королевой Мартой, и, немного посовещавшись, женщины решили, что таксисты должны вылететь вперед. Половина запаса продуктов находилась на коврах джигитов, и было решено, что к прибытию большинства гостей уже разожгут костры и установят котлы и вертела.
Колонна миновала лес, вброд переправилась через мелкую речушку, и, проехав мимо двух старых, полуразрушенных башен, люди и нелюди оказались в предгорьях. Самсон был рад миновать это место. Он очень хорошо помнил, как когда-то выл на луну, превращенный старым Аминатом в рыжего пса. Помнил и тот животный страх, который испытал тогда и которого с тех пор опасался. Страх, чуждый всему человеческому, выплыл из таких глубин его души, о которых он и не подозревал. И теперь, проехав мимо двух старых башен, он поймал себя на том, что испытывает невероятное облегчение.
Акава, почувствовав состояние мужа, ободряюще улыбнулась и положила руку ему на плечо. Супруги ехали на одном коне, Самсон одной рукой держал поводья, а другой обнимал сидящую почти на его коленях Акаву. Он взглянул в ее глаза, чувствуя, как бездонная изумрудная зелень затягивает его душу. Вор подумал о том, как он счастлив. Счастлив безусловно, счастлив до такой степени, что готов стать кем угодно, даже королем лесных оборотней. Да что говорить – он бы и оборотнем стал, если бы это было условием их совместной жизни!
Рядом с притихшей Гризеллой, поближе к Тыгдыну, скакал жеребец Аполлоши. Это Мексика захотела услышать сказку. И не какую-то, а именно про любовь. Тыгдын своей воспитаннице никогда не отказывал, но выбранной им сегодня сказке предстояло сыграть неблаговидную роль и явиться причиной новых потрясений, которые ожидали Иномирье.
– Стоит одинокая башня в дождливой стране, – начал рассказчик. – Таит она много секретов, и кто пройдет башню с начала до конца, тот станет великим героем, обретет невиданную силу и такое могущество, каким не обладают даже боги. Много в этой башне интересного!
– Это я знаю, ты про башню дедушки Амината говоришь! – воскликнула Мексика и потребовала: – Рассказывай дальше, Тыгдын!
– Так вот, живут в той башне волшебники, которым надоела суета людей и они ушли на пенсию. Когда ты подрастешь, мы обязательно найдем башню.
– А почему нельзя поехать сейчас? – снова спросила малышка, хотя точно знала, что ответит наставник.
– Башня пропала. Никто не может ее найти, – сказал Тыгдын, видя, что озорная девчонка уже сейчас готова отправиться на поиски.
Конь давно жил на этом свете и не зря считался самым умным существом в Иномирье. Он знал, что если суждено чему-то случиться, то никакие предосторожности не помогут избежать этого. Он много чего знал и многое мог бы рассказать людям, но не делал этого, потому что понимал – жизнь, рассказанная заранее, расписанная вся, до мельчайших подробностей, теряет смысл. Она становится неинтересной, из распланированной жизни исчезает то чудо, которое люди называют случайностью. И предсказывать будущее – самое неблагодарное занятие. Потому-то предсказания и не имеют силы в Иномирье. Человек – странное существо, он всегда стремится противоречить любому указанию, даже если такое указание помогает избежать неприятностей. Вот уж воистину это о людях сказано: на чужих ошибках не научишься!
Тыгдынский конь вздохнул, подумав о том, что когда-то он вот так же будет рассказывать эту же сказку малышке Океане, дочери ангела Бенедикта и Медузы. Океана будет красивым ребенком, только очень хрупким и маленьким. От этого девочка будет казаться скорее дитятей эльфов, нежели человека. Хотя… ни Бенедикт, ни Горгона человеческими существами не являются. Океана унаследует всю красоту души Бенедикта и невероятную верность любви, отличающую Горгону Медузу. Девочка будет романтична, как ее отец – ангел Бенедикт. От него же девочка унаследует и белые локоны, и голубые глаза. Точнее, ее глаза будут менять цвет в зависимости от настроения – от нежно-голубого до темно-серого цвета грозовой тучи. В остальном она будет точной копией матери – Медузы. Такая же миниатюрная, хрупкая и пугливая.
А еще у девочки будет верный спутник на всю ее жизнь – Орфик, наполовину оборотень, наполовину вор. Дети станут неразлучны с того дня, как Океана появится на свет. Что увидит в огромных сияющих глазах малышки трехлетний Орфик, не знал никто, но с тех пор он ни на минуту не соглашался расстаться с девочкой. Две семьи будут вынуждены сделать выбор – или Бенедикт с Горгоной воспитывают Орфика, или Самсон и Акава берут на воспитание малышку Океану.
Мальчик, в отличие от своей миниатюрной подружки, в десять лет будет уже на голову выше своего отца, Самсона, но еще не догонит по росту мать – Акаву, королеву оборотней. Он унаследует разноцветные глаза своего отца и деда. Один глаз у парнишки будет черный, словно ночь, а другой – изумрудно-зеленый. Впрочем, унаследует он не только цвет глаз – природа щедро наградит мальчика! Он получит в дар и талант вора, и цыганскую способность видеть невидимое, и умение менять облик, как его родня со стороны матери – королевы оборотней. А еще мальчик будет бегать так быстро, что его невозможно будет догнать. Единственное, чему будут рады оба родителя, – то, что мальчик пошел цветом волос в деда – цыганского барона. По непонятной причине он не сможет изменять цвет, перекидываясь в животное, и родители, представляя, как по лесу будет бегать пес ярко-зеленого цвета или летать возмутительно оранжевый ворон, не раз поблагодарят судьбу за то, что волосы у парнишки жгуче-черные, как у Барона. Кроме волка и ворона, мальчик ни в кого превращаться не будет, наверное, скажется то, что он наполовину человек. Но и в цыганском таборе, и в Зачарованном лесу парнишку будут любить за его легкий нрав и готовность помочь. И судьба этих детей ему, мудрому Тыгдыну, известна. И они тоже будут его воспитанниками, так же как Мексика и Аполлоша.
– Ну чего ты замолчал?! – воскликнула Мексика, теребя длинную гриву Тыгдына.
– Ну хорошо, – вздохнул старый конь и хотя бы для того, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, продолжил: – В том месте, где ужасные гарпии устроили гнездовье, стоит статуя прекрасного юноши. Когда-то он был живым человеком, но сердце у него было каменным. И он отправился в башню к Василиску, чтобы окаменеть окончательно.
– И это я знаю! – воскликнула Мексика. Малышка встала на ножки, от нетерпения подпрыгивая на седле. Аполлоша обнял девочку за талию – просить эту вертушку спокойно посидеть хотя бы минутку было бесполезно, это юноша знал по собственному опыту – Мексика всегда делала только то, что хотела. – Ну и что, у него это получилось?
– Да, он попал под взгляд Василиска и окаменел. Только на этот раз получилось наоборот – сердце его осталось живым. Теперь он стоит на одном месте и не может ни ходить, ни бегать, но сердце его бьется и чувствует. Оно сжимается от боли, и прекрасный каменный юноша со странным именем Бельведерский страдает. Молча страдает. Но если бы он мог говорить, то вы бы услышали грустную повесть о том, что он ждет принцессу с добрым сердцем, которая поцелует его, и он снова станет живым.
– И сможет бегать? – уточнила девочка.
– И бегать, и прыгать, – ответил наставник.
– И в догонялки? – не унималась Мексика.
– И в догонялки. – Тыгдынский конь тяжело вздохнул, подумав, что случится это очень не скоро.
– Аполлоша, а у меня сердце доброе? – поинтересовалась юная принцесса Полухайкина.
– Конечно, – ответил юноша, улыбаясь. Он искренне любил малышку – так, как любят только младших сестренок.
– Значит, у меня получится оживить его? – Девочка хитро блеснула глазками.
– Если ты сможешь добраться до башни, то, наверное, получится, – ответил Тыгдын.
– Забиваешь ребенку голову разной ерундой, – вмешалась в беседу Гризелла.
Она тоже знала, что ждет этих детей. И о долгой разлуке, которая им предстоит, она могла бы рассказать куда больше, чем Тыгдынский конь. Но, так же как и Тыгдын, она не стала этого делать. Она не будет обесценивать их юные и чистые порывы, не будет предсказывать беды. Ведь что такое беды? Это просто невыученные уроки, которые предстоит повторять и повторять, пока не усвоятся. И хотя она любила и Аполлошу, и Мексику, беречь их, укрывая от жизни, она не собиралась. Ведьма посмотрела вперед – туда, где во главе отряда ехал Господин Смерть, и сжала бока Тыгдына коленями.
– Может, тебе стоит узду приобрести? – ехидно поинтересовался Тыгдынский конь, но желание Гризеллы все же выполнил. Он поскакал вперед и перешел на быстрый шаг рядом с конем человека в черном. Он знал, что эта парочка – Гризелла и Мафусаил – еще не раз повеселит Иномирье.
Мексика посмотрела им вслед и, обняв Аполлошу, зашептала ему на ухо:
– Аполлошечка, я знаю, что надо сделать! Я поцелую прекрасного каменного юношу – и он оживет.
– Вот глупая! – рассмеялся Аполлоша, сверкнув белоснежной улыбкой. – Ты что, не слышала, что он у гарпий в курятнике стоит!
– И что? – Малышка надула губки и шлепнула друга по плечу. – Что здесь смешного?
– А то, что его невозможно поцеловать! – ответил парень, снисходительно улыбаясь.
– Почему это? – не отставала малышка, ей просто необходимо было все выяснить.
– Вот смотри: в Рубельштадте памятник Бенедикту на площади установили. Ты видела?
– Да, – кивнула девочка, ей эта статуя очень нравилась, даже несмотря на то что несколько пальцев у изваяния были отбиты.
– А как голуби ему на голову гадят, видела? – спросил Аполлоша и рассмеялся, заметив, что подруга как-то сразу скисла.
– Видела, мама даже отдала приказ каждое утро мыть памятник с мылом.
– А представь, сколько за это время нагадили на голову прекрасному юноше гарпии?
Аполлоша думал, что этого обстоятельства будет достаточно, чтобы чистюля Мексика навсегда позабыла о Бельведерском. Иначе, с ее-то упрямством, беды не миновать. Еще, чего доброго, отправится спасать гордеца, который сразу из спальни его родителей попал в курятник гарпий.
– Ой! – Девочка округлила глаза, обдумывая что-то. Она прижала ладошки к щекам и тихо, даже как-то загадочно произнесла: – Это какое же надо иметь доброе сердце, чтобы поцеловать его!
– Вот и нечего целоваться с кем попало! – Аполлоша улыбнулся и, поддразнивая Мексику, надвинул ей на глаза красную панамку. – Вырастешь, я тебя поцелую!
– Ты вредный и сломал мою игрушку, – возмутилась малышка, вспомнив какую-то давнюю обиду. – Я не буду тебя целовать!
– Зато у меня голова чистая, и уши вчера вымыл, – привел аргумент в свою пользу Аполлоша.
– Фи, как неромантично! – надула губки маленькая кокетка.
– Зато я всегда рядом и защищаю тебя, а будешь вредничать, я вон с Гризеллой целоваться буду. Она похорошела.
– Она старая! – воскликнула девочка и, прищурившись, посмотрела на рослого друга сверху вниз – для этого ей пришлось встать на цыпочки, рискуя свалиться с коня. – Впрочем, если хочешь, можешь целоваться. Только учти – я тебе такую сцену ревности закачу, что не рад будешь.
– Ну если сцену ревности, тогда не буду, – проговорил Аполлоша, с трудом сохраняя серьезный вид.
Малышка притихла. Она вспомнила разговор с Тыгдынским конем – тот рассказывал, что башня отшельника Амината всегда приходит на зов чистого сердца.
– Аполлоша, а у нас чистые сердца? – спросила Мексика.
– Конечно! – уверенно ответил ей старший друг. – Разве можно замарать сердце?
Сказал он это очень серьезно, но странная тревога сжала душу пятнадцатилетнего принца. Сжала так, что на мгновение ему показалось, будто кто-то ударил в грудь закованным в железную перчатку кулаком. И этот удар был таким сильным, что Аполлоша вдруг понял – ему на собственном опыте придется узнать, что сердце очень легко замарать. Так же легко, как потом невероятно трудно его очистить.
Колонна подъехала к домику отшельника. Тут же многоголосый хор торговок вписался в разноголосье кавалькады. Женщины зазывали покупателей, горя желанием продать немудреную снедь. Брунгильда скомандовала «Вольно», разрешая солдатам подкрепиться перед долгим отрезком пути.
Старый Аминат вышел на крыльцо и посмотрел на гостей. Он прищурился и закрыл глаза от яркого солнца, приложив к бровям ладонь козырьком. Вездесущие эльфы уже оповестили его о предстоящем событии, поэтому Аминат был очень занят. Он изрядно опустошил свои запасы, собрав несколько корзин самых благородных вин для женщин и самых крепких настоек для истинных ценителей его искусства. Старый отшельник мечтал о том дне, когда закончится его контракт с королем Полухайкиным, а вместе с этим контрактом закончится и работа в министерстве путей сообщения. И тогда он уйдет в башню. Перекроет один из уровней, как это сделал его отец, и будет в тишине и спокойствии наслаждаться любимым делом. А именно – выдумывать новые рецепты настоек и писать книгу о водках, и винах, и зелье хмельном.
– Осторожнее с корзинами, – проворчал он, спускаясь по скрипучим ступеням крыльца и пропуская в избушку крепких молодцов из отряда Брунгильды Непобедимой.
Корзины с предельной осторожностью вынесли из дома и погрузили на телегу, в которой уже стояло несколько бочек знаменитого на все Иномирье пива трактирщика Джулиуса. Сам Джулиус сидел на бортике транспортного средства, готовый в любой момент тронуть коней с места. И Аминат вздохнул с облегчением – у Джулиуса хрупкий груз будет в целости и сохранности. Трактирщик объедет каждый камешек, каждую ямку, да что там говорить – он костьми ляжет на дорогу, в лепешку расшибется, но не позволит разбиться ни одной бутылке. Джулиус на собственной шкуре испытал гнев волшебника, когда тот превратил его в рака и забыл об этом. Повторять двухлетнее сидение в реке, в мутном и темном иле, Джулиусу не хотелось.
На следующей телеге восседала купающаяся в восхищенных взглядах мужчин Басенька. Мужское внимание к супруге хронически рогатого Джулиуса не могло отбить ни присутствие законного мужа, ни наличие девяти детей, галдевших в той же телеге.
Протрубил горн, всадники вскочили на коней, возницы взмахнули кнутами. Колонна двинулась к тоннелю. Скуповатые гномы уже потирали руки, предвкушая невероятную прибыль. Но заработать на предоставлении проезда через тоннель подземным жителям не удалось. Отшельник Аминат прекратил торг одной фразой.
– За спиртным не появляйтесь, – сказал он и сразу же получил стопроцентную скидку на всю компанию.
И отряд проехал через Последний Приют, ступив на широкую пустошь, что отделяла Забытые Земли от остального мира. Тут к ним присоединились ковры-самолеты, перевалившие через горы по воздуху. Гуль-Буль-Тамар опустилась рядом с королевой Мартой, и, немного посовещавшись, женщины решили, что таксисты должны вылететь вперед. Половина запаса продуктов находилась на коврах джигитов, и было решено, что к прибытию большинства гостей уже разожгут костры и установят котлы и вертела.
Глава 19
ВЕРНИСЬ, Я ВСЕ ПРОЩУ!
Бенедикт и Медуза были уже в замке лесных оборотней. Ее сразу окружила стайка шумных девушек, обсуждая предстоящую свадьбу, они увлекли невесту в комнаты – наряжать. Бенедикт заволновался, он вдруг поймал себя на мысли, что боится снова потерять любимую, но тут же посмеялся над своими страхами. Его окружили остроухие оборотни, поздравляя с законным браком. Ангел с благодарностью принимал эти поздравления, хотя точно знал, что для хозяев леса слово «законный» ничего не значит. Они жили в бесконечной свободе и веселье, и прочными у них были только общие для всего народа чувства. Именно по этой причине среди лесного народа не было ни драк, ни взаимных обид, ни зла. А шутки, иногда даже дурные, они воспринимали просто как развлечение. Вот и сейчас, принимая от весельчаков потерянную где-то в башне зеленую шляпу с фазаньим пером, жених сначала взял ее двумя пальцами, ожидая, что головной убор может превратиться во что угодно. Он подозрительно пощупал зеленый фетр и только потом водрузил шляпу на макушку.
В небе появилась темная точка и стала стремительно увеличиваться в размерах. Скоро Бенедикт смог разглядеть летящий на предельной скорости ковер-самолет.
В небе появилась темная точка и стала стремительно увеличиваться в размерах. Скоро Бенедикт смог разглядеть летящий на предельной скорости ковер-самолет.