Боковен Джорджия. Один в толпе

   Она серьезно посмотрела на него:
   – Ты правда так думаешь?
   – Я никогда ничем подобным не занимался, – признался он, – но мне кажется...
   – Я не могу, – вдруг мрачно сказала она. – А что, если он передумает?
   – Ты ему скажешь, что все продала, и объяснишь, что сделала с деньгами. Готов поспорить, в этом гараже нет ничего такого, что было бы ему дороже, чем тебе.
   – Но я пока что не голодаю. Коул опустил руки:
   – Никогда не мог понять, как вы, женщины, думаете.
   Она бросила на него злобный взгляд:
   – Если будешь продолжать в том же духе, я начну удивляться тому, что ты мне поначалу нравился.
   – Ух ты! Если хочешь выглядеть особенно свирепо, советую вытереть пыль с носа.
   Она утерлась рукавом и задержала руку у лица, стараясь скрыть улыбку, отблеск которой уже сиял в ее глазах.
   – Пожалуй, мы можем взять эту кухонную мебель. Думаю, романтического ничего в ней нет. Дедушка считал, что более уродливых вещей в своей жизни он не встречал. – Она пожала плечами. – Если поискать, наверное, найдем еще пару вещичек.
   – Тогда давай за работу, пока совсем жарко не стало.
   На коробках ничего написано не было, поэтому начался поиск сокровищ. Они нашли старое постельное белье, в котором устроили себе гнезда мыши, нашли разноцветные шторы из стекловолокна, против которого время оказалось бессильно.
   В чемоданах лежала одежда, старая, но целая, в основном женская, сшитая по моде тридцатых и сороковых годов. Холли сказала, что понятия не имеет, чье это, но все сохранит, потому что очень красиво.
   Потом они открыли сундук и нашли там всякие мелочи, которые Милли Мердок собирала всю жизнь. Кое с чем у Холли были связаны воспоминания, некоторые вещи она видела впервые. Это было странное собрание: булавки с рейнскими камушками, кожаная ручной работы сумка, привезенная из Мексики, карандашница, сделанная пятилетним ребенком, целая пачка поздравительных открыток, перевязанная лиловой лентой, полукруглая коробка из-под конфет со старыми фотографиями.
   Холли положила ее на колени и стала рассматривать снимки. Один она протянула Коулу.
   – Это я иду в девятый класс. Боялась я до смерти.
   – Ты здесь не похожа на девятиклассницу, – – сказал Коул, присмотревшись.
   – Меня всю жизнь это преследует. Мне иногда кажется, что лет в шестьдесят я по-прежнему буду выглядеть девочкой. Но однажды лягу спать и проснусь старухой. – Она протянула ему еще одну фотографию. – Это я в выпускном классе.
   – А выглядишь точно так же.
   – Спасибо за комплимент.
   – Я знаю множество женщин, которые отдали бы...
   – Не желаю про это слушать. – Она убрала фотографию обратно в коробку. – Готова поспорить, ты был из тех зубрил, которые баллотируются в совет учеников.
   – Проиграешь. Я ни в одной школе не задерживался подолгу. Когда мне исполнилось шестнадцать, Фрэнк заставил меня сдать экзамены за среднюю школу экстерном. Больше я не учился.
   – Кто такой Фрэнк?
   Только сейчас Коул понял, что проговорился.
   – Мой отец, – как мог беззаботно ответил он.
   – Ты называл отца Фрэнком?
   – Так было проще.
   – Он что, не хотел, чтобы люди знали, что ты его сын?
   – Не в этом дело. – Надо было как-то менять тему. – А где ты училась?
   – В Мемфисе. До колледжа я никогда не уезжала из Теннесси. Только раз мы были в Арканзасе, навещали мамину подругу. – Она снова полезла в сундук. В углу она обнаружила коробочку, где ее бабушка хранила рецепты, и радостно воскликнула: – Я много лет хотела спросить о них дедушку, но не решалась. – Она взглянула на Коула и усмехнулась: – Сегодня я угощу тебя такими ореховыми вафлями, каких ты в жизни не ел.
   – Я уж и забыл, какие они, ореховые вафли, – ответил он.
   Если честно, он их никогда не любил. Но признаться в этом Холли не хватило духу. Он будет есть их хоть целую неделю, лишь бы доставить ей удовольствие.
   Наконец сундук был опустошен, и все драгоценности лежали вокруг.
   – Мне так повезло, – сказала Холли. – Я все детство провела среди людей, которые любили меня безмерно. Они искренне верили в то, что я самая умная, самая красивая и самая талантливая. – Говоря это, она водила пальцем по вышивке на фартуке. – Я очень хочу, чтобы у моего ребенка было такое же детство.
   Увы, из всего того, что она рассказала ему раньше, он понял: мечта эта почти невыполнимая. У нее остался только дедушка, да и тот – за две тысячи миль отсюда. Коул молчал, не зная, что сказать.
   Холли стала складывать вещи обратно в сундук.
   – Это мы оставим, – заявила она, закрывая крышку.
   – Не нужно отдавать все сразу. Думаю, так и цену дадут получше. Давай начнем с того, что мы привезли из Ашвилла, и посмотрим, как пойдет.
   – Ты мне так нравишься, Нил Чэпмен! – сказала она, расплывшись в улыбке.
   Ему было удивительно приятно это услышать.
   – И ты мне нравишься.
   – Тогда давай, начинай грузить вещи в фургон, а я пойду в дом, приготовлю нам что-нибудь попить.
   – Пока ты не ушла... – ответ он знал заранее. – Прежде всего, хочу предупредить, что то, что я сейчас скажу, не является предметом обсуждения.
   – Понятно. Слушаю тебя внимательно.
   – За последние несколько дней я неплохо заработал и часть этих денег хочу потратить на то, чтобы угостить тебя ленчем. Позавчера я был в Алкоа и приметил там симпатичное местечко.
   – Согласна.
   Он удивленно моргнул:
   – Что это должно означать?
   – А что именно тебе непонятно? – улыбнулась она.
   – Я удивлен, что ты так легко выразила согласие.
   – «Выразила согласие»? – передразнила она его. – Слушай, все певцы кантри так смешно церемонны?
   Он пристально на нее посмотрел:
   – Это что, наезд на меня лично? Или опять на то, чем я занимаюсь?
   У нее тут же изменилось выражение лица.
   – Я ничего такого не имела в виду. Так сказанула, по привычке. – Он ничего не ответил, и она поспешно добавила: – Прости, пожалуйста.
   Холли, по-видимому, всерьез решила, что он расстроился, приняв ее фразу за намек на то, что он недостаточно образован. Надо было объяснить ей, что дело не в этом. На самом деле Коул хотел, чтобы она сама поняла, почему, как только у них налаживаются искренние и дружеские отношения, она все время старается ему надерзить или как-то его задеть.
   – Когда ты наконец перестанешь видеть во мне Троя?
   – Ничего подобного!
   – Неужели? Ты думаешь о нем все время. Ты переносишь свою злость на него на всех окружающих, в том числе и на меня. Ты как еж, свернувшийся в клубок, – одни иглы. Она взглянула ему прямо в глаза:
   – Тогда почему я радуюсь тому, что он ушел?
   – Действительно радуешься?
   – Мне просто противно думать о нем. Я продолжала жить с Троем, уже разлюбив его, но поняла это, только когда мы расстались. Меня просто переворачивает при мысли о том, что я могла выйти за него замуж. – Она вытерла руки о джинсы. – Боюсь, я теперь никогда не буду доверять собственным чувствам.
   – В тот момент тебе надо было думать о ребенке.
   – Это слишком легкое объяснение. Конечно, оно приходило мне в голову. Если бы я действительно думала о ребенке, я бы умчалась куда подальше в тот самый момент, когда тест показал, что я беременна.
   Внезапно Коул подумал о Белинде.
   – Иногда просто необходимо верить в то, что на самом деле неверно. – Он главным образом пытался убедить себя, а не Холли. – Если повезет, эта необходимость пройдет сама собой.
   – То есть ты не считаешь, что это мой врожденный дефект?
   – «Врожденный дефект»? – передразнил на сей раз он. – Слушай, что, все официантки так смешно церемонны?
   Она расхохоталась:
   – Вот это мне в тебе нравится больше всего, Нил Чэпмен. Ты всегда парируешь удары.
   – Так насчет ленча...
   – Пока ты не договорил, я хочу предложить тебе одну сделку.
   – Черт подери, Холли, ты же обещала этого больше не делать!
   – Это было давно. Тебе что, трудно меня выслушать?
   – Увы, выбора у меня нет.
   – Нет. – Глаза у нее сияли. – Ленч в тихом симпатичном месте будет стоить никак не меньше двадцати долларов. Но если ты согласишься просто отдать эти деньги мне, я тебя накормлю невероятным, фантастическим ужином.
   Что-то у нее было на уме, но что? Он попробовал угадать.
   – Ты вспомнила какой-то из бабушкиных рецептов, да?
   – Неужели на мне все написано?
   – Нет, я просто очень сообразительный.
   – Ну как, договорились?
   – Надо подумать. – Он вовсе не собирался так легко сдаваться. – Прежде всего я бы хотел узнать меню.
   – Я хочу приготовить кое-что, о чем мечтаю уже несколько недель.
   Черт возьми, ее голыми руками не возьмешь. Ну разве можно ей теперь отказать?
   – Свиные отбивные, тушенные с яблоками и кислой капустой.
   У него тут же потекли слюнки.
   – Ты это только что придумала.
   – Нет, правда. Обещаю, это будет безумно вкусно.
   Большую часть дня они провели в магазине. Схему отработали на месте. Коул выгружал из фургона вещь, продавец ее оценивал, а Холли пыталась уговорить его немного поднять цены. Коул прямо-таки слышал, как она складывает в уме цифры, а потом прикидывает, сколько еще не хватает, чтобы заплатить за больницу.
   Когда они уезжали, Холли громко, чтобы услышал продавец, сказала Коулу, что получила гораздо меньше, чем рассчитывала. Но едва они выехали на улицу, она завизжала от радости:
   – Bay! Мне и в голову не приходило, что я столько выручу за этот утиль.
   – Но ты же сказала...
   – Я не хотела, чтобы он думал, что переплатил, – сказала она рассудительно.
   Коул увидел вывеску того самого ресторанчика, куда он хотел сводить Холли на ленч, и проводил его долгим и печальным взглядом.
   – Прекрати дуться, – заявила она. – Ты будешь в восторге от ужина.
   И действительно, к его крайнему удивлению, свиные отбивные с яблоками и кислой капустой оказались выше всяких похвал.
   Они убирали со стола, и тут она повернулась к Коулу и сказала с видимым усилием:
   – Я передумала насчет колыбельки. Ты можешь купить ее мне – вернее, ребенку, если все еще хочешь. А если нет, – добавила она поспешно, – ничего страшного. Я не обижусь. В конце концов, ты совершенно не обязан принимать участие в его жизни.
   Она говорила о колыбельке, которую он присмотрел в том же магазине.
   – Я не передумал, Холли, – ответил он. – Как только накоплю денег, поеду и куплю.
   – Я тебе все верну при первой возможности. Спорить с ней о деньгах было бесполезно.
   – Может, вычтем это из арендной платы?
   – Я и так должна тебе два месяца.
   – Ты что, беспокоишься, что я никогда не уеду? – Только задав этот вопрос, Коул понял, как важно ему услышать ответ.
   Она немного подумала, а потом сказала:
   – Пока ты не появился, я даже не понимала, как мне не хватало человека, с которым можно поговорить.
   Помыв посуду, Холли поставила в старенький дедушкин видеомагнитофон кассету, взятую напрокат Коулом. Несколько минут она безуспешно пыталась настроить цвет, а потом сказала с виноватой улыбкой:
   – Боюсь, лучше не будет.
   Коул, сидевший на диване, подвинулся, чтобы ей было поудобнее.
   – По мне, нормально.
   – Ты что, тоже дальтоник? – спросила она, усаживаясь рядом.
   – Тоже? – переспросил он. Она рассмеялась:
   – Это просто шутка.
   Через пятнадцать минут Холли, все время твердившая, что она мечтала посмотреть именно этот фильм трехлетней давности, спала крепким сном. Она дышала ровно и спокойно, и Коул положил ее голову себе на колени. Он убрал ей волосы со лба, положил руку на бедро и продолжал смотреть фильм.
   Наверное, надо было перевести ее в спальню, пока она окончательно не заснула. Но ему было так приятно, что она лежит рядом. Никогда ему не было так хорошо и спокойно с молодой женщиной. Правда, у него никогда и не было таких подруг. Настоящих подруг, с которыми можно говорить обо всем, с которыми можно вспоминать истории из детства, рассказывать про свою жизнь. За это короткое время Холли узнала о нем больше, чем Белинда за год. Но он все-таки боялся рассказать ей правду.

Глава 15

   В пятницу, когда Холли была в мотеле, Коул отправился в Алкоа, в отделение банка «Вестерн юнион», чтобы получить деньги, присланные Рэнди через Бадди. Вместе с тем, что осталось от купленной за день до того колыбельки, у Коула было теперь пятьсот сорок долларов плюс какая-то мелочь в кармане. Несколько минут он стоял на тротуаре и, глядя на облака, пытался понять, будет ли наконец дождь. Очень уж надоела жара. Правда, дождь не принесет особого облегчения, только влажность повысится.
   Никогда еще он не чувствовал себя таким богатым. Так хотелось устроить маленький праздник! Может, первая неделя в ресторане и не принесла бешеного успеха, но он все-таки кое-что заработал. Смешно, конечно, по сравнению с доходами его компании, но почти так же приятно, как второй раз лечь в постель с женщиной. Именно второй, когда уже знаешь, что делать.
   Он сел в фургон и отправился в хозяйственный магазин купить краску для колыбельки. Он выбрал белую и еще пять самых ярких цветов. Коул хотел, чтобы, просыпаясь утром, ребенок Холли видел вокруг себя воздушные шарики, плывущие по голубому небу среди белых облаков.
   Прошло три дня с того момента, когда она согласилась, чтобы он купил колыбельку. Больше она об этом не говорила, а он нарочно делал вид, что забыл. Он хотел подарить колыбельку уже покрашенную, чтобы она была как новенькая, будто специально сделанная для будущего ребенка Холли.
   Коул умел хранить секреты, но на сей раз с трудом сдерживался. Через два часа, заехав еще в несколько мест, он остановил машину у дома Холли. С одной стороны, он был рад, что она не встречает его, ведь все должно быть неожиданно. Но в глубине души он немного расстроился. Ему ужасно хотелось ее видеть немедленно, но он представлял себе, какой устроит ей сюрприз, и заранее радовался.
   Маленькие пакетики с покупками он сунул в большой, а сверху положил букетик маргариток. Сначала он выбрал букет разноцветных роз, но сообразил, что ему трудно будет объяснить, откуда у него вдруг появилось столько денег. Холли быстрее любого компьютера высчитывала, сколько и на что было потрачено. Коул дважды ездил с ней за продуктами, и оба раза она называла общую сумму, еще не подойдя к кассе. Причем с точностью до цента.
   Небо из сизо-голубого превратилось в свинцово-серое, набежали тучи. На кухне стало почти темно. Коул включил свет и подошел к раковине – набрать воды. Он поставил в стакан маргаритки, водрузил их на середину стола и только после этого приступил к завтраку. Он хотел сделать черничные булочки из магазинной смеси, но не нашел формочек, поэтому испек их в форме для торта. Затем он занялся фруктовым салатом, а потом стал заворачивать в блестящую бумагу подарки. В ящике буфета он нашел тесьму, из которой получились отличные банты.
   Он вдруг вспомнил роскошно упакованные подарки, которые привозила ему Белинда. Его жалкие потуги не шли с ними ни в какое сравнение. Эти тесемочки и цветочки словно говорили о том, какие нищенские сюрпризы в них лежат. Может, надо было просто оставить все в пакетах? Он собрался было вернуть все в первоначальное состояние, но услышал, что к дому подъехала машина Холли. Он выглянул в окно. Холли потянулась и положила ладони на поясницу.
   Коул открыл дверь:
   – Трудное выдалось утро?
   Она улыбнулась, и усталость как рукой сняло.
   – Знаешь, у меня такое впечатление, что у всех, кто этой ночью останавливался в мотеле, было по шестеро детей, не меньше. Все сплошь усыпано конфетными обертками и крошками от печенья.
   – Ты представляла себе свое будущее?
   – Вот уж нет, Я никогда не могла понять, почему нельзя сначала усадить двухлетнего ребенка за стол, а уж потом давать ему печенье. Так же, как не могу понять, почему мужчины не могут пользоваться туалетом сидя.
   На эту тему у него не было ни малейшего желания беседовать.
   – Можешь прилечь после завтрака. Все почти готово.
   – Я не очень голодна, – сказала она извиняющимся тоном.
   – Ничего страшного. – Он постарался не выказывать своего разочарования. – Не испортится.
   Она прошла в кухню и замерла.
   – Чем это пахнет? Коул вошел следом.
   – Черничные булочки. Вернее, не булочки, а скорее кекс. По сути то же самое, только форма другая.
   Она обернулась к нему:
   – Это ты пек?
   – Я же говорил тебе, что умею готовить.
   – Готовить – это одно, а печь – совсем другое.
   – Невелика наука. Я все сделал, как написано.
   – Скоро будет готово?
   Он ласково повел ее из кухни.
   – Ты же сказала, что не голодна.
   – Я передумала.
   – В холодильнике фруктовый салат. Можешь начать с него.
   – Я лучше подожду черничных... черничного кекса.
   – Сначала ты должна поесть фруктового салата.
   – Должна?
   – В книжке о беременных, которую ты вчера оставила на диване, написано, что питание должно быть разнообразным. Тебе надо есть побольше овощей и фруктов и поменьше мяса.
   – Я в это не верю. И кто тебя просил... Он обнял ее за плечи и повел к столу.
   – Не трать энергию попусту. Я полон сил и легко тебя переспорю.
   – Нил, нам необходимо об этом поговорить. Я с самого начала тебе говорила... – И тут она увидела свертки на столе. – А это что такое?
   – Ничего особенного, – сказал он. – Я просто утром кое-что купил.
   – Я не хочу выглядеть полной идиоткой, но это что – для меня?
   – А для кого еще?
   – Зачем?
   Ее вопрос его смутил.
   – Ты просто невозможна, Холли. Ты столько для меня сделала, что мне захотелось хоть чем-то тебя отблагодарить.
   Его ответ ее немного успокоил.
   – Только поэтому?
   – А какие еще причины могут у меня быть? Холли машинально положила руку на живот, словно желая защититься, и ответила:
   – Наверное, никаких. Просто я иногда чувствую себя так нелепо. Все время забываю...
   – Что забываешь?
   – Что я беременна, – ответила она и покраснела.
   Коул достал из шкафчика сковородку.
   – Разве можно об этом забыть?
   – Мне в последнее время есть о чем подумать и кроме этого.
   – Может, я могу чем-то помочь? – Он открыл холодильник..
   Она нахмурилась:
   – Знаешь что, лучше не делай так больше, Нил. Ты отличный парень, и я не хочу тебя обижать, но ты не должен брать на себя лишнего. Тебе надо заниматься своми проблемами. У тебя их немало.
   Он сел напротив нее:
   – Мы ведь друзья.
   – Пожалуйста, постарайся понять, – продолжала она. – Мне прежде всего надо думать о себе и о будущем ребенке. Я не хочу к тебе привязываться. Дружба требует сил, которых у меня нет. Я не хочу скучать о тебе, когда ты уедешь.
   Коул изумленно смотрел на Холли. Она хотела, чтобы он думал, будто он для нее только помощник по дому, ничего больше. Что ж, пусть так. Но он-то сам, как он к ней относится?
   – Кажется, я понимаю, что происходит, – сказала она. – Я так давно не встречала нормальных людей, что даже забыла, какие они бывают. Моя бабушка делила всех на дающих и берущих и считала, что для счастья надо найти свою противоположность или иметь в себе частичку того и другого.
   Коул скрестил руки на груди, уселся поудобнее, вытянул ноги.
   – С теми, в ком слишком много чего-то одного, очень трудно жить, но если сходятся два одинаковых человека, они сводят друг друга с ума, – продолжала объяснять Холли.
   Он ждал продолжения. Его не последовало, и Коул сказал:
   – Я не понял, к чему все это?
   – Ты потратил на меня деньги безо всякой причины, просто потому, что ты из породы дающих. Тебе необходимо заботиться о людях, делать им приятное.
   Коул сунул руки в карманы.
   – Подожди-ка, если я, как ты говоришь, из породы дающих, то, значит, чтобы стать счастливым, я должен найти себе берущую?
   – Вот именно, – кивнула она.
   – Следовательно, как я понимаю, ты должна сейчас удивляться и радоваться подаркам, а не устраивать бог знает что из простого дружеского жеста.
   Она протянула через стол руку.
   – Ну вот, теперь ты на меня злишься.
   Он отстранился. По какой-то непонятной причине он не хотел, чтобы она до него дотрагивалась. Загудел таймер над духовкой. Коул отодвинул стул и встал.
   – Я не злюсь.
   – Брось. Это у тебя на лице написано.
   Он взял полотенце и вытащил из духовки форму с кексом.
   – Ты мне так ничего не объяснила. Чего ты вдруг ощетинилась?
   – Знаешь, это была какая-то импульсивная реакция. Я на минутку забыла, что беременна и никакой нормальный мужчина не может испытывать ко мне интереса.
   – Ты хочешь, чтобы я забрал подарки? Она смущенно улыбнулась:
   – Нет.
   – Тогда или открой их, или убери со стола, чтобы мы могли позавтракать. – Фраза была резковата, но тон – гораздо мягче.
   – Цветы тоже для меня?
   – Нет, для меня. Я всегда питал необъяснимое пристрастие к маргариткам.
   – Врун! – Она развязала первый сверток, заглянула внутрь. – Что это?
   – Не помню. – Он не хотел показывать, что волнуется и очень хочет, чтобы подарки понравились.
   Холли положила сверток на колени, а когда поняла, что это, у нее перехватило дыхание.
   – Ой, какие красивые! – Она прижала к щеке крохотные ползунки.
   – Продавщица сказала, что белый цвет непрактичный, но они мне больше всего понравились. Если захочешь, сможешь обменять на другие.
   – Нет, он их наденет, когда вернется домой из больницы, – заявила Холли.
   – Ты мне не говорила, что у тебя будет мальчик.
   – Я точно не знаю, просто мне не нравится все время говорить «ребенок».
   – А когда ты узнаешь?
   – Когда родится. Я не хочу делать ультразвук.
   – В книжке написано, что это обычное обследование.
   – Нет никакой необходимости. Врачи говорят, что все нормально. – Она свернула ползунки и положила их обратно в пакет. – А деньги мне пригодятся.
   – А если я оплачу? – Какие бы у них ни были отношения, он не мог допустить, чтобы она экономила на здоровье. – Только не надо больше этой ерунды про «дающих». И не думай, что я хочу тебя подкупить и приручить.
   – Об этом я больше не беспокоюсь. Даже если бы ты и находил меня привлекательной, через месяц ты бы все равно разочаровался.
   – А что может случиться за месяц?
   – Меня через месяц будет гораздо больше. И ты тогда умчишься без оглядки. – Она взяла второй пакет. – Спасибо за предложение оплатить ультразвук. Если что-нибудь случится и врачи скажут, что это необходимо, а ты еще будешь здесь, я обязательно им воспользуюсь.
   Он постарался представить ее с животом. Ну и что, что она будет толстая, все равно это будет Холли, а не просто какое-то необъятное нечто, как она ни старается его напугать.
   Она вытащила маргаритку из-под ленты, поставила ее в стакан к остальным цветам.
   – Я понимаю, что ты хочешь мне помочь, только ты очень непрактичный. Через месяц туристический сезон закончится. Все будет закрываться. Тебе, когда ты решишь снова отправиться в путь, понадобится каждый доллар.
   – Ты бы лучше смотрела подарки, – сказал он со вздохом. Тему своего будущего он хотел обсуждать сейчас меньше всего.
   – Ну зачем ты это делаешь?
   – Ты повторяешься, – заметил Коул. – Это мы уже обсуждали.
   Она развязала ленточку и отложила ее в сторону.
   – Я не привыкла.
   – Ничего особенного. Нужно открыть пакет, заглянуть внутрь, изобразить удивление и сказать, вне зависимости от того, что ты там увидишь, что ты от этого в восторге.
   Увидев подарок, она рассмеялась. Это была ярко-розовая футболка с надписью «Ребенок на борту».
   – Теперь ты можешь не волноваться, что все подумают, будто ты растолстела от обжорства, – сказал Коул.
   Она, продолжая улыбаться, откинулась на спинку стула и посмотрела на потолок.
   – Ценю твою заботу, Нил. Но, учитывая, что я делаю все, чтобы никто не догадался о моей беременности, надеюсь, ты не обидишься, если еще некоторое время я не буду ее носить.
   – Никто не знает? Даже Лерой с Арнольдом?
   – Меньше всего я хочу, чтобы об этом узнали именно они. Я с ними давно знакома и отлично понимаю, какие у них старомодные представления о работающей беременной женщине. Мне повезет, если они сократят мои рабочие часы всего вдвое.
   – А разве на этот счет нет никаких законов?
   – Вернись на землю. Ты что, думаешь, я буду в суд подавать? Очень мне это поможет, особенно сейчас, когда у меня каждый доллар на счету.
   – Значит, я выбрал не самый удачный подарок.
   – Может, и не самый, – согласилась она, – во всяком случае, на данный момент. Но не смогу же я до родов скрывать живот под слишком широкими рубашками.
   – Давай поедим, – сказал он. Поскорее бы уж закончился этот завтрак.
   – Я все испортила, да, Нил? – спросила она грустно. – Прости меня, пожалуйста.
   – Все нормально.
   – Мне так редко делают приятное. Я от этого совсем отвыкла. Не правда ли, странное объяснение? Но, наверное, все-таки дело именно в этом.
   – Тем более стоит чаще практиковаться, пока ты не привыкнешь. – Он не хотел вмешиваться в ее жизнь, но все происходило само собой.
   – Будь осторожен. Я могу войти во вкус. И тогда превращусь в злобного и требовательного монстра.
   – Думаю, как-нибудь справлюсь. – Он отрезал кусок кекса и положил ей на тарелку.
   – Это что значит? Мне уже необязательно начинать завтрак с фруктового салата?
   – Нет. Я просто хочу заткнуть наконец тебе рот и поесть спокойно.
   Холли собралась было ему достойно ответить, но передумала. Она положила руку на бок и замерла.
   – Что-нибудь не так? – спросил Коул.
   – Не знаю.
   – Тебе больно?