Болдин Иван. Страницы жизни

   И очень хорошо, что поторопились. Не более чем через час-полтора после нашего ухода гитлеровцы подвергли нашу стоянку жестокой бомбардировке. В лес сунуться побоялись, а бомб и снарядов не пожалели.
   ...Идти трудно. Каждый из нас основательно навьючен. Достается и мотоциклистам, оседлавшим несколько трофейных машин. Им приходится петлять между деревьями, а иногда тащить мотоциклы на себе.
   Когда прибыли на новое место, Дубенец и его товарищи были уже там. Машины они провели благополучно.
   Теперь можно перекусить, отдохнуть, привести себя в порядок.
   За прошедшие сутки генерал Степанов преодолел приступ и даже будто повеселел. Но сил у него мало, и четыре специально выделенных красноармейца помогают ему. Сейчас они отстали и на новое место прибыли часа через два после нас.
   - Что, генерал, марафонец из тебя не вышел? На длинных дистанциях пасуешь? - спрашиваю Степанова.
   - Да я уже и на короткие не гожусь.
   Выбрав место поудобней, Степанов сразу же прилег отдохнуть.
   Наша дивизия еще не является в полном смысле слова тактическим соединением. Тем не менее, как показали прошедшие события, ей уже под силу даже сложные боевые задачи. Мы научились превосходно владеть не только своим оружием, но и трофейным.
   - Товарищ генерал, радио работает! - с радостью сообщил прибежавший Крицын.
   Молодцы радисты! С группой командиров и политработников направляюсь к радиостанциям. Знакомый голос московского диктора передает сообщение Советского информбюро. Известия тревожные. На всех направлениях идут ожесточенные бои. Наши части оставляют один город за другим. Но сопротивление врагу возрастает. Он уже заметно сбавил темпы наступления и продвигается вперед ценой огромных потерь.
   Значит, страна живет, сопротивляется, Красная Армия наносит врагу большой урон. А ведь фашисты непрерывно разбрасывают над лесом листовки, в которых клевещут на советский народ, пишут, будто Красная Армия разгромлена и прекратила существование, будто Москва уже пала...
   Мы слушали родную Москву с затаенным дыханием, у нас прибавлялось сил, росла вера в грядущую победу.
   Отряды живут активной боевой жизнью, нанося врагу все новые и новые удары. По-прежнему много забот с боеприпасами и продовольствием. В нашем положении по телефону не позвонишь снабженцам, мол, подвезите то-то и то-то. Все нужно достать самим, отвоевать у врага.
   К тому же в последние дни двигались по районам, где гитлеровцы ограбили и разрушили колхозы. Жители голодали сами и при всем желании не могли обеспечить нас продовольствием.
   Однажды после боя и утомительного ночного перехода мы сделали привал. Есть совсем нечего. Ко мне подходит Ершова, просит разрешить ей сходить в ближайшую деревню и попытаться достать хоть немного продуктов для раненых.
   Говорю девушке, что в гимнастерке и брюках она будет явной приманкой для фашистов. Обещаю отпустить ее, как только разведчики раздобудут женское гражданское платье.
   - Сама достану, только разрешите,- настаивала Ершова.
   - Ну хорошо,- согласился я после долгих просьб,- однако предупреждаю: будьте осторожной и внимательной.
   Майору Пахомову поручил проводить девушку по лесу и показать, по какой дороге лучше идти.
   Так Ершова ушла в первую разведку.
   Пять часов ее не было, и все это время я волновался. Уже начинал жалеть, что не проявил твердости. Наконец она появилась. Первым ее заметил Дубенец:
   - Смотрите, наша сестрица, будто Лизанька из "Пиковой дамы". Где она только достала такое платье?
   Действительно, Ершову трудно было узнать. Новое платье безукоризненно облегало ее стройную девичью фигуру. Что и говорить, девушки не созданы для военных брюк и гимнастерки!
   В руках Ершова держала большую плетеную корзину, на дне которой были спрятаны военная одежда и сапоги. Сверху лежали хлеб, сало и другие продукты.
   Разведчица поведала нам о своем первом "выходе в люди". Явилась она в деревню, постучала и первый попавшийся дом. Хозяйка, с опаской глядя на незнакомку, неохотно впустила ее в горницу. В доме жили две девушки, и Ершова с ними познакомилась. Оказались землячки - студентки из Ленинграда. Приехали в деревню на отдых, а война задержала их тут, видно, надолго. Ершова коротко рассказала о себе, попросила у них помощи. Девушки охотно подарили ей платье и туфли.
   Хозяйка накормила разведчицу, сообщила, что сейчас в деревне фашистов нет. Они были, да ушли, оставив "новую власть" - откуда-то привезенного старосту.
   Ершова поблагодарила за добрый прием и распрощалась. Провожая ее, хозяйка предупредила, что в соседней деревне стоят гитлеровцы. Но смелая разведчица именно туда и пошла.
   Деревня оказалась большой, а улицы пустынными. Встретила только парнишку лет тринадцати. Он рассказал, что здесь штаб какой-то немецкой части.
   - Начальство ихнее вон там гуляет,- показал мальчуган на большой дом.
   Ершова направилась к дому. Из раскрытых окон слышны пьяные голоса. У входа подвыпивший солдат автоматом преградил ей путь. Но девушка объяснила, что идет к сестре - хозяйке дома, и он пропустил. Увидев незнакомку, хозяйка сильно испугалась. Ершова обняла ее и прошептала на ухо:
   - Если немцы спросят, кто я, отвечайте: сестра.
   - Ради бога, уходите,- взмолилась женщина. - Ведь из-за вас они, проклятые, повесят и детей, и меня.
   Ершова сказала, что ничего плохого не сделает, а если немцы начнут расспрашивать, сама поговорит с ними, благо знает немецкий язык.
   Из комнаты, где веселились офицеры, вышел солдат. Недоуменно посмотрел на Ершову, а когда та заявила, что она сестра хозяйки, ухмыльнулся и занялся своим делом. Напевая, он жарил яичницу, открывал консервные банки. Ершова предложила помочь. Солдат охотно согласился.
   Со страхом наблюдала хозяйка, как отважная девушка шутила с гитлеровцем, помогая ему готовить угощение для начальства.
   Когда все было готово, солдат удалился к офицерам. А Ершова быстро сложила оставшиеся масло, сардины и колбасу в корзину и ушла. После этого она благополучно миновала деревню, пересекла поле и возвратилась в лес.
   По свежим следам девушки в деревню направились Осипов, Дубенец, Булгаков и Калюжный с группой бойцов. Они тихо сняли часового, вошли в дом, где недавно побывала разведчица, и без единого выстрела прикончили пьяных офицеров и всю их прислугу. За это время хозяйка с детьми тоже успела уйти из деревни, чтобы укрыться в надежном месте.
   С тех пор Ершова начала часто ходить в разведку, выполняя задания одно сложнее другого. Были случаи, когда она попадала в очень опасные положения, но умело выходила из них. Благодаря добытым ею сведениям наши отряды не раз совершали удачные налеты на вражеские гарнизоны.
   Припоминаю такой случаи. Нам предстояло выяснить нет ли противника в деревне по соседству с лесом, где мы остановились. Лучше всего это сделает переодетая в штатское Ершова. Фашисты к женщинам относятся менее подозрительно. Осипов и Дубенец сопровождают девушку до окраины деревни и там ожидают ее возвращения.
   Деревня большая. В ней около трехсот дворов, двухэтажная школа. Ершова бесстрашно ходит по улицам, беседует с жителями. Те рассказали, что только недавно у них побывала немецкая мотомеханизированная часть. Сейчас, правда, фашистов нет, но они могут появиться каждую минуту, так как через деревню на восток все время идут вражеские войска.
   Разведчица узнала, что живет здесь семья секретаря колхозной партийной организации, не успевшая эвакуироваться, и пошла к ней.
   В небольшом аккуратном домике ее приветливо встретила женщина лет сорока. Разговорились. Жена секретаря оказалась на редкость душевным человеком. Узнав, кто такая Ершова, она пригласила ее во вторую комнату и втайне от детей заявила:
   - Прошу вас, рассчитывайте на мою помощь. Буду рада, если смогу быть вам полезной. Мой муж ведь тоже воюет с этими иродами. Может, его уже и в живых нет.
   Гостеприимная хозяйка растопила печь и стала готовить пищу для раненых. Вдруг застрекотали моторы, и мимо дома промчались несколько вражеских мотоциклистов. Их появление ничего хорошего не предвещало. Не исключено, что следующая за мотоциклистами часть сделает в деревне привал. Беспокойство окончательно овладело Ершовой, когда минут через десять против дома остановилась открытая легковая машина с двумя офицерами. Ершова сняла висевший у двери платок, повязала им голову и вышла на улицу.
   Увидев девушку, один из офицеров подозвал ее к себе, на ломаном русском языке спросил, кто такая. Она ответила, что учительница.
   - Советские части здесь давно проезжали?
   - Вчера вечером. Поехали вон туда,- разведчица показала в сторону от нашей лесной стоянки.
   - Коммунисты в деревне есть?
   - Что вы, господин офицер, они все удрали. Гитлеровец приказал девушке сесть в машину и показывать дорогу, по которой прошли советские войска. Сопротивляться не имело смысла, и разведчица опустилась на сиденье рядом с шофером. Она понимала, что враги скоро обнаружат обман и прикончат ее.
   Машина миновала деревню, выехала на дорогу. И тут послышался голос Дубенца:
   - Ложись, сестрица!
   Ершова пригнулась, и автоматная очередь уложила шофера. Машина остановилась. Подбежавшие Осипов и Дубенец прикончили офицеров.
   Разведчики забрали у убитых документы, а машину с трупами сбросили в ров. После этого Ершова еще вернулась в деревню за продуктами.
   Бесконечен список подвигов этой замечательной патриотки. Я всегда удивлялся ее неиссякаемой энергии. В любую пору дня и ночи она была готова пойти на самое рискованное задание.
   С тех пор как у нас появилось радио, жизнь стала куда полнее, содержательней. Исчезло чувство оторванности от Большой земли.
   Прибавилось работы агитаторам. Все, что принимаем по радио, они тотчас несут в подразделения. - Одна беда: пока что мы ничего не молем сообщить о себе на Большую землю, так как не знаем позывных армейских радиостанций.
   В Старом селе, Хоми, Никулино, Ново-Лосьево и десятках других населенных пунктов наши отряды уничтожили немало гитлеровцев, их техники, вооружения И сейчас, вспоминая те далекие дни, ставшие сегодня историей, я задаю себе вопрос: могла бы наша лесная дивизия действовать успешно, не будь у нас крепкой партийной организации? Никогда! Слова: "Коммунисты всегда и во всем впереди!" - стали у нас законом жизни. Кирилл Никифорович Осипов сказал мне, что он день за днем ведет запись о работе парторганизации и отдельных коммунистов.
   - Когда вырвемся из окружения, - заявил он, - сдадим эти записи в Центральный Комитет. Это будет рапорт о мужестве наших партийцев.
   В его словах не было бахвальства. В них звучала гордость за свою партийную организацию, за коммунистов, которые всегда и во всем являли боевой пример и вели за собой беспартийных товарищей.
   Наши коммунисты не платили членских взносов, мы не всегда имели возможность писать протоколы собраний, но партийная организация жила, действовала и умела привить каждому из нас острое чувство ответственности за свои дела и поступки.
   Помню, после первой проверки партийных документов мы постановили, чтобы Осипов периодически проверял, как каждый коммунист хранит свой членский билет или кандидатскую карточку. Это решение неуклонно выполнялось. Стоит ли говорить, как это повышало ответственность каждого из нас, дисциплинировало, заставляло быть особенно бдительным.
   В условиях окружения налаживание связей с населением дело далеко не простое. Именно поэтому, отправляя бойцов-коммунистов в разведку, Осипов давал им поручения собирать сведения о местных активистах н заводить с ними знакомства. Потом на партийных собраниях разведчики отчитывались о выполнении таких особых заданий. Благодаря этому мы всегда пользовались поддержкой жителей.
   Белорусские крестьянки с охотой выпекали хлеб и через местных активистов переправляли его в подразделения дивизии. Добрые руки советских патриоток не раз стирали и чинили нашим бойцам белье, доставали для раненых перевязочные материалы, одевали наших разведчиков в гражданское платье.
   Мы уже прошли много километров, шагами измерили истерзанную врагом землю родной Белоруссии. И если сейчас вошли уже в Берлинский лес и линия фронта находится буквально в нескольких километрах, если подразделения боеспособны, боевой дух бойцов высок и они с нетерпением ждут команды идти в бой, чтобы вырваться из окружения, то во всем этом прежде всего заслуга нашей партийной организации.
   Конец июля. Уже несколько дней мы хозяева Бердинского леса.
   До нас доносятся отзвуки близких боев. Линия фронта всего в десяти километрах. Приятно сознавать, что недалек час, когда мы сможем вырваться из окружения.
   Собрав командиров и политработников, говорю, что подразделениям нужно готовиться к решительным боям. Но предварительно требуется связаться с войсками Советской Армии, действующими на этом направлении, условиться о времени и месте прорыва, о помощи, которую они нам окажут. Самим нам прорваться будет трудно, без артиллерии мы совершенно беззащитны против танков. Кроме того, если не предупредим своих, можем при выходе попасть под их же огонь.
   Чтобы установить связь со своими, необходимо пересечь линию фронта. Ясно, что такую задачу легче всего может выполнить небольшая группа. Послал нескольких разведчиков.
   Группа нарвалась на засаду. Вернулся только один из посланных.
   Надо посылать другую группу. И как раз Осипов просит:
   - Разрешите попытать счастья нам с Дубенцом.
   Откровенно говоря, мне стало не по себе от мысли, что могут погибнуть оба друга. И Осипов, и Дубенец нам очень дороги. Они основа нашей разведки, ее душа, если можно так выразиться. Рисковать обоими я не мог.
   - Не хотите пустить обоих, разрешите мне подобрать другого напарника, настаивал Осипов.
   - Ладно. Пусть будет по-твоему,- согласился я.
   Своим спутником в этом рискованном походе Осипов избрал капитана Сулеймана Тагирова.
   Тагиров родом из Татарии, но говорит по-русски чисто, с едва уловимым акцентом Ему лет тридцать. Он высок, строен, смуглолиц. Очень приятный и общительный человек, опытный командир и бесстрашный разведчик.
   Выбор напарника, как и решение Осипова выехать верхом, я одобрил. Пока разведчики переодевались в крестьянскую одежду, я на кусочке тонкого полотна заготовил записку генерал-лейтенанту С. А. Калинину, предполагая, что мы находимся против его 24-й армии. "Примите моих представителей Осипова и Тагирова, - говорилось в записке,- и договоритесь с ними о дальнейших действиях. Генерал-лейтенант Болдин". Осипов зашил записку в рукав пиджака.
   Ранним утром 9 августа состоялись проводы разведчиков. Прощаясь, я еще и еще раз напутствую их, советую не ввязываться в схватки с противником.
   Коновод подвел лошадей. Осипов и Тагиров вскочили в седла и тронулись.
   Проехав километра два, разведчики оказались на опушке леса. Впереди отчетливо видна вражеская тяжелая артиллерийская батарея. Дальше продолжать путь верхом рискованно, и Осипов с Тагировым спешились, отдав лошадей коноводу.
   Шли медленно, осторожно. То и дело на пути попадались вражеские войска, приходилось быть особенно внимательными.
   Все же к исходу дня по звукам выстрелов определили, что до линии фронта осталось совсем немного. Но разведчики хорошо понимали - оставшийся километр будет стоить им всех пройденных.
   С наступлением темноты отправились дальше. Теперь они разделились: впереди двигался Осипов, метрах в ста за ним - Тагиров. Предлагая это, Осипов сказал:
   - Так больше гарантии, что хоть кто-нибудь из нас пройдет. Если один нарвется на фашистов или попадет под огонь, другой, может, и спасется.
   Продвигались осторожно. Часто останавливались и подолгу внимательно прислушивались, вглядывались в темноту. По вспышкам и звукам довольно редких теперь выстрелов старались определить, где на переднем крае сил у противника меньше.
   Незадолго до рассвета, когда уже готовились переползти передовую линию гитлеровцев, чуть не наткнулись на вражеский окоп. Перед последним рывком Осипов лежал дольше обычного, но ничего подозрительного не заметил. Хотел двинуться дальше и вдруг услышал впереди приглушенный разговор. Внимательно пригляделся и шагах в десяти на фоне более светлого бруствера увидел темные каски двух фашистских солдат.
   От сознания, что его спасла чистая случайность, по спине Осипова поползли холодные мурашки. Пришлось отойти назад, затем в сторону и там уже переходить передний край противника. Все обошлось благополучно. Хорошо, что у гитлеровцев нет сплошного фронта. Видимо, части Советской Армии, обороняясь, здорово их потрепали.
   Выбравшись на нейтральную полосу, Осипов подождал товарища.
   - Кажется, прошли, - прошептал Тагиров, подползая.
   - Не говори гоп... - так же шепотом ответил старший политрук. - Тут как раз и свои пристрелить могут, да и на минное поле попасть не мудрено. Так что не особенно радуйся. И давай-ка поторапливаться, развиднеет скоро, а тогда уж нас наверняка продырявят. Ползи за мной.
   Скоро разведчики услышали впереди русскую речь. Видимо, наши окопы от гитлеровских отстояли метров на 200-250, не больше. Поползли на голос, добрались до траншеи, спрыгнули в нее.
   Осипов случайно упал на сержанта, командира оборонявшегося здесь отделения.
   Тот, перепугавшись, пытался стряхнуть с себя разведчика, но места было мало, и это ему не удавалось. Наконец подбежали солдаты, навалились на разведчиков. Освободившийся сержант схватил карабин, направил его в грудь Осипову.
   - Подожди стрелять,- сказал Кирилл.- Мы русские. Отведи нас к командиру.
   Сержант немного вроде успокоился, но оружия не опускал и не сводил с разведчиков взгляда. Потом он и еще один боец повели их в тыл.
   Командира роты на наблюдательном пункте не оказалось. Был политрук. Он принял задержанных за лазутчиков и коротко приказал:
   - К стенке их. Это гитлеровские сволочи.
   Осипов убеждал политрука, что тот поступает неправильно. Даже если они вражеские агенты, нужно доставить их в полк.
   - Дорогой убежать хотите? - сощурил глаза политрук.
   Подумать только - пройти через такие испытания, чтобы оказаться у своих, и тут погибнуть таким нелепым образом.
   Откровенно говоря, разведчики не могли винить политрука, заподозрившего их в шпионаже. Может, и они сами поступили бы так же, находясь в его положении. Но разве от этого легче?
   Когда уже не оставалось никакой надежды и Осипов подумывал, не попытаться ли убежать от конвоиров, появился наконец командир роты. Это был немолодой уже старший лейтенант, на вид суровый и строгий. Он распорядился, чтобы Осипова и Тагирова отвели в штаб дивизии.
   Командир дивизии находился в домике, крытом соломой. Когда разведчиков ввели туда, Осипов распорол подкладку рукава, извлек мою записку и вручил ее командиру. Прочитав ее и выслушав разведчиков, тот сразу же позвонил командующему 19-й армией генерал-лейтенанту Коневу.
   В ту пору командный пункт генерала Конева находился на Смоленщине, в районе совхоза "Власиха". Туда и доставили наших разведчиков. Командующий армией встретил их в своей палатке:
   - Так вы от Болдина? - потом внимательно посмотрел на Осипова. - А вас я где-то видел.
   - Так точно,- доложил разведчик. - В тридцать шестом году, когда вы командовали тридцать седьмой стрелковой дивизией, я служил в ней. Дивизии находилась в Калиновичах. а ваш штаб в Речице.
   - Верно, верно. Если память не изменяет, вы были тогда в полку Сироченко?
   Когда Осипов и Тагиров обо всем доложили, И. С. Конев заключил:
   - Я уже сообщил командующему Западным фронтом маршалу Тимошенко о вас и вашей лесной дивизии. Он приказал мне обеспечить ее выход из окружения. Прошу хорошо запомнить, что я вам скажу. Завтра, одиннадцатого августа, в семь ноль-ноль мы начнем авиационную и артиллерийскую подготовку, а в восемь ноль-ноль наступление. К девяти часам генерал Болдин должен запять исходные позиции в полосе четыре-пять километров и быть готовым к прорыву. Когда все внимание противника будет обращено на нас, пусть ваша дивизия начинает наступление с тыла. Да покрепче кричите "ура", чтобы при встрече мы случайно не стали стрелять друг в друга. Для большей гарантии мы установим опознавательные знаки: шест с перекладиной, в виде буквы "Т". К ней будут прикреплены три белых полотнища.
   Командующий спросил Осипова и Тагирова, все ли им ясно. Те ответили утвердительно.
   -А как предполагаете вернуться к своим? Может, на самолете, а над Берлинским лесом спуститесь на парашютах?
   Узнав, что разведчикам еще не приходилось прыгать с парашютами, командующий от этой мысли отказался и согласился, что лучше всего им уйти так же, как и пришли. Только он приказал выделить для сопровождения их тридцать бойцов.
   В ночь на 11 августа наши разведчики в сопровождении взвода стрелков покинули KП армии. Выбравшись на передовую, бойцы рассредоточились змейкой и по команде перешли линию своих окопов. Благополучно преодолели нейтральную полосу. И вот уже вражеские позиции. Имея опыт, наши боевые друзья незаметно проскользнули между ними и даже сумели по пути повредить связь противника.
   Когда появились первые признаки рассвета, отважные разведчики вместе со стрелковым взводом вышли к опушке леса, где располагалась наша дивизия. Весь поход они проделали с такой ловкостью, что не вызвали со стороны врага ни единого выстрела.
   В последнее время среди захваченных нами трофеев оказалось немало средств связи. Благодаря этому мы проложили телефонные линии к своим отрядам. Один из полевых телефонов установили на опушке, куда вышли наши разведчики. Неожиданно затрещал мой аппарат. Я снял трубку и услышал взволнованный голос Осипова:
   - Товарищ генерал Болдин?
   - Слушаю, дорогой Осипов! - радостно кричу в ответ.
   - Докладываю. Ваше задание выполнено. Прибыли с посланцами генерала Конева. Подробности при встрече.
   Мы находились в нескольких километрах от опушки. Пока Осипов и Тагиров со стрелковым взводом шли к нам, я собрал командиров и политработников, сообщил им радостную весть.
   А тем временем подошли наши посланцы. Они рассказали о своем походе, о встрече с генералом Коневым. Осипов вынул из кармана пиджака несколько пачек "Казбека", протянул их мне:
   - Подарок генерала Конева.
   Стоит ли говорить, как дорого было нам такое дружеское внимание. Я раскрыл коробки, и к ним потянулись руки курильщиков.
   Осипов снял пиджак, и я шутя сказал:
   - Когда выберемся из окружения, отошлем пиджак в Музей Советской Армии.
   Осипов посмотрел на меня, улыбнулся:
   - А я так думаю, товарищ генерал, он мне еще здесь пригодится...
   Я посмотрел на часы. Времени до начала прорыва оставалось мало. Приказал накормить людей. Штабные офицеры и командиры отрядов собрались для окончательной отработки плана выхода из окружения.
   Последние три дня наши отряды настойчиво готовились к прорыву. Враг, безусловно, знал о существовании дивизии, но не имел точных данных о ее численности, составе и вооружении.
   Лес, в котором мы находились, был не особенно велик, но достаточно густ, так что даже днем в нем трудно ориентироваться. Это, по-видимому, и останавливало гитлеровцев от атак на нас. В бессильной злобе они сожгли все деревни вокруг, завалили колодцы, стремясь взять нас измором. И конечно же, фашисты не допускали мысли, что мы осмелимся сами атаковать их с тыла.
   11 августа, точно в назначенное время части генерала Конева, находившиеся по ту сторону фронта, обрушились на врага. Восемнадцать бомбардировщиков совершили налет на позиции противника. Артиллерия открыла интенсивный огонь.
   Прорыв я решил осуществить в двух пунктах на расстоянии двух километров один от другого. В правой колонне, с которой находился я сам, впереди двигался третий отряд, за ним второй, потом обоз. Колонну замыкал пятый отряд. Он прикрывал обоз и одновременно являлся моим резервом. Левая колонна состояла из первого и четвертого отрядов.
   Отряды скрытно, без выстрелов приближались к врагу. В полосе нашего наступления располагалось пять немецких батарей, в том числе две зенитные. Поэтому первый удар мы произвели по неприятельской артиллерии. От неожиданное; а фашисты растерялись и даже не успели открыть огонь. Лишь одна батарея сделала несколько выстрелов, но тотчас прислуга ее была уничтожена.
   Немецкую пехоту мы также застигли врасплох. Тысячеголосое "ура" прокатывалось, точно морская волна, по всему фронту.
   И тут гитлеровцы бросили против нас авиацию. В наших цепях стали рваться бомбы. Одна упала совсем рядом, ее осколок сразил генерала Степанова.
   Все же мы смяли гитлеровцев во всех траншеях. Фронт был прорван!
   Из вражеского окружения вместе со мной вышло 1654 вооруженных бойца и командира. За сорок пять дней рейда по тылам противника мы уничтожили несколько вражеских штабов, 26 танков, 1049 грузовых, легковых и штабных машин, 147 мотоциклов, пять батареи артиллерии, четыре миномета, 15 станковых и 8 ручных пулеметов, один самолет и несколько вражеских складов, среди которых один с авиабомбами. При этом истреблено свыше тысячи гитлеровских солдат и офицеров.
   Когда мы вышли из окружения. Ставка Верховного Главнокомандования Советской Армии издала приказ No 270. В нем отмечалось высокое мужество личного состава нашей дивизии.
   Родина высоко оценила подвиг воинов, совершенный в тылу врага. Старшему политруку Кириллу Осипову и лейтенанту Андрею Дубенцу было присвоено звание Героя Советского Союза. Орденом Ленина награждены капитан Сулейман Тагиров и боец Максим Билык, младший сержант Андрей Калюжный и политрук Григорий Булгаков. Полковник Иван Стрельбицкий и разведчица Елизавета Ершова, политрук Сергей Аксенов и боец Иван Ивкин, подполковник Тимофей Яблоков и лейтенант Евгений Крицын получили ордена Красного Знамени. Десятки других бойцов и командиров были удостоены высоких правительственных наград за мужество и отвагу, проявленные в тылу врага.