Мы только начали беседовать, как над траншеями показались вражеские самолеты. Они сделали всего два захода, беспорядочно сбросили бомбы и улетели. Урон у нас небольшой, но среди убитых наш гость. Осколок сразил генерала Михайлина наповал. Его гибель особенно поразила меня нелепой случайностью.
   Надо сказать, что нас с Михайлиным связывала давняя дружба. Впервые мы познакомились в 1928 году. Он сразу же привлек мое внимание своими незаурядными военными знаниями, ярким умом, большой эрудицией. Длительное время Михайлин был армейским политработником. Потом стал строителем.
   Это был замечательный человек, способный командир, чуткий товарищ. Всех знакомых он поражал своим неиссякаемым оптимизмом, жизнерадостностью. С лица его, казалось, никогда не сходила улыбка. А сейчас он лежит бездыханный и тоненькая красная струйка медленно расползается по бледнеющей щеке.
   Гробом нашему замечательному товарищу служит плащ-палатка. Мы завернули в нее генерала Михайлина и бережно опустили в могилу невдалеке от места его гибели. Молчим. И только вокруг нас и над нами слышен омерзительный гул войны.
   Тугая боль сжимает сердце. Рядом со мной лихой кавалерист Никитин. Много смертей он повидал на своем веку, а сейчас плачет. У меня в горле сухой ком. Он мешает дышать, стискивает грудь. Нервы накалены до предела, а слез нет.
   Над нами низко летают вражеские самолеты. В скорбном молчании стоим у свежей могилы, над которой только что дали оружейный салют. Крицын раздобыл кусок дикта, прибил его к колышку, вставил в рыхлую землю. На дикте чернильным карандашом выведено: "Здесь похоронен славный генерал Красной Армии товарищ Михайлин, погибший в боях за Родину. 23 июня 1941 года".
   Позвонил Хацкилевич, находившийся в частях.
   - Товарищ генерал, - донесся его взволнованный голос, - кончаются горючее и боеприпасы. Танкисты дерутся отважно. Но без снарядов и горючего наши машины становятся беспомощными. Дайте только все необходимое, и мы расправимся с фашистами.
   В словах Хацкилевича не было и тени бахвальства. В них звучала глубокая вера командира в своих бойцов, уверенность в том, что врага можно бить с большим успехом. Я сознавал его положение. Кончится горючее, и танки остановятся. А это - проигрыш боя. Погибнут люди, техника, прекратит существование превосходный механизированный корпус, и врагу будет открыт путь.
   - Слышишь меня, товарищ Хацкилевич, - надрывал я голос, стараясь перекричать страшный гул летавших над нами вражеских самолетов. - Держись! Немедленно приму все меры для оказания помощи.
   Никакой связи со штабом фронта у пас нет. Поэтому я тут же после разговора с Хацкилевичем послал в Минск самолетом письмо, в котором просил срочно организовать переброску горючего и боеприпасов по воздуху. К сожалению, и этот самолет, и вылетевший затем второй погибли, не достигнув цели. Тяжело сознавать, что все попытки помочь танкистам безуспешны...
   Третий день идет война. Фактически находимся в тылу у противника. Со многими частями 10-й армии потеряна связь, мало боеприпасов и полностью отсутствует горючее, но боевые действия в районе Белостока не прекращаются ни днем ни ночью. Из Минска по-прежнему никаких сведений. Неожиданно на KII прибывает Маршал Советского Союза Г. Н. Кулик. На нем запыленный комбинезон, пилотка. Вид утомленный. Докладываю о положении войск и мерах, принятых для отражения ударов противника.
   Кулик слушает, потом разводит руками, произносит неопределенное: "Да-а". По всему видно, вылетая из Москвы, он не предполагал встретить здесь столь серьезную обстановку.
   В полдень маршал покинул наш КП. Прощаясь, он сказал, чтобы я попытался что-нибудь сделать.
   Я смотрел вслед удалявшейся машине Кулика, так и не поняв, зачем он приезжал.
   Встречаясь, беседуя с Куликом в мирное время, считал его волевым, энергичным человеком. А вот когда непосредственная опасность нависала над Родиной и от каждого потребовались особое самообладание и твердость духа, насколько мне показалось, у Кулика сдали нервы.
   Такие же мысли одолевали, видимо, и Никитина. Когда машина скрылась, оставив за собой густое облако пыли, он заметил:
   - Странный визит.
   Я ничего не ответил, стараясь уйти от неприятного разговора...
   Противник все наседает. Мы ведем бой в окружении. Л сил у нас все меньше. Танкисты заняли оборону в десятикилометровой полосе. В трех километрах за ними наш командный пункт.
   На НП прибыл Хацкилевич. Он явно нервничает:
   - У нас последние снаряды. Выпустим их, и придется уничтожать танки.
   - Да, пожалуй, иного выхода нет,- отвечаю я.- Если машины нельзя сохранить, их лучше уничтожить.
   Глядя тогда в глаза этому мужественному человеку, разве мог я подумать, что в тот день мы лишимся не только танкового корпуса, но и его чудесного командира. Генерал Хацкилевич погиб смертью героя, на поле боя...
   На пятые сутки войны, не имея боеприпасов, войска вынуждены были отступить и разрозненными группами разбрелись по лесам.
   Мы не знаем, где проходит линия фронта, что делается на Большой земле. Неизвестность всегда тяготит, и настроение у людей неважное. А тут еще фашисты сбрасывают листовки, в которых твердят: "Москва взята германскими войсками! Русские, сдавайтесь! Ваше сопротивление бесполезно!"
   - На некоторых это действует разлагающе. Но я вижу, что абсолютное большинство не верит провокационным сообщениям и намерено продолжать борьбу с врагом.
   - Что будем делать?- спрашивает Никитин.
   - Воевать. Надо собирать силы, убеждать людей, что наше отступление, наши неудачи временны.
   - Правильно,-говорит Никитин.-Надо принять все меры, чтобы вывести из окружения как можно больше людей.
   - И не просто вывести, а уничтожить при этом как можно больше гитлеровцев,-добавляю я.
   - С этим я согласен, Иван Васильевич. Только чем воевать? Винтовки без патронов, пулеметные ленты тоже пусты. Танков нет: мы их сами сожгли.
   - Чем воевать? Немецким оружием. Забирать его у противника и им же бить гитлеровцев. Помнишь, как в гражданскую воевали?
   - Как но помнить! Винтовки и пулеметы в моем эскадроне были и английские, ч французские, и бельгийские.
   - А кто давал тебе все это оружие, Чсмберлен или Пуанкаре?
   - Сами у беляков отбивали... В общем, Иван Васильевич, мне теперь задача ясна. Разрешите отделиться от вас и действовать самостоятельно.
   Я дал согласие. Решил, что, идя разными путями, мы выведем из окружения больше войск. Условились о маршрутах и расстались. Со мной остались несколько офицеров. А это уже может служить ядром будущего соединения.
   У нас нет никаких транспортных средств. Шагаем налегке строго на восток.
   К вечеру 27-июня вышли на опушку леса. Видим недалеко три танка БТ-7. Похоже на то, что они заняли оборону.
   Подходим к машинам. На корточках, прислонившись к броне, сидят танкисты. Увидев нас, поднялись. Старший доложил, что боеприпасов у каждой машины по комплекту, а горючего нет.
   - Вот бы, товарищ генерал, горючего раздобыть!- тяжело вздыхая, говорит совсем молоденький паренек.- Все снаряды тогда пустили бы в дело, а так сиди и жди, когда на тебя кто из врагов нарвется...
   За день мы прошли по лесным тропам большой и трудный путь. Изрядно утомились и решили отдохнуть у танкистов.
   Только присели было, как проселочная дорога закурилась пылью, и на ней показалась вражеская колонна из 28 танков. Каждая минута дорога. Приказал танкистам открыть огонь.
   Наш удар оказался для гитлеровцев настолько неожиданным, что, пока они пришли в себя и открыли ответный огонь, мы уничтожили двенадцать вражеских машин. К сожалению, у нас кончились снаряды, и фашисты начали безбоязненно нас расстреливать. Один за другим загорелись наши танки. Оставив их, мы стали отходить к лесу. Оглянулся, вижу, Крицын ранен. Помог ему отползти в укрытие. В это время девятка немецких бомбардировщиков начала "прочесывать" опушку. Когда они улетели, в живых нас осталось лишь несколько человек. У Крицына большой осколок прошил мякоть пятки. Ему разрезали сапог, портянкой крепко перевязали кровоточащую рану.
   Меня тревожат разные мысли. Добрался ли до наших Кулик? Где сейчас Голубев, Никитин? Ни о ком из них я ничего не знаю.
   Продолжаем медленно идти на восток. Крицыну трудно, мешает рана. Иногда мы делаем небольшие привалы и снова пускаемся в путь.
   К вечеру повстречали нескольких красноармейцев. Их часть разбита. Оставшиеся в живых разбрелись.
   - Почему без оружия? - спрашиваю. Немолодой красноармеец Гундоров с густыми отвислыми усами отвечает:
   - А зачем оно, если патронов нет? Я свою винтовку, правда, приберег, да толк-то от нее какой?
   - Будет толк. Мы еще повоюем. Приказываю присоединиться к нам и действовать вместе. Вижу, наш план им по душе - лица оживились.
   - С генералом как-то крепче на земле себя чувствуешь, - весело замечает Гундоров. А затем добавляет:- Я проклятого германа знаю по первой империалистической.
   - Ну и что о нем думаете?
   - Одолеть его трудно, но можно.
   - Правильно. Только панике не надо поддаваться.
   - Это мы понимаем,- соглашается Гундоров.- Досадно только, что наверху у нас что-то проглядели.
   Интересна психология старого солдата, понятна мне и солдатская боль. Во многом усач прав.
   А Гундоров снимает пилотку, показывает на большой шрам:
   - Зазубрина от немцев. Ношу с той войны. Злости на Гитлера у меня хватит.
   Беседуя с бойцами, убеждаюсь, что большинство рассуждают здраво. Если в словах кого порой звучит уныние, то это не малодушие, не покорность вражеской силе, не признание поражения. Это злость, ненависть, овладевшая сердцами, а на войне она помогает!
   Предлагаю бойцам немного подкрепиться, отдохнуть, а к ночи тронуться в путь.
   Все, что у кого было в вещевых мешках, высыпали на плащ-палатку. Запасы скудные. Дай сейчас в три раза больше, сразу съедят. Но хотя Крицын и уверяет, что в лесу много грибов, ягод и голодать не придется, продукты решаю разделить на два раза. Путь предстоит большой, и трудно сказать, с чем еще встретимся.
   Отдохнув и набравшись сил, тронулись дальше. Нас уже около тридцати человек. Медленно продвигаемся на восток. Крицыну все хуже. Он скачет на здоровой ноге, одной рукой опираясь на суковатую палку, другой на чье-либо плечо. Прошли метров пятьсот. Вижу, лицо лейтенанта покрылось испариной, но он молчит, не жалуется. Сделали небольшой привал. По рукам пошли фляги с водой. Пьем экономно.
   Пока все отдыхали, один из красноармейцев срезал две ровные палки, быстро работая ножом, соорудил из них костыли. На них Крицын смог идти значительно быстрее.
   Суровое испытание
   Ночь. Идем строго по компасу. Стараемся не шуметь.
   Над нами звездное небо. Издалека доносится шум самолетов, слышны разрывы артиллерийских снарядов.
   На рассвете наткнулись на группу человек в двадцать. Первым заметил ее Гундоров, подошел ко мне, тихо говорит:
   - Товарищ генерал, глядите: люди! И не поймешь, военные они или гражданские.
   Предлагаю одному бойцу сходить за ними. Вскоре неизвестные подошли к нам. Внешне это разношерстный народ. Несколько человек сохранили не только форму, но и оружие. А кое-кто поспешил сорвать петлицы с гимнастерок, звездочки с пилоток, были и такие, кто заменил форму на истрепанную гражданскую одежду.
   Интересуюсь, кто они, куда держат путь. Оказывается, из 10-й армии. Отступают от самой границы. Бродят уже третьи сутки. "Нарядную" гражданскую одежду раздобыли в одной из деревень.
   - Опасно ходить в форме,-объясняет один из переодетых, оказавшийся старшим лейтенантом. - Кругом фашисты, да и свое кулачье снова клыки показало.
   - Значит, советуете снять форму? Может быть, просто кончить борьбу, смириться с врагом? Молчит.
   - Вообще-то вы правы, предосторожность нужна. Но прекращать борьбу мы не будем и форму свою не снимем.
   Послышались слова одобрения. А старший лейтенант стоял смущенный, опустив голову.
   Должен сказать, то, что в тылу врага я был в форме, благотворно влияло на подчиненных, подтягивало их, дисциплинировало, заставляло думать о своем внешнем воинском виде, беречь форму и с гордостью носить ее. И только, уходя на операцию, наши люди переодевались в гражданское платье. А возвращались в лес и снова надевали форму советского воина. Благодаря этому они всегда чувствовали себя в строю.
   Нас уже около пятидесяти человек. На очередном привале собрал коммунистов и комсомольцев. Они составляли больше половины Объяснил, что каждый из них должен показывать пример мужества, дисциплинированности.
   Из нескольких политработников и командиров создал группу разведчиков.
   Четверым из них сразу же даю задание: под видом местных жителей пробраться в ближайшую деревню, разведать обстановку и раздобыть немного продуктов. Предупредил, чтобы действовали осторожно, стрельбы избегали. Оружие разрешил применять только в исключительных случаях.
   Начало активных действий обрадовало людей. Настроение у всех поднялось. Каждый почувствовал, что отряд становится реальной силой...
   Прошло уже около пяти часов, как выступили разведчики, а их все еще нет. Тревога закрадывается в сердце. А вдруг их выследили и схватили? Может быть, и нам следует ожидать нападения?
   Усилил боевое охранение. А сам, ожидая возвращения разведчиков, продолжаю томиться в догадках, сомнениях, предположениях.
   Только когда уже наступили сумерки, наблюдатели сообщили: идут! Вскоре действительно показались четыре фигуры, согнувшиеся под тяжестью груза. Разведчики подошли, поставили наземь мешки, устало вытерли вспотевшие лица. Старший доложил о выполнении задания. Спрашиваю:
   - Почему задержались?
   - Немцев изучали, товарищ генерал. Впервые довелось так близко их видеть. Даже чуть было в беду не попали. Подошли к одной машине, не заметили, что за ней солдат стоит. А он увидел нас, кричит: "Хальт!" - и автомат наставляет. Видим, убежать не успеем, побежишь - сразу пулю в спину пошлет. К тому же на крик солдата неизвестно откуда появился офицер. Немного разговаривает по-русски. Интересуется: "Кто такие?" Отвечаю, что мы жители соседней деревни, еле от большевиков удрали. Ищем у немцев спасения.
   Мои слова понравились офицеру. Он засмеялся, похлопал меня по плечу, сказал: "Гут, гут!" Угостил сигаретами, а потом стал расспрашивать. Все Минском интересовался. Видимо, туда собирался ехать. В общем, отделались мы легким испугом, но зато все выяснили. В той деревне оказалось тридцать танков, пять легковых машин, большой обоз. Местного населения почти нет.
   - А продукты откуда?
   - Стащили у немцев.
   Развязали мешки, и из них посыпались банки с консервами, сгущенным молоком, пачки печенья, сигареты. В мешках оказались даже две бутылки французского вина.
   Так закончилась эта маленькая разведывательная операция. Она явилась пробой сил перед началом настоящих боевых дел...
   В поход мы пускались обычно только с наступлением темноты. А днем приводили себя в порядок, отдыхали. Иногда производили разведку, совершали внезапные нападения на небольшие группы немецких солдат. Отряд рос, но по-прежнему был беден оружием и боеприпасами.
   Однажды мы приблизились к шоссе. Тут можно было сделать засаду, подстеречь небольшую колонну гитлеровцев, обстрелять ее и попытаться захватить побольше оружия.
   Отряд отошел в укромное место. В засаду я выделил пять групп по четыре человека.
   Боевые группы вышли к шоссе, затаились. В ту ночь дорога была на редкость пустынной. Только часа через два из-за поворота показались шесть машин.
   Нужно действовать быстро. Не исключено, что за этими шестью появятся другие автомашины или танки. Тогда легко попасть в беду.
   Немногим гитлеровцам удалось убежать. Наши бойцы захватили десятка три автоматов, много патронов и несколько гранат. Пригодились и вещевые мешки с продуктами. Трофеи были доставлены в лес. А машины с основным грузом запасными частями - облили горючим и сожгли.
   Теперь пора уходить подальше от этого места. Перед выступлением мы не удержались от искушения и вышли на опушку, чтобы посмотреть приятную картину:
   вражеские машины, охваченные ярким пламенем. На сердце радостно от сознания, что начинаем отплачивать гитлеровцам по большому счету.
   Мы углубляемся в лес на четыре километра и снова движемся на восток. Отдохнуть успеем и утром.
   Конец июня. Мы уже прошли по лесным тропам немало десятков километров. К отряду продолжали присоединяться бойцы и офицеры, попавшие в окружение.
   Как-то под вечер, когда мы с группой командиров разрабатывали план очередной операции, доложили, что к месту расположения отряда приближаются двое. Я приказал привести их. Это оказались девушка в военной гимнастерке и красноармеец.
   Девушку звали Елизаветой Ершовой. О себе она рассказывала так:
   - Родом из Красного Села, под Ленинградом. Окончила семилетку. Занималась в Ленинградском автодорожном техникуме. В сороковом году получила диплом с отличием. По путевке поехала в Белосток. Работала в автоколонне техником по эксплуатации.
   Рассказывая, девушка то и дело тяжело вздыхала. Она не плакала, но я видел: в глазах стояли слезы.
   Мечтала окончить институт, стать инженером, выйти замуж за любимого паренька, создать хорошую семью. В общем, как многие ее сверстницы, строила большие планы. И все рухнуло из-за проклятой войны.
   Первая бомба, сброшенная фашистами на Белосток, застала Лизу в больнице. После тяжелого заболевания она находилась в палате для выздоравливающих. Вскоре от вражеской бомбежки затрясся и больничный корпус. Посыпались стекла, штукатурка. Преодолевая слабость, Ершова накинула халат, тапочки и вместе с другими больными покинула палату. Только успели выйти из больницы, как здание рухнуло. Девушка едва добежала до своей квартиры.
   Потом пришла в военкомат. Просила послать в армию. Военком вначале отказывал. Но в конце концов отступил перед ее настойчивостью и выдал направление в госпиталь. Здесь же, в военкомате, Лиза получила обмундирование и сумку с красным крестом.
   До госпиталя дойти не успела, его разбомбили. Пришлось присоединиться к отступающей части. Идти было тяжело. Одолевала слабость. Когда их догнала автоколонна, обессиленная Ершова попросила старшого офицера взять ее с собой. Тот разрешил сесть в одну из машин. В пей оказались тяжелораненые. Девушка помогала им, поила, кормила, делала перевязки.
   Колонна нарвалась на гитлеровцев. Начался жестокий бой. Девушка стала подносить бойцам патроны, оказывала помощь раненым. Во время перевязки снарядом сшибло дерево, возле которого она стояла. Девушка упала без сознания. Когда очнулась, вокруг стояла мертвая тишина. Всюду валялись трупы. С трудом поднялась и пошла куда глаза глядят.
   - Повстречала этого бойца. Решили идти вместе. Вот и нашли вас,-заключила Ершова и снова вздохнула.
   Мы накормили новых товарищей. Появление в отряде медсестры всех обрадовало. Вскоре ее стали называть сестрицей, а затем хозяйкой отряда. Впереди Елизавету Ершову ожидало немало замечательных подвигов...
   2 июля мы оказались в сорока километрах от Минска. Здесь встретили командира 8-й артиллерийской противотанковой бригады полковника И. С. Стрельбицкого.
   Когда началась война, артиллеристы бригады мужественно отражали попытки гитлеровской танковой дивизии прорваться из Вильнюса и Гродно к городу Лида. Под давлением превосходящих сил они медленно отходили, а потом тоже попали в окружение. Вскоре иссяк запас горючего. Артиллеристы вынуждены были остановиться в лесу, спрятать технику.
   К тому времени в лесу под Минском собралось несколько уцелевших рот пограничников, много разрозненных групп и подразделений 10-й и 3-й армий, всего несколько тысяч человек. Полковник Стрельбицкий взял на себя . командование ими.
   Наскоро сколотив несколько частей, утром 1 июля он повел их в -наступление на Минск. Войскам удалось ворваться на окраину города. Но противник предпринял танковую контратаку и пришлось вернуться в лес.
   Буквально за несколько часов перед нашей встречей Стрельбицкий предпринял вторую попытку овладеть столицей Белоруссии. И тоже безуспешно.
   Рассказывая мне обо всем этом, полковник по карте показывал, на каких участках он наступал, какие улицы Минска удавалось занять, откуда нажимали вражеские танки
   - Вы тут единственный старший офицер? - спрашиваю у него.
   - Нет, почему же. Есть и постарше меня. Командир двадцать первого стрелкового корпуса генерал-майор Борисов и командир двадцать седьмой стрелковой дивизии генерал-майор Степанов.
   - Где они?
   - А вон сидят.
   Действительно, метрах в пятидесяти от нас на спиленном дереве сидели два генерала и о чем-то беседовали. Увидев меня, генералы поднялись.
   - Какими судьбами, Иван Васильевич? - спрашивает А. М. Степанов, застегивая китель.
   - Да вот решил проверить, как вы руководите войсками,- отвечаю, испытующе глядя на них.
   - Полагаю, что любой на нашем месте руководил бы так же, как мы,отозвался В. Б. Борисов.
   - С подобными настроениями мы далеко не уйдем,- ответил я. - У вас здесь целая армия. Ее нужно только .сплотить, воодушевить и повести в бой. А что вы делаете? Решили руки умыть?
   Степанов и Борисов молчат. Они не предполагали, что разговор примет такой оборот. В заключение я объявил, что беру командование на себя, заместителем назначаю Стрельбицкого, а им приказал заняться выявлением оружия и боеприпасов.
   Дальнейшие события показали, что я не ошибся в выборе заместителя. Полковник Стрельбицкий оказался превосходным командиром и умелым организатором.
   Мы начали готовить разведку боем южнее Минска. Надо было на этом направлении снова попытаться вывести войска из окружения.
   В назначенное время батальоны двинулись вперед, но наткнулись на вражескую танковую засаду. Полковник Стрельбицкий на танкетке Т-37 помчался туда. Вернулся расстроенный.
   - Батальоны понесли большие потери. От них осталась горстка бойцов, которая храбро ведет неравный бой.
   Пока Стрельбицкий докладывает это, лес, в котором мы находимся, начала бомбить фашистская авиация. Потом к разрывам бомб присоединились разрывы снарядов и мин. В разных концах леса занялись пожары.
   Оставалось одно - спасать оставшиеся войска. Часть из них повел генерал Борисов, но вскоре мне доложили, что он погиб.
   День 3 июля выдался знойным. Лес - хорошая защита от палящего солнца. Но и здесь очень душно. Дают себя знать усталость и пережитые волнения. Идти трудно. Со мной Степанов, Стрельбицкий и еще несколько офицеров. Мысли заняты одним: как же вывести войска из окружения, где лучше организовать прорыв? Фашисты изрядно потрепали нас, но силы еще есть.
   Обнаружили несколько уцелевших дотов и дзотов. Крицына с группой бойцов посылаю проверить их. Вернувшись, Крицын докладывает, что в укреплениях наши бойцы, с ними старший политрук.
   А вот и он сам. Вышел из дзота, направился к нам. На нем ладно сидит военная форма. Шагает широко, докладывает четко:
   - Старший политрук Осипов.
   - Помню вас, товарищ Осипов,- я крепко пожимаю ему руку.- Секретарь полкового партбюро? Город Лида?
   -Так точно. Двести сорок пятый гаубичный полк тридцать седьмой, стрелковой дивизии.
   Старший политрук Осипов был в округе одним из лучших партийных вожаков. О нем часто говорили на окружных, армейских, дивизионных партийных конференциях, на собраниях актива и совещаниях. В полк, где он служил, часто ездили из других частей изучать опыт партийно-политической работы. Я обрадовался встрече с Осиповым.
   Белорус Кирилл Осипов внешне казался замкнутым, даже немного суховатым. О себе рассказывать не любил, а если кто расспрашивал, отвечал скупо.
   Но я знал, что родился он на Гомельщине в семье крестьянина-бедняка. В 1918 году окончил трехклассную церковноприходскую школу. День завершения учебы ознаменовал тем, что вместе с товарищами предал огню все книги закона божьего.
   В 1920 году он организует в родной деревне комсомольскую ячейку, становится ее первым секретарем. Позже он принимает участие в создании колхоза, ведет борьбу с кулаками.
   В 1929 году Осипов навсегда связывает свою жизнь с армией, а через два года вступает в партию. Он получил военное образование, был на командной и политической работе, участвовал в войне с белофиннами.
   Великая Отечественная война застала его в городе Лида. После ожесточенной бомбежки немцы выбросили в районе города воздушный десант. Осипов возглавил артиллерийский дивизион и участвовал в ликвидации десанта. Когда у артиллеристов вышли боеприпасы, они вынуждены были отойти на Олыпаны.
   На рассвете враг бросил против них авиацию. Потом в наступление пошли фашистские танки. Осипов в это время находился в расположении учебной батареи, которая сразу же вступила в бой. Несколько танков удалось уничтожить. Но силы были слишком неравны, и артиллеристы вынуждены были отходить. Фашисты обстреляли их с воздуха. Осипов был контужен. Пришел в себя, когда немецкие танки были в ста пятидесяти метрах. Ему удалось перебежать дорогу и укрыться во ржи.
   Когда вражеские танки ушли, Осипов с группой однополчан стал продвигаться к Молодечно. В лесу присоединились к отряду полковника Бессарина. Потом с боями вышли к укрепленному району, который еще был занят нашими войсками, Осипов получил задание возглавить гарнизон одной из долговременных огневых точек. В гарнизоне одиннадцать человек, два пулемета, одна пушка и достаточное количество боеприпасов
   Здесь-то мы с ним и встретились.