Страница:
Глава 7
В девять утра у Марины был визит в районную женскую консультацию. В половине одиннадцатого она вернулась домой, просвеченная таинственным ультразвуком и наслушавшаяся рассказов пожилого врача о том, как его сын, программист, эмигрант с пятнадцатилетним стажем, купивший отцу квартиру в центре Петербурга, "волком в Монреале воет". Не успела она распаковать купленное по дороге мороженое, как в дверь позвонили. Хрустя оберткой, Марина поспешила открывать. Кореянка Хо, подумала она, - йогурт, сосиски, салат и, возможно, круассанчики. Один из юных поклонников Кореянки Хо работал во французской булочной неподалеку. - Когда ты научишься ключами пользоваться, наконец? - спросила она, распахивая дверь. На пороге стоял Харин с букетом белых лилий, упакованным в целлофан, перевязанный по углам игривыми розовыми ленточками. Марина онемела. Она застыла на пороге с мороженым, поднесенным ко рту и с высунутым языком. Харин молча посмотрел на нее, галантным, где-то подсмотренным жестом бросил букет на пол прихожей, к ее ногам и неловко вытащил из кармана брюк ювелирную пластмассовую коробочку. Он нажал на крошечную защелку и коробочка распахнулась. Харин заглянул внутрь, поправил кольцо на атласной подушечке и протянул коробочку Марине. - Я, конечно, извиняюсь, - сказал он. - Вторая попытка. - Так не бывает, - жалобно сказала Марина, оглядываясь по сторонам, будто ожидая увидеть поблизости еще и Братца Кролика с Братцем Черепахой. Прихожая вокруг нее была зловеще обыкновенна. Марина обиделась на взбесившуюся реальность. - Я хочу поговорить, - сказал Харин. Марина посмотрела на Харина и машинально взяла протянутую коробочку. Двери лифта открылись, выпуская на площадку соседку с двумя собаками. Соседка покосилась на Харина, поздоровалась с Мариной и оттащила фокстерьера от марининого порога. Из темноты прихожей выглянула заспанная Канарейка. - Смотри, - сказал Харин рассудительно, когда дверь за соседкой, наконец, захлопнулась, - я хочу, чтобы ты стала моей женой. Это важно, понимаешь. Чисто по жизни. Соглашайся. Харин смотрел на нее странно, как должно быть начинающий хирург, вчерашний ученик, смотрит на неожиданно сложного пациета в реанимации. Опытные ассистенты стоят вокруг, ждут, сдержанно протягивая разные красивые инструменты. Надо что-то немедленно делать. Харин откашлялся. - Иначе никак, - добавил он решительно. Марина улыбнулась ни с того ни с сего. Только сейчас она сообразила, что держит в руках коробочку с обручальным, по-видимому, кольцом внутри. Она беспомощно протянула коробочку Харину. Харин коробочки не взял. - Я замужем, - сказала Марина. В этой игре какие-то свои правила, подумала она. Кореянка Хо могла бы в этих правилах запросто разобраться, подумала она, она любую игру за три дня до последнего уровня проходит. Мне надо еще подучиться немножко. - Ничего подобного, - категорично ответил Харин. - У тебя был один лопух, это да. Он больше к тебе на километр не подойдет, я тебе обещаю. - Что с ним? - спросила Марина. - Ничего, - ответил Харин, - он просто честное слово дал, что больше никогда к тебе близко не подойдет. - Вы вчера вели себя, как скотина, - сказала Марина неприязненно. Что я несу? - подумала она. Она сама себе удивилась: она как будто в школьном спектакле участвовала. Раньше, несколько дней назад, она, не задумываясь, не разговаривая, попыталась бы вытолкать непрошеного посетителя на лестницу и запереть за ним дверь. Теперь она чувствовала незнакомый, неуместный, неизвестно откуда взявшийся интерес к происходящему, как если бы она была не только участницей этого спектакля, но одновременно и зрителем, удобно расположившимся в первом ряду пропахшего недоеденными завтраками партера. - Вот смотри, - сказал Харин, - никто так со мной не разговаривает, только ты. Пойми, я ведь понятия не имею, как себя с нормальными девушками вести. Я ведь только с девками до последнего времени общался, с проститутками, а с ними все проще гораздо, сама понимаешь. А потом, я не знаю, чем вы меня вчера накормили. Я просто ошалел. Честное слово. Марина сама не заметила, как отступила на несколько шагов назад, пропуская Харина в прихожую. Целлофан захрустел у нее под ногами. - Прикройте дверь, - попросила она, - а то Канарейка выскочит. Харин посмотрел по сторонам и закрыл дверь. - Смотри, - сказал он, - я ведь не баран, понимаю, что,.. - он запнулся и выпалил, - ты меня не любишь. Не об этом речь. - А о чем? - спросила Марина, - вам что, прописка нужна? Харин засмеялся. - Я тебя люблю, вот что важно, - сказал он неожиданно легко. Зазвонил телефон. Марина подождала, пока включится автоответчик. - Эй! - послышался голос Кореянки Хо из прорезей в черном ящичке. - Эй! Ты дома? Подходи давай. Я тебе отличный пистолет нашла. Але! Эй! Нету тебя? Я через десять минут перезвоню. Автоответчик выключился. - Никуда не денешься. - просительно произнес Харин, не обращая внимания на автоответчик. - Соглашайся, потому что я ведь не знаю, что мне дальше с тобой делать. Если ты откажешься, мне надо будет что-то делать, я не знаю что. Я ведь не джигит, чтобы невест воровать. Они помолчали. Насилие, - подумал Харин, - самая невыгодная стратегия. Куда без него денешься, а? Куда? Скажи на милость? Только насилие, в конечном счете, пропади все пропадом. Марина заглянула, наконец, в коробочку. На темно-синем бархате, придавленное к подушечке бархатным язычком действительно стояло старинное обручальное кольцо, тяжелое, золотое, усыпанное бриллиантами. Марина зачарованно уставилась на кольцо. - Фаберже, - сказал Харин грустно, - начало века. - А секс? - спросила Марина, глядя Харину в глаза. - Я ведь не смогу спать с человеком, которого не люблю. Харин застенчиво взглянул в потолок и махнул рукой, облегченно, как показалось Марине. - Какой к черту секс! - сказал он, нарочито громко, как будто бравируя, выговаривая непривычное иностранное слово. - При чем тут секс? Я к тебе пальцем не прикоснусь. Если не захочешь, - добавил он не без кокетства. - Но мне же захочется со временем, - возразила Марина, пожимая плечами и с трудом сдерживая подступающую к горлу истерическую дрожь, - вообще. Не обязательно с вами. Это же естественно. Как тогда? В какой-то момент ей показалось, что она больше не выдержит, что она сию же секунду отчаянно засмеется громким крикливым непрекращающимся смехом, и Харину придется бегать на кухню за водой, провожать ее в спальню, стоять истуканом и потом обескураженно пятиться в прихожую. Момент прошел, Марина потрогала затекшее внезапно горло. - Придумаем что-нибудь, - поколебавшись, ответил Харин. Он снова посмотрел на часы и приоткрыл дверь. За дверью, на лестничной площадке стоял телохранитель. - Почему Тема сказал, что он ко мне больше на километр не подойдет? спросила Марина. - Тема? - нахмурившись, спросил Харин. Он задумчиво посмотрел на телохранителя. Телохранитель без выражения посмотрел в ответ. - Мой, - Марина замялась, - мой знакомый. - Мне ехать надо, - сказал Харин, - стрелка у меня важная. Тема, задумчиво повторил он. - Спросили, он и сказал. Не говори нет. Он вышел на площадку. Телохранитель вызвал лифт. - Не говори нет, - повторил Харин и постоял на пороге. Неожиданно Марина поймала себя на том, что пытается представить, каковы на ощупь атлетические харинские плечи, отчетливыми буграми проступавшие под гладкой полосатой тканью пиджака. Твердые, должно быть, - подумала она невольно. - Вообще ничего не говори, - сказал он и аккуратно прикрыл за собой дверь. Через несколько секунд дверь снова открылась. - А потом меня убьют, наверное, скоро, - пошутил заново воплотившийся Харин без улыбки, - богатой вдовой останешься. Он ушел. Шум лифта растворился в собственном эхе. Марина вернулась в комнату и опустилась на кровать. Она чувствовала себя участницей конкурса интеллектуалов, которой в течение десяти секунд нужно назвать скорость, с которой расширяется вселенная, дату рождения Людовика Четырнадцатого и тридцатый по счету элемент таблицы Менделеева. Жизнь окончательно превратилась для нее в бессвязную последовательность событий. Прошло пятнадцать минут. Кореянка Хо позвонила во второй раз. Они встретились на Сенной площади. Кореянку Хо сопровождал приземистый молодой человек в брезентовой куртке, к нагрудному карману которой канцелярской скрепкой была прицеплена небольшая картонка. "Монеты, ордена, часы, золото, драгоценности, оружие", - было написано на картонке синей шариковой ручкой. - Познакомься, - сказала Кореянка Хо, - это Вова. - Вова, - сказал молодой человек, протягивая руку. - Марина, - сказала Марина. Они прошли через толкучий рынок к автомобильной стоянке. У Вовы оказалась скромная, немного слишком помятая и пыльная отечественная машина. Всю дорогу до пригородных казарм Вова рассказывал девушкам историю своего шурина, бывшего севастопольского офицера, решившего после увольнения из армии заняться кролиководством. Шурин приехал в Петербург, поселился у своего деверя и познакомился через месяц с другим бывшим офицером, заведующим отделом небольшого банка. На двоих им удалось раздобыть кредит под организацию кроличьей фермы. Получив свою половину кредита, шурин купил великолепного ангорского кролика, но остальные деньги вскоре пропил и прогулял. Некоторое время он скрывался у своей знакомой в Ушково, потом банк лопнул и владельцы его окончательно исчезли. Марина и Кореянка Хо, как выяснилось, знали этого человека. Это был, так называемый, "Витя с кроликом", нищий в клетчатом костюме с большим, шевелящимся на ветру комом нежнейшего белого пуха на поводке, смотревшим на мир скучным взглядом красноглазого бальзаковского ростовщика. Они выехали из города. Косая туча касалась перелеска, от которого к дороге сбегало пологое желтое поле. На пригорке, перед дальним прозрачным лесом в окнах пяти стандартных пятиэтажек поочередно вспыхивало солнце. Дорога спустилась к заливу, и некоторое время они ехали мимо каменистых пляжей, населенных застывшими на камнях одноногими чайками, время от времени выходившими из своего геральдического оцепенения и косо взмывавшими в небо на угловатых остроконечных крыльях. Редкие паруса обмахивали салфетками расставленную на ровной поверхности залива, театрально освещенную солнцем, филигранную посуду островов с кувшинчиком Кронштадта посередине. В осиновой роще, обнесенная деревянным забором, стояла бело-голубая екатерининская вилла с разобранной крышей. За забором, открывшиеся внезапно в проеме ворот, анонимные строители разгружали кирпичи и молитвенно сгорбившийся сварщик озарял разлинованную пилястрами стену вспышками ледяного огня. Водянистый ветер заносил в открытые окна машины птичьи крики, плеск и шум прибрежных сосен, размешивая их в тесной кабине вместе с моментальной гарью придорожных шашлычных, слегка фармацевтическим ароматом пляжа и запахами теплого дермантина, бензина и выдыхающегося автомобильного дезодоранта. Дорога повернула в сторону. Они миновали железнодорожный переезд, взобрались на косогор, на краю которого, окруженный деревенскими домами, возвышался песочного цвета старательный сталинский ампир местного дома культуры, проехали через пустынный бор, мимо табличек с надписями "Стоп! Запретная зона" и "Опасно! Стрельбища", пересекли кочковатое неопрятное поле и остановились перед шлагбаумом возле зеленой будки КПП. Тощий солдат, щурясь, выглянул из окна. - Что смотришь? - спросил Вова, - открывай давай. На складе их встретил розовый белобрысый сержант в расстегнутой выгоревшей гимнастерке. - Вот смотрите, - сказал сержант, когда под складским налонным потолком шеренгами загорелись лампы, - выбирайте, чего вам нужно. Здесь у нас, - он указал на ближайшие невысокие полки, - пистолеты и всякая мелочь, там, дальше, - автоматы, гранатометы, минометы и прочая тяжелая артиллерия. Он внимательно посмотрел на девушек. - В общем, сами разберетесь. Марина и Кореянка Хо нерешительно подошли к полкам. Железные каркасы с дощатыми настилами были стыдливо задернуты новенькими холстяными занавесками. Марина приоткрыла занавеску. На полке, в ящике лежали коробки с пистолетами. Рядом с ящиком валялась грязная тряпка. Сержант обернулся к Вове. - С Танькой-то видишься? Вова сплюнул сквозь зубы на пол. - Бывает, - неохотно ответил он. - А я тут познакомился с одной, - оживленно сказал сержант, представляешь? Притащил ее домой, раздел, смотрю, - а это Нинка с молокозавода! Эта, помнишь, у которой сиська одна больше чем другая? Помнишь, Кильдибаев еще на ней жениться хотел? - Ну, - сказал Вова. - Хорошая баба, - сказал сержант. - Можно попробовать? - спросила Марина, показывая сержанту на упаковку с пистолетом. - Конечно, - охотно согласился сержант. Он распаковал пистолет, протер его, полюбовался новенькой и блестящей вороненой сталью, распечатал коробку с обоймами, ловко вогнал обойму в рукоять, обернулся и весело всадил подряд пять пуль в выщербленную стену. Помещение наполнилось невыносимым грохотом, визгом рикошетирующих пуль, запахом пороха и кирпичной пылью. Вова зажал уши ладонями. Довольный сержант протянул пистолет Марине. - Прошу. Пистолет оказался неожиданно тяжелым и теплым. С несколько преувеличенной непринужденностью Марина взяла его двумя руками, удивляясь про себя, насколько элегантно это выглядит в кино и насколько неуклюже получается в действительности, поудобнее устроила рукоятку в ладонях, прицелилась, зажмурилась и три раза подряд нажала на курок. Стреляя, пистолет толкался у нее в руках, словно только что выловленная рыба. Сквозь музыку до нее донесся отдаленный гром и в темноте, под прикрытыми веками опять поплыли замысловатые разноцветные узоры. Кореянка Хо отобрала у Марины пистолет, широко расставила ноги, высунула язык и быстро прикончила обойму. - Ну как? Нравится? - куртуазным тоном, снисходительно улыбаясь, поинтересовался сержант. - Мы еще посмотрим, - уклончиво ответила Марина. Они снова отошли к полкам. Марина вынула наушник из уха. - Я все придумала, - сказала она, - мы их всех прямо в машине положим, завтра вечером, после клуба. - В машине? - недоверчиво спросила Кореянка Хо. Интересно, подумала Марина, неужели я действительно смогу вытащить неизвестно откуда эту неуклюжую железяку, направить ее на моего нового знакомого и выстрелить? Невероятно. И Кореянка Хо в это время: хвать. Бах. Даже представить себе невозможно. - Конечно, - заявила она безапеляционно. - Главное, целиться не надо. Ты телохранителей, я - Владимира Федоровича. Одновременно. Раз-два. Марина показала. Сержант издали с интересом посмотрел на нее. Кореянка Хо помялась. - Знаешь, Маринка, - сказала она нерешительно, - я не могу. - Почему? - удивилась Марина. - Я, наверное, все-таки буддисткой буду, - опустив голову, сказала Кореянка Хо. - Ну и что? - спросила Марина недоуменно. - Карма, - сказала Кореянка Хо. - Я даже комаров сейчас не трогаю, добавила она, жалобно глядя на Марину. Марина задумалась, держа пистолет в руке. Кореянка Хо понуро стояла рядом. - Ладно, - сказала Марина нейтральным тоном (больше всего Кореянка Хо не любила, когда Марина таким тоном начинала разговаривать), - желаю тебе человеком стать в следующей жизни. Будешь меня на поводке выгуливать. После склада сержант отвел гостей в мастерскую гарнизонного художника по соседству. Художник дезертировал из части три недели тому назад. Незаконченный транспарант стоял в темноватом помещении у стены. "Выше знамя прославленной русской армии", - прочитала Марина надпись, намеченную мелом по красному кумачу. Сержант угостил их экспериментальной, местого разлива, изготовленной, как уверяла этикетка, по старинным традиционным рецептам, водкой под назаванием "Романовка". На закуску он выставил восхитительное розовато-кварцевое сало, малосольные, с прилипшими веточками укропа, огурцы и самодельную домашнюю колбасу, которую он разрезал страшным десантным ножом. - Братик кабанчика забил, - сказал сержант, - ну, будем. Ваше здоровье, барышни. - Выше знамя прославленной русской армии, - бодро ответила Кореянка Хо, поднимая рюмку. - Куда уж выше, - цинично сказал сержант. - Выше не поднимается. По дороге обратно Марина неожиданно сказала, что хочет побыть одна и попросила высадить ее неподалеку от части, в сосновом лесу. Кореянка Хо с покупками виновато поехала домой. Пройдясь немного по обочине, Марина отыскала две доски, перекинутые через кювет и, следуя узкой, почти неразличимой под низкорослыми кустиками вереска тропинкой, поднялась на откос и углубилась в лес. Волнистые солнечные полосы струились по сосновым стволам, по мху, по усыпанной блестящими иголками земле. Невысоко над кронами сосен молча покружились две чайки и соскользнули в дальнюю путаницу ветвей. Марина вышла на неширокую, заросшую низкорослым выгоревшим малинником просеку, после которой тропинка сразу стала спускаться в молодой ельник, отделенный от соснового леса укатанной до глинистого сухого блеска проселочной дорогой. Марина прошла среди невысоких елок, как бы вставленных аккуратно, на одинаковую глубину в ровную песчаную, там и сям подернутую подсохшими по краям островками губчатого мха, почву. Крупный песок вперемешку с гранитным гравием скрипел у нее под ногами. Было тепло. Одинокая оса увязалась было следом за ней и быстро отстала, резко взвившись вверх по неправильной наклонной спирали. Постепенно лес сделался гуще, разнообразнее и земля под ногами запахла сыростью и слежавшейся листвой. Светящаяся скоропись переливалась на треугольных, распахнутых на середине страницах папоротника. На рухнувшей полуразвалившейся березе повторяющимися пагодами, словно болельщики на стадионной решетке, висели толпы опят. Неожиданно лес закончился. Марина миновала несколько тонких березок и вышла на берег болотного озерца. На краю короткого песчаного ската, в котором растворялась тропинка, виднелось бесформенное углубление старой траншеи. Рядом, возле черного костровища лежал кусок бетонной плиты. Марина присела на теплый бетон. Она вытащила из рюкзака банку лимонада, с хлопком открыла ее, дала пенному фонтанчику угаснуть и стечь на раскиданные уголья и отпила из банки. Она вытащила наушники из ушей. Откуда-то издалека, из-за леса доносился тонкий повторяющийся скрип. Ольха мелодично прошелестела у Марины за спиной. Рядом с плитой, в углублении траншеи рос кустик черники с одинокой сморщившейся ягодой на верхушке. Мелкие бесшумные мухи, подолгу зависая на одном месте, заученными повторяющимися движениями, будто раз за разом старательно вычерчивая над растением схему неведомого механизма, самим своим размером словно отрицая всякую возможность свободной воли, перемещались над кустиком. Марина огляделась. В зеленовато-синем, уже принимавшем постепенно яркий и холодный осенний оттенок небе, над кромкой леса громоздилась во всю высоту грандиозная облачная руина. Отчетливо освещенная вечерним солнцем, она безмолвно распадалась на глазах, словно античная колоннада после первого, еще кажущегося сном, подземного толчка. От нее незаметно отделялись ослепительно белые на свету и опалово-колумбиновые в тени куски барочного крема. Их края медленно таяли на лету под напором высокого ветра и расходились в тонкой, посеребренной космическим холодом лазури длинными молочными разводами. Небо с удвоенной глубиной отражалось в спокойной воде болотца. Узкая дорожка ряби на минуту обозначилась возле ближнего берега, там, где взлохмаченные заросли ветлы выступали из-под невысоких искривленных сосен. Край топкого, поросшего редкой брусникой мха обрывался неподалеку от того места, где сидела Марина, и она могла сквозь необыкновенно прозрачную воду видеть ровное войлочное дно, уходившее в тревожную темноту. - Динка, Динка! - послышалось в перелеске. На берег недалеко от Марины вышел мальчик с велосипедом. - Динка! - Он огляделся. - Вы собачку здесь не видели? - крикнул он Марине. - Эрдельку, такую вот, примерно? - Нет, - крикнула Марина в ответ. - Динка! - крикнул мальчик еще раз, неуклюже развернул велосипед и скрылся в лесу. Марина представила себе, как мальчик, разыскивающий убежавшую собаку, подходит по колеблющемуся мху к самому краю озера и заглядывает вниз в исчезающе прозрачную воду. Он видит край огромного золотого крыла, выступающий из ровного палевого ила, золотые кудри, перехваченные многометровой золотой лентой, покатый золотой лоб, уходящий в дно и округлый край золотой трубы возле дальнего берега. Петропавловский ангел через сто тысяч лет. Хаос, наводнявший ее последнее время, как-то разом вдруг схлынул и на его месте постепенно стала возникать из ничего новая архитектура, здание, регулярностью и пропорциональностью похожее на банк или на солидное страховое агентство.
В девять утра у Марины был визит в районную женскую консультацию. В половине одиннадцатого она вернулась домой, просвеченная таинственным ультразвуком и наслушавшаяся рассказов пожилого врача о том, как его сын, программист, эмигрант с пятнадцатилетним стажем, купивший отцу квартиру в центре Петербурга, "волком в Монреале воет". Не успела она распаковать купленное по дороге мороженое, как в дверь позвонили. Хрустя оберткой, Марина поспешила открывать. Кореянка Хо, подумала она, - йогурт, сосиски, салат и, возможно, круассанчики. Один из юных поклонников Кореянки Хо работал во французской булочной неподалеку. - Когда ты научишься ключами пользоваться, наконец? - спросила она, распахивая дверь. На пороге стоял Харин с букетом белых лилий, упакованным в целлофан, перевязанный по углам игривыми розовыми ленточками. Марина онемела. Она застыла на пороге с мороженым, поднесенным ко рту и с высунутым языком. Харин молча посмотрел на нее, галантным, где-то подсмотренным жестом бросил букет на пол прихожей, к ее ногам и неловко вытащил из кармана брюк ювелирную пластмассовую коробочку. Он нажал на крошечную защелку и коробочка распахнулась. Харин заглянул внутрь, поправил кольцо на атласной подушечке и протянул коробочку Марине. - Я, конечно, извиняюсь, - сказал он. - Вторая попытка. - Так не бывает, - жалобно сказала Марина, оглядываясь по сторонам, будто ожидая увидеть поблизости еще и Братца Кролика с Братцем Черепахой. Прихожая вокруг нее была зловеще обыкновенна. Марина обиделась на взбесившуюся реальность. - Я хочу поговорить, - сказал Харин. Марина посмотрела на Харина и машинально взяла протянутую коробочку. Двери лифта открылись, выпуская на площадку соседку с двумя собаками. Соседка покосилась на Харина, поздоровалась с Мариной и оттащила фокстерьера от марининого порога. Из темноты прихожей выглянула заспанная Канарейка. - Смотри, - сказал Харин рассудительно, когда дверь за соседкой, наконец, захлопнулась, - я хочу, чтобы ты стала моей женой. Это важно, понимаешь. Чисто по жизни. Соглашайся. Харин смотрел на нее странно, как должно быть начинающий хирург, вчерашний ученик, смотрит на неожиданно сложного пациета в реанимации. Опытные ассистенты стоят вокруг, ждут, сдержанно протягивая разные красивые инструменты. Надо что-то немедленно делать. Харин откашлялся. - Иначе никак, - добавил он решительно. Марина улыбнулась ни с того ни с сего. Только сейчас она сообразила, что держит в руках коробочку с обручальным, по-видимому, кольцом внутри. Она беспомощно протянула коробочку Харину. Харин коробочки не взял. - Я замужем, - сказала Марина. В этой игре какие-то свои правила, подумала она. Кореянка Хо могла бы в этих правилах запросто разобраться, подумала она, она любую игру за три дня до последнего уровня проходит. Мне надо еще подучиться немножко. - Ничего подобного, - категорично ответил Харин. - У тебя был один лопух, это да. Он больше к тебе на километр не подойдет, я тебе обещаю. - Что с ним? - спросила Марина. - Ничего, - ответил Харин, - он просто честное слово дал, что больше никогда к тебе близко не подойдет. - Вы вчера вели себя, как скотина, - сказала Марина неприязненно. Что я несу? - подумала она. Она сама себе удивилась: она как будто в школьном спектакле участвовала. Раньше, несколько дней назад, она, не задумываясь, не разговаривая, попыталась бы вытолкать непрошеного посетителя на лестницу и запереть за ним дверь. Теперь она чувствовала незнакомый, неуместный, неизвестно откуда взявшийся интерес к происходящему, как если бы она была не только участницей этого спектакля, но одновременно и зрителем, удобно расположившимся в первом ряду пропахшего недоеденными завтраками партера. - Вот смотри, - сказал Харин, - никто так со мной не разговаривает, только ты. Пойми, я ведь понятия не имею, как себя с нормальными девушками вести. Я ведь только с девками до последнего времени общался, с проститутками, а с ними все проще гораздо, сама понимаешь. А потом, я не знаю, чем вы меня вчера накормили. Я просто ошалел. Честное слово. Марина сама не заметила, как отступила на несколько шагов назад, пропуская Харина в прихожую. Целлофан захрустел у нее под ногами. - Прикройте дверь, - попросила она, - а то Канарейка выскочит. Харин посмотрел по сторонам и закрыл дверь. - Смотри, - сказал он, - я ведь не баран, понимаю, что,.. - он запнулся и выпалил, - ты меня не любишь. Не об этом речь. - А о чем? - спросила Марина, - вам что, прописка нужна? Харин засмеялся. - Я тебя люблю, вот что важно, - сказал он неожиданно легко. Зазвонил телефон. Марина подождала, пока включится автоответчик. - Эй! - послышался голос Кореянки Хо из прорезей в черном ящичке. - Эй! Ты дома? Подходи давай. Я тебе отличный пистолет нашла. Але! Эй! Нету тебя? Я через десять минут перезвоню. Автоответчик выключился. - Никуда не денешься. - просительно произнес Харин, не обращая внимания на автоответчик. - Соглашайся, потому что я ведь не знаю, что мне дальше с тобой делать. Если ты откажешься, мне надо будет что-то делать, я не знаю что. Я ведь не джигит, чтобы невест воровать. Они помолчали. Насилие, - подумал Харин, - самая невыгодная стратегия. Куда без него денешься, а? Куда? Скажи на милость? Только насилие, в конечном счете, пропади все пропадом. Марина заглянула, наконец, в коробочку. На темно-синем бархате, придавленное к подушечке бархатным язычком действительно стояло старинное обручальное кольцо, тяжелое, золотое, усыпанное бриллиантами. Марина зачарованно уставилась на кольцо. - Фаберже, - сказал Харин грустно, - начало века. - А секс? - спросила Марина, глядя Харину в глаза. - Я ведь не смогу спать с человеком, которого не люблю. Харин застенчиво взглянул в потолок и махнул рукой, облегченно, как показалось Марине. - Какой к черту секс! - сказал он, нарочито громко, как будто бравируя, выговаривая непривычное иностранное слово. - При чем тут секс? Я к тебе пальцем не прикоснусь. Если не захочешь, - добавил он не без кокетства. - Но мне же захочется со временем, - возразила Марина, пожимая плечами и с трудом сдерживая подступающую к горлу истерическую дрожь, - вообще. Не обязательно с вами. Это же естественно. Как тогда? В какой-то момент ей показалось, что она больше не выдержит, что она сию же секунду отчаянно засмеется громким крикливым непрекращающимся смехом, и Харину придется бегать на кухню за водой, провожать ее в спальню, стоять истуканом и потом обескураженно пятиться в прихожую. Момент прошел, Марина потрогала затекшее внезапно горло. - Придумаем что-нибудь, - поколебавшись, ответил Харин. Он снова посмотрел на часы и приоткрыл дверь. За дверью, на лестничной площадке стоял телохранитель. - Почему Тема сказал, что он ко мне больше на километр не подойдет? спросила Марина. - Тема? - нахмурившись, спросил Харин. Он задумчиво посмотрел на телохранителя. Телохранитель без выражения посмотрел в ответ. - Мой, - Марина замялась, - мой знакомый. - Мне ехать надо, - сказал Харин, - стрелка у меня важная. Тема, задумчиво повторил он. - Спросили, он и сказал. Не говори нет. Он вышел на площадку. Телохранитель вызвал лифт. - Не говори нет, - повторил Харин и постоял на пороге. Неожиданно Марина поймала себя на том, что пытается представить, каковы на ощупь атлетические харинские плечи, отчетливыми буграми проступавшие под гладкой полосатой тканью пиджака. Твердые, должно быть, - подумала она невольно. - Вообще ничего не говори, - сказал он и аккуратно прикрыл за собой дверь. Через несколько секунд дверь снова открылась. - А потом меня убьют, наверное, скоро, - пошутил заново воплотившийся Харин без улыбки, - богатой вдовой останешься. Он ушел. Шум лифта растворился в собственном эхе. Марина вернулась в комнату и опустилась на кровать. Она чувствовала себя участницей конкурса интеллектуалов, которой в течение десяти секунд нужно назвать скорость, с которой расширяется вселенная, дату рождения Людовика Четырнадцатого и тридцатый по счету элемент таблицы Менделеева. Жизнь окончательно превратилась для нее в бессвязную последовательность событий. Прошло пятнадцать минут. Кореянка Хо позвонила во второй раз. Они встретились на Сенной площади. Кореянку Хо сопровождал приземистый молодой человек в брезентовой куртке, к нагрудному карману которой канцелярской скрепкой была прицеплена небольшая картонка. "Монеты, ордена, часы, золото, драгоценности, оружие", - было написано на картонке синей шариковой ручкой. - Познакомься, - сказала Кореянка Хо, - это Вова. - Вова, - сказал молодой человек, протягивая руку. - Марина, - сказала Марина. Они прошли через толкучий рынок к автомобильной стоянке. У Вовы оказалась скромная, немного слишком помятая и пыльная отечественная машина. Всю дорогу до пригородных казарм Вова рассказывал девушкам историю своего шурина, бывшего севастопольского офицера, решившего после увольнения из армии заняться кролиководством. Шурин приехал в Петербург, поселился у своего деверя и познакомился через месяц с другим бывшим офицером, заведующим отделом небольшого банка. На двоих им удалось раздобыть кредит под организацию кроличьей фермы. Получив свою половину кредита, шурин купил великолепного ангорского кролика, но остальные деньги вскоре пропил и прогулял. Некоторое время он скрывался у своей знакомой в Ушково, потом банк лопнул и владельцы его окончательно исчезли. Марина и Кореянка Хо, как выяснилось, знали этого человека. Это был, так называемый, "Витя с кроликом", нищий в клетчатом костюме с большим, шевелящимся на ветру комом нежнейшего белого пуха на поводке, смотревшим на мир скучным взглядом красноглазого бальзаковского ростовщика. Они выехали из города. Косая туча касалась перелеска, от которого к дороге сбегало пологое желтое поле. На пригорке, перед дальним прозрачным лесом в окнах пяти стандартных пятиэтажек поочередно вспыхивало солнце. Дорога спустилась к заливу, и некоторое время они ехали мимо каменистых пляжей, населенных застывшими на камнях одноногими чайками, время от времени выходившими из своего геральдического оцепенения и косо взмывавшими в небо на угловатых остроконечных крыльях. Редкие паруса обмахивали салфетками расставленную на ровной поверхности залива, театрально освещенную солнцем, филигранную посуду островов с кувшинчиком Кронштадта посередине. В осиновой роще, обнесенная деревянным забором, стояла бело-голубая екатерининская вилла с разобранной крышей. За забором, открывшиеся внезапно в проеме ворот, анонимные строители разгружали кирпичи и молитвенно сгорбившийся сварщик озарял разлинованную пилястрами стену вспышками ледяного огня. Водянистый ветер заносил в открытые окна машины птичьи крики, плеск и шум прибрежных сосен, размешивая их в тесной кабине вместе с моментальной гарью придорожных шашлычных, слегка фармацевтическим ароматом пляжа и запахами теплого дермантина, бензина и выдыхающегося автомобильного дезодоранта. Дорога повернула в сторону. Они миновали железнодорожный переезд, взобрались на косогор, на краю которого, окруженный деревенскими домами, возвышался песочного цвета старательный сталинский ампир местного дома культуры, проехали через пустынный бор, мимо табличек с надписями "Стоп! Запретная зона" и "Опасно! Стрельбища", пересекли кочковатое неопрятное поле и остановились перед шлагбаумом возле зеленой будки КПП. Тощий солдат, щурясь, выглянул из окна. - Что смотришь? - спросил Вова, - открывай давай. На складе их встретил розовый белобрысый сержант в расстегнутой выгоревшей гимнастерке. - Вот смотрите, - сказал сержант, когда под складским налонным потолком шеренгами загорелись лампы, - выбирайте, чего вам нужно. Здесь у нас, - он указал на ближайшие невысокие полки, - пистолеты и всякая мелочь, там, дальше, - автоматы, гранатометы, минометы и прочая тяжелая артиллерия. Он внимательно посмотрел на девушек. - В общем, сами разберетесь. Марина и Кореянка Хо нерешительно подошли к полкам. Железные каркасы с дощатыми настилами были стыдливо задернуты новенькими холстяными занавесками. Марина приоткрыла занавеску. На полке, в ящике лежали коробки с пистолетами. Рядом с ящиком валялась грязная тряпка. Сержант обернулся к Вове. - С Танькой-то видишься? Вова сплюнул сквозь зубы на пол. - Бывает, - неохотно ответил он. - А я тут познакомился с одной, - оживленно сказал сержант, представляешь? Притащил ее домой, раздел, смотрю, - а это Нинка с молокозавода! Эта, помнишь, у которой сиська одна больше чем другая? Помнишь, Кильдибаев еще на ней жениться хотел? - Ну, - сказал Вова. - Хорошая баба, - сказал сержант. - Можно попробовать? - спросила Марина, показывая сержанту на упаковку с пистолетом. - Конечно, - охотно согласился сержант. Он распаковал пистолет, протер его, полюбовался новенькой и блестящей вороненой сталью, распечатал коробку с обоймами, ловко вогнал обойму в рукоять, обернулся и весело всадил подряд пять пуль в выщербленную стену. Помещение наполнилось невыносимым грохотом, визгом рикошетирующих пуль, запахом пороха и кирпичной пылью. Вова зажал уши ладонями. Довольный сержант протянул пистолет Марине. - Прошу. Пистолет оказался неожиданно тяжелым и теплым. С несколько преувеличенной непринужденностью Марина взяла его двумя руками, удивляясь про себя, насколько элегантно это выглядит в кино и насколько неуклюже получается в действительности, поудобнее устроила рукоятку в ладонях, прицелилась, зажмурилась и три раза подряд нажала на курок. Стреляя, пистолет толкался у нее в руках, словно только что выловленная рыба. Сквозь музыку до нее донесся отдаленный гром и в темноте, под прикрытыми веками опять поплыли замысловатые разноцветные узоры. Кореянка Хо отобрала у Марины пистолет, широко расставила ноги, высунула язык и быстро прикончила обойму. - Ну как? Нравится? - куртуазным тоном, снисходительно улыбаясь, поинтересовался сержант. - Мы еще посмотрим, - уклончиво ответила Марина. Они снова отошли к полкам. Марина вынула наушник из уха. - Я все придумала, - сказала она, - мы их всех прямо в машине положим, завтра вечером, после клуба. - В машине? - недоверчиво спросила Кореянка Хо. Интересно, подумала Марина, неужели я действительно смогу вытащить неизвестно откуда эту неуклюжую железяку, направить ее на моего нового знакомого и выстрелить? Невероятно. И Кореянка Хо в это время: хвать. Бах. Даже представить себе невозможно. - Конечно, - заявила она безапеляционно. - Главное, целиться не надо. Ты телохранителей, я - Владимира Федоровича. Одновременно. Раз-два. Марина показала. Сержант издали с интересом посмотрел на нее. Кореянка Хо помялась. - Знаешь, Маринка, - сказала она нерешительно, - я не могу. - Почему? - удивилась Марина. - Я, наверное, все-таки буддисткой буду, - опустив голову, сказала Кореянка Хо. - Ну и что? - спросила Марина недоуменно. - Карма, - сказала Кореянка Хо. - Я даже комаров сейчас не трогаю, добавила она, жалобно глядя на Марину. Марина задумалась, держа пистолет в руке. Кореянка Хо понуро стояла рядом. - Ладно, - сказала Марина нейтральным тоном (больше всего Кореянка Хо не любила, когда Марина таким тоном начинала разговаривать), - желаю тебе человеком стать в следующей жизни. Будешь меня на поводке выгуливать. После склада сержант отвел гостей в мастерскую гарнизонного художника по соседству. Художник дезертировал из части три недели тому назад. Незаконченный транспарант стоял в темноватом помещении у стены. "Выше знамя прославленной русской армии", - прочитала Марина надпись, намеченную мелом по красному кумачу. Сержант угостил их экспериментальной, местого разлива, изготовленной, как уверяла этикетка, по старинным традиционным рецептам, водкой под назаванием "Романовка". На закуску он выставил восхитительное розовато-кварцевое сало, малосольные, с прилипшими веточками укропа, огурцы и самодельную домашнюю колбасу, которую он разрезал страшным десантным ножом. - Братик кабанчика забил, - сказал сержант, - ну, будем. Ваше здоровье, барышни. - Выше знамя прославленной русской армии, - бодро ответила Кореянка Хо, поднимая рюмку. - Куда уж выше, - цинично сказал сержант. - Выше не поднимается. По дороге обратно Марина неожиданно сказала, что хочет побыть одна и попросила высадить ее неподалеку от части, в сосновом лесу. Кореянка Хо с покупками виновато поехала домой. Пройдясь немного по обочине, Марина отыскала две доски, перекинутые через кювет и, следуя узкой, почти неразличимой под низкорослыми кустиками вереска тропинкой, поднялась на откос и углубилась в лес. Волнистые солнечные полосы струились по сосновым стволам, по мху, по усыпанной блестящими иголками земле. Невысоко над кронами сосен молча покружились две чайки и соскользнули в дальнюю путаницу ветвей. Марина вышла на неширокую, заросшую низкорослым выгоревшим малинником просеку, после которой тропинка сразу стала спускаться в молодой ельник, отделенный от соснового леса укатанной до глинистого сухого блеска проселочной дорогой. Марина прошла среди невысоких елок, как бы вставленных аккуратно, на одинаковую глубину в ровную песчаную, там и сям подернутую подсохшими по краям островками губчатого мха, почву. Крупный песок вперемешку с гранитным гравием скрипел у нее под ногами. Было тепло. Одинокая оса увязалась было следом за ней и быстро отстала, резко взвившись вверх по неправильной наклонной спирали. Постепенно лес сделался гуще, разнообразнее и земля под ногами запахла сыростью и слежавшейся листвой. Светящаяся скоропись переливалась на треугольных, распахнутых на середине страницах папоротника. На рухнувшей полуразвалившейся березе повторяющимися пагодами, словно болельщики на стадионной решетке, висели толпы опят. Неожиданно лес закончился. Марина миновала несколько тонких березок и вышла на берег болотного озерца. На краю короткого песчаного ската, в котором растворялась тропинка, виднелось бесформенное углубление старой траншеи. Рядом, возле черного костровища лежал кусок бетонной плиты. Марина присела на теплый бетон. Она вытащила из рюкзака банку лимонада, с хлопком открыла ее, дала пенному фонтанчику угаснуть и стечь на раскиданные уголья и отпила из банки. Она вытащила наушники из ушей. Откуда-то издалека, из-за леса доносился тонкий повторяющийся скрип. Ольха мелодично прошелестела у Марины за спиной. Рядом с плитой, в углублении траншеи рос кустик черники с одинокой сморщившейся ягодой на верхушке. Мелкие бесшумные мухи, подолгу зависая на одном месте, заученными повторяющимися движениями, будто раз за разом старательно вычерчивая над растением схему неведомого механизма, самим своим размером словно отрицая всякую возможность свободной воли, перемещались над кустиком. Марина огляделась. В зеленовато-синем, уже принимавшем постепенно яркий и холодный осенний оттенок небе, над кромкой леса громоздилась во всю высоту грандиозная облачная руина. Отчетливо освещенная вечерним солнцем, она безмолвно распадалась на глазах, словно античная колоннада после первого, еще кажущегося сном, подземного толчка. От нее незаметно отделялись ослепительно белые на свету и опалово-колумбиновые в тени куски барочного крема. Их края медленно таяли на лету под напором высокого ветра и расходились в тонкой, посеребренной космическим холодом лазури длинными молочными разводами. Небо с удвоенной глубиной отражалось в спокойной воде болотца. Узкая дорожка ряби на минуту обозначилась возле ближнего берега, там, где взлохмаченные заросли ветлы выступали из-под невысоких искривленных сосен. Край топкого, поросшего редкой брусникой мха обрывался неподалеку от того места, где сидела Марина, и она могла сквозь необыкновенно прозрачную воду видеть ровное войлочное дно, уходившее в тревожную темноту. - Динка, Динка! - послышалось в перелеске. На берег недалеко от Марины вышел мальчик с велосипедом. - Динка! - Он огляделся. - Вы собачку здесь не видели? - крикнул он Марине. - Эрдельку, такую вот, примерно? - Нет, - крикнула Марина в ответ. - Динка! - крикнул мальчик еще раз, неуклюже развернул велосипед и скрылся в лесу. Марина представила себе, как мальчик, разыскивающий убежавшую собаку, подходит по колеблющемуся мху к самому краю озера и заглядывает вниз в исчезающе прозрачную воду. Он видит край огромного золотого крыла, выступающий из ровного палевого ила, золотые кудри, перехваченные многометровой золотой лентой, покатый золотой лоб, уходящий в дно и округлый край золотой трубы возле дальнего берега. Петропавловский ангел через сто тысяч лет. Хаос, наводнявший ее последнее время, как-то разом вдруг схлынул и на его месте постепенно стала возникать из ничего новая архитектура, здание, регулярностью и пропорциональностью похожее на банк или на солидное страховое агентство.