Болотников Сергей. Змеиное проклятье

   Может быть старикан это сделал специально? Бред какой, Серега его до этого не разу не видел, да и что может знать этот старик. Странно все-таки, все странно. Но дед явно в этом замешан, и замешан по крупному. Что до него им, горожанам и бунтующим селянином.
   Серега прибавил шагу и, оставив позади Щербинского, нагнал торопящегося впереди Лапникова. Некоторое время шагал рядом, обшаривал подозрительные дома.
   – Лапников, а Лапников, – сказал он наконец, – а видел ты старика?
   Тот понял, явно, о ком речь и произнес негромко:
   – Видел, он из деревни шел, со мной поговорил, все советовал не идти, опасностью пугал какой то, да только я от этого захотел в деревню попасть еще больше.
   – Тот самый старик? – Спросил Сергей. – Тот?
   – Тот, тот, с длинной белой бородой, в ватнике. С вилами за плечом, при мне пришибил этими вилами на дороге змею. Выходит и вы видели подобное.
   – Точь в точь, не отличишь, словно старикан роль играл, специально для нас, ведь мы после него даже и кордон не встретили, и до сегодняшнего дня нас никто не трогал.
   Лапников некоторое время молчал, затем озабоченно сказал:
   – Кто же он все таки такой?
   – Не знаю…Да и кто может знать. В этой безумной деревушке все перемешалось, переплелось, этот старик, может статься вовсе и не человек.
   Лапников поежился, сзади их быстро нагонял Щербинский.
   – Не человек, тоже, как и эти все? Нежить какая?
   – Эту всю нежить ты почерпнул из фэнтезийных романов, то с чем мы имеем дело не называется нежитью, или еще как, это само олицетворение, леса, древних ночных страхов. Откуда в древности всегда ждали напасти?
   – Откуда же?
   – Из леса конечно, из темного непролазного бора, в котором водились всякие дикие звери, а кроме того и всякая лесная нечисть. Мы столкнулись с чем-то по настоящему жутким, мы столкнулись с собственными древними страхами.
   – Что-то в этом есть, – сказал Лапников, задумчиво, – ведь мы до сих пор, после заката не любим заходить в леса. Пусть это даже маленькая рощица, пусть даже неосвещенный парк, мы боимся. Мы боимся темноты, и этого скопления деревьев, это древний страх, он был наверное с человеком всегда. Страх тьмы, страх неизвестности. Вам приходило в голову, что человек больше всего боится неизвестности?
   – Незнакомый черт, страшнее знакомого?
   – Вроде того, мы боимся не самой темноты, мы боимся того что скрыто в ней, того что не можем увидеть.
   – Вроде так, нет ничего хуже. Проснувшись среди ночи, увидеть в углу черный силуэт. Темный человек, этот образ очень популярен у человечества. Это человек, которого нельзя хорошо рассмотреть, увидеть его лицо. У нас уже стоит внутренняя установка – если незнакомое, значит враждебное. Именно поэтому. Мы вздрагиваем, сверху в потолок, кто-то начинает стучать, мы не знаем что это, и лишь болезненно вздыхаем, когда понимаем, что его издавало.
   – Психологизмы. – Сказал Сергей. – А ты Лапников, похоже весьма сведущ в психологии.
   – Я журналист, – ухмыльнулся Лапников, – это почти психолог.
   – О незнакомых страхах ты весьма прав, я пожалуй даже могу припомнить пример на эту тему. Вот я например, больше всего на свете я боюсь акул и змей.
   – Кархадофобия, серпентофобия, они вообще очень распространены, половина населения земли боится их.
   – Верно, почему, например, я, и эта половина населения так боится и не любит акул. Да все по тому же. Ночью мы купаемся в океане. Под нами большая глубина, черной непроглядной воды. В ночной тьмы, мы не можем рассмотреть что делается даже в глубине десяти сантиметров под поверхностью, мы беспомощны и слепы, даже больше, мы работаем как маяк, призывая своими барахтаниями в воде чувствительных акул. А те, как раз в своей стихии. Они видят нас, они чуют, они чувствуют колебания воды, мы для них как на ладони. Они могут кружить в полуметре от нас, и мы их не заметим, а заметим лишь тогда, когда они кинутся в атаку. Это и страшно, ты совсем не знаешь, что ожидать в любую минуту, эта неизвестность и пугает до ужаса. Я уверен, что бегай, акулы по земле, они не снискали бы такую ненависть.
   – Ожидание пытки, зачастую хуже самой пытки. – Вставил мудрость Лапников, косясь на подошедшего Щербинского. Тот шел рядом, слушал и помалкивал.
   – Да, нет ничего хуже стука, под окном и мертвой тишины затем.
   – Сегодня дежурить будем втроем – сказал Щербинский – обещаю, тишины не будет.
   Серега улыбнулся, тишины не будет уже сейчас. Они стояли на выезде из села, а впереди простиралась дорога, высохшая, желтая грунтовая дорога. Что струилась вниз по холму, а там шла по равнине, зеленой, залитой солнечным светом. Виднелись крошечные деревеньки, а у горизонта блестела тонкая нитка железной дороги.
   Накатила жуткая тоска. Тоска человека запертого в клетке, тоска приговоренного к смерти. Вот они стоят, смотрят на эту сияющую даль впереди, и надо сделать несколько шагом и либо выйдешь на волю, либо, останешься здесь, в заточении.
   Щербинский равнодушно окинул взглядом распростершеюся впереди красоту и пошагал вперед. Настороженно держа ружью в полу поднятом положении. Сергей и журналист двинулись следом.
   А на встречу им вышли три волка. Вышли не торопясь, и не дергаясь, легко переступая мощными лапами, явно ощущая себя хозяевами положения. Это были огромные сильные звери, не чета, тем, перестрелянным на площади. Их лапы были слегка напряженны, а желтые, умные глаза равнодушно, почти лениво смотрели на стоящих людей.
   – Трое на трое? – громко спросил Щербинский, как показалось Сергею, у волков.
   – Каждый по выстрелу. – Проговорил Лапников и оказалось, что селянин, говорит все-таки им.
   Звери впереди остановились и тихо, предупредительно зарычали, оскалили длинный серые морды, показав внушительные, покрытые желтоватым налетом клыки, взгляд у них подичал.
   Щербинский не сказал не слова. Он резко вскинул двустволку на плечо и выпалил в крайнего левого волка, не успел отзвучать первый выстрел, как ствол ружья, неуловимо сместился и второй заряд отправился в серединного. Следом глухо хлопнул выстрел Лапникова. Серега так и не успел нажать на курок.
   Два крайних волка лежали не шевелясь, Щербинский был хорошим стрелком, навострился видать, за дни осады. А третий елозил в грунте дороги. Заряд мелкой дроби из ружья Лапникова угодил зверю в живот и разодрал его в клочья. Но волк был все еще жив, он старался отползти, и длинные сизые кишки, бессильно волочились за ним, цепляясь за неровности почвы. Дорогу стремительно заливало море крови.
   – Подранил серого, – сказал Щербинский с усмешкой, – не будет теперь дорогу загораживать. А теперь мы сделаем вот так…
   И к изумлению горожан зоотехник сделал быстрый шаг вперед, а затем занес ногу и обрушил мощный пинок на подыхающего волка. Серое туловище оторвалось от земли и, кувыркаясь улетело в придорожные кусты. Оттуда донесся тихий хрип и все смолкло.
   – Так его. – Сказал Щербинский довольно.
   – Кто то вешает змей, кто пинает дырявых волков – негромко произнес журналист – садизм однако!
   – Да, пожалуй они такого не заслужили, в конце концов, они не могли в нас стрелять, – поддержал Сергей, – несмотря на всю их дикость волки все-таки красивые звери.
   – Скажу по секрету, – заметил Лапников, – что волк, мое любимое животное. Это наверное странно, но тем не менее это так.
   – Удивительно, но что же такого волках, они действуют подло, загоняют всей стаей, прыгают со спины.
   – Они стайные животные, и при этом чрезвычайно умны. Они свободны, в них нет рабской преданности собак, и поэтому они лучше. Волки красивы, стремительны, и иногда мне кажется, что они немного разумны. Я и собаку то держу. Потому, что она мне волка напоминает.
   Серега с улыбкой взглянул на достойную замену волкам, что сидела на коротком, привязанном к журналисту поводке. Та испуганно жалась к хозяину, не сводя дико вращающихся глаз с неподвижных волчьих трупов на дороге.
   – Я хотел бы стать волком. – Выдал наконец Лапников, глядя мертвые серые тела, им недолго здесь лежать. Разберут, разорвут остальные.
   – Как бы тебе не пришлось стать змеей, – сказал Сергей серьезно, – и вместо вольного бега по бескрайнему полю, ты получишь медленное скольжение по лесной прели.
   – Упаси бог, – произнес Лапников, – неужто кроме волков, здесь никого нет?
   Снова внимательно огляделись. Несколько минут действительно ничего не происходило, а затем они узрели Черепиховскую стражу во всей своей красе.
   Первыми выступали огромные, шароподобные жабы, красноватого оттенка, с усеивающими морды, сизыми бородавками. Глаза их были выпуклы и смотрели в стороны, но жабы весьма резво продвигались к стоящим. Сергей и его спутники открыли огонь. Жабы лопались с глухим, неприятным звуком. Становились похожи на маленькие воздушные шарики, которые прокололи иголки. Бурая слизь, измазала стены окрестных домов, обильно осела в глине дороги. Сергею на новую куртку грохнулся выпученный глаз и прилип. Пока приезжий с проклятиями счищал его с одежды, Щербинский прикончил последнюю жабу и внимательно следил за приближающейся второй волной защитников кордона.
   И они налетели, в основном своем это были те самые твари, что на памяти Щербинского раздолбали грузовик. И они стремились сплошным потоком, выделялись только серые спины волков, чьи то третьи глаза на лбу, где-то в глубине маячили крепкие ветвистые рога. Не давая им подойти, два горожанина и Щербинский палили не переставая, и Сергей уже морщился от боли в избитом прикладом плече. Пули и картечь его теперь всегда доставали цель. Так плотно шли ряды лесных чудовищ. Выстрелы громыхали, отскакивали от гнилых стен домов, и уносились в праздничное синее небо, на котором стали появляться крохотные белоснежные тучки. Стаи потревоженных птиц снялись с ближней березы и унеслись за реку. Если бы Сергей сейчас не был так занят стрельбой, то он бы заметил, что у некоторых пичужек сзади свешивается тонкий змеиный хвост.
   Но они не отвлекались. Щербинский яростно материл подходящих монстров, а Серега и Лапников молча отстреливались. Еще воздух раздирал истеричный визг Венди, собаки журналиста, которая, почуяв кровь пришла в ужас.
   – Не пройдешь!!! – Орал Щербинский весело. – Получи тварюга!! На! НА! НА! – И он на полторы секунды прекращал стрелять, чтобы перезарядить ружье.
   Глину под его ногами уже усеивали зеленые картонные гильзы. Сильно воняло порохом, но его заглушала вонь дохнущих монстров.
   – Продержимся ли? – Проорал Лапников в самое ухо Сергею, вслед за этим его ружье глухо рявкнуло и дробь угодила куда то в толпу монстров.
   – Продержимся, – прокричал в ответ Сергей, – днем сила за нами!!
   И они снова стреляли, и гром двустволки Щербинского заглушал выстрелы их дробовиков. Патроны, что были заранее набраны в магазине, тащили из карманов, спешно перезаряжали.
   На дороги впереди стела постепенно громоздиться вал из подстреленных монстров, и этот вал неукротимо рос в высоту, громоздился порванными телами, дергающимися лапами и оскаленными пенными челюстями. Какой то мелкий волко-змей был сбит в полете прикладом Щербинского на землю и растоптан, слышался визг, шип, рев, человеческая брань, и вопли.
   Щербинский был весел, ему даже похоже нравилось лупить из дробовика в чудовищ, и он явно радовался, когда очередным метким выстрелом снимал какую ни будь особо мерзкую костлявую тварь.
   Через толпу лесной жути с ревом прорывалось что-то огромное, похоже на неумеренно толстого человека, покрытого жестким коричневым ворсом. На башке у него торчали острые коричневые уши, и чудище раскидало окружающих непрерывно ревя. Неожиданно оно остановилось и заорало:
   – Покорми!!! Покорми!!! – И снова ломанулся вперед, не глядя давя более мелких.
   – Покорми?!! – Заорал в ответ Сергей почти так же громко, в ушах у него уже звенело. – А тот орал Открывай!!! Так жри же!!!
   "Дракон" у него в руках загрохотал, выплевывая крупную картечь и волосатый орун лишился части лица и, видимо нижний челюсти. Он помахал в воздухе поразительно знакомыми волосатыми лапами с черными когте-ногтями и завалился на землю, попутно придавив мелкую суркоподобную, тварь.
   Они стреляли, они лупили, они были прикладами, если кому удавалось прорваться. Щербинский орал ничуть не хуже прущих на них чудищ, Лапниковская псина дико испуганно выла. У Сергея уже вовсю гудела голова, от беспрестанного ружейного грохота. Болью отзывалось плечо, на каждый толчок приклада, а глаза стали слезиться от дыма.
   – "Это же война"! – Подумал он. – "Я попал на настоящую войну, бойню"!
   Твари стекались из леса, падали под выстрелами, оставшиеся с трудом, оскальзываясь взбирались на трупный холм, снова падали, ловя картечь.
   Вообще теперь поток ослаб, стал пореже и на них уже не перли многоводной рекой порождения леса, несколькими ручейками хвост в нос вытекали они из-за вала, часто падали, кого то затаптывали собственные собраться.
   Неожиданно Щербинский утратил веселость и вытянул ружью в сторону вала, одновременно выпалив.
   – Идут! – оглушительно заорал он – Эти самые идут!
   – Кто идет!!!
   – Дерева идут!! – бум! – туристы!!
   – "Какие туристы"? – Подумал Сергей в отупении, потом вспомнилось.
   – Это те что ли, что шофера прорастили?! – закричал он пробираясь к зоотехнику. Какая то тварь умудрилась проскочить через огневую завесу и цапнуть Сергея за ногу. К счастью вроде не ядовитая. Серега замедлился, и прикладом сломал маленькому монстру хребет.
   – Ага те!!! – БАМ! БАМ! И селянин перезарядил ружье.
   – Ого!! – заорал вдруг Лапников, видно тоже увидел.
   Увидел и Серега. Странная троица как раз взбиралась на вал и видно было ее во всей красе. Две аляповатые фигуры в ярких футболках и дорогих куртках по бокам, у одного на голове рваная бейсболка, фотоаппараты на поясе, а между ними кто то страшно изогнувшийся и покрытый молодой свежей корой. Словно вырезанное из дерева лицо, распахнувшийся в крике рот, похож на дупло. Все трое едины, и из ног у них растут оборванные корни, двое туристов с зеленоватыми лицами и закрытыми глазами, у шофера в середине из плеч растут зеленые, похоже кленовые побеги.
   Щербинский переключился на новую цель, и почти без перерыва выпалил из обоих стволов. Оба заряда пришлись в крайнего правого туриста и от того веером разлетелись сверкающие щепки яркого молодого дерева. Блеснули весело на солнце. Турист покачнулся, завалился бы, но двое других не дали, и троица лишь шатнулась назад, не прекращая своего умеренного движения вперед.
   – Как стрелять в деревяных!? – закричал озабоченно Щербинский, на миг поворачиваясь к горожанам, но не забыл при этом откинуть пинком что то многолапое, пищащие почти на ультразвуковом диапазоне.
   Лапников что-то пропищал ему в ответ, но это никто не расслышал за грохотом Серегиного дробовика. Деревянная троица качалась, от нее летели щепки, и второй уже турист тоже утратил лицо. Впрочем его это похоже не колыхало, как не колышет дерево уродливый кап и цепочка поганок на стволе.
   Трое людей палили теперь только в деревянных пришельцев. Мелкие твари уже прорвались сквозь вал и плясали под ногами, пытаясь ухватить за штанину. Их давили по мере сил, но удавалось не здорово. Один раз бывшие туристы бесстрастно завалились на спину, но так же неукротимо поднялись.
   – Да что ж такое?! – орал Лапников испуганно, – Да что ж…!
   Лупили теперь в туловища, но толку было, мало, все равно что в колоду стрелять. Незамеченный крысобогомол прорвался через огонь и в мощной прыжке вцепился Сереге в горло, и намертво повис так. Сергей заорал дурным голосом, и попытался оторвать чудище от себя, дробовик рухнул наземь, а Лапников кинулся отдирать приставшую к шее хитиновую гадость. Первым делом он стремительным совершенно движением с корнем выдрал ядовитое жало, что воинственно размахивало с намерением вонзиться в человека. Сергей лупанул по скорпиону, ему отдалось в шею, и он закашлялся, сев ошеломленно на землю, и вяло давя трехглазых мышей. В это время журналист отодрал богомолистую крысу от горла приезжего и гневно смял в руке. Пробормотал что то:
   – Слизи много, рука скользить будет, – и снова принялся за стрельбу. Так как Сергей временно выбыл из строя, огонь уменьшился и трое зеленых зашагали резвей. Щербинский был уже не то в ярости, не то в истерике, он палил с феноменальной скорость, не давя передышки и казалось у него в руках пулемет, а не банальная Тульская двустволка. Вал трупов обильно усеивали яркие сочащиеся смолой щепки. В солнечных лучах плясали опилки, а три колоды, которые раньше имели сходство с людьми невозмутимо шли в их сторону.
   Дошли они наконец до Щербинского, тот шарахнул дуплетом в упор и вместе с дробью горящая масса пороха вонзилась в деревянную плоть бывших людей. Дерево оказалось довольно таки сухим, а смола мигом воспламенилась. Занялся сначала шофер, а затем огонь быстро перекинулся и на туристов. Все это неожиданно рванулось вперед, но Щербинский отскочил и живой горящий факел, издавая низкие воющие звуки, от которых ныли зубы промчался мимо врезавшись с размаху в бревенчатую стену ближнего дома. Трое рухнули. От них начал медленно запалятся дом, и гнилые бревна загорались одно за другим.
   – АААА!!! – орал Щербинский в ярости-радости – Спалил их спалил!!! – и снова начал стрелять.
   Монстров не уменьшалось кроме того часть провалялась во время пальбы в зеленых и теперь плясала перед ними, таращили разнокалиберные глаза и выла от ярости. Их затоптали, молодецки налетев на отдельные особи, пинками и проклятиями отшвырнули за вал, что высотой был уже приблизительно метр.
   Одно было не здорово, несмотря на массу взятых патронов, они все-таки заканчивались. Слишком много монстров перло на них из-за вала, и теперь Сергей начал понимать, почему не смогла прорваться группа из двадцати пяти вооруженных людей.
   Это бойня, это даже не сражение, но вот только патроны у них кончаются, а монстры, похоже бесконечны, они все такими же стройными рядами выползали из темноты леса и радостно устремлялись на смерть.
   – "Кордон на месте" – подумал Сергей, – "Он никуда не девался и не менялся. Но как все-таки я смог пройти? И Лапников тоже? Старик, все старик!"
   Размышлять о таком в царящем кругом буйстве было смешно и Сергей хихикнул загоняя в ружье патроны. Щербинский тут же покосился на него явно проверяя, не близок ли горожанин к умопомешательству. Но Серега сдвинул брови и оскалившись в гримасе начал снова целенаправленно стрелять в толпу. Плечо представляло собой уже целый кровоподтек, а рубашка там подозрительно намокла, видно даже содрал кожу. Лучше даже потом не смотреть, что там твориться. Двенадцатый калибр как ни как. Без всякой связи к нему пришла мысль о том, как измеряют калибр гладкоствольного оружия. Его меряют не диаметром ствола, а сколько круглых пуль можно отлить из бруска свинца определенного веса. Странно на удивление. И глупо как то.
   – Мы проигрываем!!! – заорал у него над ухом Щербинский.
   – Чего?! – закричал из-за Сергея Лапников.
   – Говорю, бьют нас!!!
   – Бьют?!!!
   – Их все больше!!!
   Сергей пригляделся и увидел как ручейки ползущие из леса утолщаются, становятся мелкими речушками, видно пришло подкрепление. Такое ощущение, что тут собрались все мелкие зверьки Ярославской области.
   Патронов было все меньше, уже выгребали, заряжали остатки, хоть вой от безысходности, трупы тварей валялись во множестве, но могучий девятый вал уже переваливал через горный хребет, что высился посреди улицы.
   – Баррикады… – подумал Сергей, – баррикады…
   Что-то дернуло его за больное плечо, Сергей сморщился, повернулся, Щербинский с красным, жутко гримасничающим лицом перестал стрелять и тащил его за руку в глубь улицы.
   – Что?! – заорал Серега.
   – Пошли!!! Пошли а то прибьют!!!
   – Лапников! Кончай стрелять!!! Они нас завалят!
   Лапников с удивлением обернулся, он похоже уже ничего не соображал и не узнавал зоотехника. Сергей, качнувшись дернул его за руку и потянул за собой.
   Подраненной трусцой кинулись они вниз по улице, а впереди неслась Венди, до предела натянув короткий поводок, что немного помогало передвижение впавшего в огнестрельный ступор Лапникова.
   Монстры ломонулись толпой следом, но люди уже разогнались и бежали уже галопом, Лапников оборачивался и что-то кричал назад, брызгая слюной, но слегка пришедший в себя Сергей, мощно тянул его за собой. Психоделичный был этот бег, под ослепительным небом и жарким Июльским солнцем, в день, когда не может произойти ничего плохого.
   Где-то на середине пути до площади лесные отродья неожиданно отстали. Повыли разочаровано вслед и повернули к кордону. Серега со спутниками же мчался безостановочно.
   Наконец доковыляли до площади и без сил рухнули в тени дома сумасшедшего библиотекаря. Ружья вповалку упали на сухую глину, а они сами переползли в палисадник дома, на зеленую травку.
   Сергей тупо смотрел на сидящих рядом. Щербинский уже обрел свое обычное спокойствие, только вот лицо у него было все еще под цвет его же бороды, а на щеках обильно запеклась пороховая гарь. Лапников же все ерзал на месте, крутил вокруг головой и корчил дикие гримасы, а временами принимался дергать себя за жиденькую бородку. Одно из стекол его очков в тонкой оправе пресекала змеистая трещина она все змеилась, змеилась…
   – "Змеи" – подумал Сергей качая монотонно головой – "Кругом змеи".
   Голова болела, сильно. В волосах застряли частички выгоревшего пороха, а на новой с утра куртке обильно растеклась инородная кровь. Он невольно протянул щупать горло. Глотать было больно, эта многоногая гадина впилась на совесть, и теперь у него наверное вид как у натурального висельника. Такого рода отметины называются странгуляционной бороздой.
   Щербинский увидел, как он трогает шею, сглатывает, морщась, и сказал:
   – Придет домой, надо будет тебя осмотреть, вдруг эта гадина успела таки тяпнуть.
   – Да вроде не успела… ну и хватка, Лапников, ты успокоишься наконец?!
   Лапников слегка замедлил возню:
   – Нас придавили, – произнес он ясным голосом, – надавали и выгнали в зашей. И мы бежали, с позором.
   – Не бежали, а грамотно отступили, – веско произнес Щербинский, – а гадов мы положили огого!
   – Разумеется мы проиграли – Сказал Серега. – Вы же помните, что двадцать пять человек не смогли здесь прорваться.
   – Не смогли, но вряд ли навалили трупов больше чем мы.
   – Навалили больше, – сказал зоотехник, подбирая ружье и заглядывая в казенник, – только они все расчистили, скоро на этом месте будет пусто и голо, как и раньше.
   Дуло его ружья было рябым от пороховых газов, от туда воняло чем то едким.
   – А все-таки старик здесь как-то прошел. – Задумчиво сказал журналист. – прошел и умудрился протащить за собой нас. Кто же он такой?
   – Какая разница в конце концов? – возмущенно сказал Серега, -мы не прорвались, а значит со дня на день будем мертвы. Или безногими скользить между древесных корней, шипеть и язык раздвоенный высовывать, тяжело, ой тяжело!
   – Я ж тебе говорю, жизнь тяжела, – откликнулся Щербинский – да ты только не хорони себя раньше времени, я вот как то протянул две недели в этом аду.
   По земле резво ползла змея, Серега проводил ее взглядом. Пока она не скрылась на той стороне дороги. Псина журналиста издала тихий горестный всхлип, и замолкла. Некоторое время молчали, старались не говорить, отдыхали. Затем Лапников медленно предложил:
   – Раз не смогли сбежать, будем воевать, не отступать.
   – Ты уже стихами заговорил сдуру, – устало сказал Щербинский, а у меня в башке до сих пор пальба идет.
   – Какие стихи! – воскликнул Лапников, – мы как тот прошли чрез кордон! Что то тут есть.
   – Ну если по рассуждать хорошо, – сказал Серега – то у нас имеются, образно говоря две силы. Хорошая и плохая. Добро и зло. Свет и тьма. Поле и лес. Плохая сторона у нас налицо. Это творящийся вокруг мрак, эти твари из леса, эти шабаши по ночам, и, конечно наш общий друг и товарищ голем змеерукий. Любящий модничать и носить оцинкованные ведра.
   – Не язви, – бросил Лапников.
   – Так вот, – не обращая внимания продолжил Серега, – вот наша темная сторона, весь ужас, творящийся в этой безумной деревне.
   И было бы это совсем беспросветно, если б не было одного маленького исключения. У нас имеется некий старик. Старки. Который с виду вроде человек, но скорее всего нет, который свободно проходит, через монстровые кордоны, а затем еще и протаскивает за собой нас, Два раза он выходить из одной деревни не мог. Значит он выходил специально для нас с Лапниковым. Из этого я могу заключить, что он преследует некие свои цели, нам, простым смертным не понятные…
   – Мистика какая то, – сказал ежась городской Лапников – уже простыми смертными нас обозвал. А он тогда кто? Один из древних Лемеховых богов?
   – Да нет, он русский, разве не видно? Да и не бог, это точно, это уж чересчур, никуда просто.