Большаков Валерий. Преторианец

   – Как бы не лопнула… – пробормотал Даврон.
   Цепь выдержала. Лопнул литой навес. Заскрежетав, дверь выгнулась. Оглушительно треснул косяк. Провизжав, дверь сложилась пополам, бронзовые костыли полезли из каменной кладки.
   – Хватит! – решил Квиет. – И так пролезем! За мной!
   Мир-Арзал пропустил худого Квиета вперед и протиснулся на ступеньки, ведущие в подвалы. Там, под низкими сводчатыми потолками, в строжайшем порядке были разложены крепкие сундуки, набитые кожаными мешочками, туго обвязанными и опечатанными. Квиет сунул факел в держак на стене и показал на мешочки:
   – Выносим!
   Мир-Арзал с готовностью подхватил два мешочка зараз. Ох и тяжкий металл – золото! После десятого мешка Джуманиязов взопрел, лицо тяжело дышавшего Квиета блестело от пота.
   – Еще один сундук освободим, – сказал он хрипло, – и хватит!
   Последний мешок Мир-Арзал нес, обхватив обеими руками и прижав к животу. И шел походкой женщины, беременной на восьмом месяце и выносившей тройню, как минимум. Блин, штанга и та легче!
   Выбравшись из эрария, Мир-Арзал передал мешок Даврону, и тот не удержал поклажу – ухнула кожаная тара на каменные плиты и лопнула по швам, рассыпая золотые кружочки.
   – Собрать! – лязгнул Квиет. – Быстро!
   Мир-Арзал и Даврон махом пали на колени и стали сгребать монеты. С Квиетом не шутят!
   – Уходим!
   С трудом переводя дух, грабители проковыляли к тяжело груженной каррухе и высыпали добычу. Мир-Арзал до того устал, что стяжал лишь пару ауреев – на большее не хватило сил.
   Даврон полез на телегу, но Квиет согнал его.
   – Пойдем пешком! – сказал он. – А то лошадям не вытянуть такой груз! Леонтиск – на козлы!
   Исмат покорно уступил свое место возничего, порадовав Мир-Арзала. Социальная справедливость – это когда всем одинаково плохо!
 

3

 

Форум Траяна, базилика Ульпия

 
   – Сколько тут? – спросил Лобанов, заглядывая Уахенебу через плечо.
   Египтянин с натугой оттащил увесистый мешочек до кучи и сказал, отдуваясь:
   – Сто два миллиона, доминус!
   – Неплохо! – хмыкнул Гефестай. Он уселся на широкий подоконник и поерзал, умащиваясь. – О, Искандер! – сказал сын Ярная, свешиваясь в окно. – Во, мчится!
   В дверь осторожно постучали.
   – Открыто! – крикнул Лобанов.
   – Можно? – заглянул молодой человек, пучеглазый и курчавый, типичный иудей. – Меня просили зайти…
   – А-а! – припомнил Сергей. – Не внука ли Гиора бар-Акивы зрю я?
   – Ага… – растерянно сказал внук.
   – Заходь! Значит, так… Дед твой занял нам десять миллионов сестерциев… Э, э! Прищурься, а то глаза выпадут! Прошло десять дней, и я возвращаю ему долг… Да что ты их так пучишь! Короче, дед твой пока еще занят, вернется он через недельку, а тебя назвал верным человеком. Бери дедовы денежки и мотай до дому!
   – Я один… никак! – пролепетал внук.
   – Хм. Точно… Тогда сделаем так. Сиди сегодня дома и никуда не уходи. Мы будем проезжать мимо и занесем золото. О'кей? В смысле, понял?
   Внук кивнул кудряшками и умотал. Тут же в щель протиснулся Скрофа, улыбаясь масляно и заискивающе.
   – За процентами? – деловито спросил Сергей.
   – За ними! – расплылся публикан.
   – Пятнадцать миллионов?
   – Ага!
   – Завтра с утра! Сегодня мы закрыты на ревизию!
   Лицо у публикана вытянулось, но перечить Скрофа не стал.
   – Ладно, – увял он, – зайду…
   – Заходи, дорогой, заходи…
   Дверь тихонько прикрылась. Ее тут же распахнули настежь. В таберну влетел Искандер. Выглянув на галерею, он затворил дверь.
   – Слыхали? – начал Тиндарид. – Храм Сатурна обчистили! Забрались в госказну и вымели миллионов двести!
   Гефестай присвистнул.
   – Вот это номер… – еле выговорил Лобанов.
   Дверь снова отворилась. Искандер уже набрал воздуху, чтобы указать посетителю другой адрес, когда на пороге нарисовался сам префект претория.
   – Не маячь, – сказал он в сторону, – погуляй пока… – и вошел в таберну. – Недурно, недурно… – протянул Аттиан.
   – Мы старались, досточтимый, – поклонился Лобанов.
   – Не прогибайся так сильно, – усмехнулся префект, – спина треснет! Так… Судя по скорости, которую развил Искандер, вести об эрарии уже не новость для вас?
   – Это консуляры постарались? – спросил Лобанов.
   – Видимо, да, – нахмурился Аттиан. – Ах, как этот дурак все испортил! Ну ладно, что уж теперь… Так. Слушайте меня внимательно и передайте остальным. Ситуация в городе складывается ужасная. Четверка выманила добрых две когорты гладиаторов изо всех римских школ, спелась с батавами, вооружила своих клиентов… Фрументарии стоят по всем дорогам и перекресткам, но этого мало. Преторианцы и вигилы патрулируют улицы, но и этих сил недостаточно! Мне бы войска подтянуть, хоть один неполный легион! Но это не в моей власти… К-хм… Я уезжаю в Брундизий, встречать принцепса. Охрану для величайшего соберу по дороге, призову отпрысков сенаторов. За себя я оставляю Волкация Тулла, больше мне не на кого положиться… Это деньги? – кивнул он на мешки с ауреями.
   – Да, – кивнул Лобанов. – Можно сказать, те самые, что чуть не ушли консулярам.
   – Понятно… Ладно, завязывайте с этой комедией. Деньги вывезите и спрячьте… да хоть у себя дома! Потом вернете в казну… Будем считать это наказанием для тех, кто хотел заработать на смерти императора!
 
   Той же ночью все золото тайно вывезли на «воронках» фрументариев, переправили в дом на Альта Семита и сложили в углу триклиния. Приблудный кот по кличке Нафаня сразу полюбил точить когти об кожаные мешочки. Когда он их драл, выгибая спину и пуша хвост, мешочки мелодично вызванивали.
 
   Утром следующего дня в двери таберны громко постучали. Уахенеб с Регебалом, дежурившие ночью, крикнули дуэтом:
   – Таберна закрыта на переучет!
   – Открывайте сейчас же! – заорали с галереи. – Верните наши деньги!
   Уахенеб живо упаковал в мешок мурринскую вазу и спустил ее на веревке вниз, прямо в телегу, где груз принял Акун.
   – Какие деньги? – удивился Регебал, привязывая веревку к ножке моноподии. – Вы о чем?
   За дверью взвыли, забили в створки ногами. По косяку пробежала первая трещина.
   – Давай, – негромко сказал Регебал, – ты первый!
   Уахенеб не стал спорить, время – дорого. Влез на подоконник и соскользнул в телегу.
   – И… раз! – раздалось за дверьми.
   Тяжкий удар сотряс двери. Крепкое дерево затрещало, обваливая куски штукатурки. Регебал быстро привязал веревку к тонкой колонне и махнул по ней к остальным.
   – Есть! – послышался торжествующий вопль. С грохотом ляпнулась дверь. От криков ярости и разочарования загудела вся базилика.
   – Трогай! – махнул рукой Регебал, и Кадмар стегнул лошадей.
 

4

 

Брундизий

 
   Порт Брундизия замыкал одним устьем несколько гаваней, защищенных от морских волн, и имел перед собой остров.
   В гаванях толклись корабли со всех концов империи, стоило только посмотреть на их паруса. На ветрилах понтийцев полумесяц охватывал солнце, на кораблях из Александрии расправлял крылья орел Птолемея. Тут же качался родосский Гелиос, каппадокийский скорпион, херсонесская Дева.
   Повсюду хватало народу, но теснее всего было на причале императорской гавани – с моря, плавно перенося весла, подходила трирема Адриана. На ее мачтах серебрились орлы.
   Ацилий Аттиан прохромал к причалу, следуя за здоровенным преторианцем, прокладывавшим дорогу в людской толкучке. Встречающие переговаривались:
   – Император! Император!
   – Где? Где? Не вижу!
   – Да вон он, на носу стоит! В белой тунике, а тога пурпурная!
   – Вижу! Вижу!
   – Славься, Цезарь!
   – Славься! Славься!
   Под этот дружный крик трирема причалила, и принцепс Адриан сошел на берег. Он поднял руки, приветствуя народ, и народ взревел от восторга. Верноподданнические настроения достигли точки кипения.
   – Сальве, величайший! – склонил голову Аттиан.
   – Сальве, сальве, старина! – тепло проговорил принципс. – Уж ты-то мог бы и отбросить титулы!
   – Нельзя, – тонко улыбнулся Аттиан. – Дурной пример заразителен! – Обернувшись, он крикнул: – Колесницу императору Рима!
   Толпа раздалась в стороны, как волны стекают в море, и шестерка белых идумейских жеребцов подала роскошную карету.
   – Сядешь со мной! – велел Адриан.
   – Слушаюсь, величайший…
   На мягких подушках, обшитых шелком, было удобно. Покряхтывая, Аттиан вытянул больную ногу в проход.
   – Ну, рассказывай, – молвил принцепс. За легкостью тона префект легко уловил беспокойство.
   – Да что рассказывать…
   Аттиан в подробностях изложил события последних дней. Смолкнув, он откинулся на подушки. Повисла тишина, перебиваемая гулом голосов и команд снаружи.
   – Гладиаторы, говоришь… – выговорил Адриан. – Представишь мне их потом.
   – Непременно, величайший, – усмехнулся Аттиан и остро посмотрел в глаза Адриану, как в бытность свою опекуном. – Быть может, не стоит спешить с приездом в Рим?
   – Что я слышу?! – улыбнулся Адриан. – Не ты ли учил меня храбрости?
   – Я учил храбрости осторожной, – проворчал Аттиан. – Смелость хороша в меру!
   – И осторожность – тоже! – отрубил Адриан. – Поехали! Чего стоим?
   – Свита твоя, величайший, никак не разберется, где лошадь, а где повозка… – отдернув занавеску, Аттиан крикнул возничему: – Трогай!
   Щелкнул бич, и колесницу мягко повлекло вперед.
   В начале пышного кортежа поскакал отряд конных преторианцев, за ними тронулись ликторы – одной рукой они правили лошадьми, а другой прижимали к себе фасции. Вслед ликторам пристроилась императорская колесница, а за нею, на почтительной дистанции, катили солидные каррухи, изящные ковинны, удобные карпентарии – сенаторы и всадники демонстрировали принцепсу свою безграничную лояльность. В хвосте свиты тряслись телеги обоза, а замыкал кортеж еще один отряд преторианцев.
   Множество конных патрулей рыскало по обе стороны от дороги, проверяя каждый подозрительный кустик и отгоняя индивидов, не внушавших доверия, но об этих мерах безопасности Аттиан императору не доложил. Зачем зря тревожить величайшего?..
 

5

 

Рим, Альта Семита

 
   Сергей приволок домой целый мешок маленьких бронзовых кувшинчиков и с грохотом вывалил их на пол.
   – Это чего? – озадачился Гефестай.
   – Это бомбы, – объяснил Лобанов. – Только без БЧ! Порох сделать могешь?
   – А то! – подбоченился Гефестай.
   – Командуй парадом!
   – Значить, так, – солидно сказал сын Ярная. – Нужно будет достать древесный уголь, только не из чего попало, а из ивы! Записал?
   – Запомню и так.
   – Ты запиши, запиши!
   – Ладно-ладно… – Лобанов достал церу и вооружился стилом. – Диктуй!
   – Уголь… Так… Сера нужна, почище, и селитра! Эту можно в гипогее наскрести. И ступки чтоб! Каменные, с пестиками!
   – Бу-сде!
   – Зря радуешься! – ухмыльнулся Гефестай.
 
   Ближе к вечеру Лобанов понял верность этих слов. Рецепт изготовления пороха был очень прост: смешиваешь одну часть древесного угля, одну часть серы и шесть частей селитры. Но чтобы полученное огненное зелье было взрывчатым, следовало очень долго, по шесть, по восемь часов растирать и смешивать компоненты.
   И вот Лобанов, Эдик, Искандер и Гефестай сидели на полу, скрестив ноги, держали ступки между коленями и размеренными круговыми движениями перемалывали в них каменными пестами серый порошок.
   – Долго еще? – скорбно спросил Искандер. – У меня уже руки отваливаются! И спина затекла!
   – Ничего, – пропыхтел Гефестай, – потерпишь! А ты как думал? Оборону крепить – это тебе не что-нибудь!
   – Как говорил мой дед Могамчери, – сказал Эдик, – «Тяжело зерно молоть, хлеб жевать куда легче!»
   – Ладно, – сжалился Гефестай, – свободны! Набивать я сам буду!
   – Помочь? – спросил Лобанов, очень надеясь, что сын Ярная не примет его помощи.
   – Гуляй! – отмахнулся Гефестай.
   Притворно вздыхая («Вот, не дают поработать!»), Сергей выбрался в коридор. И вовремя. В дверь постучали.
   – Иду! – крикнул Лобанов.
   Когда он открыл дверь, то увидел на галерее Волкация Тулла и незнакомого мужичка в красной тунике преторианца, но без доспехов. Оба гостя волокли большие звякающие мешки.
   – Приветствую, – сказал Волкаций. – Форму вам доставили! Получите и распишитесь! Это Квинт Кальпен, диспенсатор Кастра Преториа…
   – Рад сделать знакомство, – церемонно сказал Лобанов. – А по какому случаю обновка?
   – Завтра прибывает император, – строго сказал Кальпен, – приказано всех одеть по форме! Поставь подпись – вот здесь и здесь.
   Лобанов поставил.
   – С утра общий сбор, – тихо сказал Волкаций. – Процессия пройдет сначала на форум Траяна, там захоронят прах императора. А после принцепс Адриан отправится на Капитолий, приносить жертву Юпитеру… И где, в какой момент нападут на принцепса, неясно… Понимаешь?
   Лобанов кивнул.
   – Будем бдитъ, – сказал он.
 

6

 

Палатин, площадь Аполлона – взвоз Победы

 
   Храм, посвященный Аполлону, поражал роскошью – стены сверкали белым каррарским мрамором, на крыше – колесница солнца, двери выложены рельефами из слоновой кости. Храм был окружен портиком с колоннами из красно-желтого нумидийского мрамора, между колонн помещались статуи пятидесяти Данаид, перед ними торчали конные статуи их законных супругов. У входа в храм высилась мраморная статуя Аполлона и громоздился алтарь с четырьмя бронзовыми быками работы Мирона.
   – Куда теперь? – спросил Гефестай, оглядываясь.
   – Подождем здесь, – сказал Лобанов. – Тут наша зона ответственности…
   Гладиаторы выглядели писаными красавцами – в красных туниках, в золоченых панцирях и шлемах с высокими гребнями, сзади пурпурные плащи полощутся, а под седлами вороные альпы гарцуют.
   – Первые парни на деревне! – съехидничал Эдик.
   – Ты ж сам просил себе такую форму! – напомнил Искандер.
   – Ха! Так это когда было-то!
   – А вот и наши друзья! – удовлетворенно молвил Гефестай. Лобанов повернул голову.
   На площадь выходили батавы, сотнями и сотнями. Германцы шли в полном боевом – потрясали здоровенными копьями-фрамеями, помахивали топорами-оскордами и шестоперами, сжимали рукоятки длинных мечей. Солидное оружие, истинно мужское! Не то что коротышки-гладии или хлипкие пиллумы!
   Из портика вышел патруль преторианцев и заступил германцам дорогу. Офицер поднял руку, делая внушение. Одна из фрамей наклонилась и прободала преторианца насквозь, задрав пурпурный плащ острым горбом. Еще двоих патрульных уделали походя и втоптали в каменную мостовую.
   – Наш выход, бомбисты, – тихо сказал Лобанов.
   Гладиаторы выехали из тени и перегородили германцам дорогу. Те радостно взревели, предвкушая забаву.
   Лобанов запустил руку в правую суму и вынул тяжеленький кувшинчик с торчащим из горлышка фитилем. Сунулся в левую сумку и достал масляный фонарь.
   – Готовность ноль!
   Батавы не выдержали, побежали грузной трусцой.
   – Хох! Хох! Бей «петухов»!
   Лобанов, не торопясь, открыл фонарь, поджег фитиль, замахнулся и швырнул сосуд. Получи, фашист, гранату!
   Оставляя тонкий дымный шлейф, бомба полетела, провожаемая взглядами батавов, и рванула. Полыхнуло огнем, и тут же ударил грохот, повторившись трижды. Взрывы разметали батавов, оглушая, отрывая головы, жаля рваными осколками.
   – Огонь! – скомандовал Акун, и четверка рабов добавила дыма и пламени.
   Воя в голос, германцы кинулись бежать, роняя оружие и достоинство. Слепой ужас гнал батавов прочь – римские боги карали их громом и молниями!
   Три толчка сделало сердце, а площадь Аполлона уже была пуста. Только с десяток убитых осталось лежать на плитах, батавов и преторианцев, и россыпь солидного, истинно мужского оружия.
   – Как я их, а?! – расплылся Гефестай.
   – Давайте догоним, – азартно сказал Эдик, – и еще киданем?!
   – Беречь боеприпас! – скомандовал Лобанов. – На кливус Викториа! Рысью!
 
   На взвозе Победы, возле самого дома Нигринов, собралась большая толпа христиан. Братия, вооружившись мечами, молотами, серпами, ножами, палками, сгрудилась в кучу, даже отдаленно не напоминающую строй. Мир-Арзал и Даврон носились вокруг стада Христова, как божьи псы, пытаясь придать ему хоть видимость отряда, а Сикст Первый вещал, вдохновляя паству на бой:
   – Переполнилась чаша терпения! И пришло время разбрасывать камни! Не пожалеем животов наших! Император Гай Авидий даст нам свободу, мы станем открыто молить Господа нашего Иисуса Христа! Да, многие из нас погибнут, но сладка будет участь их, ибо ангелы небесные вознесут мучеников сих на небо, и предстанут они перед Господом!
   Лобанов остановил коня на перекрестке и только головой покачал.
   – Они и этих мобилизовали! – поразился Эдик.
   – Тоже мне, нашли воинов… – пробурчал Гефестай. – Смазка для меча!
   Из ворот домуса Нигринов выбежала Авидия.
   – Что же вы делаете?! – закричала девушка. – Вас же всех убьют! Ну не жалеете вы себя, так детей своих пожалейте! И кого вы слушаете?! Это лжепастырь! Он нарушил тайну исповеди и получил за это тридцать сребреников!
   Толпа зароптала.
   – Молчи! – взревел Сикст.
   – Не буду! – крикнула девушка и вытянула руку, указуя на папу римского. – Авидий Нигрин – мой отец, и он обо всем рассказал мне! Киклоп исповедался тебе, а ты побежал к отцу и выложил ему доверенную тайну! И чуть не сгубил святого Сергия! Предатель! Иуда!
   Христианская гвардия стала расползаться, и Мир-Арзал прибег к последнему средству – он выхватил меч и вонзил его в грудь Авидий Нигрины.
   – Не-ет! – заорал Лобанов, срываясь с седла.
   Из-за ворот выбежал Киклоп, горестно воя. Гикая и свистя, промчались Акун и Кадмар. К упавшей девушке Лобанов подбежал одновременно с Киклопом. Сергей упал на колени и бережно приподнял Авидию.
   – Маленькая моя! – отчаянно взывал он, трясущейся рукой отводя пряди с любимого лица. – Ты что?! Авидия!
   Девушка вдыхала через раз, в горле у нее страшно клокотало, на губах пузырилась кровь. Вдруг глаза ее открылись, Авидия узнала Сергея и улыбнулась.
   – Сергий… – прошептала она ласково. – Как хорошо, что ты со мной… Киклопик…
   Великан-германец застонал, тягая себя за поседевшие космы.
   – Пустите!
   Рядом присел Искандер, рванул снятую с кого-то тунику, скомкал в пару тампонов, зажал страшную рану.
   – Помоги! – взмолился Сергей.
   Искандер не ответил, лихорадочно пытаясь унять вытекающую кровь. Девушка резко побледнела, груди ее едва трепетали, грозя погасить слабый огонечек жизни.
   – Мы ее теряем! – выкрикнул Искандер, забывшись.
   – Нет! Хоть что-нибудь!
   – Я ничего не могу! Тут никто не поможет! Рана смертельная! Это чудо, что она не умерла сразу!
   Лобанов сильно зажмурился. Глаза жгло нестерпимо.
   – Сергий… – прошелестел голосок.
   Лобанов широко раскрыл глаза. Авидия смотрела на него ясно и печально.
   – Не плачь, – утешила она его, – все хорошо… Вот же он, ты, вот… я держу тебя за руку… вижу тебя… Помнишь ту крипту, где мы были с тобой?
   – Помню, – хрипло выдавил Сергей.
   – Похоронишь меня там, хорошо?
   – Хорошо… – сглотнул Лобанов.
   – Скажи еще, что ты меня любишь…
   – Я люблю тебя!
   – А я – тебя…
   Авидия Нигрина улыбнулась Сергею и умерла. Киклоп завыл в голос.
   – Киклоп, – сказал Сергей чужим голосом. – Этого – к Заре и Баре!
   Он указал на Сикста.
   – Я мигом! – люто оскалился Киклоп.
   Сикст заверещал, но германец скрутил его и сунул под мышку. Христиане стояли как оплеванные. Подскакали Гефестай и Эдик.
   – Ушли! – яростно крикнул сын Ярная. – Там тупик и дверь железная! Пока мы в обход… все!
   – Ничего, – спокойно сказал Сергей, – найду!
   Он взял на руки тело Авидий и понес в дом. На аллее его встретил понурый Киклоп.
   – Отдал? – спросил Сергей.
   – Кушают… – вздохнул Киклоп.
   – Возьми ее и отнеси в ту крипту… Слышал, что сказала Авидия?
   Киклоп кивнул и принял драгоценную ношу. Единственный глаз великана заблестел, смаргивая искристую каплю.
   – Это Мир-Арзал, – тихо сказал Эдик.
   Лобанов обернулся. Все его друзья стояли рядом – и Эдик, и Гефестай, и Искандер. Объезжая расходившихся христиан, подъезжали сникшие Акун и Кадмар, Уахенеб и Регебал.
   – Я знаю, – по-прежнему спокойно ответил Сергей. – Они все умрут. Сегодня.
 

7

 
   Похоронное шествие, провожавшее прах Траяна, торжественно двигалось по улице Виминальских ворот. Впереди шагал десигнатор – распорядитель похорон, сопровождаемый дюжиной ликторов в темно-серых тогах. За ними топали ликторы императора, а сам Адриан, сопровождавший урну с пеплом умершего, покачивался в паланкине, на бугристых плечах восьми нубийцев, черных и могучих, как духи пустыни.
   Музыканты извлекали из погребальных флейт звуки тоскливые и нудные, но музыку забивал плач и вопли плакальщиц в траурных одеждах.
   Преторианцы шли двумя плотными шеренгами, отгораживая носилки принцепса от многотысячной толпы. С тыла обоих императоров, живого и почившего, прикрывала тысяча легионеров, ветеранов Дакийских, Парфянских и прочих войн, развязанных драчливым Траяном. Легионеры несли золотые венки, дарованные городами империи.
   За легионерами шествовали жрецы – авгуры с загнутыми посохами; фламины Юпитера, Марса и Ромула, Флоры и Помоны, с митрами на головах; двенадцать салиев в расшитых туниках, стянутых военными бронзовыми поясами, в багряных трабеях, со щитами и жезлами; гаруспики – гадатели по внутренностям; фециалы – жрецы, объявляющие войну и заключающие мир; арвалы – жрецы Цереры; целомудренные весталки в белых покрывалах с пурпурной каймой.
   Весталок догоняли семь жрецов-эпулонов, децемвиры сивиллиных книг, тридцать курионов и двенадцать понтификов в пышных латиклавиях.
   Валом валили сенаторы, всадники, матроны, патрицианки, простые граждане и легионеры, вольноотпущенники и рабы.
   Лобанов вел гладиаторов параллельно улице, пробираясь дворами. Протиснуться даже в переулки было невозможно – толпа, охочая до зрелищ, забивала все свободные места, портики, ступени, ниши, торчала на заборах, высовывалась из окон…
   Лобанов скакал и посматривал в редкие просветы, улавливая то крышу паланкина, то качавшиеся штандарты, то фасции ликторов.
   – Бесполезно! – крикнул Гефестай.
   – Давайте сразу на форум Траяна! – решил Сергей.
   Они поскакали вдоль гигантской аркады акведука Марция. Сергей самому себе напоминал не слишком толкового робота, выполнявшего несложную программу, – править конем, с холодной настойчивостью высматривать врага и ни о чем не думать. Он замертвел, заледенел, на душе было погано – паршивей некуда. Погрузиться с головой в тоску и отчаяние мешало дело. И хорошо, что исполнение долга и жажда мести сочетались! Сергей искривил губы в страшненькой улыбке – покойся с миром, Авидия Нигрина! Я справлю по тебе тризну, я уничтожу всех до единого! И Гая Авидия, и Квиета, и Мир-Арзала – всех! Ни одну падлу хоть из того, хоть из этого времени не пожалею!
   У Санквальских ворот четверка с ходу врезалась в гущу сражения – купленные Квиетом ауктораты – вольнонаемные гладиаторы, резали преторианцев.
   – Эдик! – крикнул Сергей. – Искандер! Слева!
   – Так точно!
   Не растратив силы с утра, Лобанов рубился остервенело, отмахиваясь от бывших своих коллег, выбравших сомнительную славу гладиаторов, калеча, убивая сразу и добивая тех, кого сделал калекой. В одном из преторианцев он узнал Луция Мединия. Тот поприветствовал Лобанова и пал от руки пронырливого ауктората, худого и прыщавого типчика. Сергей бросил коня на худого и с размаху удалил тому прыщи. Вместе с головой.
   – Бей! Бей! – орали ауктораты, наседая двумя группами по пять человек и зажимая преторианцев в клещи.
   – Pollice verso! – вопили преторианцы, рубясь на два фронта.
   Четверка Лобанова изменила соотношение сил. Гефестай шинковал гладиаторов, как шеф-повар капусту, – опускал меч, вздергивал и приговаривал:
   – Это за папу! Это за маму!
   – В грудинку тебе! – орал Эдик, ухайдакав одного, разворачивался и добавлял: – А тебе в филей, с-сучок замшелый!
   Разбив одну группу, четверо друзей объединились и «доработали» оставшихся в живых.
   – Как звать тебя? – крикнул преторианец, старший по званию.
   – Сергий!. – ответил Лобанов.
   – Будь здоров, Сергий!
   Лобанов молча салютовал мечом и продолжил путь.
   На форуме Траяна было людно, но процессия еще только подходила – вопли плакальщиц и завывания труб действовали Сергею на нервы.
   – Да нету тут никого! – сказал Гефестай, объехав форум.
   – Ни одной знакомой рожи! – подтвердил Эдик.
   – Может, консуляры отказались от своих планов? – предположил Искандер.
   – Это вряд ли, – прищурился Лобанов.
   Он потер лоб. Думай, голова, думай! Где бы ты сам притаился, возжелай вдруг смерти Адриану? В окне базилики! С хорошим арбалетом! Но все окна заперты, никто не мелькает, никаких зловещих теней не наблюдается. Или консуляры утратили решимость, или они хитрее, чем кажутся…
   Похоронная процессия тем временем двинулась к колонне Траяна, где было решено захоронить прах. Преторианцы раздвигали толпу, освобождая проход, как ледоколы, проводящие караван судов.
   Церемония возложения урны с прахом была недолгой, но пышной. А потом все смешалось. Лобанов напрягся… Но опять ничего особенного не случилось, просто процессия поменяла знак с минуса на плюс, с горя на радость и направилась к Капитолию. Там, в храме Юпитера Наилучшего Величайшего новый глава государства должен был принести в жертву белых быков.