Страница:
Знать бы еще, как она выглядит, эта мысль… Ведь, когда бьешь кого-нибудь по морде, не представляешь образ, не думаешь словами! Отдаешь подсознательно приказ мышцам – грудным, широчайшей, бицепсу и прочим – сократиться и расслабиться так, чтобы кулак попал по подбородку неприятеля. И как ощутить этот приказ? Как поймать отпущенную мозгом мысль? Думай, голова, думай…
Фратарак связал несколько четких и звонких слов.
– «Отражение злого»! – громко перевел Тиндарид.
Кто ж тут такой злой, подумал Лобанов за секунду до того, как Тиридат толкнул его в грудь «лапой тигра».
Сергей попытался устоять, но полетел кувырком. Ошеломленный, он вскочил. Тиридат сделал движение и тут же оказался рядом. Костяшки его правой руки, сжатой в «копыто лошади», коснулись Серегиной шеи над ключицей. Лобанов увел корпус с линии атаки закручиванием торса и ответил двойным ударом, локтем и коленом. Тиридат блокировал локоть, но от колена уйти даже он не успевал, и прянул влево, защищая правой рукой печень, а левой – пах.
– Мактэ! – обронил Тиридат.
Не останавливая начатого движения, он шагнул вправо, влепил Лобанову между бровей пяткой с поворотом корпуса, подскочил, обрушил удар правой рукой по косой вниз в точку над ухом, повернулся, ударил растопыренными пальцами Сереге в шею и тут же левой ногой – по одному месту.
Лобанов пропустил удар, ослабив его поворотом тела и напрягая пресс, и попал Тиридату большим пальцем в свободную точку между ребер, добавив короткий укол в солнечное сплетение.
– Есть! – завопил Эдик. – Ты взял мысль, босс!
– Да ничего я не брал! – сердито сказал Сергей, отпыхиваясь.
– Че ты гонишь?! – прогудел Гефестай. – Да ты бы иначе не попал! Плавали – знаем!
Недоверчиво отмахнувшись, Лобанов бросился на фратарака.
Четыре раза раб переворачивал клепсидру, пока запаренного Лобанова и свеженького Тиридата не кликнули на обед-кену.
– Месяцок бы… позаниматься! – выдавил Лобанов.
– Позанимаешься! – обнадежил его Искандер. – Это я тебе гарантирую!
Под вечер, перекусив лепешкой с зеленым чаем, Сергей перенес постель наверх, на плоскую крышу. Он сидел и слушал, смотрел, тянул к себе все ниточки этого мира.
В синих сумерках Антиохия лежала нагромождением серых коробок и черных треугольников теней. Желтые огоньки светилен мерцали в проемах окон, красные язычки факелов дразнили небо со дворов и улиц. Город затихал, начиная дремать. Соседи лениво переговаривались, топотали животные в хлевах, хрупая зерном, по-бумажному шелестела невидимая листва, кто-то пел вдалеке, перебирая струны кифары… Лобанов сонно поморгал на иглистые звезды и заснул.
На окраине Антиохии лежал большой пустырь, поросший фисташкой и саксаульником. Здесь не строили домов и не распахивали огородики – место являлось запретным. Посреди пустыря, на небольшом холме была сложена приземистая дахма – Башня молчания. За ее невысокими, в два человеческих роста, стенами хоронили умерших. Б точности, как указывал Заратуштра. Ни землю, ни огонь нельзя было осквернять касанием мертвого тела, и верующие приносили трупы в дахму. Дожидались, пока птицы склюют плоть, и складывали кости на хранение – тут же, в укромных нишах башни.
Сюда-то и привел сподвижников Мир-Арзал Джуманиязов. Самое безопасное место!
– Бо-ольно! – хныкал Шавкат Айязов, хилый и квелый, вечно немытый усатенький молодчик. Он сильно хромал, подволакивая ногу, простреленную арбалетной стрелой.
– Кончай скулить! – рявкнул Тураб Мирзаев, коренастый и плотный верзила. Его квадратное лицо удлиняла аккуратная бородка от уха до уха, а вот усы он тщательно сбривал.
– Ага, тебе бы так!
Исмат Юртаев, незаметный человек среднего роста, без особых примет, в разговор не вступал, покрякивал только, когда перебрасывал два тяжелых хурджуна[50] с правого плеча на левое или наоборот.
– Сейчас придем, перевяжем… – проворчал Мир-Арзал, настороженно всматриваясь в сгущения теней. – Сам виноват! Зачем стрелял? Я тебе что сказал? Кафиры нам живые нужны! Как ты собираешься выбираться из этой дыры?!
Он смолк. Дахма нависла над ними, пугая черными тенями. Стая огромных, откормленных воронов взлетела, оглушительно хлопая крыльями. Мир-Арзал, выпускник Пермского университета, не верил ни в Аллаха, ни в Иблиса, но и его пробрало хриплое, пронзительное карканье. Нечто зловещее, потустороннее чудилось в криках вспугнутых птиц-могильщиков.
Робко ступая, боевики прошли в башню. Запах мертвечины был устоявшимся, но в нос не ударял.
– Там кто-то есть! – глухо выговорил Исмат, хватаясь за автомат. – Вон, сидят!
Мир-Арзал быстро положил руку на АКМ Юртаева:
– Не стрелять! – и нервно хохотнул: – Щас увидишь, кто там сидит…
Подойдя ближе, Исмат с содроганием различил три трупа в белых саванах, перепоясанных ремнями кушти.[51] Мертвяки были привязаны за ноги и за волосы, чтобы птицы не растащили кости. В прорехах разорванных пелен торчали обклеванные ребра, черепа с ошметками скальпов бессмысленно скалились в вечереющее небо.
– О, Аллах! – прошептал Исмат.
– Убедился? – хмуро спросил его Мир-Арзал. – Давай, перевяжи этого!
– А чего сразу я?! – попытался возмутиться Юртаев.
– А кто?! – рявкнул Мир-Арзал. – Я?!
Тураб быстренько организовал костерок и засновал вокруг башни, собирая хворост, – изображал полную загруженность.
Сплюнув, Исмат достал аптечку и склонился над Шавкатом.
– Чуть что, сразу Исмат, Исмат… – продолжал он бурчать.
– Тихо! – шикнул на него Мир-Арзал. – Кажется, Даврон идет!
Тураб осторожно опустил на землю охапку сухих веток и скользнул к арке входа. Через секунду обернулся и кивнул:
– Точно!
Даврон Газиев бесшумно миновал подлесок. Тише, чем нитка входит в ушко иглы, проник в дахму и опустился на корточки возле костерка.
– Ну что? – спросил Мир-Арзал нетерпеливо.
Но Даврон знал себе цену. Один из лучших разведчиков Гульбуддина Хекматиара,[52] он терпел Мир-Арзала, соглашаясь на более спокойное место второго в группе, но не любил, когда тот равнял его со всеми прочими. Даврон Газиев – это вам не серая масса вроде Шавката с Исматом, он даже по Интернету шарился, заходил на форумы неверных…
– Видел кафиров, – изрек Даврон, сочтя, что время доложить приспело. – Поселились в богатом доме… – Смолкнув, он пожевал губами и продолжил: – Знаете, где мы?
– В Афгане? – поднял голову Шавкат и сморщил лицо от боли. – Поосторожнее!
– Потерпишь! – сказал Исмат с ожесточением.
– Афган! – фыркнул Даврон. – Ты хоть один минарет видал? Хоть одну машину? Хоть один провод над улицей?
– Так мы в Пакистане?! – вылупил глаза Шавкат.
Даврон с сожалением посмотрел на Шавката.
– Этот город, – сказал он значительно, – зовется Антиохия-Маргиана, а страна – Парфией! Знаете, какое время на дворе? Сто семнадцатый год!
– Хиджры? – слабо выдохнул Исмат.
– До хиджры еще пятьсот лет! – раздраженно высказался Даврон. – Еще не родился пророк и некуда совершать хадж!
Ошеломленные бандиты притихли, осмысливая сказанное.
– Та-ак… – тяжело сказал Мир-Арзал. – Это меняет дело. Хотя почему? Кафиров все равно надо брать! Проводниками нам будут, выведут в родное время!
– Они что-то там такое болтали о межвременном туннеле, – энергично кивнул Даврон. – И я узнал, когда снова откроются эти их врата… – Выдержав мхатовскую паузу, он договорил: – Через полгода!
– Отлично… – процедил Мир-Арзал. – Тогда так. Патроны беречь! Стрелять только по команде, и только одиночными! Без оружия мы здесь никто, и звать нас никак! Пограбим местное население, захватим кафиров, выждем шесть месяцев и уйдем! С добычей!
– Тут неподалеку дом богача, – сказал как бы между прочим Даврон. – Мельника Пакора…
– Вот и начнем с него! – кивнул Мир-Арзал. – И еще какой-нибудь храм грабанем! И заляжем на полгода!
– Один храм только? – разочарованно спросил Шавкат.
– Один храм! – передразнил его Даврон. – А ты хоть видел здешние храмы?! Да там даже на колонны листы золота накручены! Статуи из золота отлиты, подсвечники разные, чаши! Да тебе каравана верблюдов не хватит, чтобы утащить все золото из одного только храма!
– Ух ты… – пролепетал Шавкат. – Тогда я согласен!
– Слава Аллаху! – съязвил Мир-Арзал. – А то я беспокоился, все думал, а согласится ли Шавкат-джон?!
Боевики захохотали, и их горбатые тени запрыгали по стенам дахмы вперемежку с дырчатыми силуэтами трупов.
На дело вышли с утра. Переоделись в местное тряпье, что успели стяжать у торговцев на базаре, и явились к особняку Пакора. Этот домина занимал половину квартала, замыкая в себе пару внутренних двориков и выпирая в небо тремя разновеликими куполами.
Банда вошла нагло, как к себе домой. Страшные слухи о «дэвах с молниями» помогли им сберечь патроны – рабы Пакора попрятались кто куда, а мордатые охранники не оказали сопротивления.
– Этих в хауз! – распорядился Мир-Арзал. – Шавкат, сторожи!
Важный Айязов остался бдить, щелкая затвором АКМа и грозно хмуря брови. Охранники, по пояс в воде, вздрагивали и ежились, наполняя трусливое сердчишко Шавката непередаваемым блаженством.
Мир-Арзал с Давроном на пару поблуждали по комнатам, хапая все, что выглядело дорогим, пока не попали на женскую половину. Жена Пакора, толстая грымза, не привлекла их внимания, Даврон только сорвал с визжавшей мельничихи тяжелые браслеты кованого золота, а Мир-Арзал конфисковал целый хомут из ожерелий – жемчуга, бериллы, яхонты, золотые цепи.
– Эге-ге! – весело сказал Даврон, откидывая занавес. – Да тут есть кое-что посвежее старой овцы! Глянь, какие ягнятки!
Мир-Арзал глянул и обнаружил будуар, устланный коврами во много слоев. Там, проваливаясь в мякоть ковров, стояли две девушки, чернявые и пышненькие. Они дуэтом залопотали что-то с перепугу, но Даврон цыкнул на них, и дочери Пакора смолкли, будто он их выключил.
– Даврон! – показал Газиев на себя, и ткнул пальцем в девушку, чьи черные волосы были заплетены в сорок косичек.
– Азата… – назвалась дочь Пакора.
Ее сестра не стала дожидаться вопроса и представилась:
– Сиасса!
– Тебе Азата, мне Сиасса, – деловито распределил Даврон. – Идет?
– Годится! – кивнул Мир-Арзал, вожделея и облизываясь.
Газиев задрал платье на Сиассе – девушка не закричала, не заплакала. Послушно согнулась, пристраиваясь под Даврона.
– Вот что значит хорошее воспитание! – сказал Мир-Арзал, спуская штаны и заголяя Азату.
В дверях появился Тураб, державший под мышкой увесистую шкатулку, и отвалил челюсть.
– Слюни подбери! – крикнул Мир-Арзал. – Ты следующий!
Тураб живо опустил шкатулку на пол и распустил пояс…
И тут, как назло, донесся выстрел.
– Опять этот дурак палит! – озлился Даврон.
В коридоре затопал Исмат.
– Там солдаты! Солдаты! – вопил он.
Ворвавшись в комнату, Юртаев заткнулся и выпучил глаза.
– За мной будешь! – предупредил Тураб.
– Так солдаты… – растерянно проговорил Исмат. Мир-Арзал шлепнул Азату по пухлой ягодице и спихнул ее очередному.
– Солдаты, говоришь? – переспросил он удовлетворенно. – Видали мы этих солдат… знаешь, где? Ладно, как закончите, спускайтесь…
Джуманиязов подобрал с полу свой автомат и направился к выходу во двор. Один за другим ударили три выстрела.
– А-а, чтоб тебя! – выразился Мир-Арзал и кинулся бежать.
Во двор прорвалось человек пять городской стражи, двум Шавкат пустил кровь. Мир-Арзал, не покидая галереи, окружавшей дворик, вскинул «Калашников» и потратил три сэкономленных патрона. Ни один даром не пропал.
– Уходим! – скомандовал он спустившимся подельникам.
– Там еще кто-то прется! – крикнул Шавкат, тыкая стволом в проем ворот.
С улицы донеслось протяжное пение, и во двор торжественно вошли жрецы Арамазда, как парфяне звали Творца Неба и Земли, Отца всех Богов, Подателя всех благ. Жрецов было около десятка, и каждый из них нес по факелу и по пучку веток. Углядев «дэвов с молниями», они сбились в кучу, потом самый смелый поджег ветки от факела и двинулся на Мир-Арзала, изгоняя злого духа священным пламенем.
– У нас огонек покруче! – ухмыльнулся Джуманиязов и нажал на спуск.
Пуля выбила из жреца жизнь и окрасила белые одежды красными потеками. Еще два патрона потратил Даврон, по одной пуле выпустили Исмат с Турабом. Этого хватило – половина «святых отцов» осталась умирать, другая половина разбежалась.
– В храм! – развоевался Мир-Арзал.
– В храм! В храм! – подхватил Шавкат.
Ближе всего стояло святилище Анахиты, Владычицы Нижней Бездны, Царицы Земли и Плодородия, Матери Богов, Властительницы Ночей. Храм, или багин, как его называли парфяне, тяжело вздымался кубическими башнями и черными колоннами, уходя вверх на добрую сотню локтей, и вольно расплывался боковыми пристройками из крупных зеленых кирпичей. На плоской крыше храма росли деревца, пушась густой зеленью. К главному входу над широким выступом, облицованным темно-красными плитками из глазурованного фаянса, вела крутая лестница. Сам вход состоял из трех проемов, а сверху над ним нависала крыша, поддерживаемая квадратными колоннами, и тоже была загромождена зелеными насаждениями.
– На штурм! – закричал Даврон, веселясь. – В атаку!
Выскочивших стражей в золоченых доспехах они порешили на месте и оставили умирать на ступенях.
Мир-Арзал захохотал – настроение у него было прекрасное! Весь античный мир, наивный, жестокий и ветхий, лежал у ног человека с автоматом, «дэва с молниями»! Все женщины этого мира готовы были отдаться ему, а все золото, все дворцы, все короны и троны – будут принадлежать ему по праву! По праву сильного!
Мир-Арзал ворвался в храм и испустил крик восторга и жадности.
Громадный квадратный зал-айазана, окруженный чащей тонких, очень высоких колонн, был полон золотого медвяного блеску. Солнечный свет заглядывал в невидимые снизу окна и отражался от листов полированного золота, пронизывая святилище богатой желтизной. Каждая из колонн, выточенная из кедра, была обшита золотыми листами, благовонное масло трепетно горело в тяжелых золотых чашах, а в глубине зала, на троне, усыпанном каменьями, восседала Анахита, отлитая из драгоценного металла.
– Сколько золота… – прошептал Шавкат словно в забытьи и с чувством прочистил ноздри.
– Золото! Золото! – завопил Даврон.
Тураб с Исматом кинулись к колонне, поддевая золотой лист и срывая его, как обертку с конфеты. Даврон снял с треножника пламенную чашу и небрежно выплеснул масло на полированные плиты пола. Растеклась ароматная лужа, фитиль потух, пуская дурманящий чад.
На шум и крики вышел пожилой багнапат, настоятель храма. Увидев богопротивный беспредел, он сперва не поверил. Когда же уверовал, пожелал кинуться на защиту любимой богини, но возраст унял гнев и воззвал к мудрости. Багнапат смирил свой порыв. Вся его нерастраченная ярость передалась телу – жрец помчался за помощью, так бешено работая ногами, как никогда в молодые годы.
– Как мы все это унесем?! – вопил Тураб, складывая в кучу добытое и дурея от тусклого, маслянистого блеска. Его крик, усилясь до грома, пронесся по залу – с акустикой тут все было о'кей.
– Было бы что нести! – хохотнул Мир-Арзал. – Найдем лошадей… Черт! Надо было взять тех девок в заложники! Там и лошади были!
– Успеем! – крикнул Даврон, повисший на вытянутой руке Анахиты, прижимавшей к груди богини плод граната. – Чертова кукла! – пыхтел он. – Не ломается!
– Эх, ломик бы сюда… – завздыхал Исмат. – Монтировку хотя бы…
– Всем бросить оружие! – загромыхал вдруг незнакомый голос на чистом русском языке. – Руки за голову! Лицом к стене!
Чудовищный бас рушился сверху, заставляя тела цепенеть. Мир-Арзал бросился в сторону, подцепил автомат и дал очередь россыпью. Грохот выстрелов заставил весь храм гудеть, как колокол.
– Варвар ты, Мир-Арзал, – сказал другой голос, спокойный и насмешливый, – весь интерьер попортил!
– Кто здесь?! – проорал Даврон, хватаясь за автомат.
– Митра слепящий! – откликнулся бас, демоническим рокотом колыша стены.
Даврон пустил очередь, и тут же две стрелы, тяжелые арбалетные болты пригвоздили обе его руки к ободранной колонне, глубоко впиваясь в дерево. Газиев заверещал от боли.
– Вам же русским языком объяснили, – попенял насмешливый голос, – оружие на пол!
– Это кафиры! – крикнул Шавкат.
– Здорово, дэвы! – включился новый голос, веселый баритон. – А вас заказали!
Мир-Арзал заозирался и приметил светлое пятно, мелькнувшее за колоннадой. Он немедленно выстрелил туда. В ответ прилетела стрела, расщепила приклад и застряла в бедре.
– Я сдаюсь! – закричал Шавкат и выскочил из укрытия.
– Мордой в пол! – рявкнул голос.
Айязов поспешно исполнил приказ.
– Не стреляйте! – взвизгнул Исмат, задирая руки, и вышел из-за статуи.
– Предатель! – завопил Мир-Арзал и нажал курок. Боек сухо щелкнул – патроны кончились.
– Ай-ай-ай… – грустно сказал чей-то голос. Не прогремел, а именно сказал. Джуманиязов круто развернулся и получил прямой в челюсть.
– Третьего я уговорил! – крикнул голос.
– Серый, оставайся там! – ответили ему. – Четвертого мы прикнопили, а пятому сейчас башку свернут…
– Нет! – завопил, выскакивая, Тураб.
Мир-Арзал очухался и тоненько завыл, не от боли даже, а от бессильной злобы.
Из-за колонн вышли четверо. Румяный красавец-гигант свистнул и прокричал:
– Тиридат!
В зал тут же набежало народу – воинов, жрецов, зевак. Крепкие саки, воняющие хлевом, скрутили Мир-Арзала и всю гоп-компанию, деловито накинули им на шеи ременные петли.
Высокий блондин, побивший на туе Холмирзо, подошел к Мир-Арзалу.
– Не зашиб я тебя? – спросил он. – Могу, знаешь, и переборщить…
– Твое счастье, – прохрипел Мир-Арзал, – что патронов нет! Я б тебя…
– «Дэв с мо-олниями»! – издевательски протянул блондин. – Чмошник ты, а не дэв! Злой дух из жопы Аримана!
Веселый парень, крепко сшитый и плотно сбитый, расхохотался.
– Правильно, босс! – воскликнул он.
Подошел четвертый, сухой, черный, со щекой, посеченной шрамом.
– Вас всех отдают в рабство, – холодно сообщил он. – Тебя, Мир-Арзал, и тебя, Даврон, – на мельницу Пакора сына Фрахата! Остальных посадят на цепь в этом храме. Будете качать воду из глубо-окого колодца и таскать ведра на высо-окую крышу! Там у них сады висячие, и столько на полив литров уходит… Не выдерживают рабы, мрут! Никаких шансов!
– Ты – Искандер, я тебя знаю, – прохрипел Мир-Арзал, – ты – док из госпиталя. А это кто?
– Сергий Роксолан, – представился длинный блондин.
– Просто Эдик! – ухмыльнулся коренастый.
– Гефестай! – пробасил гигант.
– Теперь я знаю имена моих врагов! – оскалился Мир-Арзал.
– Морду попроще сделай, – посоветовал Сергий.
Молчаливые саки дернули за петли и повели рабов к их хозяевам.
Глава 3
Отзеленела, отпахла весна. Апрель сменился маем, за маем пришел июнь. Россыпи алых маков и тюльпанов в степи смывались нежно-голубым разливом незабудок. К середке лета настала пора темно-лиловых покровов шалфея, а еще позже холмы и низины присыпала белая пороша клевера, заснежив простор до мутного синего горизонта.
Разгорелось лето, и на Антиохию-Маргиану опустилась сухая жара. Стало душно, как в сауне. Синее небо вылиняло, повисло ярко-белой фосфоресцирующей твердью. Солнце на нем почти не выделялось – дневное светило будто поплавилось и растеклось по небосводу.
Повел отсчет дням август месяц. Трава на пастбищах побурела и завяла, желтая река Марг почти перестала журчать, слегка подпитывая озеро Зота.
Жизнь Сергея, Эдика, Искандера и Гефестая потихоньку налаживалась. Тиридат всех пристроил, а единоверцу Гефестаю доверил даже вести хозяйство в своем имении-дастакерте.
Уже к началу лета Лобанов с Эдиком болтали на латыни не хуже Искандера или Гефестая, вот только фехтование давалось им куда труднее. А время на дворе такое стояло, что без меча – никуда! Пропадешь или заделаешься рабом того, кто с холодным оружием дружен. Сыновья Тиндара и Ярная были ребятами античными, они еще ходить толком не умели, а с акинаками да с эллинскими ксифосами баловались уже. А вот ты попробуй, приучи взрослого дядю клинком махать! Замучишься наставлять! Но «античные ребята» и тут сладили. Искандер тренировал Эдика Чанбу, Гефестай натаскивал Лобанова. Вкопали на задах дастакерта пару столбов, всучили «салабонам» по деревянному мечу, и давай гонять! Руби столб! Коли! Как щит держишь?! Куда открылся?! А ну, на исходную! Кто устал?! Ты устал?! Ничего не знаю! В поединке перекуров не устраивают! Ну и что, что деревянный меч вдвое тяжелее настоящего? Тяжело в учении, легко в бою! Ущучил? Марш на позицию! Щит – раз! Меч к бою! Руби! Коли!
И терпели Сергей с Эдиком, постигали помаленьку науку побеждать, а куда денешься? Панкратион – штука полезная, кто спорит, так ведь не всякий бой выиграешь врукопашную…
– Ариясахт! – трубно взревел Гефестай. – Скоро ты вино погрузишь? Или до ночи собираешься колупаться?!
– Скоро! Скоро, господин! – зачастил Ариясахт – маленький, кругленький, словно колобок, с блестящей плешью, похожей на тонзуру. – Совсем мало осталось!
Докатившись до хумхоны – винного погреба, Ариясахт замахал руками, как регулировщик на перекрестке, и рабы, таскавшие по двое тяжелые глиняные хумы с вином, забегали живее. Лохматые верблюды, надменно держа головы, приседали, складывали голенастые ноги, дозволяя себя нагрузить. Лохматые мадубары, перевозчики вина, бережно заматывали хумы в толстый войлок и крепили животным на бока.
– Поставщик Двора Его Величества шахиншаха Хосроя Первого! – хвастливо напыжился Гефестай. – Не абы как!
– Куркуль ты! – улыбнулся Сергей, но друг на него не обиделся.
– Эй, Валарш, Шапур! – поманил Гефестай двух рабов с носилками, в которых грузно покачивался хум, и велел: – Ставьте на землю!
Рабы, радуясь передышке, осторожно опустили носилки. Гефестай важно приблизился, со знанием дела поковырял затычку на горле сосуда.
– «В хуме этом от виноградника Аппадакан, что в урочище Арайзаты, вина – восемнадцать мари, – считал он с черепка. – Внесено за год 342-й.[53] Сдал Варахрагн, родом из Барзмесана». Самое то! – заценил сын Ярная. – Тащите в дом! – Обернувшись к Лобанову, Гефестай сказал: – Угощу от щедрот! Винишко у Варахрагна отменное! Плавали – знаем!
– Да с шашлычком… – облизнулся Лобанов.
– Именно! – с жаром подтвердил Гефестай и замаслился довольной улыбкой: – Нет, товарищи, жить – хорошо!
– А хорошо жить – еще лучше! – подхватил товарищ Лобанов.
Хохоча и предвкушая обильное застолье, Сергей с Гефестаем обогнули коптильни, сыродельни, конюшни, винокурни и взошли на травянистый холм, макушку которого венчал останец круглой башни, сложенной из камней. Отсюда открывался роскошный вид на Дахские горы, как местные именовали Копетдаг. Хребет был невысок, пологие травянистые склоны кое-где пробивались скалами, курчавыми клиньями взбирались в гору чащи деревьев, им навстречу опадали косынки осыпей. Нежной зеленью отливали фисташковые рощи, путались голыми ветками саксаульники. Низинкой меж покатых холмов проскакало стадо джейранов.
– А вот и культурная программа пробежала! – обрадовался Гефестай, провожая глазами зверье. – Устроим с утра сафари! Ты как?
– Да можно… – лениво и разморенно протянул Лобанов. И тут же ему будто кто воды ледяной за шиворот плеснул – Сергей резко присел, дергая за собой Гефестая. – Глянь! Вон кто джейранов спугнул!
– Где?! – заворочал головой Гефестай.
– Не туда смотришь! На западе!
– Ах ты… – выдохнул сын Ярная, пуча глаза на заход солнца.
Там, пробираясь долинкой между виноградником на склоне высокого холма и зарослями арчи, тяжело печатало шаг войско. Качались большие прямоугольные щиты, сверкали на солнце шлемы и панцири, а впереди, на вороном коне, ехал полководец в алом плаще-палудаментуме.
– Фромены[54]… – выговорил Гефестай и прошипел: – Бежим!
Они скатились с холма и помчались к усадьбе.
– Поохотились, называется! – брюзжал Ярнаев сын на бегу. – Попили винца! М-морды римские, спали вас Митра!
Лобанов несся и думал отрывочными, пунктирными мыслями:
«Ну вот, и досюда война добралась!»
«Скачу, как заяц…»
«И что теперь делать? Это не моя война…»
Они ворвались во двор, и Гефестай закричал:
– Эй, слуги! Ко мне! Мухой!
Рабы и прислуга из вольных сбежались на зов.
– Фромены идут! – сурово объявил управляющий.
Женщины запричитали, завыли тихонько, особи мужеска полу помрачнели и поскучнели.
– Фархат! – командовал Гефестай. – Уведешь коней в Тигровую балку! Вонон, соберешь своих, раздашь оружие!
– Да, господин, – поклонился лысый толстячок с черной бородой, завитой на ассирийский манер, колечками. Был он диперпатом, главным писцом, но полжизни прослужил в сакской коннице. Ветеран войны!
Фратарак связал несколько четких и звонких слов.
– «Отражение злого»! – громко перевел Тиндарид.
Кто ж тут такой злой, подумал Лобанов за секунду до того, как Тиридат толкнул его в грудь «лапой тигра».
Сергей попытался устоять, но полетел кувырком. Ошеломленный, он вскочил. Тиридат сделал движение и тут же оказался рядом. Костяшки его правой руки, сжатой в «копыто лошади», коснулись Серегиной шеи над ключицей. Лобанов увел корпус с линии атаки закручиванием торса и ответил двойным ударом, локтем и коленом. Тиридат блокировал локоть, но от колена уйти даже он не успевал, и прянул влево, защищая правой рукой печень, а левой – пах.
– Мактэ! – обронил Тиридат.
Не останавливая начатого движения, он шагнул вправо, влепил Лобанову между бровей пяткой с поворотом корпуса, подскочил, обрушил удар правой рукой по косой вниз в точку над ухом, повернулся, ударил растопыренными пальцами Сереге в шею и тут же левой ногой – по одному месту.
Лобанов пропустил удар, ослабив его поворотом тела и напрягая пресс, и попал Тиридату большим пальцем в свободную точку между ребер, добавив короткий укол в солнечное сплетение.
– Есть! – завопил Эдик. – Ты взял мысль, босс!
– Да ничего я не брал! – сердито сказал Сергей, отпыхиваясь.
– Че ты гонишь?! – прогудел Гефестай. – Да ты бы иначе не попал! Плавали – знаем!
Недоверчиво отмахнувшись, Лобанов бросился на фратарака.
Четыре раза раб переворачивал клепсидру, пока запаренного Лобанова и свеженького Тиридата не кликнули на обед-кену.
– Месяцок бы… позаниматься! – выдавил Лобанов.
– Позанимаешься! – обнадежил его Искандер. – Это я тебе гарантирую!
Под вечер, перекусив лепешкой с зеленым чаем, Сергей перенес постель наверх, на плоскую крышу. Он сидел и слушал, смотрел, тянул к себе все ниточки этого мира.
В синих сумерках Антиохия лежала нагромождением серых коробок и черных треугольников теней. Желтые огоньки светилен мерцали в проемах окон, красные язычки факелов дразнили небо со дворов и улиц. Город затихал, начиная дремать. Соседи лениво переговаривались, топотали животные в хлевах, хрупая зерном, по-бумажному шелестела невидимая листва, кто-то пел вдалеке, перебирая струны кифары… Лобанов сонно поморгал на иглистые звезды и заснул.
3
На окраине Антиохии лежал большой пустырь, поросший фисташкой и саксаульником. Здесь не строили домов и не распахивали огородики – место являлось запретным. Посреди пустыря, на небольшом холме была сложена приземистая дахма – Башня молчания. За ее невысокими, в два человеческих роста, стенами хоронили умерших. Б точности, как указывал Заратуштра. Ни землю, ни огонь нельзя было осквернять касанием мертвого тела, и верующие приносили трупы в дахму. Дожидались, пока птицы склюют плоть, и складывали кости на хранение – тут же, в укромных нишах башни.
Сюда-то и привел сподвижников Мир-Арзал Джуманиязов. Самое безопасное место!
– Бо-ольно! – хныкал Шавкат Айязов, хилый и квелый, вечно немытый усатенький молодчик. Он сильно хромал, подволакивая ногу, простреленную арбалетной стрелой.
– Кончай скулить! – рявкнул Тураб Мирзаев, коренастый и плотный верзила. Его квадратное лицо удлиняла аккуратная бородка от уха до уха, а вот усы он тщательно сбривал.
– Ага, тебе бы так!
Исмат Юртаев, незаметный человек среднего роста, без особых примет, в разговор не вступал, покрякивал только, когда перебрасывал два тяжелых хурджуна[50] с правого плеча на левое или наоборот.
– Сейчас придем, перевяжем… – проворчал Мир-Арзал, настороженно всматриваясь в сгущения теней. – Сам виноват! Зачем стрелял? Я тебе что сказал? Кафиры нам живые нужны! Как ты собираешься выбираться из этой дыры?!
Он смолк. Дахма нависла над ними, пугая черными тенями. Стая огромных, откормленных воронов взлетела, оглушительно хлопая крыльями. Мир-Арзал, выпускник Пермского университета, не верил ни в Аллаха, ни в Иблиса, но и его пробрало хриплое, пронзительное карканье. Нечто зловещее, потустороннее чудилось в криках вспугнутых птиц-могильщиков.
Робко ступая, боевики прошли в башню. Запах мертвечины был устоявшимся, но в нос не ударял.
– Там кто-то есть! – глухо выговорил Исмат, хватаясь за автомат. – Вон, сидят!
Мир-Арзал быстро положил руку на АКМ Юртаева:
– Не стрелять! – и нервно хохотнул: – Щас увидишь, кто там сидит…
Подойдя ближе, Исмат с содроганием различил три трупа в белых саванах, перепоясанных ремнями кушти.[51] Мертвяки были привязаны за ноги и за волосы, чтобы птицы не растащили кости. В прорехах разорванных пелен торчали обклеванные ребра, черепа с ошметками скальпов бессмысленно скалились в вечереющее небо.
– О, Аллах! – прошептал Исмат.
– Убедился? – хмуро спросил его Мир-Арзал. – Давай, перевяжи этого!
– А чего сразу я?! – попытался возмутиться Юртаев.
– А кто?! – рявкнул Мир-Арзал. – Я?!
Тураб быстренько организовал костерок и засновал вокруг башни, собирая хворост, – изображал полную загруженность.
Сплюнув, Исмат достал аптечку и склонился над Шавкатом.
– Чуть что, сразу Исмат, Исмат… – продолжал он бурчать.
– Тихо! – шикнул на него Мир-Арзал. – Кажется, Даврон идет!
Тураб осторожно опустил на землю охапку сухих веток и скользнул к арке входа. Через секунду обернулся и кивнул:
– Точно!
Даврон Газиев бесшумно миновал подлесок. Тише, чем нитка входит в ушко иглы, проник в дахму и опустился на корточки возле костерка.
– Ну что? – спросил Мир-Арзал нетерпеливо.
Но Даврон знал себе цену. Один из лучших разведчиков Гульбуддина Хекматиара,[52] он терпел Мир-Арзала, соглашаясь на более спокойное место второго в группе, но не любил, когда тот равнял его со всеми прочими. Даврон Газиев – это вам не серая масса вроде Шавката с Исматом, он даже по Интернету шарился, заходил на форумы неверных…
– Видел кафиров, – изрек Даврон, сочтя, что время доложить приспело. – Поселились в богатом доме… – Смолкнув, он пожевал губами и продолжил: – Знаете, где мы?
– В Афгане? – поднял голову Шавкат и сморщил лицо от боли. – Поосторожнее!
– Потерпишь! – сказал Исмат с ожесточением.
– Афган! – фыркнул Даврон. – Ты хоть один минарет видал? Хоть одну машину? Хоть один провод над улицей?
– Так мы в Пакистане?! – вылупил глаза Шавкат.
Даврон с сожалением посмотрел на Шавката.
– Этот город, – сказал он значительно, – зовется Антиохия-Маргиана, а страна – Парфией! Знаете, какое время на дворе? Сто семнадцатый год!
– Хиджры? – слабо выдохнул Исмат.
– До хиджры еще пятьсот лет! – раздраженно высказался Даврон. – Еще не родился пророк и некуда совершать хадж!
Ошеломленные бандиты притихли, осмысливая сказанное.
– Та-ак… – тяжело сказал Мир-Арзал. – Это меняет дело. Хотя почему? Кафиров все равно надо брать! Проводниками нам будут, выведут в родное время!
– Они что-то там такое болтали о межвременном туннеле, – энергично кивнул Даврон. – И я узнал, когда снова откроются эти их врата… – Выдержав мхатовскую паузу, он договорил: – Через полгода!
– Отлично… – процедил Мир-Арзал. – Тогда так. Патроны беречь! Стрелять только по команде, и только одиночными! Без оружия мы здесь никто, и звать нас никак! Пограбим местное население, захватим кафиров, выждем шесть месяцев и уйдем! С добычей!
– Тут неподалеку дом богача, – сказал как бы между прочим Даврон. – Мельника Пакора…
– Вот и начнем с него! – кивнул Мир-Арзал. – И еще какой-нибудь храм грабанем! И заляжем на полгода!
– Один храм только? – разочарованно спросил Шавкат.
– Один храм! – передразнил его Даврон. – А ты хоть видел здешние храмы?! Да там даже на колонны листы золота накручены! Статуи из золота отлиты, подсвечники разные, чаши! Да тебе каравана верблюдов не хватит, чтобы утащить все золото из одного только храма!
– Ух ты… – пролепетал Шавкат. – Тогда я согласен!
– Слава Аллаху! – съязвил Мир-Арзал. – А то я беспокоился, все думал, а согласится ли Шавкат-джон?!
Боевики захохотали, и их горбатые тени запрыгали по стенам дахмы вперемежку с дырчатыми силуэтами трупов.
На дело вышли с утра. Переоделись в местное тряпье, что успели стяжать у торговцев на базаре, и явились к особняку Пакора. Этот домина занимал половину квартала, замыкая в себе пару внутренних двориков и выпирая в небо тремя разновеликими куполами.
Банда вошла нагло, как к себе домой. Страшные слухи о «дэвах с молниями» помогли им сберечь патроны – рабы Пакора попрятались кто куда, а мордатые охранники не оказали сопротивления.
– Этих в хауз! – распорядился Мир-Арзал. – Шавкат, сторожи!
Важный Айязов остался бдить, щелкая затвором АКМа и грозно хмуря брови. Охранники, по пояс в воде, вздрагивали и ежились, наполняя трусливое сердчишко Шавката непередаваемым блаженством.
Мир-Арзал с Давроном на пару поблуждали по комнатам, хапая все, что выглядело дорогим, пока не попали на женскую половину. Жена Пакора, толстая грымза, не привлекла их внимания, Даврон только сорвал с визжавшей мельничихи тяжелые браслеты кованого золота, а Мир-Арзал конфисковал целый хомут из ожерелий – жемчуга, бериллы, яхонты, золотые цепи.
– Эге-ге! – весело сказал Даврон, откидывая занавес. – Да тут есть кое-что посвежее старой овцы! Глянь, какие ягнятки!
Мир-Арзал глянул и обнаружил будуар, устланный коврами во много слоев. Там, проваливаясь в мякоть ковров, стояли две девушки, чернявые и пышненькие. Они дуэтом залопотали что-то с перепугу, но Даврон цыкнул на них, и дочери Пакора смолкли, будто он их выключил.
– Даврон! – показал Газиев на себя, и ткнул пальцем в девушку, чьи черные волосы были заплетены в сорок косичек.
– Азата… – назвалась дочь Пакора.
Ее сестра не стала дожидаться вопроса и представилась:
– Сиасса!
– Тебе Азата, мне Сиасса, – деловито распределил Даврон. – Идет?
– Годится! – кивнул Мир-Арзал, вожделея и облизываясь.
Газиев задрал платье на Сиассе – девушка не закричала, не заплакала. Послушно согнулась, пристраиваясь под Даврона.
– Вот что значит хорошее воспитание! – сказал Мир-Арзал, спуская штаны и заголяя Азату.
В дверях появился Тураб, державший под мышкой увесистую шкатулку, и отвалил челюсть.
– Слюни подбери! – крикнул Мир-Арзал. – Ты следующий!
Тураб живо опустил шкатулку на пол и распустил пояс…
И тут, как назло, донесся выстрел.
– Опять этот дурак палит! – озлился Даврон.
В коридоре затопал Исмат.
– Там солдаты! Солдаты! – вопил он.
Ворвавшись в комнату, Юртаев заткнулся и выпучил глаза.
– За мной будешь! – предупредил Тураб.
– Так солдаты… – растерянно проговорил Исмат. Мир-Арзал шлепнул Азату по пухлой ягодице и спихнул ее очередному.
– Солдаты, говоришь? – переспросил он удовлетворенно. – Видали мы этих солдат… знаешь, где? Ладно, как закончите, спускайтесь…
Джуманиязов подобрал с полу свой автомат и направился к выходу во двор. Один за другим ударили три выстрела.
– А-а, чтоб тебя! – выразился Мир-Арзал и кинулся бежать.
Во двор прорвалось человек пять городской стражи, двум Шавкат пустил кровь. Мир-Арзал, не покидая галереи, окружавшей дворик, вскинул «Калашников» и потратил три сэкономленных патрона. Ни один даром не пропал.
– Уходим! – скомандовал он спустившимся подельникам.
– Там еще кто-то прется! – крикнул Шавкат, тыкая стволом в проем ворот.
С улицы донеслось протяжное пение, и во двор торжественно вошли жрецы Арамазда, как парфяне звали Творца Неба и Земли, Отца всех Богов, Подателя всех благ. Жрецов было около десятка, и каждый из них нес по факелу и по пучку веток. Углядев «дэвов с молниями», они сбились в кучу, потом самый смелый поджег ветки от факела и двинулся на Мир-Арзала, изгоняя злого духа священным пламенем.
– У нас огонек покруче! – ухмыльнулся Джуманиязов и нажал на спуск.
Пуля выбила из жреца жизнь и окрасила белые одежды красными потеками. Еще два патрона потратил Даврон, по одной пуле выпустили Исмат с Турабом. Этого хватило – половина «святых отцов» осталась умирать, другая половина разбежалась.
– В храм! – развоевался Мир-Арзал.
– В храм! В храм! – подхватил Шавкат.
Ближе всего стояло святилище Анахиты, Владычицы Нижней Бездны, Царицы Земли и Плодородия, Матери Богов, Властительницы Ночей. Храм, или багин, как его называли парфяне, тяжело вздымался кубическими башнями и черными колоннами, уходя вверх на добрую сотню локтей, и вольно расплывался боковыми пристройками из крупных зеленых кирпичей. На плоской крыше храма росли деревца, пушась густой зеленью. К главному входу над широким выступом, облицованным темно-красными плитками из глазурованного фаянса, вела крутая лестница. Сам вход состоял из трех проемов, а сверху над ним нависала крыша, поддерживаемая квадратными колоннами, и тоже была загромождена зелеными насаждениями.
– На штурм! – закричал Даврон, веселясь. – В атаку!
Выскочивших стражей в золоченых доспехах они порешили на месте и оставили умирать на ступенях.
Мир-Арзал захохотал – настроение у него было прекрасное! Весь античный мир, наивный, жестокий и ветхий, лежал у ног человека с автоматом, «дэва с молниями»! Все женщины этого мира готовы были отдаться ему, а все золото, все дворцы, все короны и троны – будут принадлежать ему по праву! По праву сильного!
Мир-Арзал ворвался в храм и испустил крик восторга и жадности.
Громадный квадратный зал-айазана, окруженный чащей тонких, очень высоких колонн, был полон золотого медвяного блеску. Солнечный свет заглядывал в невидимые снизу окна и отражался от листов полированного золота, пронизывая святилище богатой желтизной. Каждая из колонн, выточенная из кедра, была обшита золотыми листами, благовонное масло трепетно горело в тяжелых золотых чашах, а в глубине зала, на троне, усыпанном каменьями, восседала Анахита, отлитая из драгоценного металла.
– Сколько золота… – прошептал Шавкат словно в забытьи и с чувством прочистил ноздри.
– Золото! Золото! – завопил Даврон.
Тураб с Исматом кинулись к колонне, поддевая золотой лист и срывая его, как обертку с конфеты. Даврон снял с треножника пламенную чашу и небрежно выплеснул масло на полированные плиты пола. Растеклась ароматная лужа, фитиль потух, пуская дурманящий чад.
На шум и крики вышел пожилой багнапат, настоятель храма. Увидев богопротивный беспредел, он сперва не поверил. Когда же уверовал, пожелал кинуться на защиту любимой богини, но возраст унял гнев и воззвал к мудрости. Багнапат смирил свой порыв. Вся его нерастраченная ярость передалась телу – жрец помчался за помощью, так бешено работая ногами, как никогда в молодые годы.
– Как мы все это унесем?! – вопил Тураб, складывая в кучу добытое и дурея от тусклого, маслянистого блеска. Его крик, усилясь до грома, пронесся по залу – с акустикой тут все было о'кей.
– Было бы что нести! – хохотнул Мир-Арзал. – Найдем лошадей… Черт! Надо было взять тех девок в заложники! Там и лошади были!
– Успеем! – крикнул Даврон, повисший на вытянутой руке Анахиты, прижимавшей к груди богини плод граната. – Чертова кукла! – пыхтел он. – Не ломается!
– Эх, ломик бы сюда… – завздыхал Исмат. – Монтировку хотя бы…
– Всем бросить оружие! – загромыхал вдруг незнакомый голос на чистом русском языке. – Руки за голову! Лицом к стене!
Чудовищный бас рушился сверху, заставляя тела цепенеть. Мир-Арзал бросился в сторону, подцепил автомат и дал очередь россыпью. Грохот выстрелов заставил весь храм гудеть, как колокол.
– Варвар ты, Мир-Арзал, – сказал другой голос, спокойный и насмешливый, – весь интерьер попортил!
– Кто здесь?! – проорал Даврон, хватаясь за автомат.
– Митра слепящий! – откликнулся бас, демоническим рокотом колыша стены.
Даврон пустил очередь, и тут же две стрелы, тяжелые арбалетные болты пригвоздили обе его руки к ободранной колонне, глубоко впиваясь в дерево. Газиев заверещал от боли.
– Вам же русским языком объяснили, – попенял насмешливый голос, – оружие на пол!
– Это кафиры! – крикнул Шавкат.
– Здорово, дэвы! – включился новый голос, веселый баритон. – А вас заказали!
Мир-Арзал заозирался и приметил светлое пятно, мелькнувшее за колоннадой. Он немедленно выстрелил туда. В ответ прилетела стрела, расщепила приклад и застряла в бедре.
– Я сдаюсь! – закричал Шавкат и выскочил из укрытия.
– Мордой в пол! – рявкнул голос.
Айязов поспешно исполнил приказ.
– Не стреляйте! – взвизгнул Исмат, задирая руки, и вышел из-за статуи.
– Предатель! – завопил Мир-Арзал и нажал курок. Боек сухо щелкнул – патроны кончились.
– Ай-ай-ай… – грустно сказал чей-то голос. Не прогремел, а именно сказал. Джуманиязов круто развернулся и получил прямой в челюсть.
– Третьего я уговорил! – крикнул голос.
– Серый, оставайся там! – ответили ему. – Четвертого мы прикнопили, а пятому сейчас башку свернут…
– Нет! – завопил, выскакивая, Тураб.
Мир-Арзал очухался и тоненько завыл, не от боли даже, а от бессильной злобы.
Из-за колонн вышли четверо. Румяный красавец-гигант свистнул и прокричал:
– Тиридат!
В зал тут же набежало народу – воинов, жрецов, зевак. Крепкие саки, воняющие хлевом, скрутили Мир-Арзала и всю гоп-компанию, деловито накинули им на шеи ременные петли.
Высокий блондин, побивший на туе Холмирзо, подошел к Мир-Арзалу.
– Не зашиб я тебя? – спросил он. – Могу, знаешь, и переборщить…
– Твое счастье, – прохрипел Мир-Арзал, – что патронов нет! Я б тебя…
– «Дэв с мо-олниями»! – издевательски протянул блондин. – Чмошник ты, а не дэв! Злой дух из жопы Аримана!
Веселый парень, крепко сшитый и плотно сбитый, расхохотался.
– Правильно, босс! – воскликнул он.
Подошел четвертый, сухой, черный, со щекой, посеченной шрамом.
– Вас всех отдают в рабство, – холодно сообщил он. – Тебя, Мир-Арзал, и тебя, Даврон, – на мельницу Пакора сына Фрахата! Остальных посадят на цепь в этом храме. Будете качать воду из глубо-окого колодца и таскать ведра на высо-окую крышу! Там у них сады висячие, и столько на полив литров уходит… Не выдерживают рабы, мрут! Никаких шансов!
– Ты – Искандер, я тебя знаю, – прохрипел Мир-Арзал, – ты – док из госпиталя. А это кто?
– Сергий Роксолан, – представился длинный блондин.
– Просто Эдик! – ухмыльнулся коренастый.
– Гефестай! – пробасил гигант.
– Теперь я знаю имена моих врагов! – оскалился Мир-Арзал.
– Морду попроще сделай, – посоветовал Сергий.
Молчаливые саки дернули за петли и повели рабов к их хозяевам.
Глава 3
1
Отзеленела, отпахла весна. Апрель сменился маем, за маем пришел июнь. Россыпи алых маков и тюльпанов в степи смывались нежно-голубым разливом незабудок. К середке лета настала пора темно-лиловых покровов шалфея, а еще позже холмы и низины присыпала белая пороша клевера, заснежив простор до мутного синего горизонта.
Разгорелось лето, и на Антиохию-Маргиану опустилась сухая жара. Стало душно, как в сауне. Синее небо вылиняло, повисло ярко-белой фосфоресцирующей твердью. Солнце на нем почти не выделялось – дневное светило будто поплавилось и растеклось по небосводу.
Повел отсчет дням август месяц. Трава на пастбищах побурела и завяла, желтая река Марг почти перестала журчать, слегка подпитывая озеро Зота.
Жизнь Сергея, Эдика, Искандера и Гефестая потихоньку налаживалась. Тиридат всех пристроил, а единоверцу Гефестаю доверил даже вести хозяйство в своем имении-дастакерте.
Уже к началу лета Лобанов с Эдиком болтали на латыни не хуже Искандера или Гефестая, вот только фехтование давалось им куда труднее. А время на дворе такое стояло, что без меча – никуда! Пропадешь или заделаешься рабом того, кто с холодным оружием дружен. Сыновья Тиндара и Ярная были ребятами античными, они еще ходить толком не умели, а с акинаками да с эллинскими ксифосами баловались уже. А вот ты попробуй, приучи взрослого дядю клинком махать! Замучишься наставлять! Но «античные ребята» и тут сладили. Искандер тренировал Эдика Чанбу, Гефестай натаскивал Лобанова. Вкопали на задах дастакерта пару столбов, всучили «салабонам» по деревянному мечу, и давай гонять! Руби столб! Коли! Как щит держишь?! Куда открылся?! А ну, на исходную! Кто устал?! Ты устал?! Ничего не знаю! В поединке перекуров не устраивают! Ну и что, что деревянный меч вдвое тяжелее настоящего? Тяжело в учении, легко в бою! Ущучил? Марш на позицию! Щит – раз! Меч к бою! Руби! Коли!
И терпели Сергей с Эдиком, постигали помаленьку науку побеждать, а куда денешься? Панкратион – штука полезная, кто спорит, так ведь не всякий бой выиграешь врукопашную…
– Ариясахт! – трубно взревел Гефестай. – Скоро ты вино погрузишь? Или до ночи собираешься колупаться?!
– Скоро! Скоро, господин! – зачастил Ариясахт – маленький, кругленький, словно колобок, с блестящей плешью, похожей на тонзуру. – Совсем мало осталось!
Докатившись до хумхоны – винного погреба, Ариясахт замахал руками, как регулировщик на перекрестке, и рабы, таскавшие по двое тяжелые глиняные хумы с вином, забегали живее. Лохматые верблюды, надменно держа головы, приседали, складывали голенастые ноги, дозволяя себя нагрузить. Лохматые мадубары, перевозчики вина, бережно заматывали хумы в толстый войлок и крепили животным на бока.
– Поставщик Двора Его Величества шахиншаха Хосроя Первого! – хвастливо напыжился Гефестай. – Не абы как!
– Куркуль ты! – улыбнулся Сергей, но друг на него не обиделся.
– Эй, Валарш, Шапур! – поманил Гефестай двух рабов с носилками, в которых грузно покачивался хум, и велел: – Ставьте на землю!
Рабы, радуясь передышке, осторожно опустили носилки. Гефестай важно приблизился, со знанием дела поковырял затычку на горле сосуда.
– «В хуме этом от виноградника Аппадакан, что в урочище Арайзаты, вина – восемнадцать мари, – считал он с черепка. – Внесено за год 342-й.[53] Сдал Варахрагн, родом из Барзмесана». Самое то! – заценил сын Ярная. – Тащите в дом! – Обернувшись к Лобанову, Гефестай сказал: – Угощу от щедрот! Винишко у Варахрагна отменное! Плавали – знаем!
– Да с шашлычком… – облизнулся Лобанов.
– Именно! – с жаром подтвердил Гефестай и замаслился довольной улыбкой: – Нет, товарищи, жить – хорошо!
– А хорошо жить – еще лучше! – подхватил товарищ Лобанов.
Хохоча и предвкушая обильное застолье, Сергей с Гефестаем обогнули коптильни, сыродельни, конюшни, винокурни и взошли на травянистый холм, макушку которого венчал останец круглой башни, сложенной из камней. Отсюда открывался роскошный вид на Дахские горы, как местные именовали Копетдаг. Хребет был невысок, пологие травянистые склоны кое-где пробивались скалами, курчавыми клиньями взбирались в гору чащи деревьев, им навстречу опадали косынки осыпей. Нежной зеленью отливали фисташковые рощи, путались голыми ветками саксаульники. Низинкой меж покатых холмов проскакало стадо джейранов.
– А вот и культурная программа пробежала! – обрадовался Гефестай, провожая глазами зверье. – Устроим с утра сафари! Ты как?
– Да можно… – лениво и разморенно протянул Лобанов. И тут же ему будто кто воды ледяной за шиворот плеснул – Сергей резко присел, дергая за собой Гефестая. – Глянь! Вон кто джейранов спугнул!
– Где?! – заворочал головой Гефестай.
– Не туда смотришь! На западе!
– Ах ты… – выдохнул сын Ярная, пуча глаза на заход солнца.
Там, пробираясь долинкой между виноградником на склоне высокого холма и зарослями арчи, тяжело печатало шаг войско. Качались большие прямоугольные щиты, сверкали на солнце шлемы и панцири, а впереди, на вороном коне, ехал полководец в алом плаще-палудаментуме.
– Фромены[54]… – выговорил Гефестай и прошипел: – Бежим!
Они скатились с холма и помчались к усадьбе.
– Поохотились, называется! – брюзжал Ярнаев сын на бегу. – Попили винца! М-морды римские, спали вас Митра!
Лобанов несся и думал отрывочными, пунктирными мыслями:
«Ну вот, и досюда война добралась!»
«Скачу, как заяц…»
«И что теперь делать? Это не моя война…»
Они ворвались во двор, и Гефестай закричал:
– Эй, слуги! Ко мне! Мухой!
Рабы и прислуга из вольных сбежались на зов.
– Фромены идут! – сурово объявил управляющий.
Женщины запричитали, завыли тихонько, особи мужеска полу помрачнели и поскучнели.
– Фархат! – командовал Гефестай. – Уведешь коней в Тигровую балку! Вонон, соберешь своих, раздашь оружие!
– Да, господин, – поклонился лысый толстячок с черной бородой, завитой на ассирийский манер, колечками. Был он диперпатом, главным писцом, но полжизни прослужил в сакской коннице. Ветеран войны!