Страница:
Связи Арвида Харнака с советской разведкой восходят еще к началу 30-х годов, когда наш консул в Кенигсберге, а позже сотрудник диппредставительства в столице Германии Александр Гиршфельд познакомил его с известным чекистом Артузовым, главой ИНО, разработчиком операции «Трест».
Позже, в 1935 году, к «разработке Харнака» подключается Борис Гордон, наш резидент в Берлине. Они быстро сошлись, так как Харнаку уже к тому времени стали ясны авантюрные планы Гитлера.
С тех пор доцент Гессенского университета, советник Министерства экономики Германии Харнак стал нашим ценнейшим агентом.
Есть поразительные свидетельства величайшего мужества двух агентов — Харнака (Корсиканец) и Шульце-Бойзена Харро (Старшина), которые с упорством обреченных передавали и передавали радиограммы, наполненные сведениями о подготовке Германии к войне. Читаешь эти трагические сообщения, и в душе звучит вопрос: как можно было не поверить?
Проделан титанический труд, а Сталин на документе от 16 июня 1941 года, написанном поистине кровью сердца друзей нашей страны, нацарапал брань и нецензурщину.
Более того, документ с сообщениями агентов берлинской резидентуры, а также доклад о нависшей угрозе, переданный руководством разведки за четыре дня до начала войны министру госбезопасности Меркулову, так и не дошел до Сталина.
Меркулов попросту струсил и не подписал доклад.
И после этого мы удивляемся страшным поражениям Красной Армии в 1941 году, миллионам погибших и плененных.
Однако ничего этого не знал мужественный доктор юриспруденции Арвид Харнак. Он сделал все, что мог, для спасения Советского Союза. 3 сентября 1942 года его арестовало гестапо. В декабре он был казнен по приговору имперского военного суда Германии.
Думаю, что вряд ли когда-либо в жизни его вспомнил Сталин. Ибо сообщения Корсиканца — яркое свидетельство недоверия и преступного бездействия «вождя народов» накануне войны.
И тем не менее. При всех сложностях и издержках разведывательно-диверсионной деятельности руководство страны получало свежие и надежные разведданные.
Из гестапо важную информацию поставлял один из самых ценных агентов берлинской резидентуры за всю историю ее существования — Вилли Леман. Он работал на Советский Союз с 1935 года.
Сегодня известно, что Леман был вторым источником, вслед за Рихардом Зорге, сообщившим точную дату нападения фашистской Германии на СССР.
После отпуска, выйдя на службу 19 июня 1941 года, он узнал страшную новость, которая заставила его, пренебрегая мерами предосторожности, срочно встретиться со своим связником — оперативным работником резидентуры Б. Журавлевым. Леман сообщил, что в гестапо поступил приказ Гитлера: немецкие войска перейдут советскую границу в ночь на 22 июня.
Однако сколько сведений было передано Леманом еще до этой трагической даты! Это благодаря ему НКВД прекрасно знал структуру и кадры гестапо и абвера. Наш агент оперативно предупреждал советскую разведку о сотрудниках, «разрабатываемых» гестапо, о готовящихся арестах и провокациях.
Леман спас советского нелегала Стефана Ланга, он же Арнольд Дейч, который в свое время завербовал нескольких ценных агентов из так называемой кембриджской пятерки — К. Филби, Г. Берджеса, Д. Маклина. Именно Стефан обучал этих молодых людей азам разведывательной деятельности.
Вилли умело информировал центр о внутренней борьбе в политическом руководстве гитлеровской Германии. Портрет фюрера и его подручных Леман писал с первых дней прихода к власти Гитлера. И если обстоятельства «ночи длинных ножей», когда Гитлер разделался с руководителями штурмовых отрядов (СА), стали известны общественности почти четверть века спустя после Мюнхенского процесса 1957 года, то в Кремле знали правду в том же 1934 году. Детали разгрома отрядов Рема передал в Москву Леман.
В 1935 году этот агент направит телеграмму об активной работе немецких ученых над созданием боевых ракет, которые впоследствии получат наименование «фау».
Через два года начальник конструкторского бюро № 7 артиллерийского управления Красной Армии Л. Корнеев напишет в письме Сталину: «Многие страны, как-то: Америка, Япония, Франция и особенно Германия — много и упорно работают над ракетной проблемой.
В Америке известный профессор Годдард призван в армию, наделен чином генерала, и ему построена крупная реактивная лаборатория... В Германии проф. Оберт — большой авторитет в ракетной технике, работающий над ракетами в течение десятка лет, также призван в германскую армию».
Нет сомнения, что эти данные были получены с помощью разведки.
В своих шифротелеграммах Вилли Леман уделяет внимание не только передовой ракетной технике. Он докладывает о новом бронетранспортере, поступившем на вооружение вермахта, об истребителе с цельнометаллическим фюзеляжем, о подводных лодках, заложенных на верфях Германии, о строительстве секретного завода по производству боевых отравляющих веществ.
В результате сталинских чисток и репрессий наша разведка едва не потеряла этого ценнейшего агента. В 1937 году из Берлина отозван В. Зарубин, с которым Леман был на связи. Его обвиняют в предательстве. По счастливой случайности Зарубин остался жив и вскоре получил сообщение из Германии. Леман встревожен, он не имеет инструкций, действует на свой страх и риск. Создается впечатление, что его работа Советскому Союзу не очень-то и нужна.
«Как раз тогда, когда я мог бы заключить хорошие сделки, — пишет он Зарубину, — тамошняя фирма совершенно непонятным для меня образом перестала интересоваться деловой связью со мной».
Зарубин, сам оказавшись в тяжелейшей ситуации, как может успокаивает Лемана.
Только в июне 1940 года, за год до войны, в Берлин едет опытный разведчик А. Коротков, который возобновляет сотрудничество с агентом.
Вилли Леман погиб в декабре 1942 года. Произошла трагическая случайность. Выброшенные на парашютах антифашисты А. Хесслер и Р. Барт попали в лапы гестапо. Они передали закодированный сигнал о том, что работают под контролем. Но дежурный радист не придал значения сигналу. Центр, в свою очередь, посылает агентам адреса явок в Берлине, в том числе и явку Лемана.
Зимним вечером Вилли вызвали на службу, и он больше домой не вернулся.
Были у нас агенты и в Англии. В лондонскую резидентуру поставлял ценные расшифрованные материалы Джон Кэрнкросс, шифровальщик центра «Блечи парк».
Кстати, именно из Лондона пришло сообщение, полученное от кембриджской группы, которое впоследствии сыграло свою роль в стратегическом противостоянии Советского Союза и Германии на Курской дуге. По данным агентов, главный удар немцев направлялся на Курск, мы же первоначально прогнозировали его в направлении Великих Лук. К счастью, в данном случае сообщению разведки поверили. Джон Кэрнкросс передал и еще одну важную информацию. С получением ее наша авиация накануне Курской битвы нанесла несколько мощных ударов по немецким аэродромам.
В ходе налетов советских штурмовиков было уничтожено около пятисот фашистских самолетов. Германским войскам перед сражением был нанесен невосполнимый урон.
Нельзя не сказать об уникальной судьбе сотрудника 4-го управления Квашнина. Вместе с сыном Уинстона Черчилля — Рандольфом, он оказался в ставке Тито. Когда в 1944 году немцы предприняли крупную карательную операцию против штаба югославских партизан, многих удалось вывезти на самолетах. Но группе Рандольфа Черчилля и сотрудникам советской разведки во главе с Квашниным пришлось самим выходить из окружения.
Можно с полным основанием признать, что английский премьер спасением сына во многом обязан нашему чекисту. Квашнин имел большой опыт партизанской войны, был первоклассным мастером подрывного дела. Он вел обе группы. С боями англичане и русские успешно вышли из немецкого кольца.
Сближение с Рандольфом дало Квашнину возможность получить информацию об английской правящей элите как бы изнутри. И пусть эти оценки, суждения, высказывания Черчилля-младшего не имели разведывательной ценности, дипломатический, политический интерес к ним был несомненным.
Особая гордость советской разведывательно-диверсионной службы — легендарный боевик Николай Кузнецов. О нем, как и о Зорге, написано много, и повторяться нет смысла. Хочу сказать лишь о малоизвестных или спорных страницах жизни Кузнецова.
Как и всякая легендарная личность, после гибели Кузнецов «оброс» мифами, выдумками, домыслами. О нем писали как о немце Поволжья, якобы высланном в Казахстан, а то и вовсе Кузнецов представал перед читателями перевербованным немецким агентом. А Николай Иванович был истинным русаком из Сибири, в совершенстве знавшим немецкий язык. За два года до войны местное НКВД направило его на учебу в Москву. Готовился он по индивидуальной программе как спецагент, в первую очередь для работы по немецкому посольству.
Для этой роли Кузнецов подходил почти идеально — красавец-мужчина, блондин, знакомый с литературой, культурой Германии. Он любил и хорошо знал балет, имел друзей среди артистов и поэтов. Говорят, в нем не чаяли души многие балерины той поры.
Уже в довоенное время Кузнецов участвовал в перехвате немецкой дипломатической почты. Это был человек редкого таланта. Все, кто с ним работал, отмечают его удивительное хладнокровие и спокойствие в ходе боевых операций в сочетании с изобретательностью и молниеносной реакцией.
Обер-лейтенант Пауль Зиберт-Кузнецов натворил немало дел в фашистских тылах. Все эти годы немецкие спецслужбы безуспешно пытались вычислить советского агента.
Николай Кузнецов геройски погиб в бою с бандеровцами в 1944 году под Львовом. Он взорвал себя гранатой. Посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза.
Интересно, что с именем Николая Кузнецова вот уже несколько десятилетий связывают самую, пожалуй, загадочную страницу истории противостояния диверсионных служб Германии и Советского Союза.
Речь идет о встрече «большой тройки» в Тегеране в 1943 году и готовившемся теракте против руководителей Англии, США и СССР. Главным исполнителем диверсии должен был стать руководитель спецопераций гитлеровской службы безопасности Отто Скорцени.
Заговор раскрыл Николай Кузнецов, узнав от офицера немецкой спецслужбы Остера о подготовке операции. Были, оказывается, и другие источники информации.
В середине 60-х годов в «Правде» промелькнуло сообщение со ссылкой на интервью в парижском «Экспрессе». Корреспондент приводит слова эсэсовца Отто Скорцени, проживавшего в ту пору в Мадриде.
«Из всех забавных историй, которые рассказывают обо мне, самые забавные — это те, что написаны историками. Они утверждают, что я должен был со своей командой похитить Рузвельта во время Ялтинской конференции. Это глупость: никогда мне Гитлер не приказывал этого.
Сейчас я вам скажу правду по поводу этой истории: в действительности Гитлер приказал мне похитить Рузвельта во время предыдущей конференции — той, что проходила в Тегеране... Но бац! (смеется)... из-за различных причин это дело не удалось обделать с достаточным успехом...»
Сегодня появляются иные версии на сей счет. Считают, что у немцев попросту не было сил и возможностей организовать столь крупный теракт в Тегеране. И якобы угроза, нависшая над «большой тройкой», — не более чем сталинский политический маневр. Разумеется, умело проведенный с помощью советских разведчиков.
Главная задача маневра — заманить Рузвельта в резиденцию советского посла в Тегеране, где остановился Сталин. Что, собственно, и было сделано. Американский президент на несколько дней стал гостем советского руководителя.
Пока ни ту, ни другую версию не удается подтвердить документально, но в любом случае проведенной операцией можно гордиться. Ведь это и есть своего рода классический пример воздействия агентурной разведки на политические решения. О чем большем может мечтать разведчик!
За годы войны разведывательно-диверсионная служба направила в тыл врага более двух тысяч оперативных групп общей численностью около 15 тысяч человек. Это они создавали партизанские отряды, работали в глубоком тылу, в отрыве от своих войск, разоблачали немецких агентов, совершали диверсионные акты, ликвидировали фашистских чиновников.
Их имена помнит благодарная Россия. Это Кузнецов, Медведев, Прокопюк, Ваупшасов, Карасев, Мирковский, Прудников...
Нельзя сказать, что диверсионная война всюду заканчивалась нашей победой. Гестапо и абвер тоже не дремали. Разведчик Иван Кудря, проникший в агентурную сеть абвера, был предан и схвачен фашистами. Виктор Лягин геройски погиб в Херсоне; он, несмотря на пытки, никого не выдал.
Виктора Молодцова расстреляли румыны. Известный советский разведчик Каминский, один из создателей «Красной капеллы», застрелился сам, когда его пытались схватить.
В годы Великой Отечественной войны в Афганистане погиб легендарный агент Фридгуд. Он стоял у истоков создания нашей разведки. Это был удивительный человек. Фридгуд основал наши агентурные позиции на Ближнем Востоке, первым проник в Йемен и в Саудовскую Аравию.
До сих пор среди ветеранов разведки ходят легенды о том, как арабские шейхи в знак уважения и признательности подарили Фридгуду несколько львов, а когда тот отказался, презентовали целый гарем. Пожалуй, подобные подарки вряд ли припомнит советская разведка.
В ряду уникальных в истории мировой разведки стоят операции «Монастырь» и «Березино».
По планам «Монастыря», в абвер удалось внедрить талантливого советского агента Александра Демьянова. Впоследствии и Гелен, и Шелленберг призна<$Esize 8 {up 20 back 35 prime}>ют, что немецкое руководство долгое время находилось в плену иллюзии, что оно имеет доступ к планам и замыслам советского Верховного командования.
Операция «Березино» имела целью убедить Гитлера в том, что в тылах Красной Армии действует крупное соединение вермахта. Немцы настолько были уверены в его существовании, что помогали материально, забрасывая оружие, продовольствие и вещевое обмундирование в наш тыл. Достаточно сказать, что сам Отто Скорцени собирался выехать в войска соединения.
Мифическое командование было награждено Гитлером и повышено в званиях.
Прошли десятилетия, но до сих пор американские спецслужбы используют материалы операций «Монастырь» и «Березино» в обучении молодых разведчиков.
ПОРАЖЕНИЕ «ВОЛШЕБНОГО СТРЕЛКА»
Позже, в 1935 году, к «разработке Харнака» подключается Борис Гордон, наш резидент в Берлине. Они быстро сошлись, так как Харнаку уже к тому времени стали ясны авантюрные планы Гитлера.
С тех пор доцент Гессенского университета, советник Министерства экономики Германии Харнак стал нашим ценнейшим агентом.
Есть поразительные свидетельства величайшего мужества двух агентов — Харнака (Корсиканец) и Шульце-Бойзена Харро (Старшина), которые с упорством обреченных передавали и передавали радиограммы, наполненные сведениями о подготовке Германии к войне. Читаешь эти трагические сообщения, и в душе звучит вопрос: как можно было не поверить?
Проделан титанический труд, а Сталин на документе от 16 июня 1941 года, написанном поистине кровью сердца друзей нашей страны, нацарапал брань и нецензурщину.
Более того, документ с сообщениями агентов берлинской резидентуры, а также доклад о нависшей угрозе, переданный руководством разведки за четыре дня до начала войны министру госбезопасности Меркулову, так и не дошел до Сталина.
Меркулов попросту струсил и не подписал доклад.
И после этого мы удивляемся страшным поражениям Красной Армии в 1941 году, миллионам погибших и плененных.
Однако ничего этого не знал мужественный доктор юриспруденции Арвид Харнак. Он сделал все, что мог, для спасения Советского Союза. 3 сентября 1942 года его арестовало гестапо. В декабре он был казнен по приговору имперского военного суда Германии.
Думаю, что вряд ли когда-либо в жизни его вспомнил Сталин. Ибо сообщения Корсиканца — яркое свидетельство недоверия и преступного бездействия «вождя народов» накануне войны.
И тем не менее. При всех сложностях и издержках разведывательно-диверсионной деятельности руководство страны получало свежие и надежные разведданные.
Из гестапо важную информацию поставлял один из самых ценных агентов берлинской резидентуры за всю историю ее существования — Вилли Леман. Он работал на Советский Союз с 1935 года.
Сегодня известно, что Леман был вторым источником, вслед за Рихардом Зорге, сообщившим точную дату нападения фашистской Германии на СССР.
После отпуска, выйдя на службу 19 июня 1941 года, он узнал страшную новость, которая заставила его, пренебрегая мерами предосторожности, срочно встретиться со своим связником — оперативным работником резидентуры Б. Журавлевым. Леман сообщил, что в гестапо поступил приказ Гитлера: немецкие войска перейдут советскую границу в ночь на 22 июня.
Однако сколько сведений было передано Леманом еще до этой трагической даты! Это благодаря ему НКВД прекрасно знал структуру и кадры гестапо и абвера. Наш агент оперативно предупреждал советскую разведку о сотрудниках, «разрабатываемых» гестапо, о готовящихся арестах и провокациях.
Леман спас советского нелегала Стефана Ланга, он же Арнольд Дейч, который в свое время завербовал нескольких ценных агентов из так называемой кембриджской пятерки — К. Филби, Г. Берджеса, Д. Маклина. Именно Стефан обучал этих молодых людей азам разведывательной деятельности.
Вилли умело информировал центр о внутренней борьбе в политическом руководстве гитлеровской Германии. Портрет фюрера и его подручных Леман писал с первых дней прихода к власти Гитлера. И если обстоятельства «ночи длинных ножей», когда Гитлер разделался с руководителями штурмовых отрядов (СА), стали известны общественности почти четверть века спустя после Мюнхенского процесса 1957 года, то в Кремле знали правду в том же 1934 году. Детали разгрома отрядов Рема передал в Москву Леман.
В 1935 году этот агент направит телеграмму об активной работе немецких ученых над созданием боевых ракет, которые впоследствии получат наименование «фау».
Через два года начальник конструкторского бюро № 7 артиллерийского управления Красной Армии Л. Корнеев напишет в письме Сталину: «Многие страны, как-то: Америка, Япония, Франция и особенно Германия — много и упорно работают над ракетной проблемой.
В Америке известный профессор Годдард призван в армию, наделен чином генерала, и ему построена крупная реактивная лаборатория... В Германии проф. Оберт — большой авторитет в ракетной технике, работающий над ракетами в течение десятка лет, также призван в германскую армию».
Нет сомнения, что эти данные были получены с помощью разведки.
В своих шифротелеграммах Вилли Леман уделяет внимание не только передовой ракетной технике. Он докладывает о новом бронетранспортере, поступившем на вооружение вермахта, об истребителе с цельнометаллическим фюзеляжем, о подводных лодках, заложенных на верфях Германии, о строительстве секретного завода по производству боевых отравляющих веществ.
В результате сталинских чисток и репрессий наша разведка едва не потеряла этого ценнейшего агента. В 1937 году из Берлина отозван В. Зарубин, с которым Леман был на связи. Его обвиняют в предательстве. По счастливой случайности Зарубин остался жив и вскоре получил сообщение из Германии. Леман встревожен, он не имеет инструкций, действует на свой страх и риск. Создается впечатление, что его работа Советскому Союзу не очень-то и нужна.
«Как раз тогда, когда я мог бы заключить хорошие сделки, — пишет он Зарубину, — тамошняя фирма совершенно непонятным для меня образом перестала интересоваться деловой связью со мной».
Зарубин, сам оказавшись в тяжелейшей ситуации, как может успокаивает Лемана.
Только в июне 1940 года, за год до войны, в Берлин едет опытный разведчик А. Коротков, который возобновляет сотрудничество с агентом.
Вилли Леман погиб в декабре 1942 года. Произошла трагическая случайность. Выброшенные на парашютах антифашисты А. Хесслер и Р. Барт попали в лапы гестапо. Они передали закодированный сигнал о том, что работают под контролем. Но дежурный радист не придал значения сигналу. Центр, в свою очередь, посылает агентам адреса явок в Берлине, в том числе и явку Лемана.
Зимним вечером Вилли вызвали на службу, и он больше домой не вернулся.
Были у нас агенты и в Англии. В лондонскую резидентуру поставлял ценные расшифрованные материалы Джон Кэрнкросс, шифровальщик центра «Блечи парк».
Кстати, именно из Лондона пришло сообщение, полученное от кембриджской группы, которое впоследствии сыграло свою роль в стратегическом противостоянии Советского Союза и Германии на Курской дуге. По данным агентов, главный удар немцев направлялся на Курск, мы же первоначально прогнозировали его в направлении Великих Лук. К счастью, в данном случае сообщению разведки поверили. Джон Кэрнкросс передал и еще одну важную информацию. С получением ее наша авиация накануне Курской битвы нанесла несколько мощных ударов по немецким аэродромам.
В ходе налетов советских штурмовиков было уничтожено около пятисот фашистских самолетов. Германским войскам перед сражением был нанесен невосполнимый урон.
Нельзя не сказать об уникальной судьбе сотрудника 4-го управления Квашнина. Вместе с сыном Уинстона Черчилля — Рандольфом, он оказался в ставке Тито. Когда в 1944 году немцы предприняли крупную карательную операцию против штаба югославских партизан, многих удалось вывезти на самолетах. Но группе Рандольфа Черчилля и сотрудникам советской разведки во главе с Квашниным пришлось самим выходить из окружения.
Можно с полным основанием признать, что английский премьер спасением сына во многом обязан нашему чекисту. Квашнин имел большой опыт партизанской войны, был первоклассным мастером подрывного дела. Он вел обе группы. С боями англичане и русские успешно вышли из немецкого кольца.
Сближение с Рандольфом дало Квашнину возможность получить информацию об английской правящей элите как бы изнутри. И пусть эти оценки, суждения, высказывания Черчилля-младшего не имели разведывательной ценности, дипломатический, политический интерес к ним был несомненным.
Особая гордость советской разведывательно-диверсионной службы — легендарный боевик Николай Кузнецов. О нем, как и о Зорге, написано много, и повторяться нет смысла. Хочу сказать лишь о малоизвестных или спорных страницах жизни Кузнецова.
Как и всякая легендарная личность, после гибели Кузнецов «оброс» мифами, выдумками, домыслами. О нем писали как о немце Поволжья, якобы высланном в Казахстан, а то и вовсе Кузнецов представал перед читателями перевербованным немецким агентом. А Николай Иванович был истинным русаком из Сибири, в совершенстве знавшим немецкий язык. За два года до войны местное НКВД направило его на учебу в Москву. Готовился он по индивидуальной программе как спецагент, в первую очередь для работы по немецкому посольству.
Для этой роли Кузнецов подходил почти идеально — красавец-мужчина, блондин, знакомый с литературой, культурой Германии. Он любил и хорошо знал балет, имел друзей среди артистов и поэтов. Говорят, в нем не чаяли души многие балерины той поры.
Уже в довоенное время Кузнецов участвовал в перехвате немецкой дипломатической почты. Это был человек редкого таланта. Все, кто с ним работал, отмечают его удивительное хладнокровие и спокойствие в ходе боевых операций в сочетании с изобретательностью и молниеносной реакцией.
Обер-лейтенант Пауль Зиберт-Кузнецов натворил немало дел в фашистских тылах. Все эти годы немецкие спецслужбы безуспешно пытались вычислить советского агента.
Николай Кузнецов геройски погиб в бою с бандеровцами в 1944 году под Львовом. Он взорвал себя гранатой. Посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза.
Интересно, что с именем Николая Кузнецова вот уже несколько десятилетий связывают самую, пожалуй, загадочную страницу истории противостояния диверсионных служб Германии и Советского Союза.
Речь идет о встрече «большой тройки» в Тегеране в 1943 году и готовившемся теракте против руководителей Англии, США и СССР. Главным исполнителем диверсии должен был стать руководитель спецопераций гитлеровской службы безопасности Отто Скорцени.
Заговор раскрыл Николай Кузнецов, узнав от офицера немецкой спецслужбы Остера о подготовке операции. Были, оказывается, и другие источники информации.
В середине 60-х годов в «Правде» промелькнуло сообщение со ссылкой на интервью в парижском «Экспрессе». Корреспондент приводит слова эсэсовца Отто Скорцени, проживавшего в ту пору в Мадриде.
«Из всех забавных историй, которые рассказывают обо мне, самые забавные — это те, что написаны историками. Они утверждают, что я должен был со своей командой похитить Рузвельта во время Ялтинской конференции. Это глупость: никогда мне Гитлер не приказывал этого.
Сейчас я вам скажу правду по поводу этой истории: в действительности Гитлер приказал мне похитить Рузвельта во время предыдущей конференции — той, что проходила в Тегеране... Но бац! (смеется)... из-за различных причин это дело не удалось обделать с достаточным успехом...»
Сегодня появляются иные версии на сей счет. Считают, что у немцев попросту не было сил и возможностей организовать столь крупный теракт в Тегеране. И якобы угроза, нависшая над «большой тройкой», — не более чем сталинский политический маневр. Разумеется, умело проведенный с помощью советских разведчиков.
Главная задача маневра — заманить Рузвельта в резиденцию советского посла в Тегеране, где остановился Сталин. Что, собственно, и было сделано. Американский президент на несколько дней стал гостем советского руководителя.
Пока ни ту, ни другую версию не удается подтвердить документально, но в любом случае проведенной операцией можно гордиться. Ведь это и есть своего рода классический пример воздействия агентурной разведки на политические решения. О чем большем может мечтать разведчик!
За годы войны разведывательно-диверсионная служба направила в тыл врага более двух тысяч оперативных групп общей численностью около 15 тысяч человек. Это они создавали партизанские отряды, работали в глубоком тылу, в отрыве от своих войск, разоблачали немецких агентов, совершали диверсионные акты, ликвидировали фашистских чиновников.
Их имена помнит благодарная Россия. Это Кузнецов, Медведев, Прокопюк, Ваупшасов, Карасев, Мирковский, Прудников...
Нельзя сказать, что диверсионная война всюду заканчивалась нашей победой. Гестапо и абвер тоже не дремали. Разведчик Иван Кудря, проникший в агентурную сеть абвера, был предан и схвачен фашистами. Виктор Лягин геройски погиб в Херсоне; он, несмотря на пытки, никого не выдал.
Виктора Молодцова расстреляли румыны. Известный советский разведчик Каминский, один из создателей «Красной капеллы», застрелился сам, когда его пытались схватить.
В годы Великой Отечественной войны в Афганистане погиб легендарный агент Фридгуд. Он стоял у истоков создания нашей разведки. Это был удивительный человек. Фридгуд основал наши агентурные позиции на Ближнем Востоке, первым проник в Йемен и в Саудовскую Аравию.
До сих пор среди ветеранов разведки ходят легенды о том, как арабские шейхи в знак уважения и признательности подарили Фридгуду несколько львов, а когда тот отказался, презентовали целый гарем. Пожалуй, подобные подарки вряд ли припомнит советская разведка.
В ряду уникальных в истории мировой разведки стоят операции «Монастырь» и «Березино».
По планам «Монастыря», в абвер удалось внедрить талантливого советского агента Александра Демьянова. Впоследствии и Гелен, и Шелленберг призна<$Esize 8 {up 20 back 35 prime}>ют, что немецкое руководство долгое время находилось в плену иллюзии, что оно имеет доступ к планам и замыслам советского Верховного командования.
Операция «Березино» имела целью убедить Гитлера в том, что в тылах Красной Армии действует крупное соединение вермахта. Немцы настолько были уверены в его существовании, что помогали материально, забрасывая оружие, продовольствие и вещевое обмундирование в наш тыл. Достаточно сказать, что сам Отто Скорцени собирался выехать в войска соединения.
Мифическое командование было награждено Гитлером и повышено в званиях.
Прошли десятилетия, но до сих пор американские спецслужбы используют материалы операций «Монастырь» и «Березино» в обучении молодых разведчиков.
ПОРАЖЕНИЕ «ВОЛШЕБНОГО СТРЕЛКА»
В своих воспоминаниях известные руководители немецкой разведки Гелен и Вальтер Шелленберг с гордостью говорят об агенте Максе — главном источнике стратегической военной информации в Генеральном штабе Красной Армии.
А крупнейший диверсант второй мировой, прославившийся похищением Муссолини, штурмбанфюрер СС Отто Скорцени в мемуарных записках с интересом рассказывает о секретной операции, которой присвоили романтическое название: «Волшебный стрелок».
Видимо, это наименование было навеяно мотивами так любимой в Германии оперы Карла фон Вебера.
Но столпы фашистской разведывательно-диверсионной службы просчитались. Все, чем гордились они: и агент Макс, и секретная игра «Волшебного стрелка» — были разработаны в кабинетах Лубянки. Практически всю войну наши разведчики вели опасную и уникальную игру с фашистским абвером.
...В августе 1944 года командира 502 егерского батальона — специального диверсионного подразделения вермахта — Отто Скорцени вызвали в ставку верховного главнокомандования.
Дело касалось группировки немецких войск под командованием подполковника Шерхорна.
Генерал Йодль сообщил, что, по данным разведки, в советских тылах после разгрома немецких войск группы армий «Центр», в так называемом «Бобруйском котле», осталась крупная группировка численностью до двух тысяч человек.
Ее возглавил командир 36-го охранного полка 286 охранной дивизии подполковник Шерхорн.
Йодль прямо спросил Скорцени: есть ли возможность вывести «часть Шерхорна» из окружения? Диверсант ответил положительно.
Возвратившись в штаб 502 батальона, Скорцени засел за разработку операции. Надо отдать должное — любимец фюрера разработал и продумал операцию тонко и расчетливо. Диверсанты были переодеты в форму военнослужащих Красной Армии, им запрещали курить немецкий табак, сигареты. Их повседневным куревом стала русская махорка.
К выполнению задания планировалось привлечение авиации — для выброски десанта, засылки в тыл диверсионных групп для связи с Шерхорном.
В августе была выброшена первая группа. Ответа не последовало. В середине сентября — вторая высадка и радостное сообщение: группировка Шерхорна обнаружена. Заканчивалась радиограмма секретным сигналом, который знал только радист, десантированный в район расположения «части Шерхорна».
«Волшебный стрелок» начинал действовать...
Наша разведывательно-диверсионная служба была не столь изобретательна на романтические названия, и потому «стрелок Скорцени» в архивах НКВД навсегда остался под кодовым названием «Березино».
Почему «Березино»? Да потому, что, по легенде, группировка Шерхорна была блокирована у реки Березины в Белоруссии.
Первое сообщение о «части Шерхорна» в абвер передал агент Макс. Тот самый, о котором восторженно пишет в своих мемуарах Гелен.
Наши разведчики называли его Гейне.
История агента Гейне начиналась задолго до войны. Еще в далеком 1929 году по доносу его друга ГПУ арестовало бывшего студента Ленинградского политехнического института Александра Демьянова. Весь арест был провокацией ГПУ. Демьянову подбросили пистолет и вскоре арестовали за незаконное хранение оружия. Акция удалась, Александр пошел на негласное сотрудничество с органами.
Он вскоре переехал в Москву, устроился на работу инженером-электриком на «Мосфильм».
Александр Демьянов был весьма выгодной фигурой для разведки. Он принадлежал к знатному роду: прадед — атаман кубанского казачества, отец — царский офицер, геройски погибший на фронте. Мать — аристократка, выпускница Бестужевских курсов, близко знакомая с одним из лидеров белой эмиграции генералом Улагаем.
Сам Демьянов дружил с режиссером Михаилом Роммом, близко сошелся со многими актерами, драматургами, стал завсегдатаем ипподрома и театральных премьер.
НКВД активно помогало своему агенту поддерживать соответствующий имидж. Сотрудники разведки Ильин и Маклярский сделали по тем временам редкий «подарок» Демьянову. Теперь у него на ипподроме была своя лошадь. Она довольно успешно участвовала в бегах. Накануне войны, когда Демьянов-Гейне был уже опытным агентом, им заинтересовались дипломаты из германского посольства, торгового представительства.
Чувствовалось по всему — абвер «подбирал ключи» к Демьянову. Следовало ожидать, что с началом войны немцы не забудут Александра.
Однако первые неудачи Красной Армии торопили разведчиков. Надо было проникнуть в абверовскую сеть и, таким образом, получить надежный источник, способный выявлять немецких агентов.
Уже в июле 1941 года получено разрешение на проведение в тылу врага операции «Монастырь». В ходе этой операции прорабатывалась легенда о создании активной прогерманской подпольной организации «Престол». А в декабре Демьянов-Гейне перешел линию фронта и сдался немцам. Он представился абверовцам как эмиссар антисоветской организации «Престол».
Перебежчику не поверили. Демьянову была устроена изощренная проверка. Фашисты, чтобы добиться признания, даже инсценировали расстрел нашего разведчика.
Однако Александр держался. Тем временем абвер навел справки. Многое из того, что говорил Демьянов, подтвердилось. Стало известно, что накануне войны немецкая разведка действительно вступала с ним в контакт.
Гейне был помещен в школу абвера и прошел тщательную подготовку. Теперь перед ним поставили задачу: возвратиться в Москву, создать агентурную сеть с целью проникновения в штабы Красной Армии.
В феврале 1944-го «Макс»-Гейне вернулся на советскую территорию.
Все складывалось весьма удачно. Семья поддерживала Александра в борьбе с фашистами. Активно помогала жена, а тесть — известный в столице профессор-медик, являлся надежным прикрытием. Их квартира использовалась в качестве явки для членов организации «Престол».
Демьянова устроили на службу в Генеральный штаб в качестве офицера связи. Через него в абвер шел поток дезинформации. Радиоигра разворачивалась все шире. В тот период все радиотехническое обеспечение игры было поручено сотруднику разведывательно-диверсионной службы Фишеру, впоследствии более известному как Рудольф Абель.
За успешную работу немцы наградили Демьянова Железным крестом с мечами.
Следует отметить, что авторитет Макса в абвере был очень высок. Его дезинформация, предварительно подготовленная «операторами» Генштаба и заверенная разведуправлением, нередко подвигала немцев к принятию важный стратегических решений. Вот лишь один пример.
В ноябре 1942 года Гейне сообщил абверу: советские войска готовятся нанести мощный удар под Ржевом. Немцы стянули свои дивизии к Ржеву и отразили наступление, но упустили стратегическую инициативу в боях под Сталинградом.
Как признается Гелен, информация Макса заставляла немцев несколько раз корректировать сроки наступления под Курском. Это было выгодно нашим войскам.
В сущности, операция «Монастырь» задумывалась советской разведкой как контрразведывательная. И она удалась. С помощью Демьянова обезвредили несколько десятков немецких агентов.
Но жизнь уготовила счастливое продолжение «Монастырю». В 1944 году эта операция приняла характер стратегической дезинформационной игры.
Вообще наша разведка уделяла радиоиграм неослабное внимание на протяжении всей войны, и уже к 1943 году полностью взяла инициативу в свои руки. Однако «Березино» — это классика разведигры, вершина дезинформации, и поэтому о ней особый разговор.
Трудно сегодня сказать, кто был автором идеи «Березино». Да дело, собственно, и не в авторстве. Важно, что наша разведка смогла умело использовать ситуацию на фронте для развертывания широкомасштабной игры.
А ситуация складывалась так. Летом 1944 года после разгрома фашистских войск в «бобруйском котле» в лесах Белоруссии скрывались группы уцелевших немецких солдат, «полицаев». Большого урона нашим войскам они не могли нанести, но частям НКВД по охране тыла доставляли немало хлопот.
Немецкое командование почему-то считало, что в белорусских лесах сохранились крупные группы офицеров и солдат, способные прорваться через линию фронта. Вообще руководство Германии придавало особое значение мужеству солдат вермахта, вырвавшихся из окружения. О них писали в газетах, их награждали, поощряли отпусками на родину.
Был тут, по всей видимости, и чисто прагматический расчет — боевой полк в глубине обороны врага способен нанести немалый вред тыловым коммуникациям, аэродромам, частям.
Стремление немецкого командования поверить в существование такого полка вовремя поддержала советская разведка. Демьянов информировал абвер о том, что в лесах у Березины скрывается немецкая часть примерно в две тысячи человек, из них более двухсот человек — больные и раненые. Солдаты и офицеры испытывают крайнюю нужду в оружии, боеприпасах, медикаментах, продовольствии.
Гейне в своей радиограмме добавил, что, несмотря на лишения, дух солдат вермахта высок и они с боями готовы прорываться к своим.
Легенду продумывали до мелочей. Подполковник Генрих Шерхорн неспроста был назван командиром группировки. В Берлине плохо знали заштатный 36-й охранный полк. «Больные и раненые», да еще такое количество, естественно, стесняли передвижение, сковывали действия.
Немцы «клюнули» сразу. Через неделю после радиограммы Гейне пришел положительный ответ. Фашисты готовы были поддержать «героев» продовольствием, лекарствами, боеприпасами.
Для приема грузов пришлось сообщить координаты «части Шерхорна» и расположения посадочных площадок. Полтора десятка опытных оперативников выехали на место выброски груза и десанта. Среди них были подполковник Исидор Маклярский и майор Вильям Фишер.
В лесу создали ложный лагерь, вырыли землянки, разбили палатки. Все было готово к приему «гостей».
Первая высадка диверсантов и... первый «прокол». Из двух парашютистов удалось захватить лишь одного. Радист бежал.
На допросе арестованный немецкий агент подтвердил, что задачей группы было установление связи с окруженной немецкой частью. Назвал он и пароль. Все сходилось.
Однако игру мог сорвать бежавший радист. К счастью, сбежал он без рации.
Чекисты искали выход, перебирали варианты развития событий. Немцы также просчитывали ситуацию.
В октябре на «базе Шерхорна» приняли нового радиста. Тот согласился работать на нас, передал сотрудникам разведки шифр, график сеансов связи. Ему дали возможность выйти в эфир. Он передал две радиограммы: о своем удачном прибытии и благодарность от Шерхорна.
Вскоре в район проведения операции «Березино» был направлен перевербованный нами Шерхорн. Туда же выехал и Демьянов.
Немцы торопились. 9 октября «на базу» высадился десант: унтер-офицер СС Пандерс и рядовые Мурадян, Бушаев. Все они служили в 502-м егерском батальоне под командой Отто Скорцени. Радист Веденин был курсантом Кенигсбергской разведшколы, и его передали в батальон незадолго до выброски в Белоруссии.
А крупнейший диверсант второй мировой, прославившийся похищением Муссолини, штурмбанфюрер СС Отто Скорцени в мемуарных записках с интересом рассказывает о секретной операции, которой присвоили романтическое название: «Волшебный стрелок».
Видимо, это наименование было навеяно мотивами так любимой в Германии оперы Карла фон Вебера.
Но столпы фашистской разведывательно-диверсионной службы просчитались. Все, чем гордились они: и агент Макс, и секретная игра «Волшебного стрелка» — были разработаны в кабинетах Лубянки. Практически всю войну наши разведчики вели опасную и уникальную игру с фашистским абвером.
...В августе 1944 года командира 502 егерского батальона — специального диверсионного подразделения вермахта — Отто Скорцени вызвали в ставку верховного главнокомандования.
Дело касалось группировки немецких войск под командованием подполковника Шерхорна.
Генерал Йодль сообщил, что, по данным разведки, в советских тылах после разгрома немецких войск группы армий «Центр», в так называемом «Бобруйском котле», осталась крупная группировка численностью до двух тысяч человек.
Ее возглавил командир 36-го охранного полка 286 охранной дивизии подполковник Шерхорн.
Йодль прямо спросил Скорцени: есть ли возможность вывести «часть Шерхорна» из окружения? Диверсант ответил положительно.
Возвратившись в штаб 502 батальона, Скорцени засел за разработку операции. Надо отдать должное — любимец фюрера разработал и продумал операцию тонко и расчетливо. Диверсанты были переодеты в форму военнослужащих Красной Армии, им запрещали курить немецкий табак, сигареты. Их повседневным куревом стала русская махорка.
К выполнению задания планировалось привлечение авиации — для выброски десанта, засылки в тыл диверсионных групп для связи с Шерхорном.
В августе была выброшена первая группа. Ответа не последовало. В середине сентября — вторая высадка и радостное сообщение: группировка Шерхорна обнаружена. Заканчивалась радиограмма секретным сигналом, который знал только радист, десантированный в район расположения «части Шерхорна».
«Волшебный стрелок» начинал действовать...
Наша разведывательно-диверсионная служба была не столь изобретательна на романтические названия, и потому «стрелок Скорцени» в архивах НКВД навсегда остался под кодовым названием «Березино».
Почему «Березино»? Да потому, что, по легенде, группировка Шерхорна была блокирована у реки Березины в Белоруссии.
Первое сообщение о «части Шерхорна» в абвер передал агент Макс. Тот самый, о котором восторженно пишет в своих мемуарах Гелен.
Наши разведчики называли его Гейне.
История агента Гейне начиналась задолго до войны. Еще в далеком 1929 году по доносу его друга ГПУ арестовало бывшего студента Ленинградского политехнического института Александра Демьянова. Весь арест был провокацией ГПУ. Демьянову подбросили пистолет и вскоре арестовали за незаконное хранение оружия. Акция удалась, Александр пошел на негласное сотрудничество с органами.
Он вскоре переехал в Москву, устроился на работу инженером-электриком на «Мосфильм».
Александр Демьянов был весьма выгодной фигурой для разведки. Он принадлежал к знатному роду: прадед — атаман кубанского казачества, отец — царский офицер, геройски погибший на фронте. Мать — аристократка, выпускница Бестужевских курсов, близко знакомая с одним из лидеров белой эмиграции генералом Улагаем.
Сам Демьянов дружил с режиссером Михаилом Роммом, близко сошелся со многими актерами, драматургами, стал завсегдатаем ипподрома и театральных премьер.
НКВД активно помогало своему агенту поддерживать соответствующий имидж. Сотрудники разведки Ильин и Маклярский сделали по тем временам редкий «подарок» Демьянову. Теперь у него на ипподроме была своя лошадь. Она довольно успешно участвовала в бегах. Накануне войны, когда Демьянов-Гейне был уже опытным агентом, им заинтересовались дипломаты из германского посольства, торгового представительства.
Чувствовалось по всему — абвер «подбирал ключи» к Демьянову. Следовало ожидать, что с началом войны немцы не забудут Александра.
Однако первые неудачи Красной Армии торопили разведчиков. Надо было проникнуть в абверовскую сеть и, таким образом, получить надежный источник, способный выявлять немецких агентов.
Уже в июле 1941 года получено разрешение на проведение в тылу врага операции «Монастырь». В ходе этой операции прорабатывалась легенда о создании активной прогерманской подпольной организации «Престол». А в декабре Демьянов-Гейне перешел линию фронта и сдался немцам. Он представился абверовцам как эмиссар антисоветской организации «Престол».
Перебежчику не поверили. Демьянову была устроена изощренная проверка. Фашисты, чтобы добиться признания, даже инсценировали расстрел нашего разведчика.
Однако Александр держался. Тем временем абвер навел справки. Многое из того, что говорил Демьянов, подтвердилось. Стало известно, что накануне войны немецкая разведка действительно вступала с ним в контакт.
Гейне был помещен в школу абвера и прошел тщательную подготовку. Теперь перед ним поставили задачу: возвратиться в Москву, создать агентурную сеть с целью проникновения в штабы Красной Армии.
В феврале 1944-го «Макс»-Гейне вернулся на советскую территорию.
Все складывалось весьма удачно. Семья поддерживала Александра в борьбе с фашистами. Активно помогала жена, а тесть — известный в столице профессор-медик, являлся надежным прикрытием. Их квартира использовалась в качестве явки для членов организации «Престол».
Демьянова устроили на службу в Генеральный штаб в качестве офицера связи. Через него в абвер шел поток дезинформации. Радиоигра разворачивалась все шире. В тот период все радиотехническое обеспечение игры было поручено сотруднику разведывательно-диверсионной службы Фишеру, впоследствии более известному как Рудольф Абель.
За успешную работу немцы наградили Демьянова Железным крестом с мечами.
Следует отметить, что авторитет Макса в абвере был очень высок. Его дезинформация, предварительно подготовленная «операторами» Генштаба и заверенная разведуправлением, нередко подвигала немцев к принятию важный стратегических решений. Вот лишь один пример.
В ноябре 1942 года Гейне сообщил абверу: советские войска готовятся нанести мощный удар под Ржевом. Немцы стянули свои дивизии к Ржеву и отразили наступление, но упустили стратегическую инициативу в боях под Сталинградом.
Как признается Гелен, информация Макса заставляла немцев несколько раз корректировать сроки наступления под Курском. Это было выгодно нашим войскам.
В сущности, операция «Монастырь» задумывалась советской разведкой как контрразведывательная. И она удалась. С помощью Демьянова обезвредили несколько десятков немецких агентов.
Но жизнь уготовила счастливое продолжение «Монастырю». В 1944 году эта операция приняла характер стратегической дезинформационной игры.
Вообще наша разведка уделяла радиоиграм неослабное внимание на протяжении всей войны, и уже к 1943 году полностью взяла инициативу в свои руки. Однако «Березино» — это классика разведигры, вершина дезинформации, и поэтому о ней особый разговор.
Трудно сегодня сказать, кто был автором идеи «Березино». Да дело, собственно, и не в авторстве. Важно, что наша разведка смогла умело использовать ситуацию на фронте для развертывания широкомасштабной игры.
А ситуация складывалась так. Летом 1944 года после разгрома фашистских войск в «бобруйском котле» в лесах Белоруссии скрывались группы уцелевших немецких солдат, «полицаев». Большого урона нашим войскам они не могли нанести, но частям НКВД по охране тыла доставляли немало хлопот.
Немецкое командование почему-то считало, что в белорусских лесах сохранились крупные группы офицеров и солдат, способные прорваться через линию фронта. Вообще руководство Германии придавало особое значение мужеству солдат вермахта, вырвавшихся из окружения. О них писали в газетах, их награждали, поощряли отпусками на родину.
Был тут, по всей видимости, и чисто прагматический расчет — боевой полк в глубине обороны врага способен нанести немалый вред тыловым коммуникациям, аэродромам, частям.
Стремление немецкого командования поверить в существование такого полка вовремя поддержала советская разведка. Демьянов информировал абвер о том, что в лесах у Березины скрывается немецкая часть примерно в две тысячи человек, из них более двухсот человек — больные и раненые. Солдаты и офицеры испытывают крайнюю нужду в оружии, боеприпасах, медикаментах, продовольствии.
Гейне в своей радиограмме добавил, что, несмотря на лишения, дух солдат вермахта высок и они с боями готовы прорываться к своим.
Легенду продумывали до мелочей. Подполковник Генрих Шерхорн неспроста был назван командиром группировки. В Берлине плохо знали заштатный 36-й охранный полк. «Больные и раненые», да еще такое количество, естественно, стесняли передвижение, сковывали действия.
Немцы «клюнули» сразу. Через неделю после радиограммы Гейне пришел положительный ответ. Фашисты готовы были поддержать «героев» продовольствием, лекарствами, боеприпасами.
Для приема грузов пришлось сообщить координаты «части Шерхорна» и расположения посадочных площадок. Полтора десятка опытных оперативников выехали на место выброски груза и десанта. Среди них были подполковник Исидор Маклярский и майор Вильям Фишер.
В лесу создали ложный лагерь, вырыли землянки, разбили палатки. Все было готово к приему «гостей».
Первая высадка диверсантов и... первый «прокол». Из двух парашютистов удалось захватить лишь одного. Радист бежал.
На допросе арестованный немецкий агент подтвердил, что задачей группы было установление связи с окруженной немецкой частью. Назвал он и пароль. Все сходилось.
Однако игру мог сорвать бежавший радист. К счастью, сбежал он без рации.
Чекисты искали выход, перебирали варианты развития событий. Немцы также просчитывали ситуацию.
В октябре на «базе Шерхорна» приняли нового радиста. Тот согласился работать на нас, передал сотрудникам разведки шифр, график сеансов связи. Ему дали возможность выйти в эфир. Он передал две радиограммы: о своем удачном прибытии и благодарность от Шерхорна.
Вскоре в район проведения операции «Березино» был направлен перевербованный нами Шерхорн. Туда же выехал и Демьянов.
Немцы торопились. 9 октября «на базу» высадился десант: унтер-офицер СС Пандерс и рядовые Мурадян, Бушаев. Все они служили в 502-м егерском батальоне под командой Отто Скорцени. Радист Веденин был курсантом Кенигсбергской разведшколы, и его передали в батальон незадолго до выброски в Белоруссии.