Бондаренко Николай Алексеевич. Летим на разведку

   А погода... Коварна она в Прибалтике!
   Даже когда безоблачно, когда небо, кажется, не предвещает ничего плохого, аэродром и цели может внезапно закрыть туман.
   Мой экипаж часто посылают на разведку погоды в районы вероятных целей, а также далеко в Балтийское море. Ведь низкие облака и туманы приходят обычно с моря.
   Однажды утром Помелуйко из-за линии фронта передал погоду, но почему-то получилась неувязка: наши показания расходились с предсказаниями, сделанными в дивизии начальником метеослужбы гвардии старшим лейтенантом Костюченко. Мы передали, чтобы командиры не соблазнялись ясной инстенбургской погодой и не принимали решения взлетать. Но Костюченко с этим не согласился.
   - Да не может этого быть, товарищ гвардии генерал! Даю голову на отсечение. У меня свежие данные... Вот посмотрите, - говорит он Чучеву и разворачивает карту метеообстановки.
   А там!.. Что там делается!.. Вы видели, читатель, когда-нибудь метеокарту? Там и холодный, и теплый фронты, и не совсем нам, смертным, понятный фронт окклюзии. Изотермы, изобары, и каких тут только линий и крючков нет... Попробуй разберись во всем этом. Ведь бедняги метеобоги всю ночь не спят, чертят черной тушью, красным, синим, зеленым карандашами словом, колдуют... Трудятся они много, но погоду, к сожалению, предсказывают не всегда верно.
   - Бондаренко докладывает о тумане! - не соглашается с Костюченко генерал Чучев.
   - Товарищ гвардии генерал, мало ли что можно доложить?
   - Зачем же они тогда летают?
   - Нет-нет, товарищ гвардии генерал, Бондаренко и Пеший что-то напутали. Или же их Помелуйко в коде связи запутался.
   - Вот что. Бондаренко уже приземлился. И я даю вам пять минут, чтобы вы были у его самолета. Повторно слетайте с ним. Посмотрите хорошенько метеообстановку у линии фронта.
   После заруливания самолета на стоянку мы с Пешим отошли за хвост и увидели, как по грязи бежит к нашей "пешке" Костюченко. Он еще издалека машет рукой и, тяжело дыша, кричит:
   - Земляк, запускай моторы, полетим!..
   - Чего-чего? Только же прилетели! - громко говорит ему Пеший.
   - Здорово, Леша! Как жизнь? - вступаю я в разговор.
   - Какая там жизнь - одно мучение, земляк! Сживает он меня со свету! Давайте, хлопцы, запускайте моторы, полетели!
   - Обожди. Кто сживает со свету?
   - Да Григорий Григорьевич Чучев!
   - У тебя, Леша, наверное, жар. Чучев-то Григорий Алексеевич. Что случилось? - спрашивает Пеший.
   - Алексеевич, Алексеевич! Григорий Алексеевич! Признайтесь, хлопцы, вы что-то напутали, - хитро смеется и качает головой Костюченко.
   - А чего нам путать? Туман! - говорю я.
   - Нет тумана! У меня по карте... Давай, запускай моторы. Быстрее!..
   - Ну, Костюченко! Хотя ты мне и земляком приходишься, но пойди-ка ты покомандуй лучше своими ветродуями. У меня своих командиров хватает.
   - Не шути, земляк, полетели. Чучев приказал. Он и с тебя голову снимет.
   В это время с КП полка вышел Топорков и пальнул из ракетницы. Затем сунул ее за пояс, сложил ладони рупором и громко крикнул:
   - Гвардии старший лейтенант Бондаренко! Вылетайте на разведку погоды в тот же район! Приказание генерала Чучева!
   - Ну что ж, поехали! - говорю я.
   Через восемнадцать минут мы, четыре гвардейца, летим над линией фронта. Туман здесь еще более усилился. От земли и до высоты тысяча двести метров он стоит плотной непроницаемой стеной. А в нашей восточной стороне ясно. Только в низинах, у реки Прегель, чего не было в предыдущем полете, легли у самой земли тонкие белые островки.
   - Как погодка, товарищ метеобог шестой гвардейской? - спрашивает Пеший. - Учти: буду ее передавать за твоей подписью.
   - Вот черт, - ругается Костюченко, - действительно туман. Настоящий туман. Но ты понимаешь, Володя, у меня по всем данным нет этого...
   - Леша, ты умный, подумай: может ли человек высосать из пальца хорошую погоду? Приходи по утрам на аэродром, и будем вместе летать. Скажи Чучеву об этом, ты же с ним там рядом... - смеется Пеший.
   - "Рядом", "рядом". Ну, он меня сегодня...
   Летим домой бреющим.
   - Володя, сейчас я Костюченко попугаю немножко, - говорю я Пешему.
   - Давай, чтобы он нам другой раз верил!
   Держу самолет над ровной местностью, где нет деревьев, столбов, строений, и "вгоняю" его в туманный островок.
   Потемнело. Впереди самолета еле-еле проглядывается земля. Передние стекла фонаря кабины покрылись, как при полете в облаках, каплями воды. Я готов в любую минуту рвануть штурвал на себя и быстро взмыть вверх.
   - Володя, что там мой земляк делает? - обеспокоенно спрашивает Костюченко.
   - Туман тебе показывает!
   - Да ну вас, ребята, к лешему! Верю же я вам. Скажи ему - пусть не балуется.
   - Ладно, поднимаюсь, - говорю я и иду горкой к ослепительно сияющему солнцу.
   Костюченко "пешка" понравилась. Теперь, прежде чем наносить теплый и холодный фронты, он нет-нет да и скажет: "Пойду-ка я на аэродром..."
   За хорошее обеспечение боевой работы полков дивизии Костюченко был награжден орденами Красной Звезды и Отечественной войны II степени.
   ...А вот в двадцатилетие Победы сидим мы рядом: Моисеев, Пеший, Костюченко и я.
   Вспомнили всех живых и погибших, это грозное время. Вдруг Пеший усмехнулся и спросил Костюченко:
   - Леша, ты не забыл еще, как в Инстенбурге кросс по бегу Чучеву сдавал?
   Если бы рядом с ним сидели не мы, то заместитель начальника метеослужбы авиации дальнего действия гвардии полковник Костюченко наверняка бы спросил: - А вы почему это со мной так фамильярно?
   Но нам-то можно. Мы старые друзья...
   * * *
   Сегодня я лечу у Палия правым ведомым на бомбометание по аэродрому Грос-Диршкайм. Первым выруливает на старт Палий, вторым - я. За нами идут двадцать пять "пешек".
   Стоит на старте и "молотит" пятьюдесятью четырьмя винтами 135-й полк. Здесь нас восемьдесят один человек. Впереди всех на взлетной - Мазуров. В одной руке у него белый, в другой красный флажки.
   Не терпится, хочется скорее взлететь.
   Мазуров смотрит на часы, улыбается, показывает вначале два пальца, затем палец и половину его - две минуты, минута и полминуты до взлета, - а потом разрешает командиру старт.
   Палий дает газ и ведет машину на взлет. Взлетаем но одному. Я задался целью пристроиться к Палию до первого разворота. Надо мне это потому, что подстраивание к ведущему до первого разворота считается у летчиков шиком. Держу машину на тормозах. Даю моторам средний газ и наступаю на Мазурова, который вначале погрозил мне красным флажком, а затем раньше обычного дал белым разрешение на взлет.
   Я всегда жалею моторы. Никогда без особой надобности не даю им повышенный режим. Но сегодня, под конец войны, я сдаю Палию экзамены на боевую зрелость. Я даю полный газ и не снижу его до тех пор, пока не пристроюсь к ведущему. Сегодня и я посмотрю, как Палий ведет полк. Мы, рядовые летчики, разбираемся в этом деле. Плохой опыт ведущего обычно испытываем на себе. Если Палий плохо поведет полк, он будет гнать вперед свою машину, рано и резко начнет выполнять первый разворот. А если он в этом деле мастак, то будет делать все в меру, памятуя о том, что за ним летят и стараются пристроиться двадцать шесть экипажей.
   Пристраиваюсь до первого разворота.
   Видно с первых минут полета, что Палий - настоящий мастер вождения групп. Он помнит о нас. Ведь последний, двадцать седьмой самолет взлетит после взлета Палия через двенадцать минут. Палий сбавил газ, идет так, что не шелохнется машина. Вот он плавно, без шараханий из стороны в сторону, выполнил левый разворот на девяносто градусов. Я лечу с Палием крыло в крыло и, как у летчиков принято говорить, "отдыхаю".
   - Володя! - зову Пешего.
   - Слушаю, командир.
   - Здорово же ведет Палий! Так водил наш Вишняков...
   - Да, я уже слышал об этом. Был бы Палий отличным командиром, если бы... Не знаю даже, как и выразиться.
   - Если бы не был таким официальным?
   - Именно! Ты попал в точку! - согласился Пеший.
   - Володя, если хорошенько разобраться, то с нашими орлами нужно быть очень строгим. Командир должен держать подчиненных не на руках, а в руках. В этом отношении Палия с Валентиком не сравнить.
   - Это правильно. Помелуйко! - зовет стрелка-радиста Пеший.
   - Слушаю!
   - Смотри за воздухом!
   - Смотрю! Группа расчистки вступила над Грос-Диршкаймом в бой с взлетевшими "фоккерами".
   - Вот хорошо. Пока подлетим к цели, от этих "фокков" одни перья останутся! - сказал громко Пеший. И, обратившись ко мне, спросил: - Хочешь, пока летим до цели, расскажу тебе любопытный случай?
   - Лучше за воздухом смотри, Володя!
   - Смотрю.
   - Какова над Грос-Диршкаймом обстановка?
   - Беляков передал, что наши "яки" сбили два "фоккера".
   - Хорошо чистят! Смотрите за воздухом! - говорю я, любуясь "яками" непосредственного прикрытия. Они идут парами слева, справа, выше, ниже и впереди.
   Вдруг я увидел, как слева сверху, со стороны солнца, к нашей девятке стала прорываться пара "фоккеров", но тут же она попала под предупредительный огонь идущей слева четверки "яков". Завертелась небольшая карусель. Объятый пламенем ведущий "фоккер" круто пошел к земле. Я даже улыбнулся, когда увидел, как его ведомый начал во все лопатки удирать. Да, теперь такие случаи не редки, когда вражеские истребители удирают, не принимая боя.
   Впереди цель. Беру дистанцию и интервал два на два. Могу идти ближе, но это никому не нужно. Да и Палий потом упрекнет: "Я вам говорил держать два на два, а вы?.."
   Ударили зенитки. Палий очень спокойно, как, бывало, наш Вишняков, без маневра, чтобы дать возможность штурману хорошо прицелиться, ведет свою машину. Так же спокойно иду рядом и я.
   Ведущий сбросил бомбы; восемь "пешек" нашей девятки "разгрузились" одновременно. Палий не разворачивается, помня, что сзади идут две эскадрильи. Вот он ввел свой самолет в правый разворот.
   - Володя, все наши в строю?
   - Я не вижу во второй девятке одного ведомого из звена, - отвечает мне Пеший.
   - Командир, над целью сбит зенитным огнем самолет Самойлова! докладывает Помелуйко.
   - Выпрыгнули?
   - Выпрыгнул только кто-то один.
   Прошли линию фронта в обратном направлении. С небольшим снижением идем домой. После посадки подхожу к командиру полка.
   - Товарищ гвардии подполковник, разрешите получить замечания по полету!
   - Нет замечаний. Вы свободны, - говорит коротко Палий.
   - Есть.
   * * *
   Вот и наступил заключительный этап войны. Уже пришла, стала у порога долгожданная паша Победа.
   На дворе весна: вовсю щебечут птицы... Кроны распустившихся деревьев похожи на зеленые облачка. А воздух, воздух какой! Такой он чистый, прозрачный, вымытый дождем! Эх, как хочется жить!
   Мы идем в это майское утро на аэродром.
   - Ребята, интересно, какой вчера кусок косы отрубил маршал Василевский? - спрашивает, ни к кому не обращаясь, Андрей Заплавнов.
   - Придем на аэродром, Топорков даст линию фронта - узнаем! - сказал весело Ермолаев.
   - Какая там линия фронта? Одна сопля осталась! Фриш-Нерунг, Фриш-Гаф, Фриш, Фриш... В этом болоте, ребята, нас и застанет, наверное, День Победы, - говорит штурман звена Сенкевич.
   - Володя, запевай! - обращается к своему лучшему другу Монаеву стрелок-радист Иванченко.
   - Это можно, - отвечает Монаев. - Мы песни петь и тарелки чистить горазды. Сейчас, Митя, только воротничок расстегну.
   По дорожке по ровной, по тракту ли 
   Все равно нам с тобой по пути.
   Прокати меня, Митька, на тракторе...
   - Володя, это старая песня. Давай нашу, фронтовую!
   - Можно и фронтовую!..
   - Монаев! Перестань паясничать! - говорю я.
   - Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела, - добродушно протянул Юрий Прастота.
   - Ничего, товарищ Прастота, фашиста переживем! - отвечает Монаев.
   - Эх жаль, ребята, Кольку Прозвонченкова!.. Я видел, как он на форт пикировал, так и угодил в него. Взорвался... и мы еще свои бомбы туда положили, - говорит Василий Герасимов.
   - Повторил подвиг Гастелло наш Колька!
   - А кто с ним в экипаже был? - спросил Николай Беляев.
   - Адик Ткаченко и стрелок-радист Маринушкин.
   - Адик, Адик... Хороший парень. До Дня Победы почти дошел...
   - Были у нас два друга: радисты Маринушкин и Данилушкин. Фамилии интересные... И с обоими война проклятая расправилась: один погиб, другой искалечен, - замечает Сережа Стрелков.
   Наш полк под вечер 8 мая при сильном зенитном обстреле бомбардировал тремя девятками укрепления и живую силу немцев на косе Фриш-Нерунг. Мы еще не знали, что это последний боевой вылет полка. А в двадцать два часа стало известно: закончилась война.
   Из автоматов, пистолетов, винтовок, из ракетниц и зенитных установок мы стреляем в воздух.
   - Мир!..
   - Победа!..
   - Ура-а!.. Ура-а!..
   Объятия и поздравления...
   9 мая салют Победы! 9, 10 и 11 мая мы на аэродроме в готовности номер один. Но как тихо вокруг! Не верится, что пришла она, долгожданная...
   * * *
   Мы сидим с Андрюшей Заплавновым на траве и - чего там скрывать! вытираем слезы...
   - Андрюшка, не сон ли это? Мне кажется, что я вижу просто сон... говорю Заплавнову.
   - Да, Коля, повоевали мы... Более четырех тысяч самолето-вылетов совершил наш полк. И мы остались живы... Живы! Понимаешь, Колька!..
   - Как хочется, чтобы никогда больше не было войны.
   - Не будет, Коля, не будет! Ведь миллионы людей отдали свои жизни за это...
   * * *
   12 мая 1945 года полки 6-й гвардейской дивизии генерала Чучева полетели на Дальний Восток.
   Встреча с однополчанами
   Люблю Минское шоссе. Я еду по нему в отпуск и не отрываю взгляда от его широкой асфальтовой ленты, которая напоминает мне взлетную полосу. Шуршат монотонно шины "Москвича", мелькают по сторонам телеграфные столбы, с грохотом проносятся встречные грузовики, нагруженные строительными арматурами, кирпичом, щебенкой...
   Сколько времени я сижу за рулем, а конца пути все не видно. Да, велика ты, Родина!
   - Подумать только, почти из конца в конец по этой дороге, - говорит жена, - прошли фашисты. Ужас! У меня даже мурашки бегут по рукам...
   - И французы в восемьсот двенадцатом, - замечает старшая дочь студентка исторического факультета МГУ.
   - Да, напасть на такую страну, как наша!.. На такое способны или слепцы, или сумасброды...
   - А они и есть сумасброды: Наполеон... Гитлер...
   Наконец на следующий день проезжаем Гомель, а затем направляемся к Речице. Останавливаюсь на высоком днепровском мосту.
   - Эх, как бы я здесь, над Днепром, прошел на своей "пешечке" бреющим! не удержавшись, восклицаю я и добавляю: - А вы, между прочим, знаете, что в Речице наш Валентик живет?
   - А адрес у тебя есть? - интересуется жена.
   - Есть. Красина, двадцать восемь. Буду сестру в Речице встречать обязательно заеду к Валентику! Очень хочу повидать командира.
   ...Раннее апрельское утро. Собираюсь в Речицу к поезду, выезжаю с большим запасом времени, чтобы заглянуть на улицу Красина.
   Мой "Москвич" катит по Советской улице. Любуюсь ровным асфальтом, новыми многоэтажными домами.
   - Речица теперь - под стать областному городу. Сворачиваю направо, в тихую улочку... Так вот где живет мой любимый командир!..
   "Второй... восьмой... шестнадцатый..." - считаю номера домов. Догадываюсь, что его дом там, где стоит "Победа".
   Подъезжаю ближе. Это действительно тот дом, который мне нужен.
   "Кажется, командир в машине!.. Да, это он..."
   Объезжаю "Победу" и сзади нее резко торможу. Выскакиваю из кабины и быстро иду к сидящему за рулем Валентику. Левая передняя дверь его машины открыта. Подхожу еще ближе и не могу сдержаться - бросаюсь к нему. Мы крепко обнимаемся и целуемся.
   - Здравствуйте, командир!.. Так давно я вас не видел!.. - говорю я срывающимся голосом.
   - Болдырев! - восклицает Валентик.
   - Бондаренко!
   - Бондаренко, Бондаренко... Товарищ Бондаренко, я вижу, что это вы, но почему-то назвал вас Болдыревым. Ах да, ведь вы же с ним всегда были рядом... И в списках были рядом. Наверно, поэтому...
   Мы еще раз крепко обнимаемся и целуемся. И оба плачем.
   - Вы знаете, товарищ Бондаренко, сегодня у меня праздник.
   - Какой?
   - Как какой? Разве ваш приезд - не праздник? Так радостно видеть человека из нашего полка!
   - И мне радостно видеть нашего командира... - искренне говорю я.
   - Нина Михайловна, выходи сюда! - зовет Валентик супругу.
   Она выбегает из кухни на крыльцо, вытирает о передник руки.
   - Посмотри! Посмотри, Нина, кто к нам сегодня приехал!
   - Бондаренко? Разведчик? - произносит Нина Михайловна.
   - Да! Он! Всю войну мы с ним прошли!
   - Когда я с Валеркой приезжала в Мокштово, всех вас видела. Помню Таюрского, Ермолаева, Харина!..
   - И я вас помню. Дмитрий Данилович, дорогой мой, я помню, когда последний раз вас видел. Это было тоже в Мокштово. В фотолаборатории. Забирали вы свои фотографии... Сколько лет прошло!..
   - Николай Адамович, когда Нина приезжала с сынишкой на фронт, он был маленький. Помню, ему очень понравилась фамилия Чучева. Он все прыгал и, как бы стараясь запомнить, выкрикивал: "Чучев! Чучев!"
   - А Чучев наш служит в Москве, генерал-полковник авиации.
   - Знаю. Николай Адамович, все хочу спросить вас: как получилось, что вы здесь? - переводит Валентик разговор на другое.
   - Я же хойникский! В деревне Карчевое живут моя мама и старшая сестра.
   - Что вы говорите?.. Так близко от меня?..
   - К ним я и прибыл в отпуск. Сегодня должна приехать с детьми из Пинска младшая сестра. Каждое лето мы вместе гостим у мамы, и каждый раз я ее встречаю в Речице.
   - Скажите, вам не стыдно ездить мимо и не заехать ко мне? Вокзал же рядом! Ай-я-яй, товарищ Бондаревко!
   - Дмитрий Данилович, я адреса вашего не знал! Сегодня был у Тудакова. И вот только... А так-то я знаю давно, что вы живете в Речице.
   - Тогда ладно, прощаю. Пойдемте, я вам сад свой и дом покажу.
   - Декабрь сорок четвертого - апрель шестьдесят пятого. Без нескольких месяцев двадцать один год, - говорю я.
   - Время летит! И не угонишься...
   - Что да, то да, командир.
   - Эх, жаль что в саду еще ничего нет! Яблоки у нас такие!.. Угостить бы речицкими...
   - Ничего, Дмитрий Данилович, спасибо. А ведь Болдырев наш погиб. Вы знаете об этом? Не могу понять, как мог погибнуть такой опытный летчик?
   - Знаю, мне сказала жена Криворучко. Криворучко же здесь живет!
   - Да? Не знал.
   - Скажите, вы летаете или тоже демобилизовались? Почему вы в штатском? - меняет разговор Валентик.
   - О, я, как и Курочкин, отсеялся еще в пятьдесят третьем году! Знаете такого героя из кинофильма "Свадьба с приданым"?
   - Нервы, нервы нас подвели... - вздохнул Валентик.
   - Когда меня жена привезла последний раз из ЦНИАГ... Вы знаете, как это расшифровывается?
   - Да, бывал там! Что за летчик, который не полежит в его "палате лордов", не "глотнет шпагу" да на "телескопе" не побывает раз пять?..
   - Ну вот, в этой самой "палате лордов" я, как говорится, дошел до ручки. Приехал домой, увидел у дочкиной куклы разбитую голову и заплакал.
   - Вот как? Довоевался!..
   - Заехал ко мне Таюрский - восемь лет не виделись, - мне, знаете, от радости плохо стало.
   - Ну ясно... А сейчас как вы себя чувствуете?
   - Неплохо. Правда, когда резко меняется погода, то заметно сказывается...
   - Что поделаешь... А какие у вас еще новости?
   - Вам известно, что наш Таюрский - полковник, заслуженный летчик-испытатель СССР?
   - Да, читал об этом в газете. Молодец он, другого не скажешь.
   - И Беляев Николай Николаевич - летчик-испытатель первого класса, полковник. Помните его?
   - Ну как же? Я всех вас, как родных, помню.
   - Утробина помните?
   - Механика по спецоборудованию?
   - Да.
   - Помню.
   - Сейчас Утробин - заместитель начальника отдела по капитальному строительству.
   - Молодец Утробин! Он ведь и тогда, в войну, толковым сержантом был. Это он написал стихотворение "На смерть Вишнякова"? Вишняков!.. - сказал печально Валентик. - Как вспомню я Вишнякова, у меня вот тут болит... - он показал на левую сторону груди. - Жалел я, что он погиб, ох как жалел! Да-а, сколько погибло хороших людей!..
   - А вы знаете, товарищ командир, что наши однополчане ежегодно восьмого мая встречаются в Москве? - спрашиваю я не без гордости. - В сквере у памятника Героям Плевны.
   - Что вы говорите? - удивился Валентик. - Вот этого я не знал! Молодцы!
   - Так что, Дмитрий Данилович, обязательно приезжайте с Ниной Михайловной на встречу. Приглашаем вас.
   - Спасибо. Приедем.
   - Комитет ветеранов войны 135-го полка есть!
   - О, это здорово!
   - Раньше мы встречались просто так, а когда впервые, в шестьдесят втором году, Топорков приехал на встречу... Вы Топоркова-то помните?
   - Ну как же? Начальник оперативного отделения штаба. Федор, по-моему, Александрович. Трудолюбивый такой, исполнительный. Помните, как он привел ко мне на КП десятка два фрицев? В Мачулище...
   - Такое невозможно не запомнить. Топорков в настоящее время работает в Коми АССР заместителем министра.
   - Вон каков Топорков!.. Как выросли наши люди!..
   - И вот Топорков нам говорит: "Ребята, не годится стихийно встречаться. Нужно создать комитет ветеранов нашего полка". "Федор Александрович пусть будет председателем!" - предложил Свердлов. Его мы и избрали. А меня ребята избрали секретарем комитета. Так что...
   - Вы сегодня, я вижу, торопитесь?..
   - Да нет, не очень...
   - Ну как же не очень, вам же ехать встречать сестру нужно! Давайте так договоримся: когда вы со своей супругой и детьми будете у нас?
   - Да вот на днях в Винницу собираюсь, тогда и заедем.
   - Ну и хорошо...
   Мы вышли на улицу.
   - Дмитрий Данилович, еще не все. Я привез "Красную звезду" за 12 мая. В ней напечатана корреспонденция Омельчука и фотоснимок нашего комитета ветеранов.
   - Давайте, давайте... Ну! Всех я узнаю... Только почему-то не похож на себя Долгопятов. Похож он здесь на Симонова.
   - Это и есть Симонов! Омельчук допустил ошибку.
   Мы фотографировались несколько раз. А Симонов - заведующий кафедрой в Институте железнодорожного транспорта в Москве, доктор технических наук. Эта газета вам на память.
   - Вот это Симонов! Спасибо. Мне это память и радость. Симонов же служил в эскадрилье Вишнякова?
   - Да.
   - Скажите, а где Моисеев? Знаете вы что-нибудь о нем? Как у него с ногами?
   - Ох, я совсем и забыл рассказать вам о нем! Моисеев живет в Новомосковске Тульской области. Работает старшим научным сотрудником в угольном институте. Женат. Три сына. Смена так смена! Только... Не хочется мне вас расстраивать, Дмитрий Данилович...
   - Говорите, говорите...
   - Моисеев без обеих ног.
   - Да что вы? Как же это случилось? Какой человек?.. И летчик какой был!
   - Долго лечили его, да вот... В пятьдесят седьмом правую, а в пятьдесят девятом левую... Отняли обе ноги выше колен... И сейчас не бросает трудиться. Его работа - высокочастотная связь между машинистом электровоза и диспетчером шахты - экспонируется даже на Выставке достижений народного хозяйства в Москве.
   - Молодцы фронтовики! А где Харин, Стрелков, Губин, Ермолаев? Где Лакеенков, Лашин, Пеший? Где Мазуров, Вигдоров? Да этот еще... Смешил он все вас...
   - Зубенко, Ребров?
   - Нет, нет... Ага, вспомнил: Монаев!
   - Монаев живет в Москве на Красноармейской улице. Работает в конструкторском бюро. Пеший работает у Антонова. Живет где-то недалеко от Киева. Мазуров, Лашин и Харин - генералы. Почти обо всех однополчанах я знаю... Беру недавно газету "Советская Россия" и на одном из снимков узнаю нашего механика Николая Мармилова. Бригадир соледобытчиков треста "Баскунчаксоль ", награжден орденами Ленина и Трудового Красного Знамени.
   - Вот это и есть гвардейцы!..
   - Приеду на днях и еще многое о них вам расскажу.
   - Спасибо, Николай. Мне, старику, это такая радость!
   - Зачем вы это слово сказали - "старик"? Не надо!
   - А что ж поделаешь, Николай Адамович! Жизнь идет вперед... Ну, давайте вашу руку! Смотрите же, я вас жду...
   Мы с Валентиком обнимаемся. Мне не хочется уезжать и становится как-то очень грустно...
   Моя машина покидает улицу Красина, а в зеркале над ветровым стеклом все еще вижу его, своего командира полка Валентика!..
   ...8 мая 1965 года. Сегодня в шестнадцать часов у памятника Героям Плевны встреча однополчан. А кроме этого у меня сегодня в десять утра еще и встреча с Моисеевым и его семьей. Март сорок шестого - май шестьдесят пятого. Девятнадцать лет и два месяца. Каким ты стал, Петька, летчик-разведчик, старший научный сотрудник?
   ...Все у нас готово. Вся семья ждет Моисеевых. Скорее бы! Жду самых дорогих гостей, ежеминутно поглядываю в окно.
   Звонок. Приехали! Как же я мог проглядеть? Открываю дверь. Нет, не Моисеев.
   - Георгий? Здравствуй. Заходи.
   - Здравствуй, Николай. С праздником тебя, с нашей Победой!
   - И я поздравляю тебя.
   - Случилось что-нибудь на работе, Георгий?
   - Ничего, стихи я принес. Написал ночью. Ты же вчера вечером говорил, что сегодня ваша встреча.
   - Давай. Поет твоя душа!
   - А как же? Сегодня День нашей Победы. Даже не верится, что уже прошло двадцать лет. Кажется, это было вчера...
   Георгий Герасимов - сторож нашего комбината. Он фронтовик, потерял в бою правую руку. И вот принес стихи.
   - Отлично, Георгий! Прочитаю ребятам обязательно!
   - Прочитай... С какой бы радостью и я сегодня встретился с однополчанами! Но вот беда: никаких связей с фронтовыми друзьями нет. У нас в пехоте ведь как: прибыло пополнение - два-три дня, неделя боев, и нет никого... Кто убит, кто ранен... Я чудом продержался на передовой два года. И вот рука... Да еще в голову...