Бор Алекс. Луэлла

   Никогда вместе с Марисель я не буду смотреть на ночное звездное небо.
   Никогда не поспорю с ней о фантастике.
   Никогда не услышу, как в азарте она небрежно бросит: "Фантастика- чушь собачья!"
   Никогда не увижу ее озорных веселых глаз.
   Никогда больше не коснусь, робея, ее тонкой смуглой руки.
   Никогда. Никогда-никогда. Nunca. Потому что Марисель больше нет на Земле, а земные конструкторы еще не придумали сверхсветовые звездолеты, которые могли бы мгновенно достичь далеких звезд. Земные космические корабли еще не выбрались за пределы Солнечной системы. А 45 световых лет это такое гигантское расстояние, что никакой жизни не хватит. Чтобы пересечь его и добраться до Ауэи. И снова увидеть Марисель. Снова увидеть Луэллу...
   И стало так грустно, такая глухая тоска навалилась многопудовой тяжестью, и я почувствовал себя таким маленьким и одиноким, беззащитным перед мрачным и холодным ликом безжалостного космоса, что захотелось куда-то спрятаться, где меня никто не смог бы найти, и дать волю слезам.
   Разреветься, как в раннем детстве...
   И пусть кто что хочет, то обо мне и думают! Мне все равно...
   В школу идти не хотелось. Что там делать? Ведь на переменке ко мне больше не подойдет Марисель...
   А Ленка Воронюк начнет придираться за вчерашнее...
   Но все-таки в школу я пошел. Не мог не пойти... И не потому, что мои родители, окажись они дома, не пришли бы в дикий восторг, что их единственный сын в самом конце четверти вздумал прогуливать уроки, когда на счету каждая отметка. Если говорить об отметках, то сейчас они интересовали меня не больше, чем бельевая веревка решившего утопиться.
   Пусть хоть сто колов наставят, мне сейчас все равно! Марисель уже не вернется...
   Я пошел в школу, чтобы увидеть Фиделину. Хотелось увидеть ее, чтобы удостовериться, что она еще здесь. Что она неожиданно не уехала на Кубу и не улетела бы на какую-нибудь далекую и недоступную планету.
   Я должен был увидеть Фиделину и рассказать ей, кем на самом деле была Марисель.
   Фиделина приехала в Староволжск в декабре. Чуть меньше года назад. Но за этот малый срок случилось столько всего... Особенно на первых порах, когда Фиделина ходила в новичках и совсем еще не понимала по-русски. Она держалась обособленно, ни с кем не общалась, а если кто-то пытался подойти к ней во дворе, спешила убежать домой.
   Однако Фиделина быстро освоилась на новом месте. Привыкла, наверное, к тому, что не скоро увидит родной Камагуэй. А здесь, в России, тоже неплохо. Тоже интересно. Много новых людей... Да и своих, кубинских, полно.
   Так, наверное, рассудила кубинская девочка Фиделина, которой не исполнилось еще и одиннадцати лет...
   Но Марисель быстро нашла общий язык с Фиделиной. Наверное, потому - так я думал тогда - что обе девочки приехали с Кубы. Я же не знал тогда, что Марисель прилетела с другой планеты... Марисель и Фиделина были кубинками, а со своим всегда легче найти общий язык, чем с чужими, даже если они не совсем чужие, а почти что свои, потому что хотят подружиться...
   Марисель вначале как бы опекала Фиделину, помогая ей освоиться на новом для нее месте. Именно Марисель познакомила меня с Фиделиной...
   Марисель делилась с Фиделиной "жизненным опытом" на правах "старожила" - к тому времени она прожила в Староволжске почти полтора года...
   Вскоре Фиделина освоилась, перестала шарахаться от всех подряд. Ей уже не нужна была Марисель как наставница. Девчата стали просто подругами.
   Подругами не разлить водой. У них были свои маленькие секреты, в которые девчата не посвящали не только меня, но и любопытную Таньку Громову.
   Танька, впрочем, ничуть на них не обижалась. Наоборот, даже мне советовала не обижаться - дескать, они же девчонки и имеют право скрывать свои самые сокровенные тайны от излишне настырных лиц противоположного пола. Я соглашался с Танькой, но считал, что она лукавит. Как и любая нормальная девчонка, Танька отдала бы многое, чтобы узнать, о чем шепчутся под кронами тополя, растущего в самом центре двора, две кубинки - Марисель и Фиделина. По крайней мере, мне так казалось...
   Острословы "иностранного двора" шутливо называли Марисель и Фиделину сиамскими близнецами. И добавляли, что если и есть в мире что-нибудь невероятное, так это увидеть подруг порознь. В "иностранном дворе"
   получила распространение своеобразная народная примета: видишь Марисель - жди Фиделину. И наоборот...
   И вот теперь, когда Фиделина осталась одна, я должен был ей рассказать о Луэлле...
   VII
   У парадного входа в школу я увидел Таньку Громову, девчонку из параллельного класса. Их класс на этой неделе дежурил, и Танька вместе с двумя одноклассниками несла боевую вахту у тяжелых дубовых дверей парадного входа и следила за порядком. То есть за тем, чтобы никто не посмел войти в школу через этот самый парадный вход, предназначенный неписаными школьными правилами исключительно для администрации и учителей.
   Простым смертным, под которыми, конечно же, подразумевались мы, ученики, этими же суровыми и непререкаемыми законами предписывалось заходить в здание школы исключительно со стороны черного хода, который располагался с противоположной стороны школьного здания.
   Но, как известно, запретный плод всегда сладок. Для большинства из нас делом доблести и чести было стремление во что бы то ни стало прорваться в школу именно через парадные двери. Особенно когда дежурили ребята из младших классов. В такие минуты возле школы можно было снимать революционные фильмы о взятии Зимнего дворца революционными рабочими и солдатами.
   Впрочем, если очень хотелось попасть в школьное здание через парадное, наплевав на законы и правила, необязательно было устраивать Октябрьскую революцию. Гораздо проще и безопаснее было воспользоваться приятельскими отношениями с дежурными.
   Что я и сделал. Таньку Громову я хорошо знал, она тоже часто бывала в "иностранном дворе". И тоже дружила с кубинцами.
   - Saludo1 , Танька, - сказал я по-испански, подходя к Громовой. Служишь Советскому Союзу?
   - Servio poco a poco, como ves2 ,- ответила Танька тоже по-испански.
   Стоит сказать, что Танька была столь разительно похожа на кубинку, что когда я впервые увидел ее, смуглолицую девчонку с длинными - по пояс волосами, черными, как вороново крыло, отливающими позолотой под жаркими лучами летнего солнца, то сразу решил, что приехала новая кубинка. И невозможно было передать мое изумление, когда Танька, смеясь, сказала мне, что никакая она не кубинка. Что жила она раньше на Украине, у Черного моря, недалеко от Одессы - "наверное, потому я такая черная". Самое смешное, что кубинцы вначале тоже посчитали Таньку за свою соотечественницу. То-то было смеху, когда все раскрылось...
   - Фиделина пришла? - спросил я у Таньки.
   - Только что.
   - Как она?
   - Будто не знаешь. Поставь себя на ее место.
   - Мне и на своем не очень весело, - признался я.
   - Понимаешь, - сказала Танька, - Фиделине намного сложнее. Ведь она еще не скоро увидит Кубу, а Марисель уже там.
   "Психолог, - подумал я, - знала бы ты, где сейчас Марисель..." Но ничего не стал говорить. Все равно Таньке не понять. Скажет, что я обчитался фантастикой, и мне повсюду мерещатся космические пришельцы. И добавит что-нибудь вроде: "Ну, если ты считаешь Кубу другой планетой, тогда конечно...". А потом ввернет свою любимую приговорку: "Хорошенький поворотик на двенадцать парсеков влево...".
   Впрочем, Танька тоже любила фантастику. И даже сама сочиняла разные фантастические истории, которые называла "Сказками из жизни двадцать второго века". Она записывала их в толстую общую тетрадь в синем клеенчатом переплете и читала во дворе, когда мы собирались у нашей скамейки под кроной векового тополя... Фиделина как-то восхищенно сказала Таньке: "Ты будешь писательницей!". На что Танька грустно улыбнулась, пристально посмотрела на Фиделину, положила ей руку на колено и сказала:
   "А я думаю, что писательницей будешь ты..." - "Да что ты говоришь!
   - воскликнула Фиделина, - я даже сочинения писать не умею, потому что мне трудно придумывать..." - "Ничего, научишься, - ответила Танька, - у тебя еще очень много времени впереди...".
   Когда я расспрашивал Таньку, почему она придумывает истории о двадцать втором веке, а не о двадцать первом, она отвечала: "Двадцать первый век наступит очень скоро, и вы все увидите своими глазами, и о нем неинтересно придумывать. А до двадцать второго века еще очень далеко, поэтому я могу придумать все, что угодно, и никто из вас не сможет сказать, что я говорила неправду". С логикой у Громовой был полный порядок, однако мне всегда почему-то казалось, что её "Сказки" были не совсем сказками. Я не знал, откуда у меня было такое ощущение, но мне казалось, что будущее через сто пятьдесят лет будет именно таким, каким я его видел в фантазиях выдумщицы Таньки Громовой...
   - У Фиделины сейчас какой урок?
   - Физика, кажется...
   - Понятно... Слышь, Танюха, ты хороший человек?
   - Никто пока не жалуется, а что?
   - Да понимаешь, лениво переться через черный ход. Пропустишь по старой дружбе?
   - Проходи, - сказала Танька, - завуча, кажется, нет. Кстати, во двор сегодня придешь?
   - Надеюсь. А что?
   - Да так, ничего особенного, - ответила Танька, - но обещаю: будет интересно...
   - Интригуешь, миледи, -усмехнулся я. - Сказала бы проще: "Вчера вернулась из будущего, привезла новую историю, но по пути потеряла машину времени.
   Получился неприятный поворотик на двенадцать парсеков влево..."
   - Я так и хотела сказать, - ответила Танька, - но ты меня опередил...
   - Так и было задумано!
   - Патруль времени тебе этого не простит! - грозно ответила Танька.
   - Ничего, отобьемся, - весело отозвался я.
   - Ладно, проходи побыстрее, а то еще директриса застукает, а это будет пострашнее патруля времени. А вечером приходи во двор, будут все наши...
   - Кроме Марисель, - вырвалось у меня.
   - Кроме Марисель, - как эхо отозвалась Танька.
   И я почувствовал, как к горлу медленно подкатывается противный вязкий комок...
   Едва я вошел в школу, как нос к носу столкнулся с Ленкой Воронюк.
   Она возвышалась в дверях спортзала, по-наполеоновски скрестив на груди руки, и сверлила меня зелеными кошачьими глазками. И ее пристальный взгляд красноречиво свидетельствовал о том, что Ленка вчера вечером или даже сегодня утром не поленилась выяснить, действительно ли моя мама заболела.
   А так как она не болела и в ближайшее время болеть, надеюсь, не собиралась, то и ежу было понятно, что Ленка не простит мне вчерашнего побега с генеральной уборки, и потому мне нужно готовиться к самым крупным неприятностям в своей жизни.
   Но сейчас у меня было не то настроение, чтобы выслушивать нотации надоедливой активистки-общественницы. Я думал о Луэлле и Фиделине, и если бы сейчас в школьном дворе разразилось извержение вулкана, а на город упала атомная бомба, то эти разрушительные бедствия я не счел бы достойными своего внимания.
   ..Кто хоть раз в жизни расставался с друзьями, поймет меня...
   - Бородин! - повелительно прозвучал непререкаемы голос. - Быстро ко мне!
   "Зовет, словно уличную дворнягу", - проскользнула слабая мысль, но ноги сами понесли меня к грозной старосте класса. "Сейчас начнется", обреченно думал я, мысленно содрогаясь оттого, какую пытку мне предстоит выдержать в самое ближайшее время.
   Но, к счастью, все обошлось. Судьба решила ненадолго смилостивиться надо мной и послала мне на помощь ангела-спасителя в лице старшей пионервожатой. Она деловито подошла к Вороне и что-то сказала ей. Та удивленно пожала плечами и ушла следом за ней, бросив напоследок взгляд в мою сторону, красноречиво свидетельствующий о том, что я рано радуюсь, потому что она разберется со мной сразу, как только освободится.
   И я с легким сердцем пошел на третий этаж, искать Фиделину. И наткнулся на лестнице Снежану, болгарку из "иностранного двора"
   - Ты отчего такой грустный? - спросила она.
   - Так, - махнул я рукой. Не хотелось посвящать Снежану в свои проблемы, хотя с ней у меня были хорошие, почти дружеские, отношения.
   - А я знаю, почему. Слинял вчера с уборки кабинета?
   - Откуда ты знаешь? - удивился я.
   - Догадалась. Ваша инквизиторша Лена кому угодно может испортить настроение.
   Снежана хорошо знало Ленку-Ворону. Какое-то время назад, мне казалось, они были друзьями. Но потом, как это часто бывает, из-за чего-то разругались.
   Я не знал причин ссоры, Снежана мне не говорила, а с Вороной у меня были не те отношения, которые предполагали бы разговоры по душам. Однако я заметил, что Снежана обходила Ворону десятой дорогой...
   - Ты так и не помирилась с ней? - поинтересовался я.
   - Еще чего! - вспыхнула Снежана. - Я с такими занудами не разговариваю!
   - Тебе легче, - вздохнул я. - Я учусь с ней в одном классе.
   - А ты меньше обращай внимания на разных придурков, - посоветовала Снежана.
   - Нервные клетки, говорят, не восстанавливаются.
   - Хотелось бы, - сказал я, - но знаю, что мне сегодня не выпутаться...
   - Не бойся, - подбодрила меня Снежана, - все будет хорошо.
   - Твоими бы устами... Ладно, не будем о грустном. И так со вчерашнего дня настроение паршивое, а тут еще эта зануда!
   - А что случилось вчера?
   - А ты разве не знаешь? Марисель уехала.
   - Ага! - воскликнула Снежана. - Джульетта уехала, а Ромео страдает от любви!
   - Да иди ты! - нахмурился я. Вообще-то Снежана девчонка ничего, но иногда такие глупости может сморозить, что хоть стой, хоть падай.
   - Да ладно, не красней, - улыбнулась Снежана, - я понимаю... Фиделина вот тоже грустная со вчерашнего дня ходит. Кстати, это не ты ее обидел?
   - Да что ты, как можно, - зачем-то начал оправдываться я, - как я могу ее обидеть...
   - А вот и можешь, - возразила Снежана, - я тебя знаю. Я помню, как она от тебя плакала.
   - Нашла, что вспоминать, - угрюмо пробурчал я. Мне не хотелось развивать эту тему. Как и не хотелось вспоминать свои дурацкие поступки полугодичной давности, когда я от нечего делать "доводил" Фиделину, и она убегала домой в слезах. Меня даже Марисель за это журила... Но сейчас же все по-другому!
   Фиделина сама давно уже забыла обо всем. А если и помнит, то не говорит на эту тему...
   - Это было давно и неправда, - сказал я. - А теперь мы друзья...
   - Жених и невеста? - спросила Снежана.
   - Опять ты со своими глупостями! - начал злиться я. - Сказала бы лучше, где она сейчас.
   - У кабинета физики, - ответила Снежана. И тут же, хитровато прищурив карие глаза, выдала. - Так-так, понимаю. Ромео решил найти себе новую Джульетту?
   - Ты опять? - я едва сдерживал себя, чтобы не заехать Снежане в ухо.
   Но вместо этого резко повернулся и побежал вверх по лестнице.
   - Ты что, обиделся? - услышал я за спиной тихий, и как мне показалось, чуть виноватый голос Снежаны.
   Я не стал оборачиваться. Конечно, если разобраться, злился я зря. Снежана не хотела обижать меня, она просто шутила. Но настроение у меня было не столь радужное, чтобы выслушивать дурацкие шутки...
   VIII
   Фиделина стояла около окна, опираясь руками о подоконник, прижав лицо к стеклу. Вокруг нее царила обычная школьная суета. Девчонки кучковались небольшими группками, о чем-то перешептывались и хихикали. Наверное, сплетничали. Мальчишки сломя голову носились по узким школьным коридорам школа была старая, не очень просторная, - подставляли подножки, мерились силой, дергали девчонок за волосы, а те наказывали своих обидчиков, отвешивая им учебниками по голове. Строгие дежурные пытались утихомирить, призвать к порядку, но их никто не слушал. И тогда дежурные, которым тоже хотелось играть, бегать и бороться, то есть нарушать заведенные порядки, а не следить за тем, чтобы их не нарушали другие, сами начинали гоняться за нарушителями, то и дело организуя небольшие свалки.
   А Фиделина тихо стояла у окна и печально смотрела куда-то вдаль, поверх деревянных домиков, выстроившихся в ряд сразу за школьным двором. Шумный улей лихого безвременья, когда уроки еще не начались, и строгие учителя не вышли из учительской, держа под мышками журналы и проверенные тетради, и школа продолжала жить свободной жизнью ребячьей вольницы, - этот мир, мир шумных школьных коридоров, казалось, был очень далек от Фиделины. Издалека Фиделина показалась мне такой маленькой и беззащитной, что я испугался за нее - вдруг стремглав носящиеся по коридорам мальчишки ненароком заденут ее, толкнут, и она не просто упадет от толчка, а рассыплется на части маленькими стеклянными осколками. Так раскалываются, рассыпаясь на части, фарфоровые фигурки...
   И мне вдруг страшно захотелось как-то защитить Фиделину, закрыть ее от неминуемой беды и сказать какие-нибудь добрые и приятные слова, чтобы она не стояла так грустно и неприкаянно у окна... Чтобы она приветливо улыбнулась мне и сказала мне что-нибудь хорошее и доброе...
   - Линка, - тихо позвал я.
   - Андрей, -повернулась она. Чуть улыбнулась. Но ее глаза остались грустными.- Привет... Как хорошо, что ты пришел.
   - Привет... О чем задумалась?
   - О Мари. Сегодня утром она уже будет в Гаване. А я еще не скоро увижу свой Камагуэй...
   - Ты очень хочешь на Кубу? - спросил я, не зная, с чего начать разговор о Луэлле.
   - Спрашиваешь... Ты знаешь, как я сейчас завидую Мари. Она почти уже дома.
   А я увижу свой дом только летом, когда поеду на каникулы. Тебе, Андрей, не понять меня, ты живешь в своей стране...
   - Ну почему, Фиделинка? Я понимаю...
   - Спасибо, - сказал Фиделина, и ее глаза, как мне показалось, чуть повлажнели. - Тебе Мари обещала писать?
   - Писать? - переспросил я. Ну конечно, Фиделина ничего не знает... Фиделина считает, что Марисель уехала на Кубу. И, значит, должна написать Фиделине письмо, на которое она, конечно же, сразу ответит.
   Если бы Фиделина знала, где сейчас Марисель...
   Казалось, что может быть проще - сказать прямо, кто такая Марисель и где она сейчас. И сразу станет легче, словно сбросишь с души огромный камень...
   Но почему мне так трудно сказать эти простые слова - "Марисель улетела на другую планету..."? Что-то мешает мне произнести их...
   - Она обещала мне писать, - говорит Фиделина, отковыривая ноготком старую краску с облезлого подоконника. - Сказала мне, что постарается написать мне сразу, как приедет. Только плохо, что письма с Кубы идут так долго.
   Больше месяца... Вот если бы придумали мгновенную почту. Чтобы написать письмо, и оно сразу бы дошло до адресата. Танька Громова как-то говорила, что такую почту в будущем обязательно придумают. А хотелось бы сейчас...
   Но я буду ждать.
   Я вдруг представил себе, как Фиделина просыпается утром и подходит к своему почтовому ящику. Заглядывает в его темную пустоту, надеясь увидеть долгожданное письмо. Дружеский привет с далекой родины... Ей, Фиделине, кубинской девочке одиннадцати с половиной лет, живущей в гостеприимной, дружественной, но все-таки чужой для нее стране, как никому другому важна сейчас эта тоненькая, но очень прочная ниточка, которая крепко связывает ее с далекой родиной. Поэтому Фиделина будет каждый день подходить к почтовому ящику, надеясь увидеть там почтовый конверт.
   Но письма нет. Ящик пуст...
   Но Фиделина не отчаивается. Она знает, что письма с Кубы идут очень долго.
   "Значит, письмо придет завтра", - вздыхает Фиделина. И нетерпеливо ждет наступления завтрашнего дня.
   А назавтра все повторяется снова...
   "Эх, Фиделинка ты Фиделинка, - мысленно говорю я ей, - напрасно ты будешь ждать письмо от Марисель. Она не напишет тебе. Никогда не напишет.
   Никогда-никогда. Потому что только в фантастических романах существует межпланетная почта..."
   - Она и тебе напишет, - продолжает литься серебром тихий ручеек голоса Фиделины. - Она напишет тебе... А когда в следующем году я тоже уеду, я буду тоже писать тебе. Мы будем вместе писать тебе. А ты будешь нам писать?
   - Не знаю,- отвечаю я, думая совсем о другом.
   - Будешь, - уверенно говорит мне Фиделина, грустно улыбаясь. Улыбка грустная, но мне очень радостно, что я вижу улыбку на ее губах, будешь... Куда ты от нас денешься?
   И вдруг я понимаю, что никогда не смогу сказать правду этой девочке с большими черными и очень грустными глазами. Будет очень жестоко разрушить надежды Фиделины, которая сейчас больше всего на свете мечтает получить письмо от Марисель. Она верит в письмо, мысль о нем придает ей силы. А если я скажу, что Марисель улетела на другую планету, и потому никогда не напишет ей, то получится, что я совершу предательство. Предательство не только по отношению к Фиделине, но и к самой Марисель. Которая просила никому говорить, что она с другой планеты.
   Правда, она сказала мне: " Фиделина, быть может, поверит тебе..."
   Хотя - зачем? Зачем я буду рассказывать Фиделине обо всем? Фиделина вернется на Кубу только на следующий год, за этот долгий срок много воды утечет в реке Волге, сама Фиделина станет на год старше, и, быть может, в Староволжск приедет новая кубинка, которая станет подругой Фиделине, которая постепенно вытеснит у нее память о Марисель...
   А сейчас, когда память о Марисель еще жива в детской душе Фиделины, я не могу лишить Фиделину веры. Не могу отнять у нее надежду...
   Потому что самое страшное - это лишить человека надежды...
   "А вдруг - пронзает мозг отчаянная мысль, - Марисель действительно напишет ей? Или снова прилетит на Землю? И мы снова будем вместе, как раньше?"
   Да, это было бы так здорово!
   И потому я говорю Фиделине:
   - Марисель напишет тебе. Обязательно напишет... Куба находится очень далеко от России.
   - Я знаю, - вздыхает Фиделина, - Конечно, далеко. Но у вас в России есть песня... Очень хорошая песня. "Куба далека - Куба рядом". И я верю, что письмо придет очень быстро. А если во что-то веришь, то оно обязательно сбудется. Ведь правда, Андрей? - И Фиделина кладет мне на плечо свою легкую ладонь.
   - Правда, - отвечаю я.
   .. И сейчас, спустя много лет, я вижу тебя рядом, маленькую кубинскую девочку Фиделину. Русоволосую, с золотистыми точечками веснушек на курносом носу. Ты стоишь передо мной, положив мне на плечо маленькую ладонь. И смотришь на меня снизу вверх черными смородинками грустных глаз.
   И я чувствую твой взгляд даже сейчас. Как чувствую мягкое прикосновение твоей горячей ладони. И мне очень хорошо оттого, что ты стоишь рядом, смотришь на меня и касаешься рукой моего плеча. Мне никто вот так не клал на плечо ладонь. Кроме моих друзей-кубинцев. Кроме тебя, моя далекая Фиделина, кубинская девочка одиннадцати с половиной лет, которая сейчас давно уже выросла. Которая стала взрослой. Но в моей памяти осталась прежней маленькой девочкой, подругой моих детских игр...
   IX
   Прошли два месяца. Наступила зима. Уже ощущалось приближение самого прекрасного на свете праздника - Нового года. Единственного на свете праздника, прихода которого с нетерпением ждут все - и взрослые, и дети.
   Ждут и надеются, что в Новом году наконец-то сбудутся самые сокровенные желания. Самые сокровенные...
   Однако меня почти не радовала зима - мое любимое время года. И даже приближение новогодних праздников и школьных каникул не настраивало на мажорный лад. Потому что мне очень хотелось снова увидеть Марисель...
   Знаете, так бывает всегда, когда уезжает какой-нибудь очень близкий тебе человек. Твой друг... И ты вдруг начинаешь понимать, что уехал не только твой друг, но вместе с ним куда-то исчезла частичка твоей души. И хотя эта частичка очень маленькая, ты начинаешь понимать, что она настолько важна, что без нее будет очень трудно жить.
   Так случилось и со мной. Пока Марисель жила в Староволжске, я не придавал этому очень большого значения. Мне казалось, что так будет всегда. Иногда я обижал ее, и она плакала. Но потом мы мирились...
   Конечно, я знал, что когда-нибудь Марисель уедет на Кубу. Но я думал, что это наступит не скоро. Я не был готов к наступлению этого дня и гнал от себя мысли о будущей разлуке. Я старался не задумываться о том, что будет, когда Марисель уедет на Кубу. Не говоря уж о том, что она улетит на другую планету.
   И теперь, когда Марисель не было рядом, я часто думал о ней. Именно о Марисель. Я не мог называть ее звездным именем Луэлла. Что-то мешало мне назвать ее так...
   Но я часто думал о том, как живется ей сейчас на своей далекой планете.
   Вспоминает ли она Землю, Староволжск, "иностранный двор", Фиделину, одноклассников... Меня, наконец...
   И как-то тоскливо и неуютно стало в "иностранном дворе", словно, уехав, Марисель увезла с собой ту бесшабашность, которая была ей свойственно.
   Словно забрала с собой ту воздушную легкость, которая приливами теплых волн всегда исходила от ее черных глаз, когда она затевала какую-нибудь озорную игру, включая в нее всех обитателей иностранцев, даже малышей-дошкольников...
   А Фиделина по-прежнему ждала письмо от Марисель.
   А Марисель не писала, потому что не могла ничего написать. И Фиделина спрашивала у меня:
   - Почему она мне не пишет? Неужели она забыла меня? Или правда письма не доходят?..
   Спрашивала, словно знала, что мне что-то известно о том, почему Марисель ей не пишет...
   Конечно, я знал, почему. Но не мог ничем помочь Фиделине, которая тяжелее всех переживала разлуку с Марисель. Она почти перестала улыбаться, а в глазах затаилась желтая тоска. И я понимал, что когда-нибудь буду должен рассказать Фиделине всю правду. Потому что тайна Луэллы уже начинала тяготить меня, давить на плечи непосильным грузом. Мне хотелось избавиться от этой невыносимой ноши, которую я был вынужден нести в одиночку. И не раз я думал: зачем мне эти душевные муки? Зачем Луэлла рассказала мне о себе? Зачем я узнал о ней правду? Как было бы хорошо, если бы я, как и Фиделина, оставался в неведении! Если бы я тоже думал, что Марисель сейчас на Кубе. Тоже бы ждал от нее письма. И верил, что письмо дойдет, просто оно где-то затерялось...