Бор Алекс
Луэлла
АЛЕКС БОР
Л У Э Л Л А
Сказка ушедшего детства
Посвящается Дамарис, девочке с далекой Кубы.
Пусть ты уехала очень давно, пусть прошло много лет
но ты всегда незримо присутствуешь рядом со мной.
И я верю, что когда-нибудь мы встретимся снова...
...Нет, наверное, на Земле такого человека, который не любил бы подолгу смотреть на черное ночное небо, усеянное мириадами звезд. Звезды издревле влекут к себе человека. Влекут красотой и недоступностью. А еще - тайной:
есть ли там, около этих далеких солнц, жизнь? Одиноки ли мы во Вселенной?
И если не одиноки, то каковы они, наши братья по разуму? Похожи ли они на нас? Сможем ли мы когда-нибудь встретиться с ними? И если эта встреча когда-нибудь состоится, поймем ли мы наших космических братьев?
Но сколько ни смотри в ночное небо, сколько ни вглядывайся в причудливые рисунки созвездий, ответов на эти и другие вопросы ты никогда не найдешь.
Звезды умеют хранить свои тайны и не спешат доверять их людям...
Я тоже люблю смотреть на звезды. Иногда, как только стемнеет, я выхожу на балкон и ищу в темном небе Капеллу, самую яркую звезду в созвездии Возничего. Смотрю и вспоминаю Луэллу, девочку с этой далекой звезды.
Девочку, когда-то, много лет назад, жила на Земле. Девочку, с которой я дружил. Девочку, которая...
Впрочем, я расскажу обо всем по порядку...
I
Эта почти неправдоподобная - можно даже сказать, совсем неправдоподобная - история приключилась, скорее всего, в далеком 1982 году, когда мне было тринадцать лет, и я учился в седьмом классе. И сейчас, когда я с тоской и грустью вспоминаю те дни - счастливые и безмятежные дни ушедшего детства, - мне иногда кажется, что я придумал Луэллу, бесстрашную девочку с далекой звезды. В этой давней истории сплелись воедино реальность и фантазия, быль и сказка, и сейчас мне очень трудно отделить одно от другого. Да и, признаться, не очень хочется.
Именно поэтому я буду рассказывать историю Луэллы не так, как было или могло быть - на самом деле, а так, как я помню те далекие события сейчас, когда детство давно ушло, оставив приятные и грустные воспоминания. И - сказки. Сказки, которыми так богато детство. Сказки, которые в детстве - совсем не сказки, а самая взаправдашняя быль.
.. В то время я жил в городе Староволжске, учился в седьмом классе. Но наша школа была не совсем обычной. То есть она была не совсем обычной, если смотреть с позиций сегодняшнего времени, а тогда... Словом, у нас в школе учились иностранцы. Дети из социалистических стран. Дело в том, что у нас в Староволжске была военная академия, куда направляли обучаться офицеров из Венгрии, Болгарии, Польши, ГДР, Кубы и других социалистических стран. Они приезжали в Советский Союз вместе с семьями, поэтому у нас в школе учились мальчишки и девчонки из других стран. Насколько я помню, у нас в школе не было такого класса, в котором не учился бы один, а то и несколько иностранцев. В ближайшей округе нашу школу даже прозвали "Филиалом Артека". Был такой пионерский лагерь в Крыму, если кто помнит...
Семьи иностранных военных жили недалеко от моего дома, на соседней улице, в районе, который назывался по-старинному - Застава. Впрочем, старинной Застава была очень давно, еще до революции, когда здесь была глухая городская окраина, у дороги стояла полосатая будка со шлагбаумом и красивые въездные ворота, похожие на те, которые строили в Древнем Риме императоры. Но наши ворота были построены в начале 19 века архитектором Росси. Ворота напоминали римскую триумфальную арку, а так как на Заставе в то время не было никаких строений, то они были хорошо видны любому путешественнику, который въезжал в Староволжск со стороны Петербурга.
Говорят, ворота были очень красивыми, но после революции, когда радостные рабочие ломали расположенную рядом тюрьму, они заодно сломали и ворота.
Мне кажется, они поступили очень глупо, ворота никому не мешали, а только украшали городскую окраину. Постепенно Староволжск вышел за пределы своих старых границ, и Застава оказалась почти в центре города, превратившись в обычный серый микрорайон, застроенный похожими один на другого, как братья-близнецы, блоками скучных пятиэтажек. В одном из таких ничем не примечательных домов и жили иностранцы. Двор этого дома мы называли "иностранным". Или "кубинским", потому что кубинцев там жило больше всего.
.. Сейчас в этом дворе уже ничего не напоминает о прошлом. Иностранные военные уже не приезжают в Староволжск учиться в военной академии, потому что нет уже ни социалистических стран, ни самой академии, ни моей прежней страны. Наверное, и сам "иностранный двор" двор давно уже забыл свои лучшие годы. Забыл, что когда-то был иностранным. Забыл веселые игры и горькие слезы разлуки. Забыл искренние клятвы не забывать друзей и писать письма. Жизнь есть жизнь, и даже людям трудно сохранить в душе идеалы ушедшего детства. Это удается немногим...
..Я познакомился с иностранцами из "кубинского" двора, будучи пятиклассником. Немудрено, если в школе учится полно иностранцев. Моими лучшими друзьями стали кубинцы. Меня тянуло к ним особенно сильно. Почему?
Честно говоря, в то время я не задавался таким вопросом. Просто мне нравилось общаться с ними, ребятами и девчатами, приехавшими из далекой, почти что сказочной, страны, таинственного зеленого острова, лежащего в теплых водах лазурной Атлантики. Возможно, мой интерес к Кубе возник под впечатлением от прочитанных книг и увиденных фильмов об этом свободолюбивом прекрасном народе, услышанных песен, которые часто пелись в те годы. "Куба - любовь моя, остров зари багряной..."
Нет, это было совсем не то, о чем так много говорили тогда наши и их вожди. Просто меня всегда тянуло ко всему далекому, неизвестному, экзотическому. Такая тяга свойственна мечтателям и романтикам, которым во все времена спокойно не сидится на месте, потому что их влечет в неведомые края, в неизвестные страны, на далекие неосвоенные острова и неведомые планеты. Ведь так хочется вырваться из серой и обыденной повседневности!
Тем более в детстве...
И увидеть, что мир, раскинувшийся вокруг тебя, велик и многообразен, замечателен и необычен...
Мне не довелось в детстве побывать ни в далеких странах, ни в незнакомых городах, ни тем более на других планетах. Но когда я приходил в "иностранный двор" и общался с кубинцами, мне казалось, что начинают сбываться мои самые сокровенные мечты, и это не мои друзья-кубинцы приехали со своего Далекого Острова в Староволжск, а я сам каким-то фантастическим образом сумел перенестись за тысячи километров от родного дома и оказался на Кубе и стоит лишь шагнуть чуть в сторону, зайти за угол обычного серого блочного дома - и твоему зачарованному взору откроется необъятная - как небо над головой - голубая стена моря, с парусными кораблями на горизонте и чайками над головой...
Стоит ли говорить, что среди кубинцев я чувствовал себя самым счастливым человеком? А много ли нужно двенадцатилетнему мальчишке для счастья?
В то время, к которому относится мой рассказ, среди моих кубинских друзей особо выделялась одна девочка. Ей было одиннадцать лет, звали ее Фиделина, а фамилия у нее была как у того архитектора, который построил арку при въезде в город и множество других зданий в Старом Городе - Росси. Фиделина Росси.
Как-то незаметно, исподволь, у меня сложились с ней самые дружеские отношения. Фиделина была очень доброй и отзывчивой, очень чуткой к переживаниям других людей. Она могла поддержать в трудную минуту добрым словом. С ней я мог быть откровенным, не опасаясь, что она станет смеяться надо мной. Фиделина. Делина. Делинка. Инка...
Кубинская девочка Фиделина была совсем не похожа на кубинку: маленького роста (ниже всех девчонок в ее классе!), русоволосая, она ходила с короткой мальчишеской стрижкой. С россыпью золотистых веснушек на круглом лице, она мало чем отличалась от обычной русской девчонке ее лет. Пройдет мимо - и не обратишь внимания в уличной толпе.
Во дворе у Фиделины даже прозвище было - "Русская", на которое она ничуть не обижалась. Ей даже нравилось, когда ее так называли. "Я кубинка, но я - как русская!" - радостно кричала Фиделина на весь двор, и невозможно было понять, что доставляет ей больше радости - то, что она "как русская", или все-таки то, что она, несмотря на свою русскую внешность, все-таки кубинка.
Но все-таки Фиделина была кубинкой. У нее были черные, как ночное небо, кубинские глаза. Глаза, которые всегда о чем-то грустили. Они грустили даже тогда, когда Фиделина улыбалась или смеялась. Она умела смеяться весело и заразительно, что называется, от души, но ее глаза все равно оставались грустными, словно веселье не радовало Фиделину.
Фиделина могла ни с того ни с сего оборвать разговор на полуслове, легко коснуться моей руки и, доверчиво заглянув мне в глаза, тихо спросить: "Мы ведь друзья с тобой, правда? Скажи, мы друзья с тобой?.." Она спрашивала и настойчиво смотрела мне в глаза своим грустно-задумчивым взглядом.
Смотрела, почти затаив дыхание. Словно оттого, что я ей отвечу, могла зависеть ее дальнейшая жизнь, и я отвечал: "Конечно, друзья..." И Фиделина улыбалась мне в ответ...
Вот какая она была, эта маленькая кубинская девочка Фиделина.
У Фиделины было две подруги - Танька Громова и Марисель Ландровес. Танька была русской, и Марисель - кубинкой. Кстати, именно Марисель главная героиня моего рассказа. Именно Марисель, а не Фиделина является героиней этой удивительной истории. Истории невероятной, но вместе с тем целиком правдивой. Правдивой в той мере, в какой я сам ее выдумал...
Марисель и Фиделина были подруги не разлить водой. Они всегда были вместе.
Вместе ходили в школу и из школы, купаться на Волгу и даже в магазин за хлебом. В классе девчонки сидели за одной партой, и учителя почему-то не рассаживали их. Острословы "иностранного двора" шутливо называли их "сиамскими близнецами". Плохой приметой считалось девчат врозь. Либо схватишь "пару" за хорошо выученный урок, либо нарвешься на более крупные неприятности. Как если бы дорогу перебежала черная кошка...
Марисель, в отличие от Фиделины, выглядела как типичная представительница тропической страны: смуглолицая, с густой копной иссиня-черных смоляных волос, морскими волнами облегающих плечи. Глаза у Марисель были обжигающе черными, и когда я смотрел в мерцающую таинственным светом глубину ее цыганских глаз, меня охватывала необъяснимая робость, и я на какое-то время терял дар речи и цепенел, не в силах отвести взгляд от этого колдовского взора... На смуглом лице Марисель постоянно блуждала озорная улыбка, а в глазах сверкал огонек неуемного веселья и плутовского лукавства. Марисель была мастерицей на розыгрыши, с ней нужно было постоянно держать ухо востро, ожидать непременного подвоха, носившего, впрочем, характер веселой беззлобной шутки.
Характер у Марисель был типично кубинским - бойкий, веселый, жизнерадостный. И в тоже время - по-южному вспыльчивый, когда ей что-то было не по нраву. По-русски Марисель говорила без малейшего акцента, и если бы не природная смуглость ее лица, она тоже вполне могла бы сойти за обычную русскую девчонку.
Я плохо помню, когда Марисель приехала в Староволжск, когда появилась в "иностранном дворе". К сожалению, также я не помню, когда и при каких обстоятельствах мы познакомились. Но мне кажется, что это произошло примерно за год до событий, о которых я веду речь. А еще я помню, что нас сдружил интерес к звездам.
Я увлекался астрономией, с четвертого класса ходил в астрономический кружок при городском дворце пионеров. Мне очень нравилось заниматься в астрономическом кружке. Нравилось узнавать новое о звездах и планетах, о строении Вселенной. Нравилось наблюдать в телескоп за Солнцем и звездами, искать на Марсе и Луне таинственные каналы и моря - а вдруг на этих планетах действительно когда-то была жизнь?.. Я запоем читал книги по астрономии, написанные Перельманом и Воронцовым-Вельяминовым. Очень толстые книги, адресованные студентам. Но я их читал в одиннадцать-двенадцать лет и, как ни странно, все понимал. Я любил астрономию, мне очень хотелось стать ученым и изучать далекие космические миры. И - кто знает? - быть может, стать первооткрывателем внеземной цивилизации...
..Наивные детские мечты...
Марисель тоже интересовалась астрономией. У нее дома даже стоял портативный телескоп, в который мы вместе смотрели на звезды. Марисель говорила, что в ее телескоп, если долго смотреть на звезды, около них можно увидеть планеты, населенные людьми. Но я, сколько ни смотрел в ее трубу, никаких планет не видел. А Марисель смеялась и говорила, что это специальный телескоп, в него можно увидеть все, что угодно - главное, только захотеть.
Я же говорил, что захотеть я могу, но это совсем не означает, что я смогу увидеть то, чего на самом деле нет. В ответ Марисель язвительно говорила, что такому любителю фантастики как я неприлично говорить такие вещи...
Марисель была права. Фантастику я действительно любил. Читать фантастику я мог круглые сутки без перерыва. Мне нравились почти все книги, написанные в этом жанре. Я перечитал почти все, что мог достать в библиотеке - братьев Стругацких, Азимова, Лема, Снегова, Крапивина...
Однако больше всего мне нравились книги Кира Булычева. Особенно его очень смешные рассказы о незадачливых обитателях города Великий Гусляр, которые вечно попадали в разные забавные истории на Земле и в космосе. А уж об искрящихся весельем и детской непосредственностью повестях о приключениях Алисы Селезневой и говорить не приходится, они и по сей день остаются моими любимыми книгами.
Однако ни Марисель, ни Фиделина фантастику читать не любили. Фиделина как-то сказала мне, сердито нахмурив брови, что фантастикой увлекаются только несерьезные и безответственные личности вроде меня. При этом она хитро улыбалась...
А скорая на слово Марисель, сама фантазерка, сумевшая разглядеть в телескоп населенные людьми планеты, вообще однажды назвала "все эти фантастические романы" нелепыми глупостями.
Я спорил, пытался доказать девчатам, что они не правы, потому что очень интересно читать о том, чего пока еще нет, но что непременно будет лет через сто или двести. Но они и слушать меня не желали, стояли на своем.
Но однажды мне удалось уговорить Марисель прочитать фантастический роман.
Это была новая книга о приключениях Алисы, "Миллион приключений", который я уже успел прочесть несколько раз, так она мне понравилась. И, естественно, мне хотелось, чтобы мою радость разделили мои друзья. Мне хотелось, чтобы они вместе со мной восхищались подвигами бесстрашной Алисы, девочки из далекого будущего, которая, как мне казалось, была чем-то похожа на них.
Марисель взяла у меня потрепанную библиотечную книгу и дня два не появлялась во дворе. Читала...
А я жил в предвкушении торжества. Я уже видел, как Марисель, возвращая мне книгу, тяжело вздыхает, сожалея, что нельзя забрать ее насовсем. И высоко подымает вверх большой палец, как знак высшей оценки. А я, как и подобает победителю-триумфатору, снисходительно говорю Марисель:
- Ну вот, а ты говорила - глупости...
А Марисель смущенно отвечает:
- Ну, ошиблась, с кем не бывает...
И просит:
- Дай почитать еще что-нибудь...
Однако, как это часто бывает, мои розовые мечты разбились о суровые скалы реальности. Марисель молча сунула мне в руки книгу, и на мой вопрос:
- Ну, как? - кисло скривилась и небрежно бросила:
- Чушь собачья!
- Почему? - удивился я, немного обиженный столь нелестным отношением к понравившейся мне книге.
- Потому что там написана неправда, - ответила Марисель. - Все эти фантасты сами никогда не летали на другие планеты, поэтому и выдумывают разную чепуху. Не понимаю, Андрей, как тебе может нравиться фантастика? с искренним недоумением спросила она.
- Ты, между прочим, тоже никогда не летала на другие планеты, - ответил я, - поэтому не можешь...
Однако Марисель не дала мне договорить. Она ядовито усмехнулась, подняла вверх указательный палец, словно призывала меня к молчанию, и сказала, как отрезала:
- Ты говоришь, я не летала на другие планеты? Допустим, что это так. Но я же не пишу о том, что не знаю. А фантасты пишут. Зачем?
- Но ведь это фантастика! Художественная условность! - продолжал я обороняться, однако темпераментная Марисель пустила в ход тяжелую артиллерию:
- Фантастика есть ложь, - безапелляционно заявила она. - А я, между прочим, девочка. Слабый пол. Ты должен мне уступать. А во-вторых, я кубинская девочка. И очень тебе нравлюсь. Значит, ты тем более должен мне уступить.
Я почувствовал, что сейчас покраснею, и отвернулся. Марисель была права.
Мне она нравилась. Ну, не то, чтобы очень, но...
Трудно было скрыть это необъяснимое чувство. Ведь Марисель была такая красивая... И мне очень хотелось, чтобы она подольше смотрела на меня своими бездонными черными глазами. Потому что когда она на меня смотрела, я чувствовал, что могу подняться без помощи крыльев к самим пушистым и легким облакам. Поэтому я всегда соглашался с Марисель, даже когда она была не права. Вдруг она обидится на меня, и больше никогда на меня не посмотрит так... Мне не хотелось, чтобы наши разные литературные пристрастия поссорили нас, и я уступал.
Хотя по-прежнему брал в библиотеке фантастику...
II
Медленно шли дни, недели, месяцы, и случилось так, что я увлекся старинной архитектурой. Это случилось вскоре после того, как я побывал в Ленинграде.
Меня буквально покорил этот сказочный северный город, его каналы и улицы, площади и дворцы. Я навсегда влюбился в застывшую музыку петербургских дворцов и площадей. И с тех пор уже не мог равнодушно пройти мимо любого старинного здания, не рассмотрев его как следует со всех сторон, не попытавшись определить, пусть даже ошибочно, к какому времени оно относится, в каком архитектурном стиле построено.
Звезды, астрономия были напрочь забыты. Я обложился другими книгами путеводителями по городам мира, толстыми справочниками по архитектуре, фотоальбомами с видами древних городов. Я стал свободно чувствовать себя среди таких доселе неведомых мне понятий, как "ордер", "фриз", "закомара", "восьмерик на четверике" и даже "золотое сечение". Словом, во всем том, о чем всего несколько недель назад не имел ни малейшего представления.
Марисель вначале обиделась на меня - как же, предал астрономию, бросил кружок, и даже в мой телескоп больше смотреть не хочет, а я хотела показать ему несколько новых планет...
Но вскоре Марисель стала сама испытывать интерес к моему новому увлечению.
Быть может, оттого, что и она сама побывала в сказочном городе на Неве две недели спустя после того, как оттуда вернулся я. Иностранцам часто устраивали экскурсии по городам России, чтобы они лучше узнали страну, в которой временно живут...
..Марисель и Фиделина очень плохо разбирались в архитектуре. Особенно Марисель. Она с трудом могла отличить ампир от классицизма, готику от барокко, конструктивизм от модернизма. Однако незнание азов отнюдь не мешало ей с чисто южной эмоциональностью восторгаться архитектурными памятниками разных эпох, которыми был богат Староволжск.
Я часто водил Марисель, Фиделину, других кубинцев, живших в "иностранном дворе" по Старому Городу, по старинным улицам и переулкам, рассказывая им то, что знал об истории моего города, об его каменной летописи.
А летопись эта была у нас очень богатая, нужно было только уметь читать ее обветшавшие от времени страницы.
Самым красивым местом Староволжска была Волжская набережная, на которой в один длинный ряд стояли, тесно прижавшись друг к другу, маленькие домики в два этажа, выкрашенные в ядовито-желтый цвет. "Единая фасада", выстроенная в стиле раннего классицизма, прерывалась только пересекавшими набережную улицами и переулками. Когда-то точь-в-точь такие же набережные существовали в Москве и Петербурге, но прошло время, и двухэтажные домики уступили место где великолепным дворцам, а где - мрачным бетонным коробкам. И только Староволжск сумел сохранить в неприкосновенности старинную набережную с маленькими домиками конца восемнадцатого века...
Существовало в Староволжске и очень много тихих старинных улочек, грязных и заброшенных, где каждый дом, выстроенный в прошлом веке из красного кирпича, хранил в своих стенах память о давно ушедшем прошлом. Многие из этих домов давно уже потеряли былую привлекательность и тихо доживали свой нелегкий век.
Больше всех мне нравилась одна тихая деревянная улочка, носившая старое название - Медная. В прошлые века там жили медники. От улочки веяло поэзией и добротой. Медная была самой узкой улицей в Старом Городе, ее мостовая еще в середине восемнадцатого века была вымощена булыжником, и эти камни помнили скрип старинных экипажей, шаги Пушкина, Гоголя, Достоевского, которые часто останавливались в Староволжске, в гостинице Гальяни, расположенной неподалеку. По обе стороны мостовой стояли деревянные домики, похожие на терема из старинной русской сказки.
Да, очень богата была каменная и деревянная летопись моего Города. Было на что смотреть, было чем любоваться и чем восхищаться. И только одно заставляло в тревоге сжиматься сердце: с каждым годом, месяцем и даже днем все меньше и меньше становилось на улицах Староволжска старинных домиков прошлых эпох, они медленно, почти без боя, уходили, уступая свои исконные места либо безликим и уродливым бетонным коробкам, либо зарастающим колючей травой пустырям, которые бесцеремонно вторгались в Старый Город, обезображивая его древний, покрытый благородной сетью морщин лик, превращая его во что-то серое, однообразное, невзрачное, невыразительное и мертвое... Словно чья-то злая рука вырывала из древней летописи одну за другой драгоценные страницы...
И я боялся, что когда-нибудь мой Город исчезнет совсем...
Однажды я привел Марисель и Фиделину в Заречную слободу. Этот уголок большого города, зажатый со всех сторон современным многоэтажьем новостроек, казалось, сошел со средневековых миниатюр, изображавших древний Староволжск. Узкие и кривые неасфальтированные улицы, деревянные дома, любовно украшенные в прошлом веке затейливой резьбой, потемневшей от времени, сбегались к небольшой площади. В центре площади, на небольшом зеленом холмике, стояла маленькая церквушка, которая в окружении деревянных домов казалась очень высокой. Белокаменные стены церкви ковром покрывала узорчатая резьба, изображавшая библейские сцены и каких-то необычных животных и птиц. На куполе храма безо всякого соблюдения пропорций в хаотическом порядке были расставлены семь главок-луковиц различной величины. К церкви примыкала высокая шатровая колокольня.
- Вот оно, самое древнее архитектурное сооружение Города! торжественно произнес я, указывая на церковь.
- Она работает? - спросила Марисель.
Из дверей храма медленно выходили пожилые люди. Они спускались со ступенек паперти, поворачивались, и, кланяясь, крестились.
- Эта церковь действующая, единственная в Городе, - ответил я.
- Красивая церковь, - одобрительно отозвалась Марисель.
- А по моему, не очень. У нас в Камагуэе церкви красивее.
- Я не была в Камагуэе, - ответила Марисель, - я из Гаваны.
- Я тебя приглашу в гости, когда приедем на Кубу, - сказала Фиделина Посмотришь.
- Хорошо, - кивнула Марисель, - я приеду к тебе. Я никогда не была в Камагуэе.
- Раньше эта церковь была совсем другая, - сказал я, заступаясь за самый древний памятник архитектуры Староволжска, - и, наверное, более красивой.
У нее очень бурная история. Хотите, расскажу?
- Хотим! - в один голос крикнули Марисель и Фиделина. Фиделина от избытка чувств даже захлопала в ладоши. С ней иногда это случалось, сказывался пылкий кубинский темперамент.
- Эта церковь носит название Святая Белая троица, - начало я. - Белая потому что построена из белого камня. Церковь построили в 1564 году по приказу самого Ивана Грозного. Однако пять лет спустя, в 1569 году, когда опричники шли карать непокорный Новгород, они по пути сожгли и разграбили Староволжск. Белая Троица сильно пострадала от огня, но была восстановлена. А через сорок лет на Руси началось смутное время, и Город захватили литовцы. Белая Троица стала последним оплотом защитников Староволжска, когда пал кремль и другие укрепления. Последние защитники города укрылись в этой церкви, не подпуская к ней захватчиков. Русские воины стойко оборонялись, они не хотели, чтобы враги осквернили и разграбили храм. Литовцы так и не смогли взять Белую Троицу.
- А почему они не разрушили ее тараном? - спросила Марисель.
- Дело в том, Мари, - сказал я, едва удерживаясь от смеха. Такой наивный вопрос могла задать только Марисель, которая очень плохо знала историю. - Дело в том, что в начале семнадцатого века тараны уже не применялись. Для разрушения оборонительных сооружений использовались пушки.
- Тогда почему они не разрушили ее пушками? - не унималась Марисель, словно ей хотелось, чтобы храм-крепость поскорее пал.
Я ответил, что, к сожалению, не жил в семнадцатом веке, поэтому не могу ответить на провокационный вопрос. Марисель язвительно пронзила меня блестящей чернотой хитрющих агатовых глаз и со значением хмыкнула. И тут мне на выручку пришла Фиделина.
- Какая ты, Мари, агрессивная, - сказала она, незаметно подмигивая мне.
Дескать, держись, я с тобой. - Почему ты так хочешь разрушить эту церковь?
Посмотри, какая она красивая!
Л У Э Л Л А
Сказка ушедшего детства
Посвящается Дамарис, девочке с далекой Кубы.
Пусть ты уехала очень давно, пусть прошло много лет
но ты всегда незримо присутствуешь рядом со мной.
И я верю, что когда-нибудь мы встретимся снова...
...Нет, наверное, на Земле такого человека, который не любил бы подолгу смотреть на черное ночное небо, усеянное мириадами звезд. Звезды издревле влекут к себе человека. Влекут красотой и недоступностью. А еще - тайной:
есть ли там, около этих далеких солнц, жизнь? Одиноки ли мы во Вселенной?
И если не одиноки, то каковы они, наши братья по разуму? Похожи ли они на нас? Сможем ли мы когда-нибудь встретиться с ними? И если эта встреча когда-нибудь состоится, поймем ли мы наших космических братьев?
Но сколько ни смотри в ночное небо, сколько ни вглядывайся в причудливые рисунки созвездий, ответов на эти и другие вопросы ты никогда не найдешь.
Звезды умеют хранить свои тайны и не спешат доверять их людям...
Я тоже люблю смотреть на звезды. Иногда, как только стемнеет, я выхожу на балкон и ищу в темном небе Капеллу, самую яркую звезду в созвездии Возничего. Смотрю и вспоминаю Луэллу, девочку с этой далекой звезды.
Девочку, когда-то, много лет назад, жила на Земле. Девочку, с которой я дружил. Девочку, которая...
Впрочем, я расскажу обо всем по порядку...
I
Эта почти неправдоподобная - можно даже сказать, совсем неправдоподобная - история приключилась, скорее всего, в далеком 1982 году, когда мне было тринадцать лет, и я учился в седьмом классе. И сейчас, когда я с тоской и грустью вспоминаю те дни - счастливые и безмятежные дни ушедшего детства, - мне иногда кажется, что я придумал Луэллу, бесстрашную девочку с далекой звезды. В этой давней истории сплелись воедино реальность и фантазия, быль и сказка, и сейчас мне очень трудно отделить одно от другого. Да и, признаться, не очень хочется.
Именно поэтому я буду рассказывать историю Луэллы не так, как было или могло быть - на самом деле, а так, как я помню те далекие события сейчас, когда детство давно ушло, оставив приятные и грустные воспоминания. И - сказки. Сказки, которыми так богато детство. Сказки, которые в детстве - совсем не сказки, а самая взаправдашняя быль.
.. В то время я жил в городе Староволжске, учился в седьмом классе. Но наша школа была не совсем обычной. То есть она была не совсем обычной, если смотреть с позиций сегодняшнего времени, а тогда... Словом, у нас в школе учились иностранцы. Дети из социалистических стран. Дело в том, что у нас в Староволжске была военная академия, куда направляли обучаться офицеров из Венгрии, Болгарии, Польши, ГДР, Кубы и других социалистических стран. Они приезжали в Советский Союз вместе с семьями, поэтому у нас в школе учились мальчишки и девчонки из других стран. Насколько я помню, у нас в школе не было такого класса, в котором не учился бы один, а то и несколько иностранцев. В ближайшей округе нашу школу даже прозвали "Филиалом Артека". Был такой пионерский лагерь в Крыму, если кто помнит...
Семьи иностранных военных жили недалеко от моего дома, на соседней улице, в районе, который назывался по-старинному - Застава. Впрочем, старинной Застава была очень давно, еще до революции, когда здесь была глухая городская окраина, у дороги стояла полосатая будка со шлагбаумом и красивые въездные ворота, похожие на те, которые строили в Древнем Риме императоры. Но наши ворота были построены в начале 19 века архитектором Росси. Ворота напоминали римскую триумфальную арку, а так как на Заставе в то время не было никаких строений, то они были хорошо видны любому путешественнику, который въезжал в Староволжск со стороны Петербурга.
Говорят, ворота были очень красивыми, но после революции, когда радостные рабочие ломали расположенную рядом тюрьму, они заодно сломали и ворота.
Мне кажется, они поступили очень глупо, ворота никому не мешали, а только украшали городскую окраину. Постепенно Староволжск вышел за пределы своих старых границ, и Застава оказалась почти в центре города, превратившись в обычный серый микрорайон, застроенный похожими один на другого, как братья-близнецы, блоками скучных пятиэтажек. В одном из таких ничем не примечательных домов и жили иностранцы. Двор этого дома мы называли "иностранным". Или "кубинским", потому что кубинцев там жило больше всего.
.. Сейчас в этом дворе уже ничего не напоминает о прошлом. Иностранные военные уже не приезжают в Староволжск учиться в военной академии, потому что нет уже ни социалистических стран, ни самой академии, ни моей прежней страны. Наверное, и сам "иностранный двор" двор давно уже забыл свои лучшие годы. Забыл, что когда-то был иностранным. Забыл веселые игры и горькие слезы разлуки. Забыл искренние клятвы не забывать друзей и писать письма. Жизнь есть жизнь, и даже людям трудно сохранить в душе идеалы ушедшего детства. Это удается немногим...
..Я познакомился с иностранцами из "кубинского" двора, будучи пятиклассником. Немудрено, если в школе учится полно иностранцев. Моими лучшими друзьями стали кубинцы. Меня тянуло к ним особенно сильно. Почему?
Честно говоря, в то время я не задавался таким вопросом. Просто мне нравилось общаться с ними, ребятами и девчатами, приехавшими из далекой, почти что сказочной, страны, таинственного зеленого острова, лежащего в теплых водах лазурной Атлантики. Возможно, мой интерес к Кубе возник под впечатлением от прочитанных книг и увиденных фильмов об этом свободолюбивом прекрасном народе, услышанных песен, которые часто пелись в те годы. "Куба - любовь моя, остров зари багряной..."
Нет, это было совсем не то, о чем так много говорили тогда наши и их вожди. Просто меня всегда тянуло ко всему далекому, неизвестному, экзотическому. Такая тяга свойственна мечтателям и романтикам, которым во все времена спокойно не сидится на месте, потому что их влечет в неведомые края, в неизвестные страны, на далекие неосвоенные острова и неведомые планеты. Ведь так хочется вырваться из серой и обыденной повседневности!
Тем более в детстве...
И увидеть, что мир, раскинувшийся вокруг тебя, велик и многообразен, замечателен и необычен...
Мне не довелось в детстве побывать ни в далеких странах, ни в незнакомых городах, ни тем более на других планетах. Но когда я приходил в "иностранный двор" и общался с кубинцами, мне казалось, что начинают сбываться мои самые сокровенные мечты, и это не мои друзья-кубинцы приехали со своего Далекого Острова в Староволжск, а я сам каким-то фантастическим образом сумел перенестись за тысячи километров от родного дома и оказался на Кубе и стоит лишь шагнуть чуть в сторону, зайти за угол обычного серого блочного дома - и твоему зачарованному взору откроется необъятная - как небо над головой - голубая стена моря, с парусными кораблями на горизонте и чайками над головой...
Стоит ли говорить, что среди кубинцев я чувствовал себя самым счастливым человеком? А много ли нужно двенадцатилетнему мальчишке для счастья?
В то время, к которому относится мой рассказ, среди моих кубинских друзей особо выделялась одна девочка. Ей было одиннадцать лет, звали ее Фиделина, а фамилия у нее была как у того архитектора, который построил арку при въезде в город и множество других зданий в Старом Городе - Росси. Фиделина Росси.
Как-то незаметно, исподволь, у меня сложились с ней самые дружеские отношения. Фиделина была очень доброй и отзывчивой, очень чуткой к переживаниям других людей. Она могла поддержать в трудную минуту добрым словом. С ней я мог быть откровенным, не опасаясь, что она станет смеяться надо мной. Фиделина. Делина. Делинка. Инка...
Кубинская девочка Фиделина была совсем не похожа на кубинку: маленького роста (ниже всех девчонок в ее классе!), русоволосая, она ходила с короткой мальчишеской стрижкой. С россыпью золотистых веснушек на круглом лице, она мало чем отличалась от обычной русской девчонке ее лет. Пройдет мимо - и не обратишь внимания в уличной толпе.
Во дворе у Фиделины даже прозвище было - "Русская", на которое она ничуть не обижалась. Ей даже нравилось, когда ее так называли. "Я кубинка, но я - как русская!" - радостно кричала Фиделина на весь двор, и невозможно было понять, что доставляет ей больше радости - то, что она "как русская", или все-таки то, что она, несмотря на свою русскую внешность, все-таки кубинка.
Но все-таки Фиделина была кубинкой. У нее были черные, как ночное небо, кубинские глаза. Глаза, которые всегда о чем-то грустили. Они грустили даже тогда, когда Фиделина улыбалась или смеялась. Она умела смеяться весело и заразительно, что называется, от души, но ее глаза все равно оставались грустными, словно веселье не радовало Фиделину.
Фиделина могла ни с того ни с сего оборвать разговор на полуслове, легко коснуться моей руки и, доверчиво заглянув мне в глаза, тихо спросить: "Мы ведь друзья с тобой, правда? Скажи, мы друзья с тобой?.." Она спрашивала и настойчиво смотрела мне в глаза своим грустно-задумчивым взглядом.
Смотрела, почти затаив дыхание. Словно оттого, что я ей отвечу, могла зависеть ее дальнейшая жизнь, и я отвечал: "Конечно, друзья..." И Фиделина улыбалась мне в ответ...
Вот какая она была, эта маленькая кубинская девочка Фиделина.
У Фиделины было две подруги - Танька Громова и Марисель Ландровес. Танька была русской, и Марисель - кубинкой. Кстати, именно Марисель главная героиня моего рассказа. Именно Марисель, а не Фиделина является героиней этой удивительной истории. Истории невероятной, но вместе с тем целиком правдивой. Правдивой в той мере, в какой я сам ее выдумал...
Марисель и Фиделина были подруги не разлить водой. Они всегда были вместе.
Вместе ходили в школу и из школы, купаться на Волгу и даже в магазин за хлебом. В классе девчонки сидели за одной партой, и учителя почему-то не рассаживали их. Острословы "иностранного двора" шутливо называли их "сиамскими близнецами". Плохой приметой считалось девчат врозь. Либо схватишь "пару" за хорошо выученный урок, либо нарвешься на более крупные неприятности. Как если бы дорогу перебежала черная кошка...
Марисель, в отличие от Фиделины, выглядела как типичная представительница тропической страны: смуглолицая, с густой копной иссиня-черных смоляных волос, морскими волнами облегающих плечи. Глаза у Марисель были обжигающе черными, и когда я смотрел в мерцающую таинственным светом глубину ее цыганских глаз, меня охватывала необъяснимая робость, и я на какое-то время терял дар речи и цепенел, не в силах отвести взгляд от этого колдовского взора... На смуглом лице Марисель постоянно блуждала озорная улыбка, а в глазах сверкал огонек неуемного веселья и плутовского лукавства. Марисель была мастерицей на розыгрыши, с ней нужно было постоянно держать ухо востро, ожидать непременного подвоха, носившего, впрочем, характер веселой беззлобной шутки.
Характер у Марисель был типично кубинским - бойкий, веселый, жизнерадостный. И в тоже время - по-южному вспыльчивый, когда ей что-то было не по нраву. По-русски Марисель говорила без малейшего акцента, и если бы не природная смуглость ее лица, она тоже вполне могла бы сойти за обычную русскую девчонку.
Я плохо помню, когда Марисель приехала в Староволжск, когда появилась в "иностранном дворе". К сожалению, также я не помню, когда и при каких обстоятельствах мы познакомились. Но мне кажется, что это произошло примерно за год до событий, о которых я веду речь. А еще я помню, что нас сдружил интерес к звездам.
Я увлекался астрономией, с четвертого класса ходил в астрономический кружок при городском дворце пионеров. Мне очень нравилось заниматься в астрономическом кружке. Нравилось узнавать новое о звездах и планетах, о строении Вселенной. Нравилось наблюдать в телескоп за Солнцем и звездами, искать на Марсе и Луне таинственные каналы и моря - а вдруг на этих планетах действительно когда-то была жизнь?.. Я запоем читал книги по астрономии, написанные Перельманом и Воронцовым-Вельяминовым. Очень толстые книги, адресованные студентам. Но я их читал в одиннадцать-двенадцать лет и, как ни странно, все понимал. Я любил астрономию, мне очень хотелось стать ученым и изучать далекие космические миры. И - кто знает? - быть может, стать первооткрывателем внеземной цивилизации...
..Наивные детские мечты...
Марисель тоже интересовалась астрономией. У нее дома даже стоял портативный телескоп, в который мы вместе смотрели на звезды. Марисель говорила, что в ее телескоп, если долго смотреть на звезды, около них можно увидеть планеты, населенные людьми. Но я, сколько ни смотрел в ее трубу, никаких планет не видел. А Марисель смеялась и говорила, что это специальный телескоп, в него можно увидеть все, что угодно - главное, только захотеть.
Я же говорил, что захотеть я могу, но это совсем не означает, что я смогу увидеть то, чего на самом деле нет. В ответ Марисель язвительно говорила, что такому любителю фантастики как я неприлично говорить такие вещи...
Марисель была права. Фантастику я действительно любил. Читать фантастику я мог круглые сутки без перерыва. Мне нравились почти все книги, написанные в этом жанре. Я перечитал почти все, что мог достать в библиотеке - братьев Стругацких, Азимова, Лема, Снегова, Крапивина...
Однако больше всего мне нравились книги Кира Булычева. Особенно его очень смешные рассказы о незадачливых обитателях города Великий Гусляр, которые вечно попадали в разные забавные истории на Земле и в космосе. А уж об искрящихся весельем и детской непосредственностью повестях о приключениях Алисы Селезневой и говорить не приходится, они и по сей день остаются моими любимыми книгами.
Однако ни Марисель, ни Фиделина фантастику читать не любили. Фиделина как-то сказала мне, сердито нахмурив брови, что фантастикой увлекаются только несерьезные и безответственные личности вроде меня. При этом она хитро улыбалась...
А скорая на слово Марисель, сама фантазерка, сумевшая разглядеть в телескоп населенные людьми планеты, вообще однажды назвала "все эти фантастические романы" нелепыми глупостями.
Я спорил, пытался доказать девчатам, что они не правы, потому что очень интересно читать о том, чего пока еще нет, но что непременно будет лет через сто или двести. Но они и слушать меня не желали, стояли на своем.
Но однажды мне удалось уговорить Марисель прочитать фантастический роман.
Это была новая книга о приключениях Алисы, "Миллион приключений", который я уже успел прочесть несколько раз, так она мне понравилась. И, естественно, мне хотелось, чтобы мою радость разделили мои друзья. Мне хотелось, чтобы они вместе со мной восхищались подвигами бесстрашной Алисы, девочки из далекого будущего, которая, как мне казалось, была чем-то похожа на них.
Марисель взяла у меня потрепанную библиотечную книгу и дня два не появлялась во дворе. Читала...
А я жил в предвкушении торжества. Я уже видел, как Марисель, возвращая мне книгу, тяжело вздыхает, сожалея, что нельзя забрать ее насовсем. И высоко подымает вверх большой палец, как знак высшей оценки. А я, как и подобает победителю-триумфатору, снисходительно говорю Марисель:
- Ну вот, а ты говорила - глупости...
А Марисель смущенно отвечает:
- Ну, ошиблась, с кем не бывает...
И просит:
- Дай почитать еще что-нибудь...
Однако, как это часто бывает, мои розовые мечты разбились о суровые скалы реальности. Марисель молча сунула мне в руки книгу, и на мой вопрос:
- Ну, как? - кисло скривилась и небрежно бросила:
- Чушь собачья!
- Почему? - удивился я, немного обиженный столь нелестным отношением к понравившейся мне книге.
- Потому что там написана неправда, - ответила Марисель. - Все эти фантасты сами никогда не летали на другие планеты, поэтому и выдумывают разную чепуху. Не понимаю, Андрей, как тебе может нравиться фантастика? с искренним недоумением спросила она.
- Ты, между прочим, тоже никогда не летала на другие планеты, - ответил я, - поэтому не можешь...
Однако Марисель не дала мне договорить. Она ядовито усмехнулась, подняла вверх указательный палец, словно призывала меня к молчанию, и сказала, как отрезала:
- Ты говоришь, я не летала на другие планеты? Допустим, что это так. Но я же не пишу о том, что не знаю. А фантасты пишут. Зачем?
- Но ведь это фантастика! Художественная условность! - продолжал я обороняться, однако темпераментная Марисель пустила в ход тяжелую артиллерию:
- Фантастика есть ложь, - безапелляционно заявила она. - А я, между прочим, девочка. Слабый пол. Ты должен мне уступать. А во-вторых, я кубинская девочка. И очень тебе нравлюсь. Значит, ты тем более должен мне уступить.
Я почувствовал, что сейчас покраснею, и отвернулся. Марисель была права.
Мне она нравилась. Ну, не то, чтобы очень, но...
Трудно было скрыть это необъяснимое чувство. Ведь Марисель была такая красивая... И мне очень хотелось, чтобы она подольше смотрела на меня своими бездонными черными глазами. Потому что когда она на меня смотрела, я чувствовал, что могу подняться без помощи крыльев к самим пушистым и легким облакам. Поэтому я всегда соглашался с Марисель, даже когда она была не права. Вдруг она обидится на меня, и больше никогда на меня не посмотрит так... Мне не хотелось, чтобы наши разные литературные пристрастия поссорили нас, и я уступал.
Хотя по-прежнему брал в библиотеке фантастику...
II
Медленно шли дни, недели, месяцы, и случилось так, что я увлекся старинной архитектурой. Это случилось вскоре после того, как я побывал в Ленинграде.
Меня буквально покорил этот сказочный северный город, его каналы и улицы, площади и дворцы. Я навсегда влюбился в застывшую музыку петербургских дворцов и площадей. И с тех пор уже не мог равнодушно пройти мимо любого старинного здания, не рассмотрев его как следует со всех сторон, не попытавшись определить, пусть даже ошибочно, к какому времени оно относится, в каком архитектурном стиле построено.
Звезды, астрономия были напрочь забыты. Я обложился другими книгами путеводителями по городам мира, толстыми справочниками по архитектуре, фотоальбомами с видами древних городов. Я стал свободно чувствовать себя среди таких доселе неведомых мне понятий, как "ордер", "фриз", "закомара", "восьмерик на четверике" и даже "золотое сечение". Словом, во всем том, о чем всего несколько недель назад не имел ни малейшего представления.
Марисель вначале обиделась на меня - как же, предал астрономию, бросил кружок, и даже в мой телескоп больше смотреть не хочет, а я хотела показать ему несколько новых планет...
Но вскоре Марисель стала сама испытывать интерес к моему новому увлечению.
Быть может, оттого, что и она сама побывала в сказочном городе на Неве две недели спустя после того, как оттуда вернулся я. Иностранцам часто устраивали экскурсии по городам России, чтобы они лучше узнали страну, в которой временно живут...
..Марисель и Фиделина очень плохо разбирались в архитектуре. Особенно Марисель. Она с трудом могла отличить ампир от классицизма, готику от барокко, конструктивизм от модернизма. Однако незнание азов отнюдь не мешало ей с чисто южной эмоциональностью восторгаться архитектурными памятниками разных эпох, которыми был богат Староволжск.
Я часто водил Марисель, Фиделину, других кубинцев, живших в "иностранном дворе" по Старому Городу, по старинным улицам и переулкам, рассказывая им то, что знал об истории моего города, об его каменной летописи.
А летопись эта была у нас очень богатая, нужно было только уметь читать ее обветшавшие от времени страницы.
Самым красивым местом Староволжска была Волжская набережная, на которой в один длинный ряд стояли, тесно прижавшись друг к другу, маленькие домики в два этажа, выкрашенные в ядовито-желтый цвет. "Единая фасада", выстроенная в стиле раннего классицизма, прерывалась только пересекавшими набережную улицами и переулками. Когда-то точь-в-точь такие же набережные существовали в Москве и Петербурге, но прошло время, и двухэтажные домики уступили место где великолепным дворцам, а где - мрачным бетонным коробкам. И только Староволжск сумел сохранить в неприкосновенности старинную набережную с маленькими домиками конца восемнадцатого века...
Существовало в Староволжске и очень много тихих старинных улочек, грязных и заброшенных, где каждый дом, выстроенный в прошлом веке из красного кирпича, хранил в своих стенах память о давно ушедшем прошлом. Многие из этих домов давно уже потеряли былую привлекательность и тихо доживали свой нелегкий век.
Больше всех мне нравилась одна тихая деревянная улочка, носившая старое название - Медная. В прошлые века там жили медники. От улочки веяло поэзией и добротой. Медная была самой узкой улицей в Старом Городе, ее мостовая еще в середине восемнадцатого века была вымощена булыжником, и эти камни помнили скрип старинных экипажей, шаги Пушкина, Гоголя, Достоевского, которые часто останавливались в Староволжске, в гостинице Гальяни, расположенной неподалеку. По обе стороны мостовой стояли деревянные домики, похожие на терема из старинной русской сказки.
Да, очень богата была каменная и деревянная летопись моего Города. Было на что смотреть, было чем любоваться и чем восхищаться. И только одно заставляло в тревоге сжиматься сердце: с каждым годом, месяцем и даже днем все меньше и меньше становилось на улицах Староволжска старинных домиков прошлых эпох, они медленно, почти без боя, уходили, уступая свои исконные места либо безликим и уродливым бетонным коробкам, либо зарастающим колючей травой пустырям, которые бесцеремонно вторгались в Старый Город, обезображивая его древний, покрытый благородной сетью морщин лик, превращая его во что-то серое, однообразное, невзрачное, невыразительное и мертвое... Словно чья-то злая рука вырывала из древней летописи одну за другой драгоценные страницы...
И я боялся, что когда-нибудь мой Город исчезнет совсем...
Однажды я привел Марисель и Фиделину в Заречную слободу. Этот уголок большого города, зажатый со всех сторон современным многоэтажьем новостроек, казалось, сошел со средневековых миниатюр, изображавших древний Староволжск. Узкие и кривые неасфальтированные улицы, деревянные дома, любовно украшенные в прошлом веке затейливой резьбой, потемневшей от времени, сбегались к небольшой площади. В центре площади, на небольшом зеленом холмике, стояла маленькая церквушка, которая в окружении деревянных домов казалась очень высокой. Белокаменные стены церкви ковром покрывала узорчатая резьба, изображавшая библейские сцены и каких-то необычных животных и птиц. На куполе храма безо всякого соблюдения пропорций в хаотическом порядке были расставлены семь главок-луковиц различной величины. К церкви примыкала высокая шатровая колокольня.
- Вот оно, самое древнее архитектурное сооружение Города! торжественно произнес я, указывая на церковь.
- Она работает? - спросила Марисель.
Из дверей храма медленно выходили пожилые люди. Они спускались со ступенек паперти, поворачивались, и, кланяясь, крестились.
- Эта церковь действующая, единственная в Городе, - ответил я.
- Красивая церковь, - одобрительно отозвалась Марисель.
- А по моему, не очень. У нас в Камагуэе церкви красивее.
- Я не была в Камагуэе, - ответила Марисель, - я из Гаваны.
- Я тебя приглашу в гости, когда приедем на Кубу, - сказала Фиделина Посмотришь.
- Хорошо, - кивнула Марисель, - я приеду к тебе. Я никогда не была в Камагуэе.
- Раньше эта церковь была совсем другая, - сказал я, заступаясь за самый древний памятник архитектуры Староволжска, - и, наверное, более красивой.
У нее очень бурная история. Хотите, расскажу?
- Хотим! - в один голос крикнули Марисель и Фиделина. Фиделина от избытка чувств даже захлопала в ладоши. С ней иногда это случалось, сказывался пылкий кубинский темперамент.
- Эта церковь носит название Святая Белая троица, - начало я. - Белая потому что построена из белого камня. Церковь построили в 1564 году по приказу самого Ивана Грозного. Однако пять лет спустя, в 1569 году, когда опричники шли карать непокорный Новгород, они по пути сожгли и разграбили Староволжск. Белая Троица сильно пострадала от огня, но была восстановлена. А через сорок лет на Руси началось смутное время, и Город захватили литовцы. Белая Троица стала последним оплотом защитников Староволжска, когда пал кремль и другие укрепления. Последние защитники города укрылись в этой церкви, не подпуская к ней захватчиков. Русские воины стойко оборонялись, они не хотели, чтобы враги осквернили и разграбили храм. Литовцы так и не смогли взять Белую Троицу.
- А почему они не разрушили ее тараном? - спросила Марисель.
- Дело в том, Мари, - сказал я, едва удерживаясь от смеха. Такой наивный вопрос могла задать только Марисель, которая очень плохо знала историю. - Дело в том, что в начале семнадцатого века тараны уже не применялись. Для разрушения оборонительных сооружений использовались пушки.
- Тогда почему они не разрушили ее пушками? - не унималась Марисель, словно ей хотелось, чтобы храм-крепость поскорее пал.
Я ответил, что, к сожалению, не жил в семнадцатом веке, поэтому не могу ответить на провокационный вопрос. Марисель язвительно пронзила меня блестящей чернотой хитрющих агатовых глаз и со значением хмыкнула. И тут мне на выручку пришла Фиделина.
- Какая ты, Мари, агрессивная, - сказала она, незаметно подмигивая мне.
Дескать, держись, я с тобой. - Почему ты так хочешь разрушить эту церковь?
Посмотри, какая она красивая!