Страница:
Рене почти умоляюще смотрел на Натали: на этот час его меньше всего интересовала судьба иконы. Очарованного француза терзала одна только мысль – встретиться с прелестницей снова, пригласив ее на ужин, а там…
Натали, которой темпераментный (она никогда не ошибалась) южанин нравился все сильнее, успела, однако, подсчитать все возможные выгоды, которые сулило ей данное знакомство. Одарив покоренного антиквара многообещающей улыбкой, она протянула Рене визитку.
– Буду ждать вашего звонка через неделю, скажем – в пятницу. Часов в двенадцать.
С не меньшим трепетом, чем икону, антиквар принял карточку и положил ее в карман пиджака ближе к сердцу. Он провел Натали в соседнюю комнату, оборудованную под профессиональную фотолабораторию, и сделал несколько снимков. Натали, конечно, приложила максимум усилий, чтобы помешать Рене работать. Изображая неподдельный интерес и пользуясь теснотой фотолаборатории, она почти прислонилась к нему, и ее душистые каштановые волосы щекотали лицо несчастного специалиста по русской старине. Бедняга в борьбе с неистовым желанием держался стойко, благословляя полумрак. Нельзя сказать, что Натали было бы неприятно, если бы Рене не сумел обуздать свой природный инстинкт.
Напротив, француз являл собой яркий экземпляр галльской мужской красоты и (в чем она нисколько не сомневалась) необузданной страсти. Натали забавлялась пикантностью ситуации, но, оценив мужество и галантность Рене, заманчиво прошептала на прощание:
– До пятницы, Рене, – многообещающе опустив обязательное «мсье Тапи». – Нет-нет не провожайте, я хочу немного побродить здесь.
Разумеется, «бродить» сейчас Натали не собиралась. Забравшись в салон «мерседеса», она прикидывала, чем теперь заняться. Вечером они с Пьером приглашены на ужин к Перрелям. Сейчас – она взглянула на крохотные золотые часики (подарок Легаре) – всего-то три часа. Время вполне позволяет прогуляться часок-другой и, вернувшись домой, принять ванну, хорошенько отдохнуть. День выдался чудесный, один из тех неповторимых дней начала парижской осени. Так куда же? Конечно, в Тюильри!
Нет, Натали не нервничала у Тапи, но все же некоторое актерское напряжение для подобных спектаклей требуется.
Никогда заранее не знаешь, с кем имеешь дело… «Фамильная реликвия»… «Фрейлина Ольга»… Слышал бы это Бутман! Бедному Эдику, наверное, сейчас здорово икается на зоне. Красиво, главное, грамотно она сдала его властям. А что ей оставалось? Икону-то «фрейлины Ольги» – жемчужину в сокровищнице Эдика – заполучить можно было только таким путем. Мало кто знал, где Бутман хранит свое главное богатство. Натали – знала. И выжидала случая. Бедолага Бутман понятия не имеет, благодаря кому он валит лес на Севере России. Да, она согласилась сотрудничать с органами, но ничуть об этом не жалеет – «Париж стоит мессы».
В пятницу, как и обещал, позвонил антиквар Рене Тапи:
– Мадам Легаре, добрый день. Я хотел бы пригласить вас в ресторан. Столик ожидает нас вечером в «Les Ambassadeurs».
Роскошь отеля «Crillion» и волшебная кухня «Les Ambassadeurs» известны далеко за пределами Франции, но останавливаются в нем лишь избранные, так же как и пользуются рестораном. И дело заключается не только в размерах кошелька. Приглашение Рене вполне совпадало с далеко идущими планами арбатской авантюристки.
– Рада вас слышать, Рене, – со значением пропела Натали. – Без четверти девять жду вас. До вечера.
Так, теперь ей предстояло заняться туалетами. Натали направилась в огромную гардеробную. Боже, как далеко в прошлом осталась арбатская девочка, дочка школьной учительницы, пределом мечтаний которой были английские туфельки на шпильке и контрабандные джинсы «ливайс»! Привычно ловко перебрав обеими руками длинный ряд платьев, Натали выбрала жемчужно-серое шелковое. От Валентино. К нему – замшевые лодочки, чуть темнее тоном. Разумеется, на высоком каблуке – слабость Натали.
Теперь украшения… В недолгом раздумье Натали остановилась на колье из розового жемчуга. С выбором сумочки и перчаток приятно-утомительная процедура закончилась. Ванна, хороший здоровый сон – и вперед, на подвиги. Разве что бокал сухого мартини! Напиток, полюбившийся еще с Москвы, и ему она останется верна…
Отель «Crillion» находится на площади Согласия – в самом сердце Парижа. Фасад его величественного здания обращен к Сене, привлекая внимание бесчисленных туристов и не оставляя равнодушными вот уже четвертое столетие и парижан. В отеле, расположенном бок о бок с американским посольством, останавливаются главы государств, премьер-министры и прочие лица с известными миру именами, да и просто очень богатые люди.
У входа элегантный швейцар с почтением открыл дверцы машины, помогая Натали выйти из нее. Взяв ключ у Рене, швейцар передал ему жетон, завел автомобиль и поставил его на парковочное место напротив отеля. Натали в сопровождении антиквара вошла в вестибюль гостиницы и направилась в огромный старинный зал.
Совершенно придавленная окружающим ее великолепием, собрав в кулак всю волю, Натали пыталась удержаться от рвущихся наружу возгласов восторга. Она старалась показать Рене, что сия обстановка для нее привычна и здесь мадам Легаре как у себя дома. Но спутник Натали чутко уловил состояние своей дамы, и не потому, что ей плохо удавалось скрыть его: она восхищалась интерьером, разглядывала баккара, из которого сделаны украшения на ослепительных люстрах, – от внимательного Рене не укрылось едва уловимое раздражение, промелькнувшее на прелестном лице. Натали вдруг подумала: «Действительно, такая вызывающая роскошь вполне способна довести до лютой ненависти тех, кому нечем кормить детей… Или мне просто завидно? Пожалуй, есть немного, но, скорее, от раздражения на себя самое – ведь я пока не достигла той степени достатка, который позволяет отождествлять себя с тем, среди чего я сейчас нахожусь. Да, я более чем состоятельная француженка, честно признаться – относительно богата. Но разве это то БОГАТСТВО, о котором я мечтала и которого добивалась? Господи, у меня все еще впереди! А мсье Тапи… – Натали усмехнулась про себя, – очередная ступенька на пути к вожделенной цели – полностью в моих руках». И, совершенно успокоившись, она с аппетитом принялась за салат из эндивия.
Замечательным качеством обладала Натали: приняв решение, полностью отключалась от мыслей, особенно неприятных. Вот и сейчас – темное облачко раздражения исчезло. Все вокруг радовало и сделалось удивительно близким. Уютный столик, к которому почтительно проводил их метрдотель, позволял любоваться не только залом, – из широких окон открывалась панорама площади Согласия. Ладони обнимали бокал в форме тюльпана, согревая своим теплом божественный дар французских виноделов – «Наполеон Х.О.», коньяк двадцатилетнего возраста. А Рене, улыбаясь, рассказывал ей о Луи де Бертоне Крийоне – мужественном военачальнике эпохи соперничества трех Генрихов – Генриха III Валуа, Генриха IV Бурбона и главы католической лиги Генриха Гиза.
Натали поняла, что совершенно очарована Рене. Ее серо-зеленые глаза, без стеснения изучавшие антиквара, постепенно становились изумрудными, насыщаясь страстью. Возбуждало все: его темперамент, утонченные манеры; мужская сила Рене была столь вызывающе притягательна, что Натали, небрежно бросив салфетку на стол, негромко потребовала:
– Едем к тебе, Рене.
Это подразумевалось само собой, как нечто естественное и потому неизбежное. О чем оба догадывались уже в той крохотной лавочке, спрятанной среди бесчисленных закоулков блошиного рынка в Сен-Дени.
Они боялись даже прикасаться друг к другу – так сильна была охватившая их обжигающая страсть. Натали и Рене поторопились покинуть ресторан, но, как ни велико было их нетерпение, особая феерическая атмосфера ярко освещенной в ночи Пляс Конкор на минуту остановила их на пороге отеля.
…Дом на набережной Анатоля Франса, возле которого остановил машину Рене, Натали оценила по достоинству. Не менее респектабельной оказалась и квартира мсье Тапи. Значительную часть жилища антиквара занимала библиотека, впечатляя обилием редких старинных фолиантов. Острый, вездесущий взгляд Натали тут же определил – здесь обитает холостяк. Хотя наличие жены Натали не заботило. У нее тоже был муж.
– Дорогой, покажи мне ванную комнату, – прошептала она, – и поторопись сам.
– Иди сюда, солнышко, – пробормотал сгорающий от желания Рене.
– Осторожнее, сумасшедший! Порвешь платье! Сзади «молния».
Одной рукой Рене безуспешно искал проклятый замочек, другой старался освободиться от галстука.
«Боже, я веду себя, как мальчишка…»
Натали в мгновение вытащила из галстучной петли ошалевшего от страсти Рене. А затем в секунду выдернула ремень из брюк будущего любовника. Расстегивая пуговицы рубашки, она нежно обводила губами соски на смуглой груди и словно крылышком бабочки касалась их острием язычка. Выскользнув из платья и белья словно ящерица, она, опустившись на колени, целовала его плоский мускулистый живот, трепетно отвечающий на каждое прикосновение.
Натали, продолжая крепко прижиматься к Рене, поднялась с колен. Обняв друг друга, они как единое целое двигались по направлению к ванной комнате.
Ей нравилось, в жадном предвкушении прижавшись к мужчине, стоять под струями воды. Вдвойне нравилось, когда мужчины были атлетически сложены и от них исходил сильный сексуальный заряд, так возбуждавший ее. Рене идеально отвечал всем этим требованиям. Однако ему не хотелось превращать прелюдию в эротическое шоу, которое так нравилось Натали. Она не обиделась, понимая, что мужчины тем и отличаются от женщин, что, как правило, желают сократить время между любовной игрой и «настоящим делом» до минимума. При проведении оперативных мероприятий этот феномен был всегда только на руку для специалистов из группы технического контроля, проводящих видеозапись. Однако в «чистом сексе», как окрестила Натали свои любовные эскапады, проходящие вне интересов спецслужб, она в силу своей природной артистичности нуждалась в более ярком проявлении эмоций со стороны партнера.
Вот и Рене не желал затягивать процедуру омовения. И она, несколько разочарованная, все же поняла – требовать в первый раз от истомившегося желанием Рене долгой прелюдии невозможно и жестоко. Натали позволила унести себя в спальню, где получивший наконец свободу действий Рене показал себя любовником изобретательным и нежным. Лишь дважды Натали запросила пощады, требуя принести ей вина. Впервые – за много лет – она почувствовала, что отдавала не только тело.
Судьба подчас проделывает с нами забавные штучки. Расчетливая игра, которую осознанно затеяла Натали, охмуряя Рене, привлекая мощный арсенал средств профессионалки, неожиданно обернулась искренним чувством. Не всепоглощающим и безоглядным, – на такое Натали просто не была способна по природе. Однако на набережной Анатоля Франса она впервые познала разницу между голым сексом и восхитительным, полным благодарности и сострадания ощущением, где в соединении плоти участвует и душа.
Уютно завернувшись в легкое одеяло, Натали заснула и спала так спокойно и беззаботно, как это бывало лишь в невинном детстве на Арбате.
Рене бережно поправил на спящей Натали одеяло, бесшумно прикрыл двери спальни и отправился в библиотеку. Заснуть не получалось, и антиквар устроился в кресле с бокалом вина, пытаясь привести хоть в какой-то порядок обилие впечатлений от всего, что произошло с ним за последнюю неделю.
«Кто же на самом деле эта прелестная женщина, которая так по-детски сладко спит в моей постели? История с фрейлиной-прабабкой, конечно, жуткая чушь. Но русское происхождение – несомненно, так же как и присутствие еврейской крови. У нее глаза библейской Суламифи и золотистая кожа пахнет „всеми ароматами Аравии“. – Утомленный Рене по-тянулся в сладкой истоме. – Умна, обаятельна… Но какое мне, черт возьми, до всего этого дело! Главное – я ей нужен, так чего же еще желать?!»
С этой жизнеутверждающей мыслью мсье Тапи упал в объятия Морфея…
Истинный католик, Рене не уставал благодарить Мадонну за ниспосланное ему счастье. Сколько оно продлится, он не загадывал. Им было так хорошо вдвоем! Смуглый черноволосый мужчина и зеленоглазая женщина в ореоле каштановых локонов, оба элегантные, они выглядели чарующей парой. Даже незнакомые люди при встрече на улице, в ресторане часто улыбались им вслед. И тщеславие Натали расцветало в окружении завистливых или восторженных взглядов. Они идеально подходили друг другу физически и ждали наступления сумерек с нетерпением гурмана, который с вожделением посматривает в меню, выбирая любимый десерт. Искушенная чувственность Натали, которую старомодный Легаре не сумел, да и не мог оценить, получала достойный ответный взрыв страсти в объятиях Рене. Однажды, когда влюбленные сидели в одном из бесчисленных кафе вдоль Сены, антиквар решил: пора вернуться к делам, интуитивно угадав – она ждет этого разговора. Натали моментально настроилась на деловой лад. Ее серо-зеленые глаза потемнели, в выражении ласковой безмятежности появилась жесткость, так непохожая на то, что прежде видел в ее глазах влюбленный Рене. Казалось, что лицо ее совершенно изменилось. Исчезло выражение, напоминающее лицо невинного ребенка с доверчиво распахнутыми, широко поставленными глазами. Надо сказать, что в сочетании с недвусмысленным сексуальным языком тела этот контраст убийственно действовал на мужчин, складывая поверженных штабелями возле ее точеных ножек.
Сейчас напротив Рене сидела женщина более зрелая, более искушенная жизненным опытом – и это ей тоже шло.
«Она может быть решительной, расчетливой и жестокой, если дело будет касаться ее финансовых интересов», – промелькнуло в голове у Рене.
– Cherie, продолжая наш разговор о твоем шедевре, я еще раз советую тебе не продавать его. Кстати, скажи-ка мне, есть ли у тебя возможность получения других, если и не таких дорогих, но все же старых икон из России?
– Да, конечно. У меня остались в Москве друзья, которые коллекционируют иконы, хотя это и преследуется властями. Самое главное, что у меня есть знакомые дипломаты, которые могут провозить их на Запад, минуя таможенные запреты.
– Это очень интересно, и мы еще поговорим об этом. А пока у меня к тебе предложение. Оно может показаться необычным. Вкратце: ты можешь оставить свою икону себе, а ее изготовленную копию мы сможем продать, разделив деньги fifty-fifty. Конечно, подлинник нужно будет на какое-то время запрятать. Возможно, положить в банк на хранение, предварительно застраховав его. Это не проблема.
Натали внимательно слушала Рене, делая вид, что крайне удивлена услышанным. В действительности ей еще от Бутмана было хорошо известно о подобных мошенничествах.
– А кто же сможет так воспроизвести икону? Как сделать оклад? Я с трудом себе могу это представить… – начала Натали.
– Оставь эти заботы мне. Однако если тебе интересно, то я могу кратко рассказать, как это все делается. Самое главное – иметь перед собой подлинник. Это уже половина успеха. Он у нас есть.
Натали кивнула.
– Всегда найдется художник, который сможет нарисовать лик даже лучше, чем это сделал старый мастер. Однако это совсем не нужно. Нужна только копия. Далее, необходима древняя доска и краски, состав которых идентичен тем краскам, которыми пользовался мастер. Это сложнее, но вполне выполнимо, учитывая достижения современной химии. Как известно, в России достаточно старых досок, на которых утеряно изображение в силу того, что иконы в свое время валялись в сараях, на чердаках или на улице. Известен случай, когда прекрасная большая икона, которую выкинули в двадцатые годы из местного храма, в течение долгих лет служила мостком через ручей для жителей деревни. Я думаю, что ты об этом знаешь лучше меня. Вот этот материал и используется при изготовлении подделок. Существует технология искусственного старения дерева, красок. Это происходит при резкой смене температуры. Да всего сразу не расскажешь… Ну и самое главное – это атрибутация произведения искусства. Здесь тоже уйма тонкостей, но я думаю, что пока тебе информации хватит.
Натали снова молча кивнула. Ей это все давно было известно от ее «первого учителя».
– Завершающий этап – продажа… У меня на этот счет имеется довольно оригинальная и безопасная схема.
Рене сделал паузу и внимательно посмотрел на Натали.
– Сейчас ты должна только сказать мне ясно и четко: согласна ли ты пойти этим путем?
– Да, я согласна, – без колебаний ответила Натали. – Мои – шестьдесят процентов. Твои – сорок.
Рене улыбнулся в знак принятия ее условий.
Генрих IV называл Фонтенбло «очаровательной пустыней». Нынешний Фонтенбло по-прежнему пленителен, хотя вряд ли его можно назвать пустыней – огромный парк ежедневно топчут тысячи туристов со всего света, дабы полюбоваться дворцом, выстроенным еще Генрихом II и Екатериной Медичи. Однако отшельники в Фонтенбло имеются, во всяком случае Алан Жакоб, прослывший в городке чудаком и оригиналом. Соседи недоумевали: чего это мсье Жакоб такой нелюдим, можно сказать человеконенавистник? Зато собак у Алана много: постепенно прибивались к его дому четвероногие бродяжки, получали пищу; если требовалось – Алан выхаживал раненых и покалеченных. Словом, собралась вполне симпатичная компания, и вся эта компания весьма неодобрительно относилась к жителям Фонтенбло, желающим по-соседски заглянуть к мсье Жакобу.
Алан не хотел общаться с людьми, скорее всего, из-за поломанной жизни, что, честно говоря, произошло исключительно по его собственной вине. В молодости он талантливо подделывал французские и швейцарские франки, попался на этом и отсидел в тюрьме восемь лет. Любое государство сурово наказывает за подобные шалости, поэтому, вернувшись на свободу, Алан переключился на живопись. Жена не пожелала дожидаться мужа-преступника, а дочь, успевшая вырасти, вышла замуж за американца и уехала с ним в Штаты. Там молодожены, не прожив и полугода, быстренько разошлись, и Мари вечерами мыла посуду в итальянском ресторанчике, зарабатывая на учебу в университете. Алан мечтал только об одном – заработать столько денег, чтобы Мари смогла бросить грязные тарелки и спокойно закончить университет.
Алан был непревзойденным копиистом – дубликаты с полотен великих голландцев и итальянцев он писал так, словно его рукой водил автор гениального творения. Известен он был лишь узкому кругу поклонников и заинтересованных лиц, среди которых однажды появился и Рене Тапи. Когда парижский антиквар и отшельник Фонтенбло сошлись поближе, Рене узнал печальную историю Алана. Дальновидный и расчетливый, Рене стал заказывать у Алана копии, порой абсолютно ненужные. Потом начал поручать художнику реставрацию ценных картин, которые выставлял на аукцион или продавал богатым клиентам. Платил Рене щедро и со временем стал единственным постоянным заказчиком. Их отношения походили на приятельские, насколько позволяла разница в общественном положении. Пришло время, Рене рискнул – он предложил Алану не только написать копию известного полотна, но и состарить картину, сделать ее неотличимой от оригинала. Художник немало удивил антиквара, когда на его пространные объяснения, как и что надобно делать, улыбнулся: он все это знает, более того – у него имеются собственные технологии. Слегка засомневавшийся Рене незамедлительно привез в Фонтенбло пейзаж фламандской школы, старый холст. Попросив изготовить фальшивку за месяц, Рене через пару недель приехал навестить товарища и заодно посмотреть, как продвигается дело. Алан принес бутылочку вина, бокалы и скромненько предложил Рене взглянуть на почти готовую работу Антиквар был потрясен: он переводил взгляд с подлинника на копию и наоборот и так и не смог обнаружить подделку Когда же подошел поближе, то лишь по запаху свежей краски определил: это копия! Но и тут Алан уложил парижанина на обе лопатки: «Видишь ли, Рене, ты приехал слишком рано, и я не успел обработать картину до конца. После того как я это сделаю, ни один прибор, ни одно чудо техники не сумеют отличить старинную работу от сделанной сегодня».
Так начался новый этап их содружества. В одной из комнат, о существовании которой нельзя было догадаться, оборудовали «лабораторию». Здесь проводился спектральный анализ, готовились краски по рецептам старых мастеров, установили мощный холодильник, способный работать в режиме особо низких температур. Словом, поставили производство на поток. Мари давным-давно бросила мыть посуду. Денег, присланных отцом, ей хватило не только на оплату всего курса университетского обучения, но позволяло и безбедно жить. Вот к этому человеку Рене собирался повезти возлюбленную. Осторожная и хитрая Натали быстренько придумала предлог, чтобы избежать знакомства с бывшим фальшивомонетчиком – береженого бог бережет:
– Милый, я вам буду только мешать. Я давно не была в Фонтенбло и с удовольствием погуляю по парку, схожу на экскурсию во дворец.
Ей совершенно незачем туда соваться. Пусть Рене организовывает все исключительно самостоятельно – за это он получит свои сорок процентов. «Я же всегда могу сказать, что понятия не имела о том, где и как производятся фальшивки». Перспектива для Рене оказаться в тюрьме в случае неудачи ее совершенно не волновала, более того – она об этом даже не думала. Равнодушную к людям вообще и безжалостную, если дело касалось ее интересов, Натали на данный момент беспокоило лишь одно: насколько надежен художник?
– Скажи, милый, твой друг не сможет всучить нам вместо подлинника копию?
– Не волнуйся, дорогая. Алан ничего не знает о специальной изотопной метке, которую я оставляю на подлиннике. Ее можно обнаружить только особым прибором.
– Однако если Алан такой умелец, то где гарантия, что он не сумеет сконструировать нужное приспособление? – резонно спросила Натали.
– Ему незачем рубить сук, на котором сидит, – объяснил Рене. – Я единственный, кто связывает его с этим крайне замкнутым рынком. Ко мне он привык, чувствует себя в безопасности. Да не станет Алан рисковать – вряд ли его привлекает перспектива сесть на второй срок.
Решив, что причин волноваться не осталось, Натали отправилась гулять. Как же чудесно здесь!..
Через три недели она так же, как в свое время Рене, стояла напротив обеих икон и – Бог свидетель – не могла отличить одну от другой. В конце концов, взмолилась:
– Рене, перестань мучить меня – покажи, где прабабушкина икона!
Все – до мельчайшей сети паутинок – на иконах было идентично. Рене утверждал, что любой, самый тщательный химический анализ красок покажет сходство их состава. То же относилось к старому дереву с трещинками. Состаривать дерево почти не пришлось. Доска, с изготовленной копией, была примерно такая же старая, как и подлинник. Возможно, что в свое время на ней также был изображен шедевр древнерусской иконописи, безвозвратно утерянный в хаосе революционных преобразований и варварского обращения со святынями.
Что касается оклада, то с ним все было значительно проще. Мастерство бывшего фальшивомонетчика и тут оказалось на высоте. К тому же Рене имел выход на одного «чистодела», который обладал набором печаток с клеймом известных старых ювелиров, включая марку Фаберже. В свое время он со смехом поведал Рене, что три четверти пасхальных яиц из коллекции известного миллиардера Форбса помечены этим его «парижским» клеймом, привезенным во Францию еще в первую иммиграцию. Что касается драгоценного металла, эмали и камней, то с этим также не было проблем. Чего и говорить: копия иконы «фрейлины Ольги» оказалась достойной оригинала.
Спустя пару дней Рене позвонил возлюбленной:
– У меня есть кое-что интересное для тебя, дорогая. Не выпить ли нам кофе на набережной Анатоля Франса?
В библиотеке Рене на столике эпохи позднего Ренессанса лежала стопа русских журналов «Нива» за 1911 год.
– Смотри сюда, дорогая. – И Рене раскрыл тот, что находился сверху. – Хроника придворных событий в фотографиях.
На одной из них крупным планом была запечатлена русская монаршая чета – Николай и Александра – в каюте императорской яхты во время плавания их величеств по Ладожскому озеру. К своему величайшему удивлению, в верхнем углу каюты Натали отчетливо увидела свою икону! Она не могла поверить своим глазам. Значит, она каким-то сверхъестественным образом смогла сквозь десятилетия разглядеть истинных хозяев иконы, когда рассказывала Рене свою историю. Невероятно! Натали не могла оторвать взгляд от журнала.
– Неплохо, не правда ли? – риторически спросил Рене.
– Где ты это взял? – только и могла произнести Натали.
– Напечатал, cherie.
Натали непонимающе уставилась на Рене.
– Вряд ли ты сможешь заметить, но эта страница искусно перепечатана и так же искусно вставлена в подлинный журнал.
– А как же бумага? – Натали продолжала разыгрывать невинное удивление.
– Бумагу еще легче состарить, чем холст. А в старых типографиях хранятся образцы любой бумаги начала века.
Натали, которой темпераментный (она никогда не ошибалась) южанин нравился все сильнее, успела, однако, подсчитать все возможные выгоды, которые сулило ей данное знакомство. Одарив покоренного антиквара многообещающей улыбкой, она протянула Рене визитку.
– Буду ждать вашего звонка через неделю, скажем – в пятницу. Часов в двенадцать.
С не меньшим трепетом, чем икону, антиквар принял карточку и положил ее в карман пиджака ближе к сердцу. Он провел Натали в соседнюю комнату, оборудованную под профессиональную фотолабораторию, и сделал несколько снимков. Натали, конечно, приложила максимум усилий, чтобы помешать Рене работать. Изображая неподдельный интерес и пользуясь теснотой фотолаборатории, она почти прислонилась к нему, и ее душистые каштановые волосы щекотали лицо несчастного специалиста по русской старине. Бедняга в борьбе с неистовым желанием держался стойко, благословляя полумрак. Нельзя сказать, что Натали было бы неприятно, если бы Рене не сумел обуздать свой природный инстинкт.
Напротив, француз являл собой яркий экземпляр галльской мужской красоты и (в чем она нисколько не сомневалась) необузданной страсти. Натали забавлялась пикантностью ситуации, но, оценив мужество и галантность Рене, заманчиво прошептала на прощание:
– До пятницы, Рене, – многообещающе опустив обязательное «мсье Тапи». – Нет-нет не провожайте, я хочу немного побродить здесь.
Разумеется, «бродить» сейчас Натали не собиралась. Забравшись в салон «мерседеса», она прикидывала, чем теперь заняться. Вечером они с Пьером приглашены на ужин к Перрелям. Сейчас – она взглянула на крохотные золотые часики (подарок Легаре) – всего-то три часа. Время вполне позволяет прогуляться часок-другой и, вернувшись домой, принять ванну, хорошенько отдохнуть. День выдался чудесный, один из тех неповторимых дней начала парижской осени. Так куда же? Конечно, в Тюильри!
Нет, Натали не нервничала у Тапи, но все же некоторое актерское напряжение для подобных спектаклей требуется.
Никогда заранее не знаешь, с кем имеешь дело… «Фамильная реликвия»… «Фрейлина Ольга»… Слышал бы это Бутман! Бедному Эдику, наверное, сейчас здорово икается на зоне. Красиво, главное, грамотно она сдала его властям. А что ей оставалось? Икону-то «фрейлины Ольги» – жемчужину в сокровищнице Эдика – заполучить можно было только таким путем. Мало кто знал, где Бутман хранит свое главное богатство. Натали – знала. И выжидала случая. Бедолага Бутман понятия не имеет, благодаря кому он валит лес на Севере России. Да, она согласилась сотрудничать с органами, но ничуть об этом не жалеет – «Париж стоит мессы».
В пятницу, как и обещал, позвонил антиквар Рене Тапи:
– Мадам Легаре, добрый день. Я хотел бы пригласить вас в ресторан. Столик ожидает нас вечером в «Les Ambassadeurs».
Роскошь отеля «Crillion» и волшебная кухня «Les Ambassadeurs» известны далеко за пределами Франции, но останавливаются в нем лишь избранные, так же как и пользуются рестораном. И дело заключается не только в размерах кошелька. Приглашение Рене вполне совпадало с далеко идущими планами арбатской авантюристки.
– Рада вас слышать, Рене, – со значением пропела Натали. – Без четверти девять жду вас. До вечера.
Так, теперь ей предстояло заняться туалетами. Натали направилась в огромную гардеробную. Боже, как далеко в прошлом осталась арбатская девочка, дочка школьной учительницы, пределом мечтаний которой были английские туфельки на шпильке и контрабандные джинсы «ливайс»! Привычно ловко перебрав обеими руками длинный ряд платьев, Натали выбрала жемчужно-серое шелковое. От Валентино. К нему – замшевые лодочки, чуть темнее тоном. Разумеется, на высоком каблуке – слабость Натали.
Теперь украшения… В недолгом раздумье Натали остановилась на колье из розового жемчуга. С выбором сумочки и перчаток приятно-утомительная процедура закончилась. Ванна, хороший здоровый сон – и вперед, на подвиги. Разве что бокал сухого мартини! Напиток, полюбившийся еще с Москвы, и ему она останется верна…
Отель «Crillion» находится на площади Согласия – в самом сердце Парижа. Фасад его величественного здания обращен к Сене, привлекая внимание бесчисленных туристов и не оставляя равнодушными вот уже четвертое столетие и парижан. В отеле, расположенном бок о бок с американским посольством, останавливаются главы государств, премьер-министры и прочие лица с известными миру именами, да и просто очень богатые люди.
У входа элегантный швейцар с почтением открыл дверцы машины, помогая Натали выйти из нее. Взяв ключ у Рене, швейцар передал ему жетон, завел автомобиль и поставил его на парковочное место напротив отеля. Натали в сопровождении антиквара вошла в вестибюль гостиницы и направилась в огромный старинный зал.
Совершенно придавленная окружающим ее великолепием, собрав в кулак всю волю, Натали пыталась удержаться от рвущихся наружу возгласов восторга. Она старалась показать Рене, что сия обстановка для нее привычна и здесь мадам Легаре как у себя дома. Но спутник Натали чутко уловил состояние своей дамы, и не потому, что ей плохо удавалось скрыть его: она восхищалась интерьером, разглядывала баккара, из которого сделаны украшения на ослепительных люстрах, – от внимательного Рене не укрылось едва уловимое раздражение, промелькнувшее на прелестном лице. Натали вдруг подумала: «Действительно, такая вызывающая роскошь вполне способна довести до лютой ненависти тех, кому нечем кормить детей… Или мне просто завидно? Пожалуй, есть немного, но, скорее, от раздражения на себя самое – ведь я пока не достигла той степени достатка, который позволяет отождествлять себя с тем, среди чего я сейчас нахожусь. Да, я более чем состоятельная француженка, честно признаться – относительно богата. Но разве это то БОГАТСТВО, о котором я мечтала и которого добивалась? Господи, у меня все еще впереди! А мсье Тапи… – Натали усмехнулась про себя, – очередная ступенька на пути к вожделенной цели – полностью в моих руках». И, совершенно успокоившись, она с аппетитом принялась за салат из эндивия.
Замечательным качеством обладала Натали: приняв решение, полностью отключалась от мыслей, особенно неприятных. Вот и сейчас – темное облачко раздражения исчезло. Все вокруг радовало и сделалось удивительно близким. Уютный столик, к которому почтительно проводил их метрдотель, позволял любоваться не только залом, – из широких окон открывалась панорама площади Согласия. Ладони обнимали бокал в форме тюльпана, согревая своим теплом божественный дар французских виноделов – «Наполеон Х.О.», коньяк двадцатилетнего возраста. А Рене, улыбаясь, рассказывал ей о Луи де Бертоне Крийоне – мужественном военачальнике эпохи соперничества трех Генрихов – Генриха III Валуа, Генриха IV Бурбона и главы католической лиги Генриха Гиза.
Натали поняла, что совершенно очарована Рене. Ее серо-зеленые глаза, без стеснения изучавшие антиквара, постепенно становились изумрудными, насыщаясь страстью. Возбуждало все: его темперамент, утонченные манеры; мужская сила Рене была столь вызывающе притягательна, что Натали, небрежно бросив салфетку на стол, негромко потребовала:
– Едем к тебе, Рене.
Это подразумевалось само собой, как нечто естественное и потому неизбежное. О чем оба догадывались уже в той крохотной лавочке, спрятанной среди бесчисленных закоулков блошиного рынка в Сен-Дени.
Они боялись даже прикасаться друг к другу – так сильна была охватившая их обжигающая страсть. Натали и Рене поторопились покинуть ресторан, но, как ни велико было их нетерпение, особая феерическая атмосфера ярко освещенной в ночи Пляс Конкор на минуту остановила их на пороге отеля.
…Дом на набережной Анатоля Франса, возле которого остановил машину Рене, Натали оценила по достоинству. Не менее респектабельной оказалась и квартира мсье Тапи. Значительную часть жилища антиквара занимала библиотека, впечатляя обилием редких старинных фолиантов. Острый, вездесущий взгляд Натали тут же определил – здесь обитает холостяк. Хотя наличие жены Натали не заботило. У нее тоже был муж.
– Дорогой, покажи мне ванную комнату, – прошептала она, – и поторопись сам.
– Иди сюда, солнышко, – пробормотал сгорающий от желания Рене.
– Осторожнее, сумасшедший! Порвешь платье! Сзади «молния».
Одной рукой Рене безуспешно искал проклятый замочек, другой старался освободиться от галстука.
«Боже, я веду себя, как мальчишка…»
Натали в мгновение вытащила из галстучной петли ошалевшего от страсти Рене. А затем в секунду выдернула ремень из брюк будущего любовника. Расстегивая пуговицы рубашки, она нежно обводила губами соски на смуглой груди и словно крылышком бабочки касалась их острием язычка. Выскользнув из платья и белья словно ящерица, она, опустившись на колени, целовала его плоский мускулистый живот, трепетно отвечающий на каждое прикосновение.
Натали, продолжая крепко прижиматься к Рене, поднялась с колен. Обняв друг друга, они как единое целое двигались по направлению к ванной комнате.
Ей нравилось, в жадном предвкушении прижавшись к мужчине, стоять под струями воды. Вдвойне нравилось, когда мужчины были атлетически сложены и от них исходил сильный сексуальный заряд, так возбуждавший ее. Рене идеально отвечал всем этим требованиям. Однако ему не хотелось превращать прелюдию в эротическое шоу, которое так нравилось Натали. Она не обиделась, понимая, что мужчины тем и отличаются от женщин, что, как правило, желают сократить время между любовной игрой и «настоящим делом» до минимума. При проведении оперативных мероприятий этот феномен был всегда только на руку для специалистов из группы технического контроля, проводящих видеозапись. Однако в «чистом сексе», как окрестила Натали свои любовные эскапады, проходящие вне интересов спецслужб, она в силу своей природной артистичности нуждалась в более ярком проявлении эмоций со стороны партнера.
Вот и Рене не желал затягивать процедуру омовения. И она, несколько разочарованная, все же поняла – требовать в первый раз от истомившегося желанием Рене долгой прелюдии невозможно и жестоко. Натали позволила унести себя в спальню, где получивший наконец свободу действий Рене показал себя любовником изобретательным и нежным. Лишь дважды Натали запросила пощады, требуя принести ей вина. Впервые – за много лет – она почувствовала, что отдавала не только тело.
Судьба подчас проделывает с нами забавные штучки. Расчетливая игра, которую осознанно затеяла Натали, охмуряя Рене, привлекая мощный арсенал средств профессионалки, неожиданно обернулась искренним чувством. Не всепоглощающим и безоглядным, – на такое Натали просто не была способна по природе. Однако на набережной Анатоля Франса она впервые познала разницу между голым сексом и восхитительным, полным благодарности и сострадания ощущением, где в соединении плоти участвует и душа.
Уютно завернувшись в легкое одеяло, Натали заснула и спала так спокойно и беззаботно, как это бывало лишь в невинном детстве на Арбате.
Рене бережно поправил на спящей Натали одеяло, бесшумно прикрыл двери спальни и отправился в библиотеку. Заснуть не получалось, и антиквар устроился в кресле с бокалом вина, пытаясь привести хоть в какой-то порядок обилие впечатлений от всего, что произошло с ним за последнюю неделю.
«Кто же на самом деле эта прелестная женщина, которая так по-детски сладко спит в моей постели? История с фрейлиной-прабабкой, конечно, жуткая чушь. Но русское происхождение – несомненно, так же как и присутствие еврейской крови. У нее глаза библейской Суламифи и золотистая кожа пахнет „всеми ароматами Аравии“. – Утомленный Рене по-тянулся в сладкой истоме. – Умна, обаятельна… Но какое мне, черт возьми, до всего этого дело! Главное – я ей нужен, так чего же еще желать?!»
С этой жизнеутверждающей мыслью мсье Тапи упал в объятия Морфея…
Истинный католик, Рене не уставал благодарить Мадонну за ниспосланное ему счастье. Сколько оно продлится, он не загадывал. Им было так хорошо вдвоем! Смуглый черноволосый мужчина и зеленоглазая женщина в ореоле каштановых локонов, оба элегантные, они выглядели чарующей парой. Даже незнакомые люди при встрече на улице, в ресторане часто улыбались им вслед. И тщеславие Натали расцветало в окружении завистливых или восторженных взглядов. Они идеально подходили друг другу физически и ждали наступления сумерек с нетерпением гурмана, который с вожделением посматривает в меню, выбирая любимый десерт. Искушенная чувственность Натали, которую старомодный Легаре не сумел, да и не мог оценить, получала достойный ответный взрыв страсти в объятиях Рене. Однажды, когда влюбленные сидели в одном из бесчисленных кафе вдоль Сены, антиквар решил: пора вернуться к делам, интуитивно угадав – она ждет этого разговора. Натали моментально настроилась на деловой лад. Ее серо-зеленые глаза потемнели, в выражении ласковой безмятежности появилась жесткость, так непохожая на то, что прежде видел в ее глазах влюбленный Рене. Казалось, что лицо ее совершенно изменилось. Исчезло выражение, напоминающее лицо невинного ребенка с доверчиво распахнутыми, широко поставленными глазами. Надо сказать, что в сочетании с недвусмысленным сексуальным языком тела этот контраст убийственно действовал на мужчин, складывая поверженных штабелями возле ее точеных ножек.
Сейчас напротив Рене сидела женщина более зрелая, более искушенная жизненным опытом – и это ей тоже шло.
«Она может быть решительной, расчетливой и жестокой, если дело будет касаться ее финансовых интересов», – промелькнуло в голове у Рене.
– Cherie, продолжая наш разговор о твоем шедевре, я еще раз советую тебе не продавать его. Кстати, скажи-ка мне, есть ли у тебя возможность получения других, если и не таких дорогих, но все же старых икон из России?
– Да, конечно. У меня остались в Москве друзья, которые коллекционируют иконы, хотя это и преследуется властями. Самое главное, что у меня есть знакомые дипломаты, которые могут провозить их на Запад, минуя таможенные запреты.
– Это очень интересно, и мы еще поговорим об этом. А пока у меня к тебе предложение. Оно может показаться необычным. Вкратце: ты можешь оставить свою икону себе, а ее изготовленную копию мы сможем продать, разделив деньги fifty-fifty. Конечно, подлинник нужно будет на какое-то время запрятать. Возможно, положить в банк на хранение, предварительно застраховав его. Это не проблема.
Натали внимательно слушала Рене, делая вид, что крайне удивлена услышанным. В действительности ей еще от Бутмана было хорошо известно о подобных мошенничествах.
– А кто же сможет так воспроизвести икону? Как сделать оклад? Я с трудом себе могу это представить… – начала Натали.
– Оставь эти заботы мне. Однако если тебе интересно, то я могу кратко рассказать, как это все делается. Самое главное – иметь перед собой подлинник. Это уже половина успеха. Он у нас есть.
Натали кивнула.
– Всегда найдется художник, который сможет нарисовать лик даже лучше, чем это сделал старый мастер. Однако это совсем не нужно. Нужна только копия. Далее, необходима древняя доска и краски, состав которых идентичен тем краскам, которыми пользовался мастер. Это сложнее, но вполне выполнимо, учитывая достижения современной химии. Как известно, в России достаточно старых досок, на которых утеряно изображение в силу того, что иконы в свое время валялись в сараях, на чердаках или на улице. Известен случай, когда прекрасная большая икона, которую выкинули в двадцатые годы из местного храма, в течение долгих лет служила мостком через ручей для жителей деревни. Я думаю, что ты об этом знаешь лучше меня. Вот этот материал и используется при изготовлении подделок. Существует технология искусственного старения дерева, красок. Это происходит при резкой смене температуры. Да всего сразу не расскажешь… Ну и самое главное – это атрибутация произведения искусства. Здесь тоже уйма тонкостей, но я думаю, что пока тебе информации хватит.
Натали снова молча кивнула. Ей это все давно было известно от ее «первого учителя».
– Завершающий этап – продажа… У меня на этот счет имеется довольно оригинальная и безопасная схема.
Рене сделал паузу и внимательно посмотрел на Натали.
– Сейчас ты должна только сказать мне ясно и четко: согласна ли ты пойти этим путем?
– Да, я согласна, – без колебаний ответила Натали. – Мои – шестьдесят процентов. Твои – сорок.
Рене улыбнулся в знак принятия ее условий.
Генрих IV называл Фонтенбло «очаровательной пустыней». Нынешний Фонтенбло по-прежнему пленителен, хотя вряд ли его можно назвать пустыней – огромный парк ежедневно топчут тысячи туристов со всего света, дабы полюбоваться дворцом, выстроенным еще Генрихом II и Екатериной Медичи. Однако отшельники в Фонтенбло имеются, во всяком случае Алан Жакоб, прослывший в городке чудаком и оригиналом. Соседи недоумевали: чего это мсье Жакоб такой нелюдим, можно сказать человеконенавистник? Зато собак у Алана много: постепенно прибивались к его дому четвероногие бродяжки, получали пищу; если требовалось – Алан выхаживал раненых и покалеченных. Словом, собралась вполне симпатичная компания, и вся эта компания весьма неодобрительно относилась к жителям Фонтенбло, желающим по-соседски заглянуть к мсье Жакобу.
Алан не хотел общаться с людьми, скорее всего, из-за поломанной жизни, что, честно говоря, произошло исключительно по его собственной вине. В молодости он талантливо подделывал французские и швейцарские франки, попался на этом и отсидел в тюрьме восемь лет. Любое государство сурово наказывает за подобные шалости, поэтому, вернувшись на свободу, Алан переключился на живопись. Жена не пожелала дожидаться мужа-преступника, а дочь, успевшая вырасти, вышла замуж за американца и уехала с ним в Штаты. Там молодожены, не прожив и полугода, быстренько разошлись, и Мари вечерами мыла посуду в итальянском ресторанчике, зарабатывая на учебу в университете. Алан мечтал только об одном – заработать столько денег, чтобы Мари смогла бросить грязные тарелки и спокойно закончить университет.
Алан был непревзойденным копиистом – дубликаты с полотен великих голландцев и итальянцев он писал так, словно его рукой водил автор гениального творения. Известен он был лишь узкому кругу поклонников и заинтересованных лиц, среди которых однажды появился и Рене Тапи. Когда парижский антиквар и отшельник Фонтенбло сошлись поближе, Рене узнал печальную историю Алана. Дальновидный и расчетливый, Рене стал заказывать у Алана копии, порой абсолютно ненужные. Потом начал поручать художнику реставрацию ценных картин, которые выставлял на аукцион или продавал богатым клиентам. Платил Рене щедро и со временем стал единственным постоянным заказчиком. Их отношения походили на приятельские, насколько позволяла разница в общественном положении. Пришло время, Рене рискнул – он предложил Алану не только написать копию известного полотна, но и состарить картину, сделать ее неотличимой от оригинала. Художник немало удивил антиквара, когда на его пространные объяснения, как и что надобно делать, улыбнулся: он все это знает, более того – у него имеются собственные технологии. Слегка засомневавшийся Рене незамедлительно привез в Фонтенбло пейзаж фламандской школы, старый холст. Попросив изготовить фальшивку за месяц, Рене через пару недель приехал навестить товарища и заодно посмотреть, как продвигается дело. Алан принес бутылочку вина, бокалы и скромненько предложил Рене взглянуть на почти готовую работу Антиквар был потрясен: он переводил взгляд с подлинника на копию и наоборот и так и не смог обнаружить подделку Когда же подошел поближе, то лишь по запаху свежей краски определил: это копия! Но и тут Алан уложил парижанина на обе лопатки: «Видишь ли, Рене, ты приехал слишком рано, и я не успел обработать картину до конца. После того как я это сделаю, ни один прибор, ни одно чудо техники не сумеют отличить старинную работу от сделанной сегодня».
Так начался новый этап их содружества. В одной из комнат, о существовании которой нельзя было догадаться, оборудовали «лабораторию». Здесь проводился спектральный анализ, готовились краски по рецептам старых мастеров, установили мощный холодильник, способный работать в режиме особо низких температур. Словом, поставили производство на поток. Мари давным-давно бросила мыть посуду. Денег, присланных отцом, ей хватило не только на оплату всего курса университетского обучения, но позволяло и безбедно жить. Вот к этому человеку Рене собирался повезти возлюбленную. Осторожная и хитрая Натали быстренько придумала предлог, чтобы избежать знакомства с бывшим фальшивомонетчиком – береженого бог бережет:
– Милый, я вам буду только мешать. Я давно не была в Фонтенбло и с удовольствием погуляю по парку, схожу на экскурсию во дворец.
Ей совершенно незачем туда соваться. Пусть Рене организовывает все исключительно самостоятельно – за это он получит свои сорок процентов. «Я же всегда могу сказать, что понятия не имела о том, где и как производятся фальшивки». Перспектива для Рене оказаться в тюрьме в случае неудачи ее совершенно не волновала, более того – она об этом даже не думала. Равнодушную к людям вообще и безжалостную, если дело касалось ее интересов, Натали на данный момент беспокоило лишь одно: насколько надежен художник?
– Скажи, милый, твой друг не сможет всучить нам вместо подлинника копию?
– Не волнуйся, дорогая. Алан ничего не знает о специальной изотопной метке, которую я оставляю на подлиннике. Ее можно обнаружить только особым прибором.
– Однако если Алан такой умелец, то где гарантия, что он не сумеет сконструировать нужное приспособление? – резонно спросила Натали.
– Ему незачем рубить сук, на котором сидит, – объяснил Рене. – Я единственный, кто связывает его с этим крайне замкнутым рынком. Ко мне он привык, чувствует себя в безопасности. Да не станет Алан рисковать – вряд ли его привлекает перспектива сесть на второй срок.
Решив, что причин волноваться не осталось, Натали отправилась гулять. Как же чудесно здесь!..
Через три недели она так же, как в свое время Рене, стояла напротив обеих икон и – Бог свидетель – не могла отличить одну от другой. В конце концов, взмолилась:
– Рене, перестань мучить меня – покажи, где прабабушкина икона!
Все – до мельчайшей сети паутинок – на иконах было идентично. Рене утверждал, что любой, самый тщательный химический анализ красок покажет сходство их состава. То же относилось к старому дереву с трещинками. Состаривать дерево почти не пришлось. Доска, с изготовленной копией, была примерно такая же старая, как и подлинник. Возможно, что в свое время на ней также был изображен шедевр древнерусской иконописи, безвозвратно утерянный в хаосе революционных преобразований и варварского обращения со святынями.
Что касается оклада, то с ним все было значительно проще. Мастерство бывшего фальшивомонетчика и тут оказалось на высоте. К тому же Рене имел выход на одного «чистодела», который обладал набором печаток с клеймом известных старых ювелиров, включая марку Фаберже. В свое время он со смехом поведал Рене, что три четверти пасхальных яиц из коллекции известного миллиардера Форбса помечены этим его «парижским» клеймом, привезенным во Францию еще в первую иммиграцию. Что касается драгоценного металла, эмали и камней, то с этим также не было проблем. Чего и говорить: копия иконы «фрейлины Ольги» оказалась достойной оригинала.
Спустя пару дней Рене позвонил возлюбленной:
– У меня есть кое-что интересное для тебя, дорогая. Не выпить ли нам кофе на набережной Анатоля Франса?
В библиотеке Рене на столике эпохи позднего Ренессанса лежала стопа русских журналов «Нива» за 1911 год.
– Смотри сюда, дорогая. – И Рене раскрыл тот, что находился сверху. – Хроника придворных событий в фотографиях.
На одной из них крупным планом была запечатлена русская монаршая чета – Николай и Александра – в каюте императорской яхты во время плавания их величеств по Ладожскому озеру. К своему величайшему удивлению, в верхнем углу каюты Натали отчетливо увидела свою икону! Она не могла поверить своим глазам. Значит, она каким-то сверхъестественным образом смогла сквозь десятилетия разглядеть истинных хозяев иконы, когда рассказывала Рене свою историю. Невероятно! Натали не могла оторвать взгляд от журнала.
– Неплохо, не правда ли? – риторически спросил Рене.
– Где ты это взял? – только и могла произнести Натали.
– Напечатал, cherie.
Натали непонимающе уставилась на Рене.
– Вряд ли ты сможешь заметить, но эта страница искусно перепечатана и так же искусно вставлена в подлинный журнал.
– А как же бумага? – Натали продолжала разыгрывать невинное удивление.
– Бумагу еще легче состарить, чем холст. А в старых типографиях хранятся образцы любой бумаги начала века.