Страница:
Борис Николаевич Чичерин
Основания логики и метафизики
Посвящается молодым русским философам
как наследие поколений,
занимавшихся философией в нашем Отечестве.
Предисловие
Девятнадцатый век представляет относительно метафизики два совершенно противоположных течения. Первая его половина отличалась таким увлечением метафизическими началами, подобное которому едва ли можно найти в истории мысли. Система возникала за системой, одна глубже и величественнее другой. Казалось, мысль проникла во все тайны бытия и всё свела к высшему, вытекающему из разума единству. И вдруг на этой высоте произошёл поворот. Мысль приняла обратное движение. Метафизика была отвергнута как негодный хлам; единственным источником познания признан был опыт.
Люди, знакомые с историей развития человеческого мышления, не могли сомневаться в том, что эта новая односторонность будет столь же недолговечна, как и первая. Легкомысленные поклонники настоящей минуты могли считать исключительный эмпиризм последним словом науки и видеть в метафизике отжившую точку зрения, окончательно сданную в архив; для более глубокого и основательного взгляда это было не более как временное увлечение, за которым должна была последовать новая реакция. И точно, эта реакция теперь наступает. Чистый эмпиризм дал всё, что он мог дать. Оказалось, что не только он совершенно не способен свести к единству противоположные явления мысли и материального бытия, не только в области внутреннего опыта он приводит к полному извращению явлений и последовательно к отрицанию самой логики, но даже в той сфере, где он празднует величайшие свои победы, в области материальных явлений, он сам не может обходиться без метафизических начал, и вместо отрицания приводит к их подтверждению. Понятия о материи, о силе, об атомах, о потенциальном и деятельном состоянии, о законе как владычествующей в мире необходимости, суть понятия метафизические, и опытная наука не только их не отвергает, а напротив, полагает их в основание всех своих выводов.
При таких результатах немудрено, что мыслители различных народностей и направлений начинают обращаться к метафизике, ожидая от неё высшего объединения человеческого знания. Это – знамение времени, в нём выражается сознание недостаточности односторонней точки зрения и требование исхода. До сих пор, однако, это сознание остаётся одним чаянием. Для того чтобы оно стало научным началом, необходимо, чтобы сама метафизика сделалась положительной наукой, имеющей свои вполне достоверные основания и свои совершенно твёрдые пути. Недостаточно говорить о необходимости метафизики; необходимо представить её как неотразимый факт. Материалы для этого научного построения существуют в изобилии, их доставляет история философии в своём всемирном развитии. Но необходимо эти материалы разработать, отделить в них существенное от несущественного, прочное от преходящего, и свести их к единству, согласному с современными требованиями.
Такова неустранимая задача, которая предстоит современным философам, задача, без исполнения которой мысль не подвинется ни на шаг. Но как приняться за разработку метафизики, не утвердив предварительно логики на непреложных началах? Метафизика представляет развитие логических определений на основании логических законов, она вся держится на логике. Казалось бы, относительно последней между людьми, стоящими на твёрдой научной почве, не должно существовать разногласия. В самом деле, возможна ли какая-нибудь точная и достоверная наука без твёрдых логических оснований? Будем ли мы отправляться от фактов и путём наведения восходить к общим началам, как в опытных науках, или, наоборот, исходя от общих начал, нисходить к частностям путём вывода, как делает математика, всё это будут логические операции, верность которых зависит от правильного сознания и приложения логических законов. Логика есть первая и основная наука, дающая закон всем остальным. И эта наука может быть исследована совершенно точным и достоверным образом, ибо предмет её даётся непосредственным самосознанием мысли, которая, познавая вещи, сознаёт при этом свои способы действия и свои пути. Всякое приобретённое человеком достоверное знание служит живым выражением логических законов, а потому с первого взгляда может показаться, что тут для сомнения нет места. А между тем на деле мы видим не то. Именно эта основная наука подвергается таким разноречивым толкованиям и таким изумительным искажениям, как никакая другая. Формально она не отвергается, как метафизика, но по существу она отрицается всей школой чистых эмпириков. Ибо что такое учение всей английской школы, с Миллем и Бэном во главе, как не отрицание всякого логического начала и низведение разума на степень чистой бессмыслицы? Когда положение, что две величины, равные третьей, равны между собой, выводится из привычки, приобретаемой ежедневным опытом, то что же остаётся для логической деятельности? Разум не только перестаёт быть деятельной силой и превращается в чистую доску, он становится просто нулём. Внешние впечатления, получившие фиктивную самостоятельность под заманчивым прозвищем факта, таинственным образом сходятся и расходятся в пустой среде, именуемой человеческой мыслью, и производят бессмысленные сочетания, которые в силу привычки укореняются и воспроизводятся в других подобных же случаях. При таком полном отрицании всякого разумного начала, то есть начала, вытекающего из разума как такового, мудрено ли, что все логические действия получают совершенно превратный вид? Сама математика выдаётся за науку, получающую свои начала из опыта и действующую путём наблюдения вырабатывающихся из опыта умственных представлений, между тем как в действительности в ней нет ни единого опытного начала и все её действия чисто умозрительные. Эмпирическая логика, отвергающая всякий умозрительный элемент, в сущности, есть отрицание логики; иными словами, это – теория глупости. Вундт справедливо заметил, что ассоциацию представлений, не руководимых никаким разумным началом, в том виде, как она является у эмпириков, лучше всего наблюдать в бреду сумасшедшего.
Не многим выше стоит и немецкая школа. И здесь вытекающее из реализма стремление придать логике значение естественной науки, основанной на фактах, ведёт к извращению истинного её характера. Фактическая сторона, которая не что иное как явление логической, получает неподобающий перевес над последней; нередко призывается на помощь физиология, вмешательство которой тут совершенно неуместно; внутренний опыт уподобляется внешнему; наконец, разум подчиняется воле и тем лишается присущей ему самостоятельности, между тем как истинное отношение состоит в подчинении воли разуму, а не наоборот. При таких превратных понятиях о существе разума и его действиях, логические исследования немецкой школы, начиная с Тренделенбурга и кончая Зигвартом и Вундтом, представляют большей частью только цепь неверных выводов. С трудом можно отыскать в них какое-либо точное и достоверное положение. Вместо ясности мысли водворяется египетская тьма. Что же удивительного, если тьма водворяется и в других науках, заимствующих свои начала из логики?
При таком положении вещей остаётся перестроить логику заново. Но как к этому приступить? Где найти твёрдые точки опоры, когда относительно самых коренных начал в логике господствует полнейшее разноречие, и наибольшее согласие устанавливается именно в том, что всего более удаляется от истины?
К счастью, логика заключает в себе начала, в которых нельзя сомневаться, и которые известны давным-давно. Мы имеем и специальную науку, математику, основанную чисто на законах логической необходимости и дающую совершенно точное и достоверное знание. Стало быть, возможность достигнуть в этой области точной и достоверной истины для нас не закрыта. Не требуются даже те многосторонние исследования и те искусственные приемы, к которым прибегают учёные, старающиеся уловить связь внешних явлений. Начала и приемы мысли даются нам непосредственным самосознанием, и результаты их показывают, чего мы этим путём можем достигнуть. Для логических исследований нужно только взглянуть ясным и непредубеждённым взором на то, что мы делаем, не внося сюда посторонних соображений и не сбиваясь с толку теориями, которые сами должны найти своё оправдание в логике.
Самосознание разума заключает в себе двоякий элемент: фактический, или реальный, и чисто логический; то, что делается, и сознание необходимости того, что делается. Первый раскрывается нам анализом, разложением реального действия на составные его факторы. Так как действие сознательно, то все факторы у нас налицо; для определения их требуется только всестороннее внимание. Но как узнать, что это внимание приложено, что ничего не упущено или не понято ложно? Проверкой служит второе действие – чисто логическое. Мы можем быть уверены, что анализ сделан правильно и всесторонне, если в нём оказывается логическая необходимость, то есть если он соответствует законам разума. Мы имеем здесь силлогизм, в котором законы разума составляют большую посылку, фактический анализ меньшую; из обеих следует достоверное заключение.
Первая задача состоит, следовательно, в том, чтобы установить законы разума, которые должны служить большей посылкой. Но как это сделать? По-видимому, мы впадаем здесь в логический круг: с одной стороны, законы разума должны определяться логикой, составлять вывод из исследуемых ею данных; с другой стороны, они должны быть руководящим началом самого исследования. Однако этот круг только кажущийся. Мы действительно получаем как результат исследования те законы, которые с самого начала служат нам руководством; но это совпадение конца с началом доказывает верность и правильность всего действия. Без логического закона мы не можем сделать ни шага, ибо им определяется всякое действие разума; но в начале он является как бы в зародыше, в самом общем очертании, как чистое сознание необходимости, в конце же он получается во всей полноте, пройдя через все определения, чем самым утверждается полная его достоверность.
Но как получить начало? Оно непосредственно вытекает из самого понятия о способах действия разума. Закон выражает постоянный и необходимый способ действия силы. Действия разума двояки: соединение и разделение. Всякая логическая операция состоит или в том, или в другом, а чаще всего заключает в себе оба вместе. Поэтому определения единства и множества суть основные начала разума при познании какого бы то ни было предмета. Но эти два противоположных определения, в свою очередь, связываются двумя противоположными путями, посредством соединения и посредством разделения. Первое даёт конкретное сочетание единого и многого, второе – их отношение. Эти четыре начала, которые очевидно не что иное как необходимые способы действия разума как силы разлагающей и слагающей всякое содержание, представляют, таким образом, две перекрещивающиеся противоположности. Они образуют общую логическую схему для познания всякого предмета, а тем более для познания логических операций. Когда анализ дал нам эти четыре начала, мы можем быть уверены, что мы получили полноту логически необходимых элементов познания, а вместе и необходимые их отношения. Для читателей, непривычных к философским понятиям, можно эту схему представить наглядно, в следующей формуле:
Ту же схему можно представить и в виде трёх последовательных логических ступеней, из которых средняя разбивается на два противоположных определения. Если мы за исходную точку примем конкретное сочетание, то разнимая его, получим два противоположных определения, выражающих единство и множество, а связывая их опять, мы дойдём до их отношения. Это два, следующие друг за другом, процесса – разложения и сложения. Наоборот, начав с отношения, мы перейдём к двум противоположным началам, друг к другу относящимся, а затем и к конкретному их сочетанию. Те же ступени получаются, если мы начнём с другой, перекрещивающейся с первой, противоположности. Взяв за исходную точку отвлечённое единство, мы в нём найдём необходимость перейти к множеству, ибо всякое одностороннее и относительное начало логически требует восполнения. Этот переход может совершиться двояким путём: через отношение и через сочетание. Эта противоположность составляет вторую ступень; третью же образует положение множества как результат процесса. Наконец, так как каждая из двух перекрещивающихся противоположностей логически требует другую, то в изложении можно начать с одной и затем перейти к другой.
Во всяком случае, основная задача заключается в том, чтобы, разложив предмет на составные элементы, построить их так, чтобы они подходили под логическую схему. В этом состоит конструкция, то посредствующее действие, которое в математике служит основанием всех выводов. В математике, имеющей свою специальную логическую сферу, чисто количественную, основной логический закон, под который подводятся фактические данные, есть закон равенства; конструкция состоит в построении уравнения из этих данных. В общей логике закон сложнее; он обнимает как количество, так и качество; поэтому и схема для конструкции более сложная. Но приём один, и вывод в обоих случаях будет совершенно достоверен, ибо он построен на правильном силлогизме. Нужно только, чтобы конструкция естественно вытекала из фактических данных, а не состояла с ними в противоречии. Это и должно быть выяснено анализом.
Прилагая к логике основной математический приём, я счёл полезным усвоить в некоторой степени и сам способ математического изложения, а именно: разделять отдельные положения и доказательства так, чтобы они представлялись уму каждое особо. Обыкновенное слитное изложение, без сомнения, гораздо приятнее и удобнее для чтения; но сама непрерывность и текучесть речи ведут к тому, что выражаемые ею мысли не различаются с достаточной ясностью, а сливаются и потому нередко спутываются. Где требуются точность и достоверность, приходится жертвовать удобством и изяществом. Особенно, когда нить мысли представляет целую сложную и последовательную систему, лучше излагать каждое звено в отдельности, так, чтобы для читателя и для критики было ясно, где лежит сила доказательства и в чём заключается неточность или неверность. Однако я не счёл нужным проводить этот приём во всей педантической строгости. В математике каждая теорема доказывается отдельно; в логике и метафизике понятия и предложения большей частью вытекают последовательно одно из другого, так что связь их сама по себе ясна для внимательного ума. Где эта связь казалась мне очевидной, там я сокращал приём и опускал излишнее бремя доказательства. Если внимательная критика усмотрит где-либо пробелы, пополнить их можно будет впоследствии.
Стараясь утвердить науку на прочных основаниях, я излагал только существенное, то, что представлялось мне совершенно достоверным и необходимым. Подробности я устранял как могущие затемнить общую связь понятий. По той же причине я избегал и полемик, ограничиваясь немногими замечаниями, выясняющими дело или характеризующими современное состояние науки. Подкреплять изложение опровержением чужих мнений значило бы дать сочинению неподобающую длинноту. Там, где дело идёт о логической связи понятий, краткость и сжатость суть необходимые требования.
Но желая, по возможности, придать своим выводам точность и достоверность, я не скрываю от себя, что предлагаемые основания логики и метафизики составляют только первый шаг к достижению цели. Превратить в точную и достоверную науку массу сведений и понятий, находящихся в хаотическом состоянии и подлежащих самым разнородным толкованиям есть задача, превышающая силы отдельного человека. Но кому-нибудь начать надо. Я предлагаю попытку и обращаюсь за содействием к тем молодым русским учёным, которые ныне подвизаются на философском пути. К счастью, легкомысленное пренебрежение философией начинает уступать более трезвому и основательному взгляду. Многие молодые люди с жадностью кидаются на философские вопросы. Может быть, между ними найдутся продолжатели моего труда, которые исправят неверное и пополнят недостаточное. Только совокупными усилиями многих философия может получить значение истинной науки.
Люди, знакомые с историей развития человеческого мышления, не могли сомневаться в том, что эта новая односторонность будет столь же недолговечна, как и первая. Легкомысленные поклонники настоящей минуты могли считать исключительный эмпиризм последним словом науки и видеть в метафизике отжившую точку зрения, окончательно сданную в архив; для более глубокого и основательного взгляда это было не более как временное увлечение, за которым должна была последовать новая реакция. И точно, эта реакция теперь наступает. Чистый эмпиризм дал всё, что он мог дать. Оказалось, что не только он совершенно не способен свести к единству противоположные явления мысли и материального бытия, не только в области внутреннего опыта он приводит к полному извращению явлений и последовательно к отрицанию самой логики, но даже в той сфере, где он празднует величайшие свои победы, в области материальных явлений, он сам не может обходиться без метафизических начал, и вместо отрицания приводит к их подтверждению. Понятия о материи, о силе, об атомах, о потенциальном и деятельном состоянии, о законе как владычествующей в мире необходимости, суть понятия метафизические, и опытная наука не только их не отвергает, а напротив, полагает их в основание всех своих выводов.
При таких результатах немудрено, что мыслители различных народностей и направлений начинают обращаться к метафизике, ожидая от неё высшего объединения человеческого знания. Это – знамение времени, в нём выражается сознание недостаточности односторонней точки зрения и требование исхода. До сих пор, однако, это сознание остаётся одним чаянием. Для того чтобы оно стало научным началом, необходимо, чтобы сама метафизика сделалась положительной наукой, имеющей свои вполне достоверные основания и свои совершенно твёрдые пути. Недостаточно говорить о необходимости метафизики; необходимо представить её как неотразимый факт. Материалы для этого научного построения существуют в изобилии, их доставляет история философии в своём всемирном развитии. Но необходимо эти материалы разработать, отделить в них существенное от несущественного, прочное от преходящего, и свести их к единству, согласному с современными требованиями.
Такова неустранимая задача, которая предстоит современным философам, задача, без исполнения которой мысль не подвинется ни на шаг. Но как приняться за разработку метафизики, не утвердив предварительно логики на непреложных началах? Метафизика представляет развитие логических определений на основании логических законов, она вся держится на логике. Казалось бы, относительно последней между людьми, стоящими на твёрдой научной почве, не должно существовать разногласия. В самом деле, возможна ли какая-нибудь точная и достоверная наука без твёрдых логических оснований? Будем ли мы отправляться от фактов и путём наведения восходить к общим началам, как в опытных науках, или, наоборот, исходя от общих начал, нисходить к частностям путём вывода, как делает математика, всё это будут логические операции, верность которых зависит от правильного сознания и приложения логических законов. Логика есть первая и основная наука, дающая закон всем остальным. И эта наука может быть исследована совершенно точным и достоверным образом, ибо предмет её даётся непосредственным самосознанием мысли, которая, познавая вещи, сознаёт при этом свои способы действия и свои пути. Всякое приобретённое человеком достоверное знание служит живым выражением логических законов, а потому с первого взгляда может показаться, что тут для сомнения нет места. А между тем на деле мы видим не то. Именно эта основная наука подвергается таким разноречивым толкованиям и таким изумительным искажениям, как никакая другая. Формально она не отвергается, как метафизика, но по существу она отрицается всей школой чистых эмпириков. Ибо что такое учение всей английской школы, с Миллем и Бэном во главе, как не отрицание всякого логического начала и низведение разума на степень чистой бессмыслицы? Когда положение, что две величины, равные третьей, равны между собой, выводится из привычки, приобретаемой ежедневным опытом, то что же остаётся для логической деятельности? Разум не только перестаёт быть деятельной силой и превращается в чистую доску, он становится просто нулём. Внешние впечатления, получившие фиктивную самостоятельность под заманчивым прозвищем факта, таинственным образом сходятся и расходятся в пустой среде, именуемой человеческой мыслью, и производят бессмысленные сочетания, которые в силу привычки укореняются и воспроизводятся в других подобных же случаях. При таком полном отрицании всякого разумного начала, то есть начала, вытекающего из разума как такового, мудрено ли, что все логические действия получают совершенно превратный вид? Сама математика выдаётся за науку, получающую свои начала из опыта и действующую путём наблюдения вырабатывающихся из опыта умственных представлений, между тем как в действительности в ней нет ни единого опытного начала и все её действия чисто умозрительные. Эмпирическая логика, отвергающая всякий умозрительный элемент, в сущности, есть отрицание логики; иными словами, это – теория глупости. Вундт справедливо заметил, что ассоциацию представлений, не руководимых никаким разумным началом, в том виде, как она является у эмпириков, лучше всего наблюдать в бреду сумасшедшего.
Не многим выше стоит и немецкая школа. И здесь вытекающее из реализма стремление придать логике значение естественной науки, основанной на фактах, ведёт к извращению истинного её характера. Фактическая сторона, которая не что иное как явление логической, получает неподобающий перевес над последней; нередко призывается на помощь физиология, вмешательство которой тут совершенно неуместно; внутренний опыт уподобляется внешнему; наконец, разум подчиняется воле и тем лишается присущей ему самостоятельности, между тем как истинное отношение состоит в подчинении воли разуму, а не наоборот. При таких превратных понятиях о существе разума и его действиях, логические исследования немецкой школы, начиная с Тренделенбурга и кончая Зигвартом и Вундтом, представляют большей частью только цепь неверных выводов. С трудом можно отыскать в них какое-либо точное и достоверное положение. Вместо ясности мысли водворяется египетская тьма. Что же удивительного, если тьма водворяется и в других науках, заимствующих свои начала из логики?
При таком положении вещей остаётся перестроить логику заново. Но как к этому приступить? Где найти твёрдые точки опоры, когда относительно самых коренных начал в логике господствует полнейшее разноречие, и наибольшее согласие устанавливается именно в том, что всего более удаляется от истины?
К счастью, логика заключает в себе начала, в которых нельзя сомневаться, и которые известны давным-давно. Мы имеем и специальную науку, математику, основанную чисто на законах логической необходимости и дающую совершенно точное и достоверное знание. Стало быть, возможность достигнуть в этой области точной и достоверной истины для нас не закрыта. Не требуются даже те многосторонние исследования и те искусственные приемы, к которым прибегают учёные, старающиеся уловить связь внешних явлений. Начала и приемы мысли даются нам непосредственным самосознанием, и результаты их показывают, чего мы этим путём можем достигнуть. Для логических исследований нужно только взглянуть ясным и непредубеждённым взором на то, что мы делаем, не внося сюда посторонних соображений и не сбиваясь с толку теориями, которые сами должны найти своё оправдание в логике.
Самосознание разума заключает в себе двоякий элемент: фактический, или реальный, и чисто логический; то, что делается, и сознание необходимости того, что делается. Первый раскрывается нам анализом, разложением реального действия на составные его факторы. Так как действие сознательно, то все факторы у нас налицо; для определения их требуется только всестороннее внимание. Но как узнать, что это внимание приложено, что ничего не упущено или не понято ложно? Проверкой служит второе действие – чисто логическое. Мы можем быть уверены, что анализ сделан правильно и всесторонне, если в нём оказывается логическая необходимость, то есть если он соответствует законам разума. Мы имеем здесь силлогизм, в котором законы разума составляют большую посылку, фактический анализ меньшую; из обеих следует достоверное заключение.
Первая задача состоит, следовательно, в том, чтобы установить законы разума, которые должны служить большей посылкой. Но как это сделать? По-видимому, мы впадаем здесь в логический круг: с одной стороны, законы разума должны определяться логикой, составлять вывод из исследуемых ею данных; с другой стороны, они должны быть руководящим началом самого исследования. Однако этот круг только кажущийся. Мы действительно получаем как результат исследования те законы, которые с самого начала служат нам руководством; но это совпадение конца с началом доказывает верность и правильность всего действия. Без логического закона мы не можем сделать ни шага, ибо им определяется всякое действие разума; но в начале он является как бы в зародыше, в самом общем очертании, как чистое сознание необходимости, в конце же он получается во всей полноте, пройдя через все определения, чем самым утверждается полная его достоверность.
Но как получить начало? Оно непосредственно вытекает из самого понятия о способах действия разума. Закон выражает постоянный и необходимый способ действия силы. Действия разума двояки: соединение и разделение. Всякая логическая операция состоит или в том, или в другом, а чаще всего заключает в себе оба вместе. Поэтому определения единства и множества суть основные начала разума при познании какого бы то ни было предмета. Но эти два противоположных определения, в свою очередь, связываются двумя противоположными путями, посредством соединения и посредством разделения. Первое даёт конкретное сочетание единого и многого, второе – их отношение. Эти четыре начала, которые очевидно не что иное как необходимые способы действия разума как силы разлагающей и слагающей всякое содержание, представляют, таким образом, две перекрещивающиеся противоположности. Они образуют общую логическую схему для познания всякого предмета, а тем более для познания логических операций. Когда анализ дал нам эти четыре начала, мы можем быть уверены, что мы получили полноту логически необходимых элементов познания, а вместе и необходимые их отношения. Для читателей, непривычных к философским понятиям, можно эту схему представить наглядно, в следующей формуле:
ЕдинствоОчевидно, эта формула не содержит в себе ничего, кроме самых элементарных логических действий: соединения и разделения. Заключающиеся в ней противоположные определения единства и множества представляют две крайности, между которыми лежат две связывающие их середины: одна в форме соединения, другая в форме разделения. Из самых терминов ясно, что вне этого ничего быть не может, каково бы ни было содержание.
Отношение + Сочетание
Множество
Ту же схему можно представить и в виде трёх последовательных логических ступеней, из которых средняя разбивается на два противоположных определения. Если мы за исходную точку примем конкретное сочетание, то разнимая его, получим два противоположных определения, выражающих единство и множество, а связывая их опять, мы дойдём до их отношения. Это два, следующие друг за другом, процесса – разложения и сложения. Наоборот, начав с отношения, мы перейдём к двум противоположным началам, друг к другу относящимся, а затем и к конкретному их сочетанию. Те же ступени получаются, если мы начнём с другой, перекрещивающейся с первой, противоположности. Взяв за исходную точку отвлечённое единство, мы в нём найдём необходимость перейти к множеству, ибо всякое одностороннее и относительное начало логически требует восполнения. Этот переход может совершиться двояким путём: через отношение и через сочетание. Эта противоположность составляет вторую ступень; третью же образует положение множества как результат процесса. Наконец, так как каждая из двух перекрещивающихся противоположностей логически требует другую, то в изложении можно начать с одной и затем перейти к другой.
Во всяком случае, основная задача заключается в том, чтобы, разложив предмет на составные элементы, построить их так, чтобы они подходили под логическую схему. В этом состоит конструкция, то посредствующее действие, которое в математике служит основанием всех выводов. В математике, имеющей свою специальную логическую сферу, чисто количественную, основной логический закон, под который подводятся фактические данные, есть закон равенства; конструкция состоит в построении уравнения из этих данных. В общей логике закон сложнее; он обнимает как количество, так и качество; поэтому и схема для конструкции более сложная. Но приём один, и вывод в обоих случаях будет совершенно достоверен, ибо он построен на правильном силлогизме. Нужно только, чтобы конструкция естественно вытекала из фактических данных, а не состояла с ними в противоречии. Это и должно быть выяснено анализом.
Прилагая к логике основной математический приём, я счёл полезным усвоить в некоторой степени и сам способ математического изложения, а именно: разделять отдельные положения и доказательства так, чтобы они представлялись уму каждое особо. Обыкновенное слитное изложение, без сомнения, гораздо приятнее и удобнее для чтения; но сама непрерывность и текучесть речи ведут к тому, что выражаемые ею мысли не различаются с достаточной ясностью, а сливаются и потому нередко спутываются. Где требуются точность и достоверность, приходится жертвовать удобством и изяществом. Особенно, когда нить мысли представляет целую сложную и последовательную систему, лучше излагать каждое звено в отдельности, так, чтобы для читателя и для критики было ясно, где лежит сила доказательства и в чём заключается неточность или неверность. Однако я не счёл нужным проводить этот приём во всей педантической строгости. В математике каждая теорема доказывается отдельно; в логике и метафизике понятия и предложения большей частью вытекают последовательно одно из другого, так что связь их сама по себе ясна для внимательного ума. Где эта связь казалась мне очевидной, там я сокращал приём и опускал излишнее бремя доказательства. Если внимательная критика усмотрит где-либо пробелы, пополнить их можно будет впоследствии.
Стараясь утвердить науку на прочных основаниях, я излагал только существенное, то, что представлялось мне совершенно достоверным и необходимым. Подробности я устранял как могущие затемнить общую связь понятий. По той же причине я избегал и полемик, ограничиваясь немногими замечаниями, выясняющими дело или характеризующими современное состояние науки. Подкреплять изложение опровержением чужих мнений значило бы дать сочинению неподобающую длинноту. Там, где дело идёт о логической связи понятий, краткость и сжатость суть необходимые требования.
Но желая, по возможности, придать своим выводам точность и достоверность, я не скрываю от себя, что предлагаемые основания логики и метафизики составляют только первый шаг к достижению цели. Превратить в точную и достоверную науку массу сведений и понятий, находящихся в хаотическом состоянии и подлежащих самым разнородным толкованиям есть задача, превышающая силы отдельного человека. Но кому-нибудь начать надо. Я предлагаю попытку и обращаюсь за содействием к тем молодым русским учёным, которые ныне подвизаются на философском пути. К счастью, легкомысленное пренебрежение философией начинает уступать более трезвому и основательному взгляду. Многие молодые люди с жадностью кидаются на философские вопросы. Может быть, между ними найдутся продолжатели моего труда, которые исправят неверное и пополнят недостаточное. Только совокупными усилиями многих философия может получить значение истинной науки.
ЛОГИКА
Введение
Определение и разделение
§ 1. Логика есть наука о мышлении. Она определяется как наука, а не как искусство, ибо искусство есть практическое приложение науки, предполагающее последнюю как своё основание. Искусство может быть и самородное, без предварительной науки, но таковое не преподается и не излагается, а составляет предмет исследования. Логика определяется как наука о мышлении, а не как наука о познании истины, ибо хотя познание истины составляет высшую её цель, однако, логические формы и законы относятся не к одному познанию: ими определяются и практическая деятельность, и сами создания воображения.
§ 2. Как наука о мышлении, логика составляет часть психологии в обширном смысле, то есть науки о разных способностях и деятельностях человеческой души. Однако она имеет и самостоятельное значение. Психология исходит от явлений и старается раскрыть управляющие ими законы; логика же имеет свои безусловно достоверные начала и законы, которые не добываются путём наблюдения, а сознаются непосредственно разумом и служат руководством для самого наблюдения. То, что можно назвать опытной логикой, то есть исследование явлений мысли в душе человеческой, составляет часть психологии; отвлечённая же логика есть самостоятельная наука: для неё опытные данные являются только исходной точкой, подчиняющейся законам логической необходимости, которые служат для неё руководящим началом. В этом отношении психология подчиняется логике, без которой она не может достигнуть каких-либо достоверных результатов. Разум есть направляющий элемент человеческой души; без точного и достоверного познания его законов невозможно точное и достоверное познание всех связанных с ним элементов.
§ 3. Логика разделяется на четыре части: 1) учение о формах мышления; 2) о способностях; 3) о законах мысли; 4) о методах исследования.
Эти четыре элемента составляют содержание всякого полного и всестороннего изложения логики. Иногда некоторые из них опускаются, но прибавить нечего.
Учение о формах составляет первое и основное содержание науки. Логика исследует только формы мышления, а не предметы мысли. Содержания она касается настолько, насколько им определяется различие прилагаемых к нему форм, или способов деятельности. Поэтому логика есть наука формальная.
Учение о способностях, особенно в новейшее время, совершенно исключается из логики. Само понятие о способностях признаётся чистым отвлечением, а насколько оно допускается, оно излагается в психологии. И то, и другое неправильно. Понятие о способности логически необходимо; им определяется разум как источник деятельности; различие же способностей доказывается фактически специальной памятью или забвением известного разряда предметов. С другой стороны, невозможно исключить из логики учение о способностях, ибо, исследуя формы, логика должна указать их происхождение, а это и ведёт к учению о различных способностях разума. Учение о способностях есть познание разума как деятельной силы, понятие, основное для логики.
Учение о законах нередко сливается с учением о формах и излагается вместе с теорией силлогизмов; но и это неправильно, ибо законы логики относятся ко всем формам и составляют связующие их начала.
Наконец, учение о методах обыкновенно излагается отдельно, как результат всего исследования. Это и есть настоящее его место.
§ 4. Эти четыре элемента подходят под основную логическую схему, чем доказывается их полнота, а вместе – рациональность разделения. Всякая деятельная сила представляется в двух противоположных определениях: как сила и как деятельность, иначе – в потенциальном и деятельном состоянии. Отношение их определяется законом, который есть начало, определяющее способ действия силы при переходе её в деятельность. Конкретное же произведение силы в действие есть единичное явление, которое в настоящем случае есть логическая форма.
§ 5. Изложение должно начаться с этого конкретного начала, которое представляет фактические данные, составляющие исходную точку познания. Способности как источник действия сами по себе не подлежат наблюдению, ибо находятся в потенциальном, то есть слитном состоянии; они познаются только в своих действиях, а эти действия выражаются в формах. Поэтому формами определяются способности. Затем из тех и других выводятся законы; наконец, все эти различные начала соединяются в учении о методах, которым завершается исследование.
Примеч. Задача исследователя состоит прежде всего в разложении фактического материала на составные элементы, а затем в указании их логического отношения, чем определяются способы их сочетания. А так как составные элементы каждого конкретного явления суть, с одной стороны, многообразие признаков, а с другой, – соединяющая их связь, то этим оно подводится под указанную в предисловии логическую схему, представляющую две перекрещивающиеся противоположности и выражаемую формулой:
§ 2. Как наука о мышлении, логика составляет часть психологии в обширном смысле, то есть науки о разных способностях и деятельностях человеческой души. Однако она имеет и самостоятельное значение. Психология исходит от явлений и старается раскрыть управляющие ими законы; логика же имеет свои безусловно достоверные начала и законы, которые не добываются путём наблюдения, а сознаются непосредственно разумом и служат руководством для самого наблюдения. То, что можно назвать опытной логикой, то есть исследование явлений мысли в душе человеческой, составляет часть психологии; отвлечённая же логика есть самостоятельная наука: для неё опытные данные являются только исходной точкой, подчиняющейся законам логической необходимости, которые служат для неё руководящим началом. В этом отношении психология подчиняется логике, без которой она не может достигнуть каких-либо достоверных результатов. Разум есть направляющий элемент человеческой души; без точного и достоверного познания его законов невозможно точное и достоверное познание всех связанных с ним элементов.
§ 3. Логика разделяется на четыре части: 1) учение о формах мышления; 2) о способностях; 3) о законах мысли; 4) о методах исследования.
Эти четыре элемента составляют содержание всякого полного и всестороннего изложения логики. Иногда некоторые из них опускаются, но прибавить нечего.
Учение о формах составляет первое и основное содержание науки. Логика исследует только формы мышления, а не предметы мысли. Содержания она касается настолько, насколько им определяется различие прилагаемых к нему форм, или способов деятельности. Поэтому логика есть наука формальная.
Учение о способностях, особенно в новейшее время, совершенно исключается из логики. Само понятие о способностях признаётся чистым отвлечением, а насколько оно допускается, оно излагается в психологии. И то, и другое неправильно. Понятие о способности логически необходимо; им определяется разум как источник деятельности; различие же способностей доказывается фактически специальной памятью или забвением известного разряда предметов. С другой стороны, невозможно исключить из логики учение о способностях, ибо, исследуя формы, логика должна указать их происхождение, а это и ведёт к учению о различных способностях разума. Учение о способностях есть познание разума как деятельной силы, понятие, основное для логики.
Учение о законах нередко сливается с учением о формах и излагается вместе с теорией силлогизмов; но и это неправильно, ибо законы логики относятся ко всем формам и составляют связующие их начала.
Наконец, учение о методах обыкновенно излагается отдельно, как результат всего исследования. Это и есть настоящее его место.
§ 4. Эти четыре элемента подходят под основную логическую схему, чем доказывается их полнота, а вместе – рациональность разделения. Всякая деятельная сила представляется в двух противоположных определениях: как сила и как деятельность, иначе – в потенциальном и деятельном состоянии. Отношение их определяется законом, который есть начало, определяющее способ действия силы при переходе её в деятельность. Конкретное же произведение силы в действие есть единичное явление, которое в настоящем случае есть логическая форма.
§ 5. Изложение должно начаться с этого конкретного начала, которое представляет фактические данные, составляющие исходную точку познания. Способности как источник действия сами по себе не подлежат наблюдению, ибо находятся в потенциальном, то есть слитном состоянии; они познаются только в своих действиях, а эти действия выражаются в формах. Поэтому формами определяются способности. Затем из тех и других выводятся законы; наконец, все эти различные начала соединяются в учении о методах, которым завершается исследование.
Примеч. Задача исследователя состоит прежде всего в разложении фактического материала на составные элементы, а затем в указании их логического отношения, чем определяются способы их сочетания. А так как составные элементы каждого конкретного явления суть, с одной стороны, многообразие признаков, а с другой, – соединяющая их связь, то этим оно подводится под указанную в предисловии логическую схему, представляющую две перекрещивающиеся противоположности и выражаемую формулой:
Единство.Как замечено, эта формула не содержит в себе ничего, кроме самых элементарных логических действий, присущих разуму как таковому: соединения и разделения. Поэтому она чисто априорная; но именно потому она прилагается ко всему, что исследуется разумом. По самой её отвлеченности под неё подводится всякое содержание, и этим подведением обнаруживаются как полнота, так и логическая группировка подлежащих исследованию элементов.
Отношение. + Сочетание.
Множество.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ФОРМЫ
Разделение
Логические формы образуют три последовательные ступени, идущие от конкретного сочетания к отвлечённому отношению: 1) впечатление; 2) представление; 3) понятие. К последнему относятся суждения и умозаключения, которые суть сочетания понятий.Примеч. Правильность этого разделения выяснится из самого изложения. Здесь достаточно заметить, что логика не может начать с отвлечённых понятий или даже с суждений, как иногда делается. Содержание понятий получается из впечатлений, которые поэтому составляют первую и необходимую ступень в процессе мышления. Различие представлений и понятий будет объяснено ниже.
КНИГА ПЕРВАЯ
Впечатление
Глава 1. Определение и разделение
§ 1. Впечатление есть непосредственное отношение разума к подлежащему его сознанию реальному предмету.
§ 2. И тут мы находим три ступени: 1) внешнее впечатление; 2) внутреннее впечатление; 3) самосознание.
§ 2. И тут мы находим три ступени: 1) внешнее впечатление; 2) внутреннее впечатление; 3) самосознание.
Глава 2. Внешнее впечатление
§ 1. Внешнее впечатление есть взаимодействие разума с внешним миром.
Это доказывается непосредственным чувством. Всякое внешнее впечатление даёт нам ощущение внешнего предмета, действующего на нас, с которым мы находимся в известных отношениях.
То же подтверждается научным исследованием. Зрение объясняется как действие света на наш глаз; свет же, по учению физики, есть колебание эфира, отражающееся на сетчатой оболочке глаза, и это отражение ощущается как краска. Точно так же звук есть колебание воздуха, производящее известное сотрясение в органе слуха, и это сотрясение ощущается как звук. То же относится и к другим чувствам.
Примеч. О способах проверки впечатлений и возможности получения из них достоверного знания вещей будет сказано ниже, в учении о методах.
§ 2. Всякое взаимодействие заключает в себе два противоположных начала: восприимчивость и воздействие. В области внешнего впечатления эти два начала являются как ощущение и внимание. Отношение их определяется теми формами созерцания, под которыми мы воспринимаем внешние впечатления: пространством и временем. Сочетание же их даёт объект как предмет, с которым мы находимся во взаимодействии, сущий вне нас. Таковы четыре элемента внешнего впечатления; они образуют полную логическую схему.
§ 4. Качество даётся различием внешних чувств, представляющих каждое свой особый мир впечатлений. Через них разум вступает во взаимодействие с внешним миром. Поэтому первая задача логики состоит в том, чтобы определить свойства каждого чувства и их взаимные отношения. Это – чисто опытная точка отправления.
§ 5. Внешних чувств считают пять, но физиологически их четыре: общее чувство, осязание, распространённое по всему телу, и три специальных чувства, имеющих свои особые органы: зрение, слух и обоняние. Вкус своего специально устроенного органа не имеет. Ощущение вкуса даётся общими для осязания нервными оконечностями, находящимися на органе восприятия пищи. Таким образом, он представляет видоизменённое осязание, приближающееся к обонянию, вследствие чего ощущения вкуса сливаются с ощущениями обоняния, а не образуют совершенно самостоятельного мира впечатлений, как зрение и слух.
Это доказывается непосредственным чувством. Всякое внешнее впечатление даёт нам ощущение внешнего предмета, действующего на нас, с которым мы находимся в известных отношениях.
То же подтверждается научным исследованием. Зрение объясняется как действие света на наш глаз; свет же, по учению физики, есть колебание эфира, отражающееся на сетчатой оболочке глаза, и это отражение ощущается как краска. Точно так же звук есть колебание воздуха, производящее известное сотрясение в органе слуха, и это сотрясение ощущается как звук. То же относится и к другим чувствам.
Примеч. О способах проверки впечатлений и возможности получения из них достоверного знания вещей будет сказано ниже, в учении о методах.
§ 2. Всякое взаимодействие заключает в себе два противоположных начала: восприимчивость и воздействие. В области внешнего впечатления эти два начала являются как ощущение и внимание. Отношение их определяется теми формами созерцания, под которыми мы воспринимаем внешние впечатления: пространством и временем. Сочетание же их даёт объект как предмет, с которым мы находимся во взаимодействии, сущий вне нас. Таковы четыре элемента внешнего впечатления; они образуют полную логическую схему.
Ощущение
§ 3. В ощущении мы отличаем: 1) качество; 2) силу; 3) объём; 4) продолжительность.§ 4. Качество даётся различием внешних чувств, представляющих каждое свой особый мир впечатлений. Через них разум вступает во взаимодействие с внешним миром. Поэтому первая задача логики состоит в том, чтобы определить свойства каждого чувства и их взаимные отношения. Это – чисто опытная точка отправления.
§ 5. Внешних чувств считают пять, но физиологически их четыре: общее чувство, осязание, распространённое по всему телу, и три специальных чувства, имеющих свои особые органы: зрение, слух и обоняние. Вкус своего специально устроенного органа не имеет. Ощущение вкуса даётся общими для осязания нервными оконечностями, находящимися на органе восприятия пищи. Таким образом, он представляет видоизменённое осязание, приближающееся к обонянию, вследствие чего ощущения вкуса сливаются с ощущениями обоняния, а не образуют совершенно самостоятельного мира впечатлений, как зрение и слух.