Страница:
— Какой десятник? Солнце только взошло!
— Ты — новый солдат. Который должен пройти местные экзамены и показать, на что ты способен. У тебя пятнадцать минут на то, чтобы привести себя в порядок и поесть. Шевелись, а то голодом день проведешь.
— Я не напрашивался в солдаты…
— А тебя никто особо и не спрашивает, — бросил через плечо Фрайм, выходя из казармы.
Глеб с трудом спустил с деревянной кровати ноги, нащупал сапоги и стал одеваться. Быстро ополоснувшись во дворе, вместе с парой солдат он успел пожевать каши, прежде чем их выгнали во двор, где для Глеба начался его первый день по дороге в ад.
В отличие от остальных солдат, бывший бухгалтер не имел ни малейшего представления о владении холодным оружием, которое доминировало в этом мире, вытесняя остатки исчезающей магии. Каждые три часа приходил новый десятник, принимающий эстафету и продолжал избиение, включающее в себя упражнения с копьем, мечом, стрельбу из лука, физическую подготовку. Истязание начиналось с первыми лучами солнца, прерывалось коротким обедом и завершалось лишь ближе к первой ночной страже. Кроме того, в эти дни наступило межсезонье и солдат в крепость собрали мало, поэтому отдохнувшие десятники с удовольствием развлекались с новым рекрутом и гоняли его до кровавых рубцов и черных мушек в глазах. А непонимание отданных приказов быстро исправляли зуботычинами. Стоит признать, что метод оказался действенный, и не понимающий ни слова Глеб к концу недели блестяще вызубрил все необходимые команды.
Фрайм последние дни появлялся в замке поздно, проводя все свободное время в городе. Приходя, он садился за общий стол с офицерами, выставлял принесенное мясо, сыр и различные деликатесы. Для младшего командного состава действовал сухой закон, но от доброй еды никто не отказывался. За разговором наемник получал всю необходимую информацию о подопечном. И лишь ухмылялся, слушая короткие и зачастую нецензурные характеристики.
А потом утром снова поднимал еле живого Глеба и гнал умываться.
— Надо отметить, я с тобой замечательно провожу время. Где еще я бы смог найти такой необременительный отпуск? А как я успел пополнить словарный запас за несколько последних дней! Кстати, ты растешь над собой. Пару дней назад тебя называл толстозадой коровой всего один десятник из всех. Сейчас это почетное прозвище повторяют все. А твое умение пустить пять стрел из пяти мимо мишени ставят в пример остальным. Меня все спрашивают, не в гаремах ли нашего величества тебя отыскали.
Глеб лишь молча плескал себе холодную воду на лицо, прогоняя остатки сна. Он уже убедился, что пытаться спорить и что-либо доказывать Фрайму — пустая трата времени. Тому отдан приказ, и он не собирался от него отступать ни на йоту. Сказано — проверить носителя древней крови на военные таланты. Значит будет проверять. Пока не убедится в их полном отсутствии. Сказано — не калечить. Сделано — только синяки и шишки, да стертые до крови пальцы и багровые полосы там, куда приложили плашмя мечом или копьем. Каждый вечер Глеба показывают скрюченному старцу с холодными и злыми глазами. Тот быстро осматривает подневольного волонтера и что-то шамкает в ответ. После чего ужин и провал в сон без сновидений. А утром снова подъем, через ломоту и боль во всем теле и опять по кругу: тяжелый деревянный меч, попытки увернуться от жалящего копья, отжимания и бег с мешком, набитым песком. И проклятый лук, тетива которого методично разбивает левую руку и стирает пальцы на правой. И что толку, что каждый десятник старательно показывает как надо выполнять упражнение. Все равно, это ему не дано, чрезмерная нагрузка лишь высасывает соки из его тела и медленно начинает вгонять в гроб. И лишь тоска растет день ото дня.
— А, уважаемый Визариус! — Фрайм расточал любезность. — Как ваше здоровье? Как вчерашний ужин у господина коменданта?
— Все замечательно, спасибо, — монах в серой рясе склонил обритую по кругу голову и продолжил степенно перебирать четки.
— Я собираюсь на пару дней остаться в городе, не желаете разделить со мной эту приятную поездку?
— Увы, заботы о местных кладовых требуют моего присутствия. Мне еще предстоит принять пару продуктовых караванов. Через месяц прибудет пополнение, надо быть готовым. А вы собираетесь отдохнуть вместе с господином комендантом?
— Что вы! Я всего лишь наемник, предпочитаю простой отдых. В северном порту есть пара замечательных мест, куда я и собираюсь отправиться.
— Но ведь к северном порту примыкают кварталы с борделями? — четки приостановили бег в руках.
— Вот именно, брат Визариус, вы видите самую суть.
— Ну что же, после долгих путешествий мужчине надо отдохнуть, тут вы правы. Правда, я тем более не смогу составить вам компанию.
Фрайм лишь улыбнулся. Вчера он с удовольствием заглянул в одно из заведений, известное увлекательными тараканьими бегами. Возможность ставить большие суммы сыграла с наемником приятную шутку, и он сорвал очень приличный куш. Теперь настала пора уменьшить количество потребляемого вина и развлечься другим образом.
— Как я вижу, ваш подопечный начинает делать успехи? Его теперь сбивают с ног только раз в пятнадцать минут, а господин Крег перестал морщиться от его промахов.
— Да, еще бы ему не делать успехов. Я попросил десятников оставить его живым к концу месяца, а не убить в ближайшие дни. Пусть втягивается. Из коровы не сделать скаковую лошадь, но хоть узнает, каков на вкус настоящий солдатский хлеб.
Визариус продолжил беседу, а острый глаз монаха тем временем заметил темный силуэт в одном из верхних окон. С первых же минут появления в замке новых постояльцев, колдун возненавидел их со страшной силой. И хотя он старался держать себя в руках, но перемена настроения и поведения просто бросалась в глаза. Насколько знал монах, Ищущие каким-то образом оказались причастны к ссылке господина Кхохолома и присутствие их протеже прямо под носом колдуна приводило того в ярость. Но хитрый старик ни словом, ни делом пока не давал повода упрекнуть его в чем-либо. Он даже каждый вечер осматривал Глеба и давал добро на продолжение его занятий. Но Визариус надеялся использовать неприязнь старца в своих целях. Тем более, что случай просто сам шел в руки. Пока наемник отсутствует, можно будет подергать за необходимые ниточки и выполнить то, что уже обещано.
Топот сапог по казарме и факелы отбрасывают тьму к краям, заставляя тени нервно колебаться. Шестеро в полном боевом облачении подходят к кровати новобранца и сбрасывают с него одеяло.
— Встать, сволочь! — и по зубам, вдогонку, чтобы проснулся быстрее и шевелился активнее.
— Я не понимаю, я…
Удар тупой стороной копья сгибает человека и бросает на пол.
Сильные руки прихватывают запястья веревкой, после чего двое солдат волоком вытаскивают его из казармы. Четверо почетным караулом сопровождают их. Ошарашенные новобранцы провожают их недоуменными взглядами.
— За что это его?
— Кто ж знает. Хотя, один из приходивших — советник командующего по безопасности. Может, что раскопали?
— Ага, как два месяца назад. В порту городская стража ловила моряка с большой барки. Говорили, что моряк вынюхивал что-то о дамбах и портовых сооружениях. Когда его брали, он отбивался мечом, что твой вепрь. Так живьем и не смогли взять.
— Это что же, выходит, и тут шпион? А ведь его собирались куда-то к оркам в дозор отправлять.
— Теперь его если и отправят, то лишь в могилу. Советник дело туго знает.
— Ладно, заткнитесь. А то и нам язык укоротят. Лучше давайте спать, ночь только началась, завтра вставать рано.
Казарма потихоньку затихает.
Руки вздернуты под потолок, боль в вывернутых суставах туманит глаза и выдирает сипящий хрип из пересохшего горла. Глаза налиты кровью и с трудом удерживают в поле зрения человека в форме. Тот сидит за деревянным столом, уложив меч на колени, и пальцем стучит по листу бумаги, лежащему перед ним. Он что-то размерено повторяет уже несколько раз подряд, но Глеб не понимает, что ему говорят. Все же живая речь существенно отличается от простых команд, что он успел выучить за прошедшие дни.
Советник коменданта замка Пяти Сестер господин Тортоман рассержен. Он только собирался после сытного ужина отправиться в постель, как ему принесли срочную депешу из столицы, в которой казенным слогом было сказано, что канцелярия Его Величества обладает неопровержимыми доказательствами нового заговора, подготовленного недобитыми колдунами и магами с северных территорий. После того, как они бежали из столицы, часть из них укрылась в северных болотах и подбивала ящеров на набеги и грабежи мирных жителей благословенного Поххоморана. А после заключения мирного договора с хвостатыми вовсе взбеленились, решив совершить покушение на Его Величество. Для этого оплатили приезд наемного убийцы и хотят выдать его за нового разведчика. После короткой подготовки всех новых стражей границы должны собрать в столице на официальное посвящение, на котором вполне может присутствовать и сам царь Гардолирман.
Тортоман тычет пальцем и повторяет подвешенному на дыбе человеку:
— Сюда смотри. Вон, написано: средних лет, роста среднего, волос черный, на левом ухе родинка. Должен обучаться для службы охотником и разведчиком на границе с Орочьим полем. Замышляет убийство Его Величества, оплаченное укрывшимися на болотах магами. Итак, не хочешь поговорить со мной на эту тему?
Советник взбешен. Он уже час пытается добиться что-либо от этого упрямца. Но тот лишь мычит и бормочет лишь непонятное. Хотя — поданные ему команды на учебе выполнял четко, без пререканий. А вот говорить о полученной тайной миссии не желает. И быстро сломать упрямца не получается. Хотя так хочется.
Как хорошо начиналось служение короне и Его Величествам больше двадцати лет тому назад. В те годы молодой Тортоман получил увесистый пинок от любимого папаши и покинул родной дом с пожеланием никогда больше туда не возвращаться. Младший из четырех братьев, будущий советник по безопасности проявил себя слабо понимающим тонкости домашнего ремесла и оставленный на пару дней в лавке сумел так бодро проторговаться, что привел отца в неописуемую ярость. В отличие от старших братьев, младшенький отличался немереной силой и некоторым тугоумием, а так же нежеланием корпеть над цифрами в бухгалтерских книгах. Лишившись крова, он направил стопы в ближайший пункт, где вербовали солдат для службы на границе. Там собранных новобранцев загнали в летние лагеря, а оттуда через три месяца скорым маршем погнали на подавление волнений среди Диких орков. Схватки были кровавыми, но боги уберегли несостоявшегося торговца не только от смерти, но и от серьезных ран. И уже через год он носил знаки десятника на рукаве. А вышестоящие командиры отмечали его усердие в постижении военных наук и абсолютную преданность им лично. За что его постепенно и начали продвигать вверх.
Четыре года тому назад советника определили нести службу в замок Пять Сестер. В мечтах он уже видел себя комендантом цитадели, отвечающим за судьбы нескольких тысяч солдат и офицеров. Но судьба сыграла жестокую шутку. После двух лет спокойной жизни заоблачные высоты царствующего дома забросили на должность коменданта старого Тертедуэя, который железной рукой быстро навел собственные порядки и заставил Тортомана задуматься о предстоящей пенсии. Тягаться с великим военачальником было бессмысленно, здоровья тому хватит еще лет на десять, а кроме подобострастия и поисков крамолы старик требовал службы в самом грустном ее представлении. Проверять несение службы караулами, следить за благонадежностью набранных в тюрьмах бывших воров и разорившихся крестьян, мотаться с инспекцией в дальние гарнизоны. К этому вечеру Тортоман совсем скис и хотел лишь одного — успешно пополнить немаленький счет в банке и получить почетную увольнительную. И надо же было так улыбнуться богам, что «маленький гриф» все еще отдыхает в банях и будет обратно лишь через пару часов, а в руках несостоявшегося коменданта лежит приказ канцелярии об опасном шпионе и убийце.
Если это дело раскрутить, как положено, можно получить должную награду и с почетом снять опостылевшие латы. Единственное препятствие к этому лишь — ослиное упрямство, висящего на дыбе. Можно подумать, с ним в игры играют.
— Значит, по-хорошему не хочешь. А времени болтать с тобой у меня нет. Ты должен заговорить сейчас, или мне придется вспомнить, как мы развязывали оркам языки в давние времена.
— Он вряд ли заговорит, — подал голос палач, равнодушно осматривая Глеба. — Такие или говорят сразу, или играют в молчанку до последнего. Я уже спустил шкуру с мясом у него со спины, а он лишь мычит и на странном наречии ругается.
— Тогда придется применять более жесткие меры. Старик скоро вернется, а я не желаю делить славу с ним. Мы с тобой в облупленных каменных стенах гнием уже слишком долго, а за верное служение короне получили дыру в кармане и копеечное жалование.
— Это точно, господин советник. Я под вашим руководством служу уже почти десять лет, и так туго, как в последние дни, не было давно.
— Ладно, Морман, не скули. Прижмем шпиона, получим полновесное золото. Даже если он не заговорит, за быстрый арест нам все равно причитается. А пока я поговорю с ним сам. Тебя он слушать не желает.
Тортоман поднялся, снял пояс с мечом и аккуратно положил их на стол. Потом выбрал раскаленный прут в жаровне и подошел к пленнику. Поднял голову за волосы и заглянул ему в глаза.
— Молчишь, значит? Ну, тогда приготовься смотреть на мир одним глазом. Орки после такого развязывали языки быстрее, чем после доброй бочки эля. Спиртного у меня для тебя нет и не будет, а доброе железо найдется. Как там тебя зовут? Глэб? Это что же, орочье?
— Да, ваша честь, орки там называют слепых. Глэд — безглазый.
— Ну, тогда надо вернуть справедливость, чтобы имя хотя бы частично соответствовало. Слышишь меня, Глэд? Я тебе даю последний шанс, мое терпение уже закончилось!
Глеб с ужасом смотрел на этого страшного человека. С момента, когда его так жестоко разбудили, окружающий мир превратился в сплошной кошмар. Глеб понимал, что его в чем-то обвиняют, но что-либо объяснить людям с оружием он был просто не в состоянии. Они его не слушали. Они требовали от него чего-то, а на все его попытки объясниться жестоко били. После того, как Глеба приволокли в каменный мешок, он был способен лишь кричать: от боли в вывернутых руках и нещадно исполосованной спине. Настроение совершенно не улучшали и лежащие на грубо сколоченных столах инструменты для палача. Все это железо, пилы и щипцы, цепи и плетки наглядно демонстрировали, что его ждет в ближайшее время. И самое ужасное в этой ситуации — невозможность хоть что-то объяснить. Его неумение говорить на их языке (они) принимают за упрямство и нежелание сотрудничать с палачами. Вот и сейчас, что нужно сделать для этого человека, который держит раскаленное железо у его левого глаза, что нужно сделать?
— Вы говорите — Глеб? Да, меня так зовут, именно так! Пожалуйста, не трогайте меня, я вам все скажу, все скажу! Только позовите Фрайма, или еще кого, кто может меня понять, ну пожалуйста!
— Глэд? Дар ми когоро шуг Глэд?
— Да! Да! Меня зовут Глеб, вы правы! Боже, ну помоги же мне! Как же вам объяснить!
Глеб лихорадочно соображал. Как же каждое утро его приветствовал десятник, прежде чем начать очередные измывательства? Что же он такое говорил, улыбаясь? Одно и то же, наверняка это какая-то местная фраза из армейского этикета. Сейчас, сейчас…
— Ну, ты долго собираешься мне нервы мотать? — советник терял терпение. Пленник лишь бормотал что-то, ухватившись за орочье имя, со страхом глядя на мучителя. Но при этом никак не хотел говорить внятно и понятно. Вдруг его глаза раскрылись, на разбитом лице появилась слабая улыбка, и он выдохнул прямо в лицо Тортоману:
— Ти у мэния будишь кровию мачитца, сцу…
— Ах ты тварь!
Короткий взмах и ярко-бордовый прут вонзился в левую глазницу. Истошный вопль рванулся к каменным стенам, а советник в ярости продолжал молотить прутом по висящему телу.
— Ты, жалкий кусок падали, мне угрожать вздумал?! Это не я буду мочиться, это ты у меня кровью изойдешь, да я тебя!!!
С большим трудом Морман оттащил разъяренного советника от визжащего Глеба. Тортоман все порывался врезать по наглецу, чтобы тот понял, как это опрометчиво, оскорблять второе лицо в замке, как это безумно, угрожать доброму воину.
— Отстань, Морман, не трогай меня! Я уже успокоился! — тяжело дыша, советник оперся о столешницу. — Значит, это орочье отродье решило из себя героя состроить. Хочет проверить, насколько я их ненавижу, тварей хвостатых.
— Так он ведь человек, не орк.
— А по орочьи балакает, нашего не понимает. Те, кто пришел с Орочьего поля, для меня все на одно рыло. Да заткни ему пасть, сил нет его вопли слушать.
Грязная тряпка воткнулась в разинутый рот Глебу. Он лишь мычал, тело мелко сотрясалось, выгнувшись на вывернутых руках.
— Ладно, — Тортоман бросил прут в жаровню и достал другой. — Говоришь, безглазый и смелый? Сейчас проверим. Держи ему голову, Морман. Крепко держи. Сейчас мальчик Глэд нам споет другую песню.
И белый свет улыбнулся Глебу в последний раз раскаленным куском железа. Улыбнулся и окрасил все вокруг кровью и болью. А потом пришла тьма.
Кхохолом не мигая смотрел на горящую свечу. К своим шестидесяти годам он был сух телом и не страдал какими-либо старческими болезнями. Ежедневные упражнения с магией иссушили руки, но не наградили его порченым зрением или болями в суставах. Сколько он себя помнил, все знающие толк в заклинаниях, так или иначе, платили за полученные знания. Даже во времена старого царя, когда магическая школа блистала в столице, даже тогда лучшие из лучших скрывали под дорогими мантиями разнообразные личные проблемы. Кто-то надрывался в попытке собрать побольше магических сил для новых заклинаний, кто-то неверно трактовал древние книги и совершал опасные ошибки при разборе заклинаний. Колдун до сих пор помнил, как на званном вечере у него на глазах рассыпался в прах один из молодых учеников Большого Совета, который должен был показать умения и подняться на более высокую ступень. Магия уходила каждое мгновение из этого мира, уходила неумолимо и намного быстрее, чем ожидали другие. И лишь древние заклинания, черпающие силу в страшных недрах неведомого, продолжали жить и действовать безотказно. Но за использование они требовали зачастую такую безумную плату, что люди брались за оружие и сжигали магов без участия медлительной государственной судебной машины.
Первые маги появились на соседнем материке, лежащем за западным океаном. К нынешним дням остались лишь жалкие воспоминания о них, теряющие слабые следы в песнях и сказках. Люди помнят лишь то, что отличались они скверным нравом и часто воевали друг с другом, возвышая одних королей и повергая во мрак других. Последняя война была настолько чудовищной, что практически уничтожила все живое на материке и вынудила остатки живых бежать сюда, на Фэгефул, бросив до настоящих дней горящие земли, залитые смертью и ужасом. Изгнанники смешались с разнородным местным населением и получили название Первородных. Принесенные с собой обиды вылились в продолжение войн, но подорванные магические силы смогли использовать лишь для локальных конфликтов. Самые сильные маги образовали государство в пределах нынешнего Орочьего поля и попытались повернуть свершившееся вспять. Они создали чудовищного воина, которому подчинялся Мрак, способного вызывать монстров из других миров и потребовавшего себе всемирной власти и безоговорочного подчинения. Владыка Нового мира оставил после себя лишь леденящий ужас и пепелища на месте государств, пытавшихся отказаться выполнять его приказы. Гномы ковали оружие его армиям, орки обеспечивали разведку и совершали кровавые набеги, темные эльфы из дальних южных лесов бросили вражду со светлыми соплеменниками и активно подбивали кочевников к грабежам границ Южной империи. Все нечеловеческие расы, так или иначе, участвовали в этом походе на стороне Владыки. Лишь люди не согласились подчиниться, признать себя поданными мрака и служить чужим интересам. Люди сами хотели править захваченным миром и отказались выступать в качестве статистов на чужом спектакле.
Железом и принуждением человеческие короли заставили остатки живущих среди них Перворожденных участвовать в битве на своей стороне. На сталь ответили сталью, на магию огрызались магией. Многочисленность собранного войска и перевес в количестве магов сумели переломить войну в пользу людей. После нескольких кровавых битв Владыка был повержен, и его останки заточены в Усыпальнице, далеко в северных горах. Покончив с повелителем, принялись за его подданных. Горстку оставшихся мятежных магов перебили, орков почти всех вколотили в болота, часть сумела бежать в дальние южные леса и они больше не показывали оттуда, но больше всего досталось гномам. Их поселения среди людей были разорены повсеместно, их лавки и склады были разграблены, многие из бородатого народа сложили головы на плахе. Оставшиеся бежали на север и где-то там, в глухих горах, прозябают в наши дни. В человеческих городах гномы теперь появляются крайне редко, несмотря на давно установившийся мир на местных землях.
С момента тех сражений прошло почти две тысячи лет. Давно уже выросли деревья на курганах, сложенных из костей павших. Давно уже расплодившиеся вновь орки вернулись в город Павших, который построили на могилах соплеменников и объявили столицей степного народа. Давно уже гномов не вешают только за принадлежность к их гномьему племени. Даже ящеры, бывшая гвардия великих магов, сумели договориться с людьми и живут рядом на Сестрах, среди болот и мелких островов. За давностью лет люди забывают о прошлом. Занятые насущными делами новые королевства уже на завоеванных землях воюют друг с другом, мирятся и торгуют, перекраивают карты и плетут интриги.
Старый колдун поправил фитиль закоптившейся свечи и подошел к окну. После приезда людей от Ищущих его мучила бессонница, часто сопровождавшаяся картинами прожитой жизни. Кхохолом был родом с сухих пустошей Болотного королевства. Дед столярничал, отец одно время торговал по мелочи с Дикими орками, в становища которых приезжал на большой телеге, груженной разными нехитрыми товарами. Сам будущий колдун работать с деревом не любил, но с удовольствием ездил в гости, где играл с маленькими орками, возился с ними в пыли и скакал на палках, изображая смелую атаку на нежить со старых холмов, пел заунывные песни вечерами у костра про смелых воинов, что ведут невольниц в свой гарем. Иногда они с отцом проводили больше времени у орков, чем у себя дома, что неизменно вызывало ворчание деда. Старик хорошо помнил те времена, когда визжащие орды накатывали в голодные годы на приграничные районы. Если в степи наступала засуха, стада уже не могли прокормить дикое племя, и орки обнажали наточенные ятаганы без лишних раздумий. Возьми то, что хочешь или умрешь — вот и вся их мораль. А уж после того, как с части рек и болот люди стали отводить много воды, засухи в степи стали преследовать орков все чаще. Правда, после пары особо безжалостных набегов царь выделил дружину, и та прошлась по неспокойным соседям, потчуя ответными подарками. После этого основная масса орков откатилась вглубь степей и стала уже беспокоить Драконье королевство. Но и к оставшимсядед Кхохолома относился с изрядной долей ненависти, несмотря на показное добродушие и заверения в вечной дружбе.
Через пару лет остатки орков снялись и ушли следом за основной массой кочевого народа. Торговля рассыпалась и отцу пришла в голову идея перебраться к Драконам. Там обещали хорошее место в приграничной страже. Недолго думая, старший Кхох бросил незадавшуюся торговлю, надоевшую жену, детей, деда и темной ночью отправился за удачей в соседнее королевство. Тогда с переездами было намного проще, а на приезжих не смотрели как на опасных смутьянов. Десятилетний Кхохолом посмотрел на деда, собрал тихонько свой узелок и припустил следом за отцом. Он нагнал его на следующее утро и остался, несмотря на все тычки и затрещины. Домой возвращаться он не желал ни за какие обещания. Пришлось отцу брать сына с собой.
Кхох получил место учетчика в небольшой деревне на самой границе с Орочьим полем. Днями он объезжал поля и подсчитывал урожай, а вечерами любил посидеть в кабачке вместе с новыми друзьями. Сына он предоставил по большей части самому себе, и тот днями пропадал у местного лекаря, неожиданно для себя заинтересовавшись травами, заговорами и таинством излечения больных. Это и спасло Кхохолома, когда по приграничью прокатился очередной орочий набег. Говорящего на их языке мальчишку, постигающего науку врачевания, прибрал к себе шаман, которому был нужен ученик. Из всего приграничья только он один остался в живых в тот год. Орки мстили неуступчивым Драконам за сожженные степи и убивали людей без сожаления, даже пленных не брали. После нескольких крупных столкновений люди все же смогли договориться о хрупком мире с буйными соседями и вложить мечи в ножны. Но к соплеменникам Кхохолом вернулся, лишь отметив свое тридцатипятилетие. Все это время он кочевал с учителем по стойбищам, постигая тонкости ремесла, иногда редко выступая в качестве переводчика при торговых контактах орков с Болотным королевством или Поххомораном. С Драконьим королевством орки старались дел не иметь, слишком сильной оставалась взаимная ненависть.
— Ты — новый солдат. Который должен пройти местные экзамены и показать, на что ты способен. У тебя пятнадцать минут на то, чтобы привести себя в порядок и поесть. Шевелись, а то голодом день проведешь.
— Я не напрашивался в солдаты…
— А тебя никто особо и не спрашивает, — бросил через плечо Фрайм, выходя из казармы.
Глеб с трудом спустил с деревянной кровати ноги, нащупал сапоги и стал одеваться. Быстро ополоснувшись во дворе, вместе с парой солдат он успел пожевать каши, прежде чем их выгнали во двор, где для Глеба начался его первый день по дороге в ад.
В отличие от остальных солдат, бывший бухгалтер не имел ни малейшего представления о владении холодным оружием, которое доминировало в этом мире, вытесняя остатки исчезающей магии. Каждые три часа приходил новый десятник, принимающий эстафету и продолжал избиение, включающее в себя упражнения с копьем, мечом, стрельбу из лука, физическую подготовку. Истязание начиналось с первыми лучами солнца, прерывалось коротким обедом и завершалось лишь ближе к первой ночной страже. Кроме того, в эти дни наступило межсезонье и солдат в крепость собрали мало, поэтому отдохнувшие десятники с удовольствием развлекались с новым рекрутом и гоняли его до кровавых рубцов и черных мушек в глазах. А непонимание отданных приказов быстро исправляли зуботычинами. Стоит признать, что метод оказался действенный, и не понимающий ни слова Глеб к концу недели блестяще вызубрил все необходимые команды.
Фрайм последние дни появлялся в замке поздно, проводя все свободное время в городе. Приходя, он садился за общий стол с офицерами, выставлял принесенное мясо, сыр и различные деликатесы. Для младшего командного состава действовал сухой закон, но от доброй еды никто не отказывался. За разговором наемник получал всю необходимую информацию о подопечном. И лишь ухмылялся, слушая короткие и зачастую нецензурные характеристики.
А потом утром снова поднимал еле живого Глеба и гнал умываться.
— Надо отметить, я с тобой замечательно провожу время. Где еще я бы смог найти такой необременительный отпуск? А как я успел пополнить словарный запас за несколько последних дней! Кстати, ты растешь над собой. Пару дней назад тебя называл толстозадой коровой всего один десятник из всех. Сейчас это почетное прозвище повторяют все. А твое умение пустить пять стрел из пяти мимо мишени ставят в пример остальным. Меня все спрашивают, не в гаремах ли нашего величества тебя отыскали.
Глеб лишь молча плескал себе холодную воду на лицо, прогоняя остатки сна. Он уже убедился, что пытаться спорить и что-либо доказывать Фрайму — пустая трата времени. Тому отдан приказ, и он не собирался от него отступать ни на йоту. Сказано — проверить носителя древней крови на военные таланты. Значит будет проверять. Пока не убедится в их полном отсутствии. Сказано — не калечить. Сделано — только синяки и шишки, да стертые до крови пальцы и багровые полосы там, куда приложили плашмя мечом или копьем. Каждый вечер Глеба показывают скрюченному старцу с холодными и злыми глазами. Тот быстро осматривает подневольного волонтера и что-то шамкает в ответ. После чего ужин и провал в сон без сновидений. А утром снова подъем, через ломоту и боль во всем теле и опять по кругу: тяжелый деревянный меч, попытки увернуться от жалящего копья, отжимания и бег с мешком, набитым песком. И проклятый лук, тетива которого методично разбивает левую руку и стирает пальцы на правой. И что толку, что каждый десятник старательно показывает как надо выполнять упражнение. Все равно, это ему не дано, чрезмерная нагрузка лишь высасывает соки из его тела и медленно начинает вгонять в гроб. И лишь тоска растет день ото дня.
— А, уважаемый Визариус! — Фрайм расточал любезность. — Как ваше здоровье? Как вчерашний ужин у господина коменданта?
— Все замечательно, спасибо, — монах в серой рясе склонил обритую по кругу голову и продолжил степенно перебирать четки.
— Я собираюсь на пару дней остаться в городе, не желаете разделить со мной эту приятную поездку?
— Увы, заботы о местных кладовых требуют моего присутствия. Мне еще предстоит принять пару продуктовых караванов. Через месяц прибудет пополнение, надо быть готовым. А вы собираетесь отдохнуть вместе с господином комендантом?
— Что вы! Я всего лишь наемник, предпочитаю простой отдых. В северном порту есть пара замечательных мест, куда я и собираюсь отправиться.
— Но ведь к северном порту примыкают кварталы с борделями? — четки приостановили бег в руках.
— Вот именно, брат Визариус, вы видите самую суть.
— Ну что же, после долгих путешествий мужчине надо отдохнуть, тут вы правы. Правда, я тем более не смогу составить вам компанию.
Фрайм лишь улыбнулся. Вчера он с удовольствием заглянул в одно из заведений, известное увлекательными тараканьими бегами. Возможность ставить большие суммы сыграла с наемником приятную шутку, и он сорвал очень приличный куш. Теперь настала пора уменьшить количество потребляемого вина и развлечься другим образом.
— Как я вижу, ваш подопечный начинает делать успехи? Его теперь сбивают с ног только раз в пятнадцать минут, а господин Крег перестал морщиться от его промахов.
— Да, еще бы ему не делать успехов. Я попросил десятников оставить его живым к концу месяца, а не убить в ближайшие дни. Пусть втягивается. Из коровы не сделать скаковую лошадь, но хоть узнает, каков на вкус настоящий солдатский хлеб.
Визариус продолжил беседу, а острый глаз монаха тем временем заметил темный силуэт в одном из верхних окон. С первых же минут появления в замке новых постояльцев, колдун возненавидел их со страшной силой. И хотя он старался держать себя в руках, но перемена настроения и поведения просто бросалась в глаза. Насколько знал монах, Ищущие каким-то образом оказались причастны к ссылке господина Кхохолома и присутствие их протеже прямо под носом колдуна приводило того в ярость. Но хитрый старик ни словом, ни делом пока не давал повода упрекнуть его в чем-либо. Он даже каждый вечер осматривал Глеба и давал добро на продолжение его занятий. Но Визариус надеялся использовать неприязнь старца в своих целях. Тем более, что случай просто сам шел в руки. Пока наемник отсутствует, можно будет подергать за необходимые ниточки и выполнить то, что уже обещано.
* * *
Топот сапог по казарме и факелы отбрасывают тьму к краям, заставляя тени нервно колебаться. Шестеро в полном боевом облачении подходят к кровати новобранца и сбрасывают с него одеяло.
— Встать, сволочь! — и по зубам, вдогонку, чтобы проснулся быстрее и шевелился активнее.
— Я не понимаю, я…
Удар тупой стороной копья сгибает человека и бросает на пол.
Сильные руки прихватывают запястья веревкой, после чего двое солдат волоком вытаскивают его из казармы. Четверо почетным караулом сопровождают их. Ошарашенные новобранцы провожают их недоуменными взглядами.
— За что это его?
— Кто ж знает. Хотя, один из приходивших — советник командующего по безопасности. Может, что раскопали?
— Ага, как два месяца назад. В порту городская стража ловила моряка с большой барки. Говорили, что моряк вынюхивал что-то о дамбах и портовых сооружениях. Когда его брали, он отбивался мечом, что твой вепрь. Так живьем и не смогли взять.
— Это что же, выходит, и тут шпион? А ведь его собирались куда-то к оркам в дозор отправлять.
— Теперь его если и отправят, то лишь в могилу. Советник дело туго знает.
— Ладно, заткнитесь. А то и нам язык укоротят. Лучше давайте спать, ночь только началась, завтра вставать рано.
Казарма потихоньку затихает.
Руки вздернуты под потолок, боль в вывернутых суставах туманит глаза и выдирает сипящий хрип из пересохшего горла. Глаза налиты кровью и с трудом удерживают в поле зрения человека в форме. Тот сидит за деревянным столом, уложив меч на колени, и пальцем стучит по листу бумаги, лежащему перед ним. Он что-то размерено повторяет уже несколько раз подряд, но Глеб не понимает, что ему говорят. Все же живая речь существенно отличается от простых команд, что он успел выучить за прошедшие дни.
Советник коменданта замка Пяти Сестер господин Тортоман рассержен. Он только собирался после сытного ужина отправиться в постель, как ему принесли срочную депешу из столицы, в которой казенным слогом было сказано, что канцелярия Его Величества обладает неопровержимыми доказательствами нового заговора, подготовленного недобитыми колдунами и магами с северных территорий. После того, как они бежали из столицы, часть из них укрылась в северных болотах и подбивала ящеров на набеги и грабежи мирных жителей благословенного Поххоморана. А после заключения мирного договора с хвостатыми вовсе взбеленились, решив совершить покушение на Его Величество. Для этого оплатили приезд наемного убийцы и хотят выдать его за нового разведчика. После короткой подготовки всех новых стражей границы должны собрать в столице на официальное посвящение, на котором вполне может присутствовать и сам царь Гардолирман.
Тортоман тычет пальцем и повторяет подвешенному на дыбе человеку:
— Сюда смотри. Вон, написано: средних лет, роста среднего, волос черный, на левом ухе родинка. Должен обучаться для службы охотником и разведчиком на границе с Орочьим полем. Замышляет убийство Его Величества, оплаченное укрывшимися на болотах магами. Итак, не хочешь поговорить со мной на эту тему?
Советник взбешен. Он уже час пытается добиться что-либо от этого упрямца. Но тот лишь мычит и бормочет лишь непонятное. Хотя — поданные ему команды на учебе выполнял четко, без пререканий. А вот говорить о полученной тайной миссии не желает. И быстро сломать упрямца не получается. Хотя так хочется.
Как хорошо начиналось служение короне и Его Величествам больше двадцати лет тому назад. В те годы молодой Тортоман получил увесистый пинок от любимого папаши и покинул родной дом с пожеланием никогда больше туда не возвращаться. Младший из четырех братьев, будущий советник по безопасности проявил себя слабо понимающим тонкости домашнего ремесла и оставленный на пару дней в лавке сумел так бодро проторговаться, что привел отца в неописуемую ярость. В отличие от старших братьев, младшенький отличался немереной силой и некоторым тугоумием, а так же нежеланием корпеть над цифрами в бухгалтерских книгах. Лишившись крова, он направил стопы в ближайший пункт, где вербовали солдат для службы на границе. Там собранных новобранцев загнали в летние лагеря, а оттуда через три месяца скорым маршем погнали на подавление волнений среди Диких орков. Схватки были кровавыми, но боги уберегли несостоявшегося торговца не только от смерти, но и от серьезных ран. И уже через год он носил знаки десятника на рукаве. А вышестоящие командиры отмечали его усердие в постижении военных наук и абсолютную преданность им лично. За что его постепенно и начали продвигать вверх.
Четыре года тому назад советника определили нести службу в замок Пять Сестер. В мечтах он уже видел себя комендантом цитадели, отвечающим за судьбы нескольких тысяч солдат и офицеров. Но судьба сыграла жестокую шутку. После двух лет спокойной жизни заоблачные высоты царствующего дома забросили на должность коменданта старого Тертедуэя, который железной рукой быстро навел собственные порядки и заставил Тортомана задуматься о предстоящей пенсии. Тягаться с великим военачальником было бессмысленно, здоровья тому хватит еще лет на десять, а кроме подобострастия и поисков крамолы старик требовал службы в самом грустном ее представлении. Проверять несение службы караулами, следить за благонадежностью набранных в тюрьмах бывших воров и разорившихся крестьян, мотаться с инспекцией в дальние гарнизоны. К этому вечеру Тортоман совсем скис и хотел лишь одного — успешно пополнить немаленький счет в банке и получить почетную увольнительную. И надо же было так улыбнуться богам, что «маленький гриф» все еще отдыхает в банях и будет обратно лишь через пару часов, а в руках несостоявшегося коменданта лежит приказ канцелярии об опасном шпионе и убийце.
Если это дело раскрутить, как положено, можно получить должную награду и с почетом снять опостылевшие латы. Единственное препятствие к этому лишь — ослиное упрямство, висящего на дыбе. Можно подумать, с ним в игры играют.
— Значит, по-хорошему не хочешь. А времени болтать с тобой у меня нет. Ты должен заговорить сейчас, или мне придется вспомнить, как мы развязывали оркам языки в давние времена.
— Он вряд ли заговорит, — подал голос палач, равнодушно осматривая Глеба. — Такие или говорят сразу, или играют в молчанку до последнего. Я уже спустил шкуру с мясом у него со спины, а он лишь мычит и на странном наречии ругается.
— Тогда придется применять более жесткие меры. Старик скоро вернется, а я не желаю делить славу с ним. Мы с тобой в облупленных каменных стенах гнием уже слишком долго, а за верное служение короне получили дыру в кармане и копеечное жалование.
— Это точно, господин советник. Я под вашим руководством служу уже почти десять лет, и так туго, как в последние дни, не было давно.
— Ладно, Морман, не скули. Прижмем шпиона, получим полновесное золото. Даже если он не заговорит, за быстрый арест нам все равно причитается. А пока я поговорю с ним сам. Тебя он слушать не желает.
Тортоман поднялся, снял пояс с мечом и аккуратно положил их на стол. Потом выбрал раскаленный прут в жаровне и подошел к пленнику. Поднял голову за волосы и заглянул ему в глаза.
— Молчишь, значит? Ну, тогда приготовься смотреть на мир одним глазом. Орки после такого развязывали языки быстрее, чем после доброй бочки эля. Спиртного у меня для тебя нет и не будет, а доброе железо найдется. Как там тебя зовут? Глэб? Это что же, орочье?
— Да, ваша честь, орки там называют слепых. Глэд — безглазый.
— Ну, тогда надо вернуть справедливость, чтобы имя хотя бы частично соответствовало. Слышишь меня, Глэд? Я тебе даю последний шанс, мое терпение уже закончилось!
Глеб с ужасом смотрел на этого страшного человека. С момента, когда его так жестоко разбудили, окружающий мир превратился в сплошной кошмар. Глеб понимал, что его в чем-то обвиняют, но что-либо объяснить людям с оружием он был просто не в состоянии. Они его не слушали. Они требовали от него чего-то, а на все его попытки объясниться жестоко били. После того, как Глеба приволокли в каменный мешок, он был способен лишь кричать: от боли в вывернутых руках и нещадно исполосованной спине. Настроение совершенно не улучшали и лежащие на грубо сколоченных столах инструменты для палача. Все это железо, пилы и щипцы, цепи и плетки наглядно демонстрировали, что его ждет в ближайшее время. И самое ужасное в этой ситуации — невозможность хоть что-то объяснить. Его неумение говорить на их языке (они) принимают за упрямство и нежелание сотрудничать с палачами. Вот и сейчас, что нужно сделать для этого человека, который держит раскаленное железо у его левого глаза, что нужно сделать?
— Вы говорите — Глеб? Да, меня так зовут, именно так! Пожалуйста, не трогайте меня, я вам все скажу, все скажу! Только позовите Фрайма, или еще кого, кто может меня понять, ну пожалуйста!
— Глэд? Дар ми когоро шуг Глэд?
— Да! Да! Меня зовут Глеб, вы правы! Боже, ну помоги же мне! Как же вам объяснить!
Глеб лихорадочно соображал. Как же каждое утро его приветствовал десятник, прежде чем начать очередные измывательства? Что же он такое говорил, улыбаясь? Одно и то же, наверняка это какая-то местная фраза из армейского этикета. Сейчас, сейчас…
— Ну, ты долго собираешься мне нервы мотать? — советник терял терпение. Пленник лишь бормотал что-то, ухватившись за орочье имя, со страхом глядя на мучителя. Но при этом никак не хотел говорить внятно и понятно. Вдруг его глаза раскрылись, на разбитом лице появилась слабая улыбка, и он выдохнул прямо в лицо Тортоману:
— Ти у мэния будишь кровию мачитца, сцу…
— Ах ты тварь!
Короткий взмах и ярко-бордовый прут вонзился в левую глазницу. Истошный вопль рванулся к каменным стенам, а советник в ярости продолжал молотить прутом по висящему телу.
— Ты, жалкий кусок падали, мне угрожать вздумал?! Это не я буду мочиться, это ты у меня кровью изойдешь, да я тебя!!!
С большим трудом Морман оттащил разъяренного советника от визжащего Глеба. Тортоман все порывался врезать по наглецу, чтобы тот понял, как это опрометчиво, оскорблять второе лицо в замке, как это безумно, угрожать доброму воину.
— Отстань, Морман, не трогай меня! Я уже успокоился! — тяжело дыша, советник оперся о столешницу. — Значит, это орочье отродье решило из себя героя состроить. Хочет проверить, насколько я их ненавижу, тварей хвостатых.
— Так он ведь человек, не орк.
— А по орочьи балакает, нашего не понимает. Те, кто пришел с Орочьего поля, для меня все на одно рыло. Да заткни ему пасть, сил нет его вопли слушать.
Грязная тряпка воткнулась в разинутый рот Глебу. Он лишь мычал, тело мелко сотрясалось, выгнувшись на вывернутых руках.
— Ладно, — Тортоман бросил прут в жаровню и достал другой. — Говоришь, безглазый и смелый? Сейчас проверим. Держи ему голову, Морман. Крепко держи. Сейчас мальчик Глэд нам споет другую песню.
И белый свет улыбнулся Глебу в последний раз раскаленным куском железа. Улыбнулся и окрасил все вокруг кровью и болью. А потом пришла тьма.
* * *
Кхохолом не мигая смотрел на горящую свечу. К своим шестидесяти годам он был сух телом и не страдал какими-либо старческими болезнями. Ежедневные упражнения с магией иссушили руки, но не наградили его порченым зрением или болями в суставах. Сколько он себя помнил, все знающие толк в заклинаниях, так или иначе, платили за полученные знания. Даже во времена старого царя, когда магическая школа блистала в столице, даже тогда лучшие из лучших скрывали под дорогими мантиями разнообразные личные проблемы. Кто-то надрывался в попытке собрать побольше магических сил для новых заклинаний, кто-то неверно трактовал древние книги и совершал опасные ошибки при разборе заклинаний. Колдун до сих пор помнил, как на званном вечере у него на глазах рассыпался в прах один из молодых учеников Большого Совета, который должен был показать умения и подняться на более высокую ступень. Магия уходила каждое мгновение из этого мира, уходила неумолимо и намного быстрее, чем ожидали другие. И лишь древние заклинания, черпающие силу в страшных недрах неведомого, продолжали жить и действовать безотказно. Но за использование они требовали зачастую такую безумную плату, что люди брались за оружие и сжигали магов без участия медлительной государственной судебной машины.
Первые маги появились на соседнем материке, лежащем за западным океаном. К нынешним дням остались лишь жалкие воспоминания о них, теряющие слабые следы в песнях и сказках. Люди помнят лишь то, что отличались они скверным нравом и часто воевали друг с другом, возвышая одних королей и повергая во мрак других. Последняя война была настолько чудовищной, что практически уничтожила все живое на материке и вынудила остатки живых бежать сюда, на Фэгефул, бросив до настоящих дней горящие земли, залитые смертью и ужасом. Изгнанники смешались с разнородным местным населением и получили название Первородных. Принесенные с собой обиды вылились в продолжение войн, но подорванные магические силы смогли использовать лишь для локальных конфликтов. Самые сильные маги образовали государство в пределах нынешнего Орочьего поля и попытались повернуть свершившееся вспять. Они создали чудовищного воина, которому подчинялся Мрак, способного вызывать монстров из других миров и потребовавшего себе всемирной власти и безоговорочного подчинения. Владыка Нового мира оставил после себя лишь леденящий ужас и пепелища на месте государств, пытавшихся отказаться выполнять его приказы. Гномы ковали оружие его армиям, орки обеспечивали разведку и совершали кровавые набеги, темные эльфы из дальних южных лесов бросили вражду со светлыми соплеменниками и активно подбивали кочевников к грабежам границ Южной империи. Все нечеловеческие расы, так или иначе, участвовали в этом походе на стороне Владыки. Лишь люди не согласились подчиниться, признать себя поданными мрака и служить чужим интересам. Люди сами хотели править захваченным миром и отказались выступать в качестве статистов на чужом спектакле.
Железом и принуждением человеческие короли заставили остатки живущих среди них Перворожденных участвовать в битве на своей стороне. На сталь ответили сталью, на магию огрызались магией. Многочисленность собранного войска и перевес в количестве магов сумели переломить войну в пользу людей. После нескольких кровавых битв Владыка был повержен, и его останки заточены в Усыпальнице, далеко в северных горах. Покончив с повелителем, принялись за его подданных. Горстку оставшихся мятежных магов перебили, орков почти всех вколотили в болота, часть сумела бежать в дальние южные леса и они больше не показывали оттуда, но больше всего досталось гномам. Их поселения среди людей были разорены повсеместно, их лавки и склады были разграблены, многие из бородатого народа сложили головы на плахе. Оставшиеся бежали на север и где-то там, в глухих горах, прозябают в наши дни. В человеческих городах гномы теперь появляются крайне редко, несмотря на давно установившийся мир на местных землях.
С момента тех сражений прошло почти две тысячи лет. Давно уже выросли деревья на курганах, сложенных из костей павших. Давно уже расплодившиеся вновь орки вернулись в город Павших, который построили на могилах соплеменников и объявили столицей степного народа. Давно уже гномов не вешают только за принадлежность к их гномьему племени. Даже ящеры, бывшая гвардия великих магов, сумели договориться с людьми и живут рядом на Сестрах, среди болот и мелких островов. За давностью лет люди забывают о прошлом. Занятые насущными делами новые королевства уже на завоеванных землях воюют друг с другом, мирятся и торгуют, перекраивают карты и плетут интриги.
Старый колдун поправил фитиль закоптившейся свечи и подошел к окну. После приезда людей от Ищущих его мучила бессонница, часто сопровождавшаяся картинами прожитой жизни. Кхохолом был родом с сухих пустошей Болотного королевства. Дед столярничал, отец одно время торговал по мелочи с Дикими орками, в становища которых приезжал на большой телеге, груженной разными нехитрыми товарами. Сам будущий колдун работать с деревом не любил, но с удовольствием ездил в гости, где играл с маленькими орками, возился с ними в пыли и скакал на палках, изображая смелую атаку на нежить со старых холмов, пел заунывные песни вечерами у костра про смелых воинов, что ведут невольниц в свой гарем. Иногда они с отцом проводили больше времени у орков, чем у себя дома, что неизменно вызывало ворчание деда. Старик хорошо помнил те времена, когда визжащие орды накатывали в голодные годы на приграничные районы. Если в степи наступала засуха, стада уже не могли прокормить дикое племя, и орки обнажали наточенные ятаганы без лишних раздумий. Возьми то, что хочешь или умрешь — вот и вся их мораль. А уж после того, как с части рек и болот люди стали отводить много воды, засухи в степи стали преследовать орков все чаще. Правда, после пары особо безжалостных набегов царь выделил дружину, и та прошлась по неспокойным соседям, потчуя ответными подарками. После этого основная масса орков откатилась вглубь степей и стала уже беспокоить Драконье королевство. Но и к оставшимсядед Кхохолома относился с изрядной долей ненависти, несмотря на показное добродушие и заверения в вечной дружбе.
Через пару лет остатки орков снялись и ушли следом за основной массой кочевого народа. Торговля рассыпалась и отцу пришла в голову идея перебраться к Драконам. Там обещали хорошее место в приграничной страже. Недолго думая, старший Кхох бросил незадавшуюся торговлю, надоевшую жену, детей, деда и темной ночью отправился за удачей в соседнее королевство. Тогда с переездами было намного проще, а на приезжих не смотрели как на опасных смутьянов. Десятилетний Кхохолом посмотрел на деда, собрал тихонько свой узелок и припустил следом за отцом. Он нагнал его на следующее утро и остался, несмотря на все тычки и затрещины. Домой возвращаться он не желал ни за какие обещания. Пришлось отцу брать сына с собой.
Кхох получил место учетчика в небольшой деревне на самой границе с Орочьим полем. Днями он объезжал поля и подсчитывал урожай, а вечерами любил посидеть в кабачке вместе с новыми друзьями. Сына он предоставил по большей части самому себе, и тот днями пропадал у местного лекаря, неожиданно для себя заинтересовавшись травами, заговорами и таинством излечения больных. Это и спасло Кхохолома, когда по приграничью прокатился очередной орочий набег. Говорящего на их языке мальчишку, постигающего науку врачевания, прибрал к себе шаман, которому был нужен ученик. Из всего приграничья только он один остался в живых в тот год. Орки мстили неуступчивым Драконам за сожженные степи и убивали людей без сожаления, даже пленных не брали. После нескольких крупных столкновений люди все же смогли договориться о хрупком мире с буйными соседями и вложить мечи в ножны. Но к соплеменникам Кхохолом вернулся, лишь отметив свое тридцатипятилетие. Все это время он кочевал с учителем по стойбищам, постигая тонкости ремесла, иногда редко выступая в качестве переводчика при торговых контактах орков с Болотным королевством или Поххомораном. С Драконьим королевством орки старались дел не иметь, слишком сильной оставалась взаимная ненависть.