Борн Георг Фюльборн. Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 2

   — Италия, и особенно Германия, не останутся равнодушными при виде опустошения и гибели страны, на которую теперь обращено всеобщее внимание. Вся Европа восстанет, ваше величество, и все это ради королевы, которую осудила не только Испания, но и весь мир! Будьте милостивы, ваше величество, позвольте мне отвезти в Мадрид, куда я намерен отправиться, известие, радостное для моего отечества.
   Наполеон стал бледен — по его нахмуренному лицу видно было, что с языка императора готов сорваться ответ, уничтожавший не только этого испанца, но и его страну. В эту решающую минуту на пороге соседней комнаты показалась императрица.
   Слышала ли она смелую речь своего друга, или ее побудило к тому благородное сердце, бившееся для Испании, но она явилась, как ангел-хранитель отечества, чтобы своим присутствием не допустить роковых слов императора.
   Наполеон взглянул на нее: прекрасные глаза Евгении, наполненные слезами, с мольбою взирали на него.
   — Я пришла, ваше величество, постараться вызвать в вас сострадание к моей прекрасной родине, — сказала императрица.
   Олоцага с поклоном посторонился. Наступила тяжелая минута ожидания — Наполеон, видимо, колебался.
   — Вам предстоит разрешить вопрос об испанском престоле, — прервал Олоцага молчание, — обещаю вам от имени моих друзей, что вы не раскаетесь в своем великодушии!
   — Через три дня вы узнаете мой ответ, дон Олоцага, — ответил император коротко и хмуро, и эти слова означали, что аудиенция, важная по своим последствиям не только для Испании, но и для всей Европы, окончена.
   Через три дня Олоцагу посетил один из приближенных императора, объявивший ему в дружеской беседе, что французское правительство, побуждаемое, кроме того, английским и американским послами, высказавшимися в пользу временного правления Серано, Прима, Топете и Олоцаги, решило не вмешиваться в дела Испании, и желало бы для улучшения дальнейших отношений видеть снова дона Олоцагу послом Испании.
   На такое решение Салюстиан даже не рассчитывал. Он чувствовал, кому обязан всем. Он горячо обнял генерала Гутиереса де Кастро, приехавшего с известиями из Мадрида и отправлявшегося губернатором в Бургос.
   — Испания спасена, — сказал он ему после ухода приближенного Наполеона, — теперь будем надеяться на лучшее!
   — Всем известно, дон Олоцага, что Испания многим обязана вам, — отвечал Гутиерес де Кастро.
   Салюстиан поспешил в Мадрид вместе с губернатором Бургоса, который расстался с ним по дороге, чтобы отправиться к месту назначения.
   Олоцага радостно въехал в столицу Испании, где ему устроили блестящий прием.
   В скором времени начались выборы в кортесы, депутатам которого предстояло решить судьбу испанского престола. Салюстиан поспешил в Париж, чтобы в качестве испанского посла лично влиять на ход дипломатии. Это было тем более необходимо, что не только королева и ее приверженцы всячески старались сеять смуту и вредить временному правительству, в чем им охотно помогали иезуиты, но и сын дона Карлоса, против которого некогда сражались теперешние правители, заявил свои права на престол. Испанцы же наслаждались благами свободы — они могли свободно дышать, свободно молиться, свободно выбирать и оставались глухими ко всем заманчивым обещаниям искателей трона.
   Однако тайные сторонники изгнанной королевы все еще находились в Мадриде и пользовались любой возможностью вредить новой власти.
   Доказательством служил поджог больших казарм в начале 1869 года, а также следующий случай.
   Олоцага, желая получать известия о ходе дел в столице из первых рук, определил своего брата секретарем кортесов.
   В это время Топете должен был отправиться в Кадис. Его враги использовали это обстоятельство для своих целей.
   Некий граф Фара, вероятно, подкупленный Гонсалесом Браво, воспользовался отсутствием Топете, чтобы на одном заседании палаты, когда зашла речь о флоте, выступил против него с обвинениями и клеветой. Целестино Олоцага готов был обрушиться на этого ничтожного человека с гневной речью, но, подумав, решил не горячиться и после окончания заседания послал к графу Фаре Кабаллеро де Родаса с требованием публично отказаться от своих слов и признать их ложью.
   «Благородный» приверженец и друг бежавшего министра в ответ лишь рассмеялся и ответил, что охотно готов закончить за дона Браво тот поединок с Топете, если только Олоцага примет вызов вместо отсутствующего адмирала.
   Целестино разгорячился до такой степени, что, не медля ни минуты, принял вызов графа Фары.
   Серано пробовал удержать брата своего друга от дуэли с такими непорядочными людьми, как Браво и его сообщник, но Целестино был так возмущен наглым обвинением Топете, что принял дуэль на пистолетах.
   Был ли граф Фара искусным стрелком, или Олоцага слишком горяч — но пуля сразила брата Салюстиана, и смерть его последовала так скоро, что поспешивший приехать брат уже не застал его в живых. Граф Фара отправился к Гонсалесу Браво сообщить о своем торжестве. Таковы были действия приверженцев Изабеллы.

УБИЙСТВО В БУРГОСЕ

   Мы уже говорили, что патеры и монахи Санта Мадре заблаговременно бежали от гнева народа, так что произошло формальное выселение иезуитов и монахов, уже не чувствовавших себя так вольготно, как прежде. Большая часть их последовала с королевой за границу, с тяжелым сердцем и не менее увесистым кошельком, другая искала новых мест, где по-прежнему могла держать народ в невежестве.
   По крайней мере, на первое время Мадрид избавился от этих тайных грешников и безбожных лицемеров.
   Они убежали при первом луче свободы, чувствуя, что время их миновало. Санта Мадре был разрушен. Старое проклятие, тяготевшее над ним и повторяемое сотнями умирающих, наконец, обрушилось на его стены. Крепость старых предрассудков и фанатизма была уничтожена, и испанцы ликовали, празднуя победу.
   Изабелла Бурбонская предпочла выбрать более удобное место и оставила уединенный замок По, разумеется, не без Марфори, сопровождаемая, кроме того, своими детьми, супругом и придворными.
   По ее поручению были осмотрены лучшие виллы в окрестностях Парижа, и о покупке некоторых из них, стоивших огромных денег, уже велись переговоры — еще . одно доказательство, что финансы экс-королевы позволяли ей исполнять свои прихоти. Если припомнить и сосчитать суммы, отправленные в банки Англии и Франции, и те ежегодные почти сорок шесть миллионов реалов, которые она получала, будучи королевой, то можно представить, насколько истощена была страна, и как выиграла она, изгнав Бурбонское семейство.
   Изабелла совершала с Марфори и супругом увеселительные поездки и вообще наслаждалась плодами захваченного с собой богатства.
   Наполеон и Евгения, отказавшись от всякого вмешательства, однако, считали необходимым оказывать изгнанной королеве, имевшей право на их гостеприимство, должное внимание.
   Император держал себя с Изабеллой так, словно она еще была на испанском престоле. При посещении королевского семейства он надевал ленточку ордена Изабеллы. Во время приема Изабеллы в Тюильри ей отдавались почести как царствующей особе.
   Королева, не теряя надежды на свое возвращение, стала обдумывать предложение о передаче принцу Астурийскому испанского престола. Она надеялась таким образом снова обрести власть с помощью своего сына, и послала письмо старику Эспартеро, предложив ему регентство.
   Старый герцог предпочел не отвечать на письмо, да и что мог он написать изгнанной королеве? Утешать ее? И вправе ли он пробуждать в ней надежды, которые сам осуждал? Он молчал, и это молчание тоже было ответом.
   Благочестивый Кларет поддерживал связь с оставшимися в Испании братьями, страстно желавшими возвращения Изабеллы.
   Всем было известно, что в Санта Мадре хранились огромные ценности, которые бесследно исчезли в ночь перед пожаром. Братья святого Викентия вместо того, чтобы положить их на алтарь отечества, прихватили с собой как свою собственность. Это незаконное похищение вызвало справедливое распоряжение временного правительства о переписи всего церковного имущества, чтобы его не могли присвоить частные лица. Губернаторы провинций получили приказ составить описи церковных имений и прислать их правительству.
   Серано и Приму стало известно от некоторых преданных им монахов, что часть сокровищ Санта Мадре отправлена за границу, а другую присвоили бежавшие инквизиторы, один из них, Анастазио, находился в Бургосе.
   Гутиерес де Кастро, как и другие губернаторы, получил приказание ревизовать сокровища Бургосского собора, — одной из богатейших готических церквей Испании, и прислать соответствующий документ. Гутиерес де Кастро не предполагал, что это поручение станет его смертным приговором, он еще не знал всей страшной силы иезуитов и приготовился исполнить распоряжение, касающееся переписи церковных имений.
   Но молва гласила другое, и в то утро, когда губернатор со своими секретарями отправился в собор, среди монахов и собравшегося народа распространился слух, что Гутиерес де Кастро хочет ограбить церковь, а правительство присвоить награбленные сокровища.
   На площади перед собором собралась толпа фамильяров и недовольных губернатором работников, перешептывавшихся с монахами. Недалеко от входа стояло несколько человек с неприятными лицами, среди них особенно выделялся юноша лет восемнадцати в бедной истертой одежде, провожавший губернатора ненавистным взглядом. Он был худ и невелик ростом. Когда-то черная, теперь порыжевшая грязная шляпа, низко надвинутая на лоб, бросала тень на бледное лицо с начинающейся пробиваться рыжей бородой.
   — Он идет в ловушку, — прошептал стоявший около него фамильяр, — говорят, что ты служил у него писцом, Жозе?
   — Не у него, а у его предшественника, — отвечал рыжебородый юноша, — когда он явился, меня прогнали.
   — А, так ты пришел сюда с голодным желудком, плут! Не выпускай же его! Я помогу тебе.
   — Мне приказано наблюдать, действительно ли этот Гутиерес де Кастро отважится ограбить церковь.
   — Вероятно, по приказанию твоей матери? — спросил фамильяр.
   — Разве тебе известно, кто моя мать? Я и сам не знаю этого.
   — Мне как-то говорили здесь, в монастыре, что мать пиеца Жозе монахиня.
   — Монахиня… я вырос среди чужих людей, и ни один не мог сказать мне правды.
   — Ничего, надо самому стать кем-нибудь! Кто поручил тебе караулить здесь?
   — Очень высокая особа, мой друг, монахиня королевы.
   — Черт возьми! Патрочинио? Откуда она тебя знает?
   — Она должна меня знать, — небрежно отвечал молодой человек, писец Жозе, — потому, что в награду обещала открыть очень важную для меня тайну.
   — Вот какие связи могут иметь писцы! Послушай, если ты, в чем я не сомневаюсь, получишь доходное место в Париже, вспомни обо мне, тоже нуждающемся в деньгах. Слышишь, Жозе, не позабудь же!
   — Нет, нет, — угрюмо отвечал юноша, — только я сам не имею еще ничего.
   Во время этого разговора губернатор вошел в церковь, он велел затворить двери и поставить караул. В то же мгновение раздались грозные крики из монастыря и толпы на улице.
   Чтобы водворить спокойствие и защитить губернатора во время исполнения им своих обязанностей, отряд волонтеров, пробившись сквозь толпу, прочистил себе дорогу к собору, однако не нашел там губернатора, ушедшего с каноником в ризницу.
   Тем временем толпа вломилась в дверь и разбежалась по церкви и монастырю. Вдруг Анастазио Джусто, встав на ступени собора и подняв к небу руки, вскричал, обращаясь к монахам и фамильярам:
   — Нас грабят… помогите, помогите!
   Страшный вопль ярости, последовавший за этим позорным обвинением, потряс церковные своды… один фамильяр и писец Жозе бросились вперед.
   — Долой губернатора и его приверженцев! Смерть грабителям! Гутиерес де Кастро и его секретари, удивленные криками, хотели пройти из собора в монастырь, чтобы спросить монахов, в чем дело. Едва губернатор вошел в церковь, как стоявшие впереди бросились на беззащитного и, не слушая его слов, пронзили кинжалами. Жозе и фамильяр обвили ему шарфом шею и поволокли на крыльцо.
   Убитого таскали по улицам, пока волонтеры, усиленные конным полком, не схватили злодеев, очистили улицы и отнесли тело губернатора в ратушу. Секретари его спаслись бегством, хотя один из них и был ранен. Последовали многочисленные аресты, но главным убийцам удалось убежать. Убийца-фамильяр скрылся в Бургосе, а писец Жозе немедленно отправился в Париж, чтобы объявить монахине Рафаэле Патрочинио, что выполнил ее поручение.
   Благочестивая сестра оставила замок По с королевой, желавшей, чтобы она проконсультировалась с известными врачами Парижа. Изабелла отвела ей несколько комнат и призвала к ней самых опытных врачей. Но и эти известные медики только пожимали плечами. Правда, один из врачей уверял, что болезнь вызвана ядом, но ничего положительного все-таки решить не мог.
   Через несколько дней после бургосского убийства прислужница объявила монахине, не покидавшей постели, что какой-то молодой испанец, очень плохо одетый, настойчиво требует свидания с ней. Рафаэла Патрочинио тотчас 'же догадалась, кто был незнакомец. Она приказала привести к себе этого человека и оставить их одних.
   Графиня не ошиблась — это был писец Жозе, которого она, хотя и видела впервые, но тотчас же узнала по сходству с отцом.
   Писец Жозе, никогда не видавший своих родителей, с любопытством приблизился к постели больной.
   — Какое известие вы принесли мне, молодой человек? — спросила она с сатанинской усмешкой.
   — Доброе и желанное, благочестивая сеньора: сокровища бургосской церкви не достались губернатору, он умер, желая исполнить свое намерение.
   — Бедняжка! Он был только орудием людей, овладевших Испанией. Он невольно вызывает у меня слезы, потому что стал жертвой своего усердия.
   — Так вы желали бы, чтобы он привел в исполнение свой замысел? — сказал писец.
   — Он умер как орудие тех проклятых, место которым в аду! Он — жертва мятежников Прима и Серано. Смерть, постигшая губернатора, должна поразить их, — говорила монахиня в сильном волнении, глядя на стоявшего перед ней бедного писца.
   — Я исполнил ваше желание, теперь ваша очередь сдержать свое обещание, — сказал молодой человек тоном, живо воскресившим в памяти монахини прошлое.
   — Помните ли вы какие-нибудь события из вашей юности, сеньор Жозе? — спросила больная.
   — Только очень немногое.
   — Расскажите это немногое, чтобы мне удобнее было открыть вам тайну вашего рождения!
   Писец Жозе внимательно слушал: монахиня, очевидно, знала о нем больше, чем он сам.
   — Как в тумане, я припоминаю, что к работнице, которую я называл своей теткой, приходила прекрасная бледная сеньора, она часто целовала меня. Однажды нашу хижину посетил монах с рыжей бородой.
   — Говорил он с вами, Жозе?
   — Нет, он только посмотрел на меня каким-то особенным взглядом, которого я никогда не забуду. Я никогда не видал его больше.
   — Этот монах был вашим отцом, Жозе!
   — Почему вы говорите в такой уверенностью, сеньора?
   — Потому что он поручил мне взять вас на свое попечение в случае его смерти.
   — Так он умер? — мрачно сказал писец.
   — Он убит!
   — Да, он хорошо позаботился о своем наследнике, — заметил Жозе с язвительной усмешкой, — у него даже в глазах написан голод.
   — Не отец ваш виноват в этом, вы не можете сердиться на него.
   — Он не оставил своему сыну хотя бы имени!
   — У вашего отца похитили наследство, замок, даже имя, — продолжала монахиня с лихорадочным блеском в глазах, — но расплата наступит, вам предстоит отомстить за отца и себя.
   — Я готов на это… говорите.
   — Ваш отец был братом маршала Серано!
   — Маршала Серано, который стоит во главе мятежников?
   — Да, маршала Серано, который на этих днях будет провозглашен регентом Испании — он-то и похитил у вашего отца замок Дельмонте и наследство дона Мигуэля Серано, он-то и виновник вашего голода и бедности.
   — Вы говорите правду?
   — Клянусь всеми святыми, моим спасением, вы зоветесь Жозе Серано и лишены имени и наследства!
   Писец слушал с возрастающим изумлением: этот бедный юноша, выросший в нищете, не знавший до сих пор ни отца, ни матери, не испытавший родительских ласк, проведший жизнь в борьбе с нищетой и бедностью, вдруг узнал, что может сделаться богатым человеком, что он племянник герцога де ла Торре, знатнейшего из испанских грандов! Глаза его заблестели, кровь бросилась в голову.
   — Дон Жозе Серано Дельмонте был вашим отцом, вы его единственный наследник, вам принадлежит все, что отнял у брата Франциско Серано! Вы голодны, бедны и несчастны, не гневайтесь напрасно, а пишите в Мадрид и требуйте отчета от герцога де ла Торре, утопающего в роскоши. В бургосской церкви вы получите сведения. Ваш отец, Жозе Серано, признал вас своим кровным сыном.
   Писец дико и неприятно засмеялся.
   — О, какое у меня чертовски знатное родство, — язвительно сказал он, — а я, дурак, нуждался!
   — Тогда как другие пользовались вашим богатством! Не пробуйте, однако, мирно добиваться того, чего должны требовать. Возьмите эти деньги. Отомстите за вашего отца, которого убили.
   — Благодарю вас, сеньора, за эти сведения. Благодарю вас за все, я не Останусь бездеятельным. Если не добьюсь большего, то, по крайней мере, отомщу. Терять тут нечего. Жозе Серано — это все-таки имя, которое даст знать о себе. Назовите мне и мою мать, чтобы я мог доказать свое происхождение.
   Рафаэла Патрочинио, помедлив, сказала:
   — Имя вашей матери не имеет существенного значения, но, чтобы вы не думали, будто я хочу скрыть его от вас, ее зовут Франциска.
   — Еще раз благодарю. Я отправляюсь в Мадрид.
   — Вы явитесь вовремя, дон Жозе Серано!
   — И вы услышите обо мне!
   — Не пытайтесь мирным путем получить то, что должны требовать, повторяю еще раз. Ваш враг стоит во главе правительства, изгнавшего королеву!
   Когда сын Жозе Серано ушел, монахиня с облегчением откинулась на подушки — она достигла своей цели. К тому же она чувствовала себя очень слабой и ожидала смерти, которая, впрочем, не пугала ее, потому что страдания были невыносимее смерти. Но она не подозревала, какими долгими они будут — сестра Патрочинио проживет до глубокой старости.
   Писец Жозе немедленно отправился в Мадрид. План действия созрел в его уме еще по дороге: он купил хороший револьвер и знал теперь, против кого следует его направить — сын Жозе слыл отважным парнем.
   Пока он спешит в столицу, напомним читателю, прежде чем завершить наш рассказ, еще о некоторых лицах и обстоятельствах, вероятно, интересующих его.
   Старая Жуана испытала радость свидания с Энрикой и ее мужем в Дельмонте. Обе женщины плакали от радости, найдя друг друга невредимыми и счастливыми. Энрика и Франциско привезли в Дельмонте тело Аццо и поместили его в фамильный склеп.
   Рамиро, граф Теба, дружески простившись с обитателями Дельмонте, отправился путешествовать по Германии, так как эта страна вызывала в нем большой интерес.
   Завещание Аццо было выполнено. Сокровища цыганского князя очень пригодились пустой казне временного правительства.
   Прим и Серано, в свою очередь, сделали неменьшие пожертвования. Но судьба Испании все еще не была решена: кто будет правителем? Кто получит в свое управление эту благословенную страну? Исполнится ли пророчество, сообщенное в начале нашего рассказа о том, что корона украсит голову Франциско Серано?
   Кортесы решили судьбу Испании.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ. Франциско Серано — регент Испании

   Звуки тысячи колоколов раздавались в Мадриде — правитель избран! Смутное время безвластия прошло. С быстротой молнии телеграф сообщил во все концы света известие: «Франциско Серано, герцог де ла Торре — правитель Испании».
   К довершению счастья этого дома Энрика незадолго перед этим родила сына, получившего при крещении имя Аццо Серано, в честь человека, спасшего Франциско.
   15 июня 1869 года Франциско Серано был торжественно провозглашен правителем — большой праздник для Мадрида, ставший лучшим днем жизни Серано и его супруги.
   Возвратившись из Дворца кортесов в свой дом на Пуэрту дель Соль, он с жаром прижал к груди Энрику.
   Франциско Серано был выбран волей всего народа, и мог честно сказать, что сам достиг той высоты, на которой стоял.
   Просторная площадь заполнилась ликующей толпой. Каждый хотел выразить свою радость любимому герцогу да ла Торре, пожертвовавшему всем для спасения отечества.
   Взоры всех были обращены на дворец и балкон регента, так что никто и не заметил пробиравшегося сквозь толпу юношу в запыленной одежде. Стоявшие вблизи граждане Бургоса, которые прибыли посмотреть на правителя, узнали в этом человеке писца Жозе. Он стоял, прислонившись к столбу, и равнодушно взирал на дворец правителя.
   Жозе тщетно старался добраться до своего дяди. Его не пропускали, и тогда в уме его созрело отважное решение. Правая рука его находилась под плащом и как будто сжимала что-то…
   Но кому было время и охота наблюдать за каким-то писцом, прислонившимся к столбу! Все взоры устремились на балкон, где только что герцог вышел благодарить народ.
   Мужественная фигура Франциско Серано была прекрасна. Украшавший его маршальский мундир блестел на солнце. Он вышел с непокрытой головой. По правую руку от него находилась жена, левой он держал своего новорожденного сына.
   Раздался взрыв восторга, тысячи шляп взлетели в воздух, изо всех уст вырвался приветственный крик.
   Франциско Серано подошел к перилам балкона, в коротких, но теплых выражениях поблагодарил народ за доверие и любовь и, подняв правую руку, поклялся до конца дней заботиться о своих согражданах.
   Тишина этой торжественной минуты была внезапно нарушена.
   С площади раздался выстрел — за ним последовал отчаянный крик толпы.
   Но Франциско Серано остался невредим. Предательская пуля, пролетев над головой, ударила в стену дворца. Правитель Испании даже не вздрогнул.
   Несколько человек бросилось вслед за бежавшим с криками: «Изменник Жозе!», на Франциско Серано велел прекратить преследование.
   Когда народ убедился, что герцог стоит цел и невредим на балконе рядом с Энрикой и держит на руках своего сына, раздался громкий одобрительный крик. Неудавшееся покушение только возвысило Франциско Серано в глазах людей, сделав его кумиром всей Испании.
   Колокольный звон приветствовал спасенного герцога, на Прадо звучал салют.
   Франциско Серано и Энрика принимали в праздничном зале своих друзей, чтобы в их кругу закончить этот радостный день. С наступлением вечера улицы и площади осветились огнями. Сам император не мог бы желать лучшего приема. С балконов свешивались персидские ковры, турецкие шали, гирлянды душистых цветов. Всюду горели щиты с именами герцога и его друзей. Целые огненные пирамиды пылали на площадях в честь регента.
   Четверо гвардейцев — старые верные друзья, преодолевшие столько препятствий и одержавшие столько побед, достигли, наконец, желанной цели.
   Имена Серано, Прима, Топете и Олоцаги горели не только огненными буквами на стенах празднично иллюминированного города, но и в сердцах ликующего народа.