Страница:
– Да-да… Отец и Нурия. Симпатичный, еще молодой папаша. Бывший чемпион. В собственном доме, на своей машине. Детки, которые нуждаются в ласке и любви. Просто картина маслом!
Евгения озадаченно посмотрела на подругу. Что та имела в виду? В этом ее насмешливом взгляде, в преувеличенно активном кивании головой было что-то искусственное, скрывающее некий намек.
– Ты опять за старое, Соня, да? – вспылила она. – Как тебе не совестно! Сколько лет я тебя знаю, столько же лет ты пытаешься внушить мне, что Александр – ненадежный муж и никудышный отец.
– Заметь, об этом сейчас говоришь ты, а не я!
– Но что тогда, ради всего святого, ты пытаешься сейчас мне доказать? К чему эти твои ужимки и твое многозначительное «да-да», словно тебе известно что-то такое, что неизвестно мне!
– Не стоит быть такой наивной, дорогая. Если рядом с мужчиной освобождается место, то его всегда норовит занять какая-нибудь другая ловкая особа. В случае с твоим Александром ей и трудиться особо не придется. Одинокий мужчина, да еще и с детьми – отличная мишень для приложения женских талантов. Для начала его навестит какая-нибудь сердобольная соседка и предложит ему свою помощь в уходе за девочкой. Должен же кто-нибудь заплетать Ваське косы! Потом начнутся совместные прогулки в парке, поздние домашние ужины… Ну, и наконец, он позволит ей остаться. Пока – в гостевой комнате. Какой смысл уходить, если утром ей снова нужно возвращаться обратно? Она останется раз, другой… Потом перенесет сумку со своими вещами. Затем – чемодан. И вот уже твои вещи убраны на антресоли, а в доме командует совсем другая женщина! Если она умна, ей удастся легко переманить Василису на свою сторону. Она же еще ребенок! С Иваном вообще проблем не возникнет. У него уже своя жизнь. И к тому времени, когда ты вернешься домой, дорогая, тебя вспомнит лишь ваша собака. Ты этого хочешь?
– Не нужно мерить всех по одной мерке, – возразила Евгения. – Александр не такой. Он не глуп и вполне самодостаточен. Ну, а для того чтобы заплетать моей дочери косы, в нашем доме есть Нурия!
Софья только махнула рукой:
– А! Ты неисправима. Мужчины не так разнообразны, как ты думаешь. И не воспринимай трюк с косами буквально. Есть еще немало милых женских хитростей. В каждой песочнице сидит по парочке мамаш, делающих стойку при виде одинокого мужчины. Кому тогда понадобятся твои угрызения совести?
– Ты предлагаешь мне всю жизнь пасти Александра? Как бы чего не произошло?
– Я тебе предлагаю успокоиться! Пусть все идет как идет. Страсти в духе «преступления и наказания» сейчас несовременны. Если тебе все не в радость – возьми отпуск. Слетайте куда-нибудь на недельку, а когда вернешься, краски твоего ЧП заметно поблекнут. Воспоминания о произошедшем заслонят более красочные картины. Страсти утихнут, и ты опять сможешь жить, как и прежде.
Евгения только покачала головой.
– Ну, хочешь, я тебе дам телефон своего знакомого психолога? – с выражением жалости на лице предложила подруга. – Я не знаю, что все в этом находят. Но, знаешь, некоторым это помогает. Встретишься, поговоришь, получишь совет.
– Да, и ты предлагаешь выложить ему все как на духу?
– Ага! Уже боишься?
– Скорее, мне понадобиться телефон адвоката, – проговорила Швец и сразу вспомнила. У нее был один на примете…
Вернее, это была она. Некая Елизавета Дубровская. Молодой адвокат с определенной долей удачи и таланта. Они готовили о ней материал в рубрике «Неженская профессия». Дубровская защищала тогда Диану Данилевскую, известную писательницу, автора детективов, обвиненную в убийстве подруги. Дело было шумным, с интересной завязкой и совершенно неожиданным поворотом сюжета. Дубровская сыграла в нем ключевую роль и сумела убедить суд в невиновности своей клиентки. Помнится, материал вызвал тогда наплыв читательской почты, а визитка молодого адвоката заняла свое место в одном из многочисленных рабочих блокнотов Евгении. Швец не думала, что координаты Дубровской могут ей когда-нибудь пригодиться. Видимо, сейчас это время настало…
Глава 5
Глава 6
Евгения озадаченно посмотрела на подругу. Что та имела в виду? В этом ее насмешливом взгляде, в преувеличенно активном кивании головой было что-то искусственное, скрывающее некий намек.
– Ты опять за старое, Соня, да? – вспылила она. – Как тебе не совестно! Сколько лет я тебя знаю, столько же лет ты пытаешься внушить мне, что Александр – ненадежный муж и никудышный отец.
– Заметь, об этом сейчас говоришь ты, а не я!
– Но что тогда, ради всего святого, ты пытаешься сейчас мне доказать? К чему эти твои ужимки и твое многозначительное «да-да», словно тебе известно что-то такое, что неизвестно мне!
– Не стоит быть такой наивной, дорогая. Если рядом с мужчиной освобождается место, то его всегда норовит занять какая-нибудь другая ловкая особа. В случае с твоим Александром ей и трудиться особо не придется. Одинокий мужчина, да еще и с детьми – отличная мишень для приложения женских талантов. Для начала его навестит какая-нибудь сердобольная соседка и предложит ему свою помощь в уходе за девочкой. Должен же кто-нибудь заплетать Ваське косы! Потом начнутся совместные прогулки в парке, поздние домашние ужины… Ну, и наконец, он позволит ей остаться. Пока – в гостевой комнате. Какой смысл уходить, если утром ей снова нужно возвращаться обратно? Она останется раз, другой… Потом перенесет сумку со своими вещами. Затем – чемодан. И вот уже твои вещи убраны на антресоли, а в доме командует совсем другая женщина! Если она умна, ей удастся легко переманить Василису на свою сторону. Она же еще ребенок! С Иваном вообще проблем не возникнет. У него уже своя жизнь. И к тому времени, когда ты вернешься домой, дорогая, тебя вспомнит лишь ваша собака. Ты этого хочешь?
– Не нужно мерить всех по одной мерке, – возразила Евгения. – Александр не такой. Он не глуп и вполне самодостаточен. Ну, а для того чтобы заплетать моей дочери косы, в нашем доме есть Нурия!
Софья только махнула рукой:
– А! Ты неисправима. Мужчины не так разнообразны, как ты думаешь. И не воспринимай трюк с косами буквально. Есть еще немало милых женских хитростей. В каждой песочнице сидит по парочке мамаш, делающих стойку при виде одинокого мужчины. Кому тогда понадобятся твои угрызения совести?
– Ты предлагаешь мне всю жизнь пасти Александра? Как бы чего не произошло?
– Я тебе предлагаю успокоиться! Пусть все идет как идет. Страсти в духе «преступления и наказания» сейчас несовременны. Если тебе все не в радость – возьми отпуск. Слетайте куда-нибудь на недельку, а когда вернешься, краски твоего ЧП заметно поблекнут. Воспоминания о произошедшем заслонят более красочные картины. Страсти утихнут, и ты опять сможешь жить, как и прежде.
Евгения только покачала головой.
– Ну, хочешь, я тебе дам телефон своего знакомого психолога? – с выражением жалости на лице предложила подруга. – Я не знаю, что все в этом находят. Но, знаешь, некоторым это помогает. Встретишься, поговоришь, получишь совет.
– Да, и ты предлагаешь выложить ему все как на духу?
– Ага! Уже боишься?
– Скорее, мне понадобиться телефон адвоката, – проговорила Швец и сразу вспомнила. У нее был один на примете…
Вернее, это была она. Некая Елизавета Дубровская. Молодой адвокат с определенной долей удачи и таланта. Они готовили о ней материал в рубрике «Неженская профессия». Дубровская защищала тогда Диану Данилевскую, известную писательницу, автора детективов, обвиненную в убийстве подруги. Дело было шумным, с интересной завязкой и совершенно неожиданным поворотом сюжета. Дубровская сыграла в нем ключевую роль и сумела убедить суд в невиновности своей клиентки. Помнится, материал вызвал тогда наплыв читательской почты, а визитка молодого адвоката заняла свое место в одном из многочисленных рабочих блокнотов Евгении. Швец не думала, что координаты Дубровской могут ей когда-нибудь пригодиться. Видимо, сейчас это время настало…
Глава 5
Дубровская нашла для нее время в тот же день, ближе к вечеру. Они встретились в небольшом офисе, куда, по всей вероятности, адвокат переехала совсем недавно. В углу комнаты высилась пирамида из картонных коробок, где была юридическая литература и многочисленные папки с бумагами.
– Иногда мне кажется, что я схожу с ума, – улыбнулась Дубровская, кивая на этот беспорядок. – У меня еще нет ни секретаря, ни помощника. Все приходится делать самой. Но пока что мне это нравится! После восьми лет работы в коллегии адвокатов, напоминавшей пчелиный улей, принимать клиентов в тишине и покое – странное, но приятное ощущение.
Евгения уселась на черный кожаный диван в углу комнаты. Адвокат расположилась за столом. В массивном вращающемся кресле, предназначенном для руководителя, Дубровская выглядела особенно хрупкой и молодой. Евгения не удивилась бы, обнаружив, что ноги «опытного адвоката», в сапогах на тонких длинных шпильках, не достают до пола. Елизавета Германовна, как значилось ее имя на визитке, уже, должно быть, достигла возраста тридцати лет, но, как бывает обычно у миниатюрных женщин, на вид казалась еще очень молодой. Умные карие глаза, опушенные густыми ресницами, смотрели на посетительницу выжидающе. Адвокат не начинала беседу, предлагая женщине выговориться самой.
– Может, вам предложить кофе? Чай? – спросила она, подталкивая Швец к разговору.
Та только отрицательно покачала головой.
– Надеюсь, вы не пришли брать у меня очередное интервью? – полюбопытствовала Елизавета. – Боюсь, в настоящий момент у меня нет ничего интересного. Так, несколько текущих гражданских дел. Раздел имущества, наследство, и все в этом роде. Никаких убийств и громких похищений. Все тихо и очень банально.
– Я здесь совсем по другой причине, – начала Евгения. – Видите ли, дело касается… моего близкого друга. Он попал в ужасную ситуацию и просто не представляет, как из нее выпутаться.
– Адвокаты для того и существуют, чтобы помогать распутывать ужасные ситуации, – мягко улыбнулась Елизавета. – Почему бы ему самому не обратиться за помощью?
– Он не уверен, стоит ли это делать. Сейчас ему очень тяжело. Он в шоке, и я предположила… я подумала, что вы могли бы мне помочь его успокоить.
– Давайте посмотрим, что я могу сделать, – предложила адвокат. – О чем пойдет речь? Это уголовное или гражданское дело?
Евгения почувствовала, что сердце ее заколотилось сильнее. Зачем она вообще сюда пришла? Неужели она и вправду ищет острых ощущений?
– Я думаю, что уголовное, – проговорила она. – Хотя я не уверена… Может, вы правы, и мне не стоило приходить. Если он захочет, пускай идет сам… Я чувствую, что сажусь не в свои сани…
Она встала, собираясь уйти.
– Присядьте, – предложила ей Дубровская. Теперь ее голос звучал повелительно, и она уже не производила на Евгению впечатления молоденькой девчонки, забравшейся в чужое кресло. – Сядьте! Ведь вы нашли необходимым позвонить мне и попросить о встрече? Значит, у вас на то были веские причины. Почему бы вам не начать рассказывать мне о них? Забудьте, что вы находитесь на приеме у адвоката. Давайте просто побеседуем о том, что беспокоит вашего друга. Кто знает, может, я смогу ему помочь?
«Она еще и психотерапевт, в одном лице с адвокатом?» – спросила себя Евгения, вновь усаживаясь на диван.
– Мой друг ехал на машине и… сбил человека. Не специально, просто погода была плохой, – начала она уже привычный рассказ, который уместился сейчас в два предложения.
– Насмерть?
– Что вы сказали?
– Насмерть сбил?
Евгения замялась:
– Вот в этом-то и вопрос. Он не знает… Как бы сказать лучше? Он уехал с места происшествия. Нервы, знаете ли… Он не выдержал.
– Его задержали?
– Нет.
– Но его ищут?
Евгения пожала плечами:
– Он не знает. Может быть, никто и не догадывается о том, что это сделал он. Это случилось в безлюдном месте. За городом. На трассе.
Дубровская смотрела на Евгению внимательно, словно хотела задать ей какой-то вопрос. На лице ее отразилось сомнение.
– Я не поняла, что сейчас беспокоит вашего друга?
В ее вопросе не было осуждения. Адвокат явно не собиралась читать ей лекции на тему морали. Евгения почувствовала себя свободнее.
– Она не знает, что сейчас ей делать. Ведь то, что она совершила, является преступлением. Разве не так?
Адвокат подняла брови, словно удивляясь, но потом встала и, подойдя к коробкам, сваленным в углу, вытащила оттуда небольшую книжку в синей обложке.
– Да, это так. Даже если представить себе самую дикую версию о том, что пешеход бросился под колеса автомобиля осознанно, а ваш друг был осмотрителен и осторожен, – подтвердила она. – Все равно, водитель не вправе был покидать место происшествия. По вашим же словам, он не оказал необходимую помощь человеку, который явно оказался в опасности. Вы с этим согласны?
Ладони Евгении увлажнились.
– …даже если предположить, что пешеход остался жив, получив травмы, нахождение его в безлюдном месте, за городом, при минусовой температуре… в совокупности все это представляло реальную угрозу для его жизни. Он мог замерзнуть, не дождавшись помощи. Все это очень серьезно. Взгляните в Уголовный кодекс.
Она отметила необходимые статьи карандашом и передала книжицу Евгении. Та бегло просмотрела текст, но мало что в нем поняла, кроме леденящих душу слов «лишение свободы».
– Много за это дают? – спросила она, подняв глаза от текста.
Адвокат вздохнула. Должно быть, этот вопрос, в той или иной интерпретации, задавал ей каждый клиент.
– Не хочу, чтобы мы блуждали в тумане, но это зависит от многих обстоятельств, – осторожно сказала она. – Например, нарушил ли водитель правила дорожного движения или имело место невинное причинение вреда? Быть может, сам пешеход допустил грубую неосторожность, и водитель, при всей своей осмотрительности, не мог не совершить наезда…
– Она говорила, что было очень темно и скользко, – вставила Евгения. – Это может ей как-то помочь?
Адвокат вздохнула еще раз:
– К сожалению, я не могу вас обнадежить. Взгляните в правила дорожного движения. Водитель в темное время суток и при самых отвратительных погодных условиях должен выбирать оптимальный скоростной режим, позволяющий ему держать контроль над ситуацией на дороге. Он может плестись как черепаха, а в крайнем случае, остановиться и ждать, пока не развиднеется. Но давить людей, списывая это на снег с дождем, туман или прочие оказии, ему не позволено. Плохая погода – не садись за руль!
«Если бы я знала, как все это будет, я бы пешком добралась до работы», – с горечью подумала Евгения.
– …мы не знаем, насколько серьезны были травмы пешехода? Что с ним вообще стало? Пока обо всем этом можно только гадать, как на кофейной гуще, и с такой же точностью определять срок наказания.
– Хорошо, я спрошу по-другому, – Евгения с силой сжала руки. – Могут ли водителя посадить?
– Могут, – коротко ответила Дубровская.
– А если он явится с повинной? Неужели это ничего не изменит?
– Конечно, явка с повинной будет рассматриваться как смягчающее обстоятельство. Но больше я ничего пока вам сказать не могу.
Швец нуждалась в более определенном и обнадеживающем ответе. Она сама плохо понимала, чего ждет от адвоката. Может быть, конкретной цифры срока отсидки – в годах – или же каких-то гарантий. Ни того, ни другого она не получила, и это еще больше раздосадовало ее.
– Но что же теперь делать? – Она осеклась. – Я имею в виду, что делать ему, моему другу? То есть подруге, – поправилась она, вспомнив, что рассказ свой вела в женском роде.
Дубровская пожала плечами.
– Это не правовой вопрос, – сказала она, поднимаясь. – Это вопрос морали, воспитания. Идти с повинной или же выжидать у себя дома – это должен решить сам человек. Здесь адвокат – не помощник. Ведь в любом случае наказание за совершенное преступление будет нести ваш друг… подруга, а не защитник.
– Да. Но как бы на его месте поступили вы? – спросила Евгения.
Дубровская в очередной раз пожала плечами. Затем вытащила из кучи бумаг какую-то картину и начала ее рассматривать. Швец увидела, что это постер с черно-белым изображением какого-то городского пейзажа.
– Это сложный вопрос, – сказала адвокат, не отрывая глаза от снимка. – Сложный и бесполезный. Какая разница, что бы сделала я на месте вашего друга или что бы сделали вы? Подозреваю, что ни один из нас не сможет сказать определенно, как он поступит в той или иной ситуации, пока не окажется в ней сам. Конечно, мне хочется сказать, что я в любом случае оказала бы пострадавшему помощь, привезла его в больницу, сообщила бы свои данные в медицинском учреждении и добровольно сдалась бы в руки милиции. Но кто знает? Быть может, и во мне в критический момент взыграл бы инстинкт, и я удрала бы с места происшествия. Понимаю, как тяжело вашему другу бороться сейчас с искушением.
– С искушением чего?
– Что все останется шито-крыто, – ответила Дубровская и пристально посмотрела на свою гостью.
Наступила пауза. Евгения не выдержала и отвела глаза в сторону. Ей нужно было сворачивать разговор. Как бы это сделать естественно, без суеты? Встать, поблагодарить, расплатиться за консультацию?
– Как вы думаете, этот постер будет хорошо смотреться на этой стене? – неожиданно спросила Дубровская, приложив изображение в рамке к стене.
Перемена темы была такой неожиданной, что Швец поначалу опешила и уставилась на снимок в полном недоумении.
– Это Ковент-Гарден, – пояснила адвокат. – Чудесное место! Вы когда-нибудь были в Лондоне?
В Лондоне? Евгении пришло в голову, совсем некстати, что этот город особенно полюбили российские граждане, скрывающиеся от карающего меча правосудия. Может, и ей туда же махнуть?
– Замечательный город, – продолжила адвокат. – У меня немало его превосходных изображений, и я собираюсь оформить ими свой кабинет.
– По-моему, отличная идея, – пробормотала Евгения. – Сколько, кстати, я вам должна?
– Ничего, – ответила Дубровская, любуясь уже видом на Темзу. – Считайте, что мы просто побеседовали, как старые знакомые.
Швец кивнула головой и шагнула к двери. У нее остался еще один вопрос, тяжелый, как камень, который не так-то легко стряхнуть с языка. Адвокат же была полностью поглощена созерцанием видов британской столицы.
– Кстати, передайте своему другу, что, даже если он – или она – решит остаться инкогнито, вся информация о нашей сегодняшней встрече не выйдет за пределы этого кабинета. Ему нет нужды беспокоиться, – сказала она вдруг.
Швец замерла на полпути к двери. Странно, как Дубровская прочитала ее скрытые мысли! Ведь Женя уже жалела, что так скоропалительно выложила всю правду человеку, которого она едва знала.
– Адвокатская тайна, – улыбнулась Дубровская. – Нет нужды что-то скрывать, если обращаешься к защитнику. Он, как и врач, должен знать о вас все, для того чтобы подобрать подходящий путь решения проблемы. Так и передайте вашему другу (или подруге?), ведь с полом водителя вы так и не определились.
Евгения Швец почувствовала, что неумолимо краснеет. Вот что значит отсутствие опыта в искусстве вранья! Похоже, что Дубровская видела ее насквозь, и все попытки скрыть правду оказались неуклюжими.
– Если возникнет необходимость, я всегда готова оказать помощь, – сказала Елизавета. – Если, конечно, она возникнет…
В последней фразе был скрыт подтекст, разгадывать который Евгении сейчас было недосуг. Слишком многое ей следовало обдумать. Может статься, ей и вовсе не понадобится никакая юридическая помощь…
Дома муж сообщил ей, что Тофик уже загнал «БМВ» в гараж и, если все будет так, как они задумали, к завтрашнему вечеру машина будет в работе, так что самый опытный криминалист не найдет на ней никаких следов от оленьих рогов. Александр пытался, должно быть, пошутить, но жена его сейчас плохо воспринимала юмор. Вчерашняя ложь, рассказанная коллегам, помноженная на ее сегодняшнее блеяние в кабинете адвоката, вызывали в ней отвращение к самой себе. Она неумолимо двигалась по наклонной плоскости вниз, на самое дно жизни, где находились отпетые негодяи, неисправимые лгуны, мошенники и убийцы. Но ведь она совершила наезд на пешехода по неосторожности! Это ей говорила адвокат. Это подтверждал и Уголовный кодекс. Неосторожно – значит, неумышленно, не специально. Такое могло произойти с любым, даже с самым хорошим и совестливым человеком. Просто в определенный момент времени она допустила ошибку, промах (называй как хочешь). Все можно было бы еще поправить, если бы она нашла в себе силы остановиться, оказать пострадавшему помощь. Но она умчалась с места происшествия, и сделала это уже специально, умышленно. Она боялась ответственности. Она не хотела садиться в тюрьму! А такое поведение, как ни верти, уже не позволяло оставить ее в числе законопослушных граждан. Она действовала как настоящая преступница, сотворившая зло и желающая остаться безнаказанной. А если это не так, и она просто проявила слабость, смалодушничала, то почему же сейчас она сидит дома, словно бы ничего и не произошло? Почему она позволяет перекрашивать свою машину, уничтожать все следы этого происшествия? Почему она лжет на приеме у адвоката, хотя понимает, что там ей ничто не угрожает? Итак, кто же она после этого? Имеет ли она теперь моральное право воспитывать своих детей, объясняя им, что хорошо, а что плохо? Правда, тут же она подумала, каково будет сознавать детям, что их мать судима, если вдруг она решит пойти в милицию? Может, благом будет им действительно ничего не знать…
Евгения чувствовала, что запуталась.
– Алекс, может, мне пойти в милицию? – жалобно спросила она у мужа.
– Не говори ерунды, – отозвался он из гардеробной. – Иди-ка лучше разогрей ужин…
Василиса прыгала на одной ножке.
«Шла машина темным лесом…»
Ей стало нехорошо.
– Прекрати! – прикрикнула она на дочь.
Та остановилась, пораженная непривычной резкостью тона матери.
– Не нужно шуметь, – уже смягчаясь, добавила она. – У мамы просто болит голова. И вообще, тебе пора ложиться спать.
Она перехватила сердитый взгляд мужа.
– Тебе следует привести в порядок нервы, – сказал он. – Это уже становится невыносимым!
– Может, подскажешь, как бы это сделать? – вспылила она, откладывая в сторону тарелку. Не хватало еще перебить в доме всю посуду!
– Просто не перекладывать свои проблемы на нас, – предложил он, аккуратно выдворяя дочь за пределы кухни.
– Предлагаешь мне страдать в одиночку?
– Если хочешь. Но лично я не вижу особых причин для страданий. Мне кажется, все складывается благополучно. Тебя никто не беспокоит. Чего еще нужно? Пройдет немного времени, и ты сама будешь думать, что все это тебе только приснилось. Надо только немного потерпеть. Но если тебе хочется заниматься самобичеванием, делай это тихо и достойно. Не стоит вымещать на нас свое дурное настроение.
– С ума сойти! После стольких лет брака я обнаруживаю, что ты меня совсем не понимаешь! – воскликнула она. – И самое ужасное в том, что даже и не пытаешься понять!
– Я все прекрасно понимаю, – сказал он. – Просто я не готов сидеть с тобой рядом и рвать на себе волосы, как, впрочем, и вести диспуты на темы морали. К чему заниматься демагогией, если все уже сделано?
– Значит, мне нужно искать понимания у других людей? – холодно поинтересовалась Евгения.
– Больше всего понимания проявили бы к тебе работники милиции. Они не только выслушали бы тебя, но и записали бы каждое твое слово в протокол.
– Очень смешно!
– А если без шуток, то бежать за психологической разгрузкой на сторону – очень глупо. Ты уже и так поступила опрометчиво, сочинив сказку про помешанного оленя, живущего в лесопосадках. Остается надеяться, что эта твоя неосторожность не будет иметь печальных последствий.
– Сегодня я была у адвоката, – через паузу призналась она.
– О! Не удивлюсь, если завтра ты побежишь в милицию. Надеюсь, адвокат наставил тебя на путь истинный?
– Смотря что ты понимаешь под истинным путем.
– Ну, как? – удивился он. – Адвокаты обычно заинтересованы в новом клиенте. Они подсаживают таких, как ты, нервных дамочек на свою юридическую иглу. Для начала они обрисовывают беспросветность твоего положения и указывают на острую потребность в помощи правозащитника. Затем дают несколько эффектных, но совершенно бесполезных советов и приправляют их заверениями в своей преданности и искреннем желании помочь. Потом назначается следующая встреча. После – еще одна. Причем за каждый такой визит адвокат сдирает с тебя кругленькую сумму. На сколько тебя раскрутили сегодня?
– Я не заплатила ни копейки.
– О! Это плохой признак. Или этот твой адвокат еще совсем неопытен и не научился брать деньги. Толку от него не жди. Если он не умеет блюсти свои интересы, то так же отнесется и к твоим. Ну, или же он, наоборот, очень хитер и оборотист. Бесплатными услугами он пытается покрепче подсадить тебя на свою иглу, чтобы ты уже никуда не сорвалась. Но потом, когда придет черед, он сдерет с тебя все до последней копейки.
Евгения подумала про себя, к какой категории можно отнести Дубровскую. Неопытной защитницей она не выглядела, коль сумела вывести ее на чистую воду при первой же встрече. Но и на матерого зубра адвокатского ремесла, готового на все ради своей выгоды, она тоже не походила. Может, это была какая-то средняя, промежуточная группа способных, но и совестливых людей? А водятся ли среди адвокатов такие особи? Во всяком случае, ее муж об их существовании даже не подозревал.
– Ну и что посоветовал тебе твой защитник? Идти в милицию?
Евгения неопределенно пожала плечами:
– Да нет. Она сказала, что это не юридический вопрос и человек должен решать по совести, как ему поступить.
– Она говорила про совесть? Уникальный защитник! – Он всплеснул руками. – Но на твоем месте я поспешил бы сделать явку с повинной.
– Почему?! – спросила пораженная этим неожиданным поворотом Женя.
– Потому, что, если ты этого не сделаешь, в милицию обратится кто-то другой, и твое раскаяние уже никто не примет к сведению. – Он повысил голос: – Ты ввела в курс дела такое количество людей, что кто-то из них просто обязан доложить о тебе в органы. Я не понимаю, почему бы тебе не уняться! Почему ты не можешь спокойно жить, не делая глупостей?! Такое впечатление, что тебе просто не терпится загреметь на нары!
– Но она говорила мне про адвокатскую тайну!
– А! – Он махнул рукой. – Ну что ты как ребенок, право слово! У каждого, с кем ты общалась, есть мужья, жены, подруги, друзья. Слово за слово, и образуется цепочка, в которой ты, даже если захочешь, никогда не найдешь того, кто проболтался первым. Помяни мое слово. Тебя погубит твой язык!
Она всхлипнула.
– Я просто не знаю, как мне поступить. Мне очень тяжело, и я ощущаю свою вину. Это такое отвратительное чувство! Словно я испачкалась, а отмыться не могу. Ты говоришь, нервы! Да я извелась совсем! Мне уже мерещится, что за мной следят. От каждого телефонного звонка я вздрагиваю. В каждой обращенной ко мне реплике слышу скрытый подтекст. Мне кажется, что меня подозревают, что кто-то идет по моему следу, что меня все равно найдут, и это – лишь вопрос времени!
– Почему бы тебе просто не довериться мне? – спросил он, протягивая к ней руки. Он обнял ее, и она, как ребенок, доверчиво опустила голову на его плечо. – Вот увидишь, все образуется. Все будет, как прежде. Надо только подождать.
«Подождать, – стучало у нее в висках. – Нужно только подождать». Неважно, сколько для этого потребуется времени. Неделя, месяц, год… Она не могла так просто потерять все, что имела…
– Иногда мне кажется, что я схожу с ума, – улыбнулась Дубровская, кивая на этот беспорядок. – У меня еще нет ни секретаря, ни помощника. Все приходится делать самой. Но пока что мне это нравится! После восьми лет работы в коллегии адвокатов, напоминавшей пчелиный улей, принимать клиентов в тишине и покое – странное, но приятное ощущение.
Евгения уселась на черный кожаный диван в углу комнаты. Адвокат расположилась за столом. В массивном вращающемся кресле, предназначенном для руководителя, Дубровская выглядела особенно хрупкой и молодой. Евгения не удивилась бы, обнаружив, что ноги «опытного адвоката», в сапогах на тонких длинных шпильках, не достают до пола. Елизавета Германовна, как значилось ее имя на визитке, уже, должно быть, достигла возраста тридцати лет, но, как бывает обычно у миниатюрных женщин, на вид казалась еще очень молодой. Умные карие глаза, опушенные густыми ресницами, смотрели на посетительницу выжидающе. Адвокат не начинала беседу, предлагая женщине выговориться самой.
– Может, вам предложить кофе? Чай? – спросила она, подталкивая Швец к разговору.
Та только отрицательно покачала головой.
– Надеюсь, вы не пришли брать у меня очередное интервью? – полюбопытствовала Елизавета. – Боюсь, в настоящий момент у меня нет ничего интересного. Так, несколько текущих гражданских дел. Раздел имущества, наследство, и все в этом роде. Никаких убийств и громких похищений. Все тихо и очень банально.
– Я здесь совсем по другой причине, – начала Евгения. – Видите ли, дело касается… моего близкого друга. Он попал в ужасную ситуацию и просто не представляет, как из нее выпутаться.
– Адвокаты для того и существуют, чтобы помогать распутывать ужасные ситуации, – мягко улыбнулась Елизавета. – Почему бы ему самому не обратиться за помощью?
– Он не уверен, стоит ли это делать. Сейчас ему очень тяжело. Он в шоке, и я предположила… я подумала, что вы могли бы мне помочь его успокоить.
– Давайте посмотрим, что я могу сделать, – предложила адвокат. – О чем пойдет речь? Это уголовное или гражданское дело?
Евгения почувствовала, что сердце ее заколотилось сильнее. Зачем она вообще сюда пришла? Неужели она и вправду ищет острых ощущений?
– Я думаю, что уголовное, – проговорила она. – Хотя я не уверена… Может, вы правы, и мне не стоило приходить. Если он захочет, пускай идет сам… Я чувствую, что сажусь не в свои сани…
Она встала, собираясь уйти.
– Присядьте, – предложила ей Дубровская. Теперь ее голос звучал повелительно, и она уже не производила на Евгению впечатления молоденькой девчонки, забравшейся в чужое кресло. – Сядьте! Ведь вы нашли необходимым позвонить мне и попросить о встрече? Значит, у вас на то были веские причины. Почему бы вам не начать рассказывать мне о них? Забудьте, что вы находитесь на приеме у адвоката. Давайте просто побеседуем о том, что беспокоит вашего друга. Кто знает, может, я смогу ему помочь?
«Она еще и психотерапевт, в одном лице с адвокатом?» – спросила себя Евгения, вновь усаживаясь на диван.
– Мой друг ехал на машине и… сбил человека. Не специально, просто погода была плохой, – начала она уже привычный рассказ, который уместился сейчас в два предложения.
– Насмерть?
– Что вы сказали?
– Насмерть сбил?
Евгения замялась:
– Вот в этом-то и вопрос. Он не знает… Как бы сказать лучше? Он уехал с места происшествия. Нервы, знаете ли… Он не выдержал.
– Его задержали?
– Нет.
– Но его ищут?
Евгения пожала плечами:
– Он не знает. Может быть, никто и не догадывается о том, что это сделал он. Это случилось в безлюдном месте. За городом. На трассе.
Дубровская смотрела на Евгению внимательно, словно хотела задать ей какой-то вопрос. На лице ее отразилось сомнение.
– Я не поняла, что сейчас беспокоит вашего друга?
В ее вопросе не было осуждения. Адвокат явно не собиралась читать ей лекции на тему морали. Евгения почувствовала себя свободнее.
– Она не знает, что сейчас ей делать. Ведь то, что она совершила, является преступлением. Разве не так?
Адвокат подняла брови, словно удивляясь, но потом встала и, подойдя к коробкам, сваленным в углу, вытащила оттуда небольшую книжку в синей обложке.
– Да, это так. Даже если представить себе самую дикую версию о том, что пешеход бросился под колеса автомобиля осознанно, а ваш друг был осмотрителен и осторожен, – подтвердила она. – Все равно, водитель не вправе был покидать место происшествия. По вашим же словам, он не оказал необходимую помощь человеку, который явно оказался в опасности. Вы с этим согласны?
Ладони Евгении увлажнились.
– …даже если предположить, что пешеход остался жив, получив травмы, нахождение его в безлюдном месте, за городом, при минусовой температуре… в совокупности все это представляло реальную угрозу для его жизни. Он мог замерзнуть, не дождавшись помощи. Все это очень серьезно. Взгляните в Уголовный кодекс.
Она отметила необходимые статьи карандашом и передала книжицу Евгении. Та бегло просмотрела текст, но мало что в нем поняла, кроме леденящих душу слов «лишение свободы».
– Много за это дают? – спросила она, подняв глаза от текста.
Адвокат вздохнула. Должно быть, этот вопрос, в той или иной интерпретации, задавал ей каждый клиент.
– Не хочу, чтобы мы блуждали в тумане, но это зависит от многих обстоятельств, – осторожно сказала она. – Например, нарушил ли водитель правила дорожного движения или имело место невинное причинение вреда? Быть может, сам пешеход допустил грубую неосторожность, и водитель, при всей своей осмотрительности, не мог не совершить наезда…
– Она говорила, что было очень темно и скользко, – вставила Евгения. – Это может ей как-то помочь?
Адвокат вздохнула еще раз:
– К сожалению, я не могу вас обнадежить. Взгляните в правила дорожного движения. Водитель в темное время суток и при самых отвратительных погодных условиях должен выбирать оптимальный скоростной режим, позволяющий ему держать контроль над ситуацией на дороге. Он может плестись как черепаха, а в крайнем случае, остановиться и ждать, пока не развиднеется. Но давить людей, списывая это на снег с дождем, туман или прочие оказии, ему не позволено. Плохая погода – не садись за руль!
«Если бы я знала, как все это будет, я бы пешком добралась до работы», – с горечью подумала Евгения.
– …мы не знаем, насколько серьезны были травмы пешехода? Что с ним вообще стало? Пока обо всем этом можно только гадать, как на кофейной гуще, и с такой же точностью определять срок наказания.
– Хорошо, я спрошу по-другому, – Евгения с силой сжала руки. – Могут ли водителя посадить?
– Могут, – коротко ответила Дубровская.
– А если он явится с повинной? Неужели это ничего не изменит?
– Конечно, явка с повинной будет рассматриваться как смягчающее обстоятельство. Но больше я ничего пока вам сказать не могу.
Швец нуждалась в более определенном и обнадеживающем ответе. Она сама плохо понимала, чего ждет от адвоката. Может быть, конкретной цифры срока отсидки – в годах – или же каких-то гарантий. Ни того, ни другого она не получила, и это еще больше раздосадовало ее.
– Но что же теперь делать? – Она осеклась. – Я имею в виду, что делать ему, моему другу? То есть подруге, – поправилась она, вспомнив, что рассказ свой вела в женском роде.
Дубровская пожала плечами.
– Это не правовой вопрос, – сказала она, поднимаясь. – Это вопрос морали, воспитания. Идти с повинной или же выжидать у себя дома – это должен решить сам человек. Здесь адвокат – не помощник. Ведь в любом случае наказание за совершенное преступление будет нести ваш друг… подруга, а не защитник.
– Да. Но как бы на его месте поступили вы? – спросила Евгения.
Дубровская в очередной раз пожала плечами. Затем вытащила из кучи бумаг какую-то картину и начала ее рассматривать. Швец увидела, что это постер с черно-белым изображением какого-то городского пейзажа.
– Это сложный вопрос, – сказала адвокат, не отрывая глаза от снимка. – Сложный и бесполезный. Какая разница, что бы сделала я на месте вашего друга или что бы сделали вы? Подозреваю, что ни один из нас не сможет сказать определенно, как он поступит в той или иной ситуации, пока не окажется в ней сам. Конечно, мне хочется сказать, что я в любом случае оказала бы пострадавшему помощь, привезла его в больницу, сообщила бы свои данные в медицинском учреждении и добровольно сдалась бы в руки милиции. Но кто знает? Быть может, и во мне в критический момент взыграл бы инстинкт, и я удрала бы с места происшествия. Понимаю, как тяжело вашему другу бороться сейчас с искушением.
– С искушением чего?
– Что все останется шито-крыто, – ответила Дубровская и пристально посмотрела на свою гостью.
Наступила пауза. Евгения не выдержала и отвела глаза в сторону. Ей нужно было сворачивать разговор. Как бы это сделать естественно, без суеты? Встать, поблагодарить, расплатиться за консультацию?
– Как вы думаете, этот постер будет хорошо смотреться на этой стене? – неожиданно спросила Дубровская, приложив изображение в рамке к стене.
Перемена темы была такой неожиданной, что Швец поначалу опешила и уставилась на снимок в полном недоумении.
– Это Ковент-Гарден, – пояснила адвокат. – Чудесное место! Вы когда-нибудь были в Лондоне?
В Лондоне? Евгении пришло в голову, совсем некстати, что этот город особенно полюбили российские граждане, скрывающиеся от карающего меча правосудия. Может, и ей туда же махнуть?
– Замечательный город, – продолжила адвокат. – У меня немало его превосходных изображений, и я собираюсь оформить ими свой кабинет.
– По-моему, отличная идея, – пробормотала Евгения. – Сколько, кстати, я вам должна?
– Ничего, – ответила Дубровская, любуясь уже видом на Темзу. – Считайте, что мы просто побеседовали, как старые знакомые.
Швец кивнула головой и шагнула к двери. У нее остался еще один вопрос, тяжелый, как камень, который не так-то легко стряхнуть с языка. Адвокат же была полностью поглощена созерцанием видов британской столицы.
– Кстати, передайте своему другу, что, даже если он – или она – решит остаться инкогнито, вся информация о нашей сегодняшней встрече не выйдет за пределы этого кабинета. Ему нет нужды беспокоиться, – сказала она вдруг.
Швец замерла на полпути к двери. Странно, как Дубровская прочитала ее скрытые мысли! Ведь Женя уже жалела, что так скоропалительно выложила всю правду человеку, которого она едва знала.
– Адвокатская тайна, – улыбнулась Дубровская. – Нет нужды что-то скрывать, если обращаешься к защитнику. Он, как и врач, должен знать о вас все, для того чтобы подобрать подходящий путь решения проблемы. Так и передайте вашему другу (или подруге?), ведь с полом водителя вы так и не определились.
Евгения Швец почувствовала, что неумолимо краснеет. Вот что значит отсутствие опыта в искусстве вранья! Похоже, что Дубровская видела ее насквозь, и все попытки скрыть правду оказались неуклюжими.
– Если возникнет необходимость, я всегда готова оказать помощь, – сказала Елизавета. – Если, конечно, она возникнет…
В последней фразе был скрыт подтекст, разгадывать который Евгении сейчас было недосуг. Слишком многое ей следовало обдумать. Может статься, ей и вовсе не понадобится никакая юридическая помощь…
Дома муж сообщил ей, что Тофик уже загнал «БМВ» в гараж и, если все будет так, как они задумали, к завтрашнему вечеру машина будет в работе, так что самый опытный криминалист не найдет на ней никаких следов от оленьих рогов. Александр пытался, должно быть, пошутить, но жена его сейчас плохо воспринимала юмор. Вчерашняя ложь, рассказанная коллегам, помноженная на ее сегодняшнее блеяние в кабинете адвоката, вызывали в ней отвращение к самой себе. Она неумолимо двигалась по наклонной плоскости вниз, на самое дно жизни, где находились отпетые негодяи, неисправимые лгуны, мошенники и убийцы. Но ведь она совершила наезд на пешехода по неосторожности! Это ей говорила адвокат. Это подтверждал и Уголовный кодекс. Неосторожно – значит, неумышленно, не специально. Такое могло произойти с любым, даже с самым хорошим и совестливым человеком. Просто в определенный момент времени она допустила ошибку, промах (называй как хочешь). Все можно было бы еще поправить, если бы она нашла в себе силы остановиться, оказать пострадавшему помощь. Но она умчалась с места происшествия, и сделала это уже специально, умышленно. Она боялась ответственности. Она не хотела садиться в тюрьму! А такое поведение, как ни верти, уже не позволяло оставить ее в числе законопослушных граждан. Она действовала как настоящая преступница, сотворившая зло и желающая остаться безнаказанной. А если это не так, и она просто проявила слабость, смалодушничала, то почему же сейчас она сидит дома, словно бы ничего и не произошло? Почему она позволяет перекрашивать свою машину, уничтожать все следы этого происшествия? Почему она лжет на приеме у адвоката, хотя понимает, что там ей ничто не угрожает? Итак, кто же она после этого? Имеет ли она теперь моральное право воспитывать своих детей, объясняя им, что хорошо, а что плохо? Правда, тут же она подумала, каково будет сознавать детям, что их мать судима, если вдруг она решит пойти в милицию? Может, благом будет им действительно ничего не знать…
Евгения чувствовала, что запуталась.
– Алекс, может, мне пойти в милицию? – жалобно спросила она у мужа.
– Не говори ерунды, – отозвался он из гардеробной. – Иди-ка лучше разогрей ужин…
Василиса прыгала на одной ножке.
Она смешно коверкала слова, произнося вместо Р Л, и обычно Евгения, не дослушав считалки, принималась весело тормошить дочь, обнимая ее и целуя. Но сегодня, перетирая после ужина тарелки, мать еле сдерживалась. Присказка повторялась бессчетное количество раз, алые бантики плясали по кругу, и мать сразу даже и не разобрала, что вызывает в ней такое раздражение, пока не зацепилась за первую фразу:
Шла машина темным лесом
За каким-то интересом,
Инте-инте-интерес
Выходи на букву С…
«Шла машина темным лесом…»
Ей стало нехорошо.
– Прекрати! – прикрикнула она на дочь.
Та остановилась, пораженная непривычной резкостью тона матери.
– Не нужно шуметь, – уже смягчаясь, добавила она. – У мамы просто болит голова. И вообще, тебе пора ложиться спать.
Она перехватила сердитый взгляд мужа.
– Тебе следует привести в порядок нервы, – сказал он. – Это уже становится невыносимым!
– Может, подскажешь, как бы это сделать? – вспылила она, откладывая в сторону тарелку. Не хватало еще перебить в доме всю посуду!
– Просто не перекладывать свои проблемы на нас, – предложил он, аккуратно выдворяя дочь за пределы кухни.
– Предлагаешь мне страдать в одиночку?
– Если хочешь. Но лично я не вижу особых причин для страданий. Мне кажется, все складывается благополучно. Тебя никто не беспокоит. Чего еще нужно? Пройдет немного времени, и ты сама будешь думать, что все это тебе только приснилось. Надо только немного потерпеть. Но если тебе хочется заниматься самобичеванием, делай это тихо и достойно. Не стоит вымещать на нас свое дурное настроение.
– С ума сойти! После стольких лет брака я обнаруживаю, что ты меня совсем не понимаешь! – воскликнула она. – И самое ужасное в том, что даже и не пытаешься понять!
– Я все прекрасно понимаю, – сказал он. – Просто я не готов сидеть с тобой рядом и рвать на себе волосы, как, впрочем, и вести диспуты на темы морали. К чему заниматься демагогией, если все уже сделано?
– Значит, мне нужно искать понимания у других людей? – холодно поинтересовалась Евгения.
– Больше всего понимания проявили бы к тебе работники милиции. Они не только выслушали бы тебя, но и записали бы каждое твое слово в протокол.
– Очень смешно!
– А если без шуток, то бежать за психологической разгрузкой на сторону – очень глупо. Ты уже и так поступила опрометчиво, сочинив сказку про помешанного оленя, живущего в лесопосадках. Остается надеяться, что эта твоя неосторожность не будет иметь печальных последствий.
– Сегодня я была у адвоката, – через паузу призналась она.
– О! Не удивлюсь, если завтра ты побежишь в милицию. Надеюсь, адвокат наставил тебя на путь истинный?
– Смотря что ты понимаешь под истинным путем.
– Ну, как? – удивился он. – Адвокаты обычно заинтересованы в новом клиенте. Они подсаживают таких, как ты, нервных дамочек на свою юридическую иглу. Для начала они обрисовывают беспросветность твоего положения и указывают на острую потребность в помощи правозащитника. Затем дают несколько эффектных, но совершенно бесполезных советов и приправляют их заверениями в своей преданности и искреннем желании помочь. Потом назначается следующая встреча. После – еще одна. Причем за каждый такой визит адвокат сдирает с тебя кругленькую сумму. На сколько тебя раскрутили сегодня?
– Я не заплатила ни копейки.
– О! Это плохой признак. Или этот твой адвокат еще совсем неопытен и не научился брать деньги. Толку от него не жди. Если он не умеет блюсти свои интересы, то так же отнесется и к твоим. Ну, или же он, наоборот, очень хитер и оборотист. Бесплатными услугами он пытается покрепче подсадить тебя на свою иглу, чтобы ты уже никуда не сорвалась. Но потом, когда придет черед, он сдерет с тебя все до последней копейки.
Евгения подумала про себя, к какой категории можно отнести Дубровскую. Неопытной защитницей она не выглядела, коль сумела вывести ее на чистую воду при первой же встрече. Но и на матерого зубра адвокатского ремесла, готового на все ради своей выгоды, она тоже не походила. Может, это была какая-то средняя, промежуточная группа способных, но и совестливых людей? А водятся ли среди адвокатов такие особи? Во всяком случае, ее муж об их существовании даже не подозревал.
– Ну и что посоветовал тебе твой защитник? Идти в милицию?
Евгения неопределенно пожала плечами:
– Да нет. Она сказала, что это не юридический вопрос и человек должен решать по совести, как ему поступить.
– Она говорила про совесть? Уникальный защитник! – Он всплеснул руками. – Но на твоем месте я поспешил бы сделать явку с повинной.
– Почему?! – спросила пораженная этим неожиданным поворотом Женя.
– Потому, что, если ты этого не сделаешь, в милицию обратится кто-то другой, и твое раскаяние уже никто не примет к сведению. – Он повысил голос: – Ты ввела в курс дела такое количество людей, что кто-то из них просто обязан доложить о тебе в органы. Я не понимаю, почему бы тебе не уняться! Почему ты не можешь спокойно жить, не делая глупостей?! Такое впечатление, что тебе просто не терпится загреметь на нары!
– Но она говорила мне про адвокатскую тайну!
– А! – Он махнул рукой. – Ну что ты как ребенок, право слово! У каждого, с кем ты общалась, есть мужья, жены, подруги, друзья. Слово за слово, и образуется цепочка, в которой ты, даже если захочешь, никогда не найдешь того, кто проболтался первым. Помяни мое слово. Тебя погубит твой язык!
Она всхлипнула.
– Я просто не знаю, как мне поступить. Мне очень тяжело, и я ощущаю свою вину. Это такое отвратительное чувство! Словно я испачкалась, а отмыться не могу. Ты говоришь, нервы! Да я извелась совсем! Мне уже мерещится, что за мной следят. От каждого телефонного звонка я вздрагиваю. В каждой обращенной ко мне реплике слышу скрытый подтекст. Мне кажется, что меня подозревают, что кто-то идет по моему следу, что меня все равно найдут, и это – лишь вопрос времени!
– Почему бы тебе просто не довериться мне? – спросил он, протягивая к ней руки. Он обнял ее, и она, как ребенок, доверчиво опустила голову на его плечо. – Вот увидишь, все образуется. Все будет, как прежде. Надо только подождать.
«Подождать, – стучало у нее в висках. – Нужно только подождать». Неважно, сколько для этого потребуется времени. Неделя, месяц, год… Она не могла так просто потерять все, что имела…
Глава 6
Следующие дни были похожи один на другой, как близнецы. Евгения ходила на работу, отводила дочку в детский сад и ждала. Ждала, когда ей станет легче. Когда наконец ее перестанут мучить кошмары. Вопреки заверениям мужа состояние духа ее совсем не улучшилось. Казалось, она потеряла вкус к жизни. Ни подготовка юбилейного номера журнала, ни успехи Василисы в произнесении ею новых слов не вызывали у Жени прежнего интереса. Она машинально выполняла свои обязанности: встречалась с людьми, отвечала на телефонные звонки, заплетала косы дочке, мыла тарелки, но ей все время казалось, что это делает не она, а какая-то женщина-робот, очень похожая на нее. Она даже немного похудела. У нее пропал аппетит. Но ей не было до этого никакого дела. Евгения уговаривала себя, что она не имеет права распускаться, что Александр прав и ей не стоит перекладывать на окружающих свои терзания. Но что она могла поделать, если все ее мысли были заняты только этим? Она не могла себе запретить думать о том, что произошло. Это было нереально, поскольку все, что ее окружало, постоянно напоминало ей о ее преступлении.