Борунь Кшиштоф. Восьмой круг ада

   - Существует обычай давать детям имена, позаимствованные от названий рек, озер, цветов... "Кама" может быть также сокращением от "Камила", уклончиво ответила она.
   - Но ты не язычница? - тревожно спросил он.
   - Это определение давно потеряло смысл. Когда ты лучше узнаешь наш мир - убедишься. Ты был поражен, узнав, что больше уже нет королей и подданных, нет богачей и бедняков. А ведь потом ты понял, что это хорошо. Наша жизнь еще очень далека от совершенства, но уже многое исправлено на Земле. Ценность человека определяется не его происхождением и именем, а прежде всего знаниями и работой, приносящей пользу не только ему, но и другим... Ты считаешь, что должно быть иначе?
   - Томас Мор, святой мученик единой церкви божьей, писал об острове таком... Христос тоже так учил... Это я понимаю... Это не противоречит вере и заветам господа бога нашего... Но тут... нечто иное...
   - Так об этом ты и хотел меня спросить?
   Он поднял на нее глаза и некоторое время смотрел ей в лицо.
   - Нет. Не только об этом... Я хотел, чтобы ты рассказала мне... о себе. О своей жизни. Почему ты такая...
   - Какая?
   - Не такая... как...
   - Как кто?
   - Как я. Ты не... обычная.
   - Я не совсем тебя понимаю. Я такой же человек, как и ты. Только родилась я позже, чем Модестус Мюнх, и мир, в котором я воспитывалась, другой: более мудрый, хороший, а прежде всего свободный от страха.
   Он беспокойно пошевелился.
   - Не знаю... лучше ли этот мир. Не знаю... пока еще, - поправился он. Но ты другая. Знаю. Это я знаю наверняка. Ты говорила: "Я была обыкновенной девочкой. Я обыкновенный человек... Как ты". Я тебе верю, но это... не так. Ты не хочешь себя возвеличивать. Понимаю, грех высокомерия. Ты не можешь... иначе.
   - О чем ты?! Может быть, тебе кажется странным, что я, женщина, ученый, доктор? Но в наше время таких женщин-ученых миллионы. А впрочем, и столетия назад, в твое, как ты говоришь, время, тоже были женщины образованные. И даже раньше. Ты, наверно, слышал об Элоизе?
   - Элоиза? Я... - он замолчал.
   Вдруг, словно ослепленный ярким светом, он прикрыл глаза рукой.
   - Не говори так... - едва слышно прошептал он. - Я не поэтому... Не потому, что ты мудрости полна... или прекрасна, как... ангел. Не в этом дело. Я знаю, бывали прекраснолицые и мудрые. Но ты другая! Скажи, почему ты такая... добрая... ко мне? Почему?
   Она не знала, что ответить.
   - Но... Я такая, какая есть.
   В его глазах появился какой-то непонятный блеск.
   - Да. Ты говоришь, а я слушаю. И верю. Верю тебе. Хотя... порой ты говоришь странные вещи... Даже страшно. Ты говоришь, а я чувствую, что это правда. Смотрю на тебя, и... мне хорошо. Так, словно я... - он осекся и только спустя минуту добавил: - Когда тебя нет, мне плохо. Профак Гарда, Стеф Микша, Сап и даже Ром Балич тоже добры ко мне. Но это не то. Скажи, почему именно ты?
   - Не понимаю. Я... просто я помогаю тебе приспособиться к жизни в нашем мире. Забочусь о тебе. Такова моя задача. Я стараюсь делать это как можно лучше, вот и все.
   - Кто приказал тебе это делать? А может быть, об этом нельзя спрашивать? - неожиданно смутился он.
   Она улыбнулась.
   - Почему же! Тут нечего скрывать. Я сама добывалась, чтобы мне поручили наблюдение за тобой. Ученый Совет Института согласился, поэтому я...
   - Ты сама хотела? - живо подхватил он.
   - Хотела. Не удивляйся. Твой случай очень интересен... Совершенно необыкновенен!
   - Случай? Необыкновенный? Да. Необыкновенный! И ты тоже...
   Прозвучал сигнал визофона.
   - Пять! - произнесла Кама пароль, и на экране появилось лицо доктора Балича.
   - Привет тебе, о Кама, далекая река!
   - Не глупи! Что тебе?
   - Не могла бы глубокоуважаемая мадам быть столь любезной и передать мне на часок своего подопечного?
   - Сейчас?
   - Осмелюсь покорнейше просить... Ты могла бы пока сбегать в бассейн. Я как раз оттуда. Вода и солнце... мечта. Кроме того... - он многозначительно понизил голос, - я встретил там Микшу. Стеф был бы в восторге...
   - Не знаю, смогу ли.
   Она взглянула на Мюнха вопросительно, но тот лишь опустил глаза. Она подумала, что в принципе хорошо бы прервать беседу и продумать дальнейшую тактику.
   - Вижу, я выбрал не совсем удачный момент, - вздохнув, заметил Балич, решив, что молчание Камы означает отказ.
   Однако он ошибся.
   - Слушай, Мод! Ты можешь сейчас побеседовать с доктором Баличем? спросила Кама монаха.
   - Будет так, как ты пожелаешь, - ответил уклончиво Мюнх. Он не очень симпатизировал Баличу, но боялся показать это в его присутствии.
   - Я думаю, мы могли бы сейчас прервать нашу беседу. Доктор, видно, хочет сообщить тебе что-то интересное.
   - Я хотел бы поговорить об... аде, - сказал Балич. - А может, у тебя нет желания, брат Модест?
   Мюнх беспокойно пошевелился.
   - У меня есть желание, - поспешно согласился он. - Ты можешь прийти сюда?
   - Уже иду!
   - А может быть, мне тоже остаться? - спросила Кама, но Ром недовольно поморщился.
   - Нет. Пожалуй, нет. Об аде лучше разговаривать с глазу на глаз, многозначительно сказал он. - Не правда ли, брат Модест?
   Монах кивнул.
   Кама встала с кресла.
   - Ну, так как? Я на часок уйду.
   - Но мы сегодня... еще увидимся? - спросил Мюнх.
   - Обязательно. А я воспользуюсь случаем и договорюсь со Стефом относительно поездки в Варшаву. Может, завтра втроем слетаем на пару часов.
   - Да. Завтра.
   Балича она встретила у лифта.
   - Модест сегодня не в духе. Постарайся особенно его не поникать.
   - Не бойся, пастырь заблудших душ. Я хотел бы только кое-что проверить. Твое присутствие может изменить реакции Модеста. Понимаешь?.. Он очень считается с твоим мнением. Если говорить честно, даже чересчур... Боюсь, тут что-то большое, чем авторитет.
   - Меня это тоже беспокоит.
   - Хорошо, что ты это понимаешь. А тебе не кажется, что не мешает более эффективно воспротивиться усилению этого... аффекта?
   Она сделала вид, что не заметила иронии.
   - Делаю, что могу... Но все не так просто, как тебе кажется. Я стараюсь, чтобы он смотрел на меня как на обычного человека. Прошу тебя, не мешай, помогай мне!
   - Твои желания - закон для меня, о пресветлая! - засмеялся Балич и помахал на прощание рукой.
   - Значит, через час я вернусь.
   - Скажем, через полтора, если будет на то воля...
   - Ладно. Через полтора часа.
   6
   Балич открыл дверь лекционного зала и вошел.
   Монах сидел в кресле и шептал слова молитвы.
   - Тут немного темновато, - заметил с порога Балич. - А я хотел показать тебе один документ.
   - Если надо, господин... - Мюнх потянулся к переключателю и зажег стены.
   Балич сел рядом с ним в кресло, раскрыл тощую папку и вынул из нее заправленный в прозрачный пластик пергамент.
   - Как тебе это нравится? Скажи, брат Модест, - спросил он, подавая листок монаху.
   Мюнх некоторое время смотрел на пергамент, потом осторожно положил его на пюпитр и перекрестился.
   - Это еретическое письмо, господин. Или даже... договор с сатаной. Перевернутым письмом писано... Кто не знает - не прочтет. Нужно зеркало.
   - Знаю, - кивнул Ром. Он полез в папку и вынул фотокопию документа. Это действительно пирограф. Вот тебе прямое изображение. Дата говорит, что письмо было написано в 1639 году. Анализ подтверждает эту дату. Документ написан несколько позже "твоего" времени, но в данном случае это не имеет значения. Уверен ли ты, как специалист, что это истинный договор с сатаной?
   Мюнх внимательно осмотрел копию и, пересиливая отвращение, потянулся к пергаменту. Долго, внимательно сравнивая оригинал и копию, расшифровывал подпись.
   - Истинный, - наконец сказал он совершенно серьезно. - Тут в конце написано: "Как обусловлено в сим договоре, будет он, нижепоименованный Иоахим фон Грюнштейн, тридцать пять лет счастливо жить на Земле среди людей, а потом прибудет к нам, дабы с нами вместе бога проклинать". А еще ниже: "В аду на дьявольском совете утверждено". И подписи: "Сатана, Вельзевул, Люцифер, Левиафан". А тут, видишь, господин, - Мюнх показал пальцем, - продолжение. Собственной рукой Иоахима фон Грюнштейна сотворено. Что служить будет Люциферу... всю жизнь, во все времена...
   - В свое время ты, Модест, видел подобные цирографы?
   - Видел. Дважды. Это случается редко. Не с каждым сатана договоры составляет. Немногие писать умеют... А если даже и умеют... не всегда вступает он с ними в сговор. Какой-нибудь богатый человек... или алхимик... Да и то трудно найти. Тот, кто дьяволу душу продает, не любит оставлять доказательств.
   - Как же такой документ мог попасть в распоряжение суда инквизиторов?
   Мюнх снисходительно улыбнулся.
   - Ты не знаешь, господин? Есть способы. Кто знает, тот... знает... Порой среди книг и писем отыскать можно. Порой укрыты... в тайном месте. Искать надо... А то и подстрекатель принесет. Как доказательство, что правду говорит.
   - Кто?
   - Подстрекатель! Тот, что доносит и процесс починает.
   - Так. Но как такой документ попадает в руки подстрекателя?
   - По-разному бывает. Порой случайно найдет... Порой и выкрадет...
   - А бывали случаи, чтобы обвиняемый сам указывал место, где спрятан цирограф? Можешь ты привести такой пример?
   Модест на минуту задумался.
   - Нет. Не припоминаю. Но случалось... иногда. Редко... но случалось. Я слышал...
   - А как ты проверял, что цирограф не подложный? Ведь подпись обвиняемого могла быть поддельной?
   - Я видел настоящий, - подчеркнул Мюнх, напряженно глядя в глаза Баличу. - Генрих фон Булсидорф подписывал. В конце концов он сам признался.
   - В конце концов... - повторил Ром.
   Мюнх не заметил иронии в голосе Балича.
   - Он долго отрицал. Упирался. Но в конце концов признал... Все! Как встретился с посланцем самого князя ада... Как тот пообещал ему десять тысяч фунтов золота и долгую жизнь... Часть этого золота нашли.
   - А тебе никогда не приходило в голову, что такие доказательства могли быть специально, искусственно подделаны теми, кому нужна была смерть обвиняемого? Чтобы завладеть его имуществом или из личной мести? Кто обвинил Генриха?
   В глазах Мюнха появилось беспокойство.
   - Кто? - спросил он риторически. - Имя доносчика охраняется тайной святой присяги.
   - И цирограф тоже передают при условии, что имя его доставщика будет сохранено в тайне?
   - Да, господин.
   - Но ты-то знал, кто был доносчиком?
   - Знал... Особа... вполне достойная доверия.
   - Действительно! - саркастически засмеялся Балич.
   Глаза Мюнха наполнились страхом.
   - Господин... почему ты смеешься? Ты думаешь, я... лгу? Но я говорю правду.
   - Ты хочешь меня убедить, что каждый донос был истинным? Что не фальсифицировали доказательств?
   - Иногда... бывало и так... Много зла в человеке. Порой даже среди тех, которые господу служили... Но чаще среди черни бывало... Из корыстолюбия... либо из зависти. Не раз такого ложного доносчика суду предавали. Однако верь мне, господин: когда я ведьм пытал, всегда мог узнать... кто они в действительности.
   - Каким образом?
   - Есть разные способы... И в книгах тоже написано...
   - Значит, ты утверждаешь, что этот документ, - Балич показал на пергамент, возвращаясь к теме, - подлинный договор с сатаной.
   - Да, господин. Ты же сам говоришь, что ему много лет... Тебе странно, что его не сожгли вместе с тем сатанинским ублюдком? Видно, оставили... как доказательство и предостережение... для других.
   - Возможно. Но меня интересует не это. Документ написан на пергаменте, с которого убрали более ранний текст. За исключением подписи Иоахима фон Грюнштейна. - Ром полез в папку и вынул два снимка. - Посмотри! - подал он снимки монаху. - Есть методы, дающие возможность прочесть старые записи. Подпись не была затронута. Кстати, именно поэтому она и не перевернута. Взгляни на то, что было записано перед тем, как стерли текст. Это письмо Грюнштейна, адресованное...
   - Это дьявольские штуки! - воскликнул Мюнх, вскакивая с кресла. Снимки упали на пол.
   Балич наклонился. Поднял снимки, потом медленно подошел к монаху и взял его за руку.
   - Успокойся. Можешь мне поверить: в том, как были получены эти снимки, нет ничего сверхъестественного и тем более дьявольского.
   Мюнх немного смутился, но отступать не собирался.
   - Сатана мог специально воспользоваться письмом к приору.
   - Ты думаешь, дьявол выкрал письмо, убрал старый текст и дописал содержание договора? В таком случае это был бы документ, подделанный сатаной, а стало быть, грош ему цена!
   На лице Мюнха отразилась неуверенность.
   - Может, это сделал сам Грюнштейн?
   - Зачем? Он вполне мог составить документ на другом пергаменте.
   Монах беспокойно поежился, но не ответил. Некоторое время оба молчали.
   - Так, может быть, ты все-таки согласишься, что этот цирограф фальшивый?
   Мюнх медленно поднял глаза на Балича и вдруг словно под влиянием новой мысли воскликнул:
   - Нет! Не поддавайся видимости, господин! Сатана умеет ослепить нас! Все так... как я сказал! Дьявольская штука... Не тогда содеянная, а сейчас, когда ты делал эти снимки. Я знаю, на что он способен! Разве он не мог это письмо написать сейчас?.. Чтобы посеять сомнение... в твоей и моей душе...
   - Исследования показали, что письмо к священнику было написано четыре века назад.
   - Ты молод и легковерен... Принимаешь видимость за истину. Ты не знаешь сатаны и его коварства. Подумай как следует... и ты поймешь свою наивность.
   - Подумаю, - кивнул Балич.
   У него не осталось никакого желания продолжать разговор с человеком, столь чуждым ему. Кама была права: это человек не больной, и, однако, его мышление не способно вырваться за пределы заклятого круга понятий четырехвековой давности.
   - Ну, мне надо идти. Доктор Дарецкая скоро вернется, - сказал Балич, прерывая затянувшееся молчание.
   - Ты хотел, господин, поговорить со мной об аде, - напомнил Мюнх.
   - Я имел в виду цирограф. Но не только... - добавил Балич быстро, так как разочарование, отразившееся на лице монаха, подсказало ему одну мысль. - Хотя... Ты не устал?
   - Нет, господин, я внимательно слушаю.
   - Как инквизитор и специалист по дьявольским делам, ты, видимо, хорошо знаешь, как выглядит сатана? Ты читал множество книг, в которых рассуждают об этом предмете, да и ведьмы и чародейки, наверно, не раз говорили об этом во время "следствия"?
   - Говорили, - подтвердил Мюнх, кивнув головой.
   - Так почему ты сам, брат Мод, когда тебя захватили эти обитатели ада, а также несколько раньше, когда ты сжигал алхимика Матеуса, видел вместо дьяволов в их обычном образе только, как ты говоришь, летающих пауков?
   - Сатана... может принять любой образ. Ты же это знаешь, господин.
   - Ну, хорошо. Но почему никто до этого, кроме тебя, их не видел в таком облике?
   - Видели и другие... Добрые жители Кондовихта... и отцы ордена и братья... и даже отроки видели!
   - Правда. Но раньше никто дьявола в таком обличье не видел?
   - Черт может принять облик любой погани...
   - Но уверен ли ты сейчас, когда уже видел различные машины, автоматы, которые явно сделаны не сатаной, что это были черти? Можешь ли ты поручиться, что те летающие чудища были злые духи, а, скажем, не машины?
   - Не строили люди тех "машин"... Это не машины... а если даже... Сатана может принять и образ машины!
   - Слушай, Мод. Кама говорила тебе, что обитаема не только наша Земля? Ты видел изображения планеты Марс? Очень далеко от Земли, в глубинах неба существуют иные солнца и иные земли, возможно, более древние, чем наша... Возможно, там живут мудрые существа, которые создали эти машины много веков назад! Церковь уже в прошлом веке перестала отвергать такую возможность, - добавил он, чтобы ликвидировать сомнения доктринального характера.
   - Я слышал. Это не умещается в голове... Но Кама говорила... Значит, так может быть... Я не возражаю...
   - Ты еще говорил, что когда тебя захватили и заперли в пустой белой келье, внутри так называемого "гриба", то больше ты уже этих пауков не видел?
   - Не видел. Но мук моих это не уменьшило... На стенах знаки-призраки появлялись... пытались искушать...
   - Именно это меня и интересует. Эти стены могли быть попросту большим экраном, наподобие того, который установлен здесь, в зале. Что это были за знаки?
   - Разные. Круги, треугольники, зигзаги... улитки какие-то дивные... Но это вначале... Потом были картины... Словно бы среди неба черного был я подвешен... Горы какие-то, долины... А чаще всего дивы адские, желтые и красные... на пламя похожие. Чудовища мерзкие... красные, желтые, иногда коричневые и черные... Стопалые лапы ко мне протягивающие... Страшные картины! Воистину адские. Но я молился и крестом святым защищался... тогда они исчезали.
   - И часто возвращались эти видения?
   - Нет, господин. Сила молитвы и имени божьего велика. Им пришлось оставить меня в покое.
   - Значит, эти изображения появлялись только вначале?
   - Да, господин. Только вначале. Потом, когда я начал чертить на стенах знаки муки господней, они уже больше не появлялись.
   - Чем ты чертил кресты?
   - Крестом своим. А то и просто перстом... И стоило мне начертать один крест, как тут же появлялось множество таких же.
   - Интересно. А ты не пытался чертить надписей?
   - Пытался, господин! - подтвердил Мюнх живо. - Имя спасителя нашего Иисуса Христа и Божьей матери. И те надписи тоже они повторяли. Даже потом... когда я уже писать перестал.
   - Ты думаешь, дьяволы могли чертить знаки креста и имя Христово?
   - То могли быть знаки, господом данные.
   - А если это были не посланцы ада, а существа из другого, неизвестного нам мира, прибывшие на Землю в странном корабле, который ты называешь грибом? Может быть, не зная человеческого языка, они пытались вступить с тобою в контакт и для этого повторяли знаки, которые чертил ты?
   - А она тоже так думает?
   - Кто?
   - Кама Дарецкая.
   Балич почувствовал, как в нем закипает злость: когда же, наконец, этот человек научится мыслить самостоятельно?
   - Не знаю, что думает Кама, - ответил он, пожимая плечами. - Если хочешь, спроси у нее сам.
   - Я спрошу, господин... как только она вернется.
   - А если она подтвердит мои предположения, то ты готов будешь поверить, что так оно и было?
   - Да. Готов.
   - Ты так высоко ценишь ее мудрость?
   - Не только мудрость, господин. Она святая!
   Ром невольно прыснул. Правда, тут же взял себя в руки, но было уже поздно.
   - Смеешься, господин? - прошептал Мюнх с обидой в голосе. - Почему ты смеешься?
   - Нет, ничего. Ничего. - Балич пытался замять инцидент.
   - Скажи, почему? - все настойчивее напирал монах. В его глазах появились злые искорки.
   - Так... случайно.
   - Не понимаю. Скажи, почему?
   Ром понимал, что чем дальше он будет оттягивать ответ, тем труднее ему придется. Собственно, у него не было нужды лгать. Ведь Кама сама просила, чтобы он помог ей противодействовать зарождавшейся у этого человека страсти.
   - Ты спрашиваешь, почему я смеялся? - начал Балич риторическим вопросом, чтобы выиграть время.
   - Да. Почему?
   - Совершенно непреднамеренно. Случайно. Поверь, я не хотел тебя обидеть. Когда ты сказал, что Кама святая... я сразу же подумал: как бы она реагировала на такое заявление.
   - Но почему ты смеялся?
   Уклониться от прямого ответа было невозможно.
   - Я не представляю себе Каму в роли святой, - сказал Балич, одновременно понимая, что, давая такой ответ, он как бы прыгает в темноту.
   - Почему? - голос Мюнха прозвучал холодно, враждебно.
   - Святая - это особа серьезная, достойная, полная благородства, сторонящаяся земных радостей.
   - А Кама? Она такая!
   - Не совсем. Ты знаешь ее только по Институту. В личной жизни это веселая, не гнушающаяся развлечений девушка.
   - Я знаю. Когда мы однажды шли... по лесу... она бегала за бабочкой. Как ребенок. Или здесь... Она хотела научить меня танцевать. Но это забавы юности... Святой Франциск тоже любил резвиться. Важно, чтобы... забавы не были... превыше... бога и спасения души. Смех и веселье... если они в меру, не всегда знак греха. Порой они могут служить во славу господа нашего.
   - Возможно. Но Кама ничем не отличается от миллионов других девушек.
   - Неправда! - гневно воскликнул Модест. - Ты лжешь! Либо... очи твои... ослеплены!
   Это уж было чересчур. Балич почувствовал непреодолимое желание одним ударом опровергнуть миф, родившийся в сознании Мюнха.
   - Ты бывал с Камой в парке на Острове?
   - Нет.
   - Хочешь, пойдем к ней. Сейчас же. И ты сам убедишься, что она такая же, как многие другие. Ну, хочешь?
   - Хочу.
   7
   Мало какой город Европы мог похвастаться такими коммуникациями, какими располагал Радов, построенный почти целиком за последнее десятилетие. Надземные улицы и эстакады, соединяющие высотные здания, выполняли только вспомогательные функции, служа местом прогулок и увеселений. Основное же городское движение проходило под землей, где движущиеся дороги выполняли роль метро.
   Мюнх неоднократно посещал город с Камой. Он уже не только освоился с многоцветными потоками прохожих, мчащимися по пешеходным дорожкам сквозь ярко освещенные тоннели, полные выставочных витрин и реклам, но и приобрел определенный опыт в использовании коммуникационных устройств. Ловко перескакивая с дорожки на дорожку, Балич вел монаха сквозь подземный лабиринт самым кратчайшим путем, так что уже спустя несколько минут они были у цели.
   Широкий эскалатор вынес их на поверхность, и они оказались в небольшом сквере, окруженном сосновым бором. Из укрытых среди деревьев домиков то и дело высыпали группки людей: взрослые, молодежь и дети, порой целые семейства. Смеясь и что-то крича, они устремлялись в глубь лесного парка, исчезали в тенистых аллеях, разбегающихся во всех направлениях.
   Ром повел Модеста по узкой, менее людной аллейке. Перед ними шла пара: юноша полуобнимал девушку и, видимо, рассказывал ей что-то забавное, потому что она то и дело заливалась громким смехом.
   Дорога то круто шла вверх, то полого опускалась. Лес поредел. Под ногами зашуршал песок.
   Еще поворот, и аллейка кончилась у невысокого здания, вытянувшегося среди зелени наподобие ленты.
   Паренек с девушкой скрылись за широкой двустворчатой дверью.
   - Будешь купаться? - спросил молчавший все время Балич.
   - Купаться? - Мюнх вопросительно взглянул на своего проводника.
   - Искупаться в такой жаркий день - одно удовольствие. Это один из самых старых бассейнов в парке. А здесь - душевые, - показал Балич на продолговатое здание. - А ты вообще-то умеешь плавать?
   - Не умею.
   - Ну, тогда пошли дальше.
   Балич толкнул дверь, пропуская монаха. С узкой террасы, защищенной козырьком, открывался вид на небольшую круглую площадку. Золотистый песок широкой полосой обрамлял эллиптический бассейн, над которым, словно вытянутая рука, вздымалась башня трамплина.
   Мюнх медленно подошел к самому краю террасы и остановился, увидев людей. Их почти совершенно нагие, обожженные солнцем тела и странные позы, в которых они лежали на песке, вызывали в мозгу монаха воспоминания о виденных когда-то картинах, на которых были изображены грешники, обреченные последним судом на вечные муки. Впрочем, гул оживленных разговоров, радостные возгласы и доносившийся отовсюду смех никак не вязались с картинами ада. Женщины и мужчины, девушки и юноши, совершенно не стыдясь друг друга и нисколько не смущаясь, лежали рядом, гуляли, гонялись друг за другом. То и дело с трамплина, а то и прямо с берега бассейна какое-нибудь загорелое тело с плеском падало в воду. Юноши и девушки, искупавшись, взбирались на цветные плиты; окаймляющие бассейн.
   - Ну, пошли! - торопил Балич.
   Мюнх спустился на несколько ступеней и застыл.
   По песку к ступеням, ведущим на террасу, шла молодая женщина в прозрачной купальной шапочке. Она была очень стройна и каждым движением, казалось, старалась еще больше подчеркнуть это. Ее обнаженное тело прикрывала лишь небольшая набедренная повязка. Еще влажная после недавнего купания миндального цвета кожа блестела на солнце.
   Девушка поднялась на первую ступеньку и сорвала с головы шапочку. Волны модно-желтых густых волос рассыпались по плечам. Она откинула рукой локоны со лба, подняла голову, взглянула в сторону террасы и вздрогнула, увидев стоящего у лестницы Мюнха.
   - Смотри, Кама! - воскликнул Ром.
   Но Модест уже и так узнал ее. Он изумленно смотрел на девушку и не мог выдавить из себя ни слова.
   Еще минуту назад он не был уверен, еще колебался. Теперь, когда их глаза встретились, он уже не сомневался... Это была она!
   Он нервно сжал веки. Хотел отогнать от себя этот образ, это дьявольское наваждение.
   Но образ не исчезал.
   Ему оставалось только одно - бежать! Он резко повернулся и, перескакивая через ступени, бросился к выходу.
   Балич догнал его уже в глубине аллеи.
   - Мод? Что с тобой?!
   Он схватил монаха за руку, но тот вырвался, будто рука Балича жгла его раскаленным железом.
   - Отойди! Отойди! Не подходи ко мне! - почти кричал он.
   - Мод! Успокойся! Что с тобой?
   - Не мучай меня! Уйди! Во имя Отца и Сына...
   - Успокойся! Давай сядем здесь, на траве. - Ром опять протянул к нему руку.
   - Нет! Нет! Прочь! Прочь! Изыди! - Мюнх отчаянно шарил глазами по траве.
   - Послушай, Мод...
   Монах быстро наклонился и схватил лежащий у ног камень.
   Ром не собирался отступать.
   - Мод, это же глупо...
   - Изыди! Изыди, не то... - предостерегающе крикнул Мюнх и замахнулся.
   Ром отступил. Положение становилось серьезным.
   - Что тут происходит?
   Оба одновременно повернули головы.
   Со стороны душевых к ним шел Микша.
   - Стеф! - отчаянно закричал Мюнх и кинулся к нему. - Забери меня отсюда, Стеф! Забери! - он нервно схватил астронома за рукав.
   - Хорошо. Пойдем. Так, пожалуй, будет лучше...