Страница:
Она вызнала все, что могла. Живут неподалеку от Лос-Анджелеса, дом расположен на холме, когда-то принадлежал звезде немого кино Ингрид Нильсон, а потом его разобрали и перевезли из Англии в Голливуд.
- Довольно нелепый, но Элен нравится.
Нет, дизайнера они приглашать не стали, жена сама все придумала, и, надо сказать, удачно, в журналах скоро появятся фотографии их жилища... Жислен не пропускала ни слова. Эта деталь очень ей не понравилась - она не переносила талантливых дилетантов. В каждой его фразе непременно упоминалась Элен.
- Вас, случайно, не интересует недвижимость? - с улыбкой спросила Жислен. - Уверена, что Густав обязательно попытается вас уговорить.
- С этими вопросами пожалуйте к моей супруге. Это по ее части. Она у нас прирожденный коммерсант, - с неожиданной злостью добавил он. И, поняв, что погорячился, тут же раскаялся.
- У нее действительно есть чутье в денежных делах, - более мягко добавил он, но она уже успела заметить его тайную обиду на жену.
- Какая же она у вас умница. Удивительно, ведь у нее такой юный вид.
- Удивляться особенно нечему, она усердно над собой работала, - его губы тронула горькая усмешка. - Вот и я помогаю. Вернее, помогал.
- А скажите, у вас и дети есть? - с умильной улыбкой поинтересовалась Жислен.
- Дочь. Ей только два года.
- Какая прелесть! Малютка. А похожа она на свою маму?
- Что-что? - переспросил он, будто не расслышав.
Жислен даже опешила.
- Я просто хотела узнать...
- Ах да. Нет, не очень. Скорее даже совсем не похожа. Извините, я не сразу вас понял, тут так шумно, и...
Сжимая ножку своего опустевшего бокала, он поискал глазами официанта. Его потребность успокоить себя алкоголем была так очевидна и так велика, что ей стало его почти жаль.
Чтобы выйти из неловкой ситуации, она, чуть наклонившись, сжала его руку.
- Вы счастливец. У вас такая красивая жена, само совершенство. И сколько талантов...
Она не успела уточнить, каких именно, потому что Синклер снова к ней повернулся, и лицо у него было разнесчастное... то ли от того, что не несли вина, то ли ему мучительно было выслушивать комплименты жене... Ангелини, подняв от тарелки тяжелую голову, опять пристально на них посмотрел; в круглых очках заплясали световые блики; Льюис тоже ответил ему пристальным взглядом, потом снова повернулся к Жислен.
- Да, Элен может все, - сказал он, как бы закрывая тему. Потом, отодвинув вбок кофейную чашку, он швырнул на стол салфетку и затянулся сигаретой, и через секунду добавил:
- Почти все.
При этих словах Ангелини улыбнулся.
* * *
Жислен оттягивала, как могла, кульминационный момент. Они уже успели компанией сходить в номер Нерваля за коньяком; она, как и обещала, надолго заняла беседой Ребекку Стайн, посвятив ее в тонкости дизайна французских ванных комнат и ослепив - хотелось верить - своей неподражаемой элегантностью. А завтра она с Нервалем и Стайнами пойдет осматривать виллу "Мезон Жасмэн", потом она может продемонстрировать то, что она успела сделать у Луизы, - на виллу де Шавиньи посмотреть стоит, а после... после она полетит в Париж и увидится наконец-то, увидится с Эдуардом...
Рассказать ему, что она видела Элен Харт? Нет, не стоит. Лучше не напоминать. А может, ей вообще не следует искать с ней встречи, сделать вид, будто она ничего не помнит? Ну кто она такая, в конце-то концов? Одна из бывших его любовниц, а мало ли их было?
Она уже собиралась уйти, уговорив себя ничего не затевать, но тут рядом с ней раздался голос Ребекки Стайн.
- До чего хороша, - с тоской произнесла она, глядя на стоящую чуть поодаль Элен Харт; тут же при ней были Тэд Ангелини и угрюмый красавец муж, впрочем, вся троица улыбалась.
- Изумительно хороша. - Ребекка покачала головой. - Я все бы отдала, чтобы так выглядеть. А вы?
Жислен не верила собственным ушам. Она пронзила восторженную дурищу испепеляющим взглядом, в ответ на который та "тактично" добавила:
- Конечно, такая молодая. - Ребекка улыбнулась. - Это самое главное. Мы-то с вами, голубушка, уже и на сорок не потянем, верно?
Какие сорок? Днем эта дамочка смотрится на все пятьдесят пять... Однако то, что Ребекка Стайн запросто определила настоящий ее возраст, наполнило Жислен бессильной яростью. Она вежливо пожелала собеседнице спокойной ночи и решительным шагом направилась к неразлучной троице.
Подойдя незаметно почти вплотную к Элен, она протянула руку и стала прощаться с Синклером. Пробормотав несколько положенных фраз, она с великолепно разыгранным изумлением повернулась к Элен и теперь уже обратилась к обоим супругам:
- Quelle betise<Как глупо (фр.).>. Я должна попросить у вас прощения. Только сейчас вспомнила... представляю, что вы обо мне подумаете... Мы же встречались раньше с вашей супругой...
Элен повернула голову, и взгляды их встретились; Жислен подарила ей самую теплую свою улыбку.
- Вы меня не помните? Еще бы. Больше двух лет прошло. Кажется, это было в шестидесятом, нет, в пятьдесят девятом году. Званый ужин в поместье на Луаре. Я помню, вы гостили тогда у Эдуарда де Шавиньи - вспомнили?
Последовала недолгая пауза. Элен Харт непонимающе сдвинула брови и с улыбкой покачала головой.
- Извините. Вы, наверное, с кем-нибудь меня спутали. Мы никогда не встречались - иначе я обязательно бы вас вспомнила.
- Еще вспомните! Ведь это было не так уж давно - я прекрасно помню тот вечер. На вас было чудесное белое платье, по-моему, фирмы Живанши. Рядом с вами сидел Альфонс де Варенж, а Эдуард объяснял вам, как нужно держать поводья, когда садишься на лошадь, верно? Речь точно шла о лошадях, потому что Эдуард сказал тогда...
- Видимо, у меня есть близнец. Или двойник, - рассмеялась Элен. - Тот вечер, наверное, действительно был чудесным, но вы явно с кем-то меня перепутали. Я никогда не бывала на Луаре.
Она сыграла великолепно. С таким естественным изумлением, не пережав ни на йоту; в какой-то миг Жислен, вопреки очевидности, почти поверила...
Она собиралась сказать что-нибудь еще, но тут к Элен обратился режиссер Ангелини:
- Элен, прости, что помешал, Джо Стайн просит тебя на одно словечко...
Вовремя подоспел на помощь, как будто специально выжидал момент. Взял и увел от нее Элен, та только обернулась и с извиняющейся улыбкой махнула ей рукой. Жислен пришлось смириться.
Оставшись вдвоем, она и Льюис Синклер переглянулись. Интересно, поверил он своей жене? Кто его знает, скорее всего нет. Какие у него были глаза, когда он посмотрел ей вслед, точно у готового расплакаться ребенка. Жислен почти раскаивалась в своей выходке.
- Какая я идиотка, - выпалила она. - Как я могла так ошибиться?
- Кто из нас не ошибается, - сумрачно отозвался Синклер. Потом вдруг церемонно предложил ей руку, точно ребенок, вспомнивший, как его учили себя вести.
- Вы уже уходите? - вежливо поинтересовался он. - Разрешите мне проводить вас к машине.
* * *
- Оказывается, у тебя есть близнец?
- Льюис...
- Или двойник?
- Льюис, это же глупо...
- Еще бы не глупо. Какие двойники! Ты же неповторима. Кто же этого не знает? Элен Харт - самая прекрасная женщина в мире. Так теперь тебя называют, разве тебе это не известно? Только вчера я вычитал эту фразу в твоих газетных и журнальных вырезках. Она звучала так: "Самая прекрасная женщина в мире?" А внизу, в качестве ответа, твоя фотография. И читателям предлагается решить: самая или не самая. Думаю, читатели не подведут. Очень надеюсь. Я бы и сам выслал в редакцию карточку со словом "да", жаль, журнал итальянский - у меня нет подходящей почтовой марки.
- Льюис, уже поздно, ты устал. - Элен коснулась его плеча. - Иди спать.
- Что-то неохота, спасибо. Пока не хочется. С чего ты взяла, что я устал? Я себя превосходно чувствую. Такой замечательный сюрприз. Платье от Живанши. Я и не знал, что у тебя было это платье - до того, как мы встретились.
- Льюис, сколько можно повторять. Она ошиблась...
- Ты обычно носила джинсы. И еще какую-то маечку из голубого хлопка, ужасно она мне нравилась. А в Лондоне ты купила пальто. Но Живанши? Да, да, да - я, должно быть, забыл... А драгоценности он тоже тебе дарил? Ведь ими он и прославился. Драгоценностями, которые он дарит женщинам. Я помню эти душераздирающие историйки. Какую-то из них мне зачитывала вслух моя сестрица. Ведь не просто отдаривается, а непременно учитывает при этом индивидуальность очередной дамы сердца... Она умирала от восторга, я имею в виду мою дуреху сестру. Ей все это казалось ужа-асно романтичным. Но это ей. По мне, так ничего глупей не придумаешь. На фига суетиться из-за подарков, если желаемое само плывет тебе в руки.
- Я не намерена больше это выслушивать, Льюис. Я хочу спать. Мне в шесть вставать.
- Врешь ты классно, сама знаешь. Здорово врешь, до жути здорово. Эта самая Жислен, или как ее там, почти купилась на твои фокусы. И Тэд. Он вообще верит каждому твоему слову. И я ведь готов был поверить, но что-то меня держало. Есть одна почти неуловимая тонкость - кстати, тебе следует отработать эту досадную накладку, думаю, ты справишься - да, нечто неуловимое в глазах. Я-то уже знаю - и сразу смотрю в глаза. Я догадался, ведь у меня было время понаблюдать за тобой - день за днем, ночь за ночью... Это появляется, когда я тебя целую, представляешь?
В глазах. Прежде чем тебе удается улыбнуться, взгляд твой на секунду мертвеет. Вот этот твой взгляд окончательно меня доконал. Имеются и некоторые другие... недоработки... их не так много. Ты не переносишь моих прикосновений. Или: ты так занята, что за весь день не можешь и пяти минут выкроить для меня. Мелочи. Ничего серьезного. Ничего такого, о чем мы не сможем договориться. Ничего, о чем стоило бы проливать слезы...
Он заплакал. Элен услышала слезы в его голосе. Он вытер их тыльной стороной ладони и очень спокойно продолжил:
- 1959-й. Это был очень хороший год. Правда, очень хороший. Мы сняли фильм, и я встретил тебя. И то чудесное Рождество. Помнишь нашу елочку? Мы купили ее в сочельник, а потом наряжали, а еще... Значит, он отец Кэт? Я правильно мыслю? Он научил тебя ездить верхом, познакомил с друзьями. Подарил роскошное платье от Живанши. И Кэт. Могла бы мне сказать. Не понимаю. Я многого не понимаю, но это вообще не укладывается у меня в голове.
Они долго молчали. Льюис сидел на краю постели, не поднимая глаз от пустого стакана.
У Элен кружилась голова, перехватило горло, так что она не могла вздохнуть. Сердце готово было выскочить, беспорядочно, затравленно метались в голове обрывки мыслей. Чувство вины, жалость были так остры, что отозвались в груди физической болью. Это я натворила. Я во всем виновата. Я одна, стучало в висках. Когда, когда все полетело под откос?.. Ладно, что натворила, того не вернешь, но как остановить...
Льюис поднял голову и молча на нее взглянул. По его виду никогда нельзя было догадаться, что он пьян; вот только глаза странно стекленели и как бы смотрели мимо... Но сейчас эти карие глаза были совершенно трезвыми и устремлены прямо на нее. Он был немного смущен. Элен опустилась на колени. Она смотрела на него, он - на нее, наконец она прервала молчание:
- Ну да. Я действительно была на том вечере. Но ведь это было так давно. После того вечера я не виделась с ним, ни разу. Ни разу с тех пор, как мы с тобой... пожалуйста, Льюис, выслушай... с тех пор, как мы поженились...
- Он отец Кэт? Он?
- Да нет же, не он...
Элен повысила голос, Льюис сжал ее руку. Потом посмотрел на поднятое к нему лицо, и пальцы его разжались.
- Я тебе не верю, - глухо сказал он. - Почему я должен верить? Опять лжешь. Все время лжешь. Или что-то скрываешь, что, собственно, тоже ложь. Я думаю, ты делаешь это уже почти машинально...
- Я говорю тебе правду, Льюис. Как же я могу оболгать ребенка. У меня язык не повернется... Прошу тебя, поверь.
Она схватила его ладонь, стиснула... Только бы он поверил... На какой-то миг он действительно ей поверил. Хмурое лицо разгладилось, и тут же разжались тиски, сжимавшие ей сердце. Но вот опять лицо его посуровело.
- Тогда кто же он?
Элен заплакала. Слезы тихо катились по щекам. Не переставая. Льюис не обращал внимания, наверное, он просто не заметил, что она плачет.
- Кто? - он с силой тряхнул ее руку. - Могу я знать, я заслужил на это право. А ты подумала, каково это, жить с ней в одном доме и изо дня в день мучиться догадками... Сил моих нет. Извелся весь. Все было хорошо, пока она не родилась. У нас все было хорошо. Я чувствовал - хоть это и глупо, - что она моя. Не знаю почему. Наверно, потому что слишком тебя любил. Я воспринимал ее своей, в каком-то смысле. Я знал, ч го это не так, но чувствовал именно это. Пока она не появилась - пока я ее не увидел. Вот тогда-то я и понял - не моя, и ты - тоже. В твоих мыслях он, и когда ты думаешь о нем, я...
У Льюиса перехватило горло. И тут Элен ровным голосом сказала:
- Это не так, Льюис. Я не думаю, стараюсь не думать... А... - Чуть помешкав, она добавила. - Его звали Билли. Он американец. Я знала его много лет. Его нет. Он умер до того, как я встретила тебя.
Признание давалось ей нелегко. Слова падали в разделявшую их тишину, точно камешки в воду. Бросив в тишину последнее слово, она перевела дух, внутренний голос убеждал ее, что теперь-то все станет на свои места. Она сказала Льюису правду, он должен ей поверить, она решилась - и теперь обязательно все станет на свои места.
Но она ошиблась. С потемневшим от гнева лицом он начал трясти ее за плечи.
- Ты-ы, сука, - процедил он сквозь зубы. - Похотливая сука. Когда мы познакомились, тебе было шестнадцать лет. Сколько же их у тебя было? Сколько? Боже ты мой...
И он ударил ее по лицу, наотмашь. Он и раньше, бывало, сердился и плакал, когда они выясняли отношения. Но в этот вечер он позволил себе сделать то, чего никогда не позволял: поднял на нее руку. Они оба были потрясены, и Элен, и сам Льюис.
* * *
Жислен Бельмон-Лаон просила встретиться с ней по срочному делу, это она предложила "Пари Риц" jardin interieur<Внутренний садик (фр.).>. Откуда же ей было знать, какие воспоминания связаны у Эдуарда с этим рестораном; как только он сел за столик, они так живо его обступили, что он почти не вникал в то, что рассказывала Жислен.
Он точно наяву видел, как он подходит вон к тому столику - там сидит Изобел, в платье цвета пармских фиалок, и она поднимает навстречу ему лицо, распахнув изумрудные свои очи, изумленные, потом встревоженные... Пять лет Изобел нет на свете... на миг он услышал ее голос... Чуть наклонив голову, Эдуард потер пальцами висок, пытаясь сосредоточиться на словах Жислен и ощутив вдруг невероятную усталость - он никак не мог избавиться от нервозного напряжения, подавленности. Они не покидали его с тех пор, как он вернулся из Нью-Йорка, совсем не хотелось никого видеть - зачем? Вести бессмысленные разговоры - на что они ему?
Он старался себя пересилить и, подняв голову, рассеянно улыбнулся своей собеседнице. Заметив, что ее бокал пуст, он заказал еще вина.
Жислен была какая-то взвинченная, с чего бы это? Такая способная, энергичная, она никогда не расстраивается по пустякам. Зачем же все-таки она затащила его в этот ресторан? Одета очень продуманно, заметил Эдуард, он всегда умел оценить красивый туалет - на ней сенлорановский черный костюм, строгий, почти по-мужски сдержанно-элегантный. Пока они ждали официанта, он сказал ей, что она замечательно выглядит, - и это было правдой. Сухой мартини, Изобел тоже его любила. Его почему-то раздосадовало, что Жислен выбрала именно этот коктейль.
Эдуарду еще нужно было встретиться с де Бельфором и переговорить с Ричардом Смитом: ему не давал покоя рост стоимости акций отелей Ролфсона. Он вежливо старался не выдать своего нетерпения, но Жислен сразу заметила, как он украдкой все чаще поглядывает на часы. Она закурила и, втянув дым, приступила к главному.
- Я знаю, что вы очень заняты, Эдуард, что у вас расписана каждая минута, но я обязана вам сказать. Мне совсем нелегко это сделать, но я так волнуюсь. Потому что это касается вас, в известной степени. Конечно, мне следовало сказать вам раньше, но я обещала хранить тайну. Которую мне доверили. Поэтому я никак не решалась. - Она помолчала. - Вообще, это касается денег, но дело не только в них. Я получила информацию об одних выгодных акциях и хочу...
- Жислен, увольте. Не в моих правилах давать советы в финансовых делах. Я слишком заинтересованное лицо. И ни для кого не делаю исключения.
Жислен молчала, Эдуарду уже стало это все надоедать, но тут она произнесла:
- "Сеть отелей Ролфсона".
- Что вы сказали?
- "Сеть отелей Ролфсона". - Она наклонилась ближе. - Выслушайте меня. Я так встревожена. Понимаете... извините, что я о личном... у нас с Жан-Жаком финансовые дела ведутся раздельно, и денег у меня не слишком много. Когда мне сказали про эти акции, я решила попытать счастья. Купила некоторое количество. И скоро цена их резко поднялась. Тогда у меня буквально дух захватило, и, вы представляете, в последние два дня их курс почему-то начал катастрофически падать, да вы наверняка знаете об этом. Я, естественно, перепугалась. Ума не приложу, что теперь делать: выжидать, или срочно их продавать по дешевке, или...
- Жислен... - Лицо Эдуарда стало чужим и холодным. - Простите, но я ничего не могу вам сказать. Посоветуйтесь со своим брокером.
- Да советовалась. От него толку мало, сказал только, что больше не следует их скупать. Я, конечно же, послушаюсь, я всегда его слушаюсь. Но я не могу не беспокоиться. Но имеются у меня и другие причины для беспокойства. Я сразу, сразу почувствовала, что мне не следовало их покупать - что-то тут не так... вот тогда и нужно было вам сказать - как только она мне их назвала...
Жислен замолчала. Глаза ее влажно заблестели, Эдуард видел, что она действительно очень огорчена. И есть от чего, с горечью подумал он; теперь курс этих акций долго еще будет падать.
- Что вы хотите сказать, Жислен? - чуть мягче спросил он. - Кто посоветовал вам купить эти акции?
- Мне так стыдно, так неудобно... Ведь она просила не выдавать ее, я обещала. Но поняла потом, что творится что-то неладное, кто-то и ее подвел, она тоже много потеряет, гораздо больше, чем я. Она потратила кучу денег на эти дурацкие акции - для нее это не трагедия, но она действительно потеряет много денег. Я так люблю Луизу, так к ней привязана. Мне больно представить, как она, бедняжка, огорчится...
Последовало долгое молчание. Лицо Эдуарда сделалось каменным; таким разъяренным Жислен еще никогда его не видела, и, хотя сама была огорчена не на шутку своими финансовыми проблемами, ее нервы приятно щекотало чуть ли не торжество.
- Так это моя мать вас надоумила? - он был просто ошарашен. - И когда?
- Не так давно. Примерно неделю назад. А сама она покупала их с февраля, она говорила мне. И получила прибыль в сто тысяч фунтов стерлингов. Эдуард, мне ужасно стыдно. Нет бы сразу вам признаться, но я обещала Луизе держать язык за зубами. Я же видела, даже когда с акциями все было в порядке, видела, как она беззащитна. Она ведь уже немолода, а при ее импульсивности, хорошо вам известной, и при том, что тут замешан мужчина...
Эдуард сразу понял, о ком речь. Все неясные, обрывочные фрагменты, которые он силился разгадать целую неделю, теперь сложились в четкую и совершенно для него неожиданную картину.
- Кто? - спросил он, хотя знал, чье имя сейчас прозвучит, и Жислен, втайне ликуя, назвала это имя.
В ответ на ее признание Эдуард ничего не сказал. Потом чуть наклонился и положил ладонь на ее руку: сердце Жислен радостно забилось.
- Жислен, я очень огорчен случившимся. Ситуация очень серьезная, куда серьезней, чем вы представляете. Я вам очень признателен за то, что вы все-таки сказали. Я же понимаю, какого труда это вам стоило, - отныне я ваш должник. - Он задумался, потом продолжил:
- Я не должен говорить, но скажу. Вы сейчас же позвоните своему брокеру, нужно скорее продать эти акции. И, пожалуйста... - голос его зазвучал сухо и неловко, - вы скажете мне... я возмещу вам все деньги, которые вы потеряете на акциях Ролфсона.
Он отпустил ее руку и поднялся.
- Вы не позволите мне уйти?
Жислен осталась одна. Она все еще ощущала его прикосновение, слышала его голос. Век бы отсюда не уходила, подумалось ей, она была сейчас так счастлива, так покойна. Деньги... да на что ей эти деньги. Вот и Эдуард печется о том, чтобы возместить ей потери, да бог с ними совсем, с этими деньгами. Сколько куда более горьких потерь пережила она в этой жизни, сколько унижения и разочарования, да и осуждения, безоговорочного осуждения... он ей сторицей оплатит все; нужно только не терять головы и действовать очень осторожно.
* * *
Отпираться не имело смысла, де Бельфор и не пытался. Просто сидел и слушал, как Эдуард, перечисляя пункт за пунктом, выводит его на чистую воду.
Де Бельфор сохранял завидное спокойствие - будто бы речь шла не о нем. Не перебивал, уставившись бесцветными глазами в одну точку. Когда Эдуард замолчал, на каменной физиономии де Бельфора мелькнула смутная улыбка, Эдуарду даже показалось, что он рад, что его поймали. Невероятно: ни тени страха или тревоги, и только холодная ярость Эдуарда вывела де Бельфора из сомнамбулического состояния, явно его забавляя.
- Вы же могли сами накупить этих акций, - Эдуард, белый от клокочущего внутри гнева, еле сдерживался, - или нанять посредника. Воспользоваться швейцарским банком, услугами брокера, что, впрочем, гораздо рискованней. Но впутывать в наши дела мою мать? Зачем?
- Неужели не понятно? - и опять гнусная усмешка тронула его губы. Ведь у нее капиталы, мне такие и не снились...
"Не в капиталах дело, а в том, что это моя мать", - сразу понял Эдуард.
- Мы с ней полюбовно договорились, - со скучной миной пояснил де Бельфор. - Шестьдесят на сорок. Шестьдесят процентов прибыли мне, сорок ей. Ее такой расклад вполне устраивал.
Эдуарду захотелось хорошенько ему влепить. Схватить бы его за грудки да размазать по стене. Но Эдуард знал: де Бельфор будет только несказанно рад, что ему удалось вывести его из себя. Постояв, он снова вернулся к столу. Поворошил бумаги.
- Ведь вы знали, что предполагаемая цена отелей скорее всего увеличится; как я понимаю, оттого акции и подскочили.
- Ну да. Знал. Есть у меня свой человек в "Матесон де Вере". Там все было на мази. Представляю, как они затряслись, когда мы отложили сделку. А когда пронюхали, что им не обломится, ясное дело, курс начал резко падать.
- Понятно, - Эдуард стиснул зубы и пристально поглядел на де Бельфора. Не может быть. Неужели можно позволить себе то, что посмел сделать этот человек... А как спокоен, какое непробиваемое самодовольство...
- Вы хоть понимаете, что натворили? - наконец спросил он. - Вы же скомпрометировали мою компанию. Скомпрометировали мою мать, меня. Безнадежно скомпрометировали себя самого. Вы теперь никому не нужны, не только мне. Никому, понимаете?
- Ну зачем же так трагично? - со сдержанным вызовом отозвался де Бельфор. - Не все такие максималисты. Даже в вашей компании. И представьте, некоторые даже ценят меня. Не я первый грешен. Продажа акций лицами, располагающими конфиденциальной информации, в Англии даже не преследуется законом...
- Ради бога... - Эдуард в сердцах отшвырнул папку с бумагами. - При чем тут закон. У финансистов все строится на доверии. Разве же это нужно объяснять? Воспользоваться доверием - значит предать. Одно такое предательство - и все летит к черту... - Эдуард умолк.
На физиономии де Бельфора снова появилась улыбка:
- Ну да. Слово джентльмена - гарантия. В лондонском Сити любят порассуждать на эти темы, о честности, о доверии... Лично я никогда не верил в эти выдумки. Доверие... Мои контракты строятся отнюдь не на доверии...
- Но вам-то я доверял, - Эдуард посмотрел в бесцветные глаза. - Да, я недолюбливал вас, сами знаете, наверное. Но я сумел переступить через себя, взялся вам помогать, потому что видел: вы способный, хваткий человек. Вас поддерживали, хорошо платили. У вас было положение, влияние - а то, что у вас тоже имеются некоторые обязательства, - это не приходило в умную вашу голову? Перед компанией, перед коллегами, передо мной? Я вообще не мог представить, чтобы кто-то, окажись он на вашем месте, позволил бы себе нечто подобное...
- Куда вам... - и опять его губы скривились в этой его усмешечке. - У честных людей воображение не отличается богатством. Надо сказать, честность всегда была вашей ахиллесовой пятой.
Он точно нанес удар. Задетый за живое, Эдуард отвел глаза. Стало быть он, с его убогим воображением, не в силах постичь природу бесстыдного поступка - пожалуй, в этом есть некая нелицеприятная истина. Его мать выразилась бы примерно так же.
Взгляд Эдуарда упал на столбцы цифр, разложенные на столе, цифр, кричащих о мошенничестве. И такая вдруг на него накатила безысходность. Нет, он думал не о де Бельфоре в эту минуту. Он думал об Элен. Ведь он тоже ей верил, верил безоглядно, всю душу вложив в любовь к ней, а сейчас он вдруг увидел великую свою любовь глазами циника де Бельфора. Горькую, неразумную и безнадежную веру в эту любовь. Увидел в свете обыденности выдуманную им сказку, которой он так предан...
Он чувствовал, что де Бельфор не сводит с него цепких глаз, надеясь увидеть, что слова его попали в цель. Нет, он не доставит ему такого удовольствия. Эдуард сложил листочки с цифрами в аккуратную стопку и поднялся.
- Естественно, я ликвидировал договоренность относительно покупки ролфсоновских отелей. После того, что случилось, мы не можем оставить все как было. Я полагаю, вам ясно, что вы уволены?
- Довольно нелепый, но Элен нравится.
Нет, дизайнера они приглашать не стали, жена сама все придумала, и, надо сказать, удачно, в журналах скоро появятся фотографии их жилища... Жислен не пропускала ни слова. Эта деталь очень ей не понравилась - она не переносила талантливых дилетантов. В каждой его фразе непременно упоминалась Элен.
- Вас, случайно, не интересует недвижимость? - с улыбкой спросила Жислен. - Уверена, что Густав обязательно попытается вас уговорить.
- С этими вопросами пожалуйте к моей супруге. Это по ее части. Она у нас прирожденный коммерсант, - с неожиданной злостью добавил он. И, поняв, что погорячился, тут же раскаялся.
- У нее действительно есть чутье в денежных делах, - более мягко добавил он, но она уже успела заметить его тайную обиду на жену.
- Какая же она у вас умница. Удивительно, ведь у нее такой юный вид.
- Удивляться особенно нечему, она усердно над собой работала, - его губы тронула горькая усмешка. - Вот и я помогаю. Вернее, помогал.
- А скажите, у вас и дети есть? - с умильной улыбкой поинтересовалась Жислен.
- Дочь. Ей только два года.
- Какая прелесть! Малютка. А похожа она на свою маму?
- Что-что? - переспросил он, будто не расслышав.
Жислен даже опешила.
- Я просто хотела узнать...
- Ах да. Нет, не очень. Скорее даже совсем не похожа. Извините, я не сразу вас понял, тут так шумно, и...
Сжимая ножку своего опустевшего бокала, он поискал глазами официанта. Его потребность успокоить себя алкоголем была так очевидна и так велика, что ей стало его почти жаль.
Чтобы выйти из неловкой ситуации, она, чуть наклонившись, сжала его руку.
- Вы счастливец. У вас такая красивая жена, само совершенство. И сколько талантов...
Она не успела уточнить, каких именно, потому что Синклер снова к ней повернулся, и лицо у него было разнесчастное... то ли от того, что не несли вина, то ли ему мучительно было выслушивать комплименты жене... Ангелини, подняв от тарелки тяжелую голову, опять пристально на них посмотрел; в круглых очках заплясали световые блики; Льюис тоже ответил ему пристальным взглядом, потом снова повернулся к Жислен.
- Да, Элен может все, - сказал он, как бы закрывая тему. Потом, отодвинув вбок кофейную чашку, он швырнул на стол салфетку и затянулся сигаретой, и через секунду добавил:
- Почти все.
При этих словах Ангелини улыбнулся.
* * *
Жислен оттягивала, как могла, кульминационный момент. Они уже успели компанией сходить в номер Нерваля за коньяком; она, как и обещала, надолго заняла беседой Ребекку Стайн, посвятив ее в тонкости дизайна французских ванных комнат и ослепив - хотелось верить - своей неподражаемой элегантностью. А завтра она с Нервалем и Стайнами пойдет осматривать виллу "Мезон Жасмэн", потом она может продемонстрировать то, что она успела сделать у Луизы, - на виллу де Шавиньи посмотреть стоит, а после... после она полетит в Париж и увидится наконец-то, увидится с Эдуардом...
Рассказать ему, что она видела Элен Харт? Нет, не стоит. Лучше не напоминать. А может, ей вообще не следует искать с ней встречи, сделать вид, будто она ничего не помнит? Ну кто она такая, в конце-то концов? Одна из бывших его любовниц, а мало ли их было?
Она уже собиралась уйти, уговорив себя ничего не затевать, но тут рядом с ней раздался голос Ребекки Стайн.
- До чего хороша, - с тоской произнесла она, глядя на стоящую чуть поодаль Элен Харт; тут же при ней были Тэд Ангелини и угрюмый красавец муж, впрочем, вся троица улыбалась.
- Изумительно хороша. - Ребекка покачала головой. - Я все бы отдала, чтобы так выглядеть. А вы?
Жислен не верила собственным ушам. Она пронзила восторженную дурищу испепеляющим взглядом, в ответ на который та "тактично" добавила:
- Конечно, такая молодая. - Ребекка улыбнулась. - Это самое главное. Мы-то с вами, голубушка, уже и на сорок не потянем, верно?
Какие сорок? Днем эта дамочка смотрится на все пятьдесят пять... Однако то, что Ребекка Стайн запросто определила настоящий ее возраст, наполнило Жислен бессильной яростью. Она вежливо пожелала собеседнице спокойной ночи и решительным шагом направилась к неразлучной троице.
Подойдя незаметно почти вплотную к Элен, она протянула руку и стала прощаться с Синклером. Пробормотав несколько положенных фраз, она с великолепно разыгранным изумлением повернулась к Элен и теперь уже обратилась к обоим супругам:
- Quelle betise<Как глупо (фр.).>. Я должна попросить у вас прощения. Только сейчас вспомнила... представляю, что вы обо мне подумаете... Мы же встречались раньше с вашей супругой...
Элен повернула голову, и взгляды их встретились; Жислен подарила ей самую теплую свою улыбку.
- Вы меня не помните? Еще бы. Больше двух лет прошло. Кажется, это было в шестидесятом, нет, в пятьдесят девятом году. Званый ужин в поместье на Луаре. Я помню, вы гостили тогда у Эдуарда де Шавиньи - вспомнили?
Последовала недолгая пауза. Элен Харт непонимающе сдвинула брови и с улыбкой покачала головой.
- Извините. Вы, наверное, с кем-нибудь меня спутали. Мы никогда не встречались - иначе я обязательно бы вас вспомнила.
- Еще вспомните! Ведь это было не так уж давно - я прекрасно помню тот вечер. На вас было чудесное белое платье, по-моему, фирмы Живанши. Рядом с вами сидел Альфонс де Варенж, а Эдуард объяснял вам, как нужно держать поводья, когда садишься на лошадь, верно? Речь точно шла о лошадях, потому что Эдуард сказал тогда...
- Видимо, у меня есть близнец. Или двойник, - рассмеялась Элен. - Тот вечер, наверное, действительно был чудесным, но вы явно с кем-то меня перепутали. Я никогда не бывала на Луаре.
Она сыграла великолепно. С таким естественным изумлением, не пережав ни на йоту; в какой-то миг Жислен, вопреки очевидности, почти поверила...
Она собиралась сказать что-нибудь еще, но тут к Элен обратился режиссер Ангелини:
- Элен, прости, что помешал, Джо Стайн просит тебя на одно словечко...
Вовремя подоспел на помощь, как будто специально выжидал момент. Взял и увел от нее Элен, та только обернулась и с извиняющейся улыбкой махнула ей рукой. Жислен пришлось смириться.
Оставшись вдвоем, она и Льюис Синклер переглянулись. Интересно, поверил он своей жене? Кто его знает, скорее всего нет. Какие у него были глаза, когда он посмотрел ей вслед, точно у готового расплакаться ребенка. Жислен почти раскаивалась в своей выходке.
- Какая я идиотка, - выпалила она. - Как я могла так ошибиться?
- Кто из нас не ошибается, - сумрачно отозвался Синклер. Потом вдруг церемонно предложил ей руку, точно ребенок, вспомнивший, как его учили себя вести.
- Вы уже уходите? - вежливо поинтересовался он. - Разрешите мне проводить вас к машине.
* * *
- Оказывается, у тебя есть близнец?
- Льюис...
- Или двойник?
- Льюис, это же глупо...
- Еще бы не глупо. Какие двойники! Ты же неповторима. Кто же этого не знает? Элен Харт - самая прекрасная женщина в мире. Так теперь тебя называют, разве тебе это не известно? Только вчера я вычитал эту фразу в твоих газетных и журнальных вырезках. Она звучала так: "Самая прекрасная женщина в мире?" А внизу, в качестве ответа, твоя фотография. И читателям предлагается решить: самая или не самая. Думаю, читатели не подведут. Очень надеюсь. Я бы и сам выслал в редакцию карточку со словом "да", жаль, журнал итальянский - у меня нет подходящей почтовой марки.
- Льюис, уже поздно, ты устал. - Элен коснулась его плеча. - Иди спать.
- Что-то неохота, спасибо. Пока не хочется. С чего ты взяла, что я устал? Я себя превосходно чувствую. Такой замечательный сюрприз. Платье от Живанши. Я и не знал, что у тебя было это платье - до того, как мы встретились.
- Льюис, сколько можно повторять. Она ошиблась...
- Ты обычно носила джинсы. И еще какую-то маечку из голубого хлопка, ужасно она мне нравилась. А в Лондоне ты купила пальто. Но Живанши? Да, да, да - я, должно быть, забыл... А драгоценности он тоже тебе дарил? Ведь ими он и прославился. Драгоценностями, которые он дарит женщинам. Я помню эти душераздирающие историйки. Какую-то из них мне зачитывала вслух моя сестрица. Ведь не просто отдаривается, а непременно учитывает при этом индивидуальность очередной дамы сердца... Она умирала от восторга, я имею в виду мою дуреху сестру. Ей все это казалось ужа-асно романтичным. Но это ей. По мне, так ничего глупей не придумаешь. На фига суетиться из-за подарков, если желаемое само плывет тебе в руки.
- Я не намерена больше это выслушивать, Льюис. Я хочу спать. Мне в шесть вставать.
- Врешь ты классно, сама знаешь. Здорово врешь, до жути здорово. Эта самая Жислен, или как ее там, почти купилась на твои фокусы. И Тэд. Он вообще верит каждому твоему слову. И я ведь готов был поверить, но что-то меня держало. Есть одна почти неуловимая тонкость - кстати, тебе следует отработать эту досадную накладку, думаю, ты справишься - да, нечто неуловимое в глазах. Я-то уже знаю - и сразу смотрю в глаза. Я догадался, ведь у меня было время понаблюдать за тобой - день за днем, ночь за ночью... Это появляется, когда я тебя целую, представляешь?
В глазах. Прежде чем тебе удается улыбнуться, взгляд твой на секунду мертвеет. Вот этот твой взгляд окончательно меня доконал. Имеются и некоторые другие... недоработки... их не так много. Ты не переносишь моих прикосновений. Или: ты так занята, что за весь день не можешь и пяти минут выкроить для меня. Мелочи. Ничего серьезного. Ничего такого, о чем мы не сможем договориться. Ничего, о чем стоило бы проливать слезы...
Он заплакал. Элен услышала слезы в его голосе. Он вытер их тыльной стороной ладони и очень спокойно продолжил:
- 1959-й. Это был очень хороший год. Правда, очень хороший. Мы сняли фильм, и я встретил тебя. И то чудесное Рождество. Помнишь нашу елочку? Мы купили ее в сочельник, а потом наряжали, а еще... Значит, он отец Кэт? Я правильно мыслю? Он научил тебя ездить верхом, познакомил с друзьями. Подарил роскошное платье от Живанши. И Кэт. Могла бы мне сказать. Не понимаю. Я многого не понимаю, но это вообще не укладывается у меня в голове.
Они долго молчали. Льюис сидел на краю постели, не поднимая глаз от пустого стакана.
У Элен кружилась голова, перехватило горло, так что она не могла вздохнуть. Сердце готово было выскочить, беспорядочно, затравленно метались в голове обрывки мыслей. Чувство вины, жалость были так остры, что отозвались в груди физической болью. Это я натворила. Я во всем виновата. Я одна, стучало в висках. Когда, когда все полетело под откос?.. Ладно, что натворила, того не вернешь, но как остановить...
Льюис поднял голову и молча на нее взглянул. По его виду никогда нельзя было догадаться, что он пьян; вот только глаза странно стекленели и как бы смотрели мимо... Но сейчас эти карие глаза были совершенно трезвыми и устремлены прямо на нее. Он был немного смущен. Элен опустилась на колени. Она смотрела на него, он - на нее, наконец она прервала молчание:
- Ну да. Я действительно была на том вечере. Но ведь это было так давно. После того вечера я не виделась с ним, ни разу. Ни разу с тех пор, как мы с тобой... пожалуйста, Льюис, выслушай... с тех пор, как мы поженились...
- Он отец Кэт? Он?
- Да нет же, не он...
Элен повысила голос, Льюис сжал ее руку. Потом посмотрел на поднятое к нему лицо, и пальцы его разжались.
- Я тебе не верю, - глухо сказал он. - Почему я должен верить? Опять лжешь. Все время лжешь. Или что-то скрываешь, что, собственно, тоже ложь. Я думаю, ты делаешь это уже почти машинально...
- Я говорю тебе правду, Льюис. Как же я могу оболгать ребенка. У меня язык не повернется... Прошу тебя, поверь.
Она схватила его ладонь, стиснула... Только бы он поверил... На какой-то миг он действительно ей поверил. Хмурое лицо разгладилось, и тут же разжались тиски, сжимавшие ей сердце. Но вот опять лицо его посуровело.
- Тогда кто же он?
Элен заплакала. Слезы тихо катились по щекам. Не переставая. Льюис не обращал внимания, наверное, он просто не заметил, что она плачет.
- Кто? - он с силой тряхнул ее руку. - Могу я знать, я заслужил на это право. А ты подумала, каково это, жить с ней в одном доме и изо дня в день мучиться догадками... Сил моих нет. Извелся весь. Все было хорошо, пока она не родилась. У нас все было хорошо. Я чувствовал - хоть это и глупо, - что она моя. Не знаю почему. Наверно, потому что слишком тебя любил. Я воспринимал ее своей, в каком-то смысле. Я знал, ч го это не так, но чувствовал именно это. Пока она не появилась - пока я ее не увидел. Вот тогда-то я и понял - не моя, и ты - тоже. В твоих мыслях он, и когда ты думаешь о нем, я...
У Льюиса перехватило горло. И тут Элен ровным голосом сказала:
- Это не так, Льюис. Я не думаю, стараюсь не думать... А... - Чуть помешкав, она добавила. - Его звали Билли. Он американец. Я знала его много лет. Его нет. Он умер до того, как я встретила тебя.
Признание давалось ей нелегко. Слова падали в разделявшую их тишину, точно камешки в воду. Бросив в тишину последнее слово, она перевела дух, внутренний голос убеждал ее, что теперь-то все станет на свои места. Она сказала Льюису правду, он должен ей поверить, она решилась - и теперь обязательно все станет на свои места.
Но она ошиблась. С потемневшим от гнева лицом он начал трясти ее за плечи.
- Ты-ы, сука, - процедил он сквозь зубы. - Похотливая сука. Когда мы познакомились, тебе было шестнадцать лет. Сколько же их у тебя было? Сколько? Боже ты мой...
И он ударил ее по лицу, наотмашь. Он и раньше, бывало, сердился и плакал, когда они выясняли отношения. Но в этот вечер он позволил себе сделать то, чего никогда не позволял: поднял на нее руку. Они оба были потрясены, и Элен, и сам Льюис.
* * *
Жислен Бельмон-Лаон просила встретиться с ней по срочному делу, это она предложила "Пари Риц" jardin interieur<Внутренний садик (фр.).>. Откуда же ей было знать, какие воспоминания связаны у Эдуарда с этим рестораном; как только он сел за столик, они так живо его обступили, что он почти не вникал в то, что рассказывала Жислен.
Он точно наяву видел, как он подходит вон к тому столику - там сидит Изобел, в платье цвета пармских фиалок, и она поднимает навстречу ему лицо, распахнув изумрудные свои очи, изумленные, потом встревоженные... Пять лет Изобел нет на свете... на миг он услышал ее голос... Чуть наклонив голову, Эдуард потер пальцами висок, пытаясь сосредоточиться на словах Жислен и ощутив вдруг невероятную усталость - он никак не мог избавиться от нервозного напряжения, подавленности. Они не покидали его с тех пор, как он вернулся из Нью-Йорка, совсем не хотелось никого видеть - зачем? Вести бессмысленные разговоры - на что они ему?
Он старался себя пересилить и, подняв голову, рассеянно улыбнулся своей собеседнице. Заметив, что ее бокал пуст, он заказал еще вина.
Жислен была какая-то взвинченная, с чего бы это? Такая способная, энергичная, она никогда не расстраивается по пустякам. Зачем же все-таки она затащила его в этот ресторан? Одета очень продуманно, заметил Эдуард, он всегда умел оценить красивый туалет - на ней сенлорановский черный костюм, строгий, почти по-мужски сдержанно-элегантный. Пока они ждали официанта, он сказал ей, что она замечательно выглядит, - и это было правдой. Сухой мартини, Изобел тоже его любила. Его почему-то раздосадовало, что Жислен выбрала именно этот коктейль.
Эдуарду еще нужно было встретиться с де Бельфором и переговорить с Ричардом Смитом: ему не давал покоя рост стоимости акций отелей Ролфсона. Он вежливо старался не выдать своего нетерпения, но Жислен сразу заметила, как он украдкой все чаще поглядывает на часы. Она закурила и, втянув дым, приступила к главному.
- Я знаю, что вы очень заняты, Эдуард, что у вас расписана каждая минута, но я обязана вам сказать. Мне совсем нелегко это сделать, но я так волнуюсь. Потому что это касается вас, в известной степени. Конечно, мне следовало сказать вам раньше, но я обещала хранить тайну. Которую мне доверили. Поэтому я никак не решалась. - Она помолчала. - Вообще, это касается денег, но дело не только в них. Я получила информацию об одних выгодных акциях и хочу...
- Жислен, увольте. Не в моих правилах давать советы в финансовых делах. Я слишком заинтересованное лицо. И ни для кого не делаю исключения.
Жислен молчала, Эдуарду уже стало это все надоедать, но тут она произнесла:
- "Сеть отелей Ролфсона".
- Что вы сказали?
- "Сеть отелей Ролфсона". - Она наклонилась ближе. - Выслушайте меня. Я так встревожена. Понимаете... извините, что я о личном... у нас с Жан-Жаком финансовые дела ведутся раздельно, и денег у меня не слишком много. Когда мне сказали про эти акции, я решила попытать счастья. Купила некоторое количество. И скоро цена их резко поднялась. Тогда у меня буквально дух захватило, и, вы представляете, в последние два дня их курс почему-то начал катастрофически падать, да вы наверняка знаете об этом. Я, естественно, перепугалась. Ума не приложу, что теперь делать: выжидать, или срочно их продавать по дешевке, или...
- Жислен... - Лицо Эдуарда стало чужим и холодным. - Простите, но я ничего не могу вам сказать. Посоветуйтесь со своим брокером.
- Да советовалась. От него толку мало, сказал только, что больше не следует их скупать. Я, конечно же, послушаюсь, я всегда его слушаюсь. Но я не могу не беспокоиться. Но имеются у меня и другие причины для беспокойства. Я сразу, сразу почувствовала, что мне не следовало их покупать - что-то тут не так... вот тогда и нужно было вам сказать - как только она мне их назвала...
Жислен замолчала. Глаза ее влажно заблестели, Эдуард видел, что она действительно очень огорчена. И есть от чего, с горечью подумал он; теперь курс этих акций долго еще будет падать.
- Что вы хотите сказать, Жислен? - чуть мягче спросил он. - Кто посоветовал вам купить эти акции?
- Мне так стыдно, так неудобно... Ведь она просила не выдавать ее, я обещала. Но поняла потом, что творится что-то неладное, кто-то и ее подвел, она тоже много потеряет, гораздо больше, чем я. Она потратила кучу денег на эти дурацкие акции - для нее это не трагедия, но она действительно потеряет много денег. Я так люблю Луизу, так к ней привязана. Мне больно представить, как она, бедняжка, огорчится...
Последовало долгое молчание. Лицо Эдуарда сделалось каменным; таким разъяренным Жислен еще никогда его не видела, и, хотя сама была огорчена не на шутку своими финансовыми проблемами, ее нервы приятно щекотало чуть ли не торжество.
- Так это моя мать вас надоумила? - он был просто ошарашен. - И когда?
- Не так давно. Примерно неделю назад. А сама она покупала их с февраля, она говорила мне. И получила прибыль в сто тысяч фунтов стерлингов. Эдуард, мне ужасно стыдно. Нет бы сразу вам признаться, но я обещала Луизе держать язык за зубами. Я же видела, даже когда с акциями все было в порядке, видела, как она беззащитна. Она ведь уже немолода, а при ее импульсивности, хорошо вам известной, и при том, что тут замешан мужчина...
Эдуард сразу понял, о ком речь. Все неясные, обрывочные фрагменты, которые он силился разгадать целую неделю, теперь сложились в четкую и совершенно для него неожиданную картину.
- Кто? - спросил он, хотя знал, чье имя сейчас прозвучит, и Жислен, втайне ликуя, назвала это имя.
В ответ на ее признание Эдуард ничего не сказал. Потом чуть наклонился и положил ладонь на ее руку: сердце Жислен радостно забилось.
- Жислен, я очень огорчен случившимся. Ситуация очень серьезная, куда серьезней, чем вы представляете. Я вам очень признателен за то, что вы все-таки сказали. Я же понимаю, какого труда это вам стоило, - отныне я ваш должник. - Он задумался, потом продолжил:
- Я не должен говорить, но скажу. Вы сейчас же позвоните своему брокеру, нужно скорее продать эти акции. И, пожалуйста... - голос его зазвучал сухо и неловко, - вы скажете мне... я возмещу вам все деньги, которые вы потеряете на акциях Ролфсона.
Он отпустил ее руку и поднялся.
- Вы не позволите мне уйти?
Жислен осталась одна. Она все еще ощущала его прикосновение, слышала его голос. Век бы отсюда не уходила, подумалось ей, она была сейчас так счастлива, так покойна. Деньги... да на что ей эти деньги. Вот и Эдуард печется о том, чтобы возместить ей потери, да бог с ними совсем, с этими деньгами. Сколько куда более горьких потерь пережила она в этой жизни, сколько унижения и разочарования, да и осуждения, безоговорочного осуждения... он ей сторицей оплатит все; нужно только не терять головы и действовать очень осторожно.
* * *
Отпираться не имело смысла, де Бельфор и не пытался. Просто сидел и слушал, как Эдуард, перечисляя пункт за пунктом, выводит его на чистую воду.
Де Бельфор сохранял завидное спокойствие - будто бы речь шла не о нем. Не перебивал, уставившись бесцветными глазами в одну точку. Когда Эдуард замолчал, на каменной физиономии де Бельфора мелькнула смутная улыбка, Эдуарду даже показалось, что он рад, что его поймали. Невероятно: ни тени страха или тревоги, и только холодная ярость Эдуарда вывела де Бельфора из сомнамбулического состояния, явно его забавляя.
- Вы же могли сами накупить этих акций, - Эдуард, белый от клокочущего внутри гнева, еле сдерживался, - или нанять посредника. Воспользоваться швейцарским банком, услугами брокера, что, впрочем, гораздо рискованней. Но впутывать в наши дела мою мать? Зачем?
- Неужели не понятно? - и опять гнусная усмешка тронула его губы. Ведь у нее капиталы, мне такие и не снились...
"Не в капиталах дело, а в том, что это моя мать", - сразу понял Эдуард.
- Мы с ней полюбовно договорились, - со скучной миной пояснил де Бельфор. - Шестьдесят на сорок. Шестьдесят процентов прибыли мне, сорок ей. Ее такой расклад вполне устраивал.
Эдуарду захотелось хорошенько ему влепить. Схватить бы его за грудки да размазать по стене. Но Эдуард знал: де Бельфор будет только несказанно рад, что ему удалось вывести его из себя. Постояв, он снова вернулся к столу. Поворошил бумаги.
- Ведь вы знали, что предполагаемая цена отелей скорее всего увеличится; как я понимаю, оттого акции и подскочили.
- Ну да. Знал. Есть у меня свой человек в "Матесон де Вере". Там все было на мази. Представляю, как они затряслись, когда мы отложили сделку. А когда пронюхали, что им не обломится, ясное дело, курс начал резко падать.
- Понятно, - Эдуард стиснул зубы и пристально поглядел на де Бельфора. Не может быть. Неужели можно позволить себе то, что посмел сделать этот человек... А как спокоен, какое непробиваемое самодовольство...
- Вы хоть понимаете, что натворили? - наконец спросил он. - Вы же скомпрометировали мою компанию. Скомпрометировали мою мать, меня. Безнадежно скомпрометировали себя самого. Вы теперь никому не нужны, не только мне. Никому, понимаете?
- Ну зачем же так трагично? - со сдержанным вызовом отозвался де Бельфор. - Не все такие максималисты. Даже в вашей компании. И представьте, некоторые даже ценят меня. Не я первый грешен. Продажа акций лицами, располагающими конфиденциальной информации, в Англии даже не преследуется законом...
- Ради бога... - Эдуард в сердцах отшвырнул папку с бумагами. - При чем тут закон. У финансистов все строится на доверии. Разве же это нужно объяснять? Воспользоваться доверием - значит предать. Одно такое предательство - и все летит к черту... - Эдуард умолк.
На физиономии де Бельфора снова появилась улыбка:
- Ну да. Слово джентльмена - гарантия. В лондонском Сити любят порассуждать на эти темы, о честности, о доверии... Лично я никогда не верил в эти выдумки. Доверие... Мои контракты строятся отнюдь не на доверии...
- Но вам-то я доверял, - Эдуард посмотрел в бесцветные глаза. - Да, я недолюбливал вас, сами знаете, наверное. Но я сумел переступить через себя, взялся вам помогать, потому что видел: вы способный, хваткий человек. Вас поддерживали, хорошо платили. У вас было положение, влияние - а то, что у вас тоже имеются некоторые обязательства, - это не приходило в умную вашу голову? Перед компанией, перед коллегами, передо мной? Я вообще не мог представить, чтобы кто-то, окажись он на вашем месте, позволил бы себе нечто подобное...
- Куда вам... - и опять его губы скривились в этой его усмешечке. - У честных людей воображение не отличается богатством. Надо сказать, честность всегда была вашей ахиллесовой пятой.
Он точно нанес удар. Задетый за живое, Эдуард отвел глаза. Стало быть он, с его убогим воображением, не в силах постичь природу бесстыдного поступка - пожалуй, в этом есть некая нелицеприятная истина. Его мать выразилась бы примерно так же.
Взгляд Эдуарда упал на столбцы цифр, разложенные на столе, цифр, кричащих о мошенничестве. И такая вдруг на него накатила безысходность. Нет, он думал не о де Бельфоре в эту минуту. Он думал об Элен. Ведь он тоже ей верил, верил безоглядно, всю душу вложив в любовь к ней, а сейчас он вдруг увидел великую свою любовь глазами циника де Бельфора. Горькую, неразумную и безнадежную веру в эту любовь. Увидел в свете обыденности выдуманную им сказку, которой он так предан...
Он чувствовал, что де Бельфор не сводит с него цепких глаз, надеясь увидеть, что слова его попали в цель. Нет, он не доставит ему такого удовольствия. Эдуард сложил листочки с цифрами в аккуратную стопку и поднялся.
- Естественно, я ликвидировал договоренность относительно покупки ролфсоновских отелей. После того, что случилось, мы не можем оставить все как было. Я полагаю, вам ясно, что вы уволены?