Боумен Салли. Отвергнутый дар (Дестини - 2)

   Лондонское рекламное агентство, управлявшее счетами де Шавиньи и ответственное за популярность ювелирных изделий и вин де Шавиньи в Великобритании, на двенадцать часов задержало очередную презентацию - вещь довольно распространенная. В тот же день агентство потеряло кредит, а через шесть недель его самые нахрапистые конкуренты запустили новую рекламную кампанию изделий де Шавиньи, и не на рекламных щитах, а на страницах всех ведущих журналов.
   - Как он умудрился? Как этот сукин сын сумел уложиться в такие короткие сроки? - Главный художник завистливо разглядывал яркий разворот в "Харперз базар"; он сразу понял, что разворот схлопочет все мыслимые призы.
   - Не знаю, - ответил коммерческий директор. - Но пора бы тебе перестать чесать задницу. Еще шесть крупных рекламодателей только что отказались от наших услуг.
   Через полгода агентство перешло в собственность удачливых конкурентов, а еще через два месяца и те и другие были поглощены "Де Шавиньи (Реклама)" - новой компанией, зарегистрированной на Балеарских островах, но с представительствами в Лондоне, Париже, Цюрихе, Милане и Нью-Йорке и учрежденной с единственной целью - проталкивать на мировой рынок товары де Шавиньи и вкладывать капиталы во все, от стали до гостиниц и земель. Президентом компании, ее директором-распорядителем и держателем контрольного пакета акций стал Эдуард де Шавиньи.
   Его мать и брат убедились, что жесткость, прорезавшаяся в характере Эдуарда, распространяется и на них.
   В январе 1956 года Жан-Поль совершил один из своих редких наездов в Париж, на сей раз с целью уговорить Эдуарда - нет, не уговорить, напоминал он себе, а приказать! - кто из них, в конце концов, барон де Шавиньи? приобрести в Алжире новые виноградники, а также плантации олив и строевого леса.
   - Этот кретин Оливье де Курсель распродает все. Подчистую. У него нервы пошаливают. Перетрухал. При первых признаках волнений готов рвать когти. Эдуард, у него двадцать пять тысяч гектаров олив, какие дают один из лучших сортов масла во всем районе. Тридцать тысяч строевого леса. Виноградники - чуть меньше тысячи, но на каких землях! И все это он отдает за гроши, потому что спешит сбыть с рук. Мы с ним приятели, я сказал, что сделка, считай, состоялась.
   - Напрасно сказал, - заметил брат, постукивая по столешнице платиновой ручкой.
   - Почему? - ошарашенно воззрился на него Жан-Поль. - Ты хочешь сказать, возникнут сложности? Откуда? Я просмотрел последние отчеты, что ты присылал, сводки доходов. Я, конечно, не очень разбираюсь в финансах, но даже мне понятно, что деньги есть.
   - Вопрос не в деньгах. Как ты думаешь, почему он стремится продать? Да еще по таким явно заниженным ценам?
   - Я же говорю, у него нервишки пошаливают. При том политическом положении, которое сейчас там сложилось, ясное дело, ощущается легкая неустойчивость.
   - Значительная неустойчивость.
   - Господи, не вечно же она продлится! Французское правительство ее не потерпит, мы сами, черт возьми, не потерпим. Еще чуть-чуть беспорядков - и правительство направит войска. Они мигом наведут порядок. Проще простого. Ты не знаешь, что такое арабы, а я знаю. Они забастовки организовать не сумеют, не то что революцию. Все эти паникерские слухи - сплошная чушь.
   - А если ты ошибаешься и они все-таки умудрятся устроить революцию... - с холодным сарказмом произнес Эдуард. - Ты не догадываешься, что будет в этом случае с землями, которые принадлежат французам?
   - Вероятно, земли передадут новым владельцам. - В голосе Жан-Поля появились воинственные нотки. - Но это неважно. Говорю тебе, такого не может произойти - и не произойдет. Ради бога, Алжир ведь французская колония. Может, ты про это забыл?
   - Ты следишь за развитием событий в Индокитае?
   - Конечно, черт подери. Но то совсем другое дело.
   - Мой ответ - нет.
   Жан-Поль залился краской и растерянно уставился на брата. До него вдруг дошло, что он совершенно не знает Эдуарда как человека. Этот хладнокровный мужчина в черном костюме был для него незнакомцем.
   - Послушай, братик, - он подался вперед, - я от тебя такого не ожидал. Я не понимаю. Ты себе восседаешь как сам господь бог, бросаешь "нет" и даже не снисходишь до объяснения причин.
   - Могу привести много причин. Они большей частью освещены в составленном мною отчете - он у тебя перед глазами. - Эдуард взглянул на часы. - Вложение крайне рискованное, при ухудшении политического положения мы понесем сплошные убытки. Не то чтобы я вообще возражал против крайне рискованных вложений, но в данном случае я против.
   Жан-Поль сжал зубы.
   - Может, ты забываешь кое о чем. Барон де Шавиньи - это я. Не ты. В конечном счете все решает мое слово. Тут я могу тебе приказать.
   - Прекрасно. Утром можешь получить мое заявление об отставке.
   Эдуард встал, глаза у него потемнели от гнева. Жан-Поль не на шутку перепугался.
   - Да погоди ты, не кипятись. Не надо так уж перед мной задаваться. Господи, ну и характер у тебя, Эдуард. Ты же знаешь, я этого не хотел. Знаешь, что я всегда прислушиваюсь к твоим советам и, конечно, если придется, то и здесь положусь на твое суждение... - Он за молчал, в глазах у него внезапно появилось хитрое выражение. - Но время от времени ты тоже мог бы меня послушать. В этом случае я знаю, о чем говорю. В конце концов, услуга за услугу, это, как я слышал, и есть деловой подход. Ты хотел, чтобы я поговорил с мамой о ее капиталах, чтобы она вложила деньги в компанию де Шавиньи. Хорошо, с радостью поговорю; тем более мы с ней сегодня встречаемся, тут я про это и вверну. Но не уверен, стоит ли, раз ты упираешься в моем деле. Честное слово, Эдуард, я, можно сказать, дал обещание Оливье де Курселю. Если я теперь пойду на попятный, то выставлю себя последним дураком.
   Эдуард сел и улыбнулся непроницаемой улыбкой: - Если угодно, поговори с мамой на эту тему. Но как бы ты ни поступил, я своего решения менять не намерен.
   Жан-Поль выскочил из кабинета. В тот же день он пил чай у Луизы де Шавиньи в светло-серо-розовой гостиной ее особняка в Фобур-Сен-Жермен. Он прихлебывал китайский чай из чашечки лиможского фарфора XVIII века, ерзая пухлыми ягодицами по шелковой обивке глубокого кресла, созданного для красоты, но не для удобства. Луиза, как всегда красивая, с почти гладким после недавней подтяжки - лицом, спокойно сидела напротив и мило щебетала о пустяках. На ней было облегающее платье последней модели от Диора, подчеркивающее зауженным кроем грациозность ее фигуры. Жан-Поль пожирал взглядом лиможское блюдо с малюсенькими пирожными, поданными специально для него. Может, позволить себе еще один эклер? Господи, они же такие крохотные, вреда не будет. Он потянулся к блюду толстыми розовыми пальцами и отправил в рот дивное творение кондитерского искусства, состоящее из воздушной оболочки, шоколада и крема. Луиза наблюдала за ним придирчивым взглядом.
   - Жан-Поль, ты сильно прибавил в весе после нашей последней встречи. Тебе следовало бы сесть на диету и больше двигаться. Эдуард, например, каждое утро ездит верхом в Булонском лесу.
   Жан-Поль нахмурился. Он решил взять быка за рога и в лоб спросил Луизу о ее капиталовложениях. Луиза удивленно подняла брови.
   - Но, дорогой, мне казалось, ты утром виделся с Эдуардом. Ты не можешь не знать, что теперь они в надежных руках, хотя с твоей стороны было очень мило поинтересоваться. - Она замолчала, прикурив сигарету от платиновой зажигалки де Шавиньи. - Тут и в самом деле все очень запутано, но, видимо, у меня были довольно дурные советники. А еще такая почтенная фирма. Папа слепо им доверял, да и я тоже. Поэтому я тем более благодарна Эдуарду. Глаза у нее легонько сузились. - Знаешь, он и в самом деле очень умный. Куда умней, чем я считала.
   Жан-Поль сердито на нее посмотрел. Раньше она подобных славословий не пела.
   - Понимаешь, речь шла о земельных участках. - Луиза неопределенно помахала в воздухе сигаретой. - Они советовали мне их продать, у них вроде имелся и покупатель, готовый предложить очень хорошую цену. Кое-какие участки годились под фермерские хозяйства, но в основном, по-моему, - голые пустоши. Я видела премиленькую виллу - ты представляешь себе Сен-Тропез, Жан? Очаровательное местечко - тихое-тихое, - до сих пор всего лишь маленькая рыбацкая деревенька. Дом изумительный, то есть мог бы стать изумительным; его бы, конечно, пришлось заново перестроить, отделать от фундамента до крыши. Потом я подумала, что нужно возвести флигели для гостей и что как-то глупо иметь при доме идеальную якорную стоянку и ею не пользоваться, поэтому я подумала и о яхте... - Ее голос мечтательно затих. - Так что, в общем, я была вполне готова избавиться в прошлом году кое от какой американской собственности и избавилась бы, если б не Эдуард.
   - Он отсоветовал?
   - Дорогой, там, как выяснилось, залегают нефтяные пласты, и какие! Только бури и качай. Разумеется, земля стоила много дороже, чем мне за нее предлагали; пошли крайне неприятные слухи. Поговаривали, что моих советников подкупили... Я, понятно, нашла себе других, как только Эдуард объяснил, что к чему. Да фирма и так закрылась. Был жуткий скандал. "Нью-Йорк таймс" расписала его на всю первую полосу - неужели не помнишь, Жан-Поль?
   - В Алжире я не читаю "Нью-Йорк таймс".
   - И напрасно, голубчик. - Черные глаза Луизы потеплели. - Я тоже не читала, по крайней мере финансовый раздел, а теперь читаю. И "Уолл-стрит джорнел", и "Файнэншл таймс", и...
   - А что случилось с землей? - поспешно прервал Жан-Поль.
   - Я продала ее, а как же иначе? Нефтяному консорциуму. - Луиза усмехнулась. - За очень приличную сумму и солидный пакет акций самого консорциума. Если не ошибаюсь, Эдуард держит пятнадцать процентов, и у меня столько же. Конечно, не контрольный пакет, но влиятельный. Теперь понимаешь?
   Жан-Поль понял - и в утешение взял еще одно пирожное.
   - Стало быть, у Эдуарда теперь имеется капитал для расширения дела?
   Он чувствовал, что можно было бы и не спрашивать.
   Луиза весело рассмеялась.
   - Право же, дорогой, тебе нужно стараться следить за положением дел. Капитал у него вот уже полгода, никак не меньше.
   - Так вы продали другие акции?
   - Видишь ли, дорогой, это Эдуард посоветовал. Я собиралась проконсультироваться с тобой, но Алжир так далеко, а ты бываешь в Париже так редко... поэтому... да, я продала кое-что из довольно скучных акций, надежных, как Форт Нокс<Неприступная сокровищница, где хранится золотой запас США.> и почти столь же окаменелых, и вложила деньги в де Шавиньи. Мудрое решение, Жан-Поль, очень мудрое. Компания вкладывается в различные предприятия, расширяется с невероятной быстротой. Сейчас, кажется, Эдуард в деньгах не нуждается, но если я ошибаюсь, а у тебя, дорогой, есть кое-что в кубышке, то уж лучшего их помещения, чем...
   - Это моя компания. - Жан-Поль встал, покраснев от гнева. - Моя. Эдуард работает на меня. Ну почему никто никогда нигде об этом не вспоминает?
   Он посмотрел на мать с высоты своего роста. Его вспышка, казалось, совсем ее не тронула. Уж она-то всегда держит нос по ветру, подумал он с яростью. Всегда? Мать неизменно предпочитала его брату, была ему предана, он воспринимал это как само собой разумеющееся. Что ж, он перестал быть у мамы любимчиком, тут все ясно. Эдуард втерся в доверие у него за спиной. Он помолчал. Его гнев, как всегда, быстро сошел на нет, оставив после себя чувство усталости. Он понимал, что ему не одолеть Эдуарда. Нет у него для этого ни сил, ни умения. Так что лучше ему, дураку, послушаться Эдуарда и, поджав хвост, убраться в Алжир. Хорош братик.
   - Скажите, мама, - вдруг задал он вопрос, возникший из самых глубин его замешательства и негодования, - скажите, Эдуард временами вас не пугает?
   - Пугает? Меня? - Луиза удивленно воздела брови.
   - Он ведь так сильно переменился. Мне кажется. Стал холодным, неулыбчивым. Я перестал чувствовать в нем брата. Я будто обращался к бездушной машине.
   - Полезной машине. Весьма эффективной машине.
   - Согласен, но ведь он, черт побери, мой брат. Мы всегда были с ним близки.
   - Теперь у Эдуарда нет близких.
   - Почему? Что с ним такого случилось?
   - Откуда мне знать, дорогой? Ему так нравится, и, должна признать, для меня это все упрощает. Сейчас мы прекрасно с ним ладим. Обсуждаем дела, он расспрашивает меня о здоровье, не забывает поздравить с днем рождения и все прочее... - Она пожала плечами. - Я всегда ощущала, что Эдуарду от меня что-то нужно, Даже когда он был ребенком. Словно ему вечно чего-то не хватало - это страшно действовало на нервы. Теперь он ничего не требует - в чисто человеческом плане. И, честное слово, так много лучше.
   Жан-Поль задумчиво помолчал. Он и раньше-то не отвечал взаимностью на любовь матери, а сейчас и вовсе чувствовал к ней неприязнь. Но ему хотелось понять.
   - Как у него с женщинами?
   - А, с женщинами... - Луиза нехотя улыбнулась и разгладила на коленях платье. - Ну, их-то у него хватает, по крайней мере, мне так говорили. Но со мной он о них не разговаривает.
   - Он намерен жениться? - выпалил Жан-Поль, но Луиза пожала плечами.
   - Вероятно. Когда-нибудь. Ему хочется иметь наследника. По-моему, он стремится продолжить династию, как и ваш отец. А ты, Жан-Поль, так и не женился.
   - Ну, я... просто не попадалось подходящей женщины. Но, может, еще и женюсь.
   Он беспокойно переминался с ноги на ногу, сам удивляясь тому, что злость на Эдуарда совсем прошла. Ему стало жалко брата.
   Луиза нахмурилась и тоже встала.
   - Разумеется, крайне важно, на ком женится Эдуард... - задумчиво произнесла она. - Крайне важно. Я часто об этом думаю.
   - С чего бы, мама?
   - Ох, дорогой, это же очевидно. Эдуард одержим - разве ты не видишь? Одержим своим делом, одержим мыслью увековечить память отца. Он просто с ума сходил из-за этого мальчишки Грегуара. Представь, как-то раз даже привез его ко мне на чай. Ребенок был совершенно невоспитанный, разбил чашку севрского фарфора - Эдуард сказал, что от волнения... Так что, если Эдуард влюбится и женится, - это будет та же одержимость. Его жена сумеет им управлять, и тут уж, Жан-Поль...
   - Управлять им? Какая-то женщина? - рассмеялся Жан-Поль. - Вы, верно, шутите. Эдуард сам себе хозяин.
   - Пока что, - заметила Луиза, отворачиваясь. - Но все может измениться. Ты не знаешь своего брата, Жан-Поль. Он совсем не машина, как тебе кажется. За холодной личиной кроется страстная, очень страстная натура.
   * * *
   Приехав попрощаться с братом, Жан-Поль все время думал об этих словах, сказанных матерью. На покупке земель де Курселя он, конечно, поставил крест. Эдуард держался бесстрастно, ни словом, ни знаком не выказав удовольствия по поводу победы. Жан-Поль видел сидящего за письменным столом человека, видел его стальные глаза, и его захлестнула волна безумной, бессильной нежности.
   - У меня рейс в девять вечера, есть время поехать куда-нибудь выпить, может, даже пообедать. Идет? Ненавижу разговаривать в офисах, Эдуард. Мне от них всегда было не по себе.
   - Увы. - Эдуард бросил взгляд на тонкие наручные золотые часы де Шавиньи. - У меня весь вечер расписан, я не смогу отменить встречи.
   - Да провались оно, Эдуард, мог бы и отменить. Брось, мы так редко видимся. Я с удовольствием выпью с...
   - К сожалению, я уже опаздываю. Жан-Поль неловко поднялся.
   - Ну, ладно, тут уж ничего не поделаешь. А жаль. Может, ты скоро приедешь в Алжир? Приедешь? Мне бы хотелось...
   - Возможно. - Эдуард подумал. - Если политическое положение изменится к худшему.
   - Ага. Прекрасно. Тогда сообщи. Но позвони сам, не через эту твою чертову секретаршу. Договорились?
   Эдуард посмотрел ему в глаза и впервые улыбнулся:
   - Договорились.
   Они пожали друг другу руки. Провожая брата до дверей, Эдуард вручил ему небольшой конверт.
   - Это может показаться тебе интересным, - заметил он. - Прочти в самолете. Или уже в Алжире, когда вернешься...
   Жан-Поль летел первым классом. Мартини он начал пить еще на земле. Над Средиземным морем, когда стюардесса непонятно почему оставила его заигрывания без внимания, он вскрыл конверт.
   Там были материалы об учреждении новой детской больницы в парижском пригороде, которую построят на деньги компании де Шавиньи; компания же будет ежегодно выделять на ее содержание суммы из своих благотворительных фондов. Жан-Поль листал страницы, не в силах уразуметь, с какой стати Эдуард подсунул ему эти документы. Насколько он понимал, у де Шавиньи сейчас несколько подобных проектов, призванных снизить налоги на прибыль.
   Он перевернул очередную страницу. Отделение инфекционных заболеваний учреждается лично его братом. Жан-Поль уставился на цифры: десять миллионов долларов на благотворительные пустяки - однако не слишком ли? И. тут до него дошло: отделение будет носить имя его сына, Грегуара.
   * * *
   Весной следующего, 1957 года Мари-Од Руссе, старшая секретарша Эдуарда де Шавиньи, молодая женщина выдающихся способностей, известная тем, что ее ничто никогда не заставало врасплох, связалась с Эдуардом по интеркому. На сей раз она таки утратила самообладание.
   - Тысяча извинений, мсье де Шавиньи, но тут одна дама упорно добивается личного разговора с вами. Она... м-м... не вешает трубку. Я ей объяснила, что вас нет, но...
   - Кто это?
   - Она называет себя графиней Сфорца-Беллини, сэр.
   - Меня для нее нет. Впервые слышу это имя. - Эдуард потянулся отключить интерком, но замер с поднятым пальцем. - Погодите. У нее английский акцент?
   - Да, мсье де Шавиньи. Ярко выраженный.
   - Соедините. И отмените назначенные на вечер встречи.
   Старшая секретарша на секунду утратила дар речи.
   - Отменить, мсье де Шавиньи? Но в семь вас принимает посол Саудовской Аравии, в восемь вы встречаетесь с заместителем министра внутренних дел Соединенных Штатов по вопросу о нефтепроводе в Литтл Биг Инч, в девять к вам в Сен-Клу прибывает Саймон Шер, а в десять вы обещали быть на приеме у герцогини Кин-сак-Плессан...
   - Я сказал: отменить. А сейчас соедините.
   - Слушаюсь, мсье де Шавиньи.
   Мари-Од неприязненно взглянула на телефон. Откуда она взялась, эта дамочка?
   - Соединяю, графиня. Эдуард поднял трубку:
   - Изобел! Где ты? В "Ритце"? Выезжаю.
   * * *
   Из всех великих отелей Парижа "Ритц" выделяется одним неоспоримым достоинством: он расположен на Вандомской площади, а площадь - в двух шагах от самой соблазнительной торговой улицы на свете, Фобур-Сент-Оноре.
   Изобел воспользовалась этим соседством - успела побывать в салоне де Шавиньи на этой улице; поскольку она волновалась, то и вырядилась экстравагантней обычного. Она ждала Эдуарда за столиком в роскошном jardin interieur<Зимний сад (фр.)>. На ней было ее любимое узкое платье от Диора из шелкового крепа цвета violette de Parme<Пармская фиалка (фр.)> и ожерелье из аметистов и бриллиантов от де Шавиньи. Тонкой кожи перчатки по локоть были окрашены в тон платью. Изобел надумала явиться в своей самой умопомрачительной шляпе с черной шелковой вуалью. Она трижды надевала и снимала шляпу; сейчас та лежала рядом на стуле. В результате Изобел слегка растрепала прическу, против света ее волосы смотрелись огненным ореолом. Она с огромным удовольствием отметила, что к ней прикованы взоры всех мужчин в помещении. В этот день ей исполнилось тридцать шесть лет, так что эти взгляды придавали ей уверенности.
   Она села так, чтобы первой увидеть Эдуарда, - и увидела: высокий брюнет в черном костюме шел по вестибюлю быстрым шагом.
   Он приблизился, посмотрел на нее с высоты своего роста, и у нее на миг перехватило дыхание. Изобел знала, что он изменился, что ему уже тридцать два года, что он преуспевает, приобрел огромную власть и, вероятно, окажется непохожим на молодого человека, которого она помнила. Она читала о нем в газетах, раза два видела по телевизору, встречала снимки в журналах. И все же действительность застала ее врасплох.
   Лицо его утратило мягкость, на нем не осталось и следа былой ранимости. Перед ней стоял мужчина поразительной красоты, но внушающий легкий страх. Когда его высокая гибкая фигура появилась в дверях, она разом приковала взоры всех женщин. От крыльев носа к уголкам губ залегли складки, рот сурово сжат; она заметила, как, войдя в помещение, он одним холодным цепким взглядом вобрал все - кто, как и с кем.
   Она подумала: "Господи, я, кажется, дуру сваляла". Но тут он медленно улыбнулся, улыбка зажгла его темно-голубые глаза, озарила лицо, и она поняла, что все в порядке, что в конечном счете она не сваляла дуру.
   - Эдуард, милый, - произнесла она. Он поднес к губам ее руку, продолжая смотреть ей в глаза. На миг ее охватили сомнения и робость - она знала, что тоже изменилась, что вокруг ее изумрудных глаз появились морщинки, которых не было в их последнюю встречу.
   - Восемь лет. Почти восемь лет. - Она нерешительно замолкла, и Эдуард подумал: "Она изменилась, раньше нерешительность была ей чужда; она стала прекрасней, чем когда бы то ни было".
   - Они сгинули, - сказал он и сел рядом, не выпуская ее руки из своей.
   - Два бокала мартини.
   Официант бросился исполнять заказ. Эдуард даже не повернул головы. Он смотрел только на Изобел; она догадалась - он вспоминает, как они в прошлый раз пили мартини и что она тогда ему говорила. Она уловила в его глазах радость и вопрос, который он из деликатности и осторожности не решался задать.
   - Да, - сказала она. - А ведь сейчас мартини еще и не принесли.
   * * *
   Они разговаривали, сперва легко, потом с меньшей раскованностью. Изобел глядела на него, изучала его выразительные живые черты, очарование которых теперь все превозносили, и думала: "Он изменился; в его сердце настороженность, он не способен от нее отрешиться". Сможет ли вообще? задалась она вопросом. Она ощущала, что, как бы плавно ни лилась его речь, как бы внимательно он ни слушал - а слушал он крайне внимательно, - его разум одновременно занят другими делами. Наконец, отклонив предложение выпить еще по бокалу, она тронула его за руку.
   - Эдуард, милый, какая же я эгоистка. Из-за меня ты наверняка пропускаешь миллион деловых встреч. Он искренне удивился.
   - Нет. Разумеется, нет. Я веду тебя ужинать. - Он помолчал. - Если, понятно, не отрываю тебя от миллиона других свиданий. - Нет, никоим образом.
   Они обменялись улыбками, он поднялся и помог ей встать.
   - Прекрасно. Так идем? Куда бы тебе хотелось? Можно к Максиму. Можно в "Гран Вефур". Выбирай.
   - Что-нибудь поскромнее. - Изобел отбросила назад волну золотых с рыжинкой волос и взяла шляпу. - Что-нибудь другое. Попроще. Где мы не встретим знакомых. Отвези меня туда, где я еще не бывала. Удиви меня.
   - Отлично.
   Она заметила, как кончики его губ дрогнули в улыбке. Они вышли в огромный вестибюль с мраморным полом. У самых дверей он остановился, словно внезапно принял решение.
   - После ужина я приглашаю тебя в Сен-Клу. Мне бы хотелось показать тебе дом.
   - Эдуард, милый, с превеликим удовольствием...
   - В таком случае... - он замялся, - возможно, ты предупредишь горничную?
   Изобел на него уставилась, потом рассмеялась, подхватила под руку и увлекла к дверям.
   - Эдуард, милый, ты очаровательный идиот. Я уже и забыла, когда в последний раз путешествовала с горничной. Перед тобой женщина, которая умудрилась выжить в Европе, Южной Америке и Восточной Африке - без горничной. Ты поражен?
   - Глубоко. - Он помог ей сесть в свой "Бентли Континентал", тронул машину с места и, улыбнувшись, заметил: - В Восточной Африке? Что ты там делала?
   Изобел сладко потянулась, закинула свою умопомрачительную черную шляпу на заднее откидное сиденье и небрежно бросила:
   - Скупала львов.
   Он отвез ее в маленькое кафе в одном из рабочих пригородов - в этой части Парижа Изобел никогда не бывала. Она предположила, что он выбрал кафе "Уникум" чисто случайно, но, к ее удивлению, хозяин и его полная круглолицая жена встретили Эдуарда как сына, вернувшегося после долгой разлуки: расцеловали в обе щеки, сердечно обняли, наградили Изобел долгим придирчивым взглядом и, видимо, остались ею довольны.
   Посетителей не было. Их усадили за маленький столик, набросили поверх красной клетчатой скатерти свежую, накрахмаленную, белого полотна, разложили два прибора, поставили два стакана для вина и корзиночку с восхитительным, только что из печи хлебом. В стеклянном графине подали отменное крепкое vin ordinaire<Столовое (не марочное) вино (фр.)>. Еда была выше всяких похвал - все блюда приготовил и не без законной гордости подал на стол сам хозяин: крохотные moules marinieres<Съедобные морские ракушки (фр.)>, такие вкусные, будто их только этим утром собрали на скалах; бифштекс под хрустящей коричневой корочкой, но с кровью внутри; большое блюдо хрустящего, обжигающего язык картофеля, зажаренного "соломкой"; чудесный салат в простой белой миске. А такого камамбера<Семейство мягких нежных сыров с острым запахом.> Изобел в жизни не пробовала - хозяин с гордостью сообщил, что сыр ему поставляет брат со своей фермы в Нормандии, где, заверил он, производят единственные сорта камамбера, которые стоит покупать.
   Оба поели с большим аппетитом и, покончив с едой, перешли к черному кофе и чудесной терпкой виноградной водке. Изобел откинулась на спинку стула и улыбнулась.