— Прошу вас! — послышался за дверью знакомый голос, и Галя не поверила глазам:
в комнату вошёл Константин Степанович, а за ним высокий представительный генерал-лейтенант авиации и ещё два человека в рабочих комбинезонах.
«Да ведь это же Игорь Никитич!» — обмерла Галя, глядя на непривычно суровое лицо своего селигерского друга.
Взгляды их на секунду скрестились, и Гале показалось, что Белов чуть улыбнулся. Но улыбка, едва промелькнув, исчезла. Перед ней стоял строгий, осанистый генерал. Он медленно оглядел присутствующих и негромко произнёс:
— Здравствуйте, товарищи!
Прибывшие ответила на приветствие.
— Ну вот, — сказал генерал-лейтенант, — весь состав в сборе. Я главный конструктор Н-ского завода Белов — начальник экспедиции; доктор физико-математических наук профессор Иванов — мой заместитель и космический штурман; Герой Советского Союза полковник Сидоренко, — он взглядом указал на пожилого рабочего в синем комбинезоне, в котором потрясённая Галя узнала Ивана Тимофеевича, — воздушный лётчик; доктор медицины профессор Петрова — врач и биолог; доктор геологических наук профессор Синицын — геолог и палеонтолог экспедиции; старший научный сотрудник кандидат физико-математических наук Миронова (новый взгляд и новое потрясение!) дублёр космического штурмана; главный лётчик-испытатель майор Медведев — дублёр воздушного лётчика и инженер Ковалёва — кинооператор экспедиции. Все восемь человек налицо!
Галя была до такой степени оглушена званиями и степенями, что, когда речь дошла до неё, ей захотелось превратиться в Дюймовочку или вовсе исчезнуть.
В звонкой тишине вдруг раздались строгие, скупые и торжественные слова, которые заставили присутствующих затаить дыхание. Голос Белова звучал ровно, чересчур правильно, но это подчёркнутое спокойствие лишь выдавало его взволнованность.
— Партия и правительство поручают экспедиции на универсальном реактивном корабле «Уран» совершить рейс на планету Венеру, пользуясь её благоприятным расположением перед нижним соединением двадцатого июня тысяча девятьсот... года. Отлёт состоится двадцать пятого марта тысяча девятьсот... года, то есть примерно через полтора года. В нашу задачу входит спуск на поверхность планеты и проведение на ней необходимых биологических и геологических наблюдений. Желающие отказаться от участия в экспедиции могут заявить об этом до осмотра корабля.
Белов замолчал и испытующе посмотрел на новичков.
Если бы Галя в этот момент была способна наблюдать, она услышала бы, как Ольга Александровна, удовлетворённо кивнув головой, прошептала: «Так я и думала!». Она бы увидела, как Николай Михайлович невольно положил руку на сердце, точно стараясь удержать его биение... Но Галя ничего не замечала. У неё кружилась голова, сердце бешено билось, и она чувствовала, что ещё миг, и она разрыдается от счастья! Двери в Бесконечность, таинственные двери её грёз, стояли раскрытыми настежь, и ей Родина дала право войти в них в первой шеренге!
— Ну что же, если вы хотите подумать, я отложу осмотр на несколько часов! — заметил Белов, поглядывая на смятенных людей, переживавших каждый по-своему это удивительное сообщение.
— Я согласна! — просто и, как всегда, спокойно ответила, наконец, Петрова.
— Я тоже согласна! — сказала Галя, изо всех сил стараясь совладать с собой.
Николай Михайлович долго и пытливо глядел на Белова. Наконец, поняв, что с ним не шутят, пробасил:
— Благодарю за честь. Постараюсь оправдать доверие.
— Других ответов мы от вас и не ждали! Теперь запомните: мы здесь на карантине. Непосредственного общения с внешним миром с этой минуты не будет. Приучайтесь всё делать сами, как будто находитесь в полёте. Для подготовки у нас осталось времени в обрез, и надо экономить каждую минуту. Завтра к десяти часам представьте мне списки всех нужных вам приборов, инструментов, лекарств, книг и так далее. Заказывайте самое лучшее оборудование, каких бы денег оно ни стоило, но экономьте каждый грамм его веса.
— И вот ещё что, товарищи, — продолжил он мягким задушевным голосом. — Нам надо стараться быть всё время вместе, чтобы привыкнуть друг к другу, приноровиться к привычкам и особенностям каждого из нас, потому что в пути нам будет тесновато. Как только закончится переоборудование корабля, летавшего к Луне, мы сейчас же поселимся в кабине, чтобы обжить её и устранить все недочёты до того, как покинем Землю. А теперь пойдёмте осмотрим корабль!
В дверях Галя столкнулась с Константином Степановичем.
— Вот, пичуга, мы и встретились! — усмехнулся он, лукаво щурясь. — Немножко неожиданно, правда?
— Константин Степанович, так значит, Селигер...
— Угадали. Конечно, подстроен! Это были смотрины. И вы, как говорят, «всем показались». То есть они-то на самом деле отдыхали...
— Та, Что Грезит! Поздравляю! — обняла Галю Капитанская дочка.
— Пошли, пошли! — заторопил девушек Константин Степанович. — Объясняться будете потом. Вас ждёт такое!..
Как во сне, не веря самой себе, Галя переступила порог помещения.
Мощные потоки света заливали огромный квадратный зал. Посредине на широкой металлической площадке стоял величественный корабль. Он весь сверкал и переливался, как огромный слиток замороженной ртути. В размахе крыльев он достигал почти девяноста метров. Длина его превышала восемьдесят пять. В передней, утолщённой части обтекаемой гондолы, как жёлудь в гнезде, сидела шарообразная кабина метров восемнадцати в диаметре. Массивная колонна, выходящая вверх из передней части гондолы, несла два крыла, похожих на лопасти воздушного винта. На концах они имели утолщения, которые в миниатюре повторяли очертания гондолы.
В хвостовой части корабля была вторая пара крыльев меньшего размера. Несущая их колонка была шарнирной и могла качаться во все стороны.
Даже неопытный глаз поражала стройность и простота форм корабля. Перед Галей была не просто машина — сочетание мёртвых частей, — а произведение человеческого гения, гармоничное, как звонкая песня, и величественное, как водяной каскад.
Восторженное молчание первым нарушил Белов.
— По хорошей старой традиции небесным телам принято давать имена богов и героев греческой мифологии. Дочь Хаоса, могущественная Гея-Земля некогда назвала своего первенца Ураном-Небом. Так назван и первый корабль, который помчится через неизмеримые просторы космоса по воле человека.
Горячая волна сдавила горло и заставила Галю безотчётно всхлипнуть. Испугавшись, что кто-нибудь заметит её слабость, она искоса взглянула на своих спутников. Невероятно! Ольга Александровна стояла со светлой улыбкой, и из её широко открытых глаз катились крупные слёзы. Но она их не замечала. Синицын, этот всегда угрюмый человек, отвернулся и, достав платок, тёр глаза.
— В последние годы, — продолжал Белов, медленно обходя сверкающий «Уран», — много сил было отдано созданию искусственных спутников Земли и пробным полётам вокруг Луны. Это была совершенно необходимая работа. Мы узнали многое о космическом пространстве и научились строить великолепные ракеты, работающие на химическом топливе. Большие небесные тела, — продолжал он, — обладают огромной силой притяжения. Даже для того, чтобы отлететь с искусственного спутника-станции, корабль должен затратить много энергии, покидая Землю. Затем ему надо спуститься на избранную планету, перелетать на ней с места на место, оторваться от неё и вернуться домой. Такая задача не под силу химическому двигателю. Не помогут её выполнить ни искусственные спутники, ни многоступенчатые ракеты, ни ракеты-топливовозы. Все они хороши в теории, а практически слишком сложны. В лучшем случае химическая ракета может совершить беспосадочный полёт вокруг нужной планеты и вернуться назад. Но спуск на чужую планету для неё был бы бесповоротной гибелью. У неё потом не хватило бы энергии на взлёт. Другое дело — атомный двигатель. Он создан — и отныне не надо прибегать ни к каким ухищрениям.
Белов остановился у хвостовой части гондолы. В её торце чернело большое круглое отверстие.
— Это сопло главного двигателя, из которого во время разгона вылетает струя раскалённого водорода со скоростью в десятки километров в секунду.
— Простите, Игорь Никитич, — вмешалась Ольга Александровна. — Значит, ваш корабль всё-таки химическая ракета?
— Вы меня не поняли. Я же сказал: водорода, а не продуктов его сгорания. Чтобы ракета двигалась, надо в противоположном направлении выбрасывать с большими скоростями материальные частицы. Энергия, которая затрачивается внутри ракеты на их разгон, и является источником движения. При этом решающим фактором является не масса, а скорость вылетающих частиц.
— Игорь Никитич, — перебила Галя, — не потому ли был выбран в качестве рабочего вещества водород, что его молекулы обладают наивысшими скоростями при данной температуре по сравнению с другими химическими элементами?
Белов обернулся и посмотрел на Галю с таким удивлением, что она с трудом подавила улыбку.
— После того что сказала Галина Семёновна, пояснять почти нечего. На «Уране» мы установили лёгкий урановый котёл. Сосредоточивая его энергию в нужном участке пространства, мы можем привести атомы рабочего вещества, то есть вещества, от которого мы отталкиваемся, в состояние бешеного движения.
— Позвольте, позвольте, товарищ Белов, — проворчал Синицын, который снова принял свой обычный недовольный вид, насколько я помню, водород состоит из двухатомных молекул, а вы говорите об атомах?
— Да, да! До температуры в две тысячи градусов водород состоит из молекул, каждая из которых содержит по два атома. Но при дальнейшем нагреве молекулы начинают разрушаться. При пяти тысячах градусов весь водород становится атомным. Процесс этого превращения требует примерно пятидесяти тысяч калорий на каждый килограмм водорода. Поэтому его нагрев на этом диапазоне температур идёт очень медленно, несмотря на непрерывный подвод тепла.
— Но ведь это большой недостаток! — снова вмешался Николай Михайлович. — Вы тратите уйму энергии, чтобы разложить молекулы водорода на атомы, а его температура и, значит, скорости частиц почти не возрастают. А ведь вы сами только что сказали, что скорость — это главное!
— Вы вот что примите в расчёт: впитывая тепло без большого повышения температуры, водород не расплавляет двигатель. Зато, когда его струя, расширяясь в раструбе сопла, начинает охлаждаться, атомы рекомбинируются в молекулы и отдают своё скрытое тепло. Подстёгнутая новым приливом энергии, смесь атомов и молекул покидает корабль с такими скоростями, которые никогда бы не удалось получить другим путём.
Белов достал блокнот и быстро набросал карандашом схему.
— При работе двигателя жидкий водород поступает из резервуаров в систему охлаждения. Здесь он испаряется и, проходя через ряд каналов, нагревается всё больше и больше. Он поступает в калорифер уже очень горячим. Здесь происходит его окончательный нагрев, но не путём соприкосновения с раскалёнными стенками или с огневым факелом, а с помощью продуктов атомного распада. Они собраны в центре калорифера подобно тому, как лучи света собираются с помощью зеркал в одной точке.
— Признаться, я так-таки ничего не поняла! — сокрушённо вздохнула Ольга Александровна.
— Должен сказать, что вы не одиноки! — пробурчал профессор Синицын.
Галя промолчала, но подумала про себя, что поняла не больше других.
— К сожалению, я не могу вам всего объяснить, — ответил примирительно Белов. — Чтобы понять, нужна очень большая подготовка.
— Но всё-таки я надеюсь, что вас не затруднит рассказать, как вы концентрируете энергию, — настаивал Николай Михайлович. Белов улыбнулся.
— Боюсь, что ответ потребовал бы многих недель. Пришлось бы начинать с простейших магнитных явлений. Я лучше отвечу вам аллегорически. Вы помните, что сделал Архимед?
— Архимед?
— Да, Архимед из древних Сиракуз. Однажды к Сиракузам подошёл неприятельский флот. Архимед велел всем женщинам взять зеркала и выйти на городские стены. По его команде они навели солнечные зайчики на мачту одного из кораблей. Корабль тут же запылал. Зайчики перескочили на второй, затем на третий корабль, и неприятельский флот превратился в костёр. Вот что значит сконцентрировать энергию в нужной точке пространства!
Николай Михайлович недоверчиво покосился на Белова, прикидывая, не шутит ли он и нет ли тут чего-нибудь обидного. Но Игорь Никитич даже не смотрел в его сторону.
— Примерно таким путём, — рассказывал он, — нам и удалось добиться нужных скоростей истечения. То, что нагрев идёт при отсутствии кислорода, предохраняет части двигателя от пережога, а чтобы они не расплавлялись, в корпусе калорифера и сопла проведена сеть каналов, через которые подаётся в камеру нагрева жидкий водород с первоначальной температурой минус двести пятьдесят три градуса. Энергии у нас хватает, но водорода можно взять с собой очень ограниченное количество, поэтому мы должны расходовать его как можно экономнее и лететь окольными путями.
— Почему же окольными? — снова перебил Синицын. — Ведь прямая — кратчайшее расстояние. Что же может быть проще и экономнее, чем полёт по прямой?
— При полёте с одной планеты на другую, — отвлёк его Константин Степанович, — путь по прямой труден и невыгоден. Я вам расскажу об этом после.
Профессор недоверчиво хмыкнул. Ему хотелось задержаться, не торопясь поспорить, но Белов всё дальше уводил своих слушателей в страну чудес.
— Взгляните на крылья. Они расположены выше гондолы и могут вращаться, как воздушные винты вертолёта. Их приводят в движение небольшие реактивные двигатели, установленные на концах. Рабочим веществом в них служит атмосферный воздух. На правом большом крыле сопло обращено назад, а на левом вперёд. На задней паре — наоборот, сопло правого крыла обращено вперёд, а левого — назад. Таким образом, передняя и задняя пары вращаются в разные стороны. В таком виде «Уран» делается вертолётом. Ему не нужны ни взлётные дорожки, ни посадочные площадки.
Когда корабль взлетит, левое переднее и заднее правое крылья одновременно переворачиваются, и сопла, расположенные на их концах, оказываются обращёнными в одну и ту же сторону. Все крылья устанавливаются в поперечном положении, и «Уран» превращается в самолёт. Очертания корпуса позволяют ему, подобно гидроплану, садиться на воду и взлетать с неё, даже не превращаясь в вертолёт. Для движения при этом служат те же небольшие воздушные двигатели. Но главное назначение «Урана»-летать в безвоздушном пространстве, по желанию меняя направление и скорость полёта. Ну вот, я и кончил. Остаётся осмотреть корабль внутри. Пойдёмте, товарищи!
Чтобы добраться до кабины, пришлось пролезать через несколько круглых, довольно узких люков-дверок в гондоле корабля. Между дверками был расположен пропускник, служащий во время пребывания на чужой планете дезинфекционной камерой, а в условиях космического полёта — вакуум-камерой для выхода в безвоздушное пространство.
Снаружи кабина имела форму гранёного шара. Она, точно драгоценный камень в оправу, была вставлена в переднюю часть гондолы. Бесчисленные плоские окна из хрустальных плит в многоугольных переплётах придавали ей сходство с глазом гигантской стрекозы.
Внутри кабина была разделена на три отсека — верхний, средний и нижний. Лёгкие лестницы, ажурные переходные мостики из золотистого дюраля; площадки из прозрачной пластмассы, эбонитовые щиты со сложнейшей аппаратурой чередовались с предметами домашнего обихода, которые, как и всё, что здесь находилось, имели не совсем обычный вид. Вот постель, которая в два приёма превращалась в стол с креслом, вот этажерка с зажимом для каждого предмета, вот плита с гнёздами для кастрюль, а вот и сами кастрюли с герметическими крышками и крошечными манометрами. Гироскопические установки, сервомоторы, насосы, оптические приборы, калориферы, выключатели, ваттметры, реле, спидометры, термопары и какие-то совсем уж непонятные приборы в первый момент создавали впечатление полного хаоса.
Но под пытливым Галиным взглядом постепенно начала проступать закономерность в расположении этой путаницы. Скоро она распознала почти все механизмы и приборы. В конечном счёте, все они оказались её старыми институтскими друзьями, только очень повзрослевшими и удивительно нарядными. Так, при выходе из тёмного помещения на залитую солнцем улицу вначале ничего не видно из-за ослепительного света. Но вот проходит секунда-другая, и глаз начинает различать здания, троллейбусы, автомобили, отдельных людей и, наконец, даже листья на дереве, растущем на противоположном тротуаре.
Отсеки кабины имели общий каркас. Всё внутреннее устройство кабины могло поворачиваться относительно её оболочки. В среднем, центральном, отсеке находились пульты воздушного и космического управления. Между ними был расположен тройной космический гирокомпас, необходимый для прокладывания курса при взлётах, посадках и полёте в облаках. Оси трёх гирокомпасов, однажды приведённые в движение, сохраняли своё направление при любых изменениях напряжения гравитационного поля и при любых манёврах корабля.
Окна занимали почти две трети поверхности кабины, поэтому видимость изнутри была превосходной. Все окна снаружи имели металлические шторы, которые плотно закрывались, когда это было нужно. Двойные стёкла хорошо задерживали ультракороткие лучи: между ними был нагнетён озон. Наружные стёкла во время полёта искусственно подогревались, чтобы под воздействием космического холода озон не осаждался на их поверхности, как иней, и чтобы они не изменяли своих механических свойств.
Верхний отсек кабины был приспособлен для жилья, а нижний — для научной работы: здесь же находились аппараты для кондиционирования воздуха, очистки воды и приготовления пищи.
Обсерватория находилась наверху, в отдельном помещении, соединённом с кабиной. Фотолаборатория, склады оборудования, продуктов питания и запасов кислорода располагались в боковых придатках кабины, рядом с пропускником. Кабина вместе с обсерваторией, складами и пропускной камерой могла легка отделяться от основного корпуса корабля на специальных тросах, но для чего это было нужно, Галя не поняла.
Средняя часть гондолы являлась резервуаром для жидкого водорода. Точно в центре тяжести корабля находилась гироскопическая установка для маневрирования в безвоздушном пространстве.
Путь к хвостовой части гондолы преграждала массивная дверь, скрывавшая сердце корабля — урановый двигатель...
Глава 3
Все были поглощены работой. Воздушные лётчики, единственные люди, которые после смены двигателей оказались сравнительно свободными, взяли на себя обязанности поваров и по очереди состязались в приготовлении лакомых блюд русской и украинской кухни.
Вечно брюзжащий и всем недовольный Синицын настолько ушёл в составление реактивов, в перелистывание книг, которые он должен был в последний момент оставить на Земле, что начинал ворчать только тогда, когда Галя и Маша затевали возню. Случалось, что в ней принимал участие и Максим Афанасьевич Медведев. Он озорничал серьёзно, с глубокомысленным видом. Со стороны могло показаться, что он даже смотреть не хочет с высоты своего майорского величия в сторону девушек. Но стоило им отвернуться, как его взгляд, точно подсолнечник к солнцу, обращался к Капитанской дочке.
Константин Степанович и Маша часами просиживали с Беловым, считывая расчётные таблицы, вычисляя возможный расход рабочего вещества, проверяя инвентарь и выполняя тысячу других мелких дел, зачастую не имеющих никакого отношения к высотам науки.
Начальник экспедиции проверял каждую деталь, залезал в каждую щель корабля, с которого он порой не сходил до глубокой ночи. Но у него, пожилого, серьёзного человека, всегда находилось время, чтобы оценить работу молодых, дать нужный совет, а то просто весело пошутить.
Среди этих не так давно ещё совершенно чужих людей Галя чувствовала себя, как в родной семье, и даже брюзжание старого геолога подчас действовало на неё успокоительно, как стрекотание добродушного сверчка.
Но больше всего Галя подружилась с Сидоренко. И не мудрено: оказалось, что полковник был другом её отца, воевал в одной с ним части и раз или два видел Галю совсем маленькой девочкой. Узнав эти подробности, Галя все свободные минуты теперь проводила с Иваном Тимофеевичем, который быстро и незаметно превратился просто в дядю Ваню. Галя упорно и настойчиво выспрашивала всё о своих родителях, особенно об отце. Понемногу она узнала его наружность, привычки, характер.
Рассказ о его подвиге и смерти она выслушала только один раз и больше никогда об этом не заговаривала. Зато каждой новой мелочи о его жизни радовалась, как ребёнок. Сначала Сидоренко хмурился, отвечал нехотя и явно избегал подобных разговоров. Но мало-помалу он перестал дичиться. От него Галя узнала, что её мать погибла под развалинами дома, который был разбит авиабомбой незадолго до того, как умер отец. Каким образом спаслась Галя — Иван Тимофеевич не знал.
— Наверное, откопали! — обычно отмахивался он, прекращая разговор. При одной из этих бесед случайно присутствовал Белов. Он очень внимательно выслушал до конца Галину грустную повесть и потом долго расспрашивал полковника о подробностях, удивляясь, как Галя могла уцелеть. Иван Тимофеевич был не в духе.
— Ну то вы до менэ прискипалысь, коль я и сам ничого не розумию! — под конец отрезал он сердито.
Белов поднялся и, понурившись, ушёл. Несколько дней подряд он был необычно рассеян и молчалив. Галю глубоко тронуло его безыскусственное сочувствие.
Прошло больше года с того удивительного сентябрьского дня, когда Галя впервые увидела космический корабль, и свыше пяти месяцев с тех нор, как экипаж «Урана» переселился в кабину и жил полностью изолированной или, как говорила Маша, отрешённый от всего земного. Единственное, что соединяло членов экспедиции с внешним миром, было радио и телефон.
По установившейся традиции, вечерами после тяжёлого трудового дня все собирались в жилом отсеке и отдыхали — читали, слушали музыку, а то и просто болтали, о чём придётся.
В один из таких вечеров, когда усталые члены команды собрались за круглым столом, произошло небольшое событие, последствия которого заметно скрасили жизнь обитателей этого крошечного мирка.
Максим, перелистывавший учебник астрономии, заинтересовался старинной звёздной картой, испещрённой фигурами странных людей и чудовищных животных, изображавшими созвездия. Маша терпеливо объясняла ему, как они называются, но когда Максим спросил, как возникли эти названия, она замялась. Ей на выручку пришёл Константин Степанович. По своему обычаю щурясь и улыбаясь, он ответил, что происхождение названий большинства созвездий тонет в глубинах древности, но что во всяком случае об одном из них есть совершенно точные сведения и даже довольно интересные.
— Воображаю! — не преминул проворчать Синицын.
— Все вы, конечно, слышали, — начал Константин Степанович, игнорируя это замечание, — о египетской царице Клеопатре, которая кружила головы самым великим мужам своего времени. Она видала у своих ног и непобедимого Цезаря и Марка Антония. Говорили, что она растворяла в уксусе бесценные жемчуга и пила это сомнительное снадобье, казнила некоторых своих возлюбленных, одним словом, по представлениям того времени, была женщиной выдающейся. Так вот, у этой самой Клеопатры была бабушка по имени Вереника. О ней-то я и хочу рассказать... Постойте, что же вы морщитесь? Ведь эта бабушка была когда-то молода и прекрасна, как утренняя заря, а волосы у неё были несказанной красоты и такие длинные, что когда она стояла во весь рост, концы её кос лежали на земле.
Итак, она была дочерью фараона Птоломея Филадельфа и... женой своего родною брата Птоломея Эвергета, потому что, по тогдашним египетским традициям, царские дети могли заключать браки только между собой Сразу же после свадьбы Эвергету пришлось покинуть брачное ложе, надеть доспехи и идти на бой с Селевком Вторым, царём Сирии. Убитая горем Вереника дала клятву перед алтарём богини Арсинои, что принесёт ей в жертву свои роскошные волосы, если муж вернётся невредимым.
Долгие месяцы она молила богиню. Но вот прискакал гонец: Эвергет возвращался во главе победоносных войск! Счастливая Вереника обрезала косу, возложила её на алтарь Арсинои, а сама поехала навстречу мужу.
В те времена были другие представления о женской красоте, чем теперь, поэтому Эвергет был озадачен, увидев стриженую жену. Но, узнав, какие причины побудили её это сделать, он был растроган.
в комнату вошёл Константин Степанович, а за ним высокий представительный генерал-лейтенант авиации и ещё два человека в рабочих комбинезонах.
«Да ведь это же Игорь Никитич!» — обмерла Галя, глядя на непривычно суровое лицо своего селигерского друга.
Взгляды их на секунду скрестились, и Гале показалось, что Белов чуть улыбнулся. Но улыбка, едва промелькнув, исчезла. Перед ней стоял строгий, осанистый генерал. Он медленно оглядел присутствующих и негромко произнёс:
— Здравствуйте, товарищи!
Прибывшие ответила на приветствие.
— Ну вот, — сказал генерал-лейтенант, — весь состав в сборе. Я главный конструктор Н-ского завода Белов — начальник экспедиции; доктор физико-математических наук профессор Иванов — мой заместитель и космический штурман; Герой Советского Союза полковник Сидоренко, — он взглядом указал на пожилого рабочего в синем комбинезоне, в котором потрясённая Галя узнала Ивана Тимофеевича, — воздушный лётчик; доктор медицины профессор Петрова — врач и биолог; доктор геологических наук профессор Синицын — геолог и палеонтолог экспедиции; старший научный сотрудник кандидат физико-математических наук Миронова (новый взгляд и новое потрясение!) дублёр космического штурмана; главный лётчик-испытатель майор Медведев — дублёр воздушного лётчика и инженер Ковалёва — кинооператор экспедиции. Все восемь человек налицо!
Галя была до такой степени оглушена званиями и степенями, что, когда речь дошла до неё, ей захотелось превратиться в Дюймовочку или вовсе исчезнуть.
В звонкой тишине вдруг раздались строгие, скупые и торжественные слова, которые заставили присутствующих затаить дыхание. Голос Белова звучал ровно, чересчур правильно, но это подчёркнутое спокойствие лишь выдавало его взволнованность.
— Партия и правительство поручают экспедиции на универсальном реактивном корабле «Уран» совершить рейс на планету Венеру, пользуясь её благоприятным расположением перед нижним соединением двадцатого июня тысяча девятьсот... года. Отлёт состоится двадцать пятого марта тысяча девятьсот... года, то есть примерно через полтора года. В нашу задачу входит спуск на поверхность планеты и проведение на ней необходимых биологических и геологических наблюдений. Желающие отказаться от участия в экспедиции могут заявить об этом до осмотра корабля.
Белов замолчал и испытующе посмотрел на новичков.
Если бы Галя в этот момент была способна наблюдать, она услышала бы, как Ольга Александровна, удовлетворённо кивнув головой, прошептала: «Так я и думала!». Она бы увидела, как Николай Михайлович невольно положил руку на сердце, точно стараясь удержать его биение... Но Галя ничего не замечала. У неё кружилась голова, сердце бешено билось, и она чувствовала, что ещё миг, и она разрыдается от счастья! Двери в Бесконечность, таинственные двери её грёз, стояли раскрытыми настежь, и ей Родина дала право войти в них в первой шеренге!
— Ну что же, если вы хотите подумать, я отложу осмотр на несколько часов! — заметил Белов, поглядывая на смятенных людей, переживавших каждый по-своему это удивительное сообщение.
— Я согласна! — просто и, как всегда, спокойно ответила, наконец, Петрова.
— Я тоже согласна! — сказала Галя, изо всех сил стараясь совладать с собой.
Николай Михайлович долго и пытливо глядел на Белова. Наконец, поняв, что с ним не шутят, пробасил:
— Благодарю за честь. Постараюсь оправдать доверие.
— Других ответов мы от вас и не ждали! Теперь запомните: мы здесь на карантине. Непосредственного общения с внешним миром с этой минуты не будет. Приучайтесь всё делать сами, как будто находитесь в полёте. Для подготовки у нас осталось времени в обрез, и надо экономить каждую минуту. Завтра к десяти часам представьте мне списки всех нужных вам приборов, инструментов, лекарств, книг и так далее. Заказывайте самое лучшее оборудование, каких бы денег оно ни стоило, но экономьте каждый грамм его веса.
— И вот ещё что, товарищи, — продолжил он мягким задушевным голосом. — Нам надо стараться быть всё время вместе, чтобы привыкнуть друг к другу, приноровиться к привычкам и особенностям каждого из нас, потому что в пути нам будет тесновато. Как только закончится переоборудование корабля, летавшего к Луне, мы сейчас же поселимся в кабине, чтобы обжить её и устранить все недочёты до того, как покинем Землю. А теперь пойдёмте осмотрим корабль!
В дверях Галя столкнулась с Константином Степановичем.
— Вот, пичуга, мы и встретились! — усмехнулся он, лукаво щурясь. — Немножко неожиданно, правда?
— Константин Степанович, так значит, Селигер...
— Угадали. Конечно, подстроен! Это были смотрины. И вы, как говорят, «всем показались». То есть они-то на самом деле отдыхали...
— Та, Что Грезит! Поздравляю! — обняла Галю Капитанская дочка.
— Пошли, пошли! — заторопил девушек Константин Степанович. — Объясняться будете потом. Вас ждёт такое!..
Как во сне, не веря самой себе, Галя переступила порог помещения.
Мощные потоки света заливали огромный квадратный зал. Посредине на широкой металлической площадке стоял величественный корабль. Он весь сверкал и переливался, как огромный слиток замороженной ртути. В размахе крыльев он достигал почти девяноста метров. Длина его превышала восемьдесят пять. В передней, утолщённой части обтекаемой гондолы, как жёлудь в гнезде, сидела шарообразная кабина метров восемнадцати в диаметре. Массивная колонна, выходящая вверх из передней части гондолы, несла два крыла, похожих на лопасти воздушного винта. На концах они имели утолщения, которые в миниатюре повторяли очертания гондолы.
В хвостовой части корабля была вторая пара крыльев меньшего размера. Несущая их колонка была шарнирной и могла качаться во все стороны.
Даже неопытный глаз поражала стройность и простота форм корабля. Перед Галей была не просто машина — сочетание мёртвых частей, — а произведение человеческого гения, гармоничное, как звонкая песня, и величественное, как водяной каскад.
Восторженное молчание первым нарушил Белов.
— По хорошей старой традиции небесным телам принято давать имена богов и героев греческой мифологии. Дочь Хаоса, могущественная Гея-Земля некогда назвала своего первенца Ураном-Небом. Так назван и первый корабль, который помчится через неизмеримые просторы космоса по воле человека.
Горячая волна сдавила горло и заставила Галю безотчётно всхлипнуть. Испугавшись, что кто-нибудь заметит её слабость, она искоса взглянула на своих спутников. Невероятно! Ольга Александровна стояла со светлой улыбкой, и из её широко открытых глаз катились крупные слёзы. Но она их не замечала. Синицын, этот всегда угрюмый человек, отвернулся и, достав платок, тёр глаза.
— В последние годы, — продолжал Белов, медленно обходя сверкающий «Уран», — много сил было отдано созданию искусственных спутников Земли и пробным полётам вокруг Луны. Это была совершенно необходимая работа. Мы узнали многое о космическом пространстве и научились строить великолепные ракеты, работающие на химическом топливе. Большие небесные тела, — продолжал он, — обладают огромной силой притяжения. Даже для того, чтобы отлететь с искусственного спутника-станции, корабль должен затратить много энергии, покидая Землю. Затем ему надо спуститься на избранную планету, перелетать на ней с места на место, оторваться от неё и вернуться домой. Такая задача не под силу химическому двигателю. Не помогут её выполнить ни искусственные спутники, ни многоступенчатые ракеты, ни ракеты-топливовозы. Все они хороши в теории, а практически слишком сложны. В лучшем случае химическая ракета может совершить беспосадочный полёт вокруг нужной планеты и вернуться назад. Но спуск на чужую планету для неё был бы бесповоротной гибелью. У неё потом не хватило бы энергии на взлёт. Другое дело — атомный двигатель. Он создан — и отныне не надо прибегать ни к каким ухищрениям.
Белов остановился у хвостовой части гондолы. В её торце чернело большое круглое отверстие.
— Это сопло главного двигателя, из которого во время разгона вылетает струя раскалённого водорода со скоростью в десятки километров в секунду.
— Простите, Игорь Никитич, — вмешалась Ольга Александровна. — Значит, ваш корабль всё-таки химическая ракета?
— Вы меня не поняли. Я же сказал: водорода, а не продуктов его сгорания. Чтобы ракета двигалась, надо в противоположном направлении выбрасывать с большими скоростями материальные частицы. Энергия, которая затрачивается внутри ракеты на их разгон, и является источником движения. При этом решающим фактором является не масса, а скорость вылетающих частиц.
— Игорь Никитич, — перебила Галя, — не потому ли был выбран в качестве рабочего вещества водород, что его молекулы обладают наивысшими скоростями при данной температуре по сравнению с другими химическими элементами?
Белов обернулся и посмотрел на Галю с таким удивлением, что она с трудом подавила улыбку.
— После того что сказала Галина Семёновна, пояснять почти нечего. На «Уране» мы установили лёгкий урановый котёл. Сосредоточивая его энергию в нужном участке пространства, мы можем привести атомы рабочего вещества, то есть вещества, от которого мы отталкиваемся, в состояние бешеного движения.
— Позвольте, позвольте, товарищ Белов, — проворчал Синицын, который снова принял свой обычный недовольный вид, насколько я помню, водород состоит из двухатомных молекул, а вы говорите об атомах?
— Да, да! До температуры в две тысячи градусов водород состоит из молекул, каждая из которых содержит по два атома. Но при дальнейшем нагреве молекулы начинают разрушаться. При пяти тысячах градусов весь водород становится атомным. Процесс этого превращения требует примерно пятидесяти тысяч калорий на каждый килограмм водорода. Поэтому его нагрев на этом диапазоне температур идёт очень медленно, несмотря на непрерывный подвод тепла.
— Но ведь это большой недостаток! — снова вмешался Николай Михайлович. — Вы тратите уйму энергии, чтобы разложить молекулы водорода на атомы, а его температура и, значит, скорости частиц почти не возрастают. А ведь вы сами только что сказали, что скорость — это главное!
— Вы вот что примите в расчёт: впитывая тепло без большого повышения температуры, водород не расплавляет двигатель. Зато, когда его струя, расширяясь в раструбе сопла, начинает охлаждаться, атомы рекомбинируются в молекулы и отдают своё скрытое тепло. Подстёгнутая новым приливом энергии, смесь атомов и молекул покидает корабль с такими скоростями, которые никогда бы не удалось получить другим путём.
Белов достал блокнот и быстро набросал карандашом схему.
— При работе двигателя жидкий водород поступает из резервуаров в систему охлаждения. Здесь он испаряется и, проходя через ряд каналов, нагревается всё больше и больше. Он поступает в калорифер уже очень горячим. Здесь происходит его окончательный нагрев, но не путём соприкосновения с раскалёнными стенками или с огневым факелом, а с помощью продуктов атомного распада. Они собраны в центре калорифера подобно тому, как лучи света собираются с помощью зеркал в одной точке.
— Признаться, я так-таки ничего не поняла! — сокрушённо вздохнула Ольга Александровна.
— Должен сказать, что вы не одиноки! — пробурчал профессор Синицын.
Галя промолчала, но подумала про себя, что поняла не больше других.
— К сожалению, я не могу вам всего объяснить, — ответил примирительно Белов. — Чтобы понять, нужна очень большая подготовка.
— Но всё-таки я надеюсь, что вас не затруднит рассказать, как вы концентрируете энергию, — настаивал Николай Михайлович. Белов улыбнулся.
— Боюсь, что ответ потребовал бы многих недель. Пришлось бы начинать с простейших магнитных явлений. Я лучше отвечу вам аллегорически. Вы помните, что сделал Архимед?
— Архимед?
— Да, Архимед из древних Сиракуз. Однажды к Сиракузам подошёл неприятельский флот. Архимед велел всем женщинам взять зеркала и выйти на городские стены. По его команде они навели солнечные зайчики на мачту одного из кораблей. Корабль тут же запылал. Зайчики перескочили на второй, затем на третий корабль, и неприятельский флот превратился в костёр. Вот что значит сконцентрировать энергию в нужной точке пространства!
Николай Михайлович недоверчиво покосился на Белова, прикидывая, не шутит ли он и нет ли тут чего-нибудь обидного. Но Игорь Никитич даже не смотрел в его сторону.
— Примерно таким путём, — рассказывал он, — нам и удалось добиться нужных скоростей истечения. То, что нагрев идёт при отсутствии кислорода, предохраняет части двигателя от пережога, а чтобы они не расплавлялись, в корпусе калорифера и сопла проведена сеть каналов, через которые подаётся в камеру нагрева жидкий водород с первоначальной температурой минус двести пятьдесят три градуса. Энергии у нас хватает, но водорода можно взять с собой очень ограниченное количество, поэтому мы должны расходовать его как можно экономнее и лететь окольными путями.
— Почему же окольными? — снова перебил Синицын. — Ведь прямая — кратчайшее расстояние. Что же может быть проще и экономнее, чем полёт по прямой?
— При полёте с одной планеты на другую, — отвлёк его Константин Степанович, — путь по прямой труден и невыгоден. Я вам расскажу об этом после.
Профессор недоверчиво хмыкнул. Ему хотелось задержаться, не торопясь поспорить, но Белов всё дальше уводил своих слушателей в страну чудес.
— Взгляните на крылья. Они расположены выше гондолы и могут вращаться, как воздушные винты вертолёта. Их приводят в движение небольшие реактивные двигатели, установленные на концах. Рабочим веществом в них служит атмосферный воздух. На правом большом крыле сопло обращено назад, а на левом вперёд. На задней паре — наоборот, сопло правого крыла обращено вперёд, а левого — назад. Таким образом, передняя и задняя пары вращаются в разные стороны. В таком виде «Уран» делается вертолётом. Ему не нужны ни взлётные дорожки, ни посадочные площадки.
Когда корабль взлетит, левое переднее и заднее правое крылья одновременно переворачиваются, и сопла, расположенные на их концах, оказываются обращёнными в одну и ту же сторону. Все крылья устанавливаются в поперечном положении, и «Уран» превращается в самолёт. Очертания корпуса позволяют ему, подобно гидроплану, садиться на воду и взлетать с неё, даже не превращаясь в вертолёт. Для движения при этом служат те же небольшие воздушные двигатели. Но главное назначение «Урана»-летать в безвоздушном пространстве, по желанию меняя направление и скорость полёта. Ну вот, я и кончил. Остаётся осмотреть корабль внутри. Пойдёмте, товарищи!
Чтобы добраться до кабины, пришлось пролезать через несколько круглых, довольно узких люков-дверок в гондоле корабля. Между дверками был расположен пропускник, служащий во время пребывания на чужой планете дезинфекционной камерой, а в условиях космического полёта — вакуум-камерой для выхода в безвоздушное пространство.
Снаружи кабина имела форму гранёного шара. Она, точно драгоценный камень в оправу, была вставлена в переднюю часть гондолы. Бесчисленные плоские окна из хрустальных плит в многоугольных переплётах придавали ей сходство с глазом гигантской стрекозы.
Внутри кабина была разделена на три отсека — верхний, средний и нижний. Лёгкие лестницы, ажурные переходные мостики из золотистого дюраля; площадки из прозрачной пластмассы, эбонитовые щиты со сложнейшей аппаратурой чередовались с предметами домашнего обихода, которые, как и всё, что здесь находилось, имели не совсем обычный вид. Вот постель, которая в два приёма превращалась в стол с креслом, вот этажерка с зажимом для каждого предмета, вот плита с гнёздами для кастрюль, а вот и сами кастрюли с герметическими крышками и крошечными манометрами. Гироскопические установки, сервомоторы, насосы, оптические приборы, калориферы, выключатели, ваттметры, реле, спидометры, термопары и какие-то совсем уж непонятные приборы в первый момент создавали впечатление полного хаоса.
Но под пытливым Галиным взглядом постепенно начала проступать закономерность в расположении этой путаницы. Скоро она распознала почти все механизмы и приборы. В конечном счёте, все они оказались её старыми институтскими друзьями, только очень повзрослевшими и удивительно нарядными. Так, при выходе из тёмного помещения на залитую солнцем улицу вначале ничего не видно из-за ослепительного света. Но вот проходит секунда-другая, и глаз начинает различать здания, троллейбусы, автомобили, отдельных людей и, наконец, даже листья на дереве, растущем на противоположном тротуаре.
Отсеки кабины имели общий каркас. Всё внутреннее устройство кабины могло поворачиваться относительно её оболочки. В среднем, центральном, отсеке находились пульты воздушного и космического управления. Между ними был расположен тройной космический гирокомпас, необходимый для прокладывания курса при взлётах, посадках и полёте в облаках. Оси трёх гирокомпасов, однажды приведённые в движение, сохраняли своё направление при любых изменениях напряжения гравитационного поля и при любых манёврах корабля.
Окна занимали почти две трети поверхности кабины, поэтому видимость изнутри была превосходной. Все окна снаружи имели металлические шторы, которые плотно закрывались, когда это было нужно. Двойные стёкла хорошо задерживали ультракороткие лучи: между ними был нагнетён озон. Наружные стёкла во время полёта искусственно подогревались, чтобы под воздействием космического холода озон не осаждался на их поверхности, как иней, и чтобы они не изменяли своих механических свойств.
Верхний отсек кабины был приспособлен для жилья, а нижний — для научной работы: здесь же находились аппараты для кондиционирования воздуха, очистки воды и приготовления пищи.
Обсерватория находилась наверху, в отдельном помещении, соединённом с кабиной. Фотолаборатория, склады оборудования, продуктов питания и запасов кислорода располагались в боковых придатках кабины, рядом с пропускником. Кабина вместе с обсерваторией, складами и пропускной камерой могла легка отделяться от основного корпуса корабля на специальных тросах, но для чего это было нужно, Галя не поняла.
Средняя часть гондолы являлась резервуаром для жидкого водорода. Точно в центре тяжести корабля находилась гироскопическая установка для маневрирования в безвоздушном пространстве.
Путь к хвостовой части гондолы преграждала массивная дверь, скрывавшая сердце корабля — урановый двигатель...
Глава 3
ОТЛЁТ
Роями дальних звёздШли дни. Экипаж космического корабля деятельно готовился к полёту. На «Уране» с утра до вечера стоял шум: менялись двигатели, пополнялся запас рабочего вещества, испытывались и регулировались механизмы управления. Белов вместе с воздушными лётчиками целыми днями пропадал в машинном отделении. Остальные под руководством профессора Иванова принимали и испытывали прибывающую аппаратуру, измерительные приборы, оптику — весь богатый и разнохарактерный арсенал исследовательского оборудования, которому позавидовал бы любой институт.
Мерцало мирозданье
Той ночью, как всегда,
Над тьмой земных широт.
Ракета мчалась ввысь,
И, затаив дыханье,
С Земли смотрел ей вслед
Весь человечий род.
А. Сурков
Все были поглощены работой. Воздушные лётчики, единственные люди, которые после смены двигателей оказались сравнительно свободными, взяли на себя обязанности поваров и по очереди состязались в приготовлении лакомых блюд русской и украинской кухни.
Вечно брюзжащий и всем недовольный Синицын настолько ушёл в составление реактивов, в перелистывание книг, которые он должен был в последний момент оставить на Земле, что начинал ворчать только тогда, когда Галя и Маша затевали возню. Случалось, что в ней принимал участие и Максим Афанасьевич Медведев. Он озорничал серьёзно, с глубокомысленным видом. Со стороны могло показаться, что он даже смотреть не хочет с высоты своего майорского величия в сторону девушек. Но стоило им отвернуться, как его взгляд, точно подсолнечник к солнцу, обращался к Капитанской дочке.
Константин Степанович и Маша часами просиживали с Беловым, считывая расчётные таблицы, вычисляя возможный расход рабочего вещества, проверяя инвентарь и выполняя тысячу других мелких дел, зачастую не имеющих никакого отношения к высотам науки.
Начальник экспедиции проверял каждую деталь, залезал в каждую щель корабля, с которого он порой не сходил до глубокой ночи. Но у него, пожилого, серьёзного человека, всегда находилось время, чтобы оценить работу молодых, дать нужный совет, а то просто весело пошутить.
Среди этих не так давно ещё совершенно чужих людей Галя чувствовала себя, как в родной семье, и даже брюзжание старого геолога подчас действовало на неё успокоительно, как стрекотание добродушного сверчка.
Но больше всего Галя подружилась с Сидоренко. И не мудрено: оказалось, что полковник был другом её отца, воевал в одной с ним части и раз или два видел Галю совсем маленькой девочкой. Узнав эти подробности, Галя все свободные минуты теперь проводила с Иваном Тимофеевичем, который быстро и незаметно превратился просто в дядю Ваню. Галя упорно и настойчиво выспрашивала всё о своих родителях, особенно об отце. Понемногу она узнала его наружность, привычки, характер.
Рассказ о его подвиге и смерти она выслушала только один раз и больше никогда об этом не заговаривала. Зато каждой новой мелочи о его жизни радовалась, как ребёнок. Сначала Сидоренко хмурился, отвечал нехотя и явно избегал подобных разговоров. Но мало-помалу он перестал дичиться. От него Галя узнала, что её мать погибла под развалинами дома, который был разбит авиабомбой незадолго до того, как умер отец. Каким образом спаслась Галя — Иван Тимофеевич не знал.
— Наверное, откопали! — обычно отмахивался он, прекращая разговор. При одной из этих бесед случайно присутствовал Белов. Он очень внимательно выслушал до конца Галину грустную повесть и потом долго расспрашивал полковника о подробностях, удивляясь, как Галя могла уцелеть. Иван Тимофеевич был не в духе.
— Ну то вы до менэ прискипалысь, коль я и сам ничого не розумию! — под конец отрезал он сердито.
Белов поднялся и, понурившись, ушёл. Несколько дней подряд он был необычно рассеян и молчалив. Галю глубоко тронуло его безыскусственное сочувствие.
Прошло больше года с того удивительного сентябрьского дня, когда Галя впервые увидела космический корабль, и свыше пяти месяцев с тех нор, как экипаж «Урана» переселился в кабину и жил полностью изолированной или, как говорила Маша, отрешённый от всего земного. Единственное, что соединяло членов экспедиции с внешним миром, было радио и телефон.
По установившейся традиции, вечерами после тяжёлого трудового дня все собирались в жилом отсеке и отдыхали — читали, слушали музыку, а то и просто болтали, о чём придётся.
В один из таких вечеров, когда усталые члены команды собрались за круглым столом, произошло небольшое событие, последствия которого заметно скрасили жизнь обитателей этого крошечного мирка.
Максим, перелистывавший учебник астрономии, заинтересовался старинной звёздной картой, испещрённой фигурами странных людей и чудовищных животных, изображавшими созвездия. Маша терпеливо объясняла ему, как они называются, но когда Максим спросил, как возникли эти названия, она замялась. Ей на выручку пришёл Константин Степанович. По своему обычаю щурясь и улыбаясь, он ответил, что происхождение названий большинства созвездий тонет в глубинах древности, но что во всяком случае об одном из них есть совершенно точные сведения и даже довольно интересные.
— Воображаю! — не преминул проворчать Синицын.
— Все вы, конечно, слышали, — начал Константин Степанович, игнорируя это замечание, — о египетской царице Клеопатре, которая кружила головы самым великим мужам своего времени. Она видала у своих ног и непобедимого Цезаря и Марка Антония. Говорили, что она растворяла в уксусе бесценные жемчуга и пила это сомнительное снадобье, казнила некоторых своих возлюбленных, одним словом, по представлениям того времени, была женщиной выдающейся. Так вот, у этой самой Клеопатры была бабушка по имени Вереника. О ней-то я и хочу рассказать... Постойте, что же вы морщитесь? Ведь эта бабушка была когда-то молода и прекрасна, как утренняя заря, а волосы у неё были несказанной красоты и такие длинные, что когда она стояла во весь рост, концы её кос лежали на земле.
Итак, она была дочерью фараона Птоломея Филадельфа и... женой своего родною брата Птоломея Эвергета, потому что, по тогдашним египетским традициям, царские дети могли заключать браки только между собой Сразу же после свадьбы Эвергету пришлось покинуть брачное ложе, надеть доспехи и идти на бой с Селевком Вторым, царём Сирии. Убитая горем Вереника дала клятву перед алтарём богини Арсинои, что принесёт ей в жертву свои роскошные волосы, если муж вернётся невредимым.
Долгие месяцы она молила богиню. Но вот прискакал гонец: Эвергет возвращался во главе победоносных войск! Счастливая Вереника обрезала косу, возложила её на алтарь Арсинои, а сама поехала навстречу мужу.
В те времена были другие представления о женской красоте, чем теперь, поэтому Эвергет был озадачен, увидев стриженую жену. Но, узнав, какие причины побудили её это сделать, он был растроган.