Страница:
Сигурд сел, сложив на груди руки.
— Без тебя я не уеду, бабушка, и кончено.
Она тяжело, с усилием помотала головой и разлепила веки.
— Вижу, настала пора рассказать тебе о твоих отце и матери. Печальная это будет история…
— Нет-нет, — поспешно перебил ее Сигурд, — ты слишком устала. Вовсе незачем рассказывать именно сейчас. Ты упала и вдобавок простудилась, бабушка, а это не к спеху.
— Помолчи, детка. Я знаю, что делаю. Сегодня я видела во сне, как издыхала старая овца, — это вещий знак. На сей раз здесь нет старой Грелод, чтобы разогревать мою жизнь снадобьями и заклинаниями. Она будет сердиться, что я так бессовестно обманывала ее, стоило ей повернуться ко мне спиной… Эх, Сигги, она была мне верным другом. Если что-то ты и перенял у меня, так пусть это будет умение отличать истинных друзей от мнимых. Ну, к делу… пока эта дряхлая плоть совсем не лишилась сил. Твоя мать… я причинила ей много боли, Сигурд. Она была моей дочерью, и звали ее Асхильд. — Имя отозвалось приступом боли, и Торарна без сил упала на ложе, бледнея и задыхаясь. — Я отреклась от нее, из-за того что она вышла замуж… Двадцать лет я не произносила ее имени… но теперь настала пора простить ее.
Сигурд опустился на колени рядом с ней, с ужасом понимая, что ей совсем худо.
— Бабушка, что мне сделать для тебя? — прошептал он. — Тебе больно?
Торарна нехотя открыла глаза.
— О да, больно… от ревности. Он увел ее у меня… но тебя не получит, если только это в моих силах. Двое их было… не помню, который женился на ней и который убил ее… но я ненавижу обоих. — Ее слабый голос превратился в бессмысленное бормотание.
— Говори же, бабушка, — потеребил ее Сигурд. — Скажи мне, кто мой отец.
— Он с трудом выдавливал слова.
— Отец… всадник на холме… вчера это было? Или год назад? Я сказала ему… сын погиб в огне, его нет. Когда-нибудь ты простишь меня, Сигурд.
Не позволяй ему увести тебя в иной мир. Тот, другой, тоже искал тебя… нет, это он… тролли, мороки. Я сказала ему — сына нет. Он не поверил. Не дай ему забрать резную шкатулку Асхильд… ее свадебный подарок от… от… он забрал Асхильд… она умерла… в огне…
Сигурд пытался отыскать смысл в ее бормотании, но его сообразительность безмолвствовала перед страхом, что Торарна умирает.
— Так мой-отец был здесь? Он посылал за мной?
— Посылал! Насылал мороков! Он убьет тебя, Сигурд! — Торарна вцепилась в его руку маленькими ледяными пальцами, дико глядя за его спину. — Сбереги шкатулку Асхильд… ярл хочет завладеть ею… Злыдень, лиходей… сжег твою мать…
— Кто сделал это — мой отец или тот, другой? Помнишь ты его имя?
— Имя… имя… — Ее веки трепетали, а дыхание было таким слабым, что Сигурд боялся, как бы оно не прервалось совсем. — Асхильд… о, Асхильд, прости меня! Я пыталась сберечь его… уберечь шкатулку от них… чародеев и полководцев. Асхильд, ты здесь? Дай мне руку.
Сигурд ласково сжал ее ладошку; Торарна бормотала что-то бессмысленное, обращаясь к Асхильд, и наконец задремала. Дышала она неровно, чуть слышно, но все же дышала. Он надеялся, что у нее достанет сил завтра рассказать ему все еще раз и более связно. Сигурд все еще почти ничего не знал об отце и матери, а сам ничего толком не помнил, кроме детских страшных снов о большом пожаре. Он печально подумал, что эти сны могли быть памятью о пожаре, в котором погибла его мать. Торарна ведь сказала ему, что история будет печальной, и, похоже, она оказалась права.
Всю ночь он сидел у постели, не смыкая глаз. Старуха спала тихо, лишь несколько раз вскидывалась, бессвязно звала Асхильд, но всякий раз Сигурду удавалось успокоить ее, и она снова засыпала. Незадолго до рассвета, на севере весьма раннего, Торарна вдруг широко раскрыла совершенно бессонные глаза и громко воскликнула:
— Асхильд, достань мой лучший фартук и брошь — твой отец вернулся домой!
Она дернулась, точно пытаясь подняться, и с последним вздохом затихла у Сигурда на руках.
— Без тебя я не уеду, бабушка, и кончено.
Она тяжело, с усилием помотала головой и разлепила веки.
— Вижу, настала пора рассказать тебе о твоих отце и матери. Печальная это будет история…
— Нет-нет, — поспешно перебил ее Сигурд, — ты слишком устала. Вовсе незачем рассказывать именно сейчас. Ты упала и вдобавок простудилась, бабушка, а это не к спеху.
— Помолчи, детка. Я знаю, что делаю. Сегодня я видела во сне, как издыхала старая овца, — это вещий знак. На сей раз здесь нет старой Грелод, чтобы разогревать мою жизнь снадобьями и заклинаниями. Она будет сердиться, что я так бессовестно обманывала ее, стоило ей повернуться ко мне спиной… Эх, Сигги, она была мне верным другом. Если что-то ты и перенял у меня, так пусть это будет умение отличать истинных друзей от мнимых. Ну, к делу… пока эта дряхлая плоть совсем не лишилась сил. Твоя мать… я причинила ей много боли, Сигурд. Она была моей дочерью, и звали ее Асхильд. — Имя отозвалось приступом боли, и Торарна без сил упала на ложе, бледнея и задыхаясь. — Я отреклась от нее, из-за того что она вышла замуж… Двадцать лет я не произносила ее имени… но теперь настала пора простить ее.
Сигурд опустился на колени рядом с ней, с ужасом понимая, что ей совсем худо.
— Бабушка, что мне сделать для тебя? — прошептал он. — Тебе больно?
Торарна нехотя открыла глаза.
— О да, больно… от ревности. Он увел ее у меня… но тебя не получит, если только это в моих силах. Двое их было… не помню, который женился на ней и который убил ее… но я ненавижу обоих. — Ее слабый голос превратился в бессмысленное бормотание.
— Говори же, бабушка, — потеребил ее Сигурд. — Скажи мне, кто мой отец.
— Он с трудом выдавливал слова.
— Отец… всадник на холме… вчера это было? Или год назад? Я сказала ему… сын погиб в огне, его нет. Когда-нибудь ты простишь меня, Сигурд.
Не позволяй ему увести тебя в иной мир. Тот, другой, тоже искал тебя… нет, это он… тролли, мороки. Я сказала ему — сына нет. Он не поверил. Не дай ему забрать резную шкатулку Асхильд… ее свадебный подарок от… от… он забрал Асхильд… она умерла… в огне…
Сигурд пытался отыскать смысл в ее бормотании, но его сообразительность безмолвствовала перед страхом, что Торарна умирает.
— Так мой-отец был здесь? Он посылал за мной?
— Посылал! Насылал мороков! Он убьет тебя, Сигурд! — Торарна вцепилась в его руку маленькими ледяными пальцами, дико глядя за его спину. — Сбереги шкатулку Асхильд… ярл хочет завладеть ею… Злыдень, лиходей… сжег твою мать…
— Кто сделал это — мой отец или тот, другой? Помнишь ты его имя?
— Имя… имя… — Ее веки трепетали, а дыхание было таким слабым, что Сигурд боялся, как бы оно не прервалось совсем. — Асхильд… о, Асхильд, прости меня! Я пыталась сберечь его… уберечь шкатулку от них… чародеев и полководцев. Асхильд, ты здесь? Дай мне руку.
Сигурд ласково сжал ее ладошку; Торарна бормотала что-то бессмысленное, обращаясь к Асхильд, и наконец задремала. Дышала она неровно, чуть слышно, но все же дышала. Он надеялся, что у нее достанет сил завтра рассказать ему все еще раз и более связно. Сигурд все еще почти ничего не знал об отце и матери, а сам ничего толком не помнил, кроме детских страшных снов о большом пожаре. Он печально подумал, что эти сны могли быть памятью о пожаре, в котором погибла его мать. Торарна ведь сказала ему, что история будет печальной, и, похоже, она оказалась права.
Всю ночь он сидел у постели, не смыкая глаз. Старуха спала тихо, лишь несколько раз вскидывалась, бессвязно звала Асхильд, но всякий раз Сигурду удавалось успокоить ее, и она снова засыпала. Незадолго до рассвета, на севере весьма раннего, Торарна вдруг широко раскрыла совершенно бессонные глаза и громко воскликнула:
— Асхильд, достань мой лучший фартук и брошь — твой отец вернулся домой!
Она дернулась, точно пытаясь подняться, и с последним вздохом затихла у Сигурда на руках.
Глава 2
Уже давно занялся день, когда Сигурд наломал с дома достаточно дерева для погребального костра своей бабушки. Застывшим взглядом он следил, как гигантское пламя жадно прянуло к серому небу. К полудню костер все еще горел, и столб черного дыма вздымался вверх, точно огромное знамя.
Наконец Сигурд вспомнил, что его ждут на пристани Богмод и Снельф, и спешно принялся собирать пожитки. Он понимал, что, скорее всего, уже поздно, но все же торопился, надеялся — они видели дым и поняли, что Торарна умерла. Немыслимо было бы бросить ее здесь несожженной и непогребенной. Впрочем, они ведь могли и решить, что это тролли подожгли дом…
Пробежав четыре мили, Сигурд увидел пустую пристань и понял, что надежды его оказались напрасны. От ладей и их хозяев не осталось ни слуху ни духу, только старая лопнувшая корзина валялась на берегу. Видимо, аккуратная хозяйка переложила ее содержимое в другую корзину, и на сыром песке лежала лишь забытая ячменная лепешка. Сигурд с усилием отвернулся от этого жалкого зрелища, зная, что уже больше никогда не увидит на берегах фьорда Тонгулль иного следа человеческого обитания. С горьким чувством одиночества смотрел он на море, а с прибрежных скал все громче доносилось хриплое хихиканье, словно невидимки знали какую-то недоступную Сигурду тайну и предостерегали его, что до заката не так уж и далеко. Он огляделся, и тягостным показался ему знакомый пейзаж, отныне опустевший и оттого зловещий. Обреченность словно кинжалом пронзила сердце Сигурда, и он пошел прочь от моря, которое лишь напоминало ему, что он ничтожная пылинка рядом с этой бескрайней и безлюдной пустотой.
Могли бы и дождаться, в сотый раз повторял он себе этой ночью, не так уж они были напуганы. За стенами покинутого дома, в котором укрылся Сигурд, с омерзительным торжеством ревели и ухали тролли, засевшие в прибрежных скалах. Какая бы сверхъестественная сила ни терзала Тонгулль, на сей раз она одержала победу. Сигурд не спал, в оцепенении прислушиваясь, как кто-то жадно принюхивается под дверью, что-то бурчит и молотит по доскам.
Утром Сигурд вернулся к своему дому и понял, что там побывали ночные грабители. Он ничуть не удивился, обнаружив, что овцы и гуси бесследно исчезли. Сигурд молча разглядывал отпечатки лап на мягкой земле — никакой человек или зверь не мог оставить таких следов. Он потряс головой и нахмурился. Горькие мысли о смерти Торарны, отчаяние одиночества потускнели в его душе. Горящими глазами обвел он жалкие останки своего жилища и горы, высившиеся над усадьбой, и жгучая ярость овладела им. С чуткой сосредоточенностью охотника, преследующего добычу, он обошел усадьбу в поисках других следов. На вершине холма, где была сожжена Торарна, он обнаружил следы подков и отпечатки сапог — всадники спешивались, чтобы поглядеть на пепел. Сигурд крепче сжал секиру и с ненавистью оглядел горы, окутанные завесой туч и тумана, гадая, где могут таиться его враги — за водопадом, в тени утеса или в пещере лавовых потоков?
— Выходите, трусы! — проревел он с вызовом. — Жалкие твари! Боитесь сразиться со мной?
Ответом на его яростные крики была непроницаемая тишина. Пробормотав последнее проклятье, Сигурд вернулся в свой разоренный дом и с отчаянием оглядел разрушения. Котлы, посуда, мебель — все было разбросано и изломано. Везде валялись лоскутья ткани, которую Торарна так усердно ткала долгими зимними вечерами, и от ее любимой утвари остались одни осколки.
Ярость Сигурда все росла при виде такого разора. Уцелел лишь большой резной сундук Торарны — правда, он был весь иссечен топорами, но запоры чудесным образом выдержали. Быть может, сундук спасло появление тех самых всадников, потому что твари, пытавшиеся его взломать, явно не были людьми.
Сигурд замер, глядя на сундук и пытаясь понять, кто же были эти всадники.
Должно быть, изгои, осмелевшие после отбытия законных хозяев. Сигурд ухмыльнулся с мрачным удовлетворением, подумав о том, какая неприятная неожиданность для этих бродяг затаилась в скалах фьорда.
Он вынул из кошеля ключ от сундука Торарны и, отперев запоры, откинул тяжелую крышку. Аромат сушеных трав и педантично уложенные вещи с такой силой напомнили ему Торарну, что он едва не разрыдался от нахлынувшей горечи потери. Бережно перебирал он наряды и памятки, решив про себя, что непременно сожжет и их, дабы их сущность последовала за духом Торарны, удалившимся к своим предкам. Торарна обиделась бы на него, если бы при ней не оказалось ее лучших нарядов.
Сигурд не сразу увидал цель своих поисков — небольшая резная шкатулка лежала на самом дне сундука, точно Торарна не хотела слишком часто на нее натыкаться. Только сейчас он смог как следует ее рассмотреть. Торарне не слишком-то удавалось хранить тайны от пронырливого и вездесущего мальчишки, но она никогда не позволяла ему не то что сунуть нос в шкатулку, но даже приглядеться к ней. Шкатулка была сработана из незнакомой темной древесины и покрыта поистине чудесной резьбой, но Сигурду сейчас было не до ее красот — он слишком спешил открыть шкатулку и найти в ней сведения о своем отце или же о злейшем враге. К его немалой растерянности, на шкатулке не оказалось ни замка, ни петель. Сделано мастерски, изумленно подумал Сигурд, убедившись, что не может даже отыскать зазора, обозначающего крышку. Он потряс шкатулку, и внутри что-то тихо прошуршало — верно, кусок выдубленной овечьей шкуры, на котором записано все, что он должен бы знать. На миг он даже хотел разбить шкатулку, чтобы добраться до ее содержимого, и уже нанес один удар, когда взгляд его упал на резьбу, изображавшую сплетенных змей и точно намекавшую, что дело может кончиться неудачей; да и лица фигур, вырезанных на шкатулке, казалось, предостерегали его. Шкатулка была невелика, с ломоть хлеба, не более, и не так уж трудно прихватить ее с собой куда бы то ни было. Печальные обломки дома Торарны и осквернение всех его детских воспоминаний сделали свое дело — Сигурд не хотел больше оставаться в Тонгулле, теперь ему предстояло лишь собрать пожитки и решить, куда податься.
До самого вечера он сжигал лучшие наряды и вещи Торарны, затем выкопал из пепла остатки ее костей и надежно захоронил их под большим черным валуном, на который она частенько присаживалась отдохнуть и откуда присматривала за маленьким Сигурдом, чтобы он не увиливал от работы по хозяйству. Не счесть, сколько раз она гонялась вокруг этого валуна за внуком с прутом в руках, обучая Сигурда защищаться от врага, который, она знала, обязательно должен был появиться, — от ярла…
Поскольку тролли уволокли все, что было в доме съедобного, остаток дня Сигурд провел, пытаясь изловить птицу или зайца. Наконец он понял, что дичь либо чересчур осторожна, чтобы близко подпустить его, либо ее совсем распугали. Зато он обнаружил место, где тролли сожрали его овец. Шкуры и большая часть мяса валялись на земле — увы, безнадежно испорченные. Когда Сигурд к вечеру вернулся в свой оскверненный дом, его пустой желудок сводили судороги недоброго предчувствия.
Все же он ухитрился заснуть, свернувшись клубком у очага среди развалин своего прошлого. Как ни был измотан Сигурд, он тотчас проснулся, когда услыхал, что по торфяной крыше прошуршали едва слышные шаги. Еще вечером он припер чем пришлось окна и двери, а торфяные стены были десяти футов толщиной. Все же Сигурд вооружился и ждал, что произойдет, слушая, как твари скребут и колотят по крепким дверным косякам и раскапывают торф на крыше. Впрочем, рассвет положил конец их трудам. Разглядывая следы ночных гостей, Сигурд гадал, удастся ли ему пережить еще одну ночь. Он нашел небольшой сверток сушеного мяса, который Торарна припрятала под стрехой, — тролли чудом до него не добрались, — а потом принялся заделывать самые большие дыры.
В эту ночь троллей было явно больше, и все же им не удалось проделать в крыше дыру — удалось только на следующую ночь. Сигурд поджидал их у дыры с секирой, глядя, как земляные, комья осыпаются из-под усердно скребущих лап. Тролли ожесточенно грызлись и лягались, яростно борясь за право первыми его сцапать, — точь-в-точь псы, загнавшие крысу. Когда в дыру протискивалась голова или лапа, Сигурд тотчас пускал в ход секиру, и мерзкий тролль с воем отступал. Сигурд упорно не желал умирать, да и приход зари отнял силы у непрошеных гостей; наконец они по очереди удалились, недовольно ворча. Когда луч солнца проник сквозь дыру в крыше, Сигурд высунул голову и увидел четыре груды камней — там, где солнечный свет коснулся тел убитых троллей. Он был так изможден, что почти потерял способность удивляться и провел день, отсыпаясь и укрепляя свою ненадежную и весьма порушенную крепость. Вскарабкавшись на крышу, он обнаружил, что тролли в конце концов додумались копать в торфяной крыше еще одну дыру.
Если б им это удалось, дюжина тварей легко бы покончила с одиноким противником. Впрочем, не так уж легко, угрюмо пообещал себе Сигурд и позаботился о том, чтобы как следует наточить оружие.
Тролли вернулись около полуночи, и совсем незадолго до зари им наконец удалось пробить вторую дыру — этот успех они приветствовали жутким хриплым ревом. Однако Сигурд еще в прошлую ночь так их припугнул, что твари не спешили протиснуться в дыру и наброситься на него. Они отпрянули от дыры, пихаясь и возясь, точно пытались вытолкнуть вперед троллей поменьше, — пусть себе Сигурд настругает из них ленточки, пока остальные будут готовить решающий удар.
Сигурд неотступно рубил и крошил троллей и наконец отступил с чердака, покуда троллям явно не хотелось нападать на него. Он, как мог, завалил снизу ход на чердак и дожидался, когда тролли начнут протискиваться сверху в узкое отверстие, представляя собой отменную мишень.
В минуту затишья ему почудилось, что где-то высоко в горах трубит рожок. Сигурд сказал себе, что это, верно, в ушах у него звенит от напряжения и усталости… и вдруг понял, что наверху стало совсем тихо.
Тролли несколько мгновений не двигались, затем зашевелились, карабкаясь назад, на крышу. Почти бесшумно сползли они по низкой стрехе на землю и помчались прочь. Выглянув в щель, Сигурд успел заметить сгорбленные шерстистые спины, длинные лапы и большие уши торчком над волосатыми макушками. Проулюлюкав что-то напоследок, тролли исчезли в тенях за опустевшей овчарней.
Сигурд распахнул дверь и прислушался. Рассвет был близко, и небо на востоке уже светилось, отчего земля казалась еще чернее. Ничего интересного он не увидел и не услышал, захлопнул дверь и, присев, принялся рассеянно жевать кусок сушеного мяса, стараясь не думать ни о чем, особенно о грядущем дне. Его разум, измученный бессонницей, решительно был неспособен к какому-нибудь здравому решению. Если он уйдет отсюда, тролли неминуемо выследят его и легко прикончат под открытым небом.
Должно быть, он так и уснул сидя и очнулся лишь от шума за дверью.
Сигурд вскочил, схватившись за топор, и воззрился на дверь, которая сотрясалась под градом могучих ударов. Снаружи фыркали и топотали кони, и слышно было, как бренчит сбруя. Услышал Сигурд и приглушенные голоса, затем повелительный стук возобновился с новой силой.
— Есть здесь кто-нибудь? — спросил низкий голос, и громко брякнула щеколда. — Заперто изнутри, значит, кто-то там должен быть.
— Непохоже, — отозвался другой голос. — Последние скиплинги покинули эти места пару дней назад. Верно, там затаился тролль.
— Нет, тролли пытались прокопаться внутрь — значит, кто-то должен был уцелеть. Кто-то ведь сжег мертвое тело на холме. — Дверь заскрипела на петлях, словно на нее для проверки навалились плечом. — Эгей! — позвал тот же голос. — Есть там кто? Тебе незачем нас бояться!
— Старуху ты в этом вряд ли убедишь, — отозвался другой. — Она отменно от тебя таилась все эти двадцать лет. — Снова начался приглушенный разговор по ту сторону двери, и Сигурд подполз поближе, пытаясь расслышать, что там могут рассказать о Торарне и, быть может, о нем самом.
Кто-то предлагал вышибить дверь молнией, другой пророчил, что внутри им расставлена западня. Вмешался третий голос:
— Да эти бедолаги, верно, померли с голоду, и там, внутри, одни трупы.
Тролли растащили все мало-мальски съедобное. Оставь ты это дело, Хальвдан.
Дверь снова затряслась и заскрипела под ударами.
— Нет, я слишком долго искал, чтобы сдаться так легко! Придется нам отворять дверь заклинаниями — похоже, старуха приготовила нам не слишком теплый прием.
Гнев с новой силой запылал в Сигурде. Мороки, тролли, опустевшие берега фьорда Тонгулль — все это были лишь приготовления к сегодняшней встрече.
Теперь он понял, что человек — или колдун, или невесть что — по ту сторону двери и есть тот ярл, к борьбе с которым готовила его Торарна, — ярл, который неизвестно почему желал его смерти.
Сигурд рывком отодвинул засов и распахнул дверь. С секирой в руке глядел он на пришельцев, которые уставились на него в дружном изумлении.
Все они были закутаны в плащи и капюшоны, спасавшие от ночного холода, и Сигурд мало что мог разглядеть, кроме того, что было их десятка полтора и все при оружии.
— Кто вы и что вам нужно от меня? — резко спросил он. — Или не довольно, что столько народу погибло, что все покинули эти места, кроме меня? Что за обида такая, которую вы лелеяли целых двадцать лет?
Человек, стоявший впереди, — тот, что стучал в двери, — угрожающе приподнял секиру. Это был рослый могучий воин, и густая борода чернела на его хмуром лице.
— Кто ты? — грубо спросил он, шагнув вперед.
— Мое имя Сигурд, если тебе это о чем-то говорит. Бабушка рассказывала мне о тебе, и я сам за последний год видел немало причиненных тобой бед, так что даже рад с тобой наконец повстречаться. Твоих рук дело — мороки, тролли, гибель множества скиплингов. Я считаю тебя виновным в этих преступлениях и говорю тебе: защищайся, если ты мужчина! — Сигурд крепче перехватил секиру и занял оборонительную позицию.
Чужаки взволнованно перешептывались. Их вожак, которого звали Хальвдан, отшвырнул свой плащ и обнажил секиру.
— Не хочу оскорблять твое мужество, отказавшись драться с тобой, не хочу и прослыть трусом, не желая боя, но твои обвинения не оставляют мне иного выбора, кроме как защищать свою честь. Что бы ни случилось с тобой дурного — сам будешь виноват. Но прежде я хочу узнать имя старухи, которая жила в этом доме. Ее ли сожгли вчера на вершине холма?
— Не знаю, какое тебе до этого дело, — огрызнулся Сигурд. — Не вздумай сказать о ней дурного слова — то была моя бабушка Торарна.
Хальвдан долго молча смотрел на него.
— Каково было ее истинное имя? Как звали ее отца? И кто твои родители?
— Я не слышал, чтобы она называла себя другим именем, — отрезал Сигурд.
— И о родителях она рассказала мне лишь на смертном ложе, а что именно — я не намерен говорить чужаку, да еще и врагу. Ну что, закончил ты спрашивать?
— Не совсем. Имя Хальвдана из Хравнборга ничего не говорит тебе? Быть может, ты слыхал его иначе — Хальвдан Ярл?
Светало, и все яснее становилось видно суровое, мрачное лицо Хальвдана.
— Если таково твое имя, для меня оно означает лишь одно — это имя моего врага! — бросил Сигурд. — Бабушка рассказывала мне, что некий ярл стремится меня уничтожить, что он насылает на Тонгулль мороков и троллей.
Должно быть, старая и непримиримая вражда причиной тому, что ты так много лет преследовал меня и мою бабушку, но сегодня, я думаю, этому придет конец. — Он нетерпеливо взмахнул секирой и смерил взглядом противника.
Хальвдан поднял секиру и шагнул ближе.
— Твоя бабка отменно научила тебя ненавидеть того, кого ты даже не знал. Если я скажу тебе, что она ошибалась, ты, верно, оскорбишься? Может быть, ты слишком поспешно судишь меня и мои деяния.
— Бабушка никогда не лгала мне! — гневно ответил Сигурд. — Тебе меня не переубедить. Я знаю, ты — тот самый ярл, о котором она говорила, который из-за злобы к нам обрушил несчастья на весь Тонгулль. Ты лиходей, и я вызываю тебя на смертельный поединок! — Он угрожающе занес секиру.
— А ты — невежа и торопыга, но я всегда рад помочь глупцу расстаться с жизнью, — отвечал Хальвдан.
Он позволил Сигурду нанести первый удар, с легкостью отразил его — и далее вел бой по собственной воле, позволяя Сигурду истощать силы в бесплодных попытках взломать оборону противника. Сигурд дрался точно целое войско, но вся его ярость была ничем против хладнокровного искусства, с которым Хальвдан отражал любой его натиск. Каждый ответный удар ярла доказывал Сигурду, что его противник может завершить поединок, когда пожелает, и это приводило Сигурда в еще большую ярость.
— Ну, довольно, ты потерял рассудок, — сказал Хальвдан и свалил Сигурда наземь одним ударом рукояти секиры. — Дерешься ты неплохо, но тебе недостает обучения и практики. Кой-какой опыт, я вижу, ты уже приобрел.
Нет, не тянись за своей секирой — поединок окончен. — Он наступил на секиру Сигурда. — Дагрун, нельзя бросать его здесь на поживу троллям.
Посади его позади Скейфа, а я пока пошарю в доме.
Сигурд неуверенно сел. Череп его от удара, казалось, раскололся надвое, и секиру у него отобрали, но это не лишило его дерзости.
— Почему это я должен уезжать? Я уж лучше попытаю счастья с троллями, чем с изгоями. Тут мой дом, и я намерен защищать его и прах моей бабушки.
— Он с трудом поднялся и стиснул кулаки, видя, что Хальвдан выходит из дома.
— Не мели чепухи, — отрезал Хальвдан. — Другой ночи тебе не пережить.
Тролли и так добрались бы до тебя, если б мы их вовремя не спугнули, так что тебе уже, считай, повезло. Собирай свои пожитки, да побыстрее, нечего нас задерживать. Дагрун, иди с ним да будь внимателен — может, у него где-нибудь запрятан меч. — И он пошел прочь, напоследок одарив Сигурда презрительным взглядом своих рыжих лисьих глаз.
Дагрун шагнул вперед.
— Ну, пойдем, — сварливо сказал он Сигурду. — Добрый воин с секирой нам всегда пригодится. Да не дури ты! Только полный дурак по собственной воле согласится пойти на ужин шайке вонючих троллей. Бери с собой не много — Хальвдан снабжает нас всем необходимым.
— Если уж меня увозят силой, мне нужно только одно, — проворчал Сигурд, входя в свой полуразрушенный дом. Он опустился на колени возле очага и сунул руку в тайник, выкопанный им под одним из камней очага, — там он спрятал резную шкатулку. Не обращая внимания на любопытные взгляды всадников, Сигурд в сопровождении Дагруна вернулся к коням и сердито посмотрел на человека, державшего его секиру.
— Мы ненадолго оставим у себя твое оружие, — сказал Дагрун. — Это Скейф, ты поедешь позади него на крупе коня. Ты же не жалеешь, что уезжаешь из этих безлюдных мест? — Он говорил ворчливо, точно надеялся, что с Сигурдом у него не будет хлопот.
Вздохнув, Сигурд набросил плащ и в последний раз оглянулся на дом и горы.
— В Хравнборге не так уж плохо, — продолжал Дагрун. — Если ты любитель подраться, тебе там понравится. Когда Хальвдан сочтет тебя достойным, будешь выезжать с нами в рейд, охотиться на троллей и налетать на горные форты наших врагов. Ждать этого недолго — с секирой ты неплохо себя выказал. Рольф, к примеру, владеет секирой куда хуже, и вдобавок от него одни неприятности.
— Что такое? — вскричал юный пронзительный голос. — Можно подумать, я ходячая неприятность! Что ж, тогда мне недолго осталось ходить — альвы Бьярнхарда вот-вот до меня доберутся, так что можешь утешиться. Кстати, Сигурд, схватка была — пальчики оближешь. Меня зовут Рольф, я здесь самый младший и затюканный, и вечно меня заставляют смотреть за лошадьми да собирать хворост для костра, но все же я от души рад нашему знакомству. И кстати, вовсе незачем тебе ехать с этим старым брюзгой Скейфом — со мной веселее. Ну, давай руку!
— Уймись ты, Рольф. Хальвдан велел…
Рольф перегнулся с седла, с приятельской ухмылкой протягивая руку.
— Вот увидишь, Сигурд, мы скоро подружимся. Давай-ка пожмем руки друг другу!
Сигурд неохотно протянул руку.
— Рад познакомиться… — начал было он, но тут Рольф с силой дернул его вверх и втащил на коня.
— Если ты не против, буду звать тебя Сигги, — весело сказал Рольф. — Я уже для тебя кое-что придумал…
— Никто, кроме бабушки, за всю мою жизнь ни разу не называл меня Сигги!
Не терплю панибратства! — горячо объявил Сигурд. Но это было все, что он мог сделать, ведь ему приходилось цепляться за Рольфа — тот развернул коня и ударил шпорами. Конь рванулся и помчался галопом по камням и кустарнику вслед за Хальвданом — на фоне утреннего серебряного неба его черный силуэт резко выделялся.
У Сигурда не было никакой охоты разговаривать, зато Рольф не закрывал рта, явно не нуждаясь в собеседнике. Этот юнец обладал несомненным даром болтать без умолку — хоть с самим собой, хоть с конем, хоть с придорожным камнем. Наконец Сигурд не выдержал и перебил его:
— Где находится этот Хравнборг? Я о нем никогда не слыхал.
Рольф расхохотался и позволил коню перейти на тряскую рысь.
— Если бы слыхал, я бы, знаешь, страшно удивился. Да уж что тут поделаешь, если ты родился скиплингом! Я об этом почти забыл. Ну, это добавит нам веселья, если только ты так же невежествен, как прочие скиплинги. Ну-ка скажи мне, кто мы, по-твоему, такие? Все наши имена я тебе перечислил, так что они не в счет.
Сигурд хмуро взглянул на Рольфа; тот, лукаво ухмыляясь, поглядывал на Сигурда.
Наконец Сигурд вспомнил, что его ждут на пристани Богмод и Снельф, и спешно принялся собирать пожитки. Он понимал, что, скорее всего, уже поздно, но все же торопился, надеялся — они видели дым и поняли, что Торарна умерла. Немыслимо было бы бросить ее здесь несожженной и непогребенной. Впрочем, они ведь могли и решить, что это тролли подожгли дом…
Пробежав четыре мили, Сигурд увидел пустую пристань и понял, что надежды его оказались напрасны. От ладей и их хозяев не осталось ни слуху ни духу, только старая лопнувшая корзина валялась на берегу. Видимо, аккуратная хозяйка переложила ее содержимое в другую корзину, и на сыром песке лежала лишь забытая ячменная лепешка. Сигурд с усилием отвернулся от этого жалкого зрелища, зная, что уже больше никогда не увидит на берегах фьорда Тонгулль иного следа человеческого обитания. С горьким чувством одиночества смотрел он на море, а с прибрежных скал все громче доносилось хриплое хихиканье, словно невидимки знали какую-то недоступную Сигурду тайну и предостерегали его, что до заката не так уж и далеко. Он огляделся, и тягостным показался ему знакомый пейзаж, отныне опустевший и оттого зловещий. Обреченность словно кинжалом пронзила сердце Сигурда, и он пошел прочь от моря, которое лишь напоминало ему, что он ничтожная пылинка рядом с этой бескрайней и безлюдной пустотой.
Могли бы и дождаться, в сотый раз повторял он себе этой ночью, не так уж они были напуганы. За стенами покинутого дома, в котором укрылся Сигурд, с омерзительным торжеством ревели и ухали тролли, засевшие в прибрежных скалах. Какая бы сверхъестественная сила ни терзала Тонгулль, на сей раз она одержала победу. Сигурд не спал, в оцепенении прислушиваясь, как кто-то жадно принюхивается под дверью, что-то бурчит и молотит по доскам.
Утром Сигурд вернулся к своему дому и понял, что там побывали ночные грабители. Он ничуть не удивился, обнаружив, что овцы и гуси бесследно исчезли. Сигурд молча разглядывал отпечатки лап на мягкой земле — никакой человек или зверь не мог оставить таких следов. Он потряс головой и нахмурился. Горькие мысли о смерти Торарны, отчаяние одиночества потускнели в его душе. Горящими глазами обвел он жалкие останки своего жилища и горы, высившиеся над усадьбой, и жгучая ярость овладела им. С чуткой сосредоточенностью охотника, преследующего добычу, он обошел усадьбу в поисках других следов. На вершине холма, где была сожжена Торарна, он обнаружил следы подков и отпечатки сапог — всадники спешивались, чтобы поглядеть на пепел. Сигурд крепче сжал секиру и с ненавистью оглядел горы, окутанные завесой туч и тумана, гадая, где могут таиться его враги — за водопадом, в тени утеса или в пещере лавовых потоков?
— Выходите, трусы! — проревел он с вызовом. — Жалкие твари! Боитесь сразиться со мной?
Ответом на его яростные крики была непроницаемая тишина. Пробормотав последнее проклятье, Сигурд вернулся в свой разоренный дом и с отчаянием оглядел разрушения. Котлы, посуда, мебель — все было разбросано и изломано. Везде валялись лоскутья ткани, которую Торарна так усердно ткала долгими зимними вечерами, и от ее любимой утвари остались одни осколки.
Ярость Сигурда все росла при виде такого разора. Уцелел лишь большой резной сундук Торарны — правда, он был весь иссечен топорами, но запоры чудесным образом выдержали. Быть может, сундук спасло появление тех самых всадников, потому что твари, пытавшиеся его взломать, явно не были людьми.
Сигурд замер, глядя на сундук и пытаясь понять, кто же были эти всадники.
Должно быть, изгои, осмелевшие после отбытия законных хозяев. Сигурд ухмыльнулся с мрачным удовлетворением, подумав о том, какая неприятная неожиданность для этих бродяг затаилась в скалах фьорда.
Он вынул из кошеля ключ от сундука Торарны и, отперев запоры, откинул тяжелую крышку. Аромат сушеных трав и педантично уложенные вещи с такой силой напомнили ему Торарну, что он едва не разрыдался от нахлынувшей горечи потери. Бережно перебирал он наряды и памятки, решив про себя, что непременно сожжет и их, дабы их сущность последовала за духом Торарны, удалившимся к своим предкам. Торарна обиделась бы на него, если бы при ней не оказалось ее лучших нарядов.
Сигурд не сразу увидал цель своих поисков — небольшая резная шкатулка лежала на самом дне сундука, точно Торарна не хотела слишком часто на нее натыкаться. Только сейчас он смог как следует ее рассмотреть. Торарне не слишком-то удавалось хранить тайны от пронырливого и вездесущего мальчишки, но она никогда не позволяла ему не то что сунуть нос в шкатулку, но даже приглядеться к ней. Шкатулка была сработана из незнакомой темной древесины и покрыта поистине чудесной резьбой, но Сигурду сейчас было не до ее красот — он слишком спешил открыть шкатулку и найти в ней сведения о своем отце или же о злейшем враге. К его немалой растерянности, на шкатулке не оказалось ни замка, ни петель. Сделано мастерски, изумленно подумал Сигурд, убедившись, что не может даже отыскать зазора, обозначающего крышку. Он потряс шкатулку, и внутри что-то тихо прошуршало — верно, кусок выдубленной овечьей шкуры, на котором записано все, что он должен бы знать. На миг он даже хотел разбить шкатулку, чтобы добраться до ее содержимого, и уже нанес один удар, когда взгляд его упал на резьбу, изображавшую сплетенных змей и точно намекавшую, что дело может кончиться неудачей; да и лица фигур, вырезанных на шкатулке, казалось, предостерегали его. Шкатулка была невелика, с ломоть хлеба, не более, и не так уж трудно прихватить ее с собой куда бы то ни было. Печальные обломки дома Торарны и осквернение всех его детских воспоминаний сделали свое дело — Сигурд не хотел больше оставаться в Тонгулле, теперь ему предстояло лишь собрать пожитки и решить, куда податься.
До самого вечера он сжигал лучшие наряды и вещи Торарны, затем выкопал из пепла остатки ее костей и надежно захоронил их под большим черным валуном, на который она частенько присаживалась отдохнуть и откуда присматривала за маленьким Сигурдом, чтобы он не увиливал от работы по хозяйству. Не счесть, сколько раз она гонялась вокруг этого валуна за внуком с прутом в руках, обучая Сигурда защищаться от врага, который, она знала, обязательно должен был появиться, — от ярла…
Поскольку тролли уволокли все, что было в доме съедобного, остаток дня Сигурд провел, пытаясь изловить птицу или зайца. Наконец он понял, что дичь либо чересчур осторожна, чтобы близко подпустить его, либо ее совсем распугали. Зато он обнаружил место, где тролли сожрали его овец. Шкуры и большая часть мяса валялись на земле — увы, безнадежно испорченные. Когда Сигурд к вечеру вернулся в свой оскверненный дом, его пустой желудок сводили судороги недоброго предчувствия.
Все же он ухитрился заснуть, свернувшись клубком у очага среди развалин своего прошлого. Как ни был измотан Сигурд, он тотчас проснулся, когда услыхал, что по торфяной крыше прошуршали едва слышные шаги. Еще вечером он припер чем пришлось окна и двери, а торфяные стены были десяти футов толщиной. Все же Сигурд вооружился и ждал, что произойдет, слушая, как твари скребут и колотят по крепким дверным косякам и раскапывают торф на крыше. Впрочем, рассвет положил конец их трудам. Разглядывая следы ночных гостей, Сигурд гадал, удастся ли ему пережить еще одну ночь. Он нашел небольшой сверток сушеного мяса, который Торарна припрятала под стрехой, — тролли чудом до него не добрались, — а потом принялся заделывать самые большие дыры.
В эту ночь троллей было явно больше, и все же им не удалось проделать в крыше дыру — удалось только на следующую ночь. Сигурд поджидал их у дыры с секирой, глядя, как земляные, комья осыпаются из-под усердно скребущих лап. Тролли ожесточенно грызлись и лягались, яростно борясь за право первыми его сцапать, — точь-в-точь псы, загнавшие крысу. Когда в дыру протискивалась голова или лапа, Сигурд тотчас пускал в ход секиру, и мерзкий тролль с воем отступал. Сигурд упорно не желал умирать, да и приход зари отнял силы у непрошеных гостей; наконец они по очереди удалились, недовольно ворча. Когда луч солнца проник сквозь дыру в крыше, Сигурд высунул голову и увидел четыре груды камней — там, где солнечный свет коснулся тел убитых троллей. Он был так изможден, что почти потерял способность удивляться и провел день, отсыпаясь и укрепляя свою ненадежную и весьма порушенную крепость. Вскарабкавшись на крышу, он обнаружил, что тролли в конце концов додумались копать в торфяной крыше еще одну дыру.
Если б им это удалось, дюжина тварей легко бы покончила с одиноким противником. Впрочем, не так уж легко, угрюмо пообещал себе Сигурд и позаботился о том, чтобы как следует наточить оружие.
Тролли вернулись около полуночи, и совсем незадолго до зари им наконец удалось пробить вторую дыру — этот успех они приветствовали жутким хриплым ревом. Однако Сигурд еще в прошлую ночь так их припугнул, что твари не спешили протиснуться в дыру и наброситься на него. Они отпрянули от дыры, пихаясь и возясь, точно пытались вытолкнуть вперед троллей поменьше, — пусть себе Сигурд настругает из них ленточки, пока остальные будут готовить решающий удар.
Сигурд неотступно рубил и крошил троллей и наконец отступил с чердака, покуда троллям явно не хотелось нападать на него. Он, как мог, завалил снизу ход на чердак и дожидался, когда тролли начнут протискиваться сверху в узкое отверстие, представляя собой отменную мишень.
В минуту затишья ему почудилось, что где-то высоко в горах трубит рожок. Сигурд сказал себе, что это, верно, в ушах у него звенит от напряжения и усталости… и вдруг понял, что наверху стало совсем тихо.
Тролли несколько мгновений не двигались, затем зашевелились, карабкаясь назад, на крышу. Почти бесшумно сползли они по низкой стрехе на землю и помчались прочь. Выглянув в щель, Сигурд успел заметить сгорбленные шерстистые спины, длинные лапы и большие уши торчком над волосатыми макушками. Проулюлюкав что-то напоследок, тролли исчезли в тенях за опустевшей овчарней.
Сигурд распахнул дверь и прислушался. Рассвет был близко, и небо на востоке уже светилось, отчего земля казалась еще чернее. Ничего интересного он не увидел и не услышал, захлопнул дверь и, присев, принялся рассеянно жевать кусок сушеного мяса, стараясь не думать ни о чем, особенно о грядущем дне. Его разум, измученный бессонницей, решительно был неспособен к какому-нибудь здравому решению. Если он уйдет отсюда, тролли неминуемо выследят его и легко прикончат под открытым небом.
Должно быть, он так и уснул сидя и очнулся лишь от шума за дверью.
Сигурд вскочил, схватившись за топор, и воззрился на дверь, которая сотрясалась под градом могучих ударов. Снаружи фыркали и топотали кони, и слышно было, как бренчит сбруя. Услышал Сигурд и приглушенные голоса, затем повелительный стук возобновился с новой силой.
— Есть здесь кто-нибудь? — спросил низкий голос, и громко брякнула щеколда. — Заперто изнутри, значит, кто-то там должен быть.
— Непохоже, — отозвался другой голос. — Последние скиплинги покинули эти места пару дней назад. Верно, там затаился тролль.
— Нет, тролли пытались прокопаться внутрь — значит, кто-то должен был уцелеть. Кто-то ведь сжег мертвое тело на холме. — Дверь заскрипела на петлях, словно на нее для проверки навалились плечом. — Эгей! — позвал тот же голос. — Есть там кто? Тебе незачем нас бояться!
— Старуху ты в этом вряд ли убедишь, — отозвался другой. — Она отменно от тебя таилась все эти двадцать лет. — Снова начался приглушенный разговор по ту сторону двери, и Сигурд подполз поближе, пытаясь расслышать, что там могут рассказать о Торарне и, быть может, о нем самом.
Кто-то предлагал вышибить дверь молнией, другой пророчил, что внутри им расставлена западня. Вмешался третий голос:
— Да эти бедолаги, верно, померли с голоду, и там, внутри, одни трупы.
Тролли растащили все мало-мальски съедобное. Оставь ты это дело, Хальвдан.
Дверь снова затряслась и заскрипела под ударами.
— Нет, я слишком долго искал, чтобы сдаться так легко! Придется нам отворять дверь заклинаниями — похоже, старуха приготовила нам не слишком теплый прием.
Гнев с новой силой запылал в Сигурде. Мороки, тролли, опустевшие берега фьорда Тонгулль — все это были лишь приготовления к сегодняшней встрече.
Теперь он понял, что человек — или колдун, или невесть что — по ту сторону двери и есть тот ярл, к борьбе с которым готовила его Торарна, — ярл, который неизвестно почему желал его смерти.
Сигурд рывком отодвинул засов и распахнул дверь. С секирой в руке глядел он на пришельцев, которые уставились на него в дружном изумлении.
Все они были закутаны в плащи и капюшоны, спасавшие от ночного холода, и Сигурд мало что мог разглядеть, кроме того, что было их десятка полтора и все при оружии.
— Кто вы и что вам нужно от меня? — резко спросил он. — Или не довольно, что столько народу погибло, что все покинули эти места, кроме меня? Что за обида такая, которую вы лелеяли целых двадцать лет?
Человек, стоявший впереди, — тот, что стучал в двери, — угрожающе приподнял секиру. Это был рослый могучий воин, и густая борода чернела на его хмуром лице.
— Кто ты? — грубо спросил он, шагнув вперед.
— Мое имя Сигурд, если тебе это о чем-то говорит. Бабушка рассказывала мне о тебе, и я сам за последний год видел немало причиненных тобой бед, так что даже рад с тобой наконец повстречаться. Твоих рук дело — мороки, тролли, гибель множества скиплингов. Я считаю тебя виновным в этих преступлениях и говорю тебе: защищайся, если ты мужчина! — Сигурд крепче перехватил секиру и занял оборонительную позицию.
Чужаки взволнованно перешептывались. Их вожак, которого звали Хальвдан, отшвырнул свой плащ и обнажил секиру.
— Не хочу оскорблять твое мужество, отказавшись драться с тобой, не хочу и прослыть трусом, не желая боя, но твои обвинения не оставляют мне иного выбора, кроме как защищать свою честь. Что бы ни случилось с тобой дурного — сам будешь виноват. Но прежде я хочу узнать имя старухи, которая жила в этом доме. Ее ли сожгли вчера на вершине холма?
— Не знаю, какое тебе до этого дело, — огрызнулся Сигурд. — Не вздумай сказать о ней дурного слова — то была моя бабушка Торарна.
Хальвдан долго молча смотрел на него.
— Каково было ее истинное имя? Как звали ее отца? И кто твои родители?
— Я не слышал, чтобы она называла себя другим именем, — отрезал Сигурд.
— И о родителях она рассказала мне лишь на смертном ложе, а что именно — я не намерен говорить чужаку, да еще и врагу. Ну что, закончил ты спрашивать?
— Не совсем. Имя Хальвдана из Хравнборга ничего не говорит тебе? Быть может, ты слыхал его иначе — Хальвдан Ярл?
Светало, и все яснее становилось видно суровое, мрачное лицо Хальвдана.
— Если таково твое имя, для меня оно означает лишь одно — это имя моего врага! — бросил Сигурд. — Бабушка рассказывала мне, что некий ярл стремится меня уничтожить, что он насылает на Тонгулль мороков и троллей.
Должно быть, старая и непримиримая вражда причиной тому, что ты так много лет преследовал меня и мою бабушку, но сегодня, я думаю, этому придет конец. — Он нетерпеливо взмахнул секирой и смерил взглядом противника.
Хальвдан поднял секиру и шагнул ближе.
— Твоя бабка отменно научила тебя ненавидеть того, кого ты даже не знал. Если я скажу тебе, что она ошибалась, ты, верно, оскорбишься? Может быть, ты слишком поспешно судишь меня и мои деяния.
— Бабушка никогда не лгала мне! — гневно ответил Сигурд. — Тебе меня не переубедить. Я знаю, ты — тот самый ярл, о котором она говорила, который из-за злобы к нам обрушил несчастья на весь Тонгулль. Ты лиходей, и я вызываю тебя на смертельный поединок! — Он угрожающе занес секиру.
— А ты — невежа и торопыга, но я всегда рад помочь глупцу расстаться с жизнью, — отвечал Хальвдан.
Он позволил Сигурду нанести первый удар, с легкостью отразил его — и далее вел бой по собственной воле, позволяя Сигурду истощать силы в бесплодных попытках взломать оборону противника. Сигурд дрался точно целое войско, но вся его ярость была ничем против хладнокровного искусства, с которым Хальвдан отражал любой его натиск. Каждый ответный удар ярла доказывал Сигурду, что его противник может завершить поединок, когда пожелает, и это приводило Сигурда в еще большую ярость.
— Ну, довольно, ты потерял рассудок, — сказал Хальвдан и свалил Сигурда наземь одним ударом рукояти секиры. — Дерешься ты неплохо, но тебе недостает обучения и практики. Кой-какой опыт, я вижу, ты уже приобрел.
Нет, не тянись за своей секирой — поединок окончен. — Он наступил на секиру Сигурда. — Дагрун, нельзя бросать его здесь на поживу троллям.
Посади его позади Скейфа, а я пока пошарю в доме.
Сигурд неуверенно сел. Череп его от удара, казалось, раскололся надвое, и секиру у него отобрали, но это не лишило его дерзости.
— Почему это я должен уезжать? Я уж лучше попытаю счастья с троллями, чем с изгоями. Тут мой дом, и я намерен защищать его и прах моей бабушки.
— Он с трудом поднялся и стиснул кулаки, видя, что Хальвдан выходит из дома.
— Не мели чепухи, — отрезал Хальвдан. — Другой ночи тебе не пережить.
Тролли и так добрались бы до тебя, если б мы их вовремя не спугнули, так что тебе уже, считай, повезло. Собирай свои пожитки, да побыстрее, нечего нас задерживать. Дагрун, иди с ним да будь внимателен — может, у него где-нибудь запрятан меч. — И он пошел прочь, напоследок одарив Сигурда презрительным взглядом своих рыжих лисьих глаз.
Дагрун шагнул вперед.
— Ну, пойдем, — сварливо сказал он Сигурду. — Добрый воин с секирой нам всегда пригодится. Да не дури ты! Только полный дурак по собственной воле согласится пойти на ужин шайке вонючих троллей. Бери с собой не много — Хальвдан снабжает нас всем необходимым.
— Если уж меня увозят силой, мне нужно только одно, — проворчал Сигурд, входя в свой полуразрушенный дом. Он опустился на колени возле очага и сунул руку в тайник, выкопанный им под одним из камней очага, — там он спрятал резную шкатулку. Не обращая внимания на любопытные взгляды всадников, Сигурд в сопровождении Дагруна вернулся к коням и сердито посмотрел на человека, державшего его секиру.
— Мы ненадолго оставим у себя твое оружие, — сказал Дагрун. — Это Скейф, ты поедешь позади него на крупе коня. Ты же не жалеешь, что уезжаешь из этих безлюдных мест? — Он говорил ворчливо, точно надеялся, что с Сигурдом у него не будет хлопот.
Вздохнув, Сигурд набросил плащ и в последний раз оглянулся на дом и горы.
— В Хравнборге не так уж плохо, — продолжал Дагрун. — Если ты любитель подраться, тебе там понравится. Когда Хальвдан сочтет тебя достойным, будешь выезжать с нами в рейд, охотиться на троллей и налетать на горные форты наших врагов. Ждать этого недолго — с секирой ты неплохо себя выказал. Рольф, к примеру, владеет секирой куда хуже, и вдобавок от него одни неприятности.
— Что такое? — вскричал юный пронзительный голос. — Можно подумать, я ходячая неприятность! Что ж, тогда мне недолго осталось ходить — альвы Бьярнхарда вот-вот до меня доберутся, так что можешь утешиться. Кстати, Сигурд, схватка была — пальчики оближешь. Меня зовут Рольф, я здесь самый младший и затюканный, и вечно меня заставляют смотреть за лошадьми да собирать хворост для костра, но все же я от души рад нашему знакомству. И кстати, вовсе незачем тебе ехать с этим старым брюзгой Скейфом — со мной веселее. Ну, давай руку!
— Уймись ты, Рольф. Хальвдан велел…
Рольф перегнулся с седла, с приятельской ухмылкой протягивая руку.
— Вот увидишь, Сигурд, мы скоро подружимся. Давай-ка пожмем руки друг другу!
Сигурд неохотно протянул руку.
— Рад познакомиться… — начал было он, но тут Рольф с силой дернул его вверх и втащил на коня.
— Если ты не против, буду звать тебя Сигги, — весело сказал Рольф. — Я уже для тебя кое-что придумал…
— Никто, кроме бабушки, за всю мою жизнь ни разу не называл меня Сигги!
Не терплю панибратства! — горячо объявил Сигурд. Но это было все, что он мог сделать, ведь ему приходилось цепляться за Рольфа — тот развернул коня и ударил шпорами. Конь рванулся и помчался галопом по камням и кустарнику вслед за Хальвданом — на фоне утреннего серебряного неба его черный силуэт резко выделялся.
У Сигурда не было никакой охоты разговаривать, зато Рольф не закрывал рта, явно не нуждаясь в собеседнике. Этот юнец обладал несомненным даром болтать без умолку — хоть с самим собой, хоть с конем, хоть с придорожным камнем. Наконец Сигурд не выдержал и перебил его:
— Где находится этот Хравнборг? Я о нем никогда не слыхал.
Рольф расхохотался и позволил коню перейти на тряскую рысь.
— Если бы слыхал, я бы, знаешь, страшно удивился. Да уж что тут поделаешь, если ты родился скиплингом! Я об этом почти забыл. Ну, это добавит нам веселья, если только ты так же невежествен, как прочие скиплинги. Ну-ка скажи мне, кто мы, по-твоему, такие? Все наши имена я тебе перечислил, так что они не в счет.
Сигурд хмуро взглянул на Рольфа; тот, лукаво ухмыляясь, поглядывал на Сигурда.