Божиковский Товия
Среди падающих стен
Товия Божиковский
СРЕДИ ПАДАЮЩИХ СТЕН
Перевод с иврита ЦИЛИ КЛЕПФИШ
Оглавление
Об авторе и его книге
Варшавское Гетто в борьбе
Дневник с "Арийской" стороны
Августовское Восстание в Варшаве
Снова в Бездне
Об авторе и его книге
Автор этой книги, Товия Божиковский, родился в 1911 году, в Лодзи (Польша). Детство и нелегкие юношеские годы провел в местечке Радомско. С ранних лет он примкнул к молодежной сионистско-социалистической организации "Фрайхайт" и особенно выделялся своей активной деятельностью на культурном фронте. Он преподавал в кружках историю еврейской литературы и историю общего и еврейского рабочего движения.
В середине 1940 года, вскоре после оккупации Польши немецкими войсками, его направили в Варшаву для подпольной работы в руководстве организации "Дрор" ("Дрор" (иврит), как и "Фрайхайт" (идиш), означает "свобода".) (преемнице организации "Фрайхайт", соединившейся в 1938 году с молодежной организацией "Гехалуц Гацаир"). Товие поручили воспитательную работу и чтение лекций на нелегальных семинарах. Он также опубликовал в подпольных журналах и бюллетенях ряд статей на политические темы и по злободневным вопросам жизни и борьбы варшавского гетто.
В начале 1942 года Товия переехал по заданию организации на халуцианскую ферму в Чернякове (предместье Варшавы). Там он проявил большую активность, вел обширную просветительную работу среди халуцов фермы.
Осенью 1942 года, после большой "акции" в варшавском гетто (высылка более 300 тысяч евреев в Треблинку), ферма была ликвидирована немцами, и все ее работники, в том числе и Товия, были переведены в гетто. С тех пор жизненный путь Товии Божиковского неразрывно связан с историей Еврейской Боевой Организации.
Он участвовал в рамках "Дрора" в первой вооруженной обороне гетто, известной под названием "Январское восстание". Товия боролся с оружием в руках также в апрельские и майские дни 1943 года, когда Еврейская Боевая Организация оказала героическое сопротивление немецким карательным отрядам. Он воевал на территории центрального гетто в группе организации "Дрор", которую возглавлял Берл Бройде, и был среди тех немногих бойцов, которые спаслись из объятого пламенем гетто, проделав ставший легендарным путь отступления через канализационные трубы.
Когда наступил час польского восстания (август 1944 года), Товия участвует и в этой "третьей войне за Варшаву" в рядах еврейского отряд под командованием Ицхака Цукермана в составе Армии Людовой.
Подпольная жизнь Товии Божиковского закончилась в январские дни 1945 года, когда части Красной Армии освободили польскую столицу и пригородную полосу Варшавы.
В апреле 1948 года, к пятой годовщине восстания в Варшавском гетто, польское правительство наградило Товию Божиковского почетным
орденом "Грюнвальдского креста" за его заслуги в борьбе против гитлеровских оккупантов.
После освобождения Товия проявил себя стойким и преданным еврейским общественным деятелем, верным идеям халуцианского сионизма. Он опубликовал в печатных органах партии Поалей-Цион Ц.С. и молодежной организации "Дрор" десятки статей на актуальные темы еврейской жизни. В течении нескольких лет он состоял членом центрального комитета польских евреев - организации, объединившей все политические и идеологические группировки еврейского населения в послевоенной Польше. Божиковский редактировал также издания организации "Дрор", выходившие на языке идиш.
В начале 1949 года Товия переехал в Израиль и присоединился к своим товарищам в кибуце Лохалей хагетаот (Борцов гетто). Работу в кибуце он сумел совместить с плодотворной общественной и публицистической деятельностью. В его литературном наследии особенно выделяются статьи, посвященные еврейскому Сопротивлению во время немецко-нацистской оккупации Польши.
Товия Божиковский был одним из основателей музея при кибуце Лохамей гагетаот, посвященного катастрофе и героизму еврейского народа в период Второй мировой войны. Он скончался 5 марта 1959 года, после продолжительной болезни и похоронен в кибуце. В последний путь его проводили друзья, воспитанники и ученики, бывшие повстанцы Варшавского гетто и партизаны.
Период, в котором происходит действие этой книги - сентябрь 1942 - январь 1945. В основу повествования легли личные переживания автора. Просто и правдиво он описывает жизнь и борьбу отважных борцов гетто, стойкость и сплоченность боевых групп в дни тяжелых испытаний.
Книга Товии Божиковского была впервые опубликована в 1949 году в Польше на языке идиш в издательстве "Гехалуц", На иврит книга переведена Моше Басоком и выдержала три издания (1950, 1964, 1970). На английском языке книга вышла в 1972 году. Сейчас этот волнующий исторический документ становится доступным русскому читателю. Это первая на русском языке книга о героическом восстании Варшавского гетто.
Издательство выражает глубокую признательность Дому Борцов Гетто за согласие и содействие изданию этой книги и в частности благодарит Цви Шнера за активное участие в ее переводе и подготовке к печати.
ВАРШАВСКОЕ ГЕТТО
В БОРЬБЕ
НА РУБЕЖЕ ВРЕМЕН
Когда говорят о восстании в Варшавском гетто, обычно имеют в виду большое восстание, начавшееся 19 апреля 1943 г., но мало кто знает о первом январском восстании, которое, хотя по охвату и было ограничено, имело большое историческое значение. 18 января 1943 года - дата, открывающая новую эпоху в жизни еврейского гетто, дата, свидетельствующая о большом психологическом переломе, подготовившем почву для восстания 19 апреля.
Чтобы понять, что принесло 18 января в варшавское гетто, необходимо, прежде всего, вспомнить о черных днях и кошмарных ночах последних 50 тысяч обреченных на смерть евреев, оставшихся после акции 22 июля 1942 г.
Вспоминаются мучения и страдания, упадок духа и отчаяние. Вновь видятся мертвые улицы гетто с опустевшими, разбитыми и разрушенными домами, которые стояли как памятники над безымянными могилами трехсот тысяч евреев. В каждом доме видно, что только недавно здесь жили люди. Одежда, мебель, посуда - еще хранят тепло рук их заботливых хозяев. Живые люди только вчера ступали здесь.
На столах - остатки обеда, прерванного приходом убийц. Взломанные двери и окна, брошенное на произвол добро, летающие вокруг перья от перин - все это свидетели большой беды, разыгравшейся здесь.
Среди груд залитой кровью одежды, обуви, посуды, книг и фотографий, бродят одинокие евреи, которые десятки раз могли бы уже быть мертвыми, но по слепой случайности еще живы. Жажда жить заставляет их рыться в вещах и хламе в поисках чего-нибудь съедобного, могущего поддержать их существование. Некоторые ищут фотографию погибшего отца, матери, сестры; другие, может быть, надеются найти среди развалин тело жены, ребенка...
Осторожно петляют среди развалины запуганные люди, точно одинокие тени. Они жмутся к стенам, чтобы не увидел их на длинной опустевшей улице эсэсовец, и пугливо перебегают 10 - 15 метров открытого пространства от ворот до ворот. Иногда у самого порога их настигает немецкая пуля. Бывает, шальная пуля опаздывает, но чаще она попадает в цель, и на улице остается распластавшееся в луже крови тело.
Даже в два утренних и два вечерних часа, когда разрешено выходить из дому, хождение по улицам сопряжено с опасностью. Шум проезжающей машины наводит на людей ужас. Каждое дуновение ветра, от которого лязгает жесть на крышах, заставляет десятки людей бежать, потому, что им кажется, что их преследуют. Упавших топчут, на слабых не обращают внимания.
Кто сильнее - тот убегает, оставляя немощных на произвол судьбы.
Страх и ужас властвуют не только на улицах, но и в домах. Немецкие пули достают и через окна. В каждый еврейский дом может ворваться любой немецкий садист, которому захотелось повеселиться: нагнать страху, избить или задушить еврея. Чувство беззащитности мучило евреев, без различия возраста и пола, 24 часа в сутки.
Темные, беспокойные ночи тянулись бесконечно. Лежа без сна, люди вздрагивали от каждого скрипа солдатского сапога. После кошмарной ночи наступало серое утро, которое приносило с собой лишь страх перед приближающимся днем.
Но страшный террор не был случайным и хаотичным. Евреев, которых каждое утро выводили бригадами на работу под сильным конвоем немцев и евреев-полицаев, тоже подвергали систематическим мучениям; ведь не их работа нужна была немцам. Опасность подстерегала всюду; тот, кто не погиб на работе, мог провиниться, пытаясь пронести в гетто деньги или продукты. Если кому-то удавалось спастись от побоев за то, что не снял шапку перед проходящим немцем, то его могла настигнуть случайная пуля. Вечером в гетто всегда возвращалось меньше людей, чем выходило на работу.
Тысячи евреев заполняли каждое утро площадь перед зданием юденрата. Здесь они строились в колонны перед выходом на работу. На них сыпались удары за несвоевременное или неточное выполнение команды, за выход из строя.
Вдоль улиц Заменгоф и Генша тянулись утром и вечером колонны рабов: мужчин, женщин, подростков; видно было, как они сломлены и забиты. С белыми повязками на рукаве и рабочим номером на груди, шли они с навязанной песней, хотя сердце сжималось предчувствием, что не дожить им до следующего дня, и со слабой, теплящейся еще где-то искрой надежды на то, что все-таки останутся жить, так как принадлежат к категории "полезных евреев".
Так текли дни: между невозможностью жить и страхом умереть. Каждый день приносил с собой часы и минуты наибольшего напряжения. Но ангел смерти шутил с людьми злую шутку и не приходил, когда отчаяние приводило к полному равнодушию. Именно тогда, когда человеку было все равно: пусть смерть, но как можно скорее - напряжение спадало и вновь появлялась жажда жизни с новыми иллюзиями.
Кажется, не найдены еще слова для точного определения душевного состояния евреев в гетто после первой акции. Это было скопище людей, в массе своей потерявших человеческие чувства. Они не только притерпелись к страданиям и не содрогались, ступая по валявшимся на мостовой человеческим телам, но во взгляде живого человека другой живой читал само собой разумеющееся: "Идем на мыло". Это же чувство никчемности и бессилия выражалось и в цинических остротах, и в юморе висельников. Если человек заболевал, ему, конечно, сочувствовали, его жалели, но в то же время завидовали: он мог умереть естественной, человеческой смертью, избежать Треблинки.
Среди пятидесяти тысяч евреев варшавского гетто не было ни одной целой семьи, и уже почти не встречались обычные семейные чувства, нормальные отношения к жене и детям, привязанность к дому, к вещам. Никто не следил за собой, не обращал внимания на одежду, не думал о вещах. Вещи потеряли всякую цену. Все материальные и духовные ценности, которым раньше придавали такое значение, теперь были втоптаны в грязь. Все святое осквернялось. Господствовали цинизм и скепсис. Минуты забвения у многих были минутами самого большого опустошения и деморализации, циничных насмешек над собственной слабостью. Это был смех потерявших надежду, знающих, что каждая минута приближает их к смерти.
Духовной жизни у большинства просто не было. Все чувства были сосредоточены на поддержании физического существования. Заботились лишь о том, чтобы прожить день. О большем не думали. Прожить честным путем нельзя было. И в борьбе за существование все средства были хороши. Моральное падение с каждым днем становилось глубже.
Мы были полностью изолированы от внешнего мира.
До первой немецкой акции в нас еще жило сознание, что где-то рядом, по другую сторону немецкой стены существует настоящая жизнь, но после июля 1942 г. это сознание покинуло нас, ибо гетто граничило с пустынной, вымершей, "ничейной полосой". Мы были герметически закрыты, и это давило нас, мешало дышать.
Гетто, в котором царил лагерный режим, было разделено на несколько маленьких гетто. Все предприятия и мастерские, с тысячами работавших в них евреев, были обнесены стеной с вышками для охранников. Эти маленькие гетто были полностью изолированы одно от другого. Условия жизни в них были хуже, чем в тюрьме.
Халуцианские группы Дрор ("Свобода") на улице Заменгоф, 58 и Мила, 34, и Гашомер Гацаир ("Молодой страж"), на улице Мила, 61, тоже состояли из евреев гетто, над которыми, как и над другими, нависла смертельная опасность. И они чувствовали дыхание приближающейся смерти, но не оставались пассивными, а готовились достойно встретить ее. У членов этих халуцианских групп, которые и теперь продолжали коллективный образ жизни, духовное и моральное состояние было значительно лучше, чем у всех других. Здесь еще бился пульс общественной жизни. Здесь жили проблемами народа и коллектива. В эти черные дни пионеры-халуцы (Авангардная сионистская молодежь) еще собирались и читали книги. Иногда вполголоса пели песни на идиш и иврите. У них не было того чувства одиночества, которое угнетало других евреев.
Каждый видел, что он идет навстречу судьбе вместе с товарищами, с которыми связан тысячами нитей, и это помогало. Но главной силой, сплачивавшей нас всех, была идея - встретиться лицом к лицу с врагом с оружием в руках. Мы стремились поднять дух подавленной еврейской массы, пробудить в ней желание защитить свою честь и достоинство.
Готовясь встретить бурю организованно, наши товарищи не заботились о спасении своих жизней. Каждый из них считал себя частью коллектива, главной целью которого было использовать оставшиеся дни жизни для подготовки к активной борьбе. Готовность к бою и нежелание умереть позорной смертью поддерживали дух наших товарищей. Мы чувствовали себя свободными и несломленными, поборовшими апатию и беспомощность.
Каждого проходившего немца, наводившего на всех страх, мы рассматривали, как будущую жертву еврейского сопротивления. Наша воля постепенно оказывала влияние и на других евреев гетто.
Халуцианские коллективы мы превратили в законспирированные боевые группы, ставшие школой физической и нравственной подготовки к борьбе. Из-за нехватки оружия мы учили товарищей не только стрелять из пистолета, но и бить врага кулаками, душить его руками.
Мы начали действовать еще до января 1943 года. Первыми пали от наших рук евреи-предатели, служившие немцам. Мы приговорили к смерти начальника еврейской полиции в гетто Лейкина и осуществлявшего связь между СС и юденратом - Фирста. Приведя приговоры в исполнение, наша боевая организация выпустила листовки, в которых сообщалось, что предатели пали от рук борцов гетто.
Однако наша деятельность не ограничивалась только уничтожением предателей, занимавших важные посты. Рука правосудия настигала и мелких предателей, совершивших преступления против своих братьев. Эта работа по очистке еврейского гетто от скверны предательства произвела сильное впечатление на всех обитателей гетто. Люди поняли: появилась сила, которая взяла на себя руководство жизнью гетто, и с сочувствием следили за нашей деятельностью. Даже немцы ощутили веяние нового духа.
С образованием Еврейского национального комитета и - позднее Координационной комиссии, в которую вошли представители Бунда, население гетто получило политическую организацию. Позднее ее деятельность распространилась на гетто и лагеря всего генерал-губернаторства.
Важнейшим органом Еврейского национального комитета и координационной комиссии была Еврейская Боевая Организация. Формально к ней принадлежали все партии Национального комитета и Координационной комиссии. Но фактически еще до образования Национального комитета и Координационной комиссии существовали боевые группы халуцианских организаций Дрор и Гашомер Гацаир.
История боевых групп начинается с июля 1942 года. Уже тогда молодежные организации Дрор и Гашомер Гацаир по своей инициативе предпринимали боевые вылазки.
Вооруженные только одним револьвером, молодые ребята провели несколько террористических актов, совершили покушение на начальника еврейской полиции гетто Шеринского и старались убедить евреев гетто, что их отправляют в Треблинку не на работу, как верили во время первой акции, а на смерть.
Вторая акция 18 января 1943 г. застала готовыми к бою лишь халуцианские группы.
В январские дни 1943 г. подготовительный период только начинался. Дух борьбы, рожденный в гетто, был еще "в пеленках". Только-только появились первые признаки пробуждения. Еврейская боевая организация делала свои первые шаги. Даже уже существовавшим боевым группам Дрор и Гашомер Гацаир нужно было время, чтобы организационно перестроиться: из кибуцных ячеек превратиться в боевые группы, а главное - вооружиться. Немцы позаботились о том, чтобы времени у нас не было.
16 и 17 января они устроили на "арийской" стороне облаву на поляков для отправки их на работу в Германию и после этого использовали те же специальные отряды для расправы с евреями гетто. Ликвидация оставшихся в живых евреев гетто была назначена на 18 января 1943 года.
МОЛНИИ В МОРОЗНЫЙ ЯНВАРЬ
Понедельник, 18 января 1943 года. Раннее зимнее утро. Из домов начали выползать евреи, как обычно, осторожно, неуверенно, испуганно, страшась наступающего дня. Из улиц и переулочков потянулись они к сборному пункту, откуда отправляются на работу. На площади перед юденратом уже строились ряды для проверки. Вдруг все почувствовали, что готовится что-то необычное. Все нервничали. И пока начали расспрашивать и выяснять, кто что слышал (слухи были духовной пищей гетто, заменяя газеты и радио), немецкие части со всех сторон окружили гетто плотным кольцом. На улицах появились эсэсовцы, жандармы и украинцы, они шныряли по всем углам.
Колонны евреев, выстроившиеся, чтобы идти на работу, были сразу же уведены на Умшлагплац (Умшлагплац - погрузочная площадка, окруженная высокой стеной, соединялась с железнодорожной веткой. Оттуда евреев вывозили в Треблинку.). На улицах хватали тех, кто не успел спрятаться. Заподозренных в попытке бежать расстреливали на месте.
Уже пали первые жертвы. Час, которого боялись долгие месяцы, наступил. Акция становится с каждой минутой все страшнее. Не щадят ни стариков, ни женщин, ни детей. Оскорбления, зверства. Напрасно показывают некоторые свои рабочие карточки. Всех гонят на Умшлагплац. "Карточки жизни", которые питали ранее иллюзии, что с их помощью можно будет выжить, эсэсовцы рвут на клочки. Исчезло деление на "полезных" и "бесполезных" евреев - у всех одна участь всех гонят на смерть.
Больница в гетто опустела. Тех, кто кое-как стоял на ногах, гнали на Умшлаг, тех, кто не мог двигаться, убивали на месте.
Выстрелы из винтовок и пулеметные очереди заглушали крики рвущихся к жизни и увлекаемых силою на смерть. Плач детей и стоны больных. Дорога на Умшлаг была покрыта трупами и телами агонизирующих. Умирающие с мольбой смотрели на плетущихся в колоннах евреев, будто в их силах было им чем-нибудь помочь. А идущие на смерть завидовали распростертым на дороге, избавившимся от необходимости проделать адский путь, ведущий от Умшлага в Треблинку.
В течении первых нескольких часов палачам удалось вывезти больше евреев, чем в последующие три дня. Это было результатом внезапности акции. Тысячи евреев не успели спрятаться, многих взяли во время выхода на работу. Немцы в эти первые часы шагали уверенно по улицам гетто, не опасаясь сопротивления.
После первой акции, когда немцы, не встретив сопротивления, увезли на смерть более 300 тысяч человек, палачи думали, что вывезти последние 50 тысяч не составит труда. Схватив тех, кто попался им на улицах гетто, немцы вынуждены были ходить из дома в дом и искать спрятавшихся. И тогда они убедились, что прошло то время, когда евреев тащили на бойню, как овец, и что теперь сами палачи рискуют жизнью, когда рыщут по улицам.
Группа Дрор на улице Заменгоф 58, готовилась все это время к борьбе с врагом. На третьем этаже нас собралось около 40 человек, позже к нам присоединились члены Гордонии. (Гордония - юношеская халуцианская организация, носящая имя А. Д. Гордона, одного из вождей сионистского рабочего движения.).
В нашем распоряжении были тогда всего четыре револьвера и три гранаты. Те, кому не досталось оружия, вооружились железными прутьями, дубинками, бутылками и т.д. Мы заняли намеченные позиции. Хотя все знали, что в этой схватке мы наверняка погибнем, не было ни паники, ни растерянности. Погибнем в борьбе! Стоя у окон, мы видели группу евреев, которых вели на Умшлагплац, и среди них нескольких членов Гашомер Гацаир. Их, видимо, схватили неожиданно, когда они не могли защищаться. Наши ребята бросились к окнам, охваченные жаждой мести, но немцы были далеко, и ничего нельзя было сделать.
Когда колонна завернула за угол улиц Заменгоф-Низка, товарищи из Гашомер Гацаир бросили гранаты в немцев, охраняющих колонну, и в эсэсовцев из штаба "Аусзидлунг" ("Выселение"), стоявших на улице. Несколько эсэсовцев было убито, другие бросились в разные стороны, а евреи из колонны разбежались. Бойцы забаррикадировались в домике на улице Низка, и отсюда обстреляли прибывшее позднее немецкое подкрепление. Немцы не смогли ворваться в дом и подожгли его. Наши бойцы стреляли до последнего патрона и погибли в огне.
Нельзя не вспомнить здесь нашего товарища Элиягу Ружанского. Элик, смертельно раненный, попросил товарища взять у него оружие, чтобы оно не досталось немцам. Из всей этой группы уцелел только Мордехай Анилевич. Он бросился на немца с кулаками и отнял у него винтовку. (Руководитель восстания Варшавского гетто - см. на стр. ldn-knigi.narod.ru)
Бой на улице Низка, несмотря на печальный исход, все же поднял наш дух. Впервые со времени оккупации мы видели мертвых немцев, валявшихся в лужах крови. Впервые мы увидели, как немцы жмутся к стенам, припадают к земле, идут неуверенными шагами, боясь еврейской пули. Крики раненых немцев радовали нас и укрепляли стремление бороться.
Наша группа членов Дрора все еще ждала прихода врага. Вдруг мы услышали топот кованых сапог на лестнице. В эту решительную минуту поэт Ицхак Каценельсон, который все время был с нами, поддержал нас словами, которые я никогда не забуду: "Я счастлив умереть с борющимися халуцами. Мы погибнем с сознанием того, что еврейский народ вечен".
Не успел он закончить, как дверь открылась и в комнату ворвались немецкие солдаты. Их встретили Захария Артштейн и Генех Гутман, проявившие большую выдержку. Захария сделал вид, что читает книгу, и тем усыпил внимание врагов. Когда немцы направились в другую комнату, Захария выстрелил им в след. Один немец упал, остальные выбежали из квартиры. Гутман и другие товарищи бросились на лестницу и стали стрелять в немцев. На лестнице остался еще один убитый немец. Из наших был тяжело ранен Меир Финкельштейн, которого немцы на следующий день расстреляли.
Мы победили. Немцам не удалось вывезти из этого дома ни одного еврея. Они оставили двух убитых солдат, оружие которых стало нашей добычей. Велика была радость видеть трупы немцев! Развеялось заблуждение, что в первом же бою мы все погибнем. Оказалось, что до неизбежной гибели мы еще можем провести не один бой и что оружием, взятым у врага, можем нанести немцам немалый урон. Мы поняли, что совершили ошибку, не оценив значения убежищ. Мы настроили себя на подготовку одного боя с врагом, который будет нашим последним боем. Мы считали, что убежища нужны только тем, кто не хочет бороться. Мы еще не понимали, что должны готовить убежища, укрытия и позиции для отступления, чтобы можно было, организоваться и продолжать борьбу.
После первого боя наша группа стала искать пути отступления с улицы Заменгоф, 58, до того, как прибудет немецкое подкрепление. Мы собрались на чердаке и после долгих поисков нашли люк, через который можно выйти на крышу. По круто наклоненным, скользким и заснеженным крышам четырехэтажных домов потянулись цепочкой наши люди один за другим. Ноги скользили по льду, руки цеплялись за каждый выступ стены, любой торчащий гвоздь служил нам опорой. Голова кружилась от белизны снега, который застилал все вокруг до самого горизонта, сливая все в одно целое. Дорога по крышам была трудной и опасной. Мы хотели добраться до дома 44 на Мурановской улице. Вперед идти было трудно, назад дороги не было. Нам казалось, что мы так и останемся на крыше между небом и землей. И все же мы добрались до цели.
На новом месте мы надеялись отдохнуть и успокоиться, но не успели отдышаться, как услышали: немцы во дворе. Мы выскочили на лестницу, но они почему-то не поднялись наверх.
С наступлением темноты мы сделали попытку связаться с другими боевыми группами Дрора (Дрор - Авангардная сионистская социалистическая организация, к которой принадлежал автор. (Связанная с организацией Гакибуц Гамеухад в стране).). Весь день наши группа были отрезаны друг от друга, оставаясь там, где их настигла акция.
Вечером товарищи собрались на улице Мила, 34, где находилась вторая группа Дрора. Мы делились волнующими впечатлениями первого боевого дня и наметили план на завтра. В тот же вечер мы разослали ребят связаться с группами Гашомер Гацаир.
Первый день боев позади. Еще свежи впечатления и эмоции этого дня, но надо готовиться к новой встрече с врагом. Местом боя выбран дом кибуца Дрор на улице Мила, 34. Там мы подготовили выход на крышу, чтобы в случае необходимости отступить и начать бой в другом месте.
На утро появились большие подразделения эсэсовцев. Немцы требовали, чтобы евреи вышли из своих квартир во двор, но ни один еврей не вышел. Мы не торопились атаковать немцев во дворе, решили ждать, пока они разойдутся по домам. Несколько десятков наших товарищей собралось в комнате на верхнем этаже. Только у некоторых было оружие: пистолеты, гранаты. Настроение боевое. Тогда еще у нас были запасы продуктов. Мы сели за стол, перекусили, выпили "лехаим" и повеселели.
СРЕДИ ПАДАЮЩИХ СТЕН
Перевод с иврита ЦИЛИ КЛЕПФИШ
Оглавление
Об авторе и его книге
Варшавское Гетто в борьбе
Дневник с "Арийской" стороны
Августовское Восстание в Варшаве
Снова в Бездне
Об авторе и его книге
Автор этой книги, Товия Божиковский, родился в 1911 году, в Лодзи (Польша). Детство и нелегкие юношеские годы провел в местечке Радомско. С ранних лет он примкнул к молодежной сионистско-социалистической организации "Фрайхайт" и особенно выделялся своей активной деятельностью на культурном фронте. Он преподавал в кружках историю еврейской литературы и историю общего и еврейского рабочего движения.
В середине 1940 года, вскоре после оккупации Польши немецкими войсками, его направили в Варшаву для подпольной работы в руководстве организации "Дрор" ("Дрор" (иврит), как и "Фрайхайт" (идиш), означает "свобода".) (преемнице организации "Фрайхайт", соединившейся в 1938 году с молодежной организацией "Гехалуц Гацаир"). Товие поручили воспитательную работу и чтение лекций на нелегальных семинарах. Он также опубликовал в подпольных журналах и бюллетенях ряд статей на политические темы и по злободневным вопросам жизни и борьбы варшавского гетто.
В начале 1942 года Товия переехал по заданию организации на халуцианскую ферму в Чернякове (предместье Варшавы). Там он проявил большую активность, вел обширную просветительную работу среди халуцов фермы.
Осенью 1942 года, после большой "акции" в варшавском гетто (высылка более 300 тысяч евреев в Треблинку), ферма была ликвидирована немцами, и все ее работники, в том числе и Товия, были переведены в гетто. С тех пор жизненный путь Товии Божиковского неразрывно связан с историей Еврейской Боевой Организации.
Он участвовал в рамках "Дрора" в первой вооруженной обороне гетто, известной под названием "Январское восстание". Товия боролся с оружием в руках также в апрельские и майские дни 1943 года, когда Еврейская Боевая Организация оказала героическое сопротивление немецким карательным отрядам. Он воевал на территории центрального гетто в группе организации "Дрор", которую возглавлял Берл Бройде, и был среди тех немногих бойцов, которые спаслись из объятого пламенем гетто, проделав ставший легендарным путь отступления через канализационные трубы.
Когда наступил час польского восстания (август 1944 года), Товия участвует и в этой "третьей войне за Варшаву" в рядах еврейского отряд под командованием Ицхака Цукермана в составе Армии Людовой.
Подпольная жизнь Товии Божиковского закончилась в январские дни 1945 года, когда части Красной Армии освободили польскую столицу и пригородную полосу Варшавы.
В апреле 1948 года, к пятой годовщине восстания в Варшавском гетто, польское правительство наградило Товию Божиковского почетным
орденом "Грюнвальдского креста" за его заслуги в борьбе против гитлеровских оккупантов.
После освобождения Товия проявил себя стойким и преданным еврейским общественным деятелем, верным идеям халуцианского сионизма. Он опубликовал в печатных органах партии Поалей-Цион Ц.С. и молодежной организации "Дрор" десятки статей на актуальные темы еврейской жизни. В течении нескольких лет он состоял членом центрального комитета польских евреев - организации, объединившей все политические и идеологические группировки еврейского населения в послевоенной Польше. Божиковский редактировал также издания организации "Дрор", выходившие на языке идиш.
В начале 1949 года Товия переехал в Израиль и присоединился к своим товарищам в кибуце Лохалей хагетаот (Борцов гетто). Работу в кибуце он сумел совместить с плодотворной общественной и публицистической деятельностью. В его литературном наследии особенно выделяются статьи, посвященные еврейскому Сопротивлению во время немецко-нацистской оккупации Польши.
Товия Божиковский был одним из основателей музея при кибуце Лохамей гагетаот, посвященного катастрофе и героизму еврейского народа в период Второй мировой войны. Он скончался 5 марта 1959 года, после продолжительной болезни и похоронен в кибуце. В последний путь его проводили друзья, воспитанники и ученики, бывшие повстанцы Варшавского гетто и партизаны.
Период, в котором происходит действие этой книги - сентябрь 1942 - январь 1945. В основу повествования легли личные переживания автора. Просто и правдиво он описывает жизнь и борьбу отважных борцов гетто, стойкость и сплоченность боевых групп в дни тяжелых испытаний.
Книга Товии Божиковского была впервые опубликована в 1949 году в Польше на языке идиш в издательстве "Гехалуц", На иврит книга переведена Моше Басоком и выдержала три издания (1950, 1964, 1970). На английском языке книга вышла в 1972 году. Сейчас этот волнующий исторический документ становится доступным русскому читателю. Это первая на русском языке книга о героическом восстании Варшавского гетто.
Издательство выражает глубокую признательность Дому Борцов Гетто за согласие и содействие изданию этой книги и в частности благодарит Цви Шнера за активное участие в ее переводе и подготовке к печати.
ВАРШАВСКОЕ ГЕТТО
В БОРЬБЕ
НА РУБЕЖЕ ВРЕМЕН
Когда говорят о восстании в Варшавском гетто, обычно имеют в виду большое восстание, начавшееся 19 апреля 1943 г., но мало кто знает о первом январском восстании, которое, хотя по охвату и было ограничено, имело большое историческое значение. 18 января 1943 года - дата, открывающая новую эпоху в жизни еврейского гетто, дата, свидетельствующая о большом психологическом переломе, подготовившем почву для восстания 19 апреля.
Чтобы понять, что принесло 18 января в варшавское гетто, необходимо, прежде всего, вспомнить о черных днях и кошмарных ночах последних 50 тысяч обреченных на смерть евреев, оставшихся после акции 22 июля 1942 г.
Вспоминаются мучения и страдания, упадок духа и отчаяние. Вновь видятся мертвые улицы гетто с опустевшими, разбитыми и разрушенными домами, которые стояли как памятники над безымянными могилами трехсот тысяч евреев. В каждом доме видно, что только недавно здесь жили люди. Одежда, мебель, посуда - еще хранят тепло рук их заботливых хозяев. Живые люди только вчера ступали здесь.
На столах - остатки обеда, прерванного приходом убийц. Взломанные двери и окна, брошенное на произвол добро, летающие вокруг перья от перин - все это свидетели большой беды, разыгравшейся здесь.
Среди груд залитой кровью одежды, обуви, посуды, книг и фотографий, бродят одинокие евреи, которые десятки раз могли бы уже быть мертвыми, но по слепой случайности еще живы. Жажда жить заставляет их рыться в вещах и хламе в поисках чего-нибудь съедобного, могущего поддержать их существование. Некоторые ищут фотографию погибшего отца, матери, сестры; другие, может быть, надеются найти среди развалин тело жены, ребенка...
Осторожно петляют среди развалины запуганные люди, точно одинокие тени. Они жмутся к стенам, чтобы не увидел их на длинной опустевшей улице эсэсовец, и пугливо перебегают 10 - 15 метров открытого пространства от ворот до ворот. Иногда у самого порога их настигает немецкая пуля. Бывает, шальная пуля опаздывает, но чаще она попадает в цель, и на улице остается распластавшееся в луже крови тело.
Даже в два утренних и два вечерних часа, когда разрешено выходить из дому, хождение по улицам сопряжено с опасностью. Шум проезжающей машины наводит на людей ужас. Каждое дуновение ветра, от которого лязгает жесть на крышах, заставляет десятки людей бежать, потому, что им кажется, что их преследуют. Упавших топчут, на слабых не обращают внимания.
Кто сильнее - тот убегает, оставляя немощных на произвол судьбы.
Страх и ужас властвуют не только на улицах, но и в домах. Немецкие пули достают и через окна. В каждый еврейский дом может ворваться любой немецкий садист, которому захотелось повеселиться: нагнать страху, избить или задушить еврея. Чувство беззащитности мучило евреев, без различия возраста и пола, 24 часа в сутки.
Темные, беспокойные ночи тянулись бесконечно. Лежа без сна, люди вздрагивали от каждого скрипа солдатского сапога. После кошмарной ночи наступало серое утро, которое приносило с собой лишь страх перед приближающимся днем.
Но страшный террор не был случайным и хаотичным. Евреев, которых каждое утро выводили бригадами на работу под сильным конвоем немцев и евреев-полицаев, тоже подвергали систематическим мучениям; ведь не их работа нужна была немцам. Опасность подстерегала всюду; тот, кто не погиб на работе, мог провиниться, пытаясь пронести в гетто деньги или продукты. Если кому-то удавалось спастись от побоев за то, что не снял шапку перед проходящим немцем, то его могла настигнуть случайная пуля. Вечером в гетто всегда возвращалось меньше людей, чем выходило на работу.
Тысячи евреев заполняли каждое утро площадь перед зданием юденрата. Здесь они строились в колонны перед выходом на работу. На них сыпались удары за несвоевременное или неточное выполнение команды, за выход из строя.
Вдоль улиц Заменгоф и Генша тянулись утром и вечером колонны рабов: мужчин, женщин, подростков; видно было, как они сломлены и забиты. С белыми повязками на рукаве и рабочим номером на груди, шли они с навязанной песней, хотя сердце сжималось предчувствием, что не дожить им до следующего дня, и со слабой, теплящейся еще где-то искрой надежды на то, что все-таки останутся жить, так как принадлежат к категории "полезных евреев".
Так текли дни: между невозможностью жить и страхом умереть. Каждый день приносил с собой часы и минуты наибольшего напряжения. Но ангел смерти шутил с людьми злую шутку и не приходил, когда отчаяние приводило к полному равнодушию. Именно тогда, когда человеку было все равно: пусть смерть, но как можно скорее - напряжение спадало и вновь появлялась жажда жизни с новыми иллюзиями.
Кажется, не найдены еще слова для точного определения душевного состояния евреев в гетто после первой акции. Это было скопище людей, в массе своей потерявших человеческие чувства. Они не только притерпелись к страданиям и не содрогались, ступая по валявшимся на мостовой человеческим телам, но во взгляде живого человека другой живой читал само собой разумеющееся: "Идем на мыло". Это же чувство никчемности и бессилия выражалось и в цинических остротах, и в юморе висельников. Если человек заболевал, ему, конечно, сочувствовали, его жалели, но в то же время завидовали: он мог умереть естественной, человеческой смертью, избежать Треблинки.
Среди пятидесяти тысяч евреев варшавского гетто не было ни одной целой семьи, и уже почти не встречались обычные семейные чувства, нормальные отношения к жене и детям, привязанность к дому, к вещам. Никто не следил за собой, не обращал внимания на одежду, не думал о вещах. Вещи потеряли всякую цену. Все материальные и духовные ценности, которым раньше придавали такое значение, теперь были втоптаны в грязь. Все святое осквернялось. Господствовали цинизм и скепсис. Минуты забвения у многих были минутами самого большого опустошения и деморализации, циничных насмешек над собственной слабостью. Это был смех потерявших надежду, знающих, что каждая минута приближает их к смерти.
Духовной жизни у большинства просто не было. Все чувства были сосредоточены на поддержании физического существования. Заботились лишь о том, чтобы прожить день. О большем не думали. Прожить честным путем нельзя было. И в борьбе за существование все средства были хороши. Моральное падение с каждым днем становилось глубже.
Мы были полностью изолированы от внешнего мира.
До первой немецкой акции в нас еще жило сознание, что где-то рядом, по другую сторону немецкой стены существует настоящая жизнь, но после июля 1942 г. это сознание покинуло нас, ибо гетто граничило с пустынной, вымершей, "ничейной полосой". Мы были герметически закрыты, и это давило нас, мешало дышать.
Гетто, в котором царил лагерный режим, было разделено на несколько маленьких гетто. Все предприятия и мастерские, с тысячами работавших в них евреев, были обнесены стеной с вышками для охранников. Эти маленькие гетто были полностью изолированы одно от другого. Условия жизни в них были хуже, чем в тюрьме.
Халуцианские группы Дрор ("Свобода") на улице Заменгоф, 58 и Мила, 34, и Гашомер Гацаир ("Молодой страж"), на улице Мила, 61, тоже состояли из евреев гетто, над которыми, как и над другими, нависла смертельная опасность. И они чувствовали дыхание приближающейся смерти, но не оставались пассивными, а готовились достойно встретить ее. У членов этих халуцианских групп, которые и теперь продолжали коллективный образ жизни, духовное и моральное состояние было значительно лучше, чем у всех других. Здесь еще бился пульс общественной жизни. Здесь жили проблемами народа и коллектива. В эти черные дни пионеры-халуцы (Авангардная сионистская молодежь) еще собирались и читали книги. Иногда вполголоса пели песни на идиш и иврите. У них не было того чувства одиночества, которое угнетало других евреев.
Каждый видел, что он идет навстречу судьбе вместе с товарищами, с которыми связан тысячами нитей, и это помогало. Но главной силой, сплачивавшей нас всех, была идея - встретиться лицом к лицу с врагом с оружием в руках. Мы стремились поднять дух подавленной еврейской массы, пробудить в ней желание защитить свою честь и достоинство.
Готовясь встретить бурю организованно, наши товарищи не заботились о спасении своих жизней. Каждый из них считал себя частью коллектива, главной целью которого было использовать оставшиеся дни жизни для подготовки к активной борьбе. Готовность к бою и нежелание умереть позорной смертью поддерживали дух наших товарищей. Мы чувствовали себя свободными и несломленными, поборовшими апатию и беспомощность.
Каждого проходившего немца, наводившего на всех страх, мы рассматривали, как будущую жертву еврейского сопротивления. Наша воля постепенно оказывала влияние и на других евреев гетто.
Халуцианские коллективы мы превратили в законспирированные боевые группы, ставшие школой физической и нравственной подготовки к борьбе. Из-за нехватки оружия мы учили товарищей не только стрелять из пистолета, но и бить врага кулаками, душить его руками.
Мы начали действовать еще до января 1943 года. Первыми пали от наших рук евреи-предатели, служившие немцам. Мы приговорили к смерти начальника еврейской полиции в гетто Лейкина и осуществлявшего связь между СС и юденратом - Фирста. Приведя приговоры в исполнение, наша боевая организация выпустила листовки, в которых сообщалось, что предатели пали от рук борцов гетто.
Однако наша деятельность не ограничивалась только уничтожением предателей, занимавших важные посты. Рука правосудия настигала и мелких предателей, совершивших преступления против своих братьев. Эта работа по очистке еврейского гетто от скверны предательства произвела сильное впечатление на всех обитателей гетто. Люди поняли: появилась сила, которая взяла на себя руководство жизнью гетто, и с сочувствием следили за нашей деятельностью. Даже немцы ощутили веяние нового духа.
С образованием Еврейского национального комитета и - позднее Координационной комиссии, в которую вошли представители Бунда, население гетто получило политическую организацию. Позднее ее деятельность распространилась на гетто и лагеря всего генерал-губернаторства.
Важнейшим органом Еврейского национального комитета и координационной комиссии была Еврейская Боевая Организация. Формально к ней принадлежали все партии Национального комитета и Координационной комиссии. Но фактически еще до образования Национального комитета и Координационной комиссии существовали боевые группы халуцианских организаций Дрор и Гашомер Гацаир.
История боевых групп начинается с июля 1942 года. Уже тогда молодежные организации Дрор и Гашомер Гацаир по своей инициативе предпринимали боевые вылазки.
Вооруженные только одним револьвером, молодые ребята провели несколько террористических актов, совершили покушение на начальника еврейской полиции гетто Шеринского и старались убедить евреев гетто, что их отправляют в Треблинку не на работу, как верили во время первой акции, а на смерть.
Вторая акция 18 января 1943 г. застала готовыми к бою лишь халуцианские группы.
В январские дни 1943 г. подготовительный период только начинался. Дух борьбы, рожденный в гетто, был еще "в пеленках". Только-только появились первые признаки пробуждения. Еврейская боевая организация делала свои первые шаги. Даже уже существовавшим боевым группам Дрор и Гашомер Гацаир нужно было время, чтобы организационно перестроиться: из кибуцных ячеек превратиться в боевые группы, а главное - вооружиться. Немцы позаботились о том, чтобы времени у нас не было.
16 и 17 января они устроили на "арийской" стороне облаву на поляков для отправки их на работу в Германию и после этого использовали те же специальные отряды для расправы с евреями гетто. Ликвидация оставшихся в живых евреев гетто была назначена на 18 января 1943 года.
МОЛНИИ В МОРОЗНЫЙ ЯНВАРЬ
Понедельник, 18 января 1943 года. Раннее зимнее утро. Из домов начали выползать евреи, как обычно, осторожно, неуверенно, испуганно, страшась наступающего дня. Из улиц и переулочков потянулись они к сборному пункту, откуда отправляются на работу. На площади перед юденратом уже строились ряды для проверки. Вдруг все почувствовали, что готовится что-то необычное. Все нервничали. И пока начали расспрашивать и выяснять, кто что слышал (слухи были духовной пищей гетто, заменяя газеты и радио), немецкие части со всех сторон окружили гетто плотным кольцом. На улицах появились эсэсовцы, жандармы и украинцы, они шныряли по всем углам.
Колонны евреев, выстроившиеся, чтобы идти на работу, были сразу же уведены на Умшлагплац (Умшлагплац - погрузочная площадка, окруженная высокой стеной, соединялась с железнодорожной веткой. Оттуда евреев вывозили в Треблинку.). На улицах хватали тех, кто не успел спрятаться. Заподозренных в попытке бежать расстреливали на месте.
Уже пали первые жертвы. Час, которого боялись долгие месяцы, наступил. Акция становится с каждой минутой все страшнее. Не щадят ни стариков, ни женщин, ни детей. Оскорбления, зверства. Напрасно показывают некоторые свои рабочие карточки. Всех гонят на Умшлагплац. "Карточки жизни", которые питали ранее иллюзии, что с их помощью можно будет выжить, эсэсовцы рвут на клочки. Исчезло деление на "полезных" и "бесполезных" евреев - у всех одна участь всех гонят на смерть.
Больница в гетто опустела. Тех, кто кое-как стоял на ногах, гнали на Умшлаг, тех, кто не мог двигаться, убивали на месте.
Выстрелы из винтовок и пулеметные очереди заглушали крики рвущихся к жизни и увлекаемых силою на смерть. Плач детей и стоны больных. Дорога на Умшлаг была покрыта трупами и телами агонизирующих. Умирающие с мольбой смотрели на плетущихся в колоннах евреев, будто в их силах было им чем-нибудь помочь. А идущие на смерть завидовали распростертым на дороге, избавившимся от необходимости проделать адский путь, ведущий от Умшлага в Треблинку.
В течении первых нескольких часов палачам удалось вывезти больше евреев, чем в последующие три дня. Это было результатом внезапности акции. Тысячи евреев не успели спрятаться, многих взяли во время выхода на работу. Немцы в эти первые часы шагали уверенно по улицам гетто, не опасаясь сопротивления.
После первой акции, когда немцы, не встретив сопротивления, увезли на смерть более 300 тысяч человек, палачи думали, что вывезти последние 50 тысяч не составит труда. Схватив тех, кто попался им на улицах гетто, немцы вынуждены были ходить из дома в дом и искать спрятавшихся. И тогда они убедились, что прошло то время, когда евреев тащили на бойню, как овец, и что теперь сами палачи рискуют жизнью, когда рыщут по улицам.
Группа Дрор на улице Заменгоф 58, готовилась все это время к борьбе с врагом. На третьем этаже нас собралось около 40 человек, позже к нам присоединились члены Гордонии. (Гордония - юношеская халуцианская организация, носящая имя А. Д. Гордона, одного из вождей сионистского рабочего движения.).
В нашем распоряжении были тогда всего четыре револьвера и три гранаты. Те, кому не досталось оружия, вооружились железными прутьями, дубинками, бутылками и т.д. Мы заняли намеченные позиции. Хотя все знали, что в этой схватке мы наверняка погибнем, не было ни паники, ни растерянности. Погибнем в борьбе! Стоя у окон, мы видели группу евреев, которых вели на Умшлагплац, и среди них нескольких членов Гашомер Гацаир. Их, видимо, схватили неожиданно, когда они не могли защищаться. Наши ребята бросились к окнам, охваченные жаждой мести, но немцы были далеко, и ничего нельзя было сделать.
Когда колонна завернула за угол улиц Заменгоф-Низка, товарищи из Гашомер Гацаир бросили гранаты в немцев, охраняющих колонну, и в эсэсовцев из штаба "Аусзидлунг" ("Выселение"), стоявших на улице. Несколько эсэсовцев было убито, другие бросились в разные стороны, а евреи из колонны разбежались. Бойцы забаррикадировались в домике на улице Низка, и отсюда обстреляли прибывшее позднее немецкое подкрепление. Немцы не смогли ворваться в дом и подожгли его. Наши бойцы стреляли до последнего патрона и погибли в огне.
Нельзя не вспомнить здесь нашего товарища Элиягу Ружанского. Элик, смертельно раненный, попросил товарища взять у него оружие, чтобы оно не досталось немцам. Из всей этой группы уцелел только Мордехай Анилевич. Он бросился на немца с кулаками и отнял у него винтовку. (Руководитель восстания Варшавского гетто - см. на стр. ldn-knigi.narod.ru)
Бой на улице Низка, несмотря на печальный исход, все же поднял наш дух. Впервые со времени оккупации мы видели мертвых немцев, валявшихся в лужах крови. Впервые мы увидели, как немцы жмутся к стенам, припадают к земле, идут неуверенными шагами, боясь еврейской пули. Крики раненых немцев радовали нас и укрепляли стремление бороться.
Наша группа членов Дрора все еще ждала прихода врага. Вдруг мы услышали топот кованых сапог на лестнице. В эту решительную минуту поэт Ицхак Каценельсон, который все время был с нами, поддержал нас словами, которые я никогда не забуду: "Я счастлив умереть с борющимися халуцами. Мы погибнем с сознанием того, что еврейский народ вечен".
Не успел он закончить, как дверь открылась и в комнату ворвались немецкие солдаты. Их встретили Захария Артштейн и Генех Гутман, проявившие большую выдержку. Захария сделал вид, что читает книгу, и тем усыпил внимание врагов. Когда немцы направились в другую комнату, Захария выстрелил им в след. Один немец упал, остальные выбежали из квартиры. Гутман и другие товарищи бросились на лестницу и стали стрелять в немцев. На лестнице остался еще один убитый немец. Из наших был тяжело ранен Меир Финкельштейн, которого немцы на следующий день расстреляли.
Мы победили. Немцам не удалось вывезти из этого дома ни одного еврея. Они оставили двух убитых солдат, оружие которых стало нашей добычей. Велика была радость видеть трупы немцев! Развеялось заблуждение, что в первом же бою мы все погибнем. Оказалось, что до неизбежной гибели мы еще можем провести не один бой и что оружием, взятым у врага, можем нанести немцам немалый урон. Мы поняли, что совершили ошибку, не оценив значения убежищ. Мы настроили себя на подготовку одного боя с врагом, который будет нашим последним боем. Мы считали, что убежища нужны только тем, кто не хочет бороться. Мы еще не понимали, что должны готовить убежища, укрытия и позиции для отступления, чтобы можно было, организоваться и продолжать борьбу.
После первого боя наша группа стала искать пути отступления с улицы Заменгоф, 58, до того, как прибудет немецкое подкрепление. Мы собрались на чердаке и после долгих поисков нашли люк, через который можно выйти на крышу. По круто наклоненным, скользким и заснеженным крышам четырехэтажных домов потянулись цепочкой наши люди один за другим. Ноги скользили по льду, руки цеплялись за каждый выступ стены, любой торчащий гвоздь служил нам опорой. Голова кружилась от белизны снега, который застилал все вокруг до самого горизонта, сливая все в одно целое. Дорога по крышам была трудной и опасной. Мы хотели добраться до дома 44 на Мурановской улице. Вперед идти было трудно, назад дороги не было. Нам казалось, что мы так и останемся на крыше между небом и землей. И все же мы добрались до цели.
На новом месте мы надеялись отдохнуть и успокоиться, но не успели отдышаться, как услышали: немцы во дворе. Мы выскочили на лестницу, но они почему-то не поднялись наверх.
С наступлением темноты мы сделали попытку связаться с другими боевыми группами Дрора (Дрор - Авангардная сионистская социалистическая организация, к которой принадлежал автор. (Связанная с организацией Гакибуц Гамеухад в стране).). Весь день наши группа были отрезаны друг от друга, оставаясь там, где их настигла акция.
Вечером товарищи собрались на улице Мила, 34, где находилась вторая группа Дрора. Мы делились волнующими впечатлениями первого боевого дня и наметили план на завтра. В тот же вечер мы разослали ребят связаться с группами Гашомер Гацаир.
Первый день боев позади. Еще свежи впечатления и эмоции этого дня, но надо готовиться к новой встрече с врагом. Местом боя выбран дом кибуца Дрор на улице Мила, 34. Там мы подготовили выход на крышу, чтобы в случае необходимости отступить и начать бой в другом месте.
На утро появились большие подразделения эсэсовцев. Немцы требовали, чтобы евреи вышли из своих квартир во двор, но ни один еврей не вышел. Мы не торопились атаковать немцев во дворе, решили ждать, пока они разойдутся по домам. Несколько десятков наших товарищей собралось в комнате на верхнем этаже. Только у некоторых было оружие: пистолеты, гранаты. Настроение боевое. Тогда еще у нас были запасы продуктов. Мы сели за стол, перекусили, выпили "лехаим" и повеселели.