Точно так же в 1812 году Наполеон, осажденный в Москве, спрашивал совета у своих маршалов, как вести войну дальше.
Наконец Карл XII решил идти из Могилева на Украину, там соединиться с украинским гетманом Мазепой, установить связь с турками, с татарами и поляками и наступать на Москву с юга через Полтаву – Харьков – Курск.
Шведскому корпусу генерала Левенгаупта, расположенному в Прибалтике, Карл XII приказал спешно идти на Украину с обозом боеприпасов, снаряженьем для всей армии.
На широких просторах развернулись острые маневренные действия войск, требовавшие от полководцев предвиденья, гибкости, смелого риска и расчета.
Вслед за ушедшим на Украину Карлом XII Петр I отрядил фельдмаршала Шереметьева, а сам с Преображенским, Семеновским и вновь сформированными полками стал поджидать Левенгаупта.
Близ Старой дороги, ведущей из Варшавы в Москву, Петр с меньшим числом, но отличным корпусом напал на корпус Левенгаупта, перерезал ему коммуникации, нанес охватывающие удары и разгромил его в знаменитом бою у деревни Лесной.
8 тысяч шведов из 16 тысяч спешивших на Украину были убиты и ранены; 7 тысяч повозок обоза с боеприпасами были захвачены русскими войсками.
Вслед уцелевшим Петр I послал погоню, упредил их па переправе через реку Сож и нанес новые потери.
С изнуренными, потерявшими оружие остатками отряда Левенгаупт пришел к Карлу XII, принеся грозную весть о победе русских, потрясшую шведскую армию.
В результате победы у Лесной, которую Петр I назвал матерью Полтавской баталии, у Карла XII к этой баталии оказалось меньше войск, чем в русской армии, и всего четыре пушки.
А Петр I продолжал осуществлять свою маневренную стратегию, которая так характерна для Северной войны и Отечественной войны 1812 года.
Она отличалась от маневренных действий западноевропейских армий, когда достаточно было одной из воюющих сторон создать угрозу на коммуникациях другой, чтобы эта обойденная с тыла армия отступила. Отличалась она и от стратегии, по которой малоподвижные армии подолгу стояли на виду одна у другой, затем, медленно сходясь, решали исход войны прямым столкновением.
В войнах Петра I и Карла XII, как и Кутузова с Наполеоном, применялись широкие маневры на огромном пространстве, столкновения происходили в неясных, сложных, трудных условиях, и сражения велись на разгром и уничтожение противника.
Такая маневренная, решительная стратегия требовала от полководцев ответственности перед страной, предвиденья и настойчивости, расчета и риска, выжидания и стремительности, сочетания обороны с наступленьем, воли, смелости, таланта. Все это и сказалось в стратегии М. И. Кутузова, особенно в 1812 году.
Карл XII просчитался: татары и турки на этот раз не посмели выступить против России; Мазепа не смог поднять украинцев против русских.
Налеты русских летучих отрядов на тылы шведской армии продолжались; она лишилась баз снабжения, на которые так рассчитывал Карл XII, перенося борьбу на Украину; его войска были блокированы.
Сходные условия борьбы создал Кутузов в 1812 году, став у Тарутина, блокировав французов в Москве.
Шведские генералы советовали своему королю уйти с Украины на запад, и так же сто лет спустя французские маршалы советовали Наполеону уходить на запад из Москвы.
И здесь сказался характер агрессоров, не желающих отдавать захваченное: проявился характер Карла XII, схожий с характером Наполеона, – такие полководцы стремятся выходить из трудных положений не отступлениями, а решительными ударами по противнику.
Так Наполеон, покидая Москву, чтобы идти на Калугу, грозил: «Мы пойдем на Запад, и горе тому, кто преградит нам путь», и так же Карл XII, несмотря па превосходство сил Петра I, повел шведскую армию на поле Полтавы.
Виссарион Белинский писал, что у Полтавы разыгралось «не простое сраженье, замечательное по огромности военных сил, по упорству сражающихся и количеству пролитой крови; нет, это была битва за существование целого народа, за будущность целого государства…».
Бородинское сражение по своим непосредственным результатам не было простым повторением Полтавского сражения. Но конечные их результаты были одинаковы.
В обоих одинаково проявились героизм русских войск, военное искусство их командованья; после обоих еще продолжались и Северная и Отечественная войны, но Полтавское сражение завершилось сразу полным разгромом шведской армии у Переволочно, а великая французская армия была полностью разгромлена на Березине через четыре месяца после Бородина.
Карл XII посылал солдат на поле под Полтавой с напутствием: «Идите же завтра туда, куда вас ведет слава…», и Наполеон посылал своих солдат на поле у Бородина со словами: «Воины, вот сраженье, которого вы ждали… да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвой…»
После преследования бегущей к Днепру шведской армии поступило донесение о захоронении тысяч убитых шведов и невозможности учесть всех убитых, трупы которых разбросаны по лесам, полям и дорогам бегства, и в таких же выражениях сообщалось о захоронении и сжигании трупов, оставшихся после бежавшей к Березине французской армии.
Бросив жалкие остатки своей считавшейся непобедимой армии, считавшийся непобедимым Карл XII с полутора десятками всадников бежал в 1709 году из России за кордон в городок Бендеры, и Наполеон I, бросив у городка Сморгони жалкие остатки своей недавно прославленной армии, бежал за кордон с десятком кавалеристов охраны.
Дело не только во внешних, хотя и разительных, сходствах исторических событий, а в их сути.
Русские полководцы Румянцев, Суворов, Кутузов восприняли у Петра I национальную регулярную армию, созданную им вместо ополчений, стрелецкого войска, иноземных полков, которые имела Россия в XVIII веке.
Он организовал и обучал русскую армию для боя, а не для столичных плац-парадов, и требованье учить войска тому, что нужно на войне, стало ведущим для этих полководцев.
Они восприняли не только конкретные примеры стратегии Северной войны, но и уставы Петра I.
Воинским уставом, утвержденным Петром I в 1716 году, пользовались в русской армии до 1826 года – 110 лет, – он переиздавался 15 раз; другие его уставы также применялись с пользой почти столетие.
Уставы охватывали все стороны боевой деятельности и мирной жизни войск. По ним можно было конкретно и деловито обучать пехоту, кавалерию, артиллерию строю, тактике, стрельбе. Экзерцициям в воинском уставе отведено было лишь 5 страниц, а маршу – 23 и полевой службе – 86. Устав требовал от солдат дисциплины, а от офицеров – заботы о подчиненных.
За 50 лет до Фридриха II и за 100 лет до Наполеона I Петр I формировал крупные конные массы, полевую и конную артиллерию; за 100 лет до Наполеона он ввел в боевые порядки частный и общий резерв.
В противоположность уставу Павла I, считавшему, что «солдат есть механизм артикулом предусмотренный», в уставе Петра I записано, что «имя солдат содержит в себе всех людей, которые в войске суть, от вышнего генерала до последнего мушкетера…»
Петр I требовал: «Учить унтер-офицеров, дабы оные знали командовать, как и обер-офицеры, ибо когда б случилось обер-офицеру отлучиться, також ранену или убиту быть, тогда без всякого указу должен унтер-офицер оное место взять и командовать». В этом уже заключена идея «Всяк воин свой маневр понимает», сформулированная Суворовым.
К тому же требовалось «каждого офицера и унтер-офицера главным генералам искушать… в поле… и ежели который в том неискусен явится, а нижний лучше учинит, то верхнего сводить вниз, а нижнего наверх».
Вводя свой устав, Петр I писал: «Напоследок же объявляю, буде кому в чем не внятно покажется те-б господа офицеры спрашивались хоть у самого генерала…»
Эта доступность высших для низших чинов сочеталась в уставах с требованьем суровой дисциплины и порядка. Петр I требовал от генералов и офицеров «оберегать себя от сребролюбия, понеже оно есть корень всему злу», избегать «похлебства еже есть другое зло, равное вышеписанному». Он пресекал столкновения между офицерами, запретил дуэли и предупреждал: «Ежели же биться начнут и в том бою убиты или ранены будут, то как живые, так и мертвые повешены будут, и никто от того наказания отговориться никак не сможет…»
Особую требовательность предъявлял устав Петра I к офицерам во время боя.
В разделах «Собственноручные для военной битвы правила» и «Учреждение к бою» указывалось: «Капитанам (командирам рот. – М. Б.) свое дело делать, а на майора (командира батальона. – М. Б.) не смотреть… Майорам надлежит подле самой задней шеренги ездить непрестанно… и смотреть, дабы все исправно было…» и разъяснялось: «ежеле он (офицер. – М. Б.) живот свой нерадением дела своего спасти похочет, то после на бесчестной виселице погубит».
И тут же: «…командующим генералам надлежит место свое назначить, где офицерам их в нужном случае сыскать можно…» и «господа генералы смотреть имеют, чтоб ими данные указы… правильно исполняемы были и в том особ своих не жалеть…»
«…Кто же место свое без указу оставит или друга выдаст или бесчестный бег учинит, то оный будет лишен и чести и живота…»
В случае же, если невозможно удержать войска, отступающие без приказа, то «генералам и офицерам оставаться при тех кто устоят…»
«Я приказываю Вам, – писал Петр I, – стрелять во всякого, кто бежать будет и даже убить меня самого если я буду столь малодушен, что стану ретироваться от неприятеля…»
Наряду с требованиями быть стойкими, храбрыми, дисциплинированными Петр I особое внимание уделял разумности командования.
Устав предусматривал, что чин генерал-квартирмейстера (по-нынешнему – начальника штаба) «требует мудрого, разумного, искусного человека в географии и фортификации», которому «особливо надлежит генерально оную землю знать, в которой свое и неприятельское войско обретается».
Он должен при командующем находиться, всегда все знать о своих войсках и противнике, организовать марш, работу тыла, охрану и «записную книжку или протокол иметь».
Генерал, непосредственно командующий, должен был быть, согласно уставу, «всегда на лошади», то есть среди войск, чтобы лично ими командовать и самому видеть поле боя.
И конечно, особое место отведено в воинском уставе высшему командованию, ибо «командующий генерал-фельдмаршал поход армии повелевает чинить, смотря страну и землям положение…», оценивает противника, руководит всеми боевыми действиями армии, единолично повелевает и за все в ответе. Но и он, облеченный высокой властью, «главные и великие дела… без консилии генералов собственным своим изволением никогда чинити надлежит, а всегда с совету». И даже при внезапном нападении врага «словесный консилиум хотя и на лошадях отправлять должно».
При этом власть безраздельно принадлежит командующему, ибо «командующий высокий генерал душе человеческой в теле уподобляется зане в нем без души ничего не двигается; тако и при армии невольно что главного учинить без повеления и ордера командующего вышнего генерала».
Эти военные идеи Петра I, опыт Северной войны питали военное творчество Румянцева, Суворова, Кутузова, развивавших русское военное искусство в новых и каждый раз своеобразных условиях.
Но к 60-м годам, когда прапорщик Кутузов, закончив обучение в инженерно-артиллерийской школе и сдав адъютантскую должность при генерал-фельдмаршале Гольштейн-Бекском, начал свою службу в строю русской армии, в ней оставалось немного от наследия Петра I.
Преемники Петра не сумели удержать армию на той высоте, на которую она была поднята ее основателем. Они были мелкими, ничтожными, малообразованными людьми, далекими от нужд России. Двор императоров, императриц окружали временщики. Значительная часть дворян, та, что побогаче, обрадовалась возможности не служить в армии, отправилась в свои поместья бездельничать, а те, что продолжали службу, бездельничали не меньше, обкрадывая к тому же войска.
Основная организационная единица армии – полк был отдан в полное бесконтрольное управление командира полка. Он рассматривал солдат как своих крепостных и вместо обучения их военному делу отправлял в свои поместья на работы. Наиболее предприимчивые посылали солдат на заработки и заработанные ими деньги клали себе в карман. Полки были полны «мертвых душ» – умерших солдат, на которых полковник продолжал получать деньги от казны. Войсковое хозяйство было очень громоздко, обременительно в походах, вокруг него увивались подрядчики, темные дельцы, вкупе с офицерами расхищавшие военное имущество, наживаясь на солдатском хлебе.
Дочь Петра I Елизавета, чтобы снискать доверие армии, объявила себя, вступив на трон, последовательницей отца и повелела «барабанному бою быть, как при Петре». Были переизданы, пересмотрены уставы, но это не исправило положения.
Тактика русской армии устаревала, и, точно в насмешку над воинским уставом Петра I, который главной задачей ставил боевую учебу, кавалерийский устав 1755 года предписывал русским кавалеристам заботиться… об усах. «Каждому кирасиру и драгуну, – гласил устав, – надлежит, как возможно стараться усы отращивать, которые бы всегда в строях и караулах подчесаны и подчернены были, а у гренадеров конных можно усы, как возможно длинно выростя, по щекам заворачивать. У кого же по молодым летам натуральных усов еще нет, то употреблять таким образом накладные». Во всех почти уставах шагистике, экзерцициям отводилось первое место.
И все же русская армия в Семилетней войне (1756–1762) победила сильнейшую в Европе прусскую армию Фридриха II. «…Победа сия одержана была… паче отменного храбростью наших войск», – писал участник войны А. Т. Болотов.
И когда «Россия поставила прусское государство на край гибели» (Ф. Меринг), его спас, заключив мир, приверженец Пруссии – царь Петр III. Сын голштинского герцога и дочери Петра I Анны, Петр III стал царем по воле своей тетки – русской царицы Елизаветы, но остался голштинцем на русском троне. Россией он не интересовался. Его кумиром был прусский король Фридрих II, перед которым Петр III преклонялся, заявляя, что прусская шляпа для него дороже русской короны. Он гордился чином генерал-майора и должностью командира прусского полка и клялся, что по велению Фридриха II готов идти за ним на любую войну. В пьяном виде, а пьян он был почти ежедневно, Петр III говорил немецкому послу «такой вздор и нескладицы, – писал Болотов, – что даже сердце обливается кровью перед иностранцами».
После заключения мира с Фридрихом II русская армия вернулась в Россию, и ее стали обучать на манер прусской армии, которую она только что разбила.
Петр I тоже не считал зазорным учиться военному делу даже у своих противников. Но он воспринимал все лучшее в военном искусстве Запада и, используя все передовое, развивал собственные успехи русской армии. Он привлекал из-за границы на службу специалистов – образованных инженеров, артиллеристов, действительно полезных офицеров и генералов.
Совсем иначе шло дело при наследниках Петра. Иностранцев приглашали потому, во-первых, что русские дворяне старались пораньше уйти в отставку и надо было заполнять свободные вакансии в войсках; и, во-вторых, потому, что иноземные наемники ограждали от народа царский трон и душили русский народ еще сильней и беспощадней, чем «свои» угнетатели-помещики. Этим наемникам были чужды интересы России, иные из них были ей прямо враждебны, почти все они имели главной целью свою карьеру, стяжательство, обогащенье. (С одним из подобных наемников – бароном Леонтием Беннигсеном придется вести тяжелую борьбу М. И. Кутузову в 1812 году.)
Но в 60-х годах XVIII века обстановка, сложившаяся в России, способствовала тому, что русскую армию стали поворачивать на путь, по которому она шла при Петре I.
Мир с Пруссией и война с Данией, которую затевал Петр III, не считаясь с интересами России, недовольство дворян и гвардии, интересы которых он игнорировал и ущемлял, привели к заговору. Заговорщики свергли Петра III, вскоре он был умерщвлен, и возвели на трон участвовавшую в заговоре его жену Екатерину.
Дворянская Россия при Екатерине II поставила перед собой большие цели. Петр I вывел Россию к Балтийскому морю, но к черноморским берегам ее по-прежнему не допускала Оттоманская империя.
Для больших войн нужна была большая, хорошо вооруженная, обученная армия; крепнувшая промышленность страны позволяла ее вооружить, и во второй половине XVIII века войска России увеличились в девять раз.
В русской армии снова стали ценить боевой опыт, улучшали обучение войск, трезво оценивали опыт иностранных армий, отказывались от ненужных экзерциций и сковывающих солдата форм одежды.
Потемкин в своем приказе писал: «В Россию вошли офицеры иностранные с педантством того времени, а наши, не зная прямой цели вещам военного снаряда, почли все священным и как будто таинственным. Им казалось, что регулярство состоит в косах, шляпах, обшлагах, ружейных приемах и прочем. Занимая же себя таковой дрянью, и до сего времени не знают еще самых важных вещей. Словом, одежда войск наших и амуниция такова, что придумать нельзя лучше к угнетению солдата. Тем паче, что он, взят будучи из крестьян (в 30 почти лет), узнает уже узкие сапоги, множество подвязок, тесное нижнее платье и пропасть вещей век сокрушающих. Красота одежды военной состоит в равенстве вещей их употреблению. Всякое щегольство должно уничтожить, ибо оно плод роскоши, иждивенья и слуг, чего у солдата быть не может… Костюм солдата должен быть таков: как встал, так и готов».
Достаточно сказать, что у кавалеристов вес одежды и снаряженья был уменьшен на 1 пуд 39 фунтов (!) – легко себе представить, каков же он был до этого!
Была создана воинская комиссия по разработке новых инструкций и уставов, в которых учитывался опыт войн. В инструкции пехотного полка полковнику указывалось, что солдат надо обучать разумно и не наказывать их без вины.
Это не значит, что стал гуманней строй крепостников и подобрели дворяне-офицеры. Наоборот, при Екатерине II гнет крепостничества становился все более невыносимым. Крестьянство, составлявшее 96 % населения, было измучено войнами, требовавшими сотен тысяч рекрутов, хлеба, скота. Две трети государственного дохода уходило на армию, а новые налоги непосильной тяжестью ложились на плечи народа.
Крестьянство ответило восстанием Пугачева, из года в год, из века в век бунтовало, не мирясь с помещиками.
Царскому правительству был необходим солдат для армии, осуществлявшей завоевательные планы, а беспощадно наказуемый рекрут не мог стать обученным военному делу солдатом; армия нужна была как сила и для подавления народа, и нужен был готовый на это солдат.
Потому именно новые инструкции рекомендовали учить солдата «с терпением» и внушать ему, что, дав присягу царю и став солдатом, он перестает быть крестьянином.
Были в русской армии офицеры, генералы, полководцы, верой и правдой служившие царям и не за страх, а за совесть осуществлявшие планы своего класса – дворянства.
И в то же время они превыше всего дорожили национальными интересами России, судьбами родины, и они же по-настоящему гуманно относились к русскому солдату, были подлинно близки к нему.
Таким полководцем был Александр Васильевич Суворов. В 1762 году, будучи полковником, он командовал Астраханским пехотным полком, и к нему на должность командира роты прибыл юный прапорщик Михаил Кутузов.
Невиданные для того времени картины боевой учебы и войскового быта увидел Кутузов в Астраханском полку. Солдат не били, не издевались над ними. Они были одеты, обуты, накормлены.
Полк часто поднимали по тревоге, и командир полка вел его вначале по дорогам, потом покидал «битый путь» и шел целиной, сквозь леса, переправлялся по любой местности, в любую погоду, в любое время суток и года. Суворов обучал солдат штыковым атакам. Во главе своей роты Кутузов бросался в штыки на другие роты и стремился прорваться сквозь их строй, зная, что и они не отступят, не пропустят. При ударе в штыки Суворов не позволял наступающим ни на секунду задерживаться, но, как бы ни был удар силен, он не позволял отражающим этот удар обойти и только в последнее мгновение разрешал поднять вверх штыки, чтобы солдаты не поранили друг друга в начинавшейся отчаянной схватке. На роты пехоты «в полный карьер на саблях» скакала кавалерия, и опять, чтобы научить пехоту выдерживать этот натиск, и то только в самое последнее мгновение, пехотинцам разрешалось разомкнуться и пропустить сквозь свои ряды кавалеристов. Учились не только люди. Позади строя пехоты Суворов приказывал ставить лукошки с овсом, и лошади привыкали прорываться сквозь строй, зная, что за ним их ждет поощрение.
Полковник водил полк в труднодоступные места, строил там укрепления, и солдаты обучались штурму крепостей. Кутузов хорошо усвоил суворовское правило: «Тяжело в учении – легко в бою», от которого ни на шаг не отступал полковник.
Кончались ученья и маневры. Кутузов видел, что Суворов, подстелив плащ, отдыхает вместе с солдатами у бивачного костра, беседует с солдатами об их горестях и скромных радостях, шутит, сыплет прибаутками.
Когда полк возвращался на квартиры, опять куда-то торопился полковник, и под мышкой у него видел Кутузов две книжечки. Оказывается, Суворов построил школу для солдатских детей, сам написал для них букварь и задачник и сам обучал солдатских детишек грамоте.
Понял молодой Кутузов, за что так любят солдаты Суворова, почему так верят ему, почему готовы идти за ним в огонь и в воду, и понял, что они способны сокрушить любого врага, потому что выучка, которую они проходят, не имеет себе равной ни в русской, ни в иностранных армиях.
Суворов заметил способного офицера, приблизил его к себе. Он рассказывал Кутузову о том, как девять лет назад служил простым солдатом, унтер-офицером, рассказывал о боях в Пруссии во время Семилетней войны.
Суворов объяснял Кутузову, что сила русской армии в солдате. Надо только учить солдата, ибо «солдат, – приговаривал при этом полковник, – ученье любит, было бы с толком», а толк заключается не в шагистике и муштре, а в том, чтобы учить тому, что потребует война, чтобы солдат чувствовал, что он и в мирное время на войне…
Так учил и воспитывал свой полк Суворов, так учил он Кутузова.
На этот раз они недолго служили вместе. Но через десятилетия боев и походов, через всю свою жизнь бережно пронес и осуществил Кутузов наставления своего наставника.
Изображая Кутузова, порой пишут так, точно он сразу пришел к руководству армиями и повел их к победам. Но, оценивая Кутузова, надо всегда учитывать, что он почти сорок лет провел в боях и походах, и, прежде чем получить в командование армию, Кутузов командовал ротой, батальоном, отрядом, полком, корпусом. Это закалило Кутузова, обогатило служебным и боевым опытом. Он стал профессионалом военного дела.
Он постигал природу боя и войны, сущность полководческого искусства в действиях полководцев Румянцева и Суворова. На этой основе рос и развернулся его полководческий талант.
ГЛАВА II
Наконец Карл XII решил идти из Могилева на Украину, там соединиться с украинским гетманом Мазепой, установить связь с турками, с татарами и поляками и наступать на Москву с юга через Полтаву – Харьков – Курск.
Шведскому корпусу генерала Левенгаупта, расположенному в Прибалтике, Карл XII приказал спешно идти на Украину с обозом боеприпасов, снаряженьем для всей армии.
На широких просторах развернулись острые маневренные действия войск, требовавшие от полководцев предвиденья, гибкости, смелого риска и расчета.
Вслед за ушедшим на Украину Карлом XII Петр I отрядил фельдмаршала Шереметьева, а сам с Преображенским, Семеновским и вновь сформированными полками стал поджидать Левенгаупта.
Близ Старой дороги, ведущей из Варшавы в Москву, Петр с меньшим числом, но отличным корпусом напал на корпус Левенгаупта, перерезал ему коммуникации, нанес охватывающие удары и разгромил его в знаменитом бою у деревни Лесной.
8 тысяч шведов из 16 тысяч спешивших на Украину были убиты и ранены; 7 тысяч повозок обоза с боеприпасами были захвачены русскими войсками.
Вслед уцелевшим Петр I послал погоню, упредил их па переправе через реку Сож и нанес новые потери.
С изнуренными, потерявшими оружие остатками отряда Левенгаупт пришел к Карлу XII, принеся грозную весть о победе русских, потрясшую шведскую армию.
В результате победы у Лесной, которую Петр I назвал матерью Полтавской баталии, у Карла XII к этой баталии оказалось меньше войск, чем в русской армии, и всего четыре пушки.
А Петр I продолжал осуществлять свою маневренную стратегию, которая так характерна для Северной войны и Отечественной войны 1812 года.
Она отличалась от маневренных действий западноевропейских армий, когда достаточно было одной из воюющих сторон создать угрозу на коммуникациях другой, чтобы эта обойденная с тыла армия отступила. Отличалась она и от стратегии, по которой малоподвижные армии подолгу стояли на виду одна у другой, затем, медленно сходясь, решали исход войны прямым столкновением.
В войнах Петра I и Карла XII, как и Кутузова с Наполеоном, применялись широкие маневры на огромном пространстве, столкновения происходили в неясных, сложных, трудных условиях, и сражения велись на разгром и уничтожение противника.
Такая маневренная, решительная стратегия требовала от полководцев ответственности перед страной, предвиденья и настойчивости, расчета и риска, выжидания и стремительности, сочетания обороны с наступленьем, воли, смелости, таланта. Все это и сказалось в стратегии М. И. Кутузова, особенно в 1812 году.
Карл XII просчитался: татары и турки на этот раз не посмели выступить против России; Мазепа не смог поднять украинцев против русских.
Налеты русских летучих отрядов на тылы шведской армии продолжались; она лишилась баз снабжения, на которые так рассчитывал Карл XII, перенося борьбу на Украину; его войска были блокированы.
Сходные условия борьбы создал Кутузов в 1812 году, став у Тарутина, блокировав французов в Москве.
Шведские генералы советовали своему королю уйти с Украины на запад, и так же сто лет спустя французские маршалы советовали Наполеону уходить на запад из Москвы.
И здесь сказался характер агрессоров, не желающих отдавать захваченное: проявился характер Карла XII, схожий с характером Наполеона, – такие полководцы стремятся выходить из трудных положений не отступлениями, а решительными ударами по противнику.
Так Наполеон, покидая Москву, чтобы идти на Калугу, грозил: «Мы пойдем на Запад, и горе тому, кто преградит нам путь», и так же Карл XII, несмотря па превосходство сил Петра I, повел шведскую армию на поле Полтавы.
Виссарион Белинский писал, что у Полтавы разыгралось «не простое сраженье, замечательное по огромности военных сил, по упорству сражающихся и количеству пролитой крови; нет, это была битва за существование целого народа, за будущность целого государства…».
Бородинское сражение по своим непосредственным результатам не было простым повторением Полтавского сражения. Но конечные их результаты были одинаковы.
В обоих одинаково проявились героизм русских войск, военное искусство их командованья; после обоих еще продолжались и Северная и Отечественная войны, но Полтавское сражение завершилось сразу полным разгромом шведской армии у Переволочно, а великая французская армия была полностью разгромлена на Березине через четыре месяца после Бородина.
Карл XII посылал солдат на поле под Полтавой с напутствием: «Идите же завтра туда, куда вас ведет слава…», и Наполеон посылал своих солдат на поле у Бородина со словами: «Воины, вот сраженье, которого вы ждали… да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвой…»
После преследования бегущей к Днепру шведской армии поступило донесение о захоронении тысяч убитых шведов и невозможности учесть всех убитых, трупы которых разбросаны по лесам, полям и дорогам бегства, и в таких же выражениях сообщалось о захоронении и сжигании трупов, оставшихся после бежавшей к Березине французской армии.
Бросив жалкие остатки своей считавшейся непобедимой армии, считавшийся непобедимым Карл XII с полутора десятками всадников бежал в 1709 году из России за кордон в городок Бендеры, и Наполеон I, бросив у городка Сморгони жалкие остатки своей недавно прославленной армии, бежал за кордон с десятком кавалеристов охраны.
Дело не только во внешних, хотя и разительных, сходствах исторических событий, а в их сути.
Русские полководцы Румянцев, Суворов, Кутузов восприняли у Петра I национальную регулярную армию, созданную им вместо ополчений, стрелецкого войска, иноземных полков, которые имела Россия в XVIII веке.
Он организовал и обучал русскую армию для боя, а не для столичных плац-парадов, и требованье учить войска тому, что нужно на войне, стало ведущим для этих полководцев.
Они восприняли не только конкретные примеры стратегии Северной войны, но и уставы Петра I.
Воинским уставом, утвержденным Петром I в 1716 году, пользовались в русской армии до 1826 года – 110 лет, – он переиздавался 15 раз; другие его уставы также применялись с пользой почти столетие.
Уставы охватывали все стороны боевой деятельности и мирной жизни войск. По ним можно было конкретно и деловито обучать пехоту, кавалерию, артиллерию строю, тактике, стрельбе. Экзерцициям в воинском уставе отведено было лишь 5 страниц, а маршу – 23 и полевой службе – 86. Устав требовал от солдат дисциплины, а от офицеров – заботы о подчиненных.
За 50 лет до Фридриха II и за 100 лет до Наполеона I Петр I формировал крупные конные массы, полевую и конную артиллерию; за 100 лет до Наполеона он ввел в боевые порядки частный и общий резерв.
В противоположность уставу Павла I, считавшему, что «солдат есть механизм артикулом предусмотренный», в уставе Петра I записано, что «имя солдат содержит в себе всех людей, которые в войске суть, от вышнего генерала до последнего мушкетера…»
Петр I требовал: «Учить унтер-офицеров, дабы оные знали командовать, как и обер-офицеры, ибо когда б случилось обер-офицеру отлучиться, також ранену или убиту быть, тогда без всякого указу должен унтер-офицер оное место взять и командовать». В этом уже заключена идея «Всяк воин свой маневр понимает», сформулированная Суворовым.
К тому же требовалось «каждого офицера и унтер-офицера главным генералам искушать… в поле… и ежели который в том неискусен явится, а нижний лучше учинит, то верхнего сводить вниз, а нижнего наверх».
Вводя свой устав, Петр I писал: «Напоследок же объявляю, буде кому в чем не внятно покажется те-б господа офицеры спрашивались хоть у самого генерала…»
Эта доступность высших для низших чинов сочеталась в уставах с требованьем суровой дисциплины и порядка. Петр I требовал от генералов и офицеров «оберегать себя от сребролюбия, понеже оно есть корень всему злу», избегать «похлебства еже есть другое зло, равное вышеписанному». Он пресекал столкновения между офицерами, запретил дуэли и предупреждал: «Ежели же биться начнут и в том бою убиты или ранены будут, то как живые, так и мертвые повешены будут, и никто от того наказания отговориться никак не сможет…»
Особую требовательность предъявлял устав Петра I к офицерам во время боя.
В разделах «Собственноручные для военной битвы правила» и «Учреждение к бою» указывалось: «Капитанам (командирам рот. – М. Б.) свое дело делать, а на майора (командира батальона. – М. Б.) не смотреть… Майорам надлежит подле самой задней шеренги ездить непрестанно… и смотреть, дабы все исправно было…» и разъяснялось: «ежеле он (офицер. – М. Б.) живот свой нерадением дела своего спасти похочет, то после на бесчестной виселице погубит».
И тут же: «…командующим генералам надлежит место свое назначить, где офицерам их в нужном случае сыскать можно…» и «господа генералы смотреть имеют, чтоб ими данные указы… правильно исполняемы были и в том особ своих не жалеть…»
«…Кто же место свое без указу оставит или друга выдаст или бесчестный бег учинит, то оный будет лишен и чести и живота…»
В случае же, если невозможно удержать войска, отступающие без приказа, то «генералам и офицерам оставаться при тех кто устоят…»
«Я приказываю Вам, – писал Петр I, – стрелять во всякого, кто бежать будет и даже убить меня самого если я буду столь малодушен, что стану ретироваться от неприятеля…»
Наряду с требованиями быть стойкими, храбрыми, дисциплинированными Петр I особое внимание уделял разумности командования.
Устав предусматривал, что чин генерал-квартирмейстера (по-нынешнему – начальника штаба) «требует мудрого, разумного, искусного человека в географии и фортификации», которому «особливо надлежит генерально оную землю знать, в которой свое и неприятельское войско обретается».
Он должен при командующем находиться, всегда все знать о своих войсках и противнике, организовать марш, работу тыла, охрану и «записную книжку или протокол иметь».
Генерал, непосредственно командующий, должен был быть, согласно уставу, «всегда на лошади», то есть среди войск, чтобы лично ими командовать и самому видеть поле боя.
И конечно, особое место отведено в воинском уставе высшему командованию, ибо «командующий генерал-фельдмаршал поход армии повелевает чинить, смотря страну и землям положение…», оценивает противника, руководит всеми боевыми действиями армии, единолично повелевает и за все в ответе. Но и он, облеченный высокой властью, «главные и великие дела… без консилии генералов собственным своим изволением никогда чинити надлежит, а всегда с совету». И даже при внезапном нападении врага «словесный консилиум хотя и на лошадях отправлять должно».
При этом власть безраздельно принадлежит командующему, ибо «командующий высокий генерал душе человеческой в теле уподобляется зане в нем без души ничего не двигается; тако и при армии невольно что главного учинить без повеления и ордера командующего вышнего генерала».
Эти военные идеи Петра I, опыт Северной войны питали военное творчество Румянцева, Суворова, Кутузова, развивавших русское военное искусство в новых и каждый раз своеобразных условиях.
Но к 60-м годам, когда прапорщик Кутузов, закончив обучение в инженерно-артиллерийской школе и сдав адъютантскую должность при генерал-фельдмаршале Гольштейн-Бекском, начал свою службу в строю русской армии, в ней оставалось немного от наследия Петра I.
Преемники Петра не сумели удержать армию на той высоте, на которую она была поднята ее основателем. Они были мелкими, ничтожными, малообразованными людьми, далекими от нужд России. Двор императоров, императриц окружали временщики. Значительная часть дворян, та, что побогаче, обрадовалась возможности не служить в армии, отправилась в свои поместья бездельничать, а те, что продолжали службу, бездельничали не меньше, обкрадывая к тому же войска.
Основная организационная единица армии – полк был отдан в полное бесконтрольное управление командира полка. Он рассматривал солдат как своих крепостных и вместо обучения их военному делу отправлял в свои поместья на работы. Наиболее предприимчивые посылали солдат на заработки и заработанные ими деньги клали себе в карман. Полки были полны «мертвых душ» – умерших солдат, на которых полковник продолжал получать деньги от казны. Войсковое хозяйство было очень громоздко, обременительно в походах, вокруг него увивались подрядчики, темные дельцы, вкупе с офицерами расхищавшие военное имущество, наживаясь на солдатском хлебе.
Дочь Петра I Елизавета, чтобы снискать доверие армии, объявила себя, вступив на трон, последовательницей отца и повелела «барабанному бою быть, как при Петре». Были переизданы, пересмотрены уставы, но это не исправило положения.
Тактика русской армии устаревала, и, точно в насмешку над воинским уставом Петра I, который главной задачей ставил боевую учебу, кавалерийский устав 1755 года предписывал русским кавалеристам заботиться… об усах. «Каждому кирасиру и драгуну, – гласил устав, – надлежит, как возможно стараться усы отращивать, которые бы всегда в строях и караулах подчесаны и подчернены были, а у гренадеров конных можно усы, как возможно длинно выростя, по щекам заворачивать. У кого же по молодым летам натуральных усов еще нет, то употреблять таким образом накладные». Во всех почти уставах шагистике, экзерцициям отводилось первое место.
И все же русская армия в Семилетней войне (1756–1762) победила сильнейшую в Европе прусскую армию Фридриха II. «…Победа сия одержана была… паче отменного храбростью наших войск», – писал участник войны А. Т. Болотов.
И когда «Россия поставила прусское государство на край гибели» (Ф. Меринг), его спас, заключив мир, приверженец Пруссии – царь Петр III. Сын голштинского герцога и дочери Петра I Анны, Петр III стал царем по воле своей тетки – русской царицы Елизаветы, но остался голштинцем на русском троне. Россией он не интересовался. Его кумиром был прусский король Фридрих II, перед которым Петр III преклонялся, заявляя, что прусская шляпа для него дороже русской короны. Он гордился чином генерал-майора и должностью командира прусского полка и клялся, что по велению Фридриха II готов идти за ним на любую войну. В пьяном виде, а пьян он был почти ежедневно, Петр III говорил немецкому послу «такой вздор и нескладицы, – писал Болотов, – что даже сердце обливается кровью перед иностранцами».
После заключения мира с Фридрихом II русская армия вернулась в Россию, и ее стали обучать на манер прусской армии, которую она только что разбила.
Петр I тоже не считал зазорным учиться военному делу даже у своих противников. Но он воспринимал все лучшее в военном искусстве Запада и, используя все передовое, развивал собственные успехи русской армии. Он привлекал из-за границы на службу специалистов – образованных инженеров, артиллеристов, действительно полезных офицеров и генералов.
Совсем иначе шло дело при наследниках Петра. Иностранцев приглашали потому, во-первых, что русские дворяне старались пораньше уйти в отставку и надо было заполнять свободные вакансии в войсках; и, во-вторых, потому, что иноземные наемники ограждали от народа царский трон и душили русский народ еще сильней и беспощадней, чем «свои» угнетатели-помещики. Этим наемникам были чужды интересы России, иные из них были ей прямо враждебны, почти все они имели главной целью свою карьеру, стяжательство, обогащенье. (С одним из подобных наемников – бароном Леонтием Беннигсеном придется вести тяжелую борьбу М. И. Кутузову в 1812 году.)
Но в 60-х годах XVIII века обстановка, сложившаяся в России, способствовала тому, что русскую армию стали поворачивать на путь, по которому она шла при Петре I.
Мир с Пруссией и война с Данией, которую затевал Петр III, не считаясь с интересами России, недовольство дворян и гвардии, интересы которых он игнорировал и ущемлял, привели к заговору. Заговорщики свергли Петра III, вскоре он был умерщвлен, и возвели на трон участвовавшую в заговоре его жену Екатерину.
Дворянская Россия при Екатерине II поставила перед собой большие цели. Петр I вывел Россию к Балтийскому морю, но к черноморским берегам ее по-прежнему не допускала Оттоманская империя.
Для больших войн нужна была большая, хорошо вооруженная, обученная армия; крепнувшая промышленность страны позволяла ее вооружить, и во второй половине XVIII века войска России увеличились в девять раз.
В русской армии снова стали ценить боевой опыт, улучшали обучение войск, трезво оценивали опыт иностранных армий, отказывались от ненужных экзерциций и сковывающих солдата форм одежды.
Потемкин в своем приказе писал: «В Россию вошли офицеры иностранные с педантством того времени, а наши, не зная прямой цели вещам военного снаряда, почли все священным и как будто таинственным. Им казалось, что регулярство состоит в косах, шляпах, обшлагах, ружейных приемах и прочем. Занимая же себя таковой дрянью, и до сего времени не знают еще самых важных вещей. Словом, одежда войск наших и амуниция такова, что придумать нельзя лучше к угнетению солдата. Тем паче, что он, взят будучи из крестьян (в 30 почти лет), узнает уже узкие сапоги, множество подвязок, тесное нижнее платье и пропасть вещей век сокрушающих. Красота одежды военной состоит в равенстве вещей их употреблению. Всякое щегольство должно уничтожить, ибо оно плод роскоши, иждивенья и слуг, чего у солдата быть не может… Костюм солдата должен быть таков: как встал, так и готов».
Достаточно сказать, что у кавалеристов вес одежды и снаряженья был уменьшен на 1 пуд 39 фунтов (!) – легко себе представить, каков же он был до этого!
Была создана воинская комиссия по разработке новых инструкций и уставов, в которых учитывался опыт войн. В инструкции пехотного полка полковнику указывалось, что солдат надо обучать разумно и не наказывать их без вины.
Это не значит, что стал гуманней строй крепостников и подобрели дворяне-офицеры. Наоборот, при Екатерине II гнет крепостничества становился все более невыносимым. Крестьянство, составлявшее 96 % населения, было измучено войнами, требовавшими сотен тысяч рекрутов, хлеба, скота. Две трети государственного дохода уходило на армию, а новые налоги непосильной тяжестью ложились на плечи народа.
Крестьянство ответило восстанием Пугачева, из года в год, из века в век бунтовало, не мирясь с помещиками.
Царскому правительству был необходим солдат для армии, осуществлявшей завоевательные планы, а беспощадно наказуемый рекрут не мог стать обученным военному делу солдатом; армия нужна была как сила и для подавления народа, и нужен был готовый на это солдат.
Потому именно новые инструкции рекомендовали учить солдата «с терпением» и внушать ему, что, дав присягу царю и став солдатом, он перестает быть крестьянином.
Были в русской армии офицеры, генералы, полководцы, верой и правдой служившие царям и не за страх, а за совесть осуществлявшие планы своего класса – дворянства.
И в то же время они превыше всего дорожили национальными интересами России, судьбами родины, и они же по-настоящему гуманно относились к русскому солдату, были подлинно близки к нему.
Таким полководцем был Александр Васильевич Суворов. В 1762 году, будучи полковником, он командовал Астраханским пехотным полком, и к нему на должность командира роты прибыл юный прапорщик Михаил Кутузов.
Невиданные для того времени картины боевой учебы и войскового быта увидел Кутузов в Астраханском полку. Солдат не били, не издевались над ними. Они были одеты, обуты, накормлены.
Полк часто поднимали по тревоге, и командир полка вел его вначале по дорогам, потом покидал «битый путь» и шел целиной, сквозь леса, переправлялся по любой местности, в любую погоду, в любое время суток и года. Суворов обучал солдат штыковым атакам. Во главе своей роты Кутузов бросался в штыки на другие роты и стремился прорваться сквозь их строй, зная, что и они не отступят, не пропустят. При ударе в штыки Суворов не позволял наступающим ни на секунду задерживаться, но, как бы ни был удар силен, он не позволял отражающим этот удар обойти и только в последнее мгновение разрешал поднять вверх штыки, чтобы солдаты не поранили друг друга в начинавшейся отчаянной схватке. На роты пехоты «в полный карьер на саблях» скакала кавалерия, и опять, чтобы научить пехоту выдерживать этот натиск, и то только в самое последнее мгновение, пехотинцам разрешалось разомкнуться и пропустить сквозь свои ряды кавалеристов. Учились не только люди. Позади строя пехоты Суворов приказывал ставить лукошки с овсом, и лошади привыкали прорываться сквозь строй, зная, что за ним их ждет поощрение.
Полковник водил полк в труднодоступные места, строил там укрепления, и солдаты обучались штурму крепостей. Кутузов хорошо усвоил суворовское правило: «Тяжело в учении – легко в бою», от которого ни на шаг не отступал полковник.
Кончались ученья и маневры. Кутузов видел, что Суворов, подстелив плащ, отдыхает вместе с солдатами у бивачного костра, беседует с солдатами об их горестях и скромных радостях, шутит, сыплет прибаутками.
Когда полк возвращался на квартиры, опять куда-то торопился полковник, и под мышкой у него видел Кутузов две книжечки. Оказывается, Суворов построил школу для солдатских детей, сам написал для них букварь и задачник и сам обучал солдатских детишек грамоте.
Понял молодой Кутузов, за что так любят солдаты Суворова, почему так верят ему, почему готовы идти за ним в огонь и в воду, и понял, что они способны сокрушить любого врага, потому что выучка, которую они проходят, не имеет себе равной ни в русской, ни в иностранных армиях.
Суворов заметил способного офицера, приблизил его к себе. Он рассказывал Кутузову о том, как девять лет назад служил простым солдатом, унтер-офицером, рассказывал о боях в Пруссии во время Семилетней войны.
Суворов объяснял Кутузову, что сила русской армии в солдате. Надо только учить солдата, ибо «солдат, – приговаривал при этом полковник, – ученье любит, было бы с толком», а толк заключается не в шагистике и муштре, а в том, чтобы учить тому, что потребует война, чтобы солдат чувствовал, что он и в мирное время на войне…
Так учил и воспитывал свой полк Суворов, так учил он Кутузова.
На этот раз они недолго служили вместе. Но через десятилетия боев и походов, через всю свою жизнь бережно пронес и осуществил Кутузов наставления своего наставника.
Изображая Кутузова, порой пишут так, точно он сразу пришел к руководству армиями и повел их к победам. Но, оценивая Кутузова, надо всегда учитывать, что он почти сорок лет провел в боях и походах, и, прежде чем получить в командование армию, Кутузов командовал ротой, батальоном, отрядом, полком, корпусом. Это закалило Кутузова, обогатило служебным и боевым опытом. Он стал профессионалом военного дела.
Он постигал природу боя и войны, сущность полководческого искусства в действиях полководцев Румянцева и Суворова. На этой основе рос и развернулся его полководческий талант.
ГЛАВА II
В 1764 году, когда войска двинулись в Польшу, капитан Кутузов добился перевода в действующую армию. За годы 1764, 1765, 1769-й он участвовал в ряде небольших боев (крупных операций там не велось), втянулся в походную жизнь, но, как сам впоследствии признавал, «войны еще не понимал».
В 1770 году Кутузова перевели в армию Румянцева, действовавшую против турецких войск в Молдавии и Валахии. Молодому офицеру повезло: он поступил в распоряжение выдающегося полководца.
Петр Александрович Румянцев (родился в 1725 году) к русско-турецкой войне (1768–1774) был генерал-аншефом; его талант уже блистал в Семилетней войне, где он накопил большой боевой опыт. Образованный генерал написал свой «Обряд службы» – инструкцию, основанную на этом опыте, предназначенную для полевой выучки войск, для войны.
Трудная стратегическая задача стояла перед Румянцевым в Дунайской кампании.
Оттоманская империя по-прежнему не допускала Россию на земли северного Причерноморья, принадлежавшие русским с незапамятных времен; не допускала к Черному морю, издавна названному Русским морем, по которому некогда плавали суда русских.
Турция располагала многочисленной сильной армией, готовилась к вторжению в русские земли, не шла на компромиссы, первая разорвала дипломатические отношения с Россией, и только разгром турецких войск мог обеспечить успех русской политике.
Две армии – 1-я генерала Румянцева и 2-я генерала Панина и четыре отдельных корпуса действовали на Дунае, против Крыма, на Кавказе, и наибольшие усилия пришлось сделать армии Румянцева.
Она наступала к Дунаю против сильнейших группировок турецких и татарских войск. Театр военных действий был очень далек от России, коммуникации непомерно растянуты и открыты ударам врага; край глухой, бездорожный, население редкое, поражаемое вспышками чумы; впереди лежала местность, изрезанная реками, с приречными болотами, озерами, встречались гористые районы, затруднявшие наступление, и равнины, где преимущество было на стороне более многочисленной турецко-татарской конницы. Общее численное преимущество все время было на стороне противника.
Было где и в чем проявиться боевым качествам русских войск, талантам их полководца; было чему у него поучиться молодому офицеру генерального штаба Кутузову. Ему повезло и с назначением в корпус опытного, боевого генерала Баура, выполнявшего наиболее ответственные задания в сражениях, затем на должность оберквартирмейстера армии.
В 1770 году Кутузова перевели в армию Румянцева, действовавшую против турецких войск в Молдавии и Валахии. Молодому офицеру повезло: он поступил в распоряжение выдающегося полководца.
Петр Александрович Румянцев (родился в 1725 году) к русско-турецкой войне (1768–1774) был генерал-аншефом; его талант уже блистал в Семилетней войне, где он накопил большой боевой опыт. Образованный генерал написал свой «Обряд службы» – инструкцию, основанную на этом опыте, предназначенную для полевой выучки войск, для войны.
Трудная стратегическая задача стояла перед Румянцевым в Дунайской кампании.
Оттоманская империя по-прежнему не допускала Россию на земли северного Причерноморья, принадлежавшие русским с незапамятных времен; не допускала к Черному морю, издавна названному Русским морем, по которому некогда плавали суда русских.
Турция располагала многочисленной сильной армией, готовилась к вторжению в русские земли, не шла на компромиссы, первая разорвала дипломатические отношения с Россией, и только разгром турецких войск мог обеспечить успех русской политике.
Две армии – 1-я генерала Румянцева и 2-я генерала Панина и четыре отдельных корпуса действовали на Дунае, против Крыма, на Кавказе, и наибольшие усилия пришлось сделать армии Румянцева.
Она наступала к Дунаю против сильнейших группировок турецких и татарских войск. Театр военных действий был очень далек от России, коммуникации непомерно растянуты и открыты ударам врага; край глухой, бездорожный, население редкое, поражаемое вспышками чумы; впереди лежала местность, изрезанная реками, с приречными болотами, озерами, встречались гористые районы, затруднявшие наступление, и равнины, где преимущество было на стороне более многочисленной турецко-татарской конницы. Общее численное преимущество все время было на стороне противника.
Было где и в чем проявиться боевым качествам русских войск, талантам их полководца; было чему у него поучиться молодому офицеру генерального штаба Кутузову. Ему повезло и с назначением в корпус опытного, боевого генерала Баура, выполнявшего наиболее ответственные задания в сражениях, затем на должность оберквартирмейстера армии.