Страница:
Радовался Александр Исаевич этой перемене от души, и в его голове уже роились планы о новых формах общественной деятельности в создавшейся новой обстановке. Но приход большевиков к власти рассеял в прах все его планы. Как он писал с горечью своим друзьям, он оказался при большевиках совершенно ненужным человеком. Его только терпели, как "спеца" по библиотечному делу. И он ушел с головой в это дело, которое ему всегда было дорого и стало еще дороже, когда надо было спасать любимое учреждение от развала, а его сокровища от расхищения.
Нужда, лишения, чрезмерный труд и глубокие страдания за распинаемую Poccию окончательно надорвали здоровье Александра Исаевича. Но он не сдавался. В 1924 году он получил командировку в Западную Европу для ознакомления с постановкой библиотечного дела в самых передовых странах - в Германии, Франции, Англии. Не щадя своих сил и своего слабого здоровья, Александр Исаевич целые дни проводил за работой, сначала в Берлинской библиотеке, затем в Парижской Национальной Библиотеке и наконец в Британском музее. Но ему не суждено было довести до конца намеченный им план работ. 24 ноября 1924 года он, вернувшись к себе после тяжелого трудового дня в {75} Британском музее, внезапно скончался...
Он умер, как праведник, уснув спокойным вечным сном.
Смерть была к нему милостива, - она избавила его от тяжких предсмертных страданий... И он ушел из мира так же тихо, как и жил... Но светлая память о нем будет жить в наших сердцах...
М. Кроль.
{77}
СТРАНИЦЫ ПРОШЛОГО
(Из воспоминаний об А. И. Браудо).
(С. Познер)
I.
А. И. Браудо был одним из первых, с кем я познакомился в Петербурге, когда, в конце прошлого века, приехал туда с братом для поступления я - в университет, а брат - в Технологический институт. На второй или третий день после нашего приезда наш старший брат, живший там уже давно, вернулся домой к обеду с товарищем и, войдя в комнату, представил нас Александру Исаевичу. Перед нами стоял молодой человек среднего роста, широкоплечий. На его открытом лице блуждала мягкая улыбка, он с первого вида располагал к себе. В завязавшейся беседе не чувствовалось и тени превосходства старшего над младшими, покровительственного отношения к нам, юношам, он разговаривал с нами, как с равными, расспрашивая о предстоящих занятиях, о наших устремлениях. Беседа длилась долго; уходя, он звал нас приходить к нему запросто.
Так началось мое знакомство с этим редким человеком, знакомство, перешедшее с годами в тесную, неразрывную дружбу. Посещение дома Александра Исаевича, его журфиксов по пятницам, на которых собирались представители молодой столичной интеллигенции, для нас с братом стали обычным и крайне приятным делом. Мы внимали оживленным спорам, которые велись за чайным столом, с юношеской горячностью вмешивались в них и часто находили поддержку в лице добродушного хозяина. Вскоре я зачастил к нему в Публичную Библиотеку, - он тогда {78} работал еще в общественно - юридическом отделении, - за книгами и указаниями. Я делал это тем более охотно, что, как скоро убедился, я был не один из числа студентов, которые посещали его на службе с тою же целью. А. И. был очень популярен среди студенческой молодежи Петербурга того времени. Эта популярность сильно возросла впоследствии, когда возник первый еврейский студенческий кружок взаимопомощи: А. И., исполнявший обязанности секретаря Общества распространения просвещения среди евреев, всячески нас поддерживал.
Но в те годы, годы моего пребывания в университете, политическая сторона деятельности А. И. ускользала от моего внимания. Ведь сам он никогда о себе ничего не рассказывал; я же, по молодости лет, не входил в те круги, где она непосредственно протекала. Я знал про существование заграницею органа П. Б. Струве "Освобождение", часто читал этот журнал, который потом стал получать по почте в запечатанных конвертах, но не подозревал, что А. И., которого я в это время видал чуть ли не ежедневно, стоит близко к этому изданию, и что ему я обязан тем, что получаю "Освобождение".
Но вскоре я начал догадываться об этом, хотя полной уверенности гак и не обрел, потому что А. И. продолжал хранить тайну своего сотрудничества. А стал я догадываться вот почему.
В последние годы моего пребывания в университете, я стал регулярно ездить заграницу, на каникулы; ездил я преимущественно в Париж, где свел знакомство с французскими литературными кругами левого направления.
Конечно, по возвращении я рассказывал об этом А. И., и он стал давать мне информационный материал для моих французских друзей. Для него это была лишь разновидность той его деятельности, которой он себя посвящал, сотрудничая в "Освобождении", следуя приемам русской интеллигенции в ее борьбе с самодержавием еще со времен Герцена, для меня же - приобщение к политической активности. Мои французские друзья были в восторге от сведений А. И-ча. Такого материала о внутреннем положении России, трактовавшего с большим знанием предмета самые основные вопросы русской жизни, французская пресса еще не получала, хотя некоторые из ее органов и имели в Poccии {79} своих корреспондентов. Сообщения А. И-ча печатались в Париже, в то время, преимущественно в еженедельнике "L'Europeen", во главе которого стоял покойный ныне редактор журнала "Mercure de France" Люи Дюмюр.
То был орган передовой еврейской демократии. В составе его официального редакционного комитета входили известные пацифисты Фредерик Пасси и сенатор д'Эстурнелль де Констан, профессор Сорбонны Габриэль Сэайль, писатели Георг Брандес, Бьернстерне-Бьернсон и др. Журнал имел много подписчиков не только во Франции, но и за пределами ее. В Poccию доступ ему был закрыт, но в Императорской публичной библиотеке он получался, так что А. И. мог читать свои сообщения в нем. Получали его в России, в виде исключения, и такие лица, как Л. Н. Толстой.
Это отмечает в своих "Яснополянских записках" Д. Маковицкий, прибавляя, что Л. Н. с интересом просматривал это французское издание. Появление в "L'Europeen" сведений, доставлявшихся А. И., обратило на журнал внимание всей французской печати, его русскую информацию стали перепечатывать, ею заинтересовались даже деловые круги, имевшие дела с Россией.
После Кишиневского погрома эта сторона деятельности А. И. приняла новую форму и расширилась. Кружок еврейских общественных деятелей Петербурга, в котором А. И. принимал самое близкое участие с его возникновения, решил апеллировать к европейскому общественному мнению. Проведение соответствующей компании было возложено на А. И. Он привлек к делу своих заграничных друзей, в Париж же командировал пишущего эти строки, снабдив его рекомендательными письмами как к представителям русской политической эмиграции, так и к видным французским друзьям.
Письма, данные А. И., значительно облегчили мою работу в Париже, в особенности, письмо М. Я. Острогорского, известного исследователя политической жизни Англии и Северной Америки, автора труда "Демократия и политические партии", к его близкому другу Люсьену Герру, библиотекарю Высшей Нормальной школы. Это имя хорошо известно всем культурным людям Франции. Занимая, казалось бы, скромный пост библиотекаря, он играл, однако, очень видную роль в духовной и политической жизни страны, о чем в {80} последние годы не мало писалось во Франции. Профессор Шарль Андлер посвятил его жизнеописанию целое исследование, а муниципалитет города Парижа окрестил его именем одну из площадей Латинского квартала. Люсьен Герр был доподлинным вождем молодого поколения своего времени, но к его голосу внимательно прислушивались и представители поколения старшего. Социалист, он был близким другом Жореса, своего товарища по Высшей школе, звезда которого тогда ярко горела на политическом небосклоне.
Люсьен Герр принял весьма радушно эмиссара А. И-ча. Он познакомил меня с Жоресом, Анатолем Леруа-Болье, всегда проявлявшим большой интерес к русским евреям и считавшимся лучшим во Франции знатоком России, с Франси де-Прессансе, депутатом и передовиком по вопросам иностранной политики в газете "Le Temрs" и др. Быстро установились связи с влиятельнейшими органами печати. Тем временем А. И. постарался, чтобы сведения приходили регулярно и в большом количестве.
Раскрывая утром газету, парижане находили сообщения относительно судебных процессов о погромах в Кишиневе и Гомеле, о том, что выяснило неофициальное расследование этих событий, вообще о положении евреев в России и нередко негодующие редакционные комментарии по поводу этих известий. По мысли Люсьена Герра, был организован близкими к Жоресу людьми грандиозный митинг в Тиволи-Холл, собравши до десяти тысяч человек. Ораторами выступили Жорес и де-Прессансе, произнесшие горячие речи. Печать всех оттенков дала подробные отчеты о собрании.
Митинг в Тиволи-Холл был завершением первой стадии кампании, намеченной А. И., и я вернулся в Петербург, но не прошло и нескольких месяцев, как я должен был снова, по его предложению, поехать в Париж, чтобы продолжать прежнюю работу, но в большем масштабе. Теперь осведомление о правительственной политике по отношению к евреям должно было распространиться на французскую провинциальную прессу, а равно на печать прилегающих к Франции стран - Бельгии, Швейцарии, Испании и Италии. В газетных кругах Западной Европы эта агитация встречала живой отклик. Редактора и сотрудники газет охотно принимали {81} доставлявшийся им материал, считая своим нравственным долгом защищать гонимые народности.
Некоторые из них по тем или иным причинам принимали близко к сердцу интересы одной из них и с увлечением, свойственным французам, отдавались делу защиты ее. Вспоминаю, что в один из моих первых визитов к Жоресу я встретил у него одного недавно умершего французского журналиста, который пришел к нему просить заступничества за финляндцев, страдавших от бобриковского режима. Впоследствии он передал свою миссию финляндскому общественному деятелю Кони Циллиакису, который приехал для этого в Париж.
Ныне покойный французский журналист Пьер Кильяр занимался специально защитой турецких армян, редактируя журнал "Pro Armenia" Какая только из угнетенных народностей не имела своего представителя или представителей во французской прессе довоенного времени! А когда таких сотрудников среди местных тружеников пера не было, представители национальностей работали сами, снабжая газеты сведениями. Нынешний президент чехословацкой республики Бенеш с кружком друзей вел газетную кампанию за самостоятельную Чехию. Испанские радикалы и социалисты, среди которых вспоминаю Александра Леру, не прекратившего политической деятельности и до наших дней, снабжали парижские газеты сведениями, направленными против абсолютистского и реакционного режима их родины. Pyccкие политические эмигранты тоже развивали большую работу в западноевропейской прессе.
Сведения А. И-ча охотно печатались не только социалистической печатью, но также радикальной и либеральной. Из газет первого направления самой влиятельною была "La Petite Republique", во главе которой стоял Жиро-Ришар, а главным сотрудником коей был Жорес. Последний не только печатал все, что мы ему доставляли, но постоянно требовал побольше материала по общим вопросам русской жизни. Он был ему нужен не только для газеты, но также для его выступлений в парламенте. Клемансо редактировал газету "l'Aurore",которая сыграла такую видную роль в деле Дрейфуса. Когда я приходил в редакцию, он всегда сам выходил ко мне, быстро пробегал принесенные заметки, клал их в задний карман своего длинного сюртука и говорил: {82} "Хорошо, пойдет", и, действительно, наутро я находил свои сообщения в газете. Когда он бывал занят, материал принимал Жорж Мандель, недавний министр почт и телеграфа, занимавший тогда пост помощника Клемансо в газете.
Следуя указаниям Люсьена Герра и Жореса, который я довел до сведения А. И., он наряду с сообщениями о положении евреев в России стал присылать материал общего характера, который он в таком обилии доставлял П. Б. Струве для "Освобождения". Посольские круги обеспокоились; было, должно быть, дано знать в Петербург, потому что вскоре в Париж пожаловал сотрудник "Нового Времени" и одновременно департамента Полиции Мануйлов-Манусевич для работы в газетной среде. Приехал также редактор-издатель "Гражданина" кн. Мещерский и стал выпускать еженедельник "La Revue russe". Мануйлов-Манусевич обходил редакции газет, снабжая их своей информацией, но не повсюду ее у него брали. При этом даже те, что помещали ее, нередко печатали одновременно сообщения А. И-ча. Мануйлов-Манусевич избрал штабом своих газетных операций редакцию "Фигаро", но был бессилен побороть здесь противодействие заведующего иностранным отделом, который буквально не впускал его к себе в кабинет. Кн. Мещерский, приехавший с миссией непосредственного общения с французскими политическими деятелями, может быть, преуспевал в правых кругах, но отнюдь не в левых. Он попробовал нанести визит Клемансо, но был с позором им выпровожен, о чем Клемансо мне со смехом рассказывал несколько дней спустя после этого происшествия.
Революция 1905 года и прокатившаяся за нею по России волна еврейских погромов побудили А. И. и его друзей развить обличительную деятельность заграницею. В Берлине, Париже и Лондоне стали выпускаться периодические бюллетени о внутренней жизни России и в частности о положении евреев. В Париже "La Correspondance russe", organe des Amis du mouvement liberateur en Russie выходил сначала три раза в неделю, потом пять, сначала на ротаторе, затем в печатном виде. Издание рассылалось бесплатно в редакции газет, парижским корреспондентам заграничной прессы, многим органам печати прилегающих к Франции стран, {83} виднейшим политическим деятелям, писателям, ученым и так далее. Через некоторое время к этому основному изданию прибавилась еще экстренная рассылка по вечерам сообщений, поступавших от А. И. по телеграфу.
"La Correspondance russe" просуществовала пять лет, прекратившись лишь в 1910 году. За это время она успела занять видное положение в парижской прессе, завоевать доверие и снискать многочисленных друзей. Среди них было не мало выдающихся писателей - Анатоль Франс, Октав Мирбо, Жюль Ренар, Виктор Маргерит, ученых - Люсьен Леви-Брюль, читавший тогда лекции в Сорбонне, Анатоль Леруа-Болье, Луи Гаве, профессор Коллеж де Франс, Шарль Сеньобос, Поль Буайе, журналистов - мадам Северин, Франси де-Прессансе, Анри Беранже, ныне сенатор, а тогда редактор газеты "L'Action" и др. Клемансо, вошедший в министерство Сарьена в качестве министра внутренних дел, не переставал интересоваться сообщениями А. И-ча. По его указанию, они доставлялись ему в министерство немедленно по получении и, по прочтении, направлялись им в редакцию газеты "Le Temps", где неизменно печатались.
Друзья и читатели нашего бюллетеня часто задавали вопрос, кто тот всезнающей в России человек, который так обстоятельно и объективно информирует их о русской жизни. Некоторые спрашивали, не приезжает ли он в Париж, и нельзя ли с ним познакомиться. За редкими исключениями имя А. И-ча не подлежало огласке. В Париж он наезжал; будучи здесь, навещал даже редакцию бюллетеня, от чего я его всегда, но тщетно отговаривал, потому что за редакцией была установлена агентами Рачковского слежка. От знакомств с французами он неизменно уклонялся, сделав исключение лишь для Люсьена Герра, и то больше по настоянию M. M. Винавера, бывшего одновременно с А. И-чем в Париже. Они посетили Люсьена Герра в редакции "L'Humanite", где Люсьен Герр заведывал иностранным отделом; говорил больше М. М., А. И. молчал, редко вставляя замечания в оживленную беседу, по все же впечатление на Люсьена Герра он произвел неотразимое.
II.
В конце 1907 года я покинул Париж и вернулся в {84} Петербург. Друзья, в свое время командировавшие меня во Францию, вызвали теперь меня на родину для заведывания здесь организованною ими кампаний литературной борьбы с черносотенством. Было намечено устройство большого издательства, которое должно было при помощи книг, брошюр, народных календарей, листовок, знакомить широкие массы с фактическим положением русских евреев, разрушать сложившиеся на их счет предрассудки, изобличать злостные измышления черносотенной печати, вообще, проповедывать идею мирного сожительства народов, населяющих Poccию. С тою же целью издательство "Разум", - так его окрестили, - издавало осведомительный бюллетень, рассылавшийся редакциям газет, членам Государственной Думы, писателям, и т. д., и поставляло в редакции газет, преимущественно провинциальных, статьи по вопросам еврейской жизни. Инициатива и организация этого начинания принадлежала Еврейской Народной группе, одному из четырех основных еврейских общественно-политических объединений в предвоенную эпоху.
Представители других группировок не принимали участия в создании "Разума", некоторые из них относились к нему враждебно. Нe таково было отношение А. И-ча: партийные перегородки для него не существовали, раз начатое кем-нибудь дело было, по его мнению, общеполезно.
А. И. принял самое близкое участие в основании и ведении "Разума". Могу удостоверить, что он принимал даже более близкое участие в деятельности издательства, чем многие члены Народной группы, на которых было возложено заведывание им. Он вникал во все детали текущей работы, подыскивал сотрудников, давал указания по вопросам технического и литературного характера, помогал в деле распространения изданий и пр. В то время как другие члены правления "Разума" приходили лишь на субботние собрания для заслушания отчетов и принятия решений, кроме, скажу мимоходом, М. М. Винавера, который и в промежутках между заседаниями следил за работой издательства, А. И. приходил чуть ли не ежедневно в контору узнать, как идет дело, не нужна ли его помощь. Одно время он имел в "Разуме" свой рабочий кабинет, куда регулярно приходил заниматься своими делами, чтобы быть одновременно всегда наготове, если бы его помощь оказалась необходимой.
{85} Деятельность издательства развивалась успешно, но "скорпионы" полицейского режима не замедлили объявиться. С первых же его шагов начались цензурные гонения: составленная А. Б. Петрищевым брошюра "Письма мещанина о городских делах-делишках" была задержана в типографии до выхода в свет. За издание "Альманаха-Календаря" на 1908 год я, как ответственное лицо издательства, был привлечен к суду. Приходилось сдерживать рвение сотрудников, порывавшихся изобличать помыслы черносотенной прессы: с болью и сердце приходилось возвращать им рукописи, зачастую прекрасно написанные.
Как то под вечер звонок по телефону.
- Приходите чай пить, зовет А. И. - Познакомлю вас с интересным человеком.
Я пошел. Против обыкновения А. И. повел меня не в столовую, где были все его домашние, а в кабинет, и, когда мы вошли, запер дверь.
На диване сидел С. А. Басов-Верхоянцев. Я уже слышал о нем. Социалист-революционер, нелегально проживавший в Петербурге, он был известен в левых литературных кругах. Особенно удавались ему произведения в стиле народных сказок.
- Видите ли, - обратился к мне, А. И., - я думаю, что было бы полезно издать народную сказку на тему о еврейском погроме. Надо рассказать русскому человеку в занятной форме, кто в действительности устраивает погромы, кому они нужны, как лживы все, официальные версии...
- Мысль прекрасная, но как такую книжку распространить? - спросил я.
- На этот счет не беспокойтесь, - ответил, улыбаясь, А. И., - Есть кому помочь в этом. Ведь вы видите, что возможности "Разума" весьма ограничены.
Спорить против этого нельзя было. Мы перешли к обсуждению темы намеченного издания, объема его, размера тиража. А. И. взял на себя всю техническую сторону: найти типографию, закупить бумагу и организовать распространение книжки. Через некоторое время она появилась на книжном рынке под невинной обложкой "Сказки о коньке-скакунке". С. А. Басов-Верхоянцев был ее автором, но имени его, {86} разумеется, на ней не значилось. Она разошлась в количестве 10.000 экземпляров.
За ней последовала другая, тоже составленная Басовым и изданная А. И-чем.
Кое-где, в провинции полиция перехватывала эти книжки, начинала дознание, но добраться до их автора и издателя не сумела...
Как А. И-чу удалось отпечатать и распространить сказки С. А. Басова, этого он никому не рассказывал. Я знал только, что на помощь ему пришла революционная организация. Но поддерживая связи с левыми политическими кружками, работавшими в подполье, А. И. в тоже время сильно интересовался деятельностью таких же кружков, но крайне-правого направления. Это ему было нужно для расследования убийств Г. Я. Герценштейна и Г. Б. Иоллоса и покушения на С. Ю. Витте. Он был уверен, что то и другое - дело одной и той же преступной шайки, он давал ceбе ясный отчет, что расследование ее махинаций заведет его очень далеко и высоко, но не останавливался в розысках.
Шаги его в этой области не раз вызывали у меня резкие протесты.
- Хотите познакомиться с д-ром Дубровиным? - спросил меня как-то всерьез А. И.
На моем лице сказалось, очевидно, крайнее изумление, потому что он добавил:
- Да, с председателем Союза русского народа. Я сейчас иду на свидание с человеком, который познакомит меня с ним.
Я отказался от чести быть представленным Дубровину и стал горячо убеждать А. И-ча "не прать на рожон", не рисковать собою.
- А откуда они знают, кто я? - возражал он. - Я пойду не под своим именем. А они мне нужны, я от них многое узнаю.
Его нельзя было отговорить. Так, рискуя собою, он собрал материал, изобличавший черносотенных главарей в убийстве членов первой Думы, в организации еврейских погромов и т. д.
Когда весь материал был собран, надо было подумать об издании его. Было очевидно, что книга будет конфискована {87} немедленно же по отпечатании ее. Надо было следовательно выискать типографа, который бы согласился сдать книгу одновременно с представлением ее в цензурный комитет. Надо было тоже позаботиться о месте хранения ее. То и другое удалось сделать. Одна из типографий, работавших на "Разум", взялась отпечатать "Материалы к истории контрреволюции", экземпляров ее она в цензуру не послала, не занесла заказа А. И-ча в реестр своих работ, подлежавший просмотру инспектора типографии. Для хранения же книги мы сняли большой сарай в одном доме на Николаевской улице.
А. И. был очень доволен "операцией". Когда ему нужна была книга, артельщик "Разума", бывший моряк Балтийского флота Александр ходил на Николаевскую и приносил нужное количество экземпляров.
Все шло как по маслу, но вдруг стряслась беда. Воришки-мальчуганы проделали дыру в сарае, где хранилось издание, выбирали оттуда книгу и стали продавать ее на Невском по полтиннику за штуку. Полиция поинтересовалась узнать, какую это толстую книгу они продают, доложила в градоначальство. Началось дознание.
А. И. был огорчен, но не тем, что полиция могла напасть на его след, а что она заарестует и, конечно, уничтожит книгу.
На выручку пришел тот же Александр. Прежде чем полиция ycпела наложить на "Материалы" свою лапу, он явился на Николаевскую улицу с подводой, погрузил на нее все экземпляры и средь бела дня, через весь Невский проспект отвез ценный груз в надежное место на Петербургской стороне.
Начатое же градоначальством "дело о содержании нелегального склада" удалось свести к пустякам.
А. И. ликовал.
III.
Когда разразилась война, А. И. был в Петербурге. Как некоторые другие петербуржцы, он застрял в городе, семья его была на юге. Я был в таком же положении. Жили мы оба на одной и той же улице - Фуршгадтской, почти насупротив. Видались еще чаще прежнего.
Не прошло и двух-трех недель с начала военных {88} действий, как у А. И-ча появились новые заботы, новые дела. Каждый раз при встрече он вынимал из своего объемистого портфеля сложенный лист бумаги и, подавая его мне, говорил:
- Прочтите.
То было очередное сообщение о жестоком обращении военных властей с еврейским населением на театре военных действий или в прифронтовой полосе. Такие известия поступали все чаще и чаще, и концентрировались они у А. И-ча. Собирание их стало теперь его главным делом.
Но одним собиранием этой прискорбной информации он не ограничивался. Часто, заходя к нему по вечерам, я заставал его погруженным в работу.
- Вот, говорил он, отбирая некоторые бумаги из множества лежавших перед ним, на основании этих документов надо составить докладную записку. Другие я сам обработаю. Только чтобы было готово завтра, к одиннадцати часам утра. В двенадцать я должен уже сдать.
- Кому?
Он загадочно улыбался, не давая ответа.
Начиналась кампания "кровавого навета" на евреев, поднятая некоторыми элементами польского населения на театре войны и активно поддержанная ставкой главнокомандующего. А. И. раньше всех других еврейских общественных деятелей усмотрел в первых мелких известиях об обращении военных властей с евреями приближение большого общественного бедствия и пытался противодействовать ему.
Но личных сил его было не достаточно. Необходимы были общие соединенные усилия, единый еврейский фронт.
А между тем жизнь еврейской интеллигенции Петербурга сложилась так, что создание единого фронта казалось делом немыслимым. Кружковщина разделила еврейскую общественность. Четыре главные группировки - сионисты, народная группа, демократы и народная партия, не говоря уже о других, менее значительных, держались обособленно, враждовали между собою, неохотно шли на совместные действия. К тому же лидеры всех этих "течений" были в отсутствии, - война их застигла заграницею, - а без них их сторонники были еще менее склонны сесть вместе за "круглый стол". А.И. взял на себя трудную задачу объединения {89} враждовавших партий. Путем настойчивых переговоров с наличными их членами, воздействия на каждого из них в отдельности, ему удалось добиться своего.
Нужда, лишения, чрезмерный труд и глубокие страдания за распинаемую Poccию окончательно надорвали здоровье Александра Исаевича. Но он не сдавался. В 1924 году он получил командировку в Западную Европу для ознакомления с постановкой библиотечного дела в самых передовых странах - в Германии, Франции, Англии. Не щадя своих сил и своего слабого здоровья, Александр Исаевич целые дни проводил за работой, сначала в Берлинской библиотеке, затем в Парижской Национальной Библиотеке и наконец в Британском музее. Но ему не суждено было довести до конца намеченный им план работ. 24 ноября 1924 года он, вернувшись к себе после тяжелого трудового дня в {75} Британском музее, внезапно скончался...
Он умер, как праведник, уснув спокойным вечным сном.
Смерть была к нему милостива, - она избавила его от тяжких предсмертных страданий... И он ушел из мира так же тихо, как и жил... Но светлая память о нем будет жить в наших сердцах...
М. Кроль.
{77}
СТРАНИЦЫ ПРОШЛОГО
(Из воспоминаний об А. И. Браудо).
(С. Познер)
I.
А. И. Браудо был одним из первых, с кем я познакомился в Петербурге, когда, в конце прошлого века, приехал туда с братом для поступления я - в университет, а брат - в Технологический институт. На второй или третий день после нашего приезда наш старший брат, живший там уже давно, вернулся домой к обеду с товарищем и, войдя в комнату, представил нас Александру Исаевичу. Перед нами стоял молодой человек среднего роста, широкоплечий. На его открытом лице блуждала мягкая улыбка, он с первого вида располагал к себе. В завязавшейся беседе не чувствовалось и тени превосходства старшего над младшими, покровительственного отношения к нам, юношам, он разговаривал с нами, как с равными, расспрашивая о предстоящих занятиях, о наших устремлениях. Беседа длилась долго; уходя, он звал нас приходить к нему запросто.
Так началось мое знакомство с этим редким человеком, знакомство, перешедшее с годами в тесную, неразрывную дружбу. Посещение дома Александра Исаевича, его журфиксов по пятницам, на которых собирались представители молодой столичной интеллигенции, для нас с братом стали обычным и крайне приятным делом. Мы внимали оживленным спорам, которые велись за чайным столом, с юношеской горячностью вмешивались в них и часто находили поддержку в лице добродушного хозяина. Вскоре я зачастил к нему в Публичную Библиотеку, - он тогда {78} работал еще в общественно - юридическом отделении, - за книгами и указаниями. Я делал это тем более охотно, что, как скоро убедился, я был не один из числа студентов, которые посещали его на службе с тою же целью. А. И. был очень популярен среди студенческой молодежи Петербурга того времени. Эта популярность сильно возросла впоследствии, когда возник первый еврейский студенческий кружок взаимопомощи: А. И., исполнявший обязанности секретаря Общества распространения просвещения среди евреев, всячески нас поддерживал.
Но в те годы, годы моего пребывания в университете, политическая сторона деятельности А. И. ускользала от моего внимания. Ведь сам он никогда о себе ничего не рассказывал; я же, по молодости лет, не входил в те круги, где она непосредственно протекала. Я знал про существование заграницею органа П. Б. Струве "Освобождение", часто читал этот журнал, который потом стал получать по почте в запечатанных конвертах, но не подозревал, что А. И., которого я в это время видал чуть ли не ежедневно, стоит близко к этому изданию, и что ему я обязан тем, что получаю "Освобождение".
Но вскоре я начал догадываться об этом, хотя полной уверенности гак и не обрел, потому что А. И. продолжал хранить тайну своего сотрудничества. А стал я догадываться вот почему.
В последние годы моего пребывания в университете, я стал регулярно ездить заграницу, на каникулы; ездил я преимущественно в Париж, где свел знакомство с французскими литературными кругами левого направления.
Конечно, по возвращении я рассказывал об этом А. И., и он стал давать мне информационный материал для моих французских друзей. Для него это была лишь разновидность той его деятельности, которой он себя посвящал, сотрудничая в "Освобождении", следуя приемам русской интеллигенции в ее борьбе с самодержавием еще со времен Герцена, для меня же - приобщение к политической активности. Мои французские друзья были в восторге от сведений А. И-ча. Такого материала о внутреннем положении России, трактовавшего с большим знанием предмета самые основные вопросы русской жизни, французская пресса еще не получала, хотя некоторые из ее органов и имели в Poccии {79} своих корреспондентов. Сообщения А. И-ча печатались в Париже, в то время, преимущественно в еженедельнике "L'Europeen", во главе которого стоял покойный ныне редактор журнала "Mercure de France" Люи Дюмюр.
То был орган передовой еврейской демократии. В составе его официального редакционного комитета входили известные пацифисты Фредерик Пасси и сенатор д'Эстурнелль де Констан, профессор Сорбонны Габриэль Сэайль, писатели Георг Брандес, Бьернстерне-Бьернсон и др. Журнал имел много подписчиков не только во Франции, но и за пределами ее. В Poccию доступ ему был закрыт, но в Императорской публичной библиотеке он получался, так что А. И. мог читать свои сообщения в нем. Получали его в России, в виде исключения, и такие лица, как Л. Н. Толстой.
Это отмечает в своих "Яснополянских записках" Д. Маковицкий, прибавляя, что Л. Н. с интересом просматривал это французское издание. Появление в "L'Europeen" сведений, доставлявшихся А. И., обратило на журнал внимание всей французской печати, его русскую информацию стали перепечатывать, ею заинтересовались даже деловые круги, имевшие дела с Россией.
После Кишиневского погрома эта сторона деятельности А. И. приняла новую форму и расширилась. Кружок еврейских общественных деятелей Петербурга, в котором А. И. принимал самое близкое участие с его возникновения, решил апеллировать к европейскому общественному мнению. Проведение соответствующей компании было возложено на А. И. Он привлек к делу своих заграничных друзей, в Париж же командировал пишущего эти строки, снабдив его рекомендательными письмами как к представителям русской политической эмиграции, так и к видным французским друзьям.
Письма, данные А. И., значительно облегчили мою работу в Париже, в особенности, письмо М. Я. Острогорского, известного исследователя политической жизни Англии и Северной Америки, автора труда "Демократия и политические партии", к его близкому другу Люсьену Герру, библиотекарю Высшей Нормальной школы. Это имя хорошо известно всем культурным людям Франции. Занимая, казалось бы, скромный пост библиотекаря, он играл, однако, очень видную роль в духовной и политической жизни страны, о чем в {80} последние годы не мало писалось во Франции. Профессор Шарль Андлер посвятил его жизнеописанию целое исследование, а муниципалитет города Парижа окрестил его именем одну из площадей Латинского квартала. Люсьен Герр был доподлинным вождем молодого поколения своего времени, но к его голосу внимательно прислушивались и представители поколения старшего. Социалист, он был близким другом Жореса, своего товарища по Высшей школе, звезда которого тогда ярко горела на политическом небосклоне.
Люсьен Герр принял весьма радушно эмиссара А. И-ча. Он познакомил меня с Жоресом, Анатолем Леруа-Болье, всегда проявлявшим большой интерес к русским евреям и считавшимся лучшим во Франции знатоком России, с Франси де-Прессансе, депутатом и передовиком по вопросам иностранной политики в газете "Le Temрs" и др. Быстро установились связи с влиятельнейшими органами печати. Тем временем А. И. постарался, чтобы сведения приходили регулярно и в большом количестве.
Раскрывая утром газету, парижане находили сообщения относительно судебных процессов о погромах в Кишиневе и Гомеле, о том, что выяснило неофициальное расследование этих событий, вообще о положении евреев в России и нередко негодующие редакционные комментарии по поводу этих известий. По мысли Люсьена Герра, был организован близкими к Жоресу людьми грандиозный митинг в Тиволи-Холл, собравши до десяти тысяч человек. Ораторами выступили Жорес и де-Прессансе, произнесшие горячие речи. Печать всех оттенков дала подробные отчеты о собрании.
Митинг в Тиволи-Холл был завершением первой стадии кампании, намеченной А. И., и я вернулся в Петербург, но не прошло и нескольких месяцев, как я должен был снова, по его предложению, поехать в Париж, чтобы продолжать прежнюю работу, но в большем масштабе. Теперь осведомление о правительственной политике по отношению к евреям должно было распространиться на французскую провинциальную прессу, а равно на печать прилегающих к Франции стран - Бельгии, Швейцарии, Испании и Италии. В газетных кругах Западной Европы эта агитация встречала живой отклик. Редактора и сотрудники газет охотно принимали {81} доставлявшийся им материал, считая своим нравственным долгом защищать гонимые народности.
Некоторые из них по тем или иным причинам принимали близко к сердцу интересы одной из них и с увлечением, свойственным французам, отдавались делу защиты ее. Вспоминаю, что в один из моих первых визитов к Жоресу я встретил у него одного недавно умершего французского журналиста, который пришел к нему просить заступничества за финляндцев, страдавших от бобриковского режима. Впоследствии он передал свою миссию финляндскому общественному деятелю Кони Циллиакису, который приехал для этого в Париж.
Ныне покойный французский журналист Пьер Кильяр занимался специально защитой турецких армян, редактируя журнал "Pro Armenia" Какая только из угнетенных народностей не имела своего представителя или представителей во французской прессе довоенного времени! А когда таких сотрудников среди местных тружеников пера не было, представители национальностей работали сами, снабжая газеты сведениями. Нынешний президент чехословацкой республики Бенеш с кружком друзей вел газетную кампанию за самостоятельную Чехию. Испанские радикалы и социалисты, среди которых вспоминаю Александра Леру, не прекратившего политической деятельности и до наших дней, снабжали парижские газеты сведениями, направленными против абсолютистского и реакционного режима их родины. Pyccкие политические эмигранты тоже развивали большую работу в западноевропейской прессе.
Сведения А. И-ча охотно печатались не только социалистической печатью, но также радикальной и либеральной. Из газет первого направления самой влиятельною была "La Petite Republique", во главе которой стоял Жиро-Ришар, а главным сотрудником коей был Жорес. Последний не только печатал все, что мы ему доставляли, но постоянно требовал побольше материала по общим вопросам русской жизни. Он был ему нужен не только для газеты, но также для его выступлений в парламенте. Клемансо редактировал газету "l'Aurore",которая сыграла такую видную роль в деле Дрейфуса. Когда я приходил в редакцию, он всегда сам выходил ко мне, быстро пробегал принесенные заметки, клал их в задний карман своего длинного сюртука и говорил: {82} "Хорошо, пойдет", и, действительно, наутро я находил свои сообщения в газете. Когда он бывал занят, материал принимал Жорж Мандель, недавний министр почт и телеграфа, занимавший тогда пост помощника Клемансо в газете.
Следуя указаниям Люсьена Герра и Жореса, который я довел до сведения А. И., он наряду с сообщениями о положении евреев в России стал присылать материал общего характера, который он в таком обилии доставлял П. Б. Струве для "Освобождения". Посольские круги обеспокоились; было, должно быть, дано знать в Петербург, потому что вскоре в Париж пожаловал сотрудник "Нового Времени" и одновременно департамента Полиции Мануйлов-Манусевич для работы в газетной среде. Приехал также редактор-издатель "Гражданина" кн. Мещерский и стал выпускать еженедельник "La Revue russe". Мануйлов-Манусевич обходил редакции газет, снабжая их своей информацией, но не повсюду ее у него брали. При этом даже те, что помещали ее, нередко печатали одновременно сообщения А. И-ча. Мануйлов-Манусевич избрал штабом своих газетных операций редакцию "Фигаро", но был бессилен побороть здесь противодействие заведующего иностранным отделом, который буквально не впускал его к себе в кабинет. Кн. Мещерский, приехавший с миссией непосредственного общения с французскими политическими деятелями, может быть, преуспевал в правых кругах, но отнюдь не в левых. Он попробовал нанести визит Клемансо, но был с позором им выпровожен, о чем Клемансо мне со смехом рассказывал несколько дней спустя после этого происшествия.
Революция 1905 года и прокатившаяся за нею по России волна еврейских погромов побудили А. И. и его друзей развить обличительную деятельность заграницею. В Берлине, Париже и Лондоне стали выпускаться периодические бюллетени о внутренней жизни России и в частности о положении евреев. В Париже "La Correspondance russe", organe des Amis du mouvement liberateur en Russie выходил сначала три раза в неделю, потом пять, сначала на ротаторе, затем в печатном виде. Издание рассылалось бесплатно в редакции газет, парижским корреспондентам заграничной прессы, многим органам печати прилегающих к Франции стран, {83} виднейшим политическим деятелям, писателям, ученым и так далее. Через некоторое время к этому основному изданию прибавилась еще экстренная рассылка по вечерам сообщений, поступавших от А. И. по телеграфу.
"La Correspondance russe" просуществовала пять лет, прекратившись лишь в 1910 году. За это время она успела занять видное положение в парижской прессе, завоевать доверие и снискать многочисленных друзей. Среди них было не мало выдающихся писателей - Анатоль Франс, Октав Мирбо, Жюль Ренар, Виктор Маргерит, ученых - Люсьен Леви-Брюль, читавший тогда лекции в Сорбонне, Анатоль Леруа-Болье, Луи Гаве, профессор Коллеж де Франс, Шарль Сеньобос, Поль Буайе, журналистов - мадам Северин, Франси де-Прессансе, Анри Беранже, ныне сенатор, а тогда редактор газеты "L'Action" и др. Клемансо, вошедший в министерство Сарьена в качестве министра внутренних дел, не переставал интересоваться сообщениями А. И-ча. По его указанию, они доставлялись ему в министерство немедленно по получении и, по прочтении, направлялись им в редакцию газеты "Le Temps", где неизменно печатались.
Друзья и читатели нашего бюллетеня часто задавали вопрос, кто тот всезнающей в России человек, который так обстоятельно и объективно информирует их о русской жизни. Некоторые спрашивали, не приезжает ли он в Париж, и нельзя ли с ним познакомиться. За редкими исключениями имя А. И-ча не подлежало огласке. В Париж он наезжал; будучи здесь, навещал даже редакцию бюллетеня, от чего я его всегда, но тщетно отговаривал, потому что за редакцией была установлена агентами Рачковского слежка. От знакомств с французами он неизменно уклонялся, сделав исключение лишь для Люсьена Герра, и то больше по настоянию M. M. Винавера, бывшего одновременно с А. И-чем в Париже. Они посетили Люсьена Герра в редакции "L'Humanite", где Люсьен Герр заведывал иностранным отделом; говорил больше М. М., А. И. молчал, редко вставляя замечания в оживленную беседу, по все же впечатление на Люсьена Герра он произвел неотразимое.
II.
В конце 1907 года я покинул Париж и вернулся в {84} Петербург. Друзья, в свое время командировавшие меня во Францию, вызвали теперь меня на родину для заведывания здесь организованною ими кампаний литературной борьбы с черносотенством. Было намечено устройство большого издательства, которое должно было при помощи книг, брошюр, народных календарей, листовок, знакомить широкие массы с фактическим положением русских евреев, разрушать сложившиеся на их счет предрассудки, изобличать злостные измышления черносотенной печати, вообще, проповедывать идею мирного сожительства народов, населяющих Poccию. С тою же целью издательство "Разум", - так его окрестили, - издавало осведомительный бюллетень, рассылавшийся редакциям газет, членам Государственной Думы, писателям, и т. д., и поставляло в редакции газет, преимущественно провинциальных, статьи по вопросам еврейской жизни. Инициатива и организация этого начинания принадлежала Еврейской Народной группе, одному из четырех основных еврейских общественно-политических объединений в предвоенную эпоху.
Представители других группировок не принимали участия в создании "Разума", некоторые из них относились к нему враждебно. Нe таково было отношение А. И-ча: партийные перегородки для него не существовали, раз начатое кем-нибудь дело было, по его мнению, общеполезно.
А. И. принял самое близкое участие в основании и ведении "Разума". Могу удостоверить, что он принимал даже более близкое участие в деятельности издательства, чем многие члены Народной группы, на которых было возложено заведывание им. Он вникал во все детали текущей работы, подыскивал сотрудников, давал указания по вопросам технического и литературного характера, помогал в деле распространения изданий и пр. В то время как другие члены правления "Разума" приходили лишь на субботние собрания для заслушания отчетов и принятия решений, кроме, скажу мимоходом, М. М. Винавера, который и в промежутках между заседаниями следил за работой издательства, А. И. приходил чуть ли не ежедневно в контору узнать, как идет дело, не нужна ли его помощь. Одно время он имел в "Разуме" свой рабочий кабинет, куда регулярно приходил заниматься своими делами, чтобы быть одновременно всегда наготове, если бы его помощь оказалась необходимой.
{85} Деятельность издательства развивалась успешно, но "скорпионы" полицейского режима не замедлили объявиться. С первых же его шагов начались цензурные гонения: составленная А. Б. Петрищевым брошюра "Письма мещанина о городских делах-делишках" была задержана в типографии до выхода в свет. За издание "Альманаха-Календаря" на 1908 год я, как ответственное лицо издательства, был привлечен к суду. Приходилось сдерживать рвение сотрудников, порывавшихся изобличать помыслы черносотенной прессы: с болью и сердце приходилось возвращать им рукописи, зачастую прекрасно написанные.
Как то под вечер звонок по телефону.
- Приходите чай пить, зовет А. И. - Познакомлю вас с интересным человеком.
Я пошел. Против обыкновения А. И. повел меня не в столовую, где были все его домашние, а в кабинет, и, когда мы вошли, запер дверь.
На диване сидел С. А. Басов-Верхоянцев. Я уже слышал о нем. Социалист-революционер, нелегально проживавший в Петербурге, он был известен в левых литературных кругах. Особенно удавались ему произведения в стиле народных сказок.
- Видите ли, - обратился к мне, А. И., - я думаю, что было бы полезно издать народную сказку на тему о еврейском погроме. Надо рассказать русскому человеку в занятной форме, кто в действительности устраивает погромы, кому они нужны, как лживы все, официальные версии...
- Мысль прекрасная, но как такую книжку распространить? - спросил я.
- На этот счет не беспокойтесь, - ответил, улыбаясь, А. И., - Есть кому помочь в этом. Ведь вы видите, что возможности "Разума" весьма ограничены.
Спорить против этого нельзя было. Мы перешли к обсуждению темы намеченного издания, объема его, размера тиража. А. И. взял на себя всю техническую сторону: найти типографию, закупить бумагу и организовать распространение книжки. Через некоторое время она появилась на книжном рынке под невинной обложкой "Сказки о коньке-скакунке". С. А. Басов-Верхоянцев был ее автором, но имени его, {86} разумеется, на ней не значилось. Она разошлась в количестве 10.000 экземпляров.
За ней последовала другая, тоже составленная Басовым и изданная А. И-чем.
Кое-где, в провинции полиция перехватывала эти книжки, начинала дознание, но добраться до их автора и издателя не сумела...
Как А. И-чу удалось отпечатать и распространить сказки С. А. Басова, этого он никому не рассказывал. Я знал только, что на помощь ему пришла революционная организация. Но поддерживая связи с левыми политическими кружками, работавшими в подполье, А. И. в тоже время сильно интересовался деятельностью таких же кружков, но крайне-правого направления. Это ему было нужно для расследования убийств Г. Я. Герценштейна и Г. Б. Иоллоса и покушения на С. Ю. Витте. Он был уверен, что то и другое - дело одной и той же преступной шайки, он давал ceбе ясный отчет, что расследование ее махинаций заведет его очень далеко и высоко, но не останавливался в розысках.
Шаги его в этой области не раз вызывали у меня резкие протесты.
- Хотите познакомиться с д-ром Дубровиным? - спросил меня как-то всерьез А. И.
На моем лице сказалось, очевидно, крайнее изумление, потому что он добавил:
- Да, с председателем Союза русского народа. Я сейчас иду на свидание с человеком, который познакомит меня с ним.
Я отказался от чести быть представленным Дубровину и стал горячо убеждать А. И-ча "не прать на рожон", не рисковать собою.
- А откуда они знают, кто я? - возражал он. - Я пойду не под своим именем. А они мне нужны, я от них многое узнаю.
Его нельзя было отговорить. Так, рискуя собою, он собрал материал, изобличавший черносотенных главарей в убийстве членов первой Думы, в организации еврейских погромов и т. д.
Когда весь материал был собран, надо было подумать об издании его. Было очевидно, что книга будет конфискована {87} немедленно же по отпечатании ее. Надо было следовательно выискать типографа, который бы согласился сдать книгу одновременно с представлением ее в цензурный комитет. Надо было тоже позаботиться о месте хранения ее. То и другое удалось сделать. Одна из типографий, работавших на "Разум", взялась отпечатать "Материалы к истории контрреволюции", экземпляров ее она в цензуру не послала, не занесла заказа А. И-ча в реестр своих работ, подлежавший просмотру инспектора типографии. Для хранения же книги мы сняли большой сарай в одном доме на Николаевской улице.
А. И. был очень доволен "операцией". Когда ему нужна была книга, артельщик "Разума", бывший моряк Балтийского флота Александр ходил на Николаевскую и приносил нужное количество экземпляров.
Все шло как по маслу, но вдруг стряслась беда. Воришки-мальчуганы проделали дыру в сарае, где хранилось издание, выбирали оттуда книгу и стали продавать ее на Невском по полтиннику за штуку. Полиция поинтересовалась узнать, какую это толстую книгу они продают, доложила в градоначальство. Началось дознание.
А. И. был огорчен, но не тем, что полиция могла напасть на его след, а что она заарестует и, конечно, уничтожит книгу.
На выручку пришел тот же Александр. Прежде чем полиция ycпела наложить на "Материалы" свою лапу, он явился на Николаевскую улицу с подводой, погрузил на нее все экземпляры и средь бела дня, через весь Невский проспект отвез ценный груз в надежное место на Петербургской стороне.
Начатое же градоначальством "дело о содержании нелегального склада" удалось свести к пустякам.
А. И. ликовал.
III.
Когда разразилась война, А. И. был в Петербурге. Как некоторые другие петербуржцы, он застрял в городе, семья его была на юге. Я был в таком же положении. Жили мы оба на одной и той же улице - Фуршгадтской, почти насупротив. Видались еще чаще прежнего.
Не прошло и двух-трех недель с начала военных {88} действий, как у А. И-ча появились новые заботы, новые дела. Каждый раз при встрече он вынимал из своего объемистого портфеля сложенный лист бумаги и, подавая его мне, говорил:
- Прочтите.
То было очередное сообщение о жестоком обращении военных властей с еврейским населением на театре военных действий или в прифронтовой полосе. Такие известия поступали все чаще и чаще, и концентрировались они у А. И-ча. Собирание их стало теперь его главным делом.
Но одним собиранием этой прискорбной информации он не ограничивался. Часто, заходя к нему по вечерам, я заставал его погруженным в работу.
- Вот, говорил он, отбирая некоторые бумаги из множества лежавших перед ним, на основании этих документов надо составить докладную записку. Другие я сам обработаю. Только чтобы было готово завтра, к одиннадцати часам утра. В двенадцать я должен уже сдать.
- Кому?
Он загадочно улыбался, не давая ответа.
Начиналась кампания "кровавого навета" на евреев, поднятая некоторыми элементами польского населения на театре войны и активно поддержанная ставкой главнокомандующего. А. И. раньше всех других еврейских общественных деятелей усмотрел в первых мелких известиях об обращении военных властей с евреями приближение большого общественного бедствия и пытался противодействовать ему.
Но личных сил его было не достаточно. Необходимы были общие соединенные усилия, единый еврейский фронт.
А между тем жизнь еврейской интеллигенции Петербурга сложилась так, что создание единого фронта казалось делом немыслимым. Кружковщина разделила еврейскую общественность. Четыре главные группировки - сионисты, народная группа, демократы и народная партия, не говоря уже о других, менее значительных, держались обособленно, враждовали между собою, неохотно шли на совместные действия. К тому же лидеры всех этих "течений" были в отсутствии, - война их застигла заграницею, - а без них их сторонники были еще менее склонны сесть вместе за "круглый стол". А.И. взял на себя трудную задачу объединения {89} враждовавших партий. Путем настойчивых переговоров с наличными их членами, воздействия на каждого из них в отдельности, ему удалось добиться своего.