Браун Картер. Пуля Дум-дум

   – Я не то имела в виду – тут какой-то парень хочет с тобой встретиться.
   – Кто он? – крикнули в ответ.
   – Да… – Она замялась. – Кто ты?
   – Друг Эдди Морана, хочу осведомиться о его здоровье.
   Девица во всю глотку проорала мои слова, дверь ванной тут же распахнулась, и мистер Джоунз чуть ли не бегом влетел в комнату. Его волосы выглядели в точности так, как описывал Лейверс, только теперь они были не черные, а седые и каким-то странным образом действительно придавали его обвисшему, морщинистому лицу выражение добродушия и благообразности. Было совсем не сложно понять, почему его звали "Священник".
   – А что с Эдди? – спросил он. У него оказался к тому же богатый, звучный, в точности церковный тембр голоса.
   – Эдди – мой приятель, – нагло сказал я, – хотелось узнать, все ли у него в порядке со здоровьем. Священник?
   С минуту он внимательно изучал меня, потом уголки его рта искривились в кислой гримасе.
   – Вы полицейский, не так ли? – тявкнул он. – Я всегда за милю могу распознать копа. Почему вы, ублюдки, не можете оставить меня в покое? Я оттрубил свой срок, и баста. Теперь я свободный гражданин. Вы не имеете права цепляться ко мне.
   У меня не оставалось выбора, и я рассказал ему, кто я такой; это его не удивило, зато произвело впечатление на рыжеволосую: она на миг замерла, а потом переместила жвачку с одной щеки за другую.
   Джоунз тяжело опустился на кушетку. Он вытащил из кармана шелкового халата сигару и принялся осторожно снимать с нее целлофановую обертку.
   – Повторяю, вы не имеете права приходить сюда и тревожить меня, Уилер, – начал он, и мне пришлось напрячь внимание, потому что говорил он таким тоном, будто объявлял о запланированном на следующую неделю воскресном школьном пикнике. – У вас ничего нет на меня – я вам уже говорил. Вы зря тратите время, приятель. Оставьте меня в покое!
   – Рассматривайте мое появление как визит вежливости, Священник, – небрежно сказал я. – Мне казалось, вам будет интересно узнать, что случилось с вашим старым другом, Эдди Мораном, прошлой ночью.
   Секунду-другую он сосредоточенно раскуривал сигару.
   – Эдди? – хмыкнул он. – Зачем мне волноваться за парня, которого я не видел много лет?
   – Наверное, я ошибся. Извините, что отнял у вас время, Священник.
   Я уже почти дошел до двери, когда он произнес нараспев:
   – А что случилось с Эдди?
   – Вероятно, чистое совпадение, – ответил я, повернувшись к нему. – Дело в том, что его убили прошлой ночью – в гараже вашего старого дома.
   – Вернитесь и присядьте, – приказал он.
   – Эй, Священник, – вмешалась девушка, скорчив ему рожицу, – почему ты не приготовишь нам выпить?
   – Ступай и приготовь себе сама, – осадил он ее. – Захвати с собой в спальню бутылку. Пей сколько влезет. Мы с этим парнем должны кое о чем потолковать.
   Она неохотно поднялась и поплелась к бару – ее ягодицы лениво раскачивались под халатом, едва прикрывшим их, – взяла бутылку, стакан и, бросив на Священника холодный взгляд, скрылась в спальне.
   – Вот это мне нравится, – заявил самодовольно Священник, когда дверь за ней закрылась. – Есть деньги – и такая штучка делает все, что ей велят. Имейте в виду, стоит она не дешево, но знает, как себя преподнести. Поэтому нам приходится платить за свои удовольствия – в этом нет ничего удивительного. Конечно она всего лишь шлюха, питающая слабость к выпивке. Да и ощущение новизны уже начинает стираться. – Он покрутил сигару между пальцами. – Итак, что вы говорите насчет Эдди?
   – У Эдди большие неприятности, – сообщил я. – Кто-то хорошенько над ним поработал.
   – Вы сказали, что его убили. – Священник внимательно разглядывал меня.
   – Пуля не правильной формы попала в горло. – Я выждал пару секунд. – Вот уж никогда не думал, что человек может так сильно истечь кровью.
   – Линдстром! – вдруг воскликнул он. – Твою мать!
   О Господи! – Накаленная докрасна ненависть начала пузырями покрывать его безмятежную маску и изменила звучный лоск голоса, превратив его в примитивное рычание. С тех пор как я попал в эту комнату, передо мной впервые обнажилась истинная сущность сидящего передо мной человека.
   – Что вы сказали? – переспросил я.
   – Ничего существенного. – Благопристойная маска и спокойствие голоса снова вернулись к нему. – Паршивый способ, и все тут.
   – Пожалуй, – согласился я, понимая, что больше мне ничего не удастся из него вытянуть. – Но теперь у вас опять та же проблема, которую вы сами себе сотворили тридцать лет назад.
   Он с подозрением зыркнул на меня:
   – Вы о чем?
   – О деньгах, которые вы спрятали, – ответил я. – Деньги, которые искали и не смогли найти. Вам известно, где они находятся, – кроме вас, этого никто не знает. И в этом заключается ваша проблема. Как вы собираетесь возвращать свой припрятанный капитал?
   Джоунз невозмутимо уставился на меня.
   – О каких деньгах идет речь? – спросил он, стараясь казаться наивным. – Это всего лишь газетные сплетни. – Он покачал головой. – Поверьте, никаких денег нет. Как бы мне хотелось, чтобы они были! Часть из них я бы пустил в ход прямо сейчас.
   – Вам многое пришлось пережить за долгие тридцать лет, – сказал я. – И первое, что вы делаете, оказавшись на свободе, – возвращаетесь в Пайн-Сити и пытаетесь выкупить назад свой старый дом. Только нынешний владелец ни за какие деньги продавать его не хочет. У вас не остается выбора, и вы решаетесь вломиться в дом. Было бы очень рискованно появляться там самому: если бы вас увидели, тайна была бы раскрыта. За годы вынужденного отсутствия вы потеряли связь с талантами, занимающимися подобными деликатными операциями, поэтому лучшее и единственное, что вы могли сделать, – призвать на помощь кого-нибудь из своих старых корешей, к примеру Эдди Морана.
   – Вы спятили, лейтенант. – Он презрительно замотал головой. – Как я уже говорил, это не правда, это всего лишь ваша галлюцинация.
   – Если хотите, мы можем прямо сейчас отправиться в морг, и я вам покажу галлюцинацию, от которой вас стошнит, – огрызнулся я.
   – Может, у бедняги Эдди были свои собственные галлюцинации? – предположил Джоунз. – Он отправился в погоню за ними и погиб?
   – Кому понадобилось использовать пулю со смещенным центром тяжести, чтобы убить человека, который гонится за галлюцинацией, а?
   Послышался легкий скрежет ключа в замке, и я поднял глаза как раз в тот момент, когда высокий, худощавый парень вошел в номер. Он держал в руке портфель, имел болезненный цвет лица, а его пристальный взгляд из-под очков выдавал живой, изворотливый ум. На нем был дорогой костюм. Заметив, что мы оба наблюдаем за ним, он резко остановился, на лбу беспокойно запульсировал нервный тик.
   – Мой сын, – объяснил Священник. – Зигмунд, это лейтенант – как вас там, полицейский?
   – Уилер, – представился я.
   – Здравствуйте, лейтенант. – Зигмунд приблизился и, словно совершая торжественный обряд, пожал мою руку. – Вы, должно быть, из службы шерифа?
   – Зигмунд – прекрасный адвокат, – просветил меня Священник.
   – В самом деле? – Я постарался сделать вид, что мне это крайне интересно.
   – Большей частью я занимаюсь делами корпорации, – лаконично объяснил Зигмунд. – Я не касаюсь криминалистики.
   – Ваши офисы находятся здесь, в Пайн-Сити, Зигмунд? – безучастно осведомился я.
   – Только маленький филиал, главный офис расположен в Лос-Анджелесе, – сообщил он. Его проницательные глаза внимательно изучали меня из-за защитных стеклянных стен. – Надеюсь, это всего лишь светский визит, лейтенант? – Он хотел, чтобы его вопрос прозвучал как шутка, однако в голосе мне почудилась мольба.
   – Не совсем. – Я кратко изложил ему факты убийства Эдди Морана и версию о деньгах, которые, как предполагалось, спрятал его старик. К тому времени, когда я закончил, нервный тик у него на лбу совсем разбушевался.
   – Я объяснил ему, что все это – газетные сплетни, – закудахтал Священник, – но, кажется, он мне не верит.
   Нет никаких спрятанных денег! Эти полицейские – они вечно никому не верят. Да ты ведь знаешь, какие они.
   – Нет. – Голос Зигмунда неожиданно взорвался от нервного напряжения. – Я не знаю, каковы полицейские – во всяком случае, не в том смысле, как ты это себе представляешь. Что я действительно знаю, так это то, что твой бывший сообщник жестоко убит! Я ведь с самого первого дня предупреждал тебя, что мысль поселиться в таком маленьком городишке, как этот, в надежде вернуться в свой старый дом и снова наладить прежнюю жизнь, – абсурдна! Но ты из упрямства даже не хотел меня слушать. Теперь, после всего, что произошло, я надеюсь, в тебе заговорит здравый смысл и ты вернешься со мной в Лос-Анджелес, как я предлагал с самого начала?
   – Эдди убили по чистой случайности, только и всего, – процедил Священник. – Закрой рот и перестань хвастаться, какой ты умник. Черт побери, кто ты такой, чтобы здесь распоряжаться, диктовать, как мне поступать?! Если у нас и возникают какие-нибудь спорные вопросы, мы держим их при себе, договорились?
   – Времена изменились, – устало произнес Зигмунд. – Ты долго отсутствовал, появились другие меры законного принуждения и способы обойти закон. Технические науки, компьютерная технология, бухгалтерский учет – все теперь очень сложно. Преступные организации сейчас действуют как гигантские, хорошо отлаженные корпорации, и ты никак не сумеешь вернуть себе то положение, какое занимал раньше. Время обошло стариков, у тебя нет ни одного шанса. – Он, казалось, расчувствовался, его болезненно-желтое лицо пылало. – Ты – бывший человек, утративший свое положение, ты это знаешь? Или до тебя не доходит? Или твои мозги протухли за то время, пока ты сидел в тюрьме? Наверное, так оно и есть, раз ты считаешь…
   Священник застонал, будто от боли, стремительно Вскочил с кушетки, замахнулся и, разрывая тишину, нанес справа жестокий удар по лицу Зигмунда тыльной стороной ладони.
   Казалось, время остановилось, пока они, застыв, напряженно пожирали друг друга глазами. Наконец Зигмунд вытащил белый носовой платок и медленно промокнул им струящуюся из разбитых губ кровь.
   – Я не хотел… – Голова Священника судорожно затряслась. – Я.., я просто вышел из себя, сынок, вот и все…
   – В какой-то степени я даже рад, что так получилось, – ответил Зигмунд безразличным, отстраненным голосом. – Это освобождает меня от дальнейших обязанностей перед тобой, которые я сам на себя возложил.
   – А? – Отец смотрел на него в диком замешательстве.
   – Это значит, что больше мне не придется выполнять сыновний долг перед тобой, – холодно сказал сын. – Я могу спокойно возвратиться к своей нормальной жизни в Лос-Анджелесе, не чувствуя за собой вины. – Он плотно сжал челюсти. – Ты желаешь еще раз меня ударить, перед тем как я уйду?
   – Зигмунд, сынок! – взмолился Священник. – Послушай, произошло обычное недоразумение, оно ничего не значит. Я взбесился из-за твоих слов, только, и всего. Давай забудем, выпьем…
   – Прощай, отец. – Зигмунд уверенно повернулся и направился к двери. – До свидания, лейтенант.
   – До свидания, мистер Джоунз, – с уважением сказал я.
   После того как дверь за ним закрылась, Священник несколько долгих секунд стоял и тупо смотрел на нее. Потом, будто выждав, пока догорит дистанционный взрыватель, взорвался. В исступлении он оглядывался по сторонам, пока его бешеные глаза не сосредоточились на баре.
   Пошатываясь, он пересек комнату и подошел к нему.
   – Черт бы тебя побрал! – заорал он. – Дешевый болтливый козел! – Он запустил нераскупоренной бутылкой скотча в дверь. – Ты, чертова гадина! – От резкого столкновения с дверью бутылка разлетелась вдребезги, вторую постигла та же участь.
   Он не успокаивался и продолжал произносить бесконечные тирады виртуозных оскорблений до тех пор, пока бар не опустел и больше нечем было швыряться.
   Тогда, спотыкаясь, он пересек комнату и рухнул на кушетку.
   – Ради Христа, Уилер, – застонал он. – Что происходит? Когда-то я кое-что собой представлял – в моих руках была большая власть, я держал в страхе и подчинении целую империю. – Последовала минутная пауза, во время которой он неуклюже вытирал рот ладонью. – Мне ни в чем не было отказа. Стоило лишь щелкнуть пальцами, и передо мной возникало все лучшее – девки, напитки, самые прекрасные машины. И тем не менее, когда я увидел, что близится конец, когда меня начали обкладывать со всех сторон, я продумал несколько законных сделок и надеялся их провести, уверенный, что они будут давать прибыль, когда меня уже не окажется поблизости.
   Таким образом, я мог не беспокоиться за будущее жены и сына. – Он смахнул рукой пот со лба и вытер ее о халат. – Я отослал их. Я не хотел, чтобы они находились рядом, когда начнется процесс. Я думал, что получу от трех до десяти лет, но мне припаяли все тридцать. Господи, даже подумать страшно! – Его передернуло. – В первые два года моя жена раз в месяц приезжала ко мне на свидание. Я не разрешал ей привозить с собой ребенка.
   Тюрьма – не место для детей. Потом она стала бывать все реже и реже, и однажды я просто понял, что она больше не приедет. Спустя три месяца я узнал, что она подбросила ребенка своей тетке, а сама сбежала с чернокожим музыкантом… – Воспоминание об измене жены подкосило его окончательно. – Понимаете, все, что у меня тогда осталось, – это мой ребенок. Тетя писала регулярно раз в месяц, подробно рассказывая, как у него обстоят дела в школе, а потом в колледже. В течение почти двадцати лет он был всей моей жизнью! – Рот Священника бесформенно скривился, и вновь оттуда вырвались и задребезжали злобные слова. – Вы видели, что сейчас произошло, коп? – спросил он безжизненным голосом. – Я отдаю всю свою жизнь ребенку – и что получаю? Ему сейчас тридцать два года, и за все время я в первый раз его ударил, потому что хотел поставить паршивца на место.
   И он бросает меня. Меня – своего старого отца! – Он опять вскочил на ноги, его тело и голова тряслись. – Скажите, коп, – заорал он мне в лицо, – мой сын – грязный предатель?
   – Может быть, он настоящий мужчина, Священник, – медленно произнес я. – Если вы только понимаете смысл этого слова.
   Я спустился на лифте в вестибюль отеля и уже почти добрался до выхода, когда заметил знакомое лицо в очках, наполовину спрятанное за газетой. Тут же сменив направление, я пересек вестибюль, направляясь туда, где в углу в нише удобно устроился Зигмунд Джоунз. Он заметил меня и опустил газету.
   – Привет, лейтенант. – Зигмунд сдержанно улыбнулся. – Мне нужно как-то убить время, потому что самолет в Лос-Анджелес отправляется через час. А я терпеть не могу ждать в аэропорту. В каком он был состоянии, когда вы с ним расстались?
   – А вы надеетесь на чудо, мистер Джоунз?
   – Больше не надеюсь, – тихо ответил он. – Все отношения, если они вообще существовали, теперь разорваны.
   – Вы не против, если я задам вам вопрос?
   – Все зависит от того, насколько ваш вопрос окажется личным. – Он снова улыбнулся.
   – Когда я подробно описывал, как убили Эдди Морана, во всех графических деталях, Священник на какое-то мгновение вышел из себя. Он упомянул Линдстрома. Это имя вам говорит о чем-нибудь?
   – Оно известно в Лос-Анджелесе, – медленно ответил Зигмунд. – Линдстром – представитель нового поколения в старом бизнесе отца, классический пример того, что я пытался объяснить несколько минут назад в номере. Вот, пожалуй, и все, что мне известно о нем.
   – В любом случае, спасибо, – поблагодарил я. – Полагаю, вы ничего не знаете о деньгах, которые, как считается, Священник спрятал где-то в старом доме.
   Ходят слухи, что припрятана круглая сумма – полмиллиона долларов, может, даже больше. Но давайте предположим, что вам кое-что известно об этих деньгах.
   – Валяйте, – сухо сказал он. – Предположим все, что вы хотите.
   – Итак, допустим, он посылает Эдди Морана забрать деньги, – продолжал я, – и кто-то убивает Морана, не дав ему возможности осуществить задуманное. Это наводит на мысль, что убийца также охотится за деньгами, но ему неизвестно, где они спрятаны. И по какой-то причине, о которой мы пока ничего не знаем, убийце приходится убрать Морана до того, как он нашел клад.
   Вы со мной согласны?
   – Возможно, – с сомнением ответил Зигмунд.
   – Рано или поздно терпение убийцы лопнет, – вел я свою линию. – Ему надоест следить и ждать, когда Священник попытается заполучить обратно свою кубышку. И тогда он начнет искать Священника, а когда найдет, то либо убьет его, пытаясь получить от него информацию, либо убьет сразу после того, как ее получит. Надеюсь, вы поняли, о чем я толкую.
   – Вы хотите сказать, что в любом случае мой отец закончит в морге, – сказал он.
   – Правильно. Может, сейчас у вас возникло желание более подробно рассказать о человеке по имени Линдстром? – спросил я.
   Он заморгал, глядя на меня из-за толстых линз, и стал похож на сову.
   – Линдстром покинул Лос-Анджелес три недели назад, – пробормотал Зигмунд. – Сейчас он находится здесь, в Пайн-Сити. Четыре дня назад вечером у него состоялась встреча с моим отцом, – Вы не в курсе, где можно его найти? – Я дружески улыбнулся.
   – Уверен, что администратор отеля даст вам номер его комнаты, – ответил Джоунз-младший, улыбаясь мне в ответ. – Я помню, что он живет где-то на десятом этаже.
   – Мистер Джоунз, – с подчеркнутым уважением обратился я к нему, – память – поистине удивительная вещь.

Глава 5

   Стоял прекрасный, погожий день, когда я вышел из своей квартиры и бросил упакованную сумку на заднее сиденье машины. Потом поехал в направлении дома, который в настоящий момент принадлежал Попу Ливви. Я не спешил: хотелось насладиться хорошей погодой, а также подумать, если получится.
   Линдстром, решил я сразу после ленча, может подождать. Он наверняка не догадывается, что мне о нем рассказали, а навестить его сейчас – значит потерять все тактическое преимущество, которое у меня было на данный момент. Поэтому я вернулся домой, позвонил Попу Ливви и спросил, как он отнесется к тому, что я проведу пару ночей в его доме, на случай, если возникнут еще какие-нибудь неприятности. Он не возражал, и я собрал сумку.
   У меня оставалась единственная незначительная проблема. Я не позаботился о том, чтобы сообщить шерифу, чем я занимаюсь, главным образом потому, что он наверняка усмотрит в моих действиях какую-нибудь логику и потребует, чтобы я ему все объяснил, а сделать это будет довольно затруднительно. Поэтому оставшуюся часть пути я сосредоточенно разрабатывал логичное обоснование для своих намерений. Минут через тридцать я наконец бросил заниматься самоистязанием и сосредоточился на дороге. К черту, подумал я, как-нибудь выкручусь; обычно у меня это получалось.
   В первый раз увидев дом при дневном освещении, я понял, что имел в виду Лейверс, говоря об особенностях архитектуры Баронской Контрабанды. Я вел машину по разбитой колее вдоль ворот и зачарованно рассматривал диковинное сооружение. По мере того как я приближался к дому, он пленял меня все больше и больше.
   Как снаружи, так и изнутри он казался воплощением вульгарной фантазии, абсолютным триумфом дурного вкуса, беспорядочно выстроенным уродством; он не поддавался описанию. Назови его как угодно и, по крайней мере частично, окажешься прав. Это был монумент богатству без стиля, реликвия ушедшей эры, которая, к счастью, никогда не вернется.
   Я оставил машину за воротами и бросил сумку на крыльцо. Как и прошлой ночью, входная дверь была широко открыта, и я спросил себя: а закрывается ли она вообще когда-либо? Очутившись в просторном коридоре, я шел на цыпочках, нервно оглядываясь по сторонам, готовый выронить сумку и как сумасшедший броситься наутек, заслышав из джунглей первый могучий призыв к любовным играм. Я осторожно просунул голову между кисточек шуршащей занавески и заглянул в гостиную – как раз в тот момент, когда что-то красное стремительно мелькнуло и скрылось за кушеткой; послышался крик страха и мучительной боли. Я храбро шагнул в гостиную, на ходу вынимая из кобуры револьвер. Решив воспользоваться выверенной тактикой, я описал широкий полукруг и подошел к кушетке, где, надо полагать, засел убийца и поджидает меня с пулей не правильной формы.
   Приблизившись наконец на такое расстояние, откуда я мог беспрепятственно наблюдать, что происходит за кушеткой, я с облегчением перевел дух. Никакого убийцы, вообще ничего, только большой красный пляжный мяч – подобные можно увидеть на Малибу. Я с отвращением сунул револьвер обратно в кобуру и повернулся было лицом к зашторенной двери, когда мяч заговорил совершенно человеческим голосом.
   – Помогите, – жалостно хныкал он. – Я застряла.
   "Что за чертовщина? – подумал я. – Если у меня нервное перенапряжение, то теперь оно как раз проявляется, а может, я нахожусь уже на грани срыва?" Как бы там ни было, я не видел причины, почему бы мне не подойти ближе и не выяснить: неужели ко всему прочему здесь завелся еще и говорящий мяч?
   Внимательно присмотревшись, я заметил, однако, что у мяча имелось поразительное сходство с попкой Седеет Кэмпбелл; меня смущал, пожалуй, лишь тот неоспоримый факт, что ни одно человеческое тело не способно выдержать подобного издевательства над собой. Я подошел еще ближе и остановился в шести, а может, меньше дюймах от нее и должен был признать, что ближайший ко мне сектор мяча был точной копией маленьких, но очаровательно округлых ягодиц Селест. Я нежно похлопал рукой по мячу, а он как-то спазматически дернулся, от чего подкатился ко мне еще ближе.
   С грустью отметил я про себя, что здесь что-то не так и мой нервный срыв вот-вот выплеснется наружу с полной силой. Можно ли представить, чтобы женский рот и пара перепуганных глаз находились всего в нескольких дюймах от крестца? Было страшно даже подумать о подобном. Пока глаза продолжали злобно пялиться на меня, рот широко раскрылся.
   – Перестаньте забавляться с моей задницей, – зашипел убийственной ядовитости голос. – Разве вы не видите, что я застряла?
   – Вижу, слышу, но не собираюсь верить, – решительно ответил я. – Вы – всего лишь плод моего воображения. И вот что я вам скажу: я не помешанный.
   – Бросьте валять дурака! – Голос чуть не задохнулся от еле сдерживаемого гнева. – Я делала новое упражнение на спинке кушетки и потеряла равновесие – поэтому, ради Христа, распутайте меня. Я чувствую, что мои кости начинают гнуться и уже на пределе.
   – Конечно, Селест, о чем речь, – радостно согласился я. – С чего мне начать?
   – Черт, пустите в ход свое воображение, – разгневанно выкрикнула она. – Начинайте с чего хотите.
   – О'кей, тогда поехали, – сказал я и приступил к работе.
   – Ой-ой-ой! – воскликнула она. – Не отсюда, вы, извращенец! Это место я не имела в виду.
   – Фу, – досадовал я. – Извините. Я примусь сызнова.
   Со второй попытки мне удалось ухватиться за предплечье и сделать решительный рывок. Все это занятие напоминало запутанную головоломку, где одно крошечное звено цепи становилось ключом к решению. Я резко дернул. Селест завопила, а потом вдруг распуталась и обрела нормальную форму.
   – Ну и как? – спросил я, по-детски радуясь своему успеху.
   Она медленно села, потирая себя руками, будто проявляла нежную заботу ко всем согнувшимся косточкам, постепенно распрямилась и вдруг пристально посмотрела на меня.
   – Почему вы не могли извлечь меня сразу?.. – обиженно спросила она. – Когда вы положили туда руку – это было нечестно.
   – Ладно, если такова ваша благодарность за то" что я спас вам жизнь. – Я встал с уязвленным выражением на лице и гордо направился к двери.
   – Эй!
   – Что? – гаркнул я, даже не потрудившись обернуться.
   – Как вас зовут?
   – Эл.
   – О'кей, Эл, – воркотнула она, в ее голосе чувствовалось потепление. – Можете звать меня Селест. Не вижу никаких причин для возражений – теперь у меня практически не осталось от вас секретов.
   – Эй! – Я оторопело замолчал, пронзенный очевидным пониманием того, что она сказала. Потом развернулся и галопом помчался к ней.
   – Уберите это выражение из своих глаз, – дразнила она. – Мне известно, о чем вы думаете, и предупреждаю: можете сразу забыть. В настоящий момент у меня хватает проблем с бедными ноющими косточками.
   – Может, мне удастся отыскать линимент, – осторожно предложил я, – и тогда я вас хорошенько разотру.
   – Нет, не пойдет, – отпарировала она. – Пожалуйста, просто оставьте меня на время в покое. Вы будете в курсе, как у меня обстоят дела со здоровьем… Я начну выпускать бюллетени.
   – Ну что ж, – неохотно согласился я. – Только на время бросьте заниматься своими упражнениями, договорились?
   – Не беспокойтесь. – Она осторожно массировала свои бедра. – Теперь я в любое время могу стать танцовщицей.
   Я пробрался через занавеску в коридор как раз в тот момент, когда в дом вошел Поп Ливви.
   – Привет, лейтенант. – Его поблекшие глаза тепло улыбались. – Я заметил на улице вашу машину и немедленно вернулся. Не возражаете, я проведу вас в вашу комнату? – Он поднял мою сумку и быстро пошел по коридору. Мне приходилось почти бежать, чтобы поспеть за ним.
   Моя комната была пятой по коридору от гостиной, но я еще раз пересчитал по порядку все двери, решив для себя, что не стоит испытывать судьбу и лучше предпочесть смерть мукам, которые мне предстоят, если по ошибке попаду к Тарзанше.