Но это была не Полли. Хрипловатый женский голос спросил Ральфа.
– Человека с таким именем здесь нет, – ответил Квиллер. Ему, конечно, следовало тут же положить трубку, но… пожалуй, он помедлил из-за банана: смерть как не хотелось его есть!
– Вы уверены? – спросила она.
– Более чем!
– Это бар Уилсона?
– Нет, это не бар Уилсона. По какому номеру вы звоните?
Она назвала номер яблочного амбара.
– Набрали правильно, но номер у вас не тот. Кто вам его дал?
К этому моменту Квиллер уже вошёл во вкус. Разговор начинал звучать как сценка из комедии. Или, пожалуй, розыгрыш, и Квиллер соображал, кто из приятелей его подставил. Единственный, кто пришёл ему на ум, был Уэзерби Гуд.
Женщина отвечала:
– Ральф сказал мне, что я могу связаться с ним по этому номеру.
– Боюсь, он ввёл вас в заблуждение, мадам.
Она швырнула трубку на рычаг, Квиллер фыркнул, сдерживая смех, и уже было направился обратно в кухню, когда телефон зазвонил опять. На этот раз он был в полной уверенности, что это – Полли.
– Ральфа! – послышался в трубке тот же хрипловатый голос.
На этот раз трубку швырнул Квиллер, но не от злости, а в приятном предвкушении того, как изобразит эту историю Полли – когда она позвонит.
Банан ждал его – но не на кожуре. Где же кожура? Он оставил её на кухонном столе – никаких сомнений!
И тут краем глаза он узрел на полу что-то жёлтое. Банановая кожура – со следами когтей.
– Ах вы разбойники! – негодовал он. На полу лежал только один из четырёх лоскутков кожуры. Где же остальное? Ещё под ноги попадёт! Сначала он осмотрел все твердые поверхности: пол, кафель, бордюр. Сиамцы в поисках не помогали. Обычно они принимали в них деятельное участие, работая носом и когтями, но сейчас они прятались – явное признание вины.
Квиллер заглянул в корзину для мусора, куда Юм-Юм обычно помещала на хранение свою добычу. Безрезультатно. Он поднялся (осторожно) по пандусу до третьего балкона. Если бы нашлись сиамцы, отыскалась бы и кожура.
Поиски прервал телефонный звонок. Полли.
– Не слишком поздно? – спросила она. – Я только что вернулась домой! Мы так чудесно провели время!
Поглощённый собственной проблемой, Квиллер слушал вполуха. Суть сводилась к следующему: Дуайт Соммерс из местной рекламной фирмы «Соммерс и Борода» получил заказ от Фонда К. заняться пиаром «Сундука пирата».
Прежде чем приступить к кампании в прессе, Дуайт пригласил весь штат магазина на обед в гостиницу «Макинтош». Иными словами: Полли, её помощницу, трёх продавщиц в зелёных халатах и Олдена Уэйда.
– У нас был отдельный кабинет, – продолжала Полли. – Олден и Дуайт не переставая мололи остроумнейшую чушь о коте Данди, о скрытой под брезентом статуе в парке, редких книгах и буфете Сьюзан, о лимузине, арендованном в похоронном бюро, чтобы доставить на открытие прессу из Центра, и много чего ещё. А что ты сегодня делал, дорогой? – заключила Полли.
– Ничего особенного, – буркнул он.
– Спасибо тебе огромное за продукты, дорогой.
– Не за что. Рад быть тебе полезным. А bientot.
– A bientot.
И ещё раз в этот вечер раздался телефонный звонок – хриплый мужской голос произнёс с шотландским акцентом:
– Всё ещё поставляешь алкоголь без лицензии?
– Только шефу полиции. Валяй сюда, Энди. Квиллер выставил на стол шотландское виски, лёд кубиками, минеральную воду «Скуунк», стаканы, блюдо с сыром и крекеры, а затем вышел во двор встречать гостя.
Эндрю Броуди, шотландец огромного роста, имел грозный вид независимо от того, была ли на нём полицейская форма или килт и шапочка волынщика. Даже в штатском он олицетворял собой закон и порядок. Сиамцы ждали его у кухонной двери. Они знали, что этот огромный человек с громким голосом всегда приберегал для них «вкуснятину» – ломтик чеддера или гауды.
Сидя за столом, мужчины наполняли стаканы сами – каждый своим.
– Всё ещё хлебаешь свой «Скуунк»? Смотри, сам скуунком станешь.
– Всё лучше, чем трупом в ДТП, – парировал Квиллер. – Что говорит обо всём этом Фрэн?
– Я её не видел. Жена с двумя младшими дочками ходила на ихний театр. Говорят – вполне.
– Ты не знаешь, Фрэн тоже ездила обмывать спектакль?
– Неа.
– Этот парень, который погиб, он чуть не ежедневно ездил на репетиции из Локмастера. Не мог он не знать о коварном повороте у моста через Блэк-Крик.
– Мог, не мог… А вот они могли бы обойтись в своем театре без чужаков, – проворчал Броуди. – Никогда не знаешь, что они выкинут. В медицинском заключении сказано; принимал наркотики. Наркотики и алкоголь – верная смерть! Ларри и Кэрол не позволяют такого в клубе. Никакой наркоты! У них самих младший сын погиб из-за наркотиков – врезался в товарняк.
– Я в ужасе от этого заключения, Энди. Интересно, Ланспики о нём знают?
– Их, бедняг, удар хватит, когда до них дойдёт… Ничего не скажешь, хороший сыр.
СЕМЬ
ВОСЕМЬ
– Человека с таким именем здесь нет, – ответил Квиллер. Ему, конечно, следовало тут же положить трубку, но… пожалуй, он помедлил из-за банана: смерть как не хотелось его есть!
– Вы уверены? – спросила она.
– Более чем!
– Это бар Уилсона?
– Нет, это не бар Уилсона. По какому номеру вы звоните?
Она назвала номер яблочного амбара.
– Набрали правильно, но номер у вас не тот. Кто вам его дал?
К этому моменту Квиллер уже вошёл во вкус. Разговор начинал звучать как сценка из комедии. Или, пожалуй, розыгрыш, и Квиллер соображал, кто из приятелей его подставил. Единственный, кто пришёл ему на ум, был Уэзерби Гуд.
Женщина отвечала:
– Ральф сказал мне, что я могу связаться с ним по этому номеру.
– Боюсь, он ввёл вас в заблуждение, мадам.
Она швырнула трубку на рычаг, Квиллер фыркнул, сдерживая смех, и уже было направился обратно в кухню, когда телефон зазвонил опять. На этот раз он был в полной уверенности, что это – Полли.
– Ральфа! – послышался в трубке тот же хрипловатый голос.
На этот раз трубку швырнул Квиллер, но не от злости, а в приятном предвкушении того, как изобразит эту историю Полли – когда она позвонит.
Банан ждал его – но не на кожуре. Где же кожура? Он оставил её на кухонном столе – никаких сомнений!
И тут краем глаза он узрел на полу что-то жёлтое. Банановая кожура – со следами когтей.
– Ах вы разбойники! – негодовал он. На полу лежал только один из четырёх лоскутков кожуры. Где же остальное? Ещё под ноги попадёт! Сначала он осмотрел все твердые поверхности: пол, кафель, бордюр. Сиамцы в поисках не помогали. Обычно они принимали в них деятельное участие, работая носом и когтями, но сейчас они прятались – явное признание вины.
Квиллер заглянул в корзину для мусора, куда Юм-Юм обычно помещала на хранение свою добычу. Безрезультатно. Он поднялся (осторожно) по пандусу до третьего балкона. Если бы нашлись сиамцы, отыскалась бы и кожура.
Поиски прервал телефонный звонок. Полли.
– Не слишком поздно? – спросила она. – Я только что вернулась домой! Мы так чудесно провели время!
Поглощённый собственной проблемой, Квиллер слушал вполуха. Суть сводилась к следующему: Дуайт Соммерс из местной рекламной фирмы «Соммерс и Борода» получил заказ от Фонда К. заняться пиаром «Сундука пирата».
Прежде чем приступить к кампании в прессе, Дуайт пригласил весь штат магазина на обед в гостиницу «Макинтош». Иными словами: Полли, её помощницу, трёх продавщиц в зелёных халатах и Олдена Уэйда.
– У нас был отдельный кабинет, – продолжала Полли. – Олден и Дуайт не переставая мололи остроумнейшую чушь о коте Данди, о скрытой под брезентом статуе в парке, редких книгах и буфете Сьюзан, о лимузине, арендованном в похоронном бюро, чтобы доставить на открытие прессу из Центра, и много чего ещё. А что ты сегодня делал, дорогой? – заключила Полли.
– Ничего особенного, – буркнул он.
– Спасибо тебе огромное за продукты, дорогой.
– Не за что. Рад быть тебе полезным. А bientot.
– A bientot.
И ещё раз в этот вечер раздался телефонный звонок – хриплый мужской голос произнёс с шотландским акцентом:
– Всё ещё поставляешь алкоголь без лицензии?
– Только шефу полиции. Валяй сюда, Энди. Квиллер выставил на стол шотландское виски, лёд кубиками, минеральную воду «Скуунк», стаканы, блюдо с сыром и крекеры, а затем вышел во двор встречать гостя.
Эндрю Броуди, шотландец огромного роста, имел грозный вид независимо от того, была ли на нём полицейская форма или килт и шапочка волынщика. Даже в штатском он олицетворял собой закон и порядок. Сиамцы ждали его у кухонной двери. Они знали, что этот огромный человек с громким голосом всегда приберегал для них «вкуснятину» – ломтик чеддера или гауды.
Сидя за столом, мужчины наполняли стаканы сами – каждый своим.
– Всё ещё хлебаешь свой «Скуунк»? Смотри, сам скуунком станешь.
– Всё лучше, чем трупом в ДТП, – парировал Квиллер. – Что говорит обо всём этом Фрэн?
– Я её не видел. Жена с двумя младшими дочками ходила на ихний театр. Говорят – вполне.
– Ты не знаешь, Фрэн тоже ездила обмывать спектакль?
– Неа.
– Этот парень, который погиб, он чуть не ежедневно ездил на репетиции из Локмастера. Не мог он не знать о коварном повороте у моста через Блэк-Крик.
– Мог, не мог… А вот они могли бы обойтись в своем театре без чужаков, – проворчал Броуди. – Никогда не знаешь, что они выкинут. В медицинском заключении сказано; принимал наркотики. Наркотики и алкоголь – верная смерть! Ларри и Кэрол не позволяют такого в клубе. Никакой наркоты! У них самих младший сын погиб из-за наркотиков – врезался в товарняк.
– Я в ужасе от этого заключения, Энди. Интересно, Ланспики о нём знают?
– Их, бедняг, удар хватит, когда до них дойдёт… Ничего не скажешь, хороший сыр.
СЕМЬ
На следующее утро Квиллер отправился в город с очередным шедевром для «Пера Квилла» под мышкой (его нужно было доставить в редакцию до полудня) и на обратном пути заглянул в «Бабусину сластену». Вчерашнее воспоминание о банановом Сплите пробудило в нём желание полакомиться мечтой своего детства. И заменить сплитом, рассуждал Квиллер, предписанный диетой ежедневный банан. В прекрасном настроении он вернулся домой – как раз вовремя: звонил телефон.
Мужской голос сказал:
– Мистер Квиллер? Ваш номер мне дала миссис Дункан…
– Стоп! Не называйтесь! Я угадаю! Вы – Джек Уординг, он же Эрнест.
– Ну и ухо у вас, сэр,
– Это у вас необыкновенный голос, сэр. Чем могу быть полезен?
– Миссис Дункан поручила мне организовать при книжном магазине литературный клуб, и она полагает, вы захотите в этом начинании участвовать. Не могли бы вы сегодня днем уделить мне несколько минут?
– С удовольствием! В магазине? Или у вас?
– Поскольку до пресс-конференции остается всего два дня, у нас тут небольшой сумасшедший дом…
– Так приезжайте в амбар. Дорогу знаете?
– За театр и через лес?
– Вы предпочитаете кофе или холодные напитки?
– Пожалуй, я попробовал бы ваш знаменитый кофе.
Квиллеру не доводилось встречаться с этим человеком, но ему понравился его голос и умение быть немногословным. Несколько минут спустя они уже обменивались рукопожатием во дворе и называли друг друга по имени.
Олден уставился на высокое восьмиугольное здание.
– Это за пределами самых буйных моих фантазий. И вы живёте здесь один?
– Нет, с двумя сиамскими кошками, а это мало чем отличается от жизни в большой семье. – И, бросив взгляд на «дипломат» в руках гостя, добавил: – Садимся за стол переговоров?
Бумаги были разложены и чашки с кофе расставлены – на обеденном столе, который вряд ли хоть раз использовался по прямому назначению, но несчётное число раз – для небольших заседаний и больших приёмов, с коктейлями и без, как, скажем, во время знаменитой дегустации сыров, когда Коко совсем свихнулся и буквально разнёс всё в клочья. Толпа в смокингах и декольте, заплатившая – в целях благотворительности – по триста долларов за вход, этого зрелища не забыла.
– Мы составили список из пятидесяти лиц, проявивших интерес к литклубу, который будет организован по образцу локмастерского.
Пробежав глазами список, Квиллер отметил в нём школьного инспектора, директора колледжа, двух адвокатов, врачей, университетских преподавателей на пенсии, профессионального астролога и художников.
– У вас уже есть программа?
– Книжные обозрения, лекции, обсуждение книг, получивших литературные премии. Включенные в этот список будут приглашены на открытие клуба. И все хотели бы, чтобы первым на нём выступили вы.
– Гм-м… – Квиллер раздумывал. – А тема?
– Как насчёт краткого жизнеописания Эддингтона Смита? Надо полагать, вы знали его лучше, чем кто-либо.
– Сколько у меня времени? – спросил Квиллер.
Они утрясли этот вопрос и перешли к другим темам.
О миссис Дункан, как Олден без лишних формальностей её называл, он высказался следующим образом:
– Очаровательная женщина. Полнозвучный, хорошо поставленный голос. Превосходный администратор.
О Рональде Диксоне:
– Жаль! Очень жаль! Он посещал мой класс в академии: изучал актёрское мастерство. На сцене он держался вполне естественно, но ему не хватало уверенности. И он решил, что наркотики помогут справиться с нервами. Ложный путь! Я против стимуляторов. Надо учиться приёмам, технике. Но он искал коротких путей. Бедный Ронни!
– Как вы устроились с жильём? – поинтересовался Квиллер. – Нашли пристойное место?
– Хиббард-Хауз. Отличные условия. Прекрасный повар. Очаровательная хозяйка. Приятные соседи. Всегда можно найти компанию для партии в бридж или товарища для охоты на уток. И хорошая библиотека… И комната для музицирования со «Стейнвеем».
– А домашние животные? – спросил Квиллер.
– У постояльцев – нет. А сама Вайолет держит сторожевого пса по прозвищу Тассо, который уже завоевал мою любовь. По правде сказать, я попросил разрешения у Вайолет ухаживать за ним. У меня всегда было не меньше двух собак, и мне их недостает.
– Я вас понимаю, – сказал Квиллер, обращаясь мыслью к Коко и Юм-Юм.
– Одно правило соблюдается железно. В Хиббард-Хаузе не курят – нигде. Дому больше ста лет, и он целиком сделан из дерева. Куда ни глянь, всюду огнетушители, некоторые замаскированы под предметы домашнего обихода.
– Возвращаясь к Тассо, – проговорил Квиллер, – есть ли ему где порезвиться в таком великолепном доме?
– У него отдельное помещение за кухней и собственная закрытая терраска. Он итальянских кровей – бракко, лучшая охотничье собака из всех, с какими мне приходилось охотиться. Вы непременно должны сходить с нами на охоту – как-нибудь в свободное время.
– А как вам удалось напасть на такое первоклассное место, Олден?
– Вайолет Хиббард входит в совет ЦЭС, и миссис Комптон нас познакомила.
Ну разумеется, бедный вдовец вызвал у милых дам большое сочувствие, к тому же он оказался красивым мужчиной с прекрасными манерами. В городе, как всем известно, длинный список нуждающихся в жилье. Лайза, ясное дело, нажала на все имеющиеся у неё рычаги.
К моменту отбытия благовоспитанный гость заручился обещанием Квиллера первым выступить в Литературном клубе.
Только после ухода Олдена до Квиллера вдруг дошло, что, пока тот находился в амбаре, сиамцы ни разу не показались. Учуяли, что Олден водит дружбу с собаками? Теперь они расхаживали по амбару деревянной походкой и застывшими деревянными хвостами выражали явное неодобрение.
А ведь и Коко, и Юм-Юм всегда приветливо встречали Калверта Макби, мальчугана с фермы у задней дороги, а он без конца возился с собаками. Калверт подбирал старых брошенных собак и помещал в сарае на отцовской ферме – хобби, которое поощряли его родители. И Квиллер тоже. Он учредил Фонд Коко, из которого оплачивались расходы на ветеринара. Чтобы иметь деньги на прокорм своих подопечных, Калверт торговал мелкой домашней выпечкой и фруктами – булочками, испечёнными его матерью, грушами со старого грушевого дерева, которое, как говорили, было старше Пикакса. Груши занимали следующее за бананами место в перечне прописанных Квиллеру фруктов, а вот его коллеги по «Всячине» без счёту их поглощали.
Значит, пришёл к выводу Квиллер, отнюдь не псиные контакты Олдена Уэйда вызвали у сиамцев отторжение. Может, от него шёл запах, улавливаемый лишь чуткими кошачьими носами? Может, его выспренняя речь оскорбила их чувствительные уши? Юм-Юм, против обыкновения, даже не попыталась высмотреть – чтобы потом стянуть – какую-нибудь блестящую вещицу. Квиллер недоумевал, и это только разжигало его интерес к новому обитателю Пикакса.
В общем и целом это был хлопотливый день. Сначала Олден Уэйд с рассказом о Хиббард-Хаузе… потом Калверт с ещё одной корзинкой груш… и наконец Дуайт Соммерс с сообщением о пресс-конференции в «Сундуке пирата», которая состоится в четверг. У этого пиарщика из Центра был просто дар по части оживления жизни в захолустных городках.
– Стакан вина? – предложил ему Квиллер.
– Не сейчас благодарствую. Мне сегодня ночью работать. Но стакан водички, той, что ты пьёшь, глотну с удовольствием.
Они сидели за стойкой бара, на которой красовалась не только минеральная вода «Скуунк» со льдом, но и виски, и Дуайт достал из кейса несколько листов: пресс-релизы на все случаи жизни.
– Я бегло изложу тебе программу, – начал Дуайт. – Телевизионщики и газетчики прибудут чартерными рейсами из четырёх главных городов Центра; они любят давать репортажи о жизни глубинки. В аэропорту их будут ждать лимузины, и мы позаботимся, чтобы им стало известно: лимузины арендованы в похоронном бюро Динглберри, Главное событие: мэр Аманда Гудвинтер перерезает ленточку. Аманда, конечно, явится в своём обычном одеянии, в котором похожа на пугало, и со своей обычной кислой миной. Дипломатического таланта у неё ноль. По её мнению, перерезать ленточку – занятие для идиотов, к каковым она себя не причисляет. На открытии будет и председатель городского совета, и тот факт, что Скотт Интел весит добрых триста фунтов, ничему не повредит. Ваш поверенный будет представлять Фонд К., а Полли – книжный магазин. Ещё не решен вопрос, будет ли Полли держать на руках библиокота. Может, да, может – нет. Во всяком случае, Данди должен стать гвоздём программы. Он бесстрашный, любознательный и стойкий. Пиратский сундук – тоже козырь: он производит впечатление, особенно когда на него смотрят со ступенек лестницы. Его история будет изложена в релизах.
Дуайт остановился, чтобы глотнуть «Скуунка».
– Уф! Хороша водички! Освежает! – И продолжил: – Затем знакомство с Центром Эддингтона Смита. Для коммерческого предприятия, каким является книжный магазин, отдать треть здания под торговлю подержанными книгами, при том что выручка идет на благотворительность, – дело необычное. Сотни книг были принесены в дар, включая такие, цена которых достигает пяти тысяч, В репортажах будет рассказано об удивительном здании из полевого шпата, простоявшем на этом участке полтораста лег и уничтоженном пожаром. Будет упомянут и Уинстон Черчилль, библиокот, который смахивал пыль с пропыленных старых книг своим пышным хвостом и чудесным образом спасся из огня. Так мы подойдём к последнему сюжету – Уинстон-парку – парку учебы и отдыха, с дорожками, петляющими среди двух десятков видов вечнозелёных кустов и деревьев: сосен, елей, кедров, остролиста и лиственницы, которые идеально подходят для нашего сурового климата. Центральная точка парка – таинственная скульптура, которую торжественно откроют перед телевизионными камерами.
– Не могу не пожалеть, – сказал Квиллер, – что я не репортер, работающий на «Дневной прибой» или «Утреннюю зыбь». Сколько времени понадобится, чтобы охватить всех и вся? И как насчёт вечно голодной и жаждущей прессы?
– Хороший вопрос Квилл. Ланч будет подан в одном из цокольных залов книжного магазина, где есть и столы, и стулья. Меню заказано в кафе «У Луизы», и сама Луиза будет с шутками и прибаутками в адрес СМИ нарезать гостям индейку и говяжье жаркое и делать сандвичи на домашнем хлебе. А её сын Ленни будет обносить журналюг яблочным штруделем и кофе… Ну как, Квилл, хорошая у нас программа?
Вечером Квиллер, как обычно, позвонил Полли:
– Заходил Дуайт Соммерс рассказать вкратце о пресс-конференции. Вот что значит профессионал! Настоящий! Он описал мне всё, кроме того, что скрыто под брезентом в парке.
– А он этого и не знает. Я знаю, но не скажу, – заявила она с явным удовольствием, зная, что его задевают оставшиеся без ответа вопросы.
– А чем ты занималась сегодня, если это не сверхсекрет?
– Весь город строит догадки по поводу скульптуры в парке. Общее мнение – это космическая капсула… Но послушай, какое решение я приняла сегодня! Я ввела ещё одну должность: помощница Данди! Видишь ли, одна девушка из «зелёных халатов» – Пегги, та, что получила квартиру в Уинстон-парке, – вызвалась приходить все семь дней в неделю и обихаживать Данди. До меня вдруг дошло, что ведь кому-то нужно покупать для него еду, менять наполнитель в его посудине и кормить дважды в день. Почему не назначить «зелёный халат» исполнять эти обязанности?
– А на эту девушку можно положиться?
– Полностью! И она обожает Данди. Ну, что скажешь о моём нововведении, Квилл?
– Что сам готов проситься в помощники помощницы Данди. Какое мне будет положено жалованье?
Мужской голос сказал:
– Мистер Квиллер? Ваш номер мне дала миссис Дункан…
– Стоп! Не называйтесь! Я угадаю! Вы – Джек Уординг, он же Эрнест.
– Ну и ухо у вас, сэр,
– Это у вас необыкновенный голос, сэр. Чем могу быть полезен?
– Миссис Дункан поручила мне организовать при книжном магазине литературный клуб, и она полагает, вы захотите в этом начинании участвовать. Не могли бы вы сегодня днем уделить мне несколько минут?
– С удовольствием! В магазине? Или у вас?
– Поскольку до пресс-конференции остается всего два дня, у нас тут небольшой сумасшедший дом…
– Так приезжайте в амбар. Дорогу знаете?
– За театр и через лес?
– Вы предпочитаете кофе или холодные напитки?
– Пожалуй, я попробовал бы ваш знаменитый кофе.
Квиллеру не доводилось встречаться с этим человеком, но ему понравился его голос и умение быть немногословным. Несколько минут спустя они уже обменивались рукопожатием во дворе и называли друг друга по имени.
Олден уставился на высокое восьмиугольное здание.
– Это за пределами самых буйных моих фантазий. И вы живёте здесь один?
– Нет, с двумя сиамскими кошками, а это мало чем отличается от жизни в большой семье. – И, бросив взгляд на «дипломат» в руках гостя, добавил: – Садимся за стол переговоров?
Бумаги были разложены и чашки с кофе расставлены – на обеденном столе, который вряд ли хоть раз использовался по прямому назначению, но несчётное число раз – для небольших заседаний и больших приёмов, с коктейлями и без, как, скажем, во время знаменитой дегустации сыров, когда Коко совсем свихнулся и буквально разнёс всё в клочья. Толпа в смокингах и декольте, заплатившая – в целях благотворительности – по триста долларов за вход, этого зрелища не забыла.
– Мы составили список из пятидесяти лиц, проявивших интерес к литклубу, который будет организован по образцу локмастерского.
Пробежав глазами список, Квиллер отметил в нём школьного инспектора, директора колледжа, двух адвокатов, врачей, университетских преподавателей на пенсии, профессионального астролога и художников.
– У вас уже есть программа?
– Книжные обозрения, лекции, обсуждение книг, получивших литературные премии. Включенные в этот список будут приглашены на открытие клуба. И все хотели бы, чтобы первым на нём выступили вы.
– Гм-м… – Квиллер раздумывал. – А тема?
– Как насчёт краткого жизнеописания Эддингтона Смита? Надо полагать, вы знали его лучше, чем кто-либо.
– Сколько у меня времени? – спросил Квиллер.
Они утрясли этот вопрос и перешли к другим темам.
О миссис Дункан, как Олден без лишних формальностей её называл, он высказался следующим образом:
– Очаровательная женщина. Полнозвучный, хорошо поставленный голос. Превосходный администратор.
О Рональде Диксоне:
– Жаль! Очень жаль! Он посещал мой класс в академии: изучал актёрское мастерство. На сцене он держался вполне естественно, но ему не хватало уверенности. И он решил, что наркотики помогут справиться с нервами. Ложный путь! Я против стимуляторов. Надо учиться приёмам, технике. Но он искал коротких путей. Бедный Ронни!
– Как вы устроились с жильём? – поинтересовался Квиллер. – Нашли пристойное место?
– Хиббард-Хауз. Отличные условия. Прекрасный повар. Очаровательная хозяйка. Приятные соседи. Всегда можно найти компанию для партии в бридж или товарища для охоты на уток. И хорошая библиотека… И комната для музицирования со «Стейнвеем».
– А домашние животные? – спросил Квиллер.
– У постояльцев – нет. А сама Вайолет держит сторожевого пса по прозвищу Тассо, который уже завоевал мою любовь. По правде сказать, я попросил разрешения у Вайолет ухаживать за ним. У меня всегда было не меньше двух собак, и мне их недостает.
– Я вас понимаю, – сказал Квиллер, обращаясь мыслью к Коко и Юм-Юм.
– Одно правило соблюдается железно. В Хиббард-Хаузе не курят – нигде. Дому больше ста лет, и он целиком сделан из дерева. Куда ни глянь, всюду огнетушители, некоторые замаскированы под предметы домашнего обихода.
– Возвращаясь к Тассо, – проговорил Квиллер, – есть ли ему где порезвиться в таком великолепном доме?
– У него отдельное помещение за кухней и собственная закрытая терраска. Он итальянских кровей – бракко, лучшая охотничье собака из всех, с какими мне приходилось охотиться. Вы непременно должны сходить с нами на охоту – как-нибудь в свободное время.
– А как вам удалось напасть на такое первоклассное место, Олден?
– Вайолет Хиббард входит в совет ЦЭС, и миссис Комптон нас познакомила.
Ну разумеется, бедный вдовец вызвал у милых дам большое сочувствие, к тому же он оказался красивым мужчиной с прекрасными манерами. В городе, как всем известно, длинный список нуждающихся в жилье. Лайза, ясное дело, нажала на все имеющиеся у неё рычаги.
К моменту отбытия благовоспитанный гость заручился обещанием Квиллера первым выступить в Литературном клубе.
Только после ухода Олдена до Квиллера вдруг дошло, что, пока тот находился в амбаре, сиамцы ни разу не показались. Учуяли, что Олден водит дружбу с собаками? Теперь они расхаживали по амбару деревянной походкой и застывшими деревянными хвостами выражали явное неодобрение.
А ведь и Коко, и Юм-Юм всегда приветливо встречали Калверта Макби, мальчугана с фермы у задней дороги, а он без конца возился с собаками. Калверт подбирал старых брошенных собак и помещал в сарае на отцовской ферме – хобби, которое поощряли его родители. И Квиллер тоже. Он учредил Фонд Коко, из которого оплачивались расходы на ветеринара. Чтобы иметь деньги на прокорм своих подопечных, Калверт торговал мелкой домашней выпечкой и фруктами – булочками, испечёнными его матерью, грушами со старого грушевого дерева, которое, как говорили, было старше Пикакса. Груши занимали следующее за бананами место в перечне прописанных Квиллеру фруктов, а вот его коллеги по «Всячине» без счёту их поглощали.
Значит, пришёл к выводу Квиллер, отнюдь не псиные контакты Олдена Уэйда вызвали у сиамцев отторжение. Может, от него шёл запах, улавливаемый лишь чуткими кошачьими носами? Может, его выспренняя речь оскорбила их чувствительные уши? Юм-Юм, против обыкновения, даже не попыталась высмотреть – чтобы потом стянуть – какую-нибудь блестящую вещицу. Квиллер недоумевал, и это только разжигало его интерес к новому обитателю Пикакса.
В общем и целом это был хлопотливый день. Сначала Олден Уэйд с рассказом о Хиббард-Хаузе… потом Калверт с ещё одной корзинкой груш… и наконец Дуайт Соммерс с сообщением о пресс-конференции в «Сундуке пирата», которая состоится в четверг. У этого пиарщика из Центра был просто дар по части оживления жизни в захолустных городках.
– Стакан вина? – предложил ему Квиллер.
– Не сейчас благодарствую. Мне сегодня ночью работать. Но стакан водички, той, что ты пьёшь, глотну с удовольствием.
Они сидели за стойкой бара, на которой красовалась не только минеральная вода «Скуунк» со льдом, но и виски, и Дуайт достал из кейса несколько листов: пресс-релизы на все случаи жизни.
– Я бегло изложу тебе программу, – начал Дуайт. – Телевизионщики и газетчики прибудут чартерными рейсами из четырёх главных городов Центра; они любят давать репортажи о жизни глубинки. В аэропорту их будут ждать лимузины, и мы позаботимся, чтобы им стало известно: лимузины арендованы в похоронном бюро Динглберри, Главное событие: мэр Аманда Гудвинтер перерезает ленточку. Аманда, конечно, явится в своём обычном одеянии, в котором похожа на пугало, и со своей обычной кислой миной. Дипломатического таланта у неё ноль. По её мнению, перерезать ленточку – занятие для идиотов, к каковым она себя не причисляет. На открытии будет и председатель городского совета, и тот факт, что Скотт Интел весит добрых триста фунтов, ничему не повредит. Ваш поверенный будет представлять Фонд К., а Полли – книжный магазин. Ещё не решен вопрос, будет ли Полли держать на руках библиокота. Может, да, может – нет. Во всяком случае, Данди должен стать гвоздём программы. Он бесстрашный, любознательный и стойкий. Пиратский сундук – тоже козырь: он производит впечатление, особенно когда на него смотрят со ступенек лестницы. Его история будет изложена в релизах.
Дуайт остановился, чтобы глотнуть «Скуунка».
– Уф! Хороша водички! Освежает! – И продолжил: – Затем знакомство с Центром Эддингтона Смита. Для коммерческого предприятия, каким является книжный магазин, отдать треть здания под торговлю подержанными книгами, при том что выручка идет на благотворительность, – дело необычное. Сотни книг были принесены в дар, включая такие, цена которых достигает пяти тысяч, В репортажах будет рассказано об удивительном здании из полевого шпата, простоявшем на этом участке полтораста лег и уничтоженном пожаром. Будет упомянут и Уинстон Черчилль, библиокот, который смахивал пыль с пропыленных старых книг своим пышным хвостом и чудесным образом спасся из огня. Так мы подойдём к последнему сюжету – Уинстон-парку – парку учебы и отдыха, с дорожками, петляющими среди двух десятков видов вечнозелёных кустов и деревьев: сосен, елей, кедров, остролиста и лиственницы, которые идеально подходят для нашего сурового климата. Центральная точка парка – таинственная скульптура, которую торжественно откроют перед телевизионными камерами.
– Не могу не пожалеть, – сказал Квиллер, – что я не репортер, работающий на «Дневной прибой» или «Утреннюю зыбь». Сколько времени понадобится, чтобы охватить всех и вся? И как насчёт вечно голодной и жаждущей прессы?
– Хороший вопрос Квилл. Ланч будет подан в одном из цокольных залов книжного магазина, где есть и столы, и стулья. Меню заказано в кафе «У Луизы», и сама Луиза будет с шутками и прибаутками в адрес СМИ нарезать гостям индейку и говяжье жаркое и делать сандвичи на домашнем хлебе. А её сын Ленни будет обносить журналюг яблочным штруделем и кофе… Ну как, Квилл, хорошая у нас программа?
Вечером Квиллер, как обычно, позвонил Полли:
– Заходил Дуайт Соммерс рассказать вкратце о пресс-конференции. Вот что значит профессионал! Настоящий! Он описал мне всё, кроме того, что скрыто под брезентом в парке.
– А он этого и не знает. Я знаю, но не скажу, – заявила она с явным удовольствием, зная, что его задевают оставшиеся без ответа вопросы.
– А чем ты занималась сегодня, если это не сверхсекрет?
– Весь город строит догадки по поводу скульптуры в парке. Общее мнение – это космическая капсула… Но послушай, какое решение я приняла сегодня! Я ввела ещё одну должность: помощница Данди! Видишь ли, одна девушка из «зелёных халатов» – Пегги, та, что получила квартиру в Уинстон-парке, – вызвалась приходить все семь дней в неделю и обихаживать Данди. До меня вдруг дошло, что ведь кому-то нужно покупать для него еду, менять наполнитель в его посудине и кормить дважды в день. Почему не назначить «зелёный халат» исполнять эти обязанности?
– А на эту девушку можно положиться?
– Полностью! И она обожает Данди. Ну, что скажешь о моём нововведении, Квилл?
– Что сам готов проситься в помощники помощницы Данди. Какое мне будет положено жалованье?
ВОСЕМЬ
В это утро Квиллер через силу впихивал в себя миску овсянки и нарезанный ломтиками банан вместо того, чтобы наслаждаться вкусным сытным завтраком джентльмена, какой он мог позволить себе в старые добрые времена. Интересно, думал он, каков будет результат: прилив энергии? вереница блестящих идей? слог, как у Оскара Уайльда? Он сомневался… Хотя одна идея, пока он насыщался, его всё-таки посетила, и он стал её всесторонне рассматривать. Не так давно он составил три книга: сборник местных сказаний, свод полезных советов «Всё о кошках» и практическое пособие для мускаунтских фотографов, -и все три были изданы Фондом К. А как насчёт..
Он позвонил домой нынешнему официальному историку Мускаунти.
– Что тебе известно о Хиббард-Хаузе, Торн?
– Не знаю, что с ним сейчас, но знаю, каким он был. Хиббарды, да будет тебе известно, – из первопоселенцев, живут здесь в четвёртом поколении. Хиббард, построивший этот дом, не умел ни читать, ни писать, а его праправнучка преподавала литературу в колледжах и университетах и, осмеливаюсь думать, – человек обеспеченный.
– А что тебе известно о доме Хиббардов?
– Хиббард был, что называется, с причудами. Построил самый большой дом – на самом высоком в округе месте – в самом необычном стиле и исключительно из дерева. За ним числилось несколько лесопилок. Но самое поразительное, что этот дом до сих пор стоит! А почему ты интересуешься?
– Как думаешь, не стоит ли Фонду К. издать о нём книгу?
– Там, уверен, полно призраков. Вот их бы проинтервьюировать! Да и как образец архитектуры девятнадцатого века Хиббард-Хауз уникален.
Историк произнёс магическое слово: для Квиллера «уникальный» означало материал, интересный для печати.
– По-моему, Торн, – сказал Квиллер, – ты тоже из семьи, которая живет здесь в четвёртом поколении – и даёт старт пятому.
– Всё так, и мы подумываем, не собрать ли всех старожилов на стопятидесятилетие Пикакса, Только собрать-то мы их соберем, а что потом с ними делать?
– Да, это вопрос, – согласился Квиллер.
Вернувшись на кухню, чтобы сполоснуть миску из-под овсянки и вытереть стол, он не обнаружил банановой кожуры, которую забыл выкинуть. Он хотел было приняться за поиски этой важной пропажи, но зазвонил телефон.
– Да?! – гаркнул он в трубку.
– Квилл? Что ты рычишь как с цепи сорвавшись? Ты просил перезвонить? Это Лайза.
– Извини. А всё бананы. Вот до чего меня довели. Я звонил, чтобы узнать, будет ли у вас сегодня Вайолет Хиббард.
– С двух часов. Она просто жаждет встретиться с тобой, Квилл.
Скорее всего, в безобразии с банановой кожурой были повинны обе кошки; они так и не отозвались на его зов, даже когда он провозгласил: «К нам едет ваш дядя Джордж!» Ехал же он, чтобы получить очередные инструкции.
Усевшись за обеденный стол, Аллен Бартер раскрыл свой «дипломат» и доложил о состоянии дел в жилом комплексе Уинстон-парка, собственности Фонда К. Все помещения уже сданы, и жильцы начинают въезжать.
Когда очередь докладывать дошла до Квиллера, он решил провентилировать идею о книге, посвященной Хиббард-Хаузу – дому, считавшемуся «уникальным».
– Один из старейших домов в Мускаунти. И пока он ещё не сгорел, Фонду К. следует опубликовать о нём книгу.
– Это тот большой дом, что стоит на холме? – спросил адвокат. – Я проезжаю мимо его ворот каждый раз, когда направляюсь в город.
– Хиббарды – одна из тех семей, которые живут здесь уже четыре поколения. Сегодня днем я встречаюсь с последней представительницей семьи Хиббардов. Она университетский преподаватель на пенсии, а её прапрадед – тот, что составил себе состояние и построил дом, – был неграмотным. В самом доме я ещё не побывал, но уверен, там тьма возможностей для Джона Бушленда – на целый альбом фотографий, а легенд и преданий наберётся на увесистый том.
– Боссы из Чикаго довольны тем, как раскупаются три твои книги, – сообщил Барт. – Уверен, они будут приветствовать следующую.
Когда Квиллер прибыл в Центр Эддингтона Смита, волонтеры в зелёных жилетах с деловым видом сновали туда-сюда, а Данди обследовал компьютер. Навстречу Квиллеру поднялась дама в элегантном черном брючном костюме и протянула руку.
– Я – Вайолет Хиббард, а вы – всеми нами почитаемый мистер К.
Квиллер взял её руку, слегка склонившись над ней с той галантностью, с какой всегда обходился с дамами её возраста.
– Мне всегда хотелось познакомиться с женщиной, носящей имя Вайолет, – с фиалкой, так сказать. Вы готовы отвечать на вопросы?
– И даже жду их, предвкушая удовольствие. Не перейти ли нам в один из залов для встреч?
Квиллеру понравилась и её манера говорить, и её манера держаться: в ней чувствовалось внутреннее достоинство, ум, и совсем не было того, чего Квиллер терпеть не мог, – глупого женского кокетства. И пока они перемещались, Квиллер уловил легкий аромат – скорее всего, фиалки. Они расположились в одной из комнат для переговоров. Для начала он сказал:
– Поговаривают о книге, посвященной Хиббард-Хаузу как памятнику архитектуры.
– Такая книга будет мне очень по душе, и единственный человек, кому я доверила бы её написание, это вы, мистер К.
– Зовите меня, пожалуйста, Квилл, потому что я намерен называть вас Вайолет.
– В таком случае позвольте задать вам вопрос Вы когда-нибудь выступали на сцене? Ваш хорошо поставленный голос наводит на мысль о театральном прошлом.
Польщённый таким комплиментом, но желая сохранить непринужденный тон беседы, он ответил:
– Да, в школе я был самым молодым королем Лиром в анналах шекспировских постановок. И – чудо из чудес! – никто не смеялся над моей седой бородой.
– Потому что вы были искренни. А на профессиональной сцене вы себя когда-нибудь пробовали?
– На профессиональной – нет. В колледже -да, участвовал в нескольких постановках, но потом переключился на журналистику. Правда, недавно я узнал некоторые подробности, говорящие, что дар актёра заложен в моих генах. Мой отец – он умер ещё до моего рождения – был актером странствующей труппы и играл в Чикаго, когда моя мать познакомилась с ним. Он исполнял главную роль в очень тяжёлой, по определению моей матери, русской пьесе.
– И, без сомнения, это была пьеса Горького «На дне» – лучшая его пьеса и единственная, которая тогда шла по всей Америке.
– Вот как?! – воскликнул Квиллер, поражённый. – Тогда послушайте. Через двадцать лет, в колледже, я играл Сатина, этого философствующего босяка. В последнем действии у него большая, исполненная глубокого драматизма сцена. И вот, когда я, яростно жестикулируя, произносил это полный страсти монолог, у меня внезапно возникло странное чувство, дежавю, от которого мурашки побежали по коже. И только совсем недавно в переписке моей матери той поры я наткнулся на упоминание «тяжёлой русской пьесы».
– А вы помните что-нибудь из этой роли?
– Немногое. – И, подумав мгновение, поднялся и произнёс в манере, которую сам называл «голосом для Карнети-холла»: – «Дубье… молчать о старике!.. Ты – ничего не понимаешь… Вы тупы, как кирпичи!.. Я – знаю ложь! Кто слаб душой… и кто живёт чужими соками – тем ложь нужна. А кто сам себе хозяин… кто независим… – зачем тому ложь? Правда – бог свободного человека… Почему же иногда шулеру не говорить хорошо, если порядочные люди… говорят, как шулера?»
Квиллер посмотрел на свои руки, словно вспоминая те жесты, которые сопровождали эти слова.
– Браво! – вскричала Вайолет. – Браво! Вы заразили меня вашим чувством.
Примчался Данди – посмотреть, что происходит.
– Вы интересуетесь драмой? – спросил Квиллер.
– Драма и поэзия – те два предмета, которые составляли мою специальность. – И тут же, бросив на него лукавый взгляд, добавила: – А после короля Лира вы ничего из шекспировского репертуара не играли?
Весёлый огонек мелькнул в её глазах, и Квиллер внезапно обнаружил, что они – фиалковые. Это их естественный цвет? Или, может быть, Вайолет носит контактные линзы? Кажется, у Элизабет Тейлор фиалковые глаза. У Юм-Юм голубые глаза с фиалковым оттенком. Стряхнув с себя наваждение, он отвечал:
– В колледже играл Брута в «Юлий Цезаре» и Основу из «Сна в летнюю ночь». А совсем недавно пробовался в пикакском Театральном клубе на роль малахольного братца из пьесы «Мышьяк и старое кружево»5 . К сожалению, спектакль так и не был поставлен, но это долгая история.
Он позвонил домой нынешнему официальному историку Мускаунти.
– Что тебе известно о Хиббард-Хаузе, Торн?
– Не знаю, что с ним сейчас, но знаю, каким он был. Хиббарды, да будет тебе известно, – из первопоселенцев, живут здесь в четвёртом поколении. Хиббард, построивший этот дом, не умел ни читать, ни писать, а его праправнучка преподавала литературу в колледжах и университетах и, осмеливаюсь думать, – человек обеспеченный.
– А что тебе известно о доме Хиббардов?
– Хиббард был, что называется, с причудами. Построил самый большой дом – на самом высоком в округе месте – в самом необычном стиле и исключительно из дерева. За ним числилось несколько лесопилок. Но самое поразительное, что этот дом до сих пор стоит! А почему ты интересуешься?
– Как думаешь, не стоит ли Фонду К. издать о нём книгу?
– Там, уверен, полно призраков. Вот их бы проинтервьюировать! Да и как образец архитектуры девятнадцатого века Хиббард-Хауз уникален.
Историк произнёс магическое слово: для Квиллера «уникальный» означало материал, интересный для печати.
– По-моему, Торн, – сказал Квиллер, – ты тоже из семьи, которая живет здесь в четвёртом поколении – и даёт старт пятому.
– Всё так, и мы подумываем, не собрать ли всех старожилов на стопятидесятилетие Пикакса, Только собрать-то мы их соберем, а что потом с ними делать?
– Да, это вопрос, – согласился Квиллер.
Вернувшись на кухню, чтобы сполоснуть миску из-под овсянки и вытереть стол, он не обнаружил банановой кожуры, которую забыл выкинуть. Он хотел было приняться за поиски этой важной пропажи, но зазвонил телефон.
– Да?! – гаркнул он в трубку.
– Квилл? Что ты рычишь как с цепи сорвавшись? Ты просил перезвонить? Это Лайза.
– Извини. А всё бананы. Вот до чего меня довели. Я звонил, чтобы узнать, будет ли у вас сегодня Вайолет Хиббард.
– С двух часов. Она просто жаждет встретиться с тобой, Квилл.
Скорее всего, в безобразии с банановой кожурой были повинны обе кошки; они так и не отозвались на его зов, даже когда он провозгласил: «К нам едет ваш дядя Джордж!» Ехал же он, чтобы получить очередные инструкции.
Усевшись за обеденный стол, Аллен Бартер раскрыл свой «дипломат» и доложил о состоянии дел в жилом комплексе Уинстон-парка, собственности Фонда К. Все помещения уже сданы, и жильцы начинают въезжать.
Когда очередь докладывать дошла до Квиллера, он решил провентилировать идею о книге, посвященной Хиббард-Хаузу – дому, считавшемуся «уникальным».
– Один из старейших домов в Мускаунти. И пока он ещё не сгорел, Фонду К. следует опубликовать о нём книгу.
– Это тот большой дом, что стоит на холме? – спросил адвокат. – Я проезжаю мимо его ворот каждый раз, когда направляюсь в город.
– Хиббарды – одна из тех семей, которые живут здесь уже четыре поколения. Сегодня днем я встречаюсь с последней представительницей семьи Хиббардов. Она университетский преподаватель на пенсии, а её прапрадед – тот, что составил себе состояние и построил дом, – был неграмотным. В самом доме я ещё не побывал, но уверен, там тьма возможностей для Джона Бушленда – на целый альбом фотографий, а легенд и преданий наберётся на увесистый том.
– Боссы из Чикаго довольны тем, как раскупаются три твои книги, – сообщил Барт. – Уверен, они будут приветствовать следующую.
Когда Квиллер прибыл в Центр Эддингтона Смита, волонтеры в зелёных жилетах с деловым видом сновали туда-сюда, а Данди обследовал компьютер. Навстречу Квиллеру поднялась дама в элегантном черном брючном костюме и протянула руку.
– Я – Вайолет Хиббард, а вы – всеми нами почитаемый мистер К.
Квиллер взял её руку, слегка склонившись над ней с той галантностью, с какой всегда обходился с дамами её возраста.
– Мне всегда хотелось познакомиться с женщиной, носящей имя Вайолет, – с фиалкой, так сказать. Вы готовы отвечать на вопросы?
– И даже жду их, предвкушая удовольствие. Не перейти ли нам в один из залов для встреч?
Квиллеру понравилась и её манера говорить, и её манера держаться: в ней чувствовалось внутреннее достоинство, ум, и совсем не было того, чего Квиллер терпеть не мог, – глупого женского кокетства. И пока они перемещались, Квиллер уловил легкий аромат – скорее всего, фиалки. Они расположились в одной из комнат для переговоров. Для начала он сказал:
– Поговаривают о книге, посвященной Хиббард-Хаузу как памятнику архитектуры.
– Такая книга будет мне очень по душе, и единственный человек, кому я доверила бы её написание, это вы, мистер К.
– Зовите меня, пожалуйста, Квилл, потому что я намерен называть вас Вайолет.
– В таком случае позвольте задать вам вопрос Вы когда-нибудь выступали на сцене? Ваш хорошо поставленный голос наводит на мысль о театральном прошлом.
Польщённый таким комплиментом, но желая сохранить непринужденный тон беседы, он ответил:
– Да, в школе я был самым молодым королем Лиром в анналах шекспировских постановок. И – чудо из чудес! – никто не смеялся над моей седой бородой.
– Потому что вы были искренни. А на профессиональной сцене вы себя когда-нибудь пробовали?
– На профессиональной – нет. В колледже -да, участвовал в нескольких постановках, но потом переключился на журналистику. Правда, недавно я узнал некоторые подробности, говорящие, что дар актёра заложен в моих генах. Мой отец – он умер ещё до моего рождения – был актером странствующей труппы и играл в Чикаго, когда моя мать познакомилась с ним. Он исполнял главную роль в очень тяжёлой, по определению моей матери, русской пьесе.
– И, без сомнения, это была пьеса Горького «На дне» – лучшая его пьеса и единственная, которая тогда шла по всей Америке.
– Вот как?! – воскликнул Квиллер, поражённый. – Тогда послушайте. Через двадцать лет, в колледже, я играл Сатина, этого философствующего босяка. В последнем действии у него большая, исполненная глубокого драматизма сцена. И вот, когда я, яростно жестикулируя, произносил это полный страсти монолог, у меня внезапно возникло странное чувство, дежавю, от которого мурашки побежали по коже. И только совсем недавно в переписке моей матери той поры я наткнулся на упоминание «тяжёлой русской пьесы».
– А вы помните что-нибудь из этой роли?
– Немногое. – И, подумав мгновение, поднялся и произнёс в манере, которую сам называл «голосом для Карнети-холла»: – «Дубье… молчать о старике!.. Ты – ничего не понимаешь… Вы тупы, как кирпичи!.. Я – знаю ложь! Кто слаб душой… и кто живёт чужими соками – тем ложь нужна. А кто сам себе хозяин… кто независим… – зачем тому ложь? Правда – бог свободного человека… Почему же иногда шулеру не говорить хорошо, если порядочные люди… говорят, как шулера?»
Квиллер посмотрел на свои руки, словно вспоминая те жесты, которые сопровождали эти слова.
– Браво! – вскричала Вайолет. – Браво! Вы заразили меня вашим чувством.
Примчался Данди – посмотреть, что происходит.
– Вы интересуетесь драмой? – спросил Квиллер.
– Драма и поэзия – те два предмета, которые составляли мою специальность. – И тут же, бросив на него лукавый взгляд, добавила: – А после короля Лира вы ничего из шекспировского репертуара не играли?
Весёлый огонек мелькнул в её глазах, и Квиллер внезапно обнаружил, что они – фиалковые. Это их естественный цвет? Или, может быть, Вайолет носит контактные линзы? Кажется, у Элизабет Тейлор фиалковые глаза. У Юм-Юм голубые глаза с фиалковым оттенком. Стряхнув с себя наваждение, он отвечал:
– В колледже играл Брута в «Юлий Цезаре» и Основу из «Сна в летнюю ночь». А совсем недавно пробовался в пикакском Театральном клубе на роль малахольного братца из пьесы «Мышьяк и старое кружево»5 . К сожалению, спектакль так и не был поставлен, но это долгая история.